Возле ее комнаты и в коридоре никого не видели. Все остальные члены экипажа утверждали, что сразу же по приезде в гостиницу легли спать. Не было найдено ничего, что могло бы хоть отдаленно намекнуть, кто же убил Розу Хансен. Только ее труп с размозженной сильными ударами головой и орудие убийства — тяжелая бронзовая лампа, валявшаяся на забрызганном кровью полу.

Йеппсен изучал протокол осмотра места происшествия, составленный шведской полицией. Случилось как раз то, чего он больше всего опасался. Сомнения появились у него еще вчера вечером, когда самолет находился, по-видимому, где-то над Центральной Швецией. Сможет ли она справиться со своей миссией, не слишком ли она наивна для этого? Но дело уже было сделано, отступать некуда. Оставалось лишь надеяться на лучшее. Однако она действительно оказалась слишком наивной — сама впустила убийцу. Ведь она же обещала ему быть осторожной, опасаться всего — и тем не менее не выполнила обещания. Почему?

Вопросы возникали в его мозгу один за другим. Он попытался привести свои догадки в какую-то систему, однако раз за разом все распадалось: каждый след вел в своем направлении, всякий раз указывая на другого. Чего-то все время не хватало. Возможно, это «что-то» скоро появится. Он ждал визита, который, как он надеялся, мог кое-что прояснить, в чем-то помочь. Дело уже вышло за рамки обычного ординарного убийства, которое он обязан был расследовать по роду своей деятельности. На этот раз он сам, пусть не прямо, косвенно, но все же стал причиной гибели человека.

Стук в дверь отвлек его от этих мыслей. Он поднял взгляд на вошедшего.

Стол комиссара криминальной полиции, как всегда, был завален грудой бумаг, поэтому он жестом предложил посетителю устроиться за более или менее приличным столом в противоположном углу кабинета. Аккуратный швед осторожно поддернул брюки и опустился на стул. Свою папку он разместил на коленях. Немного смущенный взгляд его перебегал с лица Йеппсена на тонувший в бумагах стол и обратно. Раскрыв папку, он вынул стопку документов и положил ее на стол, предварительно аккуратно выровняв каждый листочек. Затем, слегка нагнув голову и как бы поклонившись, он сказал:

— Дорогой господин комиссар, позвольте мне выразить искреннюю радость по поводу того, что теперь мне предстоит работать в тесном сотрудничестве с датским коллегой. Для меня это всегда истинное удовольствие.

— Да, разумеется, мне тоже весьма приятно, однако давайте, если не возражаете, сразу перейдем к делу.

— Если господин комиссар соблаговолит взглянуть на эти документы, он поймет, что это довольно трудное — я бы даже сказал, необычайно трудное — дело.

— Я думаю, будет лучше, если вы сперва расскажете мне обо всех фактах, которыми располагаете, а потом уже я сам все прочту. У вас есть время?

— Да-да, конечно, с удовольствием, господин комиссар, с превеликим удовольствием.

Он осторожно облокотился на спинку стула, не спуская по-прежнему глаз с аккуратной стопки листков на столе.

— Господин комиссар, надеюсь, понимает, что сведения, которыми мы обладаем, не очень-то полные — да, не совсем полные.

— Да?

— Да, вот так, господин комиссар, все началось с того, что мы обратили внимание на некоторое оживление, наступившее на черном рынке. Как бы там ни было, но он существует, и с этим все равно приходится считаться. Покончить с ним сложно, невероятно, я бы сказал, Сложно. Но в последнее время торговля там значительно выросла. Господин комиссар в курсе, мы часто проводим облавы в разных сомнительных ресторанчиках, и иногда кое-кто попадается, но до самых корней все равно редко когда добираемся. Да вы и сами, господин комиссар, вероятно, знаете, как тут обстоит дело.

— Знаю, и вовсе не обязательно все время твердить "господин комиссар ", «господин комиссар». Зови меня просто…

— Ух, здорово, слава богу! Меня зовут Йеста. А тебя?

— Хм-м… Йеппе.

— Чертовски приятно, так, кажется, это говорят датчане? Может, сходим в какое-нибудь уютненькое местечко и пропустим по рюмочке на брудершафт?

— Если дело только за этим, то у меня есть виски. Вы — точнее, ты — ты пьешь виски?

— Еще бы, конечно, Йеппе, спасибо!

Йеппсен достал бутылку, стаканы, извинился, что нет льда, и налил. Швед забыл о своих аккуратных брючных складочках и стопке бумаг на столе, откинулся на стуле и поднял стакан:

— Сколь!*

— Сколь! Ну что, идем дальше?

*Ваше здоровье!

— Ага, так вот я и говорю, мы провели несколько облав. Дали они нам, правда, не так уж много, но во время одной из них мы нашли человека, сбитого машиной. В больнице, куда его доставили, определили, что он употреблял героин. Шаг за шагом нам удалось вытянуть из него, где он берет свое зелье, а также то, что расплачивается он всегда датскими купюрами по сто крон. Но когда мы хотели задержать посредника, то оказалось, что он исчез. Свои операции он всегда осуществлял в одном ресторанчике в Гамла-Стан*.

* «Старый город»— район Стокгольма.

Нам неизвестно было его настоящее имя — только кличка. Никто не знал, что он представляет собой на самом деле, но чуть позже мы получили сведения, что он каким-то образом связан с аэропортом в Бромме. Человек, сообщивший эту информацию, не пожелал назвать себя и не сказал ничего больше. Судя по всему, это было что-то вроде мести. С тех пор мы стали тщательнейшим образом проверять все вещи, всех пассажиров и членов экипажей, прибывающих в Бромму. Особое внимание мы обращали на самолеты, прилетавшие из Копенгагена, — однако все безрезультатно. Что уж мы только ни делали — перерывали весь багаж, производили личный досмотр экипажей, но все впустую. Как я уже сказал — ни капли героина, ни капли какого-либо другого наркотика, ни единого грамма! Мы, конечно, продолжаем искать, но, честно говоря, уже потеряли всякую надежду. Как ты думаешь, здесь есть какая-нибудь связь с твоими убийствами?

— Кто знает, может быть, и есть. В этом деле все может быть, даже невозможное.

— Что-то ты не больно оптимистичен. Думаешь, это настолько безнадежно?

— Видишь ли… — Йеппсену вдруг показалось, что он может найти в шведе единомышленника.

— Со мной прежде никогда такого не бывало. Во-первых, я сам косвенно оказался повинен в гибели девушки. Во-вторых, с каждым новым открывающимся обстоятельством дело становится все более и более загадочным. Каждый раз новый след рушит все прежние мои догадки. Поначалу все выглядело очень просто. Я почти точно знал, кто убийца. Мне хотелось сперва немного поиграть с ним в кошки-мышки, а потом захлопнуть ловушку. Да, уж слишком просто все было. Я даже уже видел, как преступник барахтается в моих сетях. Дело, можно сказать, было почти закончено. Но потом…

— Что потом?

Йеппсен безнадежно и устало махнул рукой — да что там говорить! Швед с нескрываемым любопытством смотрел на него. Комиссар пробормотал:

— Ну а потом случилось все это. И испортило всю картину.

— Слушай-ка, Йеппе… — швед широко улыбнулся, — правда, мы не нашли еще причину, почему экипаж оставил свою машину в Бромме незапертой, однако нам удалось кое-что раскопать в Стокгольме.

— Нашелся тот странный пассажир?

— Нет, и это, конечно, удивительно… Однако мы обнаружили в Стокгольме фру Нильсен, жену капитана Нильсена.

— Ну и что?

— Она призналась, что была в Стокгольме той ночью, когда произошло убийство. Она созналась также, что не раз грозила своему мужу, что убьет Гуниллу Янсон.

— После чего она расплакалась и созналась в обоих убийствах…

— Нет, к сожалению, у нее есть твердое алиби. И в первом и во втором случае.

— Да, честно говоря, я прямо удивлен. Действительно, для чего бы это ей ехать в Швецию, как не для того, чтобы совершить убийство?

— Ты что, иронизируешь?

— Да нет, просто все это кажется мне чрезвычайно любопытным.

Швед неуверенно взглянул на него и продолжал:

— Она ушла от своего мужа и поехала к сестре, которая живет в Швеции. Уехав из Копенгагена поездом, она прибыла в Швецию за сутки до того, как была убита Гунилла Янсон. Но, как я уже сказал, у нее есть прекрасное алиби на время, когда было совершено убийство.

— Ну вот, эта история — последнее звено, которого мне недоставало. — Йеппсен потер кулаками глаза. — Как раз то самое последнее звено.

— Слушай, но неужели же ни у кого не было мотива? Ведь только четыре человека могли сделать это. Если по порядку исключить всех тех, у кого есть алиби, то все станет гораздо проще, а?

Йеппсен посмотрел на шведского коллегу, как врач-психиатр на сумасшедшего.

— Алиби, говоришь? Да ни у одного из них и в помине нет никакого алиби. Твоя идея насчет мотива и того лучше. Подумай-ка хорошенько. Если бы кто-нибудь из них был замешан в контрабанде наркотиков, у нас бы действительно появился мотив. Но здесь у нас, в Дании, как мы можем знать что-нибудь определенное по этому поводу?

Швед теперь уже с откровенным испугом смотрел на Йеппсена, который наконец взял себя в руки и более доброжелательно продолжал:

— Ты, конечно, извини. У меня и в мыслях не было обидеть лично тебя. Но эта история уже начала действовать мне на нервы. Действительно, у меня четверо — всего четверо! — подозреваемых. И все кажется так чертовски просто. Но с каждым из них что-то да не чисто. Как это ни парадоксально! По поводу двух из них я знаю, что у каждого был мотив совершить по крайней мере первое убийство. Мотивы двоих других мне неизвестны, однако так или иначе, но они есть. Все четверо явно чем-то испуганы, каждый что-то скрывает. Единственное, что мне известно наверняка, это то, что только двое из них имели возможность убрать тело. Но убить, как я уже говорил, мог каждый из них. А теперь еще всплыли эти наркотики, не говоря уже о фру Нильсен.

— Да, но раз она не могла сделать этого, то выходит…

— То, что убила не она, вовсе не означает, что она не играет здесь никакой роли. Какое-то отношение к этому она все же может иметь.

Йеппсен встал и нервно зашагал по комнате. Закурил, но тут же скомкал сигарету и швырнул ее в пепельницу. В кабинете стояла мертвая тишина, никто не произносил ни слова. Вдруг Йеппсен нарушил молчание.

— Можно подумать…

Он умолк; лицо его озарила довольная усмешка. Швед ждал, что он продолжит свою мысль, но, по-видимому, напрасно.

— Что можно подумать?

— Конечно, все это чисто теоретически, однако вполне может быть, если не сказать, что это — единственная возможность.

— Так что же ты их сейчас же не тащишь на допрос, если у тебя есть какие-то улики?

— Это было бы довольно сложно сделать. Видишь ли, все четверо сейчас на Мадейре. Вероятно, только что приземлились. А кроме того, это хорошо, что они побудут вместе еще несколько дней. Жаль, конечно, что нельзя понаблюдать, как они постепенно будут цепенеть от страха друг перед другом, как нервы их постепенно будут натягиваться, натягиваться, пока не лопнут окончательно…