14 августа или 8 сентября 2002 год

Самое странное сейчас — то, что я до сих пор не могу понять, кем являюсь на самом деле. Я нахожусь в этой больнице около года, потому что полностью потеряла память. Похоже, что на самом деле так и есть — воспоминания о прошлом отсутствуют напрочь. Только в тёмные вязкие ночи, когда я не могу уснуть и подолгу смотрю в мутное ночное стекло, что-то непонятное и волнующее возникает глубоко внутри, словно призрачный огонёк во мраке. И я иду к этому неожиданно появившемуся ориентиру.

Вот только никак не могу до него добраться.

За окном шумит верхушками деревьев таинственный загадочный лес. Очевидно, клиника расположена за городом — иногда я смотрю телевизор и, поэтому, представляю, как выглядят городские пейзажи. Подобное тому, что я вижу за окном, может быть в городской черте только большим, хорошо охраняемым парком. Но кто додумается выстроить клинику в парке, предназначенном для отдыха и развлечений постоянно устающих горожан?

Только тот, кто дал мне этот воздух.

Хотя я не помню, каким воздухом дышала до того, как попала сюда, у меня твёрдое ощущение, что подобный здешнему я вдыхала крайне редко. Он светел, он прозрачен, он девственно чист. И, открыв форточку ранним утром, его можно пить, словно освежающий напиток, особенно, если твой завтрак состоит из светлеющего голубого неба и ярко-розовой предрассветной зари.

Но все это — лирика. На самом деле, сложившаяся ситуация более мрачна и уныла, чем кажется на первый взгляд.

Раз в пару дней (это уж точно!) меня обязательно начинают мучить приступы боли и тошноты. Словно оживает выстроенный неизвестно кем муравейник в глубине желудка. Когда эти насекомые начинают бегать из стороны в сторону, что-то таскать и строить, они настолько сильно сотрясают внутренности, что поневоле хочется изрыгнуть их наружу. Но, как бы я ни старалась, в конечном счёте, все усилия сводятся на нет. Муравьи, безусловно, хитрые твари, они построили своё убежище так, что оно впилось колючими острыми краями в стенки желудка, поэтому извлечь его совсем непросто. Впрочем, как и самих его обитателей. За все время, что я здесь нахожусь, из меня ещё не выпал ни один муравей.

Конечно, этим мерзким созданиям не нравятся землетрясения, которые я устраиваю. Это случается, когда больше нет сил терпеть ужасные рези в желудке, что-то в тот момент сокращается между лёгкими, отдавая привкусом желчи во рту. Тогда муравьи злятся, гневно шевелят усиками, призывая всех сочувствующих на дальнейшую борьбу со мной. Таковые, к сожалению, находятся, причём достаточно быстро. Собравшись, они организованно, горячо обсуждают возникшую проблему, группируются, выстраиваются в длинные ряды и начинают свой бесконечно долгий и нудный крестовый поход. Двигаясь по пищеводу, они скребут его заскорузлыми, мохнатыми лапками, и у меня возникает ощущение, будто я наглоталась иголок.

Из пищевода они попадают в рот, создавая эффект сухой хлебной корки, раскрошившейся на тысячи острых, неприятно режущих нёбо кусочков. Ну, а когда через носовую полость гадкие насекомые попадают в мозг, на самом деле темнеет в глазах. В такие минуты я обычно бьюсь головой о стену, правда, сама я этого не помню, мне потом обо всем подробно рассказывают. Может быть, и врут, но стены моей палаты почему-то обиты мягкой кожей цвета слоновой кости.

Когда кортеж муравьев останавливается, и, словно по мановению волшебной палочки исчезает, я, скорчившись, подолгу лежу на полу и стараюсь прийти в себя. Именно в такие минуты мне слышится далёкий рёв тяжёлых свинцовых волн, которые хотят мне о чём-то рассказать. И, похоже, я даже знаю, о чём.

О том, что скоро муравьи снова придут ко мне…

После этого я ощущаю себя Странницей, которая неожиданно оказалась на перекрёстке миров и мучительно соображает, куда же лучше свернуть.

Находящийся справа тёмный, далёкий мир безудержно влечёт к себе, по-моему, там осталось Нечто такое, что было мне бесконечно дорого и любимо…

Только я никак не могу вспомнить, ЧТО именно.

Или кто…

Мне кажется, будто я бывала там раньше, возможно, прожила большую часть сознательной жизни. Я хочу ступить на эту тропу, все моё существо подталкивает меня, и мозг подаёт сигнал: «Сделай это и ты не пожалеешь!», и я уже поднимаю ногу…

Но… почему-то этого не делаю. Вторая половина тёмного, высохшего «я» сияет беззубой улыбкой и внимательно смотрит на меня чёрными бездонными провалами. Содрогнувшись от ужасного, пронзительного взгляда, я смущённо опускаю ресницы. И вместо правой ноги шаг, естественно, делает левая.

И всё возвращается на круги своя. Я открываю глаза и вижу, что снова нахожусь в той больничной палате, где впервые ощутила присутствие мерзких муравьев. Сейчас откроется дверь, вбегут люди в белых халатах, схватят меня, бросят на кровать и, как всегда, сделают несколько уколов. И я вновь окунусь в томное, щемящее душу забытьё, имя которому — Вечность.

А потом я приду в себя, но уже не буду помнить всего, что происходило со мной до того, как я потеряла сознание. Жизнь в который раз начнётся с чистого листа. И в душу, в который раз вольётся тягучей патокой липкий, неуёмный страх.

Может быть, именно поэтому я начала писать дневник, который так старательно прячу от людей в белых халатах. Если уж и найдут, то, желательно, чем позже, тем лучше. На сегодняшний день — это моя единственная отдушина, а, возможно, и уникальный ключ к открытию пыльной замочной скважины Памяти.

И вот ещё что.

Когда я начала писать, меня стала преследовать странная навязчивая мысль, будто именно ЭТИ строки я зачем-то пишу к сентябрю…

14 августа

О своей жизни я не помню ничего, кроме этой клиники. Да и о ней у меня довольно смутное представление, ведь из палаты я практически никуда не выхожу. Как я уже упоминала, каждый новый день начинается с девственно чистого, белого листа. Ночь и болевые приступы полностью вымывают те песчинки воспоминаний, которые мне удаётся насобирать за предыдущий день. Почему так происходит, я не знаю. Этот феномен не могут объяснить даже люди в белых халатах.

Очень неудобно всё время писать четыре слова, я прекрасно знаю, что эти люди называются как-то по-другому, но, как именно, я забыла.

День начинается с женщины, которая приносит мне таблетки и порошки, с приклеенной улыбкой и постоянными вздохами отвечая на мои вопросы. Каждый раз они одни и те же — где я и как меня зовут? Заметно, что она уже устала это повторять и порой в её строгих, зелёных в серую крапинку глазах мелькают тени сомнения относительно того, что я спрашиваю об этом искренне.

Но… тени исчезают, когда я проявляю завидное упорство. Женщина начинает верить, что я не притворяюсь, острые треугольные крапинки в глазах становятся мягче и приобретают округлую форму. Она вздыхает и уже более добродушно начинает рассказывать то, что рассказывала вчера.

Около года назад я попала в автомобильную катастрофу, в результате чего, полностью потеряла память. В официальных полицейских отчётах написаны сухие, короткие строки о том, что я просто не справилась с управлением. Похоже, на самом деле было совершенно иначе. Детектив, который приходил в начале моего лечения, долго и тщетно пытался выудить хоть какие-нибудь сведения, уверяя, что все произошедшее было подстроено заранее, отчего мой автомобиль полностью лишился тормозов.

Бесполезно!

Я не могла вспомнить ничего и поэтому злилась, хныкала, всхлипывала, плакала, а иногда даже повышала голос. И он, бедолага, почему-то все относил на свой счёт, тяжело вздыхал, собирал бумаги и уходил. А на следующий день приходил снова в надежде, что «сегодня» будет кардинально отличаться от «вчера». Но, в итоге выяснилось, что он ошибался.

В общем, в конце концов, он отчаялся от меня что-либо узнать, улыбнулся, пожелал скорейшего выздоровления и исчез навсегда. А я осталась одна со своими грустными расплывчатыми мыслями и тысячами ненайденных ответов на единственный вопрос "почему?". Почему он ушёл?

Да потому что!

Потому что устал спрашивать об одном и том же и не получать ответа. А, может быть, просто обиделся, хотя, собственно говоря, на что ему обижаться — во-первых, это была его работа, а во-вторых, вспомнить я и в самом деле ничего не могла.

Самое странное, что в моей машине не обнаружили никаких документов. По номеру автомобиля установили владельца, и выяснилось, что я ездила по доверенности, но, как назло, выяснилось и другое — владелец этот вступил в какие-то нелады с законом и, как говорится, подался в бега. Печально, но всё происходило, как в кино…

Но…

Фильм — фильмом, а человека действительно нет. На этом все и застопорилось. Соответственно, никто не мог выяснить, как меня зовут и где я раньше проживала. Сама вспомнить этих деталей я, естественно, не могла.

Следствие зашло в тупик, поэтому в отчётах появились сухие записи, констатирующие мою водительскую некомпетентность. Молодой, приятной внешности, детектив в последнюю нашу встречу всё же заметил, что мне повезло. Убийца явно рассчитывал, что я разобьюсь насмерть. Слишком велика была скорость на роковом повороте, слишком крутой вираж делала узкая бетонная дорога.

И всё-таки, вопреки всем его расчётам и прогнозам, я осталась жива. Хотя, можно ли это назвать жизнью? Так, жалкое существование, подобие человека, случайно заблудившегося на перекрёстке миров…

Вот, в принципе и вся моя предыстория, ежедневно рассказываемая строгой женщиной-сиделкой с серыми глазами. Негусто, но, к сожалению, этот факт. Скоро год, как меня лечат и, практически не намечается никаких улучшений. Только приступы случаются не ежедневно, а через день.

Женщина-сиделка постоянно повторяет, что мне пришлось перенести очень тяжёлую операцию на мозг и, поэтому, восстановление организма происходит крайне медленно. Но, с другой стороны, куда мне торопиться?

Похоже, меня никто и нигде не ждёт, за всё время, что я здесь нахожусь, никто ни разу меня не посетил. Значит, никто не ищет.

Я думаю, это просто некому сделать…

15 августа

Сегодня, как ни странно, в моём выздоровлении наметился небольшой прогресс. Когда утром ко мне в палату вошла женщина с серыми глазами, я не стала спрашивать, как её зовут.

Потому что где-то в дальнем уголке моей памяти появилось мерцающее красными бликами короткое имя «Полли».

— Меня зовут Полли, — устало улыбнувшись, сказала она и поставила коробку с лекарствами на прикроватную тумбочку.

— Я знаю, — виновато улыбнувшись, я подтянула колени к подбородку.

Похоже, до неё не сразу дошёл смысл сказанного. Она неторопливо начала освобождать разноцветные таблетки от прозрачных упаковок и отмерять дозатором белые безвкусные порошки. И вдруг, неожиданно обернувшись, посмотрела на меня долгим выразительным взглядом.

— Не поняла… — смущённо пробормотала она. — Что вы сказали?

— Я сказала, что знаю, как вас зовут, — я кивнула головой, все ещё улыбаясь.

— Интересно, — Полли начала озираться по сторонам и, наконец, увидев больничный табурет, тяжело на него опустилась. — Стало быть, вы всё время притворялись, будто за ночь все забываете?

— Нет, — просто ответила я. — Правда, не сердитесь. Сегодня я поняла, что… что… как бы это поточнее выразиться?.. Поняла, что не забыла ваше имя!

— Может, вы ещё чего-нибудь не забыли? — подозрительно спросила женщина. — Вы помните, как вас зовут?

— Нет, — вздохнула я. — Этого, к сожалению, я вспомнить не могу. Правда, я не помню ничего, кроме вашего имени.

Полли гулко выпустила воздух, и неизвестно в который раз начала рассказывать мою историю. А я слушала с неослабевающим вниманием и всем своим существом понимала, что забыть этого уже не смогу. Или в тот момент мне так только казалось…

— А какого цвета была машина, на которой я ехала в тот день? — спросила я, когда Полли закончила.

— Тёмно-синего, с металлическим отливом.

Тёмно-синего…

На мгновение мне привиделось, что непроницаемая чёрная стена, за которой всё время искусно скрывалась моя Память, дала трещину, от которой в разные стороны моментально поползли сотни тонких, изломанных отростков. Только камень, из которого стена была сложена, не раскрошился, не рассыпался, но начал менять свой цвет, превращаясь из аспидно-чёрного в светло-серую дымчатую пелену, похожую на утренний туман.

Сквозь пепельное марево проступили округлые очертания. Красивая, изящно приподнятая крыша, грациозно выгнутая панель заднего багажника с фонарями заднего вида…

Автомобиль!

Точно, это он и был. Только, когда туман слегка рассеялся, я увидела, что машина была зелёного цвета.

— Может быть, машина была зелёной? — спросила я с плохо скрываемой надеждой.

— Нет, — Полли покачала головой. — Она была тёмно-синей, как тёплый августовский вечер.

Странно! Как всё это было странно, ведь я отчётливо видела зелёный автомобиль!

И только тут поняла, что мне все это не привиделось, не показалось, я действительно ВСПОМНИЛА! Наверное, выражение моего лица сильно изменилось, потому, как Полли обеспокоено на меня посмотрела.

— Что-то не так? — подозрительно спросила она.

— Нет, — я в задумчивости потёрла виски. — Все нормально. Просто мне показалось… мне на минуту показалось…

Я сделала глубокий вздох.

— Что? — лицо Полли приблизилось почти вплотную. — Что вам показалось?

— Мне показалось, я вспомнила, какого цвета у меня была машина! — скороговоркой выпалила я и тут же осеклась. В висках, что я усиленно тёрла, тёплым прибоем прибрежных волн пульсировала мысль: «А что, если мне это действительно померещилось?»

Так уж устроена человеческая натура, что ей свойственно во всём сомневаться. Порой даже в том, что она знает наверняка.

— Продолжайте, — мягко предложила Полли. — Что вы ещё вспомнили?

Но я упорно молчала, прикусив язык. Скверная и не вовремя пришедшая мысль острой занозой засела в воспалённом сознании, полностью перекрыв выход словам и чувствам.

— Не хотите… — в глазах женщины промелькнуло разочарование. — Хорошо, не буду настаивать. Вам сейчас лучше не переутомляться. Думаю, недалёк тот день, когда вы вспомните всё остальное и сознательно нам расскажете.

Я с облегчением откинулась на подушки. Больше всего на свете я сейчас действительно не хотела перенапрягаться. Внезапно подумалось, что очерёдность воспоминаний заложена во мне строгой, запланированной последовательностью. И если я начну предпринимать что-то сама, то эта система может дать сбой, и все старания вылетят в трубу. А вспомнить и осознать было необходимо очень многое.

— Время принимать таблетки! — Полли назидательно подняла кверху указательный палец.

— Может быть, обойдёмся без них? — спросила я, ослепительно улыбаясь.

— Вдруг они тормозят мои воспоминания?

— К сожалению, я не могу нарушать предписание врача, — голос сиделки приобрёл сухой, казённый оттенок. — Когда вам действительно станет лучше, он сам исключит их из рациона.

Врача!

Эти люди в белых халатах называются врачами! Какое простое и короткое слово! И как это раньше я постоянно умудрялась его забывать?

Сердито бормоча что-то под нос, Полли подала мне пригоршню разноцветных пилюль и маленький стаканчик-дозатор с дистиллированной водой. Я послушно положила таблетки в рот и тут же, в результате ловкого движения, они оказались под языком.

— Ну вот, так-то лучше, — примирительно произнесла женщина. — Будете отдыхать?

Я опять улыбнулась и ничего не сказала, а только утвердительно кивнула головой.

— Ну что ж, — Полли вздохнула. — Тогда не буду мешать.

Она тяжело поднялась с табурета и грузной, шаркающей походкой подошла к дверям. Взявшись за дверную ручку, она неожиданно обернулась и подозрительно на меня посмотрела.

— Завтрак через два часа. Если вдруг уснёте, вас будить?

Я снова ничего не ответила, а только опустила глаза.

— Хорошо, — её губы сложились в тонкую узкую складочку.

Полли тихо вышла и плотно прикрыла дверь. Щёлкнул дверной замок. А я поспешно выплюнула в ладонь уже начавшие растворяться таблетки.

В первый раз за всё время пребывания здесь.

16 августа

Сегодня мне приснился странный сон. Всю ночь я преследовала какого-то человека.

Мужчину.

Было весьма досадно, что он постоянно от меня убегал. Правда, периодически останавливался и ждал, не поворачивая головы. А когда я была уже рядом, он резко срывался с места, словно вспоминал нечто важное и должен был немедленно куда-то успеть.

И так повторялось несколько раз.

Кроме того, было обидно, что я никак не могла увидеть его лицо. Казалось, это произойдёт сейчас — всякий раз я находилась настолько близко, что стоило только протянуть руку, схватить его за плечо и развернуть к себе…

Но… моя протянутая рука постоянно встречала пустоту. Там, где только что стоял этот человек, его уже не было! И моему взгляду опять представлялась широкая спина, подрагивающие на бегу плечи и большая голова с темными, начинающими седеть волосами.

В конце концов, мне это здорово надоело, я чуть не разревелась и остановилась, сжав кулаки от злости. Мужчина тоже остановился, только на этот раз до него было довольно далеко. И в первый раз повернулся ко мне лицом.

Но… разглядеть его мне, опять, было не суждено. Какая-то острая внутренняя боль заставила меня закрыть глаза. Словно мозг заранее дал команду, предупреждая, что может произойти нечто неприятное. Яркая вспышка или что-то в этом роде, такое, что может полностью и навсегда испортить зрение. И я смежила веки так, что глазные яблоки отдались щемящей, пронзительной болью. А когда открыла глаза, мужчина уже исчез.

Теперь передо мной раскинулся совершенно другой пейзаж. Серая, мрачная равнина с несколькими пологими холмами походила на плохо вымытое чайное блюдце, а кривые деревья у подножия холмов напоминали останки челюсти доисторического ящера. Мой слух уловил шум бурлящих, сердитых волн, значит, где-то неподалёку находилось море. Посмотрев направо, я увидела небольшой двухэтажный Дом, который ютился на самом обрыве. Не знаю почему, но я твёрдо поняла, что мне надо идти именно туда. И в следующий момент ноги сами понесли меня к этому строению.

Шагая по жухлой, выжженной солнцем траве, я почувствовала на спине чей-то взгляд. Обернувшись, я внимательно осмотрелась. Никого позади не было, но смириться с мыслью, что мне это показалось, я не могла, слишком явно я чувствовала чужое, присутствие. Что, если кто-то прятался за деревьями? Я стояла и пристально рассматривала их тонкие, изогнутые временем и непогодой стволы. Никакого движения, ни единого намёка на кого-то постороннего. Всё тихо, безмятежно и безбрежно, как сама равнина.

Значит, показалось.

Незнакомый голос в моей голове позвал меня в Дом. Я развернулась и уже сделала несколько шагов в сторону особняка, как новая и неожиданная мысль вспыхнула так ослепительно, что отдалась нестерпимой болью в затылке. Я поняла, что ощущала на спине… свой взгляд…

Как такое могло произойти? Каким образом я могу сама на себя смотреть?

Я ещё раз обернулась. По-прежнему всё тихо и пустынно. Только ветер заунывно напевает мелодию уходящего лета. Да ещё серые тучи в небе вторят ему расплывчатым фоном второго голоса.

Неужели у меня началось раздвоение личности?

Я машинально потёрла виски. Головная боль начала отходить на задний план, и я почувствовала, как способность мыслить и анализировать возвращается вновь.

Итак, что мы имеем? Мы имеем на себе свой собственный взгляд.

Полный абсурд.

Такого не бывает. Значит, там всё-таки кто-то есть? Но я долго наблюдала и никого не заметила. Может мне всё это только кажется? Невозможно, чтобы я ещё раз очутилась здесь, только немного позже и смогла наблюдать за своей собственной спиной, находившейся на этом месте несколько секунд назад…. Разве может время так расслоиться?

«Иди в Дом», — прошелестело в ушах.

Я тяжело вздохнула, повернулась и покорно поплелась в указанном направлении.

«Этого не может быть, — твердила я себе. — Никакого расслоения не существует. Человек не может одновременно находиться в двух временных точках…».

В тёмном окне Дома, который уже был рядом, что-то мелькнуло. Я вздрогнула и внимательно пригляделась. Ничего, только один пустой и бесконечно тёмный провал окна, словно рот сказочного великана, распахнувшийся в безмолвном крике. Черт побери, этой ночью мне кажется слишком многое!

Обдумывая происходящее, я поднялась по ступенькам, как запрограммированная, толкнула входную дверь и осторожно шагнула внутрь.

В холле оказалось не так темно, как я предполагала. Серый, призрачно-мерцающий свет растекался ровной полиэтиленовой паутиной по стенам и полу, окрашивая их в такие же унылые тона.

«Зачем я сюда пришла? — неожиданно испугалась я. — Я здесь совершенно одна! А если кто-нибудь появится в этом мраке? Я даже не успею убежать… Да, собственно говоря, и бежать-то некуда…».

В дальнем углу коридора что-то шевельнулось. Распахнулась ещё одна дверь, вероятно, ведущая в следующую комнату, и в этом прямоугольном, более светлом проёме возник мужской силуэт. Это был тот же человек, и он опять от меня уходил! Не оборачиваясь, он перешагнул порог и скрылся в глубине зала. Я, как ненормальная, бросилась вслед, убеждая себя, что если его догоню, то получу ответы на все беспокоящие меня вопросы. Я влетела в комнату, но мужчина уже переступал порог следующей. В два прыжка я оказалась возле дверного косяка, но он уже открывал третью дверь. И так повторялось бесчисленное множество раз. Стоило мне достичь входной двери той или иной комнаты, как он уже оказывался у выхода из неё.

«Какой ужасный, дурацкий дом, — скрипнув зубами от злости, подумала я. — Бесконечное количество комнат, и все они соединяются между собой! Но все равно где-то должен быть конец».

Словно в подтверждение своих мыслей, я, выскочив из очередной комнаты, оказалась в длинном прямом коридоре. В конце его я различила узкую деревянную лестницу с резными перилами. Мужчина с обезьяньей ловкостью вскарабкался наверх, я же, не сбавляя темпа, рванула за ним.

Верхняя ступенька лестницы вновь привела меня в коридор, на этот раз совершенно глухой, без дверей и окон. Несмотря на отсутствие освещения, здесь было довольно светло, но в тот момент я не обратила на это внимания. Теперь появилась твёрдая уверенность, что мой беглец никуда от меня не денется. И я, наконец, получу то, ради чего проделала столь долгое и утомительное путешествие. Увижу его лицо.

Рано или поздно это должно произойти!

Мужчина подошёл к стене в конце коридора и остановился. Я, затаив дыхание, осторожно приблизилась и уже подняла руку, чтобы дотронуться до его плеча, но он сам начал медленно разворачиваться. И в тот момент, когда я должна была увидеть его лицо, я… неожиданно проснулась. Проснулась, заревела и долго не могла понять, где я нахожусь.

А потом мои веки смежились, и я вновь погрузилась в тревожно-беспокойное полузабытьё. Снов я больше не видела. Единственным, что я запомнила, было то, что за секунду до моего пробуждения, мои губы несколько раз прошептали неизвестное мне мужское имя.

Николас.

16 августа. Вечер

День выдался таким же пепельно-серым и бесцветным, как увиденный накануне сон.

«Действительно осень, — с грустью подумала я, глядя в окно. — Хотя ещё только середина последнего летнего месяца».

Ветер на улице окреп и назойливо перебирал оконные стекла, заставляя их нудно дребезжать. Мне поневоле представилась большая нотная тетрадь, на страницах которой была записана мелодия уходящего лета. Самым любопытным было то, что она, стараясь уйти в чисто осеннюю тональность, почти достигала звеняще-серого апогея, но каждый раз неизбежно возвращалась назад.

«Интересная вещь, — подумала я, машинально выводя пальцем на запотевшем стекле бесформенные узоры. — Такое впечатление, что сама природа соблюдает свой ритм и не торопится менять время года раньше, чем ей предназначено. Действительно, время — оно у каждого своё. Интересно, какое оно у меня?»

Я задумалась и машинально прикоснулась к виску влажным холодным пальцем.

«Скорее всего, у меня его просто нет. Не может быть времени у человека, который не знает, кто он на самом деле».

Сзади легонько скрипнула дверь. Я даже не обернулась, потому что знала — пришла Полли.

— Здравствуйте, — я зябко передёрнула плечами.

— Здравствуйте, здравствуйте, — Полли шумно засопела, поставила поднос с лекарствами на стол и начала шуршать упаковками таблеток. — Я вижу, вам сегодня гораздо лучше. Что-то пытаетесь рисовать? Может, дать вам карандаш и бумагу?

— Нет, — я провела пальцем по стеклу так, что оно пронзительно пискнуло. — Это всего лишь бессмысленные фантазии. В самом деле, я действительно чувствую себя великолепно. Кстати, сегодня я все помню. И про аварию, и про цвет машины, о которой был вчера разговор.

— Ну, надо же! — Полли всплеснула руками. — Неужели дело пошло на поправку? Поздравляю! Если откровенно, я очень рада за вас!

— Полли, — я попыталась, как можно мягче прервать её излияния. — Сегодня ночью мне приснился странный сон. Какой-то мужчина постоянно убегал, а я его догоняла. Действие происходило в старом одиноком особняке, стоящем на морском утёсе…

— Вы видели его лицо? — пытливо вставила она.

— Нет, — я недовольно поморщилась оттого, что меня перебили, — не видела. Я помню, что приблизилась к нему совсем вплотную, он уже почти обернулся, но тут я… проснулась…

— Жа-а-аль, — разочарованно протянула сиделка.

— Зато я знаю, как его зовут, — сдавленно пробормотала я.

За спиной послышались приближающиеся шаги. Рука Полли легла на моё правое плечо, а лицо осторожно выглянуло из-за левого.

— Как? — шёпотом спросила она.

— Николас, — шумно выдохнула я. — Его зовут Николас. Только это имя мне ни о чем не говорит.

— Возможно, так звали вашего мужа? По виду вам около тридцати, вы — красивая интересная, женщина, должен же у вас быть муж?

— Очень может быть, — я задумчиво кивнула. — Только если он есть, почему не объявился за все это время?

— Ну-у… — по-видимому, желая что-то сказать, Полли открыла рот, но потом передумала и закрыла.

— Вот видите, — я слегка качнула головой. — Тут и сказать нечего.

— Нет! — упрямо возразила сиделка. — Неправда, всегда можно что-нибудь сказать! Только надо стараться говорить по делу!

— Тоже верно.

— Понимаете, — Полли сочувственно погладила меня по плечу. — Найти вас — это ведь, ох, как непросто! У вас нет ни имени, ни фамилии, о себе вы ничего не помните, даже где вы жили…

— Можно было отыскать по машине! — упрямо заявила я. — Наверняка это он мне её покупал! И по телевизору аварию, скорее всего, показывали в новостях! И потом, если я исчезла, и муж меня потерял, то почему бы не поговорить с людьми, не навести справки? Неужели этих телевизионных выпусков никто не видел? СОВСЕМ никто?

— Мы опять-таки не знаем, где он находился все это время, — вздохнула сиделка. — Может быть, куда-то уезжал?

— Но ведь рано или поздно все равно бы приехал! — я продолжала гнуть своё. — Он живёт не на необитаемом острове! И потом, он мог обратиться в полицию! Уж они-то знали, где я нахожусь! Все равно, ему кто-нибудь сказал бы об этом!

— Да, — женщина печально согласилась. — Тут вы, безусловно, правы. Может, никакого мужа и не было…

— Угу, — я угрюмо кивнула.

— Однако мы заболтались, — Полли взяла меня под локоть и повела прочь от окна. — Нам пора делать уколы, принимать таблетки…

— Может, не стоит этого делать?!!! — я буквально взмолилась. — Нет, правда, мне действительно намного лучше!

— Я все это прекрасно понимаю. Но распоряжение врача для меня — приказ. Вот, скоро соберётся очередной консилиум, там вас внимательно выслушают, обследуют и, если сочтут необходимым, определённые лекарства исключат. А, возможно, даже выпишут из нашей клиники.

— Хорошо, — я сдалась.

…Однако когда Полли ушла, я снова выплюнула таблетки и долго ломала голову, а не они ли причина того, что я всё постоянно забываю? Я их только день не принимала, а чувствую себя намного лучше, и в голове прибавилось ясности. Странная, абсолютно дикая, нелепая вещь — я нахожусь в больнице для того, чтобы мне помогли все вспомнить, а получается наоборот, так, что всё забывается…

Или у меня вновь разыгралось воображение? Наверное, самое рациональное — подождать ещё день и посмотреть, что будет завтра.

17 августа. Вечер

Сегодня произошло такое из ряда вон выходящее событие, что у меня до сих пор дрожат руки, хотя Полли говорит, что я проспала часа четыре, не меньше. Случилось то, чего я совсем не ожидала. Но, как бы то ни было, раз уж я начала писать дневник…

Начну с того, что утром я поймала себя на мысли — почему так долго не было приступов? Конечно, три дня — не срок, но если судить о том, что раньше боли мучили меня через день, мои сомнения вполне обоснованы. Неужели все дело в этих проклятых таблетках? Эта мысль так крепко засела в голове, что поначалу я даже ощутила мелкую тошнотворную дрожь. А вдруг всё это кем-то специально подстроено? Но зачем? Кому выгодно, чтобы я как можно дольше не могла вспомнить, ЧТО со мной произошло? Что, если я на самом деле перешла кому-то дорогу?

Задумавшись, я невольно ощутила, что всё проговариваю вслух и начала ругать себя за то, что совсем не контролирую эмоции.

Мои мрачные размышления были прерваны появлением Полли. Сегодня её было не узнать. Всем своим видом она излучала загадочность и таинственность, серо-зелёные, обычно строгие глаза так и светились желанием сообщить мне нечто важное. Настолько значимое, что она даже забыла поздороваться, а, как только очутилась в палате, торжественно подняла правую руку и магическим голосом произнесла:

— Вы не поверите в то, что я вам сейчас сообщу.

От такого вступления я на секунду лишилась дара речи.

— Только вчера мы об этом поговорили, — продолжала сиделка, — и, представьте, сегодня утром он появился! Нет, определённо в нашем мире ещё много загадочного и необъяснимого!

— Кто… он? — с трудом разлепив губы, выдохнула я.

— Он… — лицо Полли сияло, как начищенная медная монета. — Он, Николас, наверное, а кто же ещё?

— Мой муж? — я почувствовала, что пол уходит у меня из-под ног.

— А вот это он скажет сам, — рот женщины расплылся в улыбке до ушей.

— Он просил вам пока ничего не говорить, по-видимому, хочет сделать сюрприз…

— Ничего себе сюрпризик, — ошалело пробормотала я. — Так и с ума можно сойти.

— Ну-у, — женщина вытянула губы трубочкой и плавно взмахнула рукой, — я думаю, до этого не дойдёт. Если вы не сошли с ума после такой аварии… Однако, я заговариваюсь! Он ждёт в коридоре… Кстати, довольно деловой и обаятельный мужчина — к больным с таким положением, как у вас, попасть крайне непросто. А он буквально за десять минут сумел убедить администрацию, что ему это необходимо…

— Что, дал денег? — невольно вырвалось у меня.

Серо-зелёные глаза гневно сверкнули, но в следующую минуту Полли равнодушно пожала плечами.

— Все возможно, — уклончиво ответила она. — Судя по внешнему виду…

— Он богат? — мне не терпелось узнать, как можно больше.

— Похоже, что да. Одет, по крайней мере, довольно изысканно. И главное, со вкусом. Я что и говорю — такой обаятельный мужчина…

— Подождите, — я заметалась по комнате, уже не обращая внимания на болтовню сиделки. Какой кошмар, в этой комнате нет даже зеркала! Как я смогу привести себя в порядок? Тем более, если учесть, что я не видела себя целый год!

— Зеркало! — истерически закричала я. — Мне необходимо посмотреться в зеркало! Я даже не знаю, как выгляжу!

— Успокойтесь, прошу вас! — Полли даже покраснела от волнения. — Вы же понимаете, зеркало вам повесить никак нельзя, вы бы его тут же разбили!

— А сейчас? — я по-детски всхлипнула и укоризненно посмотрела на неё.

— Сейчас что прикажете делать?

— По-моему, у меня для вас кое-что есть, — женщина с озабоченным видом полезла в карман халата. — Вот, взгляните!

И она протянула мне небольшое зеркальце в изящной плетёной оправе.

Из маленького блестящего овала на меня смотрело чужое лицо. По крайней мере, раньше я его никогда не видела. В целом, оно производило более-менее благоприятное впечатление, хотя я ожидала увидеть дико горящие глаза с обрамляющими их зелёными или красными кругами и торчащие в разные стороны волосы. Но… причесаться и в самом деле не помешало бы…

— У вас есть расчёска? — спросила я настолько деловым тоном, что Полли невольно улыбнулась.

— Есть, — она достала из кармана халата небольшую массажную щётку. — Определённо, мужу вас был. И, скорее всего, старался исполнить любое ваше желание или каприз. Иначе откуда взяться ноткам, не терпящим возражения?

Я только хмыкнула, пожала плечами, взяла предложенную мне массажную щётку и начала причёсывать растрёпанную шевелюру.

— Нет! — Полли решительно её забрала. — Не так. Держите зеркало, я вас сама причешу.

Каким образом эта пожилая женщина научилась разбираться в модных причёсках, я так и не поняла. Буквально за несколько минут она взбила мои волосы, словно пену от шампуня и уложила так, что они накрыли голову объёмным, даже слегка светящимся куполом.

— Нравится? — с улыбкой спросила она.

Я довольно кивнула.

— Ну, всё, — лицо Полли снова приняло серьёзное выражение, хотя в глазах продолжали плясать задорные огоньки. — Теперь думаю, что могу позвать вашего таинственного незнакомца.

— Зовите! — я с улыбкой кивнула.

Полли вышла за дверь, и до меня донеслись приглушенные голоса.

«Кто же он всё-таки такой?» — мучительно подумала я.

Дверь резко распахнулась, и Он вошёл в палату. Я машинально оценила дорогой костюм, не менее дорогое элегантное чёрное пальто и стильные, до блеска начищенные ботинки. Посмотреть ему в лицо я почему-то постеснялась.

— Здравствуй, Джина! — раздался низкий, но приятный мужской голос.

17 августа. Ещё более поздний вечер

Отражая на страницах дневника то, что мне пришлось пережить, я была вынуждена сделать перерыв. Как только дело дошло до описания дневной сцены, я опять все живо представила, и у меня так сильно затряслись руки, что запершило в горле, и я разрыдалась. С мыслями я собралась только минут через сорок. Продолжение села писать через час.

Итак, вошедший поздоровался, назвав меня при этом по имени. Я невольно вздрогнула и в следующий момент в моей голове вспыхнула сверхновая звезда.

— Здравствуй, моя милая Джина! — уже более ласково повторил незнакомец.

Превозмогая тяжесть песка, которым налились веки, я всё-таки взглянула ему в лицо.

Нет!

Этого человека я раньше никогда не видела! На вид — лет сорок-сорок пять, но возможно и старше. Много седых волос на висках. Взгляд слегка усталый, но, тем не менее, жизнерадостный, уверенный в себе. Лицо слегка полное, но это его не портит, в уголках глаз притаилась сеточка морщин. Скорее всего, этот человек много улыбается. Вообще, Полли права — он весьма обаятелен и представителен. Только вот жуткий шрам на лице чуть портит общую картину… Похоже на след… Даже сразу и не скажешь, на след от чего…

В принципе, это пустяки. Пройдёт время, он побледнеет, исчезнет его красно-синяя одутловатость. И он уже не будет так бросаться глаза. В целом, этот мужчина производит впечатление сильного и властного человека, знающего, что он хочет и умеющего любыми путями добиваться намеченной цели. Только вот одна мысль не даёт мне покоя — где же он так сильно пострадал?

— Здравствуй, моя дорогая Джина, — в третий раз повторил незнакомец. Я проглотила сухой комок в горле и кивнула головой.

— Здравствуйте, — выдавила я.

Человек улыбнулся. Точнее, улыбка чуть тронула его пухлые губы, в основном, улыбнулись глаза.

— Наконец-то я нашёл тебя, девочка моя, — неторопливо произнёс он.

Я не успела сообразить, что ответить и поэтому лишь благодарно закивала головой. Незнакомец поискал глазами и, наконец, заметив больничный табурет, не спеша, на него опустился.

— Я так долго разыскивал тебя, милая моя, — печально произнёс он. — И, если честно, уже отчаялся найти.

В душе появился необъяснимый страх. Нет, это ощущение принёс не мой посетитель. Оно было чем-то большим, скорее всего, подсознательным нежеланием услышать нечто такое, что окажется не совсем приятным. Кем же всё-таки этот мужчина был в моей прошлой жизни?

— Кто-о вы-ы? — стараясь не стучать зубами, с трудом выдавила я.

— Ты, что, не узнаешь меня? — его брови поползли вверх. — Я — твой папа.

В моей голове взвился смерч, состоящий из окружающего мира. Комната поплыла перед глазами, кровать, на которой я сидела, заходила ходуном, а мой новоявленный отец разделился на несколько десятков себе подобных. Затем я почувствовала, что какой-то светящийся, сотканный из зыбкого тумана призрак постепенно вытесняет из сознания свет, и услышала, как отец громко звал на помощь. И вот, на грани соприкосновения с Неведомым и Необъятным — лёгкое прикосновение иглы шприца и мягкий, настойчивый голос Полли:

— С ней всё будет в порядке. Просто она слишком переволновалась. Сейчас ей надо немного отдохнуть. Приходите завтра. Пожалуйста.

18 августа

Сегодня мой отец появился вновь. Он зашёл в палату тихо и неторопливо, так, словно делал это каждое утро. Молча опустился на табурет и посмотрел на меня своим пронзительным, каре-зелёным взглядом.

— Как твои дела? — тихо спросил он. — Тебе лучше?

Меня вновь охватил озноб, зубы начали выбивать непостижимые ритмы. Параллельно я ощутила, что руки сами по себе комкают одеяло и подтягивают его к подбородку.

— Ты меня боишься? — его губы тронула улыбка, и сеточка морщин обозначилась в уголках утомлённых глаз. — Не бойся, я не причиню тебе вреда. Ты мне веришь, Джина?

Я хотела сказать что-нибудь в ответ, но вовремя поняла, что не получится, и просто кивнула головой.

— Хорошо, что веришь, — отец встал, подошёл к окну и, засунув руки в карманы брюк, начал разглядывать хмурый, по-настоящему осенний пейзаж. — А вот врачи долго не могли поверить. Мне кажется, они и сейчас остались при своём мнении, просто успокоились, потому что получили, что хотели.

Отведя левую руку в сторону, он недвусмысленно потёр подушечками большого и указательного пальцев.

— Ясно, — выдохнула я.

— Ну вот, — по голосу я поняла, что он опять улыбается. — Ты уже вступила со мной в диалог. Я понимаю, сразу всё не делается…

— Чем вы можете доказать, что вы мой отец? — скороговоркой выпалила я, но тут же пожалела об этом.

— А зачем мне что-то доказывать? — тихо ответил он вопросом на вопрос.

— Я сам об этом знаю и, думаю, этого вполне достаточно. Сейчас вот ты узнала и, не сомневаюсь, рано или поздно поверишь…

— Чему я всё-таки должна поверить?

— Тому, что я сейчас расскажу. Может быть, оно прозвучит не слишком правдоподобно, но, к сожалению, больше сказать нечего. Правда — всегда одна.

Меня вновь заколотило, я почувствовала, как закружилась голова. Где-то глубоко, на самом дне моего желудка, от станции отправления тронулся поезд, мерно покачивая вагонами и отстукивая колёсами попадающиеся на стыках стрелки. Состав уходил вдаль, в чёрную, бездонную пустоту, и к последнему вагону были прицеплены мои внутренние органы. Они тянулись за поездом туда, где не имелось пределов и границ. В предчувствии чего-то тяжёлого и неизбежного.

Удивительно, но отец, даже не повернув головы, понял моё состояние.

— Не стоит так нервничать, Джина, — глухо сказал он, и его голос показался мне пустым и бесцветным, как лишённая хлора вода. — Ничего жуткого я тебе рассказывать не собираюсь. Всё это время ты хотела узнать правду, а сейчас такой случай представился. Верно?

Я промолчала. Он, похоже, расценил мой жест, как знак согласия.

— Договорились, — он сделал паузу, и я подумала, что ему тоже нелегко говорить об этом. — Начну с самого необычного. Какой сейчас год?

— Две тысячи второй, — удивилась я.

— Вот именно. А совсем недавно я находился в три тысячи втором…

У меня перехватило дыхание, и невольно открылся рот. Потом первое потрясение прошло, и удивление сменилось гневом. Получается, что этот человек пришёл сюда не за тем, чтобы восстановить цепь потерянных звеньев моей Памяти, а для того, чтобы просто заморочить мне голову!

Только с какой целью?

Очевидно, я шумно засопела, потому что отец сказал:

— Подожди возмущаться, Джина. Согласись, в глубине души ты всё равно хочешь услышать эту историю до конца. Давай, ты меня спокойно выслушаешь, а потом уже будешь делать выводы.

Странно, но теперь я почувствовала, что передо мной — отнюдь не шарлатан. По крайней мере, он знает мой характер и чувствует перепады моего настроения.

— Хорошо, — согласилась я.

Отец тяжело вздохнул. Наклонив голову, он слегка ссутулился, и на мгновение показалось, что мне действительно знаком этот облик, я непременно видела его ранее. Не раз и не два, а много больше.

— Твоя мама умерла, когда тебе было восемь лет, — голос прозвучал сдавленно, и в нем слышалась такая скорбь, что я вздрогнула и почувствовала, как учащённо забилось сердце. Подозрения о том, что этот человек лгал, рассеивались с каждой минутой.

Он достал из кармана носовой платок, высморкался и продолжал:

— Что поделаешь, жизнь сплошь состоит из неприятных моментов. Мы остались вдвоём, и, конечно, я не мог дать тебе того тепла и ласки, которые даёт женщина. У меня все время было слишком много работы…

— А чем ты занимался? — я внезапно перебила его, даже не заметив, как перешла на «ты».

— Я возглавлял секретную группу учёных, работавших при правительстве. Мы проводили эксперименты по перемещению во времени. К тому моменту на планете установилась строгая иерархия власти, естественно, никто не хотел её терять. Нашей задачей было изучение будущего и выяснение состава правительства в последующие его периоды. Нужно было найти момент возможного государственного переворота, который мог привести к смене действующих лиц в политике, вырвать его из истории, вырезать, словно рудиментарный придаток, удалить, как аппендицит!

Он немного помолчал, и по тем еле различимым звукам, которые до меня донеслись, я поняла, что ему неприятно об этом говорить. Я не стала больше задавать вопросов, чтобы больше не прерывать его. Теперь во мне проснулось любопытство.

— Но меня лично интересовала ещё одна проблема — прошлое. То, что уже было, гораздо легче понять и оценить, нежели то, чего ты ещё не видел и даже не представляешь, что там может быть. Не скрою, финансовые махинации имели место — ведь я, как руководитель, занимался распределением средств, которые нам выделяли. Для моих опытов требовалось совершенно другое оборудование, и на него тоже нужны были деньги!

Но… это уже не имеет значения. Важно, что я достиг того уровня, которого хотел, я нашёл принцип разделения временных полос, сумел научиться управлять ими, перемешивать, тасовать, словно колоду игральных карт. В тот момент это было для меня величайшим удовлетворением!

В принципе, я всегда старался добиваться того, что задумал, такая уж у меня натура. Я, например, считаю, что нет людей, которые НЕ МОГУТ чего-то достичь, есть такие, которые просто НЕ ХОТЯТ что-то делать!

«Моя догадка была правильной, — мелькнуло у меня в голове. — Он привык достигать намеченной цели, невзирая ни на что…».

Отец словно прочитал мои мысли и улыбнулся.

— Кстати, ты точно такая же упрямая и целеустремлённая, ведь ты — моя дочь. Этому я учил тебя с самого детства. Но… мы немного отвлеклись.

Итак, выход в прошлое я нашёл. Теоретически. Оказалось, что для полного завершения эксперимента всё-таки необходим живой человек. Подходящей кандидатуры у меня не имелось, и я опять начал нервничать. И тут неожиданно свои услуги мне предложила ты.

— Я?

— Да, именно ты. Причём, ты упорно на этом настаивала. Причина, правда, у тебя была немного странная — ты рассказала, будто видела сон, из которого ты узнала, что скоро встретишь свою настоящую любовь. То есть, того мужчину, который будет, первым и, возможно, единственным в твоей жизни. Все женщины в душе так романтичны…

— А ты?

— А что я? — отец снова вздохнул. — Я, наверное, тоже. Иначе бы я никогда не стал подвергать риску родную дочь.

— Сколько мне было лет?

И сколько же лет тогда мне сейчас?

— Девятнадцать. Самый расцвет беззаботной молодости и желания любить. Долго, красиво и полноценно. В итоге, ты настояла, и я тебя туда отправил. Самое интересное, в тот момент я ощущал удивительное спокойствие, видимо чувствовал — с тобой ничего не случится.

Ты вернулась рассеянная, задумчивая и крайне замкнутая. На все мои расспросы отвечала без особой охоты, тускло и однозначно, мне ничего не удалось от тебя добиться, кроме того, что люди двадцать первого века практически ничем не отличаются от людей тридцать первого, даже носят почти такую же одежду. Мне стало грустно — неужели за тысячу лет развития цивилизация так и не сдвинулась с места? Ты поспешила успокоить меня, что мало с кем общалась, потому как в том месте, где сейчас находится наш дом, практически никто не живёт. Тогда я предложил тебе отправиться подальше, например, в центр густонаселённого города. Эту идею ты отвергла сразу, объяснив, что тебе очень понравилось именно то место, где ты была. И попросила снова направить тебя туда, только на несколько дней позже. Я не стал возражать — я слишком любил тебя и с детства привык исполнять твои капризы. По-видимому, это и называется синдромом потерянной матери…

Он тяжело вздохнул, достал из кармана сигарету и нервно повертел её между пальцев.

— Наверное, здесь нельзя курить? — спросил он, обернувшись ко мне в первый раз за все это время.

— Кури, — я почувствовала, что на моем лице появляется дурацкая улыбка. — Только открой форточку. А пепел можно стряхивать в цветочный горшок, я слышала, его иногда используют, как удобрение.

Отец улыбнулся и прикурил от миниатюрной, изящной зажигалки. Выпустив струйку голубоватого дыма, он вновь отвернулся к окну.

— Я вторично отправил тебя в этот мир. Получилось лучше, ты вернулась не такая грустная и задумчивая. Рассказывала, что познакомилась с девушкой примерно твоего возраста, что её зовут Дженни, и вы почти подружились. Я понял, что мой эксперимент набирает силу, и уже готовил материал для твоего нового задания…

Он выпустил ещё одну струйку и умолк. А я сидела на кровати и начинала понимать, что как бы я этого не хотела, я все равно ему верю. Не может человек так долго притворяться и лгать, придумывая всяческие небылицы. Да и зачем ему это? Если бы игра затевалась с какой-то корыстной целью, то оно ещё понятно. Возможно, у меня где-то всё-таки припрятано несколько миллионов? Я представила длинные ровные ряды туго перетянутых банкнот и улыбнулась.

Нет, определённо всё это чепуха!

Если бы я была настолько богата, вряд ли бы я передвигалась без охраны! А в тот злополучный день я была в машине одна…

Щёлкнул дверной замок, и на пороге возникла улыбающаяся Полли.

— Мистер, — елейным голоском прощебетала она. — Наверное, на сегодня вполне достаточно. Её не стоит слишком утомлять, она ещё слаба. Думаю, если вы продолжите завтра, ничего страшного не случится. Тем более, дорогу вы уже знаете.

— Да, да, конечно, — отец смущённо засуетился и выкинул окурок в открытую форточку. — Ни в коем случае сейчас нельзя делать ничего такого, что может отрицательно сказаться на здоровье Джины! Доченька, мы побеседуем завтра! И послезавтра тоже! Теперь впереди у нас много дней, а, раз уж нам суждено было встретиться, у меня лично нет никакого желания расставаться. Отдыхай, набирайся сил, продуктов я тебе привёз, они там, внизу, тебе их потом передадут…

Он вопросительно посмотрел на Полли.

— Завтра, — кивнула она. — С утра. Сегодня они пройдут соответствующую санитарную обработку.

— Завтра, — мужчина улыбнулся. — Моя дорогая Джина, мы с тобой снова увидимся завтра!

Он подошёл ко мне, быстро наклонился и поцеловал в лоб. Прикосновение губ было настолько мягким, что я почувствовала, как по телу пробежала лёгкая, волнующая дрожь.

— До завтра, дочка, — он посмотрел на меня слегка влажными глазами, повернулся и направился к двери.

Неожиданно я поняла, что меня так сильно мучает один вопрос, что я не смогу подождать ни до завтра, ни до вечера, даже ни одной минуты! Секунду я колебалась, думая, как лучше к нему обратиться.

— Эй! — позвала я тихонечко.

Он замедлил шаг.

— Николас!

Он остановился.

— Папа!

Он обернулся.

Теперь его карие с зелёными крапинками глаза не были влажными и грустными, они излучали мягкий, тёплый свет.

— Я тебя слушаю, Джина.

— Папа, — я почувствовала, что краснею до кончиков волос. — Я… я хотела у тебя спросить… А в той жизни, которая была до всего этого, — я обвела больничную палату смущённым взглядом, — у меня был муж?

Его губы тронула странная усмешка. Я могла поклясться, что он улыбался, но уголки его губ не поднимались, а опускались!

— Мы поговорим об этом завтра, — сухо сказал он. — Отдыхай, набирайся сил.

И не успела я открыть рот, как хлопнула входная дверь.

19 августа

Ночью спалось плохо, снилась разная ерунда, отчего я постоянно просыпалась. Поэтому, когда утром Полли зашла в палату, то сразу же отметила мой несвежий вид и помятую физиономию.

— Так нельзя, миссис Джина, — недовольно пробурчала она. — Если встречи с отцом неблагоприятно воздействуют на ваше самочувствие, я буду вынуждена ставить перед главным врачом вопрос о сокращении их количества.

— Нет, только не это! — почти что воскликнула я.

— Я вас прекрасно понимаю, — Полли положила руку на грудь. — Вы каждый день узнаете что-то новое, к вам возвращается память, а вместе с памятью возвращается жизнь. Но… слишком уж вы возбуждаетесь, и весь лечебный режим идёт насмарку. Постарайтесь как-то сдерживать свои эмоции, что ли… Иначе вы так долго не поправитесь. Вам здесь ещё не надоело?

— Надоело, — честно призналась я.

— Тогда тем более, — Полли сцепила руки на животе и внимательно посмотрела мне в глаза. — Послушайте меня, Джина. У вас всё в порядке, жизнь потихонечку налаживается. Вы обрели имя, вас, наконец-то, нашёл отец. Сейчас самое главное — поменьше волноваться. И все! Ещё максимум три недели, необходимые анализы, тесты — и… Вы — свободный человек и вновь сможете вступить в окружающий полноценный мир! Восьмого сентября вы уже навсегда покинете эти стены! Разве это плохо?

— Хорошо, — я в задумчивости потёрла подбородок. — Полли, мне кажется, что число, о котором вы сейчас сказали… Восьмое сентября… Что-то в моей прошлой жизни было связано с этим днём…

— Может быть, какой-нибудь семейный праздник, чей-нибудь день рождения? — высказала предположение сиделка. — Ваш, или вашей мамы, а, может быть, вашего отца?

— Может и так… Но у меня какое-то совершенно противоположное ощущение… День рождения, он связан с радостными и приятными хлопотами, а мне, наоборот, эта дата представляется темной и густой, как растаявшая на солнце вакса…

— Мне кажется, что вы преувеличиваете, — Полли махнула рукой. — У вас слишком разыгралась фантазия.

— Возможно, — согласилась я, а про себя подумала: «Нет, это не фантазия моя буйствует, я определённо чувствую — в этот день произошло что-то нехорошее».

Возникла пауза. Полли о чём-то задумалась, положив скрещенные руки на живот и пристально глядя вдаль. Я посмотрела в окно — нет, ничего нового, все тот же безрадостный серый пейзаж, та же печальная дымка пепла и наступающей осени.

«Дни поздней осени ругают постоянно, — неожиданно вспомнились мне строчки из стихотворения какого-то поэта, — мне нравится она…».

Подмечено абсолютно верно! Все мы нервничаем и брюзжим, когда остывает солнце, и вместе с уходящим теплом исчезают последние летние дни. Я тоже из этой породы. Но, стоит посмотреть на происходящее под другим углом, получается, что эта беспросветная мгла принесла мне лишь хорошие новости. Я, похоже, и в самом деле люблю осень, потому что отец нашёл меня, когда осень начала заявлять о себе. Действительно, всему своё время.

— Джина, — нарушила молчание Полли, — во сколько сегодня хотел подъехать ваш отец?

Ей явно хотелось перевести разговор на другую тему.

— Не знаю, — растерянно пробормотала я и тут же поняла, что у меня действительно нет никакой информации. — Он ничего не сказал…

— Я думаю, ничего страшного, — женщина попробовала улыбнуться, но у неё не получилось. — Я потом справлюсь внизу, на «ресепшн», может быть, они чем-то располагают…

— Не волнуйтесь, — я печально вздохнула. — Не стоит беспокоиться. Если сказал, что придёт, значит, так оно и будет. Просто вчера он как-то странно себя повёл, когда я спросила о замужестве.

— Я тоже это заметила, — согласилась Полли. — Сразу занервничал и даже слегка изменился в лице, хотя, судя по всему, человек он — выдержанный и умеет управлять эмоциями…

— А вдруг у него с моим мужем были проблемы? — предположила я. — Обычно тести и зятья редко могут найти общий язык.

— Все возможно, — согласилась женщина. — Не берите в голову, сегодня вы узнаете об этом более подробно.

Мы ещё немного помолчали.

— Кстати, — заметила Полли. — Ваш отец выглядит довольно моложаво. Как, по-вашему, сколько ему лет?

— Даже не могу предположить, — я пожала плечами. — Лет сорок, с чем-нибудь, наверное, ближе к пятидесяти…

— Вот и я о том же. Если учесть, что ему примерно сорок пять, а вам около тридцати… Сколько же ему было лет, когда вы родились?

Я отправил тебя в прошлое в девятнадцать лет…

Поражённая внезапной догадкой, я уставилась на неё, словно увидела в первый раз. Но тут же другая, более трезвая мысль вытеснила возникшее подозрение. Я быстро взяла себя в руки.

— Возможно, он просто хорошо выглядит, — уклончиво ответила я.

Как я могла объяснить этой женщине, что точный возраст моего отца невозможно установить! Вероятно, он был таким десять лет назад, когда только что провёл первые эксперименты и стартовал на мои поиски? Наверняка, сейчас он уже намного старше и голова вся седая. Я смотрела на Полли и знала, что она меня не поймёт. Не поймёт и не поверит. Поэтому, даже не стоит пытаться что-либо объяснять.

Но возможно ли сейчас установить мой возраст?

Наступила третья пауза в нашем сегодняшнем разговоре, на мой взгляд, самая долгая и неприятная. Мы смотрели друг на друга, и каждый думал о своём, но вслух сказать этого не решался.

Ситуацию разрядил щелчок дверного замка, и в палату заглянула женщина в белом халате, которую я раньше никогда не видела.

— Полли, вас к телефону, — смущённо пробормотала она и кивнула мне. — Извините. Здравствуйте.

— Интересно, кто это может быть? — засуетилась Полли. — Обычно на работу мне звонят крайне редко.

— Может, муж? — улыбнувшись, предположила я.

— У меня нет мужа, — сухо отрезала женщина и захлопнула за собой дверь.

Я осталась одна и почувствовала себя ужасно неловко. Какая же я всё-таки дура и постоянно лезу туда, куда меня не просят! Совершенно очевидно, что своим бестолковым замечанием я расстроила, в принципе, неплохого человека. Надо будет обязательно извиниться.

Дверной замок щёлкнул вновь. Появилась Полли. В правой руке она держала изящную радиотелефонную трубку.

— Это вас, — она натянуто улыбнулась. — Ваш отец.

Отец! Я почувствовала, что на спине начались тараканьи бега. Что могло произойти? Почему он звонит, когда обещал приехать?

Дрожащими руками я взяла белый кусок пластмассы.

— Да… — выдавила я деревянным голосом.

— Джина! — послышался далёкий, печальный голос. — Здравствуй, дочка!

— Здравствуй, папа! — поспешно ответила я. — Что-нибудь случилось?

— Ничего серьёзного, — он немного помолчал. — Просто неожиданные деловые встречи. Я сегодня, наверное, уже не смогу заехать…

— А вечером? — я почувствовала, как у меня одновременно заныли виски, зубы и поясница. — Приезжай вечером, когда освободишься!

— Не знаю, — его голос стал совсем сухим и шершавым, как избитый пустынными ветрами песок. — Я постараюсь, но не обещаю… Сегодня у меня был тяжёлый день. Я потому и звоню, чтобы ты не волновалась…

— Понятно, — в уголках глаз появилась горячая жидкость. — Ладно, папа, ничего страшного, конечно, дела есть дела. А завтра… завтра ты придёшь?

— Непременно! — песок голоса приобрёл ровный, приятный цвет охры. — Завтра я приду обязательно!

— Договорились. Я тебя буду ждать… Целую, пап!

— Целую тебя, моя девочка…

— Папа! — я изо всех сил закричала в трубку, боясь, что нас сейчас разъединят.

— Да? — теперь его голос был уже рядом.

— Папа… извини…, я просто хотела задать тебе один вопрос…

— А завтра нельзя?

— Нет, лучше сегодня. Я думаю, не такой уж он и…

— Что ж, спрашивай, — песок голоса вновь стал сухим и потёк тонкой, шуршащей струйкой.

— Что в нашей семье означает восьмое сентября? Что это за день?

Он на какое-то время замолчал, и я поняла, что он озадачен этим вопросом, по крайней мере, в данный момент к нему не готов.

— Папа! — тихонько позвала я. — Ты меня слышишь?

— Да, конечно, слышу, дочка! — он словно очнулся. — Обычный день, ничем не отличающийся от остальных. День в начале осени…

— Это понятно, — нетерпеливо перебила я. — Я бы хотела знать, ЧТО он означает ДЛЯ НАШЕЙ СЕМЬИ?

— Да тоже ничего особенного. Разве что своеобразный канун семейного праздника…

— Какого праздника?

— Твоего. Девятого сентября у тебя, Джина, день рождения.

20 августа

Вчера вечером в палату доставили папины подарки, но я так устала, что перебирать их не было сил. Только сегодня утром, почувствовав себя отдохнувшей, я решила, что сейчас — самое время.

С детским восторгом я разглядывала яркие красочные этикетки на разнообразной формы банках и полупрозрачных, приятно шелестящих пакетах. Честно говоря, полностью забыв мир, существовавший ранее, я и не думала, что в нем существует столько всевозможной вкуснятины.

Особое внимание отец уделил овощам и фруктам. В основном, почему-то зелёным яблокам и маринованным огурцам. Эти позиции он представил в самых разнообразных вариантах. Консервированных огурцов было великое множество: всяческих размеров и калибров, изготовленных в разных странах. Мне очень понравились совсем маленькие, величиной с половину пальца огурчики, которые носили интересное и незнакомое мне название «корнишоны». Яблоки также находились в многочисленных упаковках, в одной они были нарезаны ломтиками и плавали в полупрозрачной тягучей жидкости, напоминающей фруктовое желе.

«Что и говорить, папа знает мои вкусы, — подумала я и ощутила во рту обилие слюны. — Только зачем всего столько? Здесь хватит на целую роту! Да, мне одной придётся долго с этим управляться!».

Внезапно заныли височные кости, и перед глазами вновь появилась чёрная, старинной кладки стена, на которой, словно змея, извивалась тёмная трещина. Через несколько секунд стена начала бледнеть и стала похожа на мглистую дымку, которую я уже видела ранее. Я ещё сильнее смежила веки, представляя, что в этом тумане сейчас что-то или кто-то появится…

Но… Память не торопилась ко мне возвращаться. В этой призрачной, сотканной из тканей потусторонних миров пелене, я не увидела ровным счётом ничего. Зато услышала голоса. Мужской и женский.

— Ник, зачем ты столько тратишь на продукты? — спрашивала женщина.

— О каких деньгах ты говоришь? — отвечал ей мужской голос. — Это ты называешь тратой? Поверь, милая, статья расходов на питание совершенно не влияет на формирование нашего бюджета!

— Но ты столько всего привозишь! Я не поверю, что это дёшево стоит!

— Это не может стоить дорого, потому что это — не прихоть. В первую очередь мне необходимо, чтобы ты хорошо питалась! Чтобы потом ты родила мне прекрасного здорового ребёнка, Дж…

Скрипнула входная дверь. Сизый болотный дым исчез. В образовавшемся проёме появилось улыбающееся лицо Полли.

— Здравствуйте, — протарахтела она.

Я рассеянно кивнула и попыталась улыбнуться. Голоса все ещё приятным мелодичным эхом отдавались в голове.

Ник!

Какое до боли знакомое имя! Ну да, я же произносила его во сне! Николас, а сокращённо — Ник. Кого же так звали? Моего мужа? Скорее всего… Кто, кроме него мог ещё так проявить заботу обо мне, покупая продукты сумками, и кому я должны была родить ребёнка? Не отцу же… Он бы так и сказал: «Крепкого, здорового внука». Кстати, а как зовут моего папу? Ведь я так его об этом и не спросила…

Он остановился, когда я назвала его Николасом…

Нет… по-моему, он говорил…, как-то иначе… Или нет? Почему я не могу вспомнить? Неужели опять амнезия? По-моему, он всё-таки говорил… Но… я, я… ОПЯТЬ забыла его имя… Не может быть…

— Сегодня вы какая-то загадочная, — усмехнулась Полли. — Наверное, ждёте, не дождётесь, когда приедет ваш отец?

— Наверное, — вздохнула я.

— Приедет, приедет, — напустив на себя важный вид, — успокоила меня сиделка. — Если пообещал, то сделает. Наверняка, вчера у него было много дел…

Она неожиданно умолкла. Поймав её взгляд, я увидела, что она с изумлением смотрит на груду цветных пакетов и диковинных баночек.

— Кстати, я прошу вас составить мне компанию, — я указала рукой на продукты. — Поверьте, это — от чистого сердца.

— Нет, что вы, что вы! — она замахала руками. — Я уже завтракала, да и нам не положено! Нет, нет! Вы кушайте на здоровье, вам же надо поправляться!

— Полли! — я встала с кровати, твёрдым шагом приблизилась к ней и крепко взяла под локоть. — Я приглашаю вас ещё раз позавтракать, на этот раз со мной! И прошу мне не отказывать, иначе я расстроюсь, и у меня поднимется давление!

Не обращая внимания на протесты, я подвела её к кровати, усадила на стул, а сама уселась напротив.

— По-моему, это сок, — предположила я, беря увесистый бумажный пакет. — Да, точно, вот и апельсин нарисован.

Я потянулась за пластиковыми стаканами.

— Начнём с него. И прошу вас, Полли, не смейте мне возражать.

— Я уже не возражаю, — женщина скромно улыбнулась. — Ваш папа, похоже, вас очень любит, смотрите, сколько он вам всего накупил! И причём, это стоит немалых денег, сразу видно, что приобреталось в дорогом магазине…

— В дорогом магазине? — подозрительно переспросила я.

— Ну, что в недешёвом, это точно, — поправилась Полли. — Поверьте, я крайне редко, но всё-таки захожу туда. Мало ли, гости или ещё что-нибудь…

— А где вы обычно покупаете продукты?

— Самый приемлемый для меня вариант — это уличные торговцы. У них намного дешевле, а с некоторыми даже можно поторговаться.

— Ник, — задумчиво произнесла я. — Он тратил на продукты слишком много денег… Значит, он тоже покупал их в дорогих магазинах…

Что это такое? Совпадение?

Нет, это просто смешно. Мало ли людей отовариваются в шикарных супермаркетах? Взять хотя бы моего отца… Судя по одежде — он не бедный человек… Хотя… Откуда у учёного столько денег, он же не бизнесмен… Правда, он сам говорил, что его эксперименты неплохо финансировались… Ерунда какая-то… Я становлюсь чересчур подозрительной. Это почти что годовалая болезнь даёт знать о себе…

— Что вы сказали? — участливо спросила Полли.

— Так, — я тоскливо посмотрела в окно. Начинался дождь. — Просто мысли вслух.

— Наверное, это грустные мысли?

— Скорее всего, да.

— Ну, не стоит отчаиваться, Джина. Жизнь постепенно налаживается, скоро уже приедет ваш отец, посидите, поговорите…

— Кстати, который час?

— Половина одиннадцатого.

— Странно. Скоро обеденный перерыв, а его всё нет…

— Но он же — мужчина деловой, следовательно, занятый. Я думаю, как освободится, сразу же появится здесь.

Какие у него могут быть дела в нашем времени?

— Да, конечно, конечно…

Мы сделали бутерброды, и какое-то время сосредоточенно жевали.

— Полли, — я нарушила затянувшееся молчание. — Вы случайно не знаете, как зовут моего отца?

— Случайно… нет, — рука женщины с надкушенным канапе остановилась на полпути ко рту. — Ой, правда, я не знаю… Мне сразу представили его, как вашего папу…

— Мм-да-а, — только и смогла произнести я.

— Да вы не волнуйтесь так, — Полли отложила в сторону недоеденный бутерброд и поднялась со стула. Очевидно, выражение моего лица в тот момент сильно изменилось. — Я сейчас сбегаю вниз, на «ресепшн» и все узнаю!

— Не стоит беспокоиться, Полли, — я вяло улыбнулась и махнула рукой. — Это я так, к слову спросила…

— Никакое это не беспокойство, — упрямо заявила женщина. — Честно говоря, мне и самой интересно!

Она смахнула с халата галетные крошки и выскользнула за дверь. Я понимала, что теперь её уже не остановить.

Странно, подумала я.

Как все это, однако, странно. Человек приходит сюда не в первый раз, и никто не удосуживается спросить его имя. Тем более, вся больница знает о том, что со мной случилось и сколько времени я здесь нахожусь… Может быть, опять совпадение? Глупое, ничтожное совпадение… Просто Полли об этом никто ни сказал… В принципе, кто она такая?

Обычная сиделка.

Нет, врачи наверняка знают многое о моем отце. И как его зовут, и…

Щёлкнул дверной замок. В палату протиснулась запыхавшаяся, слегка бледная Полли. Отдуваясь, она уселась на табурет передо мной.

— Довольно странная история, — сказала она, переведя дух и отхлебнув сока. — На «ресепшене» на этого человека нет никаких данных. Это меня больше всего и поразило — все пропуска выписывают они. Оставался ещё один вариант — ваш отец договорился напрямую с нашим главным. Естественно, тот мне ничего не сказал, на эту тему он даже не стал бы со мной разговаривать. Но я знаю его секретаршу Марту много лет. Поэтому я пошла прямо к ней и без всяких обиняков спросила… о вашем отце.

— И?.. — у меня перехватило дыхание.

— Самое интересное, что она тоже не знает его фамилию, она… В общем, она слышала только его имя, да и то, можно сказать, мимоходом…

— Имя! — утробно простонала я. — Как его имя?

— Николас… — испуганно моргнув, ответила женщина.

20 августа. Вечер

Самое противное сегодня — то, что мой отец меня так и не навестил, а самое гадкое, что он даже не позвонил. Честно говоря, я не знаю, что делать. Полли не отходит от меня ни на шаг.

21 августа

Он всё-таки появился!

Это было так неожиданно, что я чуть не сошла с ума. Он вбежал, нет, влетел, нет, ворвался в палату, точно ураган! И сразу же бросился меня целовать. Я так растерялась, что продолжала сидеть на кровати, словно китайский болванчик, с опущенными руками и кукольным, восковым лицом.

— Девочка моя! — горячо шептал он, осыпая моё лицо поцелуями. — Прости меня! Прости за то, что я заставил тебя так долго ждать! Прости за то, что вчера я не приехал и не позвонил! Прости за то, что я невольно подарил тебе целые сутки внезапного одиночества!

В какой-то момент у меня промелькнула мысль, что уж слишком с большим пылом он это делает, появилось ощущение, что сейчас он извиняется передо мной, не как отец перед дочерью, а как мужчина перед любимой женщиной…

Но… как оно появилось, так и исчезло. Он взял в ладони моё лицо и долго-долго всматривался в глаза.

— Ты не сердишься на своего непутёвого отца? — чуть слышно прошептал он. — У меня действительно навалилось столько дел, что не было ни одной свободной минутки.

Какие у него могут быть дела в нашем времени?..

— Я верю тебе, папа, — почти беззвучно прошептала я. — И поэтому нисколько на тебя не сержусь. Правда, нисколечко…

Я услышала, как мой голос дрогнул и между мною и отцом упал мутный, полупрозрачный занавес. По правой щеке пробежала тонкая горячая струйка.

— Не плачь, Джина, — отец прижал мою голову к своей груди и ласково погладил по волосам. Рука у него была большая, тёплая, и на удивление нежная. По моему телу пробежал лёгкий электрический разряд.

— Не плачь, Джина, — повторил он. — Теперь, я думаю, подобного больше не произойдёт. По крайней мере, я постараюсь. Не грусти, дочка, всё будет хорошо.

— Я тоже на это надеюсь, — всё ещё всхлипывая, пробормотала я. Слегка отстранившись, отец хитро мне подмигнул.

— Знаешь, — произнёс он тоном заговорщика, — у меня для тебя кое-что есть…

— Что? — я слегка улыбнулась.

— Закрой глаза, — я немедленно повиновалась. — Так. Теперь вытяни руки вперёд.

— И что бы ни произошло, глаза не открывай, пока я тебя об этом не попрошу!

Когда он произнёс последнюю фразу, мне показалось, что я уловила в его голосе оттенок грусти и, одновременно, фальши. Показалось мне также и другое — я уже где-то, когда-то слышала точно такую же фразу, произнесённую точно таким же голосом. Но осмыслить всего этого я не успела. Я почувствовала прикосновение его тёплой руки, которая что-то надевала на палец.

— Открой глаза, — услышала я.

Медленно и осторожно я сделала то, что он просил. На безымянном пальце правой руки красовалось миниатюрное колечко в форме ажурных спиралевидных переплетений, изгибы которых были украшены бриллиантовой крошкой.

— Какая прелесть! — едва лишь смогла выдохнуть я и только тут поняла, что почти год не видела ювелирных украшений.

— Нравится? — спросил отец.

— Очень! — я широко улыбнулась.

— Носи на здоровье!

Если бы я не была так ошеломлена и восхищена, я бы сумела заметить, как он пристально разглядывал моё лицо, словно чего-то ждал. Но в тот момент мне было не до того.

— Спасибо, папа, — прошептала я. — Только зачем так тратиться? Оно, наверное, жутко дорогое…

— Это неважно, дочка, — отец улыбнулся. — Для кого-то ведь я работаю. Ты — единственная, кто остался у меня в этом мире, поэтому, неужели я не смогу позволить себе купить то, что, на мой взгляд, должно тебе понравиться?

Я не нашлась, что сказать.

— Думаю, что смогу, — он сам ответил на свой вопрос. — Поэтому давай договоримся на будущее — больше подобных разговоров быть не должно. Мне они совсем не нравятся…

Он внезапно замолчал и опустил глаза. Мне подумалось, что его и раньше часто этим донимали. Только вот кто? Наверное, всё-таки я.

— Хорошо, папа, — я смиренно потупилась. — Договорились. Больше мы этой темы не касаемся.

— Как твоё здоровье? — отец перевёл разговор на другую тему.

— Говорят, неплохо. Восьмого сентября соберётся консилиум, он будет решать вопрос о моем окончательном излечении и, конечно, выписке! Это было бы здорово! Как раз к моему дню рождения!

— Да, — отец странно улыбнулся — если всё будет хорошо, то мы сможем отметить этот праздник вдвоём.

— А ты думаешь, что-то может нам помешать?

— Нет, я так не думаю, — он запустил пальцы правой руки в волосы и провёл ими вверх. — Всё должно быть просто чудесно.

Где-то я уже видела этот жест! Память попыталась дать мне шанс восстановить очередной эпизод прошлой жизни, но воспользоваться им я не смогла.

Не успела, потому что вспомнила о другом.

— Папа, в прошлый раз ты хотел мне что-то рассказать, — напомнила я.

— Конечно, — откликнулся он. — Мы остановились на том, как ты побывала в прошлом во второй раз.

— Нет, — я капризно наморщила нос. — Я хотела узнать, был ли у меня муж?

Я капризно наморщила свой хорошенький носик…

— До этого мы постепенно дойдём, — взгляд его посерьёзнел. — Давай лучше всё по порядку.

— Хорошо, — согласилась я. — Если тебе так удобнее…

— Удобнее, — быстро кивнул он. Мы немного помолчали.

— Итак, ты вернулась из прошлого во второй раз и, судя по всему, провела время там с большей пользой, чем в первый. По крайней мере, я это заметил и уже начал готовить твой третий переброс…

Но…как говорится, всё всегда хорошо не бывает. Неожиданно правительство перестаёт финансировать мои исследования. С этого и начинается цепь неудач и последующих проблем. Мне не хватает исходного материала. В кредитах отказывают — нет подходящего гаранта. Ты чувствуешь моё настроение — как специально, чуть ли не каждый день заводишь разговор о том, что тебе надо снова вернуться. В конце концов, я сдаюсь и говорю тебе правду. Перед этим я внимательно просматриваю свои расчёты. Да, так оно и есть. Возможность повторить эксперимент имеется у меня ещё один раз, от силы — два. Но за благополучный исход последнего я не ручаюсь.

Ты, как всегда, упряма, ты полностью переняла мой характер. В результате я снова сдаюсь и перебрасываю тебя в третий раз. Снова на тысячу лет назад. Ты возвращаешься оттуда бесконечно подавленная, практически не отвечаешь на мои вопросы, целыми часами сидишь и смотришь в окно, молчишь, иногда плачешь. А за окном — осень, та осень, с приходом которой ты вкусила печаль. Печаль затянувшейся паузы перед нашим с тобой расставанием…

Боже, это было невыносимо!

Он быстрыми шагами пересёк комнату, опустился на одно колено и спрятал лицо в моих ладонях. Судорожно дёрнулось сердце, в руках вспыхнул нестерпимый жар, и мне опять показалось, что этот жест — нечто большее, чем попытка отца найти успокоение в руках дочери. Но, уже в следующий момент, повинуясь бессознательному желанию, я осторожно высвободила одну из рук и запустила пальцы в его густую, начинающую седеть шевелюру. Мне почудилось, что он тоже вздрогнул и чтобы скрыть это движение, ещё сильнее прижал ладонь моей руки к своим губам.

Казалось, исчезло всё, что нас до этого окружало. Мы оказались в темной и тягучей субстанции, обволакивающей со всех сторон. Не было больше ничего вокруг, не было больше никого вообще. Сейчас нам никто не был нужен. Два живых существа, берущие своё начало от Сотворения мира, остались, наконец-то, наедине. И в этот момент они не хотели никого видеть и слышать.

Возможно ли такое в отношениях между родителями и детьми? Уместно ли подобное подсознательное влечение к противоположному полу с физиологической точки зрения?

Кто знает…

Наверное, да…

По крайней мере, мне так казалось. Ведь не могла же я себе признаться, что в тот момент видела в Николасе не отца, а своего мужчину, который был у меня и раньше, где-то в прошлой жизни, потом исчез и вот, появился вновь…

Отец отнял губы от моей руки, поднял голову и посмотрел на меня долгим, утомлённым взглядом. Я моргнула, пелена наваждения исчезла, и только тогда я осознала, что мы снова находимся в реальном мире.

— Это было невыносимо, — беззвучно повторили его губы.

— Я представляю, — мой голос неожиданно сделался глухим, как предгрозовой рокот грома.

Я тут же постаралась откашляться.

— Я понимаю твоё состояние, папа. Когда тебя не было, я испытывала то же самое.

Он ещё раз пристально посмотрел мне в глаза, потом медленно поднялся и наклонился надо мной — такой большой, внушительный, необъятный…. И вдруг резким движением подхватил меня на руки, от чего перехватило дыхание, и сердце бешено заколотилось в предвкушении долгожданного и волнительного…

Я почувствовала вблизи его запах, не тот аромат дорогой парфюмерии, который невидимым шлейфом окутал всю палату, а запах настоящего мужчины — томящий своим ожиданием поскорее принадлежать ему. И моё тело содрогнулось в предвкушении предстоящего…

Отец улыбнулся, сел на стул и опустил меня к себе на колени. Не знаю почему, но я не стала убирать рук с его шеи, но обвила её ещё сильнее и положила голову на крепкое, неподвластное возрасту плечо. И мне сразу стало так хорошо, как не было уже долгие месяцы.

— Вот так ты очень любила делать, когда была совсем маленькой, — шёпотом произнёс он. — Если не возражаешь, давай посидим, помолчим и помечтаем — неважно о чем. Может быть, этот момент успокоения тоже поможет твоей памяти открыть ещё одну страницу книги, которую она запечатала сургучом.

И в нас вошла тишина. Холодная, безжалостная, пронзительно-серая, которая заставила сжаться моё сердце и пронеслась по телу стремительной, прохладной волной.

Тишина, которая пыталась помочь мне вспомнить.

Тишина, которая пыталась помочь осознать вспыхнувшие во мне чувства.

Тишина, которая пыталась помочь понять…

И её плоский, отливающий тусклой поверхностью, клинок, разрезал мою и без того исстрадавшуюся душу на несколько частей. Потом аккуратно подцепил их своим острием и опустил в высокие, цилиндрической формы банки, наполненные темной тягучей массой. Я сразу поняла, что окружена субстанцией начала. Начала мужского и женского, существовавшего только в связи друг с другом, отдельно от всех остальных. Субстанцией, которая была уже не такой густой, потому что её разбавили насыщенным раствором тишины.

— Джина! — мне показалось, что шёпот отца раздался внутри меня. — Джина, к сожалению, мне пора…

— Уже?.. — разочарованно прошептала я.

— Да. Я приду завтра. Все складывается не так уж и плохо. Надо подождать несколько дней, а потом мы будем вместе всю оставшуюся жизнь.

— Правда? — я почувствовала, как моё лицо приняло наивное детское выражение ожидания давно обещанной игрушки.

— Правда, — его губы прикоснулись к моему виску, и я растворилась в этом поцелуе.

— Завтра, — прошептал он, опуская меня на кровать.

— Завтра, — блаженно улыбаясь, прошептала я.

— Завтра, — прошептала уже ставшая светлой и похожей на обычный воздух субстанция тишины.

21 августа

Я так и не поняла — спала я сегодня ночью или нет. Порой мне казалось, что я всё-таки проваливаюсь в тёмную бездну — медленно и мучительно, распластавшись всем телом, словно погружаюсь в тихий холодный омут. Меня начинают преследовать непонятные яркие видения, и я чувствую, как невольно становлюсь действующим лицом кинопьесы потустороннего синематографа. И вдруг — неожиданный, резкий толчок. Мои мышцы судорожно сокращаются, я открываю глаза и вижу — театр теней уже уехал, так и не взяв меня с собой.

За окном притаилась печальная тихая осень. Она дышит на стекла прохладным, пахнущим прелой листвой воздухом и скребётся тонкими, сморщенными коготками голых ветвей деревьев. Я не хочу её впускать, не хочу соприкасаться с ней, потому как знаю, что осень несёт в себе лишь ожидание и горечь несостоявшейся встречи. А я уже устала ждать.

Я закрываю глаза и поворачиваюсь на бок. Мягкий кокон забвения моментально обволакивает меня с головы до ног, баюкает и нашёптывает строчки из сценария следующего фильма. Я слышу звон колокольчиков, скрип деревянных колёс, фырканье лошадей и уже знаю, что маленький, забытый мною театр возвращается вновь.

Внутренний импульс напоминает, что следует снова открыть глаза, и я это делаю. Взгляд упирается в квадратное, идеально натянутое белое полотно и только спустя несколько секунд я начинаю понимать, что это — больничный потолок. Печальная осень что-то бормочет и настойчиво ковыряет оконные рамы.

Но не так-то просто меня провести.

Я твёрдо знаю, что если сейчас закрою глаза, то снова услышу звон знакомых бубенчиков.

Вот только зачем они мне? Какое представление могут показать эти тени, в какой следующий фильм пригласят они меня на главную роль? Может, это будет картина о моём отце? Хотелось бы, хотя, наверное, всё-таки нет, — я уже не хочу, чтобы роль моего папы исполняла какая-то тень… А посему самое лучшее сейчас — посмотреть, как торопится войти в дом все та же печальная осень…

В общем, когда окончательно рассвело, я поняла, что абсолютно не выспалась, жутко измучалась и устала. Полли, которая навестила меня по обыкновению утром, сразу это заметила.

— Приснился скверный сон? — спросила она вместо того, чтобы начать отчитывать меня, как обычно.

— Угу, — угрюмо пробормотала я.

— Это всё от излишнего перевозбуждения, — философски пояснила Полли. — Оно и понятно — слишком много впечатлений обрушилось на вас в последнее время. Ничего, я думаю, все постепенно войдёт в свою колею. Кстати, сегодня утром я видела результаты предварительных анализов — они весьма недурны. Так что, есть все основания полагать, что тесты на консилиуме пройдут без сучка и задоринки.

— Вы так думаете? — с надеждой спросила я.

— И не только я, — она многозначительно подняла кверху указательный палец и понизила голос до шёпота, — многие так считают, поверьте, до меня периодически всё же доходят обрывки кое-какой информации…

— Хорошо, если так, — улыбнулась я и откинулась на спинку кровати.

— Моё мнение, — назидательно произнесла Полли, — вам уже давным-давно пора вставать, миссис Джина. Ваш отец может появиться здесь с минуты на минуту, а вы ещё даже не умыты и совершенно не прибраны.

Она шутливо погрозила мне пальцем.

— Непорядок!

Все мои последующие действия были подобны пуле, вылетавшей из охотничьего ружья. Полли сидела на стуле, наблюдая, как я ношусь миме неё, и ехидно усмехалась.

— Такое впечатление, что вы ожидаете не своего отца, а любимого мужчину, — неожиданно сказала она.

Я остановилась, как вкопанная.

— Почему вы так сказали?

— Что? — не поняла сиделка.

Она, естественно, не обратила внимания на свои слова.

— Почему… Почему вы сказали… что… я могу… любить его?

— Не знаю… — Полли растерянно захлопала глазами. — Просто… Просто мне так показалось… Вы забегали, как молодая девушка, которая собирается на первое свидание…

— А я, что — старая? — тоскливо выдохнула я.

— Нет, — Полли поняла, что сказала не то и нервно заёрзала на стуле. — Никакая вы не старая, Джина, конечно, и совсем молоденькой вас не назовёшь… Девушкой, я бы хотела добавить… Просто молодая женщина. Да!

Когда он отправил меня в прошлое, мне было девятнадцать лет…

Глаза её заблестели, выход из неудобного положения был найден.

— Приятная молодая женщина! — скороговоркой выпалила она.

— Которая может влюбиться в своего отца! — скептически закончила я.

— Не понимаю, Джина! — пробормотала Полли. — Почему вас так задели мои слова?

— Нет, — я почувствовала, как внезапно заболела голова и потёрла пальцами виски. — Не то, чтобы задели, нет… здесь совсем другое. Послушайте, Полли, мне надо с вами поговорить!

Я уселась на кровать напротив неё. Полли участливо кивнула.

— Я не знаю, что со мной происходит, — начала я дрожащим голосом. Полли кивнула мне ещё раз, и я почувствовала себя увереннее.

— Я не могу понять, почему этот человек вызывает во мне такие противоречивые чувства… С одной стороны я действительно верю, что он — мой отец, а с другой… Когда он прикасается, мне кажется, что родитель сделал бы не так…

— Ничего страшного, — сиделка улыбнулась. — Я уже говорила, вы — молодая и довольно привлекательная особа, естественно у вас был муж, а, следовательно, семейная, сексуальная жизнь. — А теперь уже год, как вы ничего этого не получаете. Гормоны же вырабатываются постоянно. Их уже накопилось слишком много за все это время. Поэтому вы так и реагируете на прикосновения МУЖЧИНЫ, неважно, кто он, ваш отец или нет.

— Это я всё понимаю, — я с досадой махнула рукой. — Возможно, вы правы. Но мне кажется, здесь дело совсем в другом. У меня такое ощущение, что мне знакомо это прикосновение, причём, хорошо известно, раньше оно повторялось много раз…

— Вы хотите сказать, что отец до этого к вам ни разу ТАК не прикасался?

— подозрительно прищурив глаза, перебила сиделка.

— Нет… — я сделала глубокий выдох. — Я не об этом. Естественно, папа дотрагивался до меня, ведь он меня очень любит! Но у меня такое чувство, что подобное делал какой-то другой мужчина!

— И опять ничего удивительного! — Полли сделала строгое «учительское» лицо и поправила очки на переносице. — Ведь у вас был муж, и ваш отец этого не отрицает!

— Тогда почему, когда прикасается папа, мне кажется, что это делает муж? — в отчаянии воскликнула я.

В палате повисла пауза.

— Я не сексопатолог, — пробурчала Полли. — И не психиатр. Увы, объяснить я этого не могу. Но, если хотите, то спрошу у врачей, в нашей клинике есть неплохие специалисты…

— Нет!!! — истерически взвизгнула я.

— Что с вами? — Полли строго посмотрела на меня поверх очков. — Ну, нет, так нет, зачем так кричать?

— Пусть это останется между нами, — прошептала я.

— Хорошо, — Полли хлопнула руками по коленям и поднялась. — Честно говоря, не нравится мне сложившаяся ситуация. У вас с этими встречами нервы совсем расшатались. Боюсь, как бы ни стало хуже. До консилиума остались считанные дни…

Она ещё раз внимательно посмотрела мне в глаза, потом неопределённо пожала плечами и пошла к входной двери. Взявшись за ручку, она мгновение помедлила, потом снова повернулась ко мне.

— Скажите мне честно, Джина, — задумчиво произнесла она. — Чего вы боитесь?

— Узнать правду, — сама не знаю почему, ответила я.

21 августа. Вечер

В течение дня отец так и не появился. Странно, но в этот раз я не так остро ощущала, что мне его не хватает. Дневной разговор с Полли мало-мальски привёл мои мысли в порядок, заставил меня начать разбираться в себе. Хотя, с другой стороны, как я могу это сделать, когда толком ничего не помню? Когда на улице стемнело, я забросила эту бесполезную затею.

На душе удивительно спокойно. Если папа не приехал — значит, так надо. Если не позвонил — значит, не смог дозвониться. Да! Абсолютно верно! Сегодня же выходной день, врачей в клинике почти нет, вот медсестры и треплются без устали по телефону! Так что ничего страшного, завтра он придёт обязательно. И ещё мне кажется, что я услышу от него нечто очень важное.

22 августа

С утра на улице шёл мелкий, моросящий дождь. Я глядела на запотевшие стекла, усеянные мелкой сеточкой, бегущих вниз струек, и думала о том, насколько непонятно все устроено в жизни. Ещё день назад я была готова рычать и метаться из угла в угол, словно раненая волчица, ожидая появления своего отца. А сейчас я просто смотрю на причудливый полупрозрачный узор и не могу понять, что со мной происходит. То ли я действительно успокоилась, то ли просто устала так рьяно ждать. Хотя, может быть, ещё на моё душевное состояние оказало влияние подаренное папой кольцо.

Наверное, всё-таки успокоилась — когда за спиной щёлкнул дверной замок, я знала, что это — отец и продолжала, не оборачиваясь, смотреть в окно. Я услышала, как он остановился и поняла, что он растерялся. По-видимому, не ожидал, что я так отреагирую на его появление.

— Здравствуй, папа, — тихо сказала я.

— Здравствуй, дочка, — он, наконец, решился и сделал несколько шагов в мою сторону. — Что-то случилось?

— Нет, — так же тихо ответила я. — Со мной всё в порядке. Просто, в очередной раз я решила посмотреть, что делает за окном печальная осень.

Я почувствовала, как его руки легли мне на плечи, и губы прикоснулись к моему затылку.

— Ты просто устала, Джина, — шёпот прошелестел нежным воркованием голубя. — Устала жить в ожидании. Вчера опять навалилось столько дел… Я пробовал дозвониться несколько раз, но внизу телефон был все время занят…

— Не оправдывайся, пап, — я тяжело вздохнула. — Я всё прекрасно понимаю.

Он медленно развернул меня к себе, и в первый раз я увидела близко его лицо. Нет, он ещё совсем не старый, и кожа довольно гладкая и упругая, несмотря на сеточку морщин возле глаз.

Только вот шрам… Он делает его старше. Ужасный след какого-то жуткого происшествия…

— Папа, — в мимолётном порыве я дотронулась рукой до его обезображенной щеки. — Откуда у тебя этот шрам?

— Попал в одну неприятную историю, — улыбнулся он. — Я тебе как-нибудь потом расскажу.

— Ты слишком многое откладываешь на «потом», — укоризненно прошептала я.

— А куда торопиться? — отец слегка отстранил меня, но рук с плеч не убрал. — Джина, пойми, у тебя сейчас такое состояние, что лучше обо всем узнавать постепенно. Организм ещё слишком слаб. Скоро тебя выпишут, и у нас будет возможность проводить вдвоём гораздо больше времени.

— Хорошо, — я сделала шаг назад, освободившись от его объятий. — Ты должен поступать, как считаешь нужным. Что ты мне расскажешь сегодня?

— Ты какая-то странная, — было видно, что он занервничал.

— Нет, папа, просто настроение непонятное. Давай не будем терять времени — у нас его и так постоянно не хватает. Ты опять начнёшь собираться и торопиться на самом интересном месте.

— Давай, — согласился он.

Я опустилась на кровать и жестом указала ему на табурет. Он немного постоял, над чем-то сосредоточенно размышляя, потом рассеяно засунул руки в карманы пальто, посмотрел на меня долгим, загадочным взглядом и таинственно улыбнулся.

— Я совсем забыл, что у меня для тебя есть подарок.

Он извлёк из кармана маленькую цветную коробочку и протянул мне.

— Что это? — изумилась я.

— Открой, — в уголках глаз вновь появилась знакомая сеточка. — И всё поймёшь сама.

Я почувствовала, как на лице появляется радостная улыбка идиотки, но обращать на неё внимания было некогда. Я быстро вскрыла упаковку и вытряхнула содержимое.

На раскрытую ладонь выпал новенький сотовый телефон. Я видела подобные много раз по телевизору.

— Ты умеешь им пользоваться? — спросил отец, и я покачала головой. — Давай покажу…

Когда с обучением было покончено, отец удовлетворённо хмыкнул, отошёл к окну и достал сигарету.

— Теперь, я думаю, проблема связи отпадает, — он выпустил изо рта голубоватую струйку дыма. — А то я вчера, честно говоря…

— Большое спасибо, папа, — прошептала я. — А мне разрешат его иметь при себе?

— Я уже договорился, — сеточка появилась вновь. — Так что можешь не волноваться. Да!

Он достал из кармана пальто длинный чёрный шнур.

— Это для подзарядки, чтобы батарея не садилась.

— Спасибо, — я положила шнур в тумбочку.

Грустное настроение, с которого начался сегодняшний день, потихонечку отпускало. Отец всё-таки приехал, привёз подарок, чего ещё можно пожелать?

Я вспомнила, как он меня обнял, и невольно вздрогнула.

— Что с тобой? — отец это заметил.

— Пустяки, — я рассеянно улыбнулась и постаралась придать лицу лёгкую беззаботность. — По всей видимости, это остаточные явления. После аварии болезнь начала прогрессировать, много чего происходило…

— А сейчас? — в его голосе послышались тревожные нотки, но глаза оставались спокойными и прозрачными. — Сейчас что-нибудь беспокоит?

— Наверное, нет, — немного подумав, ответила я. — Неделю назад были жуткие боли в желудке, но, к счастью, они закончились.

— Сами прошли? — тревога в голосе отца продолжала нарастать. Но глаза!

Их, выражение нисколько не изменилось!

— Нет, — я боязливо оглянулась по сторонам и понизила голос. — Мне кажется, все дело в таблетках…

— В каких таблетках? — не понял отец.

— В тех, которые мне давали, — я с таинственным видом приложила палец к губам. — Когда я перестала их принимать, боли сразу же прекратились…

— Джина, — голос отца стал ровным и прозрачным, как и глаза. — Я что-то никак не пойму, ты перестала принимать таблетки?

— Да, — улыбнувшись, кивнула я. — Поверь, папа, они совершенно ни к чему. Я даже начала кое-что вспоминать и…

— И что? — резко перебил он. — Что ты вспомнила?

Я уже открыла рот, чтобы рассказать ему об этом, но что-то меня остановило. Что-то не понравилось мне в его интонации, в его интересе, который он так внезапно проявил.

— Да ничего особенного, — сказала я как можно более спокойным тоном.

— Вспомнила, какого цвета у меня была машина…

— А ещё? — карие глаза отца сузились.

— Больше ничего, — я опустила взгляд. — Правда, папа…

Похоже, мой ответ не особо его удовлетворил.

— Поразительное легкомыслие! — с притворной строгостью произнёс он. — Да, Джина, ты поступаешь, словно маленький ребёнок!

— Но, папа… — жалобно выдавила я.

— Ты перенесла серьёзную операцию! Когда врачи выписывали тебе эти лекарства, они знали, что делали!

Я уже начала жалеть, что вообще ему всё рассказала.

— И что теперь? Ты вообразила, что твоё плохое самочувствие связано с этими препаратами? А как же курс лечения? Скоро консилиум по твоей выписке, что произойдёт, если результаты анализов окажутся отрицательными? Что сейчас прикажешь делать? Идти к главному и просить, чтобы он тебе назначил новые, на твой взгляд, безобидные таблетки?

— Папа! — мои глаза широко распахнулись. — Папа, ты что — сумасшедший?

От этого слова он странно пригнулся.

— Ты считаешь, что я все рассказала для того, чтобы ты пошёл к главному врачу? Ты считаешь, что из-за этих чёртовых таблеток я не долечусь и останусь ненормальной? А ты? Ты сам после таких слов нормальный?

Он нервно потушил сигарету в цветочном горшке.

— Мне пора, Джина, — ворчливо бросил он. — Надо все хорошенько обдумать. Поверь, я очень беспокоюсь за тебя. Я не хочу потерять тебя после того, как только что нашёл. Правда, мне надо идти.

— Иди, — спокойно заметила я. — Только позвони, когда придёшь к какому-нибудь решению. Просто хотелось бы знать, что будет предпринято относительно моей судьбы.

— Да, — он нервно поднялся и принялся рассматривать носки своих ботинок. — Может, тебе что-нибудь нужно?

— Нет, спасибо, у меня все есть.

— Джина, — он медленно поднял глаза и посмотрел на меня печальным взглядом. — Ты не подумай, дочка, что я действительно хочу навредить. Просто мне надо найти оптимальное решение. Это очень важно для нас. И лучше мне сейчас побыть одному.

— Я все понимаю, — забравшись на кровать с ногами, я подтянула одеяло к подбородку. — И ничего не думаю. Так что, до завтра?

— До завтра, — он несколько раз кивнул и пошёл к входной двери.

— Папа, — окликнула я его уже на пороге.

Он вздрогнул и остановился.

— Что?

— Ты забыл меня поцеловать!

Он медленно повернулся и удивлённо переспросил:

— Что забыл?

— Поцеловать меня.

— Прости, пожалуйста, — он быстро подошёл ко мне и дотронулся губами до щеки. — Я, правда, очень расстроился, поэтому забыл это сделать.

— Нет, — в моем голосе появились повелительные нотки, и я сама этому удивилась.

— Что «нет»?

— Не так!

— Что «не так»?

— Я хочу, чтобы ты поцеловал меня не так.

Он отпрянул назад.

— Как ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал?

— В губы…

В комнате повисла тяжёлая пауза. Я сосредоточенно наблюдала за его лицом и видела на нем отражение целой гаммы чувств: недоумение, недоверие, желание, осторожность, отторжение…

— Нет, — нахмурив брови, произнёс он.

— Почему?

— Потому что ты — уже не ребёнок, Джина, это маленькую девочку ещё можно поцеловать в губки, а ты — уже взрослая женщина. В губы тебя должен целовать муж, а я — твой отец! Извини, мне действительно пора!

Он круто повернулся и вышел.

Вот и завершился ещё один его визит. Опять толком ни о чем не поговорили, вынесло меня с этими дурацкими таблетками! Он похоже, на самом деле сильно переживает, зря я ему все это рассказала.

Прошёл ещё один день моей печальной осенней жизни. И не принёс ничего нового из растворившихся в бездне воспоминаний. Хотя нет, сегодня для себя я твёрдо уяснила одну вещь — все мои домыслы относительно поведения отца были надуманы. Не скрою, иногда он действительно ведёт себя, как человек, который влюблён. Но сегодня я окончательно уверовала в то, что Николас — мой отец.

23 августа

Утром Полли разглядывала меня чересчур подозрительно. Когда она выдала таблетки, то не ушла, как обычно, а с напускным видом начала протирать туалетные полочки.

Неужели отец передал ей наш вчерашний разговор? Нет, этого не может быть, он никогда не пойдёт на такое, он не предаст меня!

Однако странно, откуда у меня такая уверенность?..

Ведь я абсолютно не знаю этого человека.

Нет, нет и ещё раз нет!

Пусть я действительно ничего не знаю, но я его чувствую! Чувствую по зову крови, ведь он — мой родной…

Полли вытерла несуществующую пыль, уселась напротив меня и завела разговор о всякой ерунде. Пришлось мне всё-таки проглотить эти проклятые таблетки. Увидев, как гримаса отвращения мимолётно исказила моё лицо, она удовлетворённо хрюкнула, и на её губах заиграла хитрая, довольная улыбка. Или мне это снова показалось?

— Сегодня беседовала с главным, — сиделка разгладила халат на коленях. — Он отметил, что ваши болевые приступы прекратились. Это даёт вам большой плюс, Джина.

— Должны же они были когда-нибудь прекратиться, — кивнула я. — Не всю жизнь им меня преследовать…

— Да уж, что верно, то верно, — Полли монотонно покачала головой. — Кстати, вы ничего больше не вспомнили из своей прошлой жизни?

Я почувствовала, что она начинает меня раздражать, и сама не могла объяснить, почему. Обычно мы с ней очень часто затрагивали эту тему, но сегодня всё было не так. Такое впечатление, что кто-то её подослал, что бы она разнюхала побольше.

Но кто это мог быть?

Только мой отец…

— Нет, — сухо ответила я. — Ничего я больше не вспомнила.

— Жаль, — разочарованно вздохнула Полли. — Я надеялась, что мы немного поболтаем…

— Извините, у меня сегодня нет настроения. Тем более, с минуты на минуту должен подъехать папа. Хочется, чтобы наша сегодняшняя встреча была более плодотворной, вчера мы так ни о чем и не поговорили.

— Понимаю, — мне показалось, что женщина скрипнула зубами. — Что ж, не буду мешать. А, может, всё-таки посидеть с вами до его прихода?

— Нет, — глухо выдавила я.

Полли демонстративно вытянула губы трубочкой, медленно встала и церемонно удалилась. Я забралась с ногами на кровать и уселась, обхватив колени руками.

Совпадение?

Очень может быть. Но…

Так уж сильно она хотела, чтобы я что-нибудь рассказала, прямо из кожи лезла…

Хотя возможно, что я вновь преувеличиваю. По-моему Полли — прекрасная, милая женщина, сколько времени мы провели ранее в наших беседах…

Но зачем она тогда контролировала, чтобы я проглотила таблетки? Или мне все это почудилось? Да-а, я становлюсь чересчур подозрительной. Надо что-то предпринимать…

Я выпрямилась на кровати, словно спинка стула. Откуда у меня появилась такая мысль, я так и не поняла, но она появилась! И в следующее мгновение я уже знала, что надо делать. Вскочив с кровати, как ошпаренная, я схватила пластмассовый стакан и, наполнив его под струёй воды из умывальника, махом осушила. Не успела первая порция воды достичь желудка, как я уже вливала следующую. В мгновение ока мой живот надулся, словно мыльный пузырь, а застоявшаяся вода плескалась там, где начинается горло.

Есть! Я удовлетворённо икнула и опрометью бросилась к унитазу. Засунув два пальца в рот, я напряглась так, что казалось, стенки кишечника вот-вот затрещат. Ничего, ничего, главное, что я окончательно освобожусь от этих гадких, постоянно ползающих туда-сюда муравьев…

Когда с промыванием желудка было покончено, я обессилено оперлась руками об унитаз и тоскливо подумала: «Успели эти таблетки раствориться и начали действовать или нет? Дай Бог, чтобы я не опоздала…».

Внезапно дневной свет померк. Появилось ощущение, что я падаю в липкую серую бездну.

«Субстанция», — мимолётно подумала я.

Падение затянулось, и я уже начала подумывать, что оно никогда не закончится. Я подняла голову и с тоской посмотрела наверх. Там маслянистая жидкость была не такой темной, и мне показалось, что сквозь неё просвечивают какие-то предметы. Напрягая зрение, я пыталась разглядеть их получше, но они были слишком далеко. Я уже хотела отвернуться, но неожиданно этот полупрозрачный слайд, эта негативно-серая, небрежно проявленная фотоплёнка САМА приблизилась ко мне. То, что было наверху, очутилось прямо перед глазами. И сквозь эту побледневшую оболочку субстанции, сквозь завесу печального осеннего дождя, я увидела дом. Маленький, уютный, двухэтажный домик, утопающий в зелени окружающих его деревьев. С красивой черепичной крышей и небольшими витыми балкончиками. Я поняла, что жила раньше в этом доме. Вместе со своим мужем.

Водная пелена слегка разгладилась, и я заметила на углу дома аккуратную табличку с адресом.

«Улица Звезды, — прочитала я. — Номер шестнадцать».

Видение исчезло. Я вновь осознала, что стою, склонившись над унитазом, и судорожно стараюсь выплюнуть остатки застрявшей в горле рвотной массы.

— Улица Звезды, 16, — задумчиво произнесла я. — Я проживала в этом доме вместе с мужем. Мужем, имя которого я тщетно пытаюсь узнать.

В палате скрипнула входная дверь, и мне пришлось выйти из туалетной комнаты. На пороге стоял отец. Он держал руки в карманах пальто, низко наклонил голову, и смотрел на меня исподлобья хитрым весёлым взглядом.

— Попалась, маленькая проказница! — вдруг громогласно гаркнул он и, подскочив ко мне, закружил в объятиях моё измученное судорогами тело.

— Папа! — я попыталась улыбнуться, но у меня не получилось — горечь желчи все ещё стояла во рту.

Он внимательно посмотрел мне в лицо, остановился и осторожно опустил меня на пол.

— Что случилось? — строго спросил он. — Тебя тошнило?

Я лишь покивала в ответ.

— Почему?

— Не знаю. Наверное, съела что-то не то.

— Странно. Я старался отбирать для тебя лучшие продукты, естественно, самые свежие. Может быть, ты принимала больничную пищу?

— Принимала, — не задумываясь, соврала я.

— Не надо больше питаться этой дрянью, Джина, — он пристально посмотрел мне в глаза и погладил по голове. — Если тебе что-то необходимо, ты только скажи и тебе сразу всё доставят.

— Угу, — я уныло кивнула и постаралась сменить тему разговора. — Заметно, что у тебя хорошее настроение. Что-то произошло?

— Пустяки, — он довольно улыбнулся. — Просто небольшие успехи в работе, только и всего.

— Папа, — задумчиво проговорила я. — А чем ты занимаешься здесь? Ну, я имею в виду, в этом времени? Ведь насколько я понимаю, ты — учёный, а наука этих дней ещё не дошла до того уровня, на котором работаешь ты?

И внимательно на него посмотрела. По той части лица, где находился шрам, пробежала лёгкая дрожь, и он немного помедлил с ответом. Больше никаких перемен я не заметила.

— Новое — это всегда хорошо забытое старое, — поначалу его голос зазвучал глухо, но он быстро откашлялся. — В этом времени, за тысячу лет до моего открытия есть моменты, которые мне довольно интересны. Изучая их, я понимаю, что могу настолько усовершенствовать и, одновременно, упростить свои исследования, что впоследствии прекрасно справлюсь с этой проблемой сам, без посторонней помощи.

— Понятно, — кивнула я, хотя ровным счётом не поняла ничего.

— Сегодня я нашёл уникальные материалы, — похоже, отец всё больше и больше входил во вкус. — И поверь, теперь я чувствую в себе силы и возможности совершить в моей области настоящий переворот…

— Расскажи мне о том, как я отправилась в прошлое в четвёртый раз, — тихо попросила я.

— Да… да, конечно. Извини, Джина, я совсем заморочил тебе голову своими хвалебными речами. Мне следовало в первую очередь вспомнить о том, что ты ДЕЙСТВИТЕЛЬНО хочешь услышать…

Он закашлялся. Плечи его содрогнулись, и я почувствовала, что мне жаль этого человека — за эти несколько, пусть даже коротких встреч, он и в самом деле стал мне родным.

— Извини, — отец достал из верхнего кармана пиджака белоснежный носовой платок и промокнул губы. — Наверное, в последнее время я слишком злоупотребляю сигаретами.

— Надо беречь себя, папа, — я почувствовала, как запершило в горле, и на глаза навернулись слезы. — Ты ведь ещё сравнительно молод…. Кстати, почему ты не женился во второй раз?

— Почему? — взгляд его стал стеклянным, а лицо приняло задумчивое выражение.

— Почему… — он в задумчивости потёр подбородок. — Наверное, потому, что слишком любил твою мать…

Я проглотила комок в горле, шмыгнула носом и промолчала. Мои вопросы явно были неуместными.

— Она была удивительной женщиной, — отец поднял взгляд в угол комнаты, где потолок сходился со стенами. — Ты — её полная копия. Такая же лёгкая, изящная, красивая…И нежная. Очень нежная и ласковая. Знаешь, Джина, иногда мне кажется, что я до сих пор ощущаю прикосновение её маленьких рук…

— Как её звали? — я всё-таки осмелилась перебить его.

— Её звали Дженни, — взгляд его заметно потеплел, губы растянулись в лёгкой улыбке. — Чудесное имя, не правда ли?

— Красивое, — согласилась я. — Очень похоже на моё.

— Так оно и есть, — он достал сигарету. — Мы специально тебя так назвали, это я настоял. Не хотел, чтобы в нашем доме произносили другие имена.

Он немного помолчал, поводил во рту языком и выпустил тонкую струйку дыма.

— Можно, сегодня я не буду рассказывать, почему её не стало? — глухо спросил он. — Что-то мне нехорошо.

— Можно, — кивнула я, хотя мне очень хотелось это услышать. — Но ты не ответил на мой вопрос.

— Почему не ответил? — на его лице появилась грустная улыбка. — Ответил. Я же сказал, что очень её любил. А потом понял, что больше никого уже так полюбить не смогу. Если ты не сможешь что-либо сделать, зачем это вообще начинать?

— Да, — согласно кивнула я. — Поэтому ты и не привёл в дом другую женщину…

— Поэтому, — взгляд его стал серьёзным. — И ещё потому, что не хотел травмировать тебя.

— Но мне кажется, что я постепенно бы к ней привыкла…

— Не в этом дело, Джина. Понимаешь, ты — частичка Дженни, это всё, что у меня осталось, это — всё, что напоминает мне о ней. И я посчитал, что встречи с другой женщиной будут предательством по отношению к моей жене, хотя её уже не было со мной.

Он внезапно замолчал, сгорбился, и мне показалось, даже постарел. Видимо, несмотря на то, что прошло столько лет, эти воспоминания были живы в нем до сих пор. Я поняла, что нужно срочно сменить тему.

— Папа, тебе было трудно меня воспитывать? — как можно спокойнее спросила я.

— Что? — казалось, он никак не мог оторваться от тех тяжёлых, мучивших его мыслей. — Α-a, нет… Точнее, не очень. В целом ты была понятливой, послушной девочкой. Конечно, иногда создавала мне определённые проблемы, но их было не так много…

Он посмотрел на часы, и я неожиданно поймала себя на мысли, что за всё время наших встреч он сделал это впервые. Я уже открыла рот, что бы спросить, не торопится ли он куда-нибудь, как внезапно заиграла тихая, печальная мелодия. Отец встрепенулся, полез в карман пальто и вытащил оттуда маленький изящный телефон.

— Да, — он приложил трубку к уху и снова выпустил струйку сизого дыма.

— Да, я. Что?

Лицо его сделалось серьёзным и бесстрастным.

— Хорошо. Буду через полчаса, — он сунул телефон в карман и в упор посмотрел на меня.

— Что-нибудь случилось? — дрожащим от волнения голосом прошептала я.

— Ничего страшного, — он улыбнулся и загасил окурок, как обычно, в цветочном горшке. — Обычные рабочие проблемы. Не волнуйся.

— Ты уходишь? — я вдруг ощутила, что пальцы бессознательно комкают одеяло.

— Надо, — он тяжело вздохнул и наклонился ко мне.

— У нас все время получается одно и то же, — я отвернулась, потому что слезы вновь начали меня душить. — Встречаемся урывками, ты даже ничего толком не успеваешь рассказать…

— Впереди — масса времени. Тебя скоро выпишут, и мы сможем все спокойно обговорить.

— А если не выпишут? — презрительно фыркнула я.

— Как это не выпишут? — в его глазах зажегся подозрительный огонёк. — Кто тебе такое сказал?

— Да никто не говорил, — я грустно вздохнула — это я так, к слову. Огонёк в глазах погас.

— Никогда не говори того, чего не знаешь, — укоризненно произнёс он. — Я думаю, это не слишком хорошая привычка.

— Согласна, — я повернула голову и посмотрела ему в глаза. — Извини, папа.

— Это ты извини меня, дочка, — он поцеловал меня в щеку и выпрямился.

— Я действительно слишком много работаю.

— У тебя до сих пор красные глаза, — машинально отметила я.

— Что? — он снова наклонился ко мне. — Что ты сказала?

Но я уже успела об этом забыть.

— Не помню… Честное слово, не помню!

— Хорошо, — он сухо кивнул и снова выпрямился. — Пусть будет так. Пока.

Когда он ушёл, я поняла, что ещё раз убедилась в том, что он — действительно мой отец. И если иногда мне казалось, что он относится ко мне не как к дочери, но как к любимой женщине, то это лишь потому, что я частичка той Дженни, которую он слишком сильно любил. Правда, сегодня в его рассказе появилась новая загадка. Ведь девушка, с которой я познакомилась здесь, в этом времени, носила такое же имя.

24 августа

С утра я поделилась с Полли мыслью, что все мои подозрения рассеялись окончательно.

— Вот видите, — сиделка загадочно улыбнулась. — Я же вам говорила, что жизнь постепенно налаживается! Честно говоря, я была с вами не согласна. Такой представительный, такой интересный мужчина… Не может он оказаться подлецом! Да и ни к чему это. Одно дело, если бы вы были какой-нибудь миллионершей…

— А если это так и есть? — перебила я её.

— Что «есть»? — удивлённо воззрилась на меня сиделка.

— Ну, что, я — очень богатый человек?

— Не-е-е-ет! — Полли замахала руками.

— Почему?

— Потому что… — она неожиданно осеклась и опасливо прикрыла ладошкой рот. — И в самом деле… Почему бы вам не быть миллионершей?.. Машина у вас была, значит, и деньги были… Я об этом совсем не подумала, а ведь мы с вами так давно общаемся… Но опять же…ведёте вы себя просто и естественно, а все эти богатые люди такие высокомерные…

Окончательно запутавшись и сбившись столку, Полли умолкла.

— У меня ещё был собственный дом, — еле сдерживая смех, буркнула я.

— Что?

— Дом. Коттедж или что-то в этом роде.

— Откуда вы знаете?

— Вспомнила. И даже знаю, где он находится.

— И где же?

— На улице Звезды.

— На улице Звезды… — Полли наморщила лоб и задумчиво потёрла подбородок. — Но ведь это — элитный район, там живут одни богатые! Это — как Санта-Барбара в Соединённых Штатах…

— Про это место я кое-что знаю, — улыбнулась я. — Сериал крутят по телевизору с утра до вечера. Только вот о своём доме вспомнить больше ничего не могу. Хотя, если вы говорите, что районы схожи, я представляю, какие у нас были соседи…

— Очевидно, ваш муж — богатый человек, — мечтательно вздохнула женщина. — Это хорошо…

— Или отец, — добавила я. — Ладно, Полли, хватит об этом, я и так заморочила вам голову. Насчёт миллионерши я пошутила.

— А дом?

— А это мог быть и не мой дом. Мало ли кому что привидится…

Полли все ещё продолжала растерянно хлопать глазами. Мне её стало жаль.

— Я пошутила, — ещё раз твёрдо сказала я. — И прошу вас не принимать этот разговор всерьёз.

— Хорошо, — женщина засуетилась, положила таблетки на тумбочку и, не поднимая головы, выбежала из палаты.

— Действительно, мало ли кому что может привидеться? — в задумчивости пробормотала я.

Воспоминание о том, что я видела дом, не отпускало. Я машинально сгребла таблетки, сходила в туалет и выбросила их в унитаз. Как мне узнать, действительно ли я там жила? И если жила, то с кем? И если с мужем, где он сейчас?

Дальнейшему ходу мыслей помешала боль. Первый импульс пробежал по позвоночнику раскалённым мигающим огоньком и вонзился в затылочную часть головы. Вторым было то, что моё серое вещество внезапно стало жидким и побежало из черепной коробки. Обжигающая волна пронеслась сверху вниз, заставив все тело содрогнуться, подкосила ноги и бросила меня с размаху на стену палаты. Счастье, что она оказалась мягкой — я отскочила от неё как шарик пинг-понга и грохнулась на пол. Третьей была какая-то неведомая сила, разметавшая мои руки и ноги в разные стороны. В желудке подозрительно закопошились муравьи.

«Таблетки, — ускользающим сознанием подумала я. — Видимо, какая-то их часть всё же осталась во мне…».

Я прикрыла глаза. Всё, что меня окружало, начало дрожать и расплываться. Муравьи точили свои мохнатые лапки о стенки моего кишечника. Во рту появился хорошо знакомый привкус горького миндаля.

«Давно… — мелькнуло в голове, и я начала падать в бездонную чёрную пропасть. — Такого не было уже давно…».

Неожиданно падение прекратилось. Появилось ощущение, что я парю в невесомости, и я осторожно приоткрыла правый глаз.

Все предметы находились в палате на своих местах. Муравьи успокоились, наверное, снова погрузились в спячку. Привкус горького миндаля исчез.

«Я была права», — мне с трудом удалось поднять правую руку. Мышцы постепенно приходили в исходное состояние.

Кряхтя и постанывая, я кое-как поднялась с пола и уселась на краешек кровати. Не успев подумать о том, что произошло, я услышала щелчок дверного замка.

На пороге стоял отец. Он широко улыбался, но взгляд его был серьёзным и напряжённым. В руках он держал большую, красиво оформленную коробку.

— Здравствуй, малышка, — нежно произнёс он.

Я поняла, что если отвечу ему сейчас, то сделаю это не своим голосом, и ограничилась коротким кивком головы.

— У тебя всё в порядке? — его глаза начали медленно темнеть.

Я опять покивала и попыталась улыбнуться, но улыбка получилась кислой и неинтересной, словно в рот положили одновременно тридцать три лимона.

Отец поставил коробку на тумбочку и быстро ко мне подошёл. Присел рядом, обнял за плечи, провёл рукой по волосам.

— У тебя был приступ? — тихо спросил он.

Я кивнула в третий раз и почувствовала, как его рука сжала моё плечо.

— И когда это закончится? — он посмотрел на потолок. — Я сегодня обязательно поговорю с главным.

«С чего он взял, что у меня был приступ? — тонкая игла уколола сознание и тут же пошла обратно, превращаясь в узкую спираль. — Неужели он такой наблюдательный?»

— Папа… — с трудом разлепив губы, выдохнула я. — Ты сможешь сделать так, чтобы я покинула это место как можно скорее?

— Безусловно, — он погладил меня по плечу. — Именно поэтому консилиум и назначен на восьмое сентября.

— Спасибо, — я судорожно сглотнула.

Впившаяся в сознание мысль никак не хотела отпускать.

— Тебе плохо? — отец приблизился и заглянул мне в глаза. — Вижу, что плохо. Ложись, тебе надо отдохнуть.

Я и сама чувствовала, что мне необходимо это сделать, поэтому не стала возражать. Отец помог мне лечь и заботливо укрыл одеялом.

— Ты посидишь со мной? — прошептала я.

— Конечно, — голос прозвучал странно и гулко, словно его обладатель находился далеко. — Конечно, я посижу с тобой, Джина.

— И расскажешь что-нибудь новенькое?

— Расскажу. Хочешь сока?

Сока я не хотела, но из вежливости кивнула. Он встал, вынул из тумбочки пакет и налил в стакан, на секунду повернувшись ко мне спиной.

— Знаешь, — задумчиво произнёс он, — когда твоя мама болела, я практически от неё не отходил.

— Расскажи, как вы познакомились.

— О, это действительно чудесная история. Я тогда был совсем молодым учёным. Как говорится, честным, умным и неженатым. И очень любил посещать одно уютное кафе неподалёку от моего дома. Однажды вечером твоя мама вышла на сцену танцевать. На ней было шикарное бальное платье — всё в блёстках, с пышной юбкой. Танцевала она хорошо, просто замечательно. И тогда я понял, что это — навсегда моя любимая и единственная женщина. На всю оставшуюся жизнь. Не буду тебе рассказывать, что я испытывал в тот момент, это займёт много времени. Скажу лишь одно — я дождался её после выступления, и она разрешила мне её проводить. Вот так мы и познакомились.

— А цветы у вас были? — глупо улыбаясь, спросила я.

— Море. Твоя мама обожала розы, я дарил их ей целыми охапками, тратил на это практически всё жалование. Но самыми главными были цветы к сентябрю.

— К сентябрю? — я широко распахнула глаза. — А почему именно к сентябрю?

— В сентябре у моей Дженни день рождения, — загадочно произнёс отец.

— Надо же, — пробормотала я, — какое совпадение, ты мне говорил, что мой день рождения тоже приходится на этот месяц…

Но отец, казалось, не слышал меня. Что-то с ним произошло, такое, чего я не успела заметить. Его взгляд устремился в потолок и стал прозрачным и нежным, словно поток свежего предрассветного воздуха. Губы беззвучно шевелились, будто он читал молитву.

— Девятого сентября, — еле слышно прошептал он и мечтательно улыбнулся, — девятого сентября родилась моя Дженни.

— Папа! — осторожно позвала я. — Девятого сентября — мой день рождения.

Поток свежего воздуха исчез. Отец взглянул на меня, его взгляд стал собранным и суровым. Он несколько раз моргнул, будто пытался избавиться от какого-то наваждения.

— Папа! — снова начала я. — Девятого сентября…

— Она родила тебя в свой день рождения, — сухо отрезал отец. — Она всегда шутила, что ты — её самый главный цветок к сентябрю.

Он пристально посмотрел мне в глаза, словно выжидал, как я отреагирую на последние слова.

Я промолчала. Что я могла сказать в тот момент? Если то, что цветок к сентябрю — это действительно здорово, прозвучало бы крайне банально.

— Выпей, — он подошёл ко мне и решительно протянул стакан. — Это, хороший, ВКУСНЫЙ, ПОЛЕЗНЫЙ сок!

Я безропотно подчинилась.

Прохладная, кислая жидкость приятно освежила рот, ставший внезапно неимоверно сухим.

— Папа, — прошептала я. — Помнишь, ты хотел мне рассказать, как я уходила в прошлое в четвёртый раз?

— Помню, — он грустно кивнул.

— Расскажешь?

— Конечно.

Я улыбнулась и вдруг почувствовала, что глаза закрываются сами собой. Приятная лёгкая истома охватила тело, ставшее воздушным и невесомым.

— Па… — начала я и провалилась в мягкую, глубокую постель, набитую черными пушистыми перьями…

24 августа. Вечер

Я проспала почти весь день и проснулась лишь к ужину. Открыв глаза, я увидела Полли.

— Выспались? — ласково спросила она.

Я сонно мотнула головой и потянулась. В голове плескалась мутная жидкость, которая никак не давала привести мысли в порядок.

— Ваш папа ушёл! — радостно сообщила женщина. — Он удивился, что вы так неожиданно уснули, и решил, что это — переутомление!

— Что я буду делать ночью? — жалобно заканючила я.

— Спать, — не моргнув глазом, сказала Полли. — А если не получится, то я сделаю вам сонный укол.

— Не получится, — я решительно тряхнула головой. — Сделайте его сейчас, я не хочу ужинать, я хочу ещё немного отдохнуть.

— Как скажете, — женщина пожала плечами. — Я как раз захватила нужный шприц! Переворачивайтесь на живот!

Я послушно повернулась.

— Сейчас начнёт действовать, — сказала Полли, прижимая холодную ватку к телу.

— Спасибо, — улыбнулась я. — Полли, а что за коробку оставил отец? Что в ней?

— Не знаю, — женщина растерянно посмотрела на яркую упаковку.

— А давайте её откроем!

— Может быть, лучше завтра?

— Нет, нет, я, хочу сделать это прямо сейчас!

— Как хотите, — Полли зашуршала разноцветным целлофаном и положила мне на кровать большую коробку нежно-розового цвета.

— Открывайте, — кивнула она.

За минуту до того, как я вновь погрузилась в мир сновидений, я сняла картонную крышку. В коробке лежала плюшевая чёрная кошка. Она воинственно топорщила тонкие металлические усы и скалила белые острые зубы, сверкая темно-жёлтым недобрым взглядом.

Я так ничего и не поняла, но лишь успела подумать: «Может быть, в детстве я действительно любила играть подобными игрушками?».

25 августа

Сегодня на улице тепло и сухо. Оконные стекла отпотели, на них исчезли капельки влаги.

«Ну вот, и лето вернулось!» — радостно подумала я, но тут же почувствовала, будто что-то мешает вкусить мне эту радость до конца.

Что это было? Какой-то неприятный осадок остался в душе после вчерашнего дня. Быть может, всему виной странная игрушка? Вряд ли, на первый взгляд в ней нет ничего особенного. Кошка, как кошка. Правда, у неё очень хищное выражение лица. Точнее, морды.

Как обычно, с утра появилась Полли. Она вежливо осведомилась, выспалась ли я, оставила таблетки и незаметно ушла.

Я осталась наедине со своими мыслями. Посидев немного, я поняла, что у меня их нет.

Просто я этого не хочу.

Не хочу думать ни о чем и все!

Щёлкнул дверной замок. Я обернулась. На пороге стоял отец.

— Что-то ты рано сегодня, — сказала я вместо приветствия.

— Стараюсь наверстать то, что упустил вчера, — улыбнулся он.

— На улице хорошо?

— Да. Сегодня довольно сухо, что непривычно в это время для наших краёв. И ветерок такой ласковый, тёплый…

— Золотая осень наступила?

— Что ты, ещё лето не кончилось.

Мы дружно рассмеялись. Я почувствовала, как на душе стало легко, а самое главное — чисто. Тёмное пятно, тяготившее меня, исчезло. Скорее всего, этим пятном было ожидание встречи.

— Извини, я вчера неожиданно заснула, — застенчиво улыбнулась я.

— Пустяки, — он широко улыбнулся. — Тебе необходимо отдыхать, если ты испытываешь в том потребность.

— Как бы мне хотелось выйти погулять! — грустно вздохнула я. — Так соскучилась по свежему воздуху!

— Понимаю, но пока нельзя. Потерпи, Джина, осталось меньше двух недель. Когда тебя выпишут, обещаю, у нас будет много прогулок.

— Скорей бы… — я зажмурилась от удовольствия.

— Уже скоро, — успокоил он меня, немного помолчал и тихо прошептал. — Скоро наступит печальная осень…

— Почему «печальная»? — удивилась я.

— Не обращай внимания, — он смущённо улыбнулся и отвёл взгляд в сторону. — Это я так, о своём.

— Печальной осени не будет! — решительно заявила я. — Потому что мы с тобой будем вместе! А сейчас на улице печальное лето!

— Ну, — он взглянул в окно на залитые солнечным светом деревья. — Я лично сегодня печали не наблюдаю.

— Я говорю не о погоде, — прошептала я. — Я говорю о той печали, которая растворяется в сердце.

— Я понял, — он вновь внимательно на меня посмотрел. — Джина, ты просила рассказать о четвёртом путешествии в прошлое… Ты все ещё этого хочешь?

— Да, — кивнула я.

— Хорошо, — он потёр указательным пальцем лоб, а затем провёл им по подбородку. — Итак, я уже говорил, как ты вела себя, когда вернулась оттуда в третий раз. Тихая, молчаливая, с грузом на душе, о котором знала только ты. Ты привезла печальный багаж печальной осени. Я старался сделать всё, чтобы отвлечь тебя от мрачных мыслей. Куда мы только не ходили, чего я только тебе не покупал! Нет, ты была неприступна, как я ни старался, ты не хотела открыть свою тайну. Естественно, на этот счёту меня имелись определённые догадки. И надо признать, мои худшие опасения подтвердились. Больше всего на свете я не хотел, чтобы твоя печаль была связана с каким-либо мужчиной. Но, как назло, так оно и вышло. Господи, Джина, неужели ты и в самом деле ничего не помнишь?

Его голос прозвучал так раздражённо, что меня невольно передёрнуло. Я удивлённо посмотрела на него и покачала головой.

— Извини, — отец понял, что допустил ошибку. — Просто, в последнее время, нервы на пределе. Носишься, целый день, как сумасшедший и с тобой толком ничего не ясно…

Он с ненавистью посмотрел на обитую мягким дерматином стену.

— В общем, это произошло в один из ненастных осенних вечеров. Мы сидели у камина, да, да, не удивляйся, в наше время все ещё в ходу атрибуты старины. Так вот: мы сидели у камина и, как обычно, молчали. Я налил тебе немного коньяка, и сам решил выпить, чувствовал, что прилично устал. Все было, как обычно — негромко тикали старые часы, каждый из нас о чём-то размышлял. И вдруг ты, пригубив коньяк, прошептала, что раньше такой напиток делали гораздо лучше. Я понял, это — единственная ниточка, которая приведёт к разговору с тобой. И я за неё ухватился.

Ты мне в тот вечер рассказала все. Чувства, которые охватили меня, не передать словами. То во мне закипала ярость, то мне становилось жаль тебя, и на глаза наворачивались слезы! Бедная моя девочка, думал я. Почему, почему это испытание выпало именно на твою долю?

Зрачки глаз отца сузились так, что мне стало страшно.

— Я не смог дослушать твой рассказ до конца — настолько мне было больно, обидно и горько. Я выбежал из дома, как обезумевший и галопом понёсся на то место, где, судя по твоим рассказам, должен был жить этот мужчина. Но там… ничего не было. Голая гладкая земля — и больше ничего. Никакого намёка на то, что здесь когда-то стоял особняк.

Поначалу я подумал, что ты просто перепутала место и начал лихорадочно осматривать всю равнину. К моему несчастью, пошёл сильный дождь, и огненные зигзаги раздробили небо. В буквальном смысле слова я рвал и метал. Рвал тучи и метал молнии. Потому что не мог понять, где — правда, а где — ложь. И только потом вспомнил, что этот дом стоял здесь тысячу лет назад!

Отец опустил большую, начинающую седеть голову и крепко обхватил её руками.

— Как мне тогда было тяжело! Я так хотел увидеть и окончательно стереть с лица земли то, что было косвенным свидетелем боли моей дочери! Но стирать было нечего. И я стоял, представляя себе развалины этого несуществующего дома, и чувствовал, как мои глаза источают ненависть. Дождь лил, не переставая, хлестал моё тело жгучими ледяными кнутами, но я ничего не чувствовал, я ощущал совершенно другую боль. Она рвала мою душу калёным железом, она пыталась растопить мои внутренности, превратить их в едкий желудочный сок! Я горел! Я буквально пылал изнутри!

Резким движением отец оторвал руки от головы и ударил кулаками по коленям.

— Я был бессилен! — в отчаянии выкрикнул он. — Я был бессилен что-либо изменить! Такое было со мной в первый раз! До этого я считал, что неразрешимых задач не существует, есть только неумение и нежелание их решать! А теперь я понял, что моя бедная, несчастная девочка влюбилась! Влюбилась навсегда, потому что она — такой же однолюб, как и я! И эта задача не имела решения!

Его голос сорвался и перешёл в сухой, хриплый кашель. Я с ужасом наблюдала, как вздрагивают широкие покатые плечи этого человека. Человека, который стал мне дороже всех на свете.

— И я остыл, — отец высоко запрокинул голову и судорожно сглотнул. — Я остыл, как угли костра, угасшего несколько дней назад. Я покорился судьбе, я понял, что не смогу ничего изменить, я осознал своё бессилие! Я в прямом смысле слова почувствовал, как мои руки опустились, я медленно развернулся и пошёл прочь. А что конкретное я мог предпринять? Я вернулся домой. Ты по-прежнему молча сидела у камина, в твоей руке дымилась сигарета, хотя раньше ты никогда не курила. Взгляд был устремлён на хаотично движущееся пламя, мысли витали далеко. Телом ты находилась здесь, а сердцем была за тысячу лет отсюда. Я спросил, что ты собираешься делать. Ты повернула голову и посмотрела на меня пустым холодным взглядом. И я невольно опустил глаза.

Отец встал, подошёл к окну, засунул руки в карманы брюк и, опустив голову, начал рассматривать носки своих туфель.

— Я понял всё без слов, мне стало ясно, чего ты хочешь. И я почувствовал, как чья-то невидимая рука сжимает моё горло холодными пальцами.

Он снова откинул голову и повторил глотательные движения несколько раз.

— Прости меня, дочка, — эти слова прозвучали настолько тихо, что мне показалось, будто лёгкий ветерок крадётся по комнате, стараясь спрятаться в одном из углов. — Я не могу об этом спокойно вспоминать. В тот момент я почувствовал, что могу потерять тебя навсегда. А ведь ты была единственной женщиной, которая находилась со мной все эти годы. Из-за этого я не женился вновь.

Он отвернулся к окну и правой рукой провёл по щеке.

— Извини меня, Джина, — ветерок вновь зашелестел под потолком. — Мне сейчас так плохо, что я вынужден оставить тебя. Но завтра я приду обязательно. Не беспокойся за меня — вот увидишь, пройдёт ночь и станет легче.

Не оборачиваясь, он быстрыми шагами пересёк палату и вышел в коридор, оставив открытой дверь.

Я сидела и смотрела на этот проем, освещенный светом коридора, но выходить из палаты не хотела. Я понимала, что во внезапном уходе отца нет ничего плохого и страшного. Он сделал то, что ему надо было сделать. И сейчас я особо не беспокоилась, потому что почувствовала, как с этой открытой дверью внутри меня распахнулись невидимые врата моей подсознательной Памяти.

26 августа

Ночью мне всё это приснилось.

Я сижу в кресле возле небольшого уютного камина, рядом находится мужчина. Я не вижу его лица, оно окутано полумраком комнаты, но я твёрдо уверена — это мой отец. И, рассказывая ему свою историю, я параллельно нахожусь в том мире, о котором говорю.

Небольшой, уютный дом на обрыве горного утёса. Причудливая планировка свидетельствует о постройке конца пятидесятых годов двадцатого века. Здесь повсюду царит незримый дух прошлого. Но это не отталкивает, наоборот… Я вспоминаю, что иногда приезжала сюда. И, самое главное, не одна.

Я знаю, где-то рядом находится мужчина.

Я не вижу его, лишь чувствую. Он постоянно ходит за мной, словно тень. Я люблю этого человека.

Я рассказываю отцу, как мне было хорошо, когда я поняла, что он — мой единственный и любимый. Отец слушает, не перебивая, кивает головой, но я не могу понять, что он при этом испытывает. Я по-прежнему не вижу его лица. Просто продолжаю говорить дальше.

Отец спрашивает меня, правильный ли выбор я сделала, и смогу ли всю жизнь находиться с этим человеком? Я отвечаю утвердительно. Тогда отец говорит мне, чтобы я никогда не забывала о цветах к сентябрю…

В общем, когда я проснулась, я так и не поняла, что это было — сон или воспоминания, внезапно появившиеся в глубинах сознания. Скорее всего, второе.

…Отец пришёл, как обычно, после утреннего врачебного обхода.

— Здравствуй, папа, — я опустила глаза.

— Как тебе спалось? — спросил он присаживаясь. — Что-нибудь снилось?

— Снилось, — я загадочно улыбнулась. — Как мы с тобой беседовали возле камина.

Черты его лица стали прямыми и твёрдыми.

— И о чём же мы беседовали? — спросил он равнодушным голосом.

— Мы говорили о цветах к сентябрю, — неожиданно выпалила я.

Широкие плечи вздрогнули. Взгляд помутнел, стал стеклянным и устремился в невидимую мне точку.

— Я сказала что-то не то? — осторожно спросила я.

— Нет, — его взор так и не прояснился. — Всё то! Просто я подумал — скоро сентябрь, у тебя день рождения. Надо будет подарить тебе цветы.

— Папа, — я подтянула колени к подбородку и обхватила их руками. — Скажи… А вот тот мужчина… Ну, в смысле, мой муж… Он часто дарил мне цветы?

Глаза отца полыхнули странным лихорадочным блеском, который тут же погас.

— Часто, — он кивнул головой. — Наверное, даже, слишком часто. Вообще-то, нет смысла скрывать правду или наоборот, оговаривать его… Он ведь тебя сильно любил…

— Папа, — я почувствовала, что начинаю краснеть. — Я никак не могу понять. Ты все время говоришь о нём в прошедшем времени. Почему?

— Он умер, — мне показалось, что отец даже не произносил этих слов, они прозвучали сами собой.

— Как умер? — теперь меня по-настоящему бросило в жар.

— Разбился, — губы отца едва шевельнулись, голос прошелестел по палате звуком сухих, опадающих с дерева листьев. — Разбился на машине. Попал в автокатастрофу.

Температура моего тела поднялась до наивысшей отметки. Перед глазами вспыхнули красные, спиралевидные круги, в голове зашумела густая лесная дубрава. Самым омерзительным было чувство, что в глубине желудка опять закопошился муравейник. Гадкие твари начали царапать меня изнутри мохнатыми, похотливыми лапками. Что-то шершавое и необычайно острое рванулось вверх, безудержно просясь наружу.

Легкие содрогнулись. Одновременно отдались спазмами стенки желудка. Во рту появился желчный привкус перезревшего дикого миндаля.

Глаза отца прояснились. Он вскочил со стула и бросился к моей кровати.

— Что с тобой, Джина? — было заметно, что он не на шутку перепугался.

— Тебе плохо?

Если бы он действительно знал, что я чувствовала в тот момент! В один миг рухнуло всё — надежда на то, что где-то есть ещё один любимый человек, предвкушение встречи, которая, возможно, никогда и не состоялась бы, но, тем не менее, я её ждала, цветы к сентябрю от другого мужчины и многое, многое другое!

Вновь появилась серая, покрытая пеленой тумана стена, по которой в разные стороны побежали змееподобные отростки трещин и зигзагообразные линии разломов. Старинная кирпичная кладка разрушалась на глазах, её обломки сначала растягивались, как резиновые, а затем лопались, сжимались, уменьшаясь в размерах, крошились, превращаясь в пыль. И когда эта пыль осела, сквозь брешь, появившуюся в стене, я увидела темноту.

Мрак, который манил своей неизвестностью и ужасал своей необъятностью.

Мрак, который стремительно надвигался, обволакивая каждый сантиметр тела и каждую клеточку головного мозга.

Мрак, имя которому — восстающая из Небытия утраченная Память.

Я закрыла глаза. Мне показалось, так будет лучше, я перенесу этот кошмар намного легче. В кромешной, чернильной тьме появилось лёгкое, слабо фосфоресцирующее облачко, оно приблизилось, и в нём я увидела маленькую смешную девочку. Туго заплетённые косички торчали в разные стороны, наморщенный вздёрнутый носик говорил о том, что сейчас она думает о чём-то важном, ветер игриво раздувал яркое, шёлковое платьице. Девочка шла по улице, её держал за руку мужчина, но его лица я не видела — верхняя часть терялась в окружающем облако мраке.

— Папа! — девочка дёрнула его за руку. — Ну… я никак не пойму, зачем люди женятся или выходят замуж? Вот я, например, очень сильно люблю тебя, неужели я смогу полюбить ещё кого-нибудь? Зачем мне это нужно?

— Дочка, — в голосе отца послышалось тепло и нежность. — Я уже в пятый раз объясняю, это — совершенно другая любовь. Сейчас ты ещё мала, чтобы познать настоящее чувство. Вот, когда подрастёшь…

— Всё будет точно так же, как сейчас, — упрямо возразила девчушка. — Мне не нужен никто другой, кроме тебя!

— Но, чтобы у тебя появились дети, тебе придётся выйти замуж… Такая же дочка, как ты у меня или сын…

— Нет! — девочка остановилась и решительно топнула ножкой. — Я выйду замуж за тебя…

— Но, — в голосе мужчины вновь послышался смех. — Я не смогу жениться на тебе. У меня есть мама!

— Ну и что? — девочка взглянула исподлобья. — А я буду второй женой!

— Ох, — приступ смеха всё-таки выплеснулся наружу. — Так ведь нельзя, дорогая! У нас никто не имеет по нескольку жён. И поверь, тебе будет нужен человек, который полюбит тебя совершенно другой, НЕПОХОЖЕЙ на мою любовью…

— Мы будем первыми… — тоскливо прошептала девчушка.

На мгновение мне показалось, что этот мужской голос, только что звучавший в глубине сознания, отличается от голоса отца. Но осмыслить это до конца я не смогла. Тьма неожиданно, ослепительно взорвалась, и я провалилась в разверзшуюся, пылающую пасть неведомого, жуткого чудовища.

28 августа

Получалось, что я проспала почти двое суток. Когда я потеряла сознание, отец перепугался, поднял тревогу и «поставил на ноги» практически весь больничный персонал. Меня напичкали всевозможными препаратами, поэтому я «вырубилась» на столь долгий срок.

А когда проснулась, то ощутила во рту тот же привкус желчного дикорастущего растения. И одновременно с ним почувствовала неизмеримо тяжёлую горечь в душе.

Рухнуло всё.

Планы, ожидания, какие-то жизненные перспективы. Подсознательно я уже нарисовала себе картину будущего, и немалое место отвела в ней человеку, который когда-то был рядом.

Теперь его нет.

Он ушёл, и, как ни тяжко это осознавать, ушёл навсегда. А я даже не могу вспомнить его лица…

Слезы навернулись на глаза, очертания комнаты вновь поплыли и исказились. Точно также обстоят дела и с моей памятью. Мутное, лишённое очертаний видение, которое никак не может проясниться, и которое я никак не могу ухватить.

И мне кажется, уже никогда не смогу.

А в принципе, сейчас мне это надо? Зачем бередить и без того выжженную в душе калёным железом рану? Прошлого не вернуть. Да и не надо его возвращать, сейчас оно действительно стало для меня настолько страшным, что я не хочу заглядывать туда ни под каким предлогом. Плохо только одно — там навсегда остался мой муж.

Хриплый, гортанный крик вырвался из горла. Мучительно заныли зубы, горячая жидкость обожгла веки и потекла по щекам. Слезы брызнули обильным, горько-солёным дождём, и я почувствовала, как неведомая сила скручивает моё тело в тугой канат. Не зная зачем, я вскочила с кровати и, не разбирая дороги, бросилась вперёд. Мне нужно было бежать, и я это делала. Только куда и для чего — эти вопросы растворились в глубинах моего сознания.

Обитая мягкой кожей, стена приветливо встретила меня, смягчила удар, слегка оттолкнула назад. Полулёжа на полу, я не могла понять, что произошло.

Почему она мешает мне?

Почему она не хочет, чтобы я бежала вперёд, к любимому мужчине?

И почему я поняла, что сильно любила его только после того, как узнала, что его не стало?

Боль разметала мои ноги и руки в разные стороны, гортанный крик вновь пролетел по комнате, наполняя её противным, режущим уши звуком. Внутри сработала невидимая пружина, тело подбросило вверх и, оказавшись на ногах, я, низко наклонив голову, опять ринулась в атаку. Ударившись о стену, я рухнула на четвереньки и почувствовала, как муравьи снова забулькали в животе. Гигантский мегаполис медленно приходил в движение. В предвкушении будущих спазм моё тело передёрнуло.

Опершись руками о стену, я медленно поднялась на ноги. Почувствовала, как трясутся колени. Словно во сне, заворожено погладила мягкую, гладкую обивку и вдруг всем своим измученным существом поняла, что именно она и является основным препятствием моей встречи. Неистово взвизгнув, я изо всех сил заколотила кулаками по коже цвета слоновой кости.

Никаких изменений! Кожа проминалась, но тут же возвращалась в исходное положение. Нужно было что-то потяжелее.

Голова! И как я раньше об этом не подумала? Именно головой у меня получится! Действительно, какая же я всё-таки дура!

Скрипя зубами и постоянно поскуливая, я принялась биться о стену. Под градом сокрушительных ударов мягкая обивка будто бы начала отступать. Отлично, дело пошло! Ещё немного и нежеланная преграда рухнет! Только почему так долго? Наверное, надо помогать голове руками и ногами!

Что происходило дальше, я не видела, об этом мне рассказали потом. В палату вбежала Полли и ещё несколько человек в белых халатах. Совместными усилиями они оторвали меня от злополучной стены и кое-как уложили на кровать. Я брыкалась, кусалась, плевалась, визжала, и все время норовила расцарапать кому-нибудь лицо. Позже Полли скажет мне, что в тот момент я напоминала дикого, разъярённого зверя.

Ну а что во мне осталось человеческого?

Ровным счётом ничего. Даже единственного любимого человека у меня и то отобрали.

Финал этого дня был похож на финал предыдущих, имеющих место год назад. Меня обкололи со всех сторон, и я вновь провалилась в тревожный, горячечный бред…

29 августа

На этот раз отец появился тихо и незаметно, совсем не так, как во все предыдущие дни. Молча опустился на стул и посмотрел на меня пронзительным, грустным взглядом.

— Тебе лучше? — его слова прозвучали еле слышно и скорее читались по губам.

Я кивнула головой и попыталась улыбнуться. У меня снова запершило в горле, на глаза навернулись слёзы.

— Не плачь, детка, — ласково прошептал отец. — Зря я, наверное, тебе все это рассказал, ты уже который день не можешь прийти в себя.

— Нет, — я покачала головой. — Ты всё правильно сделал. Плохую весть лучше узнать сразу.

— Может быть, — он обернулся и посмотрел в окно. — Послезавтра — последний летний день. Видишь, Джина, всё рано или поздно уходит. Быть может, и твоя печаль уйдёт вместе с этим злосчастным августом?

— Нет, — произнесла я сдавленным голосом. — Моя печаль ещё долго будет со мной. Потому что вслед за этим, как ты выражаешься злосчастным августом, в свои права вступит печальная осень. И она не принесёт радости, это я точно знаю.

Отец вновь повернулся ко мне. В его глазах застыла прозрачная, остекленевшая тоска.

— Ты просто устала, Джина, — он наклонил голову и задумчиво посмотрел на носки ботинок. — Ты просто устала, девочка моя. Когда ты покинешь эти стены, я повезу тебя к морю.

— К морю… — мне вдруг стало тепло и уютно. — Да, папа, это было бы совсем неплохо…

— Когда ты была маленькой, я делал это крайне часто. И твоя мама тоже любила там бывать…

— Папа, — я откинула со лба непослушный локон. — Но зачем нам было нужно куда-то ездить? Ведь мы жили у моря…

Отец резко вскинул голову, и я увидела, как в его глазах промелькнули огоньки растерянности.

— Откуда… — похоже, он не мог сразу найти подходящих слов. — Откуда тебе это известно?

— Я видела это во сне, — я снова попыталась улыбнуться, и на этот раз улыбка получилась неестественной и натянутой.

— Когда?

— Давно. Теперь уже давно. Недели две назад.

— Ты мне ничего об этом не говорила.

— Это было ещё до того, как ты появился здесь…

— И что ты ещё видела в этом сне?

— Больше ровным счётом ничего, — я пожала плечами и опять попыталась улыбнуться.

— Почему же ты решила, что у моря жили именно мы?

— Ну, я видела дом. Дом, стоящий на морском утёсе…

— Все ясно, — он улыбнулся, но его глаза оставались серьёзными. — А говоришь, что ничего…

— Папа! — я пристально на него посмотрела. — Это что, имеет какое-то значение?

— Наверное, нет, — он вздохнул и отвёл глаза.

— Тогда почему ты так настойчиво об этом расспрашиваешь?

— Это не настойчивость, детка, — его тон заметно смягчился. — Просто я очень внимательно наблюдаю за твоим процессом выздоровления и мне интересно знать, насколько быстро память возвращается к тебе.

— Она не возвращается, — теперь я опустила глаза. — Понимаешь, это, как мимолётное видение. Вспыхнет картинка, поманит немного, а потом — снова темнота…

Мне показалось, что он вздохнул с облегчением.

— Мы не жили в этом доме. Мы с тобой живём неподалёку. А там ты бывала, когда познакомилась со… своим мужем…

— Этот дом принадлежит ему?

— Да. Он достался ему в наследство от деда.

— И в твоём времени он уже не существует?

— Нет. Что-то произошло с ним в течение этой тысячи лет.

— Скажи, папа, а существует ли он сейчас?

У меня появилось ощущение, что возникла пауза длинною в жизнь. Отец странно и часто заморгал, на его лице отразилась гамма всевозможных эмоций, шрам на щеке налился полупрозрачной синевой, под глазами выступили небольшие красные пятна.

— Я опять сказала что-то не то? — невинно спросила я.

Он взглянул на меня, потом снова отвёл глаза.

— Всё то, — его голос прозвучал необычно глухо.

— Тогда почему… Почему ты так разволновался?

— Сам не знаю, — он шумно выдохнул воздух. — Просто я обрадовался, что ты… что ты вспомнила кое-что ещё… Что память, наконец-то, хоть и потихоньку, но всё равно возвращается…

— Папа! — я решительно тряхнула головой. — Не ври! Я же вижу, что ты говоришь неправду! Почему воспоминания об этом доме вызвали у тебя такую реакцию?

Он резко вскочил, бросился ко мне, крепко обнял. Я почувствовала, как его сильные, но в тоже время ласковые руки гладят мои волосы, но эти ласки показались неестественными.

— Мы жили на берегу северного моря, — прошептал он. — А вас с мамой я возил совсем в другое место, далеко-далеко на юг… В далёкий Кемберси…

— Папа! — я отстранила его от себя и заглянула ему в глаза. — Ты не ответил на мой вопрос!

Он опять засуетился, задёргался, глянул на часы, затем полез во внутренний карман пиджака.

— Прости, дочка, — его голос вновь стал глухим и ненатуральным. — Я совершенно забыл, что у меня сегодня — очень важная встреча…

— Ты опять мне лжёшь! — взвизгнула я. — Зачем ты это делаешь? Почему ты не хочешь сказать правду?

— Нет! — неожиданно громко закричал он. — Нет, ты все неправильно понимаешь! Нет!!!

— Правильно! — мой голос тоже сорвался на крик. — Я всё равно рано или поздно обо всем узнаю! Почему ты не хочешь рассказать мне правду прямо сейчас?!

Он промолчал. Его глаза сузились, и в них появился такой неимоверно космический холод, что я невольно поёжилась.

— Папа! — жалобно прошептала я. — Папочка! Ну, пожалуйста, скажи, не мучай меня…

— Мне пора, — сухо кивнул он. — Извини, дорогая, у меня действительно дела!

— Перестань обращаться ко мне таким официальным тоном! — опять завизжала я. — Если ты не хочешь мне ничего говорить, тогда вообще лучше не приходи! Да! Я больше не хочу, не желаю тебя видеть! Пусть я снова буду одна! Пусть меня никто не посещает! Пусть я окончательно сдохну в этой проклятой больнице!

Рыдания разорвали мою грудь. Мышцы горла переплелись меж собой, скрутились в упругий, готовый лопнуть от напряжения, жгут. Я глухо закашлялась. Пальцы ног свела судорога, потом боль быстро скользнула вверх по лодыжке и ледяным лезвием вонзилась в бедро. Моё тело невольно содрогнулось, напряглось, невидимая сила растянула его, как струну и перевернула на живот. Жуткий, душераздирающий вопль огласил палату, ставшую в один момент темной и мрачной.

Хлопнула входная дверь, рядом с отцом появилась Полли и другие люди в белых халатах. Их встревоженные голоса звучали наперебой, спрашивая, что произошло. Чьи-то руки закатали рукав моей рубашки, холодные пальцы прикоснулись к коже и начали ощупывать её, выбирая место для укола.

— Не-е-ет! — истошно завопила я. — Не-е-ет! Не на-а-до! Я не ха-ачу! Не ха-ачу больше никаких ук-о-лов!

Тонкое острие иглы уже было внутри. Моё тело ещё раз дёрнулось, пытаясь взметнуться вверх, но несколько пар рук плотно прижали его к больничной койке. Мышцы ощутили ещё несколько неприятных, жгучих инъекций.

Сознание затуманила мутная пелена.

Обволакивающая, чёрная простыня Нереальности старалась собрать все свои четыре угла в одном месте, завязать их узлом и поместить меня в этот импровизированный мешок. Липкое, густое Небытие постепенно вбирало меня в себя, успокаивало, убаюкивало, нашёптывала на ухо сказку безмятежного сна. И вдруг среди этого тихого, приятного бормотания я внятно различила голоса, принадлежащие Полли и моему отцу.

— Так что же всё-таки произошло? — обеспокоено спрашивала сиделка.

— Она спрашивала меня про один дом…

— И что в этом такого?

— Ничего. Просто я не слишком люблю про него вспоминать.

— Почему?

— Когда она переступила его порог, я её потерял…

31 августа

Я опять проспала почти двое суток, а когда проснулась, отец уже был рядом.

— Прости меня, Джина, — печально произнёс он. — Позавчера я вёл себя не совсем корректно. Сегодня хочу объясниться. Понимаешь, мои путешествия — странная штука. Люди считают, что со временем воспоминания забываются, и сердце успокаивается. Для меня это не так. Скитаясь по временным полосам, я могу почти одновременно находиться в прошлом и настоящем. Я специально сказал «почти». Сейчас я могу прийти к тебе прямо из прошлого, побывав там несколько секунд назад. Все воспоминания и переживания ещё будут свежи в моей памяти. Поэтому я так себя вчера и повёл. Если можешь, извини меня, дочка.

Он заискивающе улыбнулся и вытащил из-за спины роскошный букет.

— Это тебе, — ласково сказал он. — В знак нашего примирения и того, чтобы мы больше никогда не ссорились.

— Цветы к сентябрю? — тихо спросила я.

— Да, — он положил букет мне на колени и отошёл к окну. — Сегодня — последний день лета. Завтра наступает осень. Какой она будет для нас, я пока не знаю. И что она сможет принести — радость или печаль?

— Будем надеяться, что радость, — прошептала я.

— Хотелось бы, — он сунул руки в карманы брюк и потянулся. — К сожалению, в жизни часто бывает наоборот. Завтра наступает сентябрь, и вместе с его приходом вода в реках и озёрах помутнеет, а рыба поймёт, что настало время уходить в глубину. Так и некоторые люди уходят в глубину, подальше друг от друга и потом замирают в мутной воде, не в силах решить, куда же им двигаться дальше. И уже потом, осознав, что они так и не в состоянии этого понять, просто плывут по течению, все глубже и глубже увязая в илистой взвеси, поднявшейся с замусоренного дна.

— Папа! — негромко позвала я. — Что ты такое говоришь и на что намекаешь? Я так понимаю, ты рассказываешь о людях, которые расстаются друг с другом. Кого ты имеешь в виду? Нас с тобой?

Он повернулся и посмотрел на меня таким выразительным взглядом, что в груди невольно замерло сердце.

— Нет, — тяжело, словно молот ухнул по наковальне, выдохнул он. — В данный момент я говорю не о нас. Я имею в виду тебя и твоего мужа. Видимо, судьбе было угодно, чтобы вы расстались. Но что поделаешь, если это уже произошло…

Он опустил глаза и задумчиво потёр подбородок.

— Мне тяжело об этом рассказывать, Джина, но я знаю, что все равно придётся. Рано или поздно. Так уж лучше сейчас. Прошу тебя принять как должное то, что я буду опускать некоторые детали. Хорошо?

Я молча кивнула.

— Итак, — отец снова засунул руки в карманы брюк и принялся расхаживать по палате. — Как я уже говорил, в конце концов, ты мне все рассказала. Не было в прошлом никакой девушки по имени Дженни, когда ты побывала там в первый раз… Ты сразу встретилась с этим человеком…

— Как его звали? — перебила я.

— Разве сейчас это имеет значение? — он остановился, и его глаза сузились до едва различимых щёлочек. — Может лучше не пытаться восстановить в памяти то, что уже кануло в небытие?

— Для кого как, — уклончиво ответила я.

Отец словно не слышал моего ответа. Немного помолчав, он продолжал:

— И во второй раз ты снова встречалась с ним. Ну а в третий… Он глубоко вздохнул и пристально посмотрел на меня.

— В третий раз… вы стали… мужем и женой. И ты в него влюбилась. Я понял, что в твоей жизни появился другой мужчина и осознал, что начинаю тебя терять. Слепая ревность затмила разум, я страшно вспылил, бросился искать этот чёртов дом, в котором всё произошло…

Но… было уже поздно. Ты влюбилась, Джина и влюбилась навсегда. Но я желал тебе только добра… Поэтому мне пришлось сделать то, что ты просила. Как я тебе уже рассказывал, я не был уверен, что четвёртый переброс закончится удачно. Но в той ситуаций я был вынужден, я был просто обязан довести эксперимент до конца. Иначе твоё бы сердце не выдержало…

Потянулись долгие месяцы кропотливого, изнурительного труда. Ты ходила за мной, словно тень, да, собственно говоря, ты в неё и превратилась — похудела, осунулась… Твоя кожа приобрела болезненный, молочный оттенок, под глазами появились жуткие зелёные круги. Я не спал, и ты не спала. Я не ел, и ты не притрагивалась к пище. Я сидел сутками за своими расчётами, и ты молча сидела рядом, застыв, словно античное мраморное изваяние. Наконец-то ты полностью стала моей, наконец-то мы с тобой стали единым и неделимым целым. Я был счастлив, и ты была счастлива. Да, в то время мы были по-настоящему вместе!

Он ещё раз вздохнул и тоскливо взглянул в окно. Его правая рука скользнула в карман пальто и достала пачку сигарет.

— К сожалению, всё это было временным, — произнёс он, прикуривая. — Я это понимал, и ты это понимала. Просто мы делали вид, что не хотим ничего замечать.

Он обернулся, посмотрел на меня и горько усмехнулся.

— Я знал, что теряю тебя, и ты это знала. В тот момент ты молила только об одном — чтобы я правильно всё рассчитал и сделал практически невозможное. Но я слишком сильно любил тебя. И я это сделал.

Отец судорожно сглотнул, его глаза увлажнились, заблестели, и он повернулся к окну.

— Я нашёл ошибку в расчётах, — в конце этой фразы глухой голос предательски дрогнул. — И я нашёл деньги, чтобы осуществить задуманное.

— И ты всё-таки отправил меня ТУДА? — шёпотом спросила я.

— Я отправил тебя СЮДА, — в голосе отца послышалось лёгкое раздражение, — ровно тринадцать лет назад ты оказалась ЗДЕСЬ.

— И встретилась с этим человеком? — внутри все сжалось в предчувствии неминуемого и ужасного.

— Да, — отец повернул голову и посмотрел на меня в упор. — И вышла за него замуж.

Я откинулась на подушки и замерла. Неизбежное уже стояло на пороге моего Сознания и занесло руку, чтобы постучаться в дверь моей Памяти.

— Что-то мне опять нехорошо, — неожиданно прошептал отец и, отойдя от окна, тяжело опустился на табурет.

— Папа, — я почувствовала, что мои глаза невольно округляются. — Ты весь белый, словно простыня. Что с тобой?

— Пустяки, — отец, невесело усмехнувшись, устало махнул рукой. — Сейчас пройдёт.

— Может, позвать врача?

— Не стоит. He очень-то я люблю принимать эти лекарства. Тем более, здешние, которые по сравнению с нашими абсолютно несовершенны. Не волнуйся, Джина, мне уже действительно легче…

Я беспокойно наблюдала, как он достал носовой платок и промокнул влажный лоб. В тот момент я поняла, что нет больше в мире человека, который бы так самоотверженно и бескорыстно меня любил.

— Джина! — ставший похожим на сухой шелест песка, голос отца прервал мои размышления. — Я, пожалуй, пойду. Дома у меня действительно есть то, что необходимо, то, что реально поможет мне…

«На улице Звезды», — почему-то подумала я, но промолчала и вместо этого поспешно согласилась.

— Конечно, папа. Может, всё-таки крикнуть хотя бы Полли? Она может сделать тебе нужный укол…

— Не надо уколов, — отец болезненно поморщился. — Сердце расшалилось, но это пройдёт. Доберусь до дома, отлежусь…

— Папа! — я понимала, что для решения проблем сейчас не вполне подходящее время, но совладать с собой не могла. — Может быть, на прощание ты ответишь на несколько вопросов? Иначе я опять буду мучиться всю ночь…

— Спрашивай, — он безнадёжно махнул рукой.

— Почему ты упорно не называешь имени моего мужа? Тебе что-то в нём неприятно?

Отец, молча, кивнул головой. Воодушевившись, что разговор всё-таки завязался, я продолжала:

— Но что может быть неприятного в обычном человеческом имени? Оно, что, неприличное?

Теперь он покачал головой.

— Тогда мне совсем непонятно, — скороговоркой выпалила я. — Это имя вызывает у тебя нехорошие ассоциации?

Голова отца не сделала никаких движений, и я, слегка сбившись столку, замолчала.

— Джина, — глухо произнёс он. — Неужели ты и в самом деле ничего не помнишь?

— Нет, — почти честно призналась я. — Абсолютно ничего, папа… Поэтому меня так сильно интересует имя своего мужа… Как всё-таки его звали?

Он поднял на меня налившийся тяжестью взгляд, в котором читалось зарождение ненависти.

— Так же, как и меня, — его голос прозвучал отрывисто и смачно, словно резанул острый нож. — Николас.

1 сентября

Ну, вот и наступил первый день долгожданной печальной осени. Зачем я ждала его? Возможно, где-то в глубине меня теплилась надежда, что осень принесёт в себе успокоение…. Уйдут навязчивые, постоянно терзающие разум мысли, моё состояние начнёт приходить в норму и оправляться от полученных ран…

Я не знала.

Да и никто этого не знал, даже мой отец. Но в глубине души я всё равно на что-то рассчитывала.

Хотя, собственно говоря, на что мне было надеяться?

Мёртвые не воскресают…

Странно, как, в самом деле, странно устроена жизнь! Умер человек, но точно такое же имя носит другой. Что, если именно это и внушило мне, что отец — нечто большее, чем просто «папа»? Опять же на подсознательном уровне…

Итак, моего мужа звали так же, как и моего отца, и отец его не любил. Взяла верх обычная родительская ревность, скорее всего, не произошло ничего серьёзного, что могло бы повлечь за собой разлад.

Не любил за то, что Николас отнял меня у него…

Бедный, наивный папа! Неужели он думал, что я всю жизнь буду находиться рядом? Как ни крути, так все равно не получится! Родители есть родители, но у каждого человека — своя жизнь…

Отца тоже можно понять. Он безумно любил маму, и после её смерти вся его любовь перешла на меня. Отсюда — и вспышки этой слепой, болезненной ревности…

Стоп! Отчего умерла моя мама? Об этом отец ничего не рассказывал. Я понимаю, вопрос — крайне деликатный, но я — его родная дочь и спросить имею полное право…

Наверное, так я и сделаю, когда он придёт…

Словно угадав мои мысли, щёлкнул дверной замок. На пороге стоял отец, мой любимый папа, человек, ставший за эти две недели для меня самым дорогим на свете.

Он смущённо улыбался, и мне показалось, что он не решается войти.

— Привет, папа! — беззаботно заявила я. — Что же ты не проходишь?

— Я пришёл не один, — он таинственно подмигнул.

— Да? — улыбнулась я, но низ живота похолодел. — И кто же этот гость?

— Это гости, — отец вновь смущённо улыбнулся. — И они пришли к своей маме!

— Перестань меня разыгрывать! — насупилась я.

— Но я не разыгрываю! — он, наконец, сделал шаг вперёд, и в его правой руке я увидела белый капроновый шнур. — Прошу!

В дверном проёме показались четверо связанных между собой черных, плюшевых котят. Отец шёл ко мне и, улыбаясь, тащил их за собой.

— Какая прелесть! — я в восторге захлопала в ладоши.

— Я же говорил, что они пришли к своей маме, — отец взмахнул рукой, котята подпрыгнули и в следующее мгновение оказались у меня в постели. Я придвинула их к себе и начала рассматривать.

— Странные игрушки стали делать, — я приподняла одного котёнка. — Посмотри. Мне кажется, у него — довольно зловещая физиономия.

— Вполне возможно, — отец наблюдал за мной с нескрываемым интересом. — Детишки сейчас совсем современные стали. Смотрят фильмы ужасов запросто, как мы раньше мультфильмы смотрели…

Наверное, через тысячу лет дети все также будут…

— А вот этот — вообще, злобный, — я показала ему другого котёнка. — Посмотри, какие у него нехорошие глаза. Если б он был живым, я бы его испугалась…

— Хуже всего, когда котята появляются в тёмной комнате, — неожиданно произнёс отец.

— Почему?

— Что? — он словно о чём-то вспоминал. — Нет, дочка, не обращай внимания. Это я так, к слову.

— Чёрных котят очень трудно искать в темной комнате, особенно, когда их там нет, — перефразировала я высказывание древнего китайского философа.

— Почему ты сейчас об этом сказала? — встрепенулся отец. — И где ты это услышала?

— По телевизору показывали какую-то передачу, — рассеяно ответила я.

— А что особенного в этой фразе?

Огонёк, вспыхнувший в глазах отца за минуту до этого, погас.

— Ни-че-го, — отчётливо произнёс он. — Тебе понравились ЭТИ игрушки?

— Весьма недурны, — я довольно кивнула головой. — Страшноваты, правда, немного. Но в целом прекрасно гармонируют со своей матерью.

Я любовно рассадила котят рядом с первым папиным подарком.

— Вот, так будет хорошо! — благодарно посмотрев на отца, я улыбнулась.

— Спасибо, папа.

— Рад, что тебе понравилось, — он медленно опустился на табурет. — Как твоё здоровье?

— В целом — ничего, — я подтянула колени к подбородку и обхватила их руками. — Жду, не дождусь восьмого сентября.

— Я тоже жду этот день, — отец задумчиво хмыкнул. — Тем более, это — канун твоего рождения.

— Папа! — я в упор посмотрела на него. — Я могу с тобой кое о чем поговорить?

Он сразу съёжился, но кивнул в ответ.

— Пойми, — продолжала я. — Для меня это очень важно. И рано или поздно, всё равно мне станет известно…

Я судорожно сглотнула. Отец молчал. И, похоже, очень внимательно слушал.

— Меня интересует один вопрос, — собравшись с духом, я выдохнула и продолжала. — Как умерла наша мама?

Зная, что этот вопрос для него крайне неприятен, я думала, что он побледнеет. Но он, наоборот, густо покраснел.

— Зачем тебе это? — вновь послышался шелест песка.

— Что значит «зачем»? Это же была моя мама!

— Джина, мне совсем не хочется об этом вспоминать… Я быстро согнулась пополам и ухватила его за руку.

— Только не уходи, — умоляюще прошептала я. — Я знаю, что может последовать за этими словами, но, не уходи, прошу тебя! Я должна знать, я же твоя дочь!

Он положил руку на мою ладонь и пристально посмотрел мне в глаза. Его взгляд заметно потеплел.

— Хорошо, — шелест песка стих. — Я попробую, хотя мне это действительно нелегко.

Мягко пожав мою руку, он поднялся. Подошёл к окну, достал сигарету и с внимательным видом принялся изучать первый осенний день.

— Я тебе уже рассказывал, как мы с ней познакомились? — тихо спросил он.

— Да, — также тихо кивнула я.

— У тебя неплохая память, — он обернулся и с усмешкой посмотрел на меня.

— Стараюсь, — я, как можно равнодушнее, пожала плечами. — Моя память навёрстывает расстояние, на которое отстала за этот год.

— Я это понял, — он кивнул и снова отвернулся.

А я в тот момент подумала, что ему удобнее рассказывать, не глядя на меня. Подумала и тут же забыла.

— Все произошло крайне глупо, — отец тяжело вздохнул и выпустил струйку сизого дыма. — Ужасно глупо, по-книжному. Я любил твою маму без памяти, и она отвечала мне тем же. Но была таким же ревнивым человеком.

Он немного помолчал и глубоко затянулся.

— Я уже говорил, что возглавлял целую научную группу. Так вот — однажды у нас появилась молодая сотрудница. Рыжеволосая, зеленоглазая, одним словом, настоящая бестия! Натуральная Лилит…

— Кто-кто? — не поняла я.

— Супруга Люцифера, властелина подземного царства, — отец усмехнулся. — У древних кельтов был культ Кернунноса и Хабондии. Своеобразные языческие божества, она — одна из них…. День недели Лилит — среда. Кроме того, она покровительствует проституции и коллекционирует души нарождённых детей, которые не появились на свет из-за того, что их матери сделали аборты.

— Ужас какой! — прошептала я.

— Вот-вот, — смешок послышался в третий раз, — и я о том же. Все мои сотрудники именно так и думали. Они почему-то решили, что нет на свете мужчины, который смог бы устоять перед чарами этой женщины.

Голубоватый дым вновь взвился вверх.

— Но я прекрасно знал, что это не соответствует действительности. По крайней мере, в отношении меня. Я так любил твою маму, что другие женщины меня абсолютно не интересовали. Когда я начал с ней встречаться, я перестал замечать всех остальных. Это было как наваждение…

Он снова немного помолчал.

— Точно также я реагировал и на свою новую сотрудницу. Не спорю, она пыталась оказать мне знаки внимания. Кому не лестно завести роман со своим боссом? Но я держал её на расстоянии, сохраняя сугубо деловые отношения. Твоя мама иногда приезжала ко мне на работу, естественно, видела эту женщину. Она прекрасно разглядела все её манеры, о чем неоднократно мне говорила. Что было делать — я, как мог, успокаивал её, надеясь, что она всё-таки изучила меня за годы совместной жизни. Но на деле оказалось иначе.

В глубине души твоя мама всё-таки не верила, что я ей не изменяю, и никогда не изменял. И эта мысль, постоянно подогреваемая надуманной, необоснованной ревностью, словно червь, точила её изнутри. Дженни была подобна пороховой бочке — поднеси маленький огонёк, и она тут же взорвётся.

И такой огонёк нашёлся, увы, Джина, мир — не без добрых людей. Меня чудовищно оклеветали — какая-то сволочь наговорила моей жене кучу всевозможных гадостей. Якобы, у меня — роман с новой сотрудницей, мы все время уединяемся, и прочую, прочую дрянь… И, как ни странно, моя Дженни поверила…

Он вынул изо рта окурок, поднёс к глазам и долго рассматривал.

— Что-нибудь на самом деле было? — нарушила я затянувшуюся паузу.

— Нет, — он повернулся и пристально посмотрел мне в глаза. — Ничего подобного не было. Можешь, конечно, не верить, но я говорю правду.

Если бы что-то похожее произошло, я бы окончательно перестал себя уважать.

— Я тебе верю, папа, — прошептала я.

— Хорошо, если так, — он о чём-то на мгновение задумался, потирая указательным пальцем переносицу.

— Жаль, что ты была тогда слишком маленькой, — струя песка вновь стала совсем узкой и издавала слабый, почти неслышный шелест. — Может быть, тогда мы вместе смогли бы убедить нашу маму, что всё это — не более, чем гнусная ложь.

— Что произошло дальше?

— Мы поссорились. Так сильно мы не ссорились ни разу в жизни. На дворе стояло лето, и ты гостила у бабушки — матери Дженни. Признаюсь, тогда я вспылил. Мне стало дико и ужасно от мысли, что моя супруга поверила чьим-то словам. Вспышка бешенства настолько меня ослепила, что я собрал вещи, намереваясь несколько дней провести в лаборатории. Перед моим отъездом твоя мама сказала: «Знаешь, Ник, глупо продолжать жить без человека, который был рядом долгие годы». Тогда я не принял её слова всерьёз, развернулся и ушёл. Намеренно не звонил несколько дней, в глубине души надеялся, что всё-таки первой позвонит она. Но этого не произошло. На четвёртый день я неожиданно вспомнил, что оставил в туалетном шкафчике сильнодействующее снотворное и, как сумасшедший, помчался домой. А когда приехал, она была уже мертва.

Отец замолчал, и в этот момент я отчётливо ощутила, что печальная осень всё-таки прокралась в палату. Послышался тихий, безнадёжный шелест сухих, опавших листьев, и тусклый солнечный свет проник в мою душу серой, неотвратимой грустью. Жидкое отчаяние заполнило аквариум моего существа до краёв. Не знаю, почему, но я закрыла глаза. И как только это сделала, в темноте возникла стена, которая вновь начала превращаться в развалины. Чем больше старый камень крошился в прах, тем страшнее мне становилось. Потому как я уже поняла, что увижу там, за этим обветшалым, изъеденным временем кирпичом…

И как я ни старалась отсрочить этот момент, я всё-таки ЭТО увидела. Перед глазами возникла просторная спальня с обитыми тёмно-синим бархатом стенами. На кровати цвета слоновой кости сидела молодая женщина. Её лица я не видела. Просто знала, что она молодая, и — всё.

Я находилась позади неё. Женщина сидела ко мне спиной и смотрела в большое зеркало, которое было встроено в большой белый шкаф. Самым интересным было то, что когда я осторожно выглянула из-за её плеча, своего отражения я не увидела.

Зато я увидела её лицо. Мне стало невыразимо страшно — на кровати сидела я сама. А, может быть и не я, но кто-то очень похожий на меня.

И мне было далеко не девятнадцать лет…

Я нервно сглотнула слюну, чувствуя, как внутри все мелко и противно затряслось. Женщина, то есть я, тем временем медленно, словно механически, протянула руку к светлой прикроватной тумбочке, выдвинула один из ящиков и достала небольшой пластиковый пузырёк. Глаза её по-прежнему смотрели в зеркало с тоской и грустью.

— Не надо! — хотела крикнуть я, но не смогла произнести ни слова. Пытаясь её остановить, я протянула руку, но наткнулась на какое-то невидимое препятствие. Со злостью я хватила кулаком по этой уплотнившейся пустоте, но звука удара не последовало, а моя рука отскочила назад, словно резиновый мячик от стенки. Я даже не почувствовала боли.

Женщина, то есть я, меня, естественно, не услышала, она неторопливо открутила пластмассовый колпачок и высыпала содержимое пузырька на ладонь. Вот она предвестница смерти — жалкая, но безмерно опасная горстка маленьких, белых таблеток! Видимо, ещё о чём-то поразмыслив, женщина тяжело вздохнула и высыпала таблетки в рот.

Я продолжала за ней наблюдать и чувствовала, как шевелятся от ужаса волосы. Если это была я, то почему я ещё до сих пор жива? Ведь такое количество снотворного способно убить слона. Значит, это всё-таки моя мама. Оказывается, она была до ужаса на меня похожа, точнее, я — на неё… Но…, с другой стороны, отец говорил, что тогда я была ещё слишком маленькой, значит, запомнить произошедшее в таких подробностях, естественно, не могла. Тем более, опять же, если верить его словам, меня не было дома, когда это произошло…

Волосы на голове продолжали шевелиться. Неужели это действительно я? Если предположить, что я смогла выжить после подобного, то тут же встаёт другой вопрос: ПОЧЕМУ я это сделала?

Женщина на кровати, или, возможно, уже не я, наконец, разжевала таблетки и снова посмотрела в зеркало. Из глаз потекли слезы, губы покрылись полупрозрачным белым налётом, в уголках рта появилась пена.

— Прощай, Ник, — печально сказала она. — Прощай и прости меня за все. Я очень хочу верить в то, что была не права, но ничего не могу с собой поделать. Слишком уж я тебя люблю.

Она легла на спину и тихо закрыла глаза. Из-под правой ресницы выскользнула маленькая прозрачная капля.

Ник! Кого она могла так называть? Моя мама, таким образом, могла обращаться к отцу, а я — к своему мужу. Ведь у них обоих — одинаковые имена…

А у нас с мамой — одинаковые лица…

Мертвенная бледность проступила на лице лежащей. Пальцы правой руки медленно сжались в кулак, слегка дрогнули и потом также медленно разошлись. Губы растянулись в печальной, похожей на детскую улыбке.

— Нет! — снова хотела закричать я. — Нет, не надо, не уходи!

Тьма, стремительно наползающая со всех сторон, сомкнулась в центре. Я почувствовала, что мои веки смежились, и постаралась их разлепить. Глаза открылись, но меня по-прежнему окружала тьма. Что такое? Неужели я ослепла?

Господи, как я могу ослепнуть, если я только что умерла?

Леденящий душу визг вырвался из груди. Я жадно хватала ртом воздух, наивно полагая, что это поможет увидеть свет. Тело напряглось, правую ногу начала сводить судорога.

Почему я это все ощущаю, если я только что умерла?

В желудке закопошились гадкие, готовые перейти к решительным действиям муравьи. Тело выгнулось дугой, словно хотело встать «на мостик», потом резко согнулось пополам. Спазмы разорвали желудок, во рту появился привкус миндальной горечи. Чья-то невидимая рука проникла внутрь и, ухватив пищевод, сильно дёрнула несколько раз. Муравьи начали свой крестовый поход, но я знала, что сейчас они были точно так же слепы, как и я. Поэтому двигались на ощупь, непрерывно раздирая мохнатыми лапками меня изнутри.

Господи, ну почему я чувствую даже это, если я только что умерла?

Потом я забилась в конвульсиях. Естественно, видеть я этого не могла, мне рассказали позже отец и Полли, которая прибежала на его крик. Они тщетно пытались удержать меня на кровати, пока медсестра набирала шприц. И только когда в мою руку вошла тонкая холодная игла, я почувствовала слабое облегчение. Муравьи замедлили своё движение, измученное, напряжённое тело стало потихоньку обмякать.

— Она не умрёт? — донёсся откуда-то из густого тумана встревоженный голос отца.

— Не должна, — ответила ему медсестра.

«Как это «не должна»? — глупо улыбаясь, подумала я. — Как вы можете так говорить, если вы ровным счётом ничего не понимаете в смерти? Ведь я только что по-настоящему умерла…».

2 сентября

Ночью мне приснилась улица Звезды. Приснился уютный двухэтажный домик, утопающий в зелени окружающих деревьев. Я стояла на тротуаре напротив и пристально его разглядывала. Себя я не видела, даже если опускала глаза.

«Интересно, — мелькнула дурацкая мысль, — если мне сейчас посмотреться в зеркало, увижу ли я своё отражение?».

Получается, что во сне я реально не существовала. Просто наблюдала всё происходящее со стороны, как фильм на экране.

В одном из окон первого этажа мелькнула тень. Я присмотрелась повнимательнее и заметила, что это молодая женщина, которая, по-видимому, только что подошла к окну. Черты её лица я, сколько ни старалась, рассмотреть не смогла. Но что-то мне подсказывало, что это — я.

Выходило, что я действительно смотрю кинофильм. Приблизиться к дому я не могу, даже если попытаюсь, просто наблюдаю с одного места. Лица женщины по-прежнему не вижу и сожалею, что у меня нет с собой хорошего фотообъектива — тогда бы я смогла увеличить изображение или навести резкость.

Возле женщины возникает мужской силуэт. Он приближается к ней, кладёт руки на плечи и что-то нашёптывает на ухо. А потом поворачивает голову и тоже смотрит в окно…

Даже во сне я почувствовала, как внутри все похолодело. Лицо этого мужчины я увидела настолько ясно и отчётливо, словно находилась всего в нескольких шагах от него. Это был мой отец.

Значит, женщина рядом с ним — это моя мать…

Но ведь моя мама умерла! А я почему-то уверена, что жила в доме на улице Звезды именно с мужем. По крайней мере, так мне подсказала вернувшаяся на время Память.

Я стискиваю невидимые кулаки и скрежещу несуществующими зубами. Почему я не могу увидеть её лицо? Мужчина в окне улыбается и указывает на что-то рукой. А потом поворачивается к женщине, наклоняется и целует её долгим, протяжным поцелуем…

Я открыла глаза, и в моё сознание ворвались серое осеннее утро и шум падающего дождя. Часы на стене показывали половину девятого утра. Пора вставать. Скоро придёт Полли.

Что же это всё-таки было? Сон или явь, подброшенная ещё одним возвращением Памяти? Может быть, мы всё вместе жили в этом доме? И, опять же, не мог отец целовать ТАК именно меня… Кем, ну кем же всё-таки была эта женщина?

Я подняла глаза и принялась изучать потолок. Вот она, белая простыня экрана. Как я хотела, чтобы сейчас на ней появилось то изображение, которое я только что видела во сне!

Входная дверь предательски скрипнула, и я, зная, что пришла сиделка, даже не повернула головы. От напряжения в глазах мне начало казаться, что на потолке уже проступают какие-то контуры.

— Здравствуйте, Полли, — как можно беспечнее сказала я.

— Здравствуй, дочка, — голос сиделки прозвучал глухо, низко, и до ужаса походил на мужской.

Неясные контуры пропали. Я инстинктивно согнула колени и подтянула одеяло к подбородку.

— Ты что, стесняешься меня? — отец наклонился ко мне.

— Нет… — прошептала я. — Конечно, нет, папа… Просто все произошло… так неожиданно…

— Неожиданность — один из факторов успеха, — хитро улыбнулся он. — Ну, здравствуй, дорогая моя!

Я слегка наклонила голову, ожидая, что он как обычно поцелует меня в щеку, но произошло иначе.

Губы отца, словно случайно коснулись уголка моего рта, и его острый, упругий язык скользнул по моей нижней губе.

Моё тело пронзил лёгкий электрический разряд. Перед глазами упал плотный тёмный занавес, на котором с бешеной скоростью начали сменять друг друга цветные фотослайды.

Маленькая девочка, которую по улице ведёт за руку мужчина.

Эта же девочка, но уже постарше, сидит на вращающемся стульчике за фортепиано.

Ещё более поздний снимок — девушка-подросток обнимает две тоненькие, растущие рядом берёзки и, улыбаясь, выглядывает из-за них.

Совсем уже девушка — фотография сделана снизу, отчётливо видны длинные пушистые ресницы. Длинные, тёмные волосы, мечтательный взгляд…

… и до боли знакомая улыбка…

Фотография свадьбы — элегантная, грациозная невеста в пышном белом наряде, похожем на платье для занятий бальными танцами. В красиво уложенной высокой причёске — лишь белая ветка сирени. Никаких излишеств, все довольно скромно, тем не менее, смотрится очень мило. Невеста улыбается открытой, обезоруживающей улыбкой…

… до боли знакомой улыбкой…

Невеста внимательно смотрит на меня большими карими глазами.

Невеста с любовью и нежностью держит под руку жениха.

Невеста — это я.

Жених тоже элегантен. Вопреки обычным строгим правилам — на нем лёгкий, светлый костюм. Ослепительно белая рубашка сколота на вороте крупной брошью, украшенной драгоценными камнями. Мой взгляд скользит все выше и выше, сейчас я должна увидеть его лицо…

Занавес исчез. Электрический разряд вновь пробежал по телу и растворился без следа. Я увидела большие грустные глаза моего отца.

— Как ты себя чувствуешь? — строго и в тоже время мягко спросил он. — С тобой вчера такое творилось, что я не на шутку перепугался.

— Меня не выпишут? — тоскливо спросила я.

— С чего ты взяла? — в его глазах промелькнул огонёк раздражения.

— Приступы в последнее время всё чаще повторяются. На консилиуме не смогут не обратить на это внимания.

— Ерунда, — он выпрямился, засунув руки в карманы пальто. — Всё это происходит с тобой на нервной почве. Как только ты отсюда выйдешь, сразу начнёшь успокаиваться.

— У меня все мысли в разбег… — я судорожно всхлипнула. — Никак не могу сосредоточиться. Что-то новое открывается мне каждый день, я многое недопонимаю, потом хочу спросить об этом тебя. А когда ты появляешься, я даже не могу собраться и вспомнить, что я хотела узнать…

Я зажала рот рукой, мои плечи затряслись. Беззвучные рыдания сбились в горле в один шершавый ком, похожий на колючего ежа, края которого невыносимо царапали стенки шеи.

— Не надо, Джина, — мягко сказал отец. — Прошу тебя, успокойся, девочка моя. Скоро все твои мучения закончатся…

— Не-хе-хет! — я судорожно закашлялась. — Я уже сама себе не рада! У меня такое ощущение, что каждым утром просыпаюсь не я, а кто-то другой! Каждый день — это не страница одного, последовательного повествования, а отдельный эпизод! И я никак не могу собрать их воедино! Я стала совсем бестолковой в этой ужасной больнице! Как я смогу жить в мире нормальных людей, когда выйду отсюда? Они же будут смотреть на меня, как на сумасшедшую!

— Никакая ты не сумасшедшая, Джина, — опять начал отец.

— Перестань! — свирепо рявкнула я. — Ты что, думаешь, я ничего не вижу? Каждый день ты рассказываешь что-то новое, причём такое ужасное, что оно повергает меня в шок! Взять хотя бы мои приступы! Я перестала принимать эти проклятые таблетки, и они тут же прекратились! А потом я, дура, рассказала обо всем тебе, меня заставили их принимать, и припадки начали повторяться чуть ли не каждый день! Что вы мне подмешиваете, и во что? В пищу? В питье? Или, может быть, эта гадость уже находилась в тех продуктах, которые ты мне принёс?

Слезы брызнули из моих глаз. Отец отшатнулся и, словно от чего-то защищаясь, поднял вверх правую руку.

— Джина… — прошептал он. — Джина, дочка, что ты такое говоришь?

— А разве я неправа? — я подняла заплаканное лицо.

— Конечно, нет, — было видно, что ему с трудом удаётся сохранить спокойствие. — Как я могу желать тебе плохого? Ведь ты моя родная дочь!

— Докажи мне обратное! — истерически взвизгнула я.

— Послушай, — отец потянулся ко мне, но от его движения я дёрнулась к стене.

— Хорошо, — он поднял руки вверх. — Я не буду к тебе прикасаться. Прошу только об одном — постарайся спокойно и до конца выслушать меня.

Я всхлипнула ещё несколько раз и размазала слезы по лицу.

— Все, что происходит с тобой сейчас, действительно похоже на кошмарный сон, — он говорил очень быстро, очевидно понимая, что в любую секунду с моей стороны может последовать вспышка гнева. — И это обусловлено лишь твоим нервным состоянием. Пойми, Джина, ты просто зациклилась на своих проблемах, твои мысли вошли в состояние круга. Они вертятся у тебя в голове, словно белка в колесе. И остановить их не получается. Отсюда — твоя постоянная рассеянность. Ты не можешь сосредоточиться, потому что все время чего-то боишься. И, по-моему, я догадываюсь, чего. Ты боишься, что-то вспомнить. С одной стороны ты желаешь этого, ведь оно может оказаться крайне важным. С другой стороны — опасаешься, что оно может быть ужасным. Отсюда — частые приступы. Ты запрограммировала себя, что постоянно ждёшь нечто плохое, и всякий раз тебе кажется, что именно это я тебе и сообщу. Твой организм даёт ответную реакцию. На самом деле все обстоит иначе.

Он медленно опустился на краешек кровати и продолжал:

— Я не желаю тебе зла, Джина. Поэтому, заметь, иногда рассказываю что-то не до конца. Специально, чтобы не травмировать твою психику лишний раз. И уж, конечно, твоё выражение, что я причастен к этим таблеткам или к тому, чтобы что-нибудь тебе подсыпать… Ты могла меня очень обидеть, Джина. Я не рассердился только потому, что прекрасно понимаю твоё настоящее состояние…

— Ничего ты не понимаешь! — что есть сил, закричала я. — Что ты можешь понять, если ты не находился столько времени в замкнутом пространстве? О чем ты можешь, вообще, говорить, когда и близко не сталкивался с этими гадкими, безобразными муравьями?

— Какими муравьями? — не понял отец.

— Обыкновенными! — я почувствовала, что сейчас наговорю массу глупостей, но остановиться уже не могла. Где-то в глубинах желудка опять закопошились маленькие мохнатые существа. И я прекрасно знала, что со мной произойдёт, когда они начнут своё факельное шествие. Поэтому в голове билась лишь одна мысль — нужно успеть сказать все, что я хочу. Неважно что, самое главное — успеть.

— Джина! — отец недоуменно склонил голову вправо. — Я никак не возьму в толк, о каких муравьях ты говоришь?

Я перестала всхлипывать и исподлобья взглянула на него.

— Забудем об этом, — эти слова я произнесла сквозь зубы, и они прозвучали зловеще и дерзко в серой больничной тишине. Похоже, мне всё-таки удалось привести в порядок свои мысли. Пусть на время, но удалось.

— Папа, я хочу задать тебе вопрос, — я произнесла эту фразу очень тихо, но она была похожа на грохнувший рядом ружейный выстрел. — Ты сможешь на него ответить?

— Конечно, — он слегка откинулся назад. — Я отвечу на твой любой вопрос, дочка.

— Не сомневаюсь, — я сама удивилась издевательской интонации, с которой произнесла эти слова. — Но сейчас я прошу об одном — чтобы ты ответил мне ЧЕСТНО.

— Договорились, — было заметно, что он занервничал, хотя и старался сохранить спокойствие.

— Папа, — я обхватила колени руками и твёрдо посмотрела ему в глаза. — Ты находишься в нашем времени уже довольно долго. Скажи мне, где ты живёшь?

Я поняла, что подобного вопроса он не ожидал. Лицо начал заливать пунцовый румянец, и на его фоне шрам на щеке проступил особенно жутко.

— Где придётся, — отрывисто бросил он. — Обычно я стараюсь ночевать дома. Ты же знаешь, для меня — не проблема переместиться в своё время, когда захочу.

Я судорожно кивнула.

— Но иногда на это просто не хватает сил. Поверь, частые перемещения во времени отнимают слишком много энергии. И мне ничего не остаётся, как ехать в какую-нибудь гостиницу.

— Ты что, ночуешь в разных?

— Ну, я бы не сказал. Возраст, дорогая, довольно упрямая вещь. Привыкаешь к чему-то одному, более или менее постоянному.

Он немного помолчал и пристально посмотрел на меня.

— На въезде в город есть неплохой отель. Поэтому, если что-то не срастается, я еду туда.

— Как называется улица, на которой он расположен?

— Святого Лаврентия, — он удивлённо поднял брови. — Но зачем тебе это?

— Надо, — я упрямо мотнула головой. — Теперь следующий вопрос. Там, в будущем, в том времени, в котором ты живёшь, в котором мы жили… живём… как называется улица, на которой стоит ТВОЙ дом?

— Я не понимаю смысла этих вопросов! — румянец на щеках отца обозначился ещё сильнее.

— Ты не ответил! — жёстко оборвала я.

— Там нет улицы, — он устало прикрыл глаза. — Наш дом находится за городом.

— Ты говорил мне, что я жила за городом вместе со своим мужем!

— Совершенно верно. И этот, уже ваш дом был когда-то расположен недалеко от нашего. Я имею в виду от того места, где его потом построят.

— Значит, там тоже нет улицы?

— Нет, — растерянно произнёс он.

— Хорошо. А где ты жил с моей матерью?

— Все в том же загородном доме. Я построил его ещё до того, как мы с ней познакомились.

— Тогда, может быть, ты мне расскажешь, что это был за дом, который находился на улице Звезды?

Наверное, если бы в этот момент в палате появилось привидение, его бы появление произвело на отца не такой эффект, как мои слова. Румянец на щеках моментально исчез, на смену ему выступила мертвенная бледность.

— С чего ты взяла… — прошептал он. — Откуда ты, это…

— Вспомнила! — перебила я. — Представляешь, я всё-таки это вспомнила! И теперь я хочу кое-что услышать от тебя!

— Но…

— Никаких «но», папа! Каким бы страшным и горьким это ни было, ты должен мне рассказать.

Впоследствии я поняла, что, произнеся эти слова, я совершила большую ошибку. Но это произошло потом. А сейчас я внимательно наблюдала за ним и видела, как цвет его лица меняется на глазах.

— Ты не МОГЛА этого вспомнить, — спокойно произнёс он. — Потому что НИКАКОЙ улицы Звезды просто НИКОГДА и НИГДЕ не существовало.

3 сентября

Анализируя вчерашний день, я постоянно ругаю себя за несообразительность и проклинаю за несдержанность. Несомненно, в названии увиденной во сне улицы крылась тайна, и я находилась от неё в двух шагах. Но неправильно поставленный вопрос дал моему отцу передышку для того, чтобы взять себя в руки. А потом, сколько я ни старалась вернуться к этой теме, он всякий раз умело отводил разговор в сторону, мотивируя, что мне все это привиделось во сне.

В итоге я посчитала, что вчерашний день прожит зря. Правда, одно всё-таки утешало — в пылу разговора я совершенно забыла про муравьев и, как выяснилось впоследствии, они тоже забыли про меня. Получилось это само собой или мне всё-таки удалось с ними справиться, я так и не поняла.

К сожалению, я не узнала ничего нового об этой злосчастной улице Звезды. Я хотела поверить своему отцу, но не могла — слишком явным было моё видение. Выходит он умышленно это скрывает.

Почему?

Серое осеннее утро тянулось и тянулось. Даже Полли, появившаяся как обычно, не смогла внести в него разнообразия. На её вопросы я отвечала так вяло, что, в конце концов, она была вынуждена уйти.

Оставшись одна, я подошла к окну. Погода сегодня была сухая, но хмурая, деревья почти потеряли листву, их голые ветви напоминали скрюченные паучьи лапы. Одно такое дерево росло довольно близко от окна, и с каждым порывом ветра его сучья стучались в стекло. И каждый раз меня невольно посещала мысль, что это некий злой демон тянет ко мне омертвевшие высохшие пальцы.

«Всё время так, — тоскливо подумала я. — Кто-то постоянно хочет за мной прийти».

Почему я так подумала?

В тот момент я не знала. Просто почувствовала, что в глубине сознания появился маленький просвет, который натолкнул меня на подобные воспоминания. Оно появилось не в образе мысли, но в виде картинки.

Я увидела большую равнину, покрытую серой высохшей травой, сама же я находилась меж истощённых кривых деревьев, похожих на большие зубы неведомого чудовища. Я бродила среди них, прикасалась к перекошенным стволам, гладила потрескавшуюся шершавую кору. И знала, что мой дом находится неподалёку. Я — ужасная трусиха и никогда бы не решилась забрести в такую глушь одна, находясь она так далеко. К тому же эти избитые временем и измученные непогодой деревья показались мне родными.

Где же это могло быть? Уж никак не на улице Звезды, там мой дом окружала буйная растительность. Значит, эти деревья находились рядом с нашим загородным особняком.

Николас! Каким он был в моей жизни? Любила ли я его когда-нибудь? Папа рассказывал, что он постоянно дарил мне цветы, значит, он меня любил. Наверное, и я отвечала ему тем же, мне кажется, я не смогла бы жить с нелюбимым человеком.

Кстати, почему вчера не было Полли?

От этой мысли мне стало не по себе. Как я могла не заметить такое? Неужели появление отца и отсутствие сиделки как-то связаны?

Я машинально начала чертить пальцем на запотевшем стекле.

Нужно сосредоточиться.

Постарайся взять себя в руки, Джина, попробуй хотя бы ненадолго привести мысли в порядок!

Итак, вместо Полли в палату вошёл мой отец. Да, я ещё не видела входящего и поздоровалась с сиделкой! А потом? Потом состоялся небольшой разговор, как будто ни о чём, и после него память вновь вернулась ко мне на короткое время. Словно я просматривала свои ранние фотографии. И тот снимок моей свадьбы, на нем я так удачно вышла! Платье было такое красивое… Но вот жених… Опять, как назло, я не видела его лица!

Почему-то перед глазами все время стоит отец. Почему? Вполне логичное объяснение — именно он постоянно находится рядом…

Нет, всё не то…

Такие ассоциации вовсе не потому, что он сидел напротив меня. Что-то было ещё, такое, что временно вернуло мне память! Когда это произошло? Похоже, как раз во время нашего короткого разговора…

Я негромко застонала и стиснула зубы. Мой палец устал выводить на стекле замысловатые закорючки, опустился ниже и начал рисовать что-то другое, уже более неторопливо.

Почему, ну почему я увидела эти фотографии? Что мог отец мне такого сказать? Или он что-нибудь сделал?

Стоп!

Я почувствовала, как напряглись все мышцы. Я почувствовала, как по телу пробежала волнительная дрожь. Я почувствовала, как губы отца прикасаются к уголку моего рта.

Этот поцелуй не был поцелуем мужчины, который был мне отцом.

Этот поцелуй не был поцелуем человека, который любил меня, как дочь.

Этот поцелуй был поцелуем влюблённого.

Я так испугалась, что опустила голову и потёрла пальцами виски. Взгляд переместился вниз и упёрся в каракули, которые мой палец старательно выводил все это время. Сверху шла полнейшая неразбериха, в основном, непропорциональные геометрические фигуры, которые тут же перечёркивались линией, продолжающей орнамент.

А вот ниже… Ниже аккуратно и отчётливо, почти, что каллиграфическим почерком было выведено женское имя.

Дженни.

3 сентября. Вечер

Утреннее происшествие, настолько выбило меня из колеи, что я даже не сразу смогла записать его в дневник. Почему мой палец вывел на стекле именно это имя, я так и не поняла. Да, собственно говоря, не особо и пыталась. Внимание было сконцентрировано на другом — я, наконец-то осмыслила, что отец, пусть украдкой, но всё же меня поцеловал. Не вычислила путём логических умозаключений, а именно осмыслила. Женщина, в основном, чувствует сердцем и делает свои выводы в соответствии с пережитыми эмоциями. Пусть, не всегда верно, но по-другому она не умеет.

Зачем папа это сделал?

Какую игру он ведёт?

И чем она закончится?

Бурное, измученное постоянной битвой с муравьями воображение, уже начало рисовать мрачные гротескные картины, но…

Замок, по обыкновению, щёлкнул, и первое, что я почувствовала прежде, чем обернулась, был запах. Точнее, не запах… Аромат. Лёгкий, изящный, будоражащий душу, пахнущий весенними цветущими яблонями.

За мгновение до того, как обернуться, я поняла, что этот запах относится к разряду лучших и благоухать им может лишь один человек.

Мой отец.

Он подошёл ко мне большими размеренными шагами и наклонился, чтобы поцеловать, но я заметила, что сделал он это неловко. Приблизив губы к моей щеке, он немного отстранился, потом вновь повторил попытку, отвёл голову и, наконец, где-то в области виска, я почувствовала сухое и короткое прикосновение губ.

Я внимательно на него посмотрела, и он, не выдержав моего взгляда, опустил глаза. Возможно, понял, о чём я думаю.

Тяжело вздохнув, он развёл руки в стороны, и я увидела небольшую красивую коробку.

— Вчера я был немного груб, — тихо сказал он. — Теперь хочу попросить прощения.

— Все нормально, папа, — прошептала я.

— Нет, не нормально. Знаешь, за последние дни я извинялся перед тобой столько раз, сколько не приходилось за всю предыдущую жизнь.

— Папа, — я положила ему руки на плечи и твёрдо посмотрела в глаза. — Не надо себя ни в чем укорять, мы находимся не в той ситуации, чтобы в чём-то обвинять друг друга. Мы измотаны и наши нервы на пределе. Ты измучен тем, что долго искал меня, я — что долго тебя ждала. Тем более, с приближением этого злополучного консилиума наши нервные окончания обнажаются все сильнее. Словно кто-то слой за слоем снимает кожный покров. Мы слишком обострённо на всё реагируем. Я думаю, это — поправимо, мы любим друг друга и во имя нашей любви должны относиться друг к другу с пониманием и терпением…

Он медленно поднял глаза и приобнял меня за талию. Я снова невольно вздрогнула, но вовремя сумела с собой совладать и не отвела взгляд. Картонная коробка мягко упёрлась в бок.

— Кстати, — я улыбнулась и невольно обняла его за шею, сцепив руки на затылке. — Ты сегодня источаешь удивительный аромат. Как называется твой парфюм?

— Бертюжар, — его губы тоже растянулись в улыбке, но глаза оставались серьёзными. — Тебе нравится?

— Очень! — честно призналась я. — Ты раньше часто пользовался этой водой?

— Я бы не сказал, — его глаза по-прежнему смотрели на меня в упор, и взгляд продолжал холодеть. — В основном я употреблял эту воду, когда просила ты.

— Бертюжар, — задумчиво сказала я. — Какое красивое название! Эта фирма выпускает только мужские одеколоны?

— Нет, — холод его глаз сделался замогильным. — Ассортимент её продукции весьма разнообразен. В основном, она специализируется на производстве женских духов.

— Если духи имеют такой же запах, то они мне уже нравятся! — воскликнула я. — У меня, наверное, тоже такие были?

— Безусловно, — его губы растянулись в улыбке настолько, что начали дрожать, а глаза окончательно превратились в осколки ледяной космической бездны. — У тебя были ТАКИЕ духи. ТОЧНО ТАКИЕ ЖЕ, как и МОЯ туалетная вода!

— А кто мне их подарил? — пытливо спросила я.

Очевидно, что к подобному вопросу он был не готов, поэтому слегка растерялся.

— Что-то не так? — я смущённо улыбнулась.

— Нет-нет, — пробормотал он. — Всё в порядке. Просто у меня внезапно заболела голова…

— Так кто же их мне покупал? — я сделала вид, что не расслышала последних слов. — Неужели я сама?

— Ну что ты, Джина, — глаза чуточку потеплели. — Конечно, нет. Какая уважающая себя женщина будет сама покупать духи? Тебе дарил их я…

— А муж? — я старалась не отводить глаз и продолжала смотреть на него.

— Муж мне их покупал? Николас?

— Нет! — тёплые искорки в глазах вновь начали принимать форму сосулек. — Он тебе таких духов не дарил.

В его голосе появились гневные нотки.

— Он НИКОГДА не дарил тебе этих духов!

— Почему?

Сосульки вновь почувствовали приближение весны.

— Потому что у него НЕ БЫЛО ТАКОЙ ВОЗМОЖНОСТИ. В этом времени подобные духи не выпускают.

— Их будут производить позже?

— Да. Впервые они попались мне на глаза в тот день, когда я познакомился с твоей матерью.

— Понятно. Тогда ЧТО дарил мне мой муж?

— Только цветы. И, в основном, это были цветы к сентябрю.

3 сентября. Ещё более поздний вечер

В своих записях я вновь была вынуждена прерваться, потому, как ужасно разболелась голова. Почему меня так взволновало упоминание о цветах к сентябрю?

Неужели разгадка кроется в моем дне рождения?

Ответов я не нашла. Мне ничего не оставалось, как продолжить описание событий сегодняшнего дня.

Итак, я узнала, что духи дарил мне отец. Что в этом было плохого, не знаю, но всё равно, эта новость оставила неприятный осадок в душе.

— Папа, — я всё ещё пыталась смотреть ему в глаза, хотя чувствовала, что долго не продержусь. — Меня все время гложет мысль, что ты недолюбливал Николаса. Это на самом деле так?

Лёд в глазах опять начал таять.

Он тяжело вздохнул и отвёл взгляд.

— Наверное, да.

— Почему?

— Сам не знаю. Скорее всего, проклятая ревность. Я ведь тебе уже говорил, что после смерти матери ты осталась единственной женщиной, которую я любил…

— Но если ты меня действительно любил, значит, желал добра? И если я жила в счастливом браке, то и ты должен был чувствовать себя счастливым!

Он вновь посмотрел на меня.

Лёд в глазах полностью исчез.

— Я все понимаю, дорогая, — тихий голос вновь напомнил шелест песка в пустыне. — И всегда понимал. Но что я мог поделать, если я И В САМОМ ДЕЛЕ тебя любил?

Где-то в глубине души я ощутила нежный, сладостный трепет.

— Но ведь то была другая, отеческая любовь! — мои глаза широко распахнулись.

Его руки сильно сжали талию.

— И это я тоже понимал. Но ничего не мог с собой поделать. Ты слишком сильно напоминала её…

Его правая рука скользнула вверх по спине. Я непроизвольно обняла его крепче.

— Бедная моя девочка… — шелест песка закружил меня в вихре песчаных волн и понёс далеко-далеко. — Я всю жизнь хотел, чтобы ты была счастлива…

Я растворилась в налившихся мягким светом глазах. Губы отца оказались так близко, что я ощутила его жаркое дыхание всем телом, а песчаный вихрь продолжал кружить меня и растворять в одурманивающем аромате туалетной воды «Бертюжар». Я почувствовала, что мои губы слегка приоткрылись, и вырвавшееся из них дыхание слилось с дыханием отца воедино. Руки ещё сильнее обвили его шею, неумолимо приближая голову.

Хотела ли я всего этого в тот момент?

Даже не знаю.

Впрочем, сейчас это уже не имеет значения…

За считанные дюймы до моих его губы остановились.

— Милая моя, — я уже купалась в океане вихрящегося песка. — Подожди немного. Я ведь совсем забыл, что у меня для тебя есть подарок.

Он слегка отстранил меня и показал коробку, которую принёс с собой.

— Что это? — мой голос тоже стал похож на песок пустыни, и теперь гряда его барханов переплелась с грядой моего отца.

— Это — чтобы ты всегда была красивой. Косметический набор «Буржуа». Твой любимый бренд.

— Ты и это знаешь? — невольно улыбнулась я.

— Я знаю всё.

Его губы опять оказались так близко, что я уже не смогла совладать с собой. Слишком велико было искушение, слишком манило предчувствие поцелуя.

— Спасибо, — как можно тише прошептала я.

Наши губы соприкоснулись.

Все, что я успела ощутить прежде, чем стала одной из песчаных дюн — это стремительный, перехватывающий дыхание взлёт, неописуемое райское блаженство и необычайную лёгкость. Не только во всём теле, но и в душе, в моём измученном, истерзанном переживаниями сердце.

Вихрь всколыхнул барханы, взметнул их в воздух, закружил и унёс ввысь, растворив в бездонном прозрачном небе.

— Прости меня, дочка, — неожиданно раздался растерянный отцовский голос. — Я не должен так поступать…

Песчаный поток окончательно растаял в небе. Мне стало ужасно обидно, только я не поняла, почему.

— Не плачь, моя девочка, — ладонь отца прикоснулась к моей щеке и нежно погладила. — Обещаю, всё будет хорошо.

— Что это было, папа? — произнесла я срывающимся голосом.

— Это была моя самая большая ошибка. Прости меня. Надеюсь, в последний раз…

Он поцеловал меня в щеку, быстро развернулся и вышел. А я, оставшись одна, наконец, дала волю слезам. Я не могла поступить иначе, я знала, что нужно выплакаться, и тогда станет гораздо легче.

Слезы градом бежали по щекам. Они капали на губы, но я не чувствовала их вкуса. Вместо него я по-прежнему ощущала привкус песчаного ветра и запах бездонного голубого неба.

А ещё я подумала о том, почему утром моя рука непроизвольно вывела на стекле имя моей матери.

4 сентября

Предыдущей ночью я долго не могла заснуть, поэтому Полли дала мне две таблетки снотворного. Как ни странно, оно тоже не помогло. Пришлось вызвать её снова, чтобы сделать сонный укол.

После него я заснула сразу. И сон, который я увидела, был настолько ярким и запоминающимся, что я не смогла его не описать.

Мне приснилась большая серая равнина, на которой стоял тот загородный дом, где мы жили с мужем. То, что это был именно наш особняк, я знала точно.

Довольно симпатичное строение. Только окружающий ландшафт слишком уныл и мрачен. Все его украшение — несколько тощих кривых деревьев, которые сбились в небольшую кучку неподалёку. Теперь я, наконец, поняла, где они находятся, и где я бродила в мыслях накануне днём.

Мне показалось, что за одним из деревьев кто-то прячется. По крайней мере, ветер над безжизненной равниной донёс до меня лёгкий, приятный запах. Я сразу узнала его. Нежный аромат духов «Бертюжар».

Ветер дунул ещё раз, за деревом что-то мелькнуло. Я пригляделась — это был кусочек ткани, скорее всего плательной — голубой, в крупный чёрный горошек. Теперь у меня не оставалось сомнений — за деревом притаилась женщина, скорее всего, опять же я. Что ж, тем интереснее будет наблюдать за собой со стороны.

Почему я так решила? Наверное, потому, что у меня когда-то тоже было такое платье, сейчас я отчётливо вспомнила. Правда, покупали мне его давно, в последнее время я его вообще не видела, но, опять же, специально и не искала… Покупала его мне моя мама…. Но я совершенно не помню её лица!

Как странно, что Память вернулась ко мне именно ночью! Порой казалось, что это не сон, я и в самом деле вспоминаю, я вижу все наяву!

Неожиданно сзади хлопнула дверь, и я невольно обернулась. В сторону рощи неторопливо направлялся человек.

Мужчина.

Расстояние между нами было небольшим, но я не видела его лица. Не могла рассмотреть. И вновь не понимала, почему?

Мужчина медленно шагал по серой, выжженной солнцем траве. Поначалу я чувствовала себя неловко — стоило ему повернуть голову, и он бы меня заметил. Что бы я ему тогда сказала? Я представила эту сцену и почувствовала, как рот разъезжается до ушей. В душу вошло непонятное, тревожное чувство.

Мужчина подошёл ближе. И тут я, наконец, поняла, что меня беспокоило. Это было странной абсурдной вещью, которая не укладывалась в сознании. Меня поразила его голова. Она была повёрнута ко мне затылком. Я смотрела на него со стороны, но видела не профиль, а именно затылок. Такого быть не могло…

Теперь я знала, что он меня не заметит — на затылке не бывает глаз. Неловкость отпустила, но чувство тревоги осталось. Я поняла, что это и есть мой муж.

Скорее всего, мне никогда не суждено увидеть его лица…

Сколько раз он приходил ко мне во снах и воспоминаниях! Но его облик до сих пор остаётся неизвестным…

Мужчина прошёл мимо, я ещё раз окинула его взглядом. Высокий, плотный, волосы начали седеть. Кого он мне напоминает?

Ощущение беспокойства усилилось, даже во сне я почувствовала, как заныли височные кости. Я машинально подняла руки и потёрла голову. Нет, я опять надумала лишнего. Конечно, он напоминает мне только собственного мужа — его образ до сих пор живёт где-то в подсознании.

Мужчина подошёл к деревьям и остановился. Кусочек голубой ткани мелькнул ещё раз, исчез, а потом из-за дерева вышла молоденькая девушка. И тут я почувствовала, как у меня задрожали колени.

Это была и я, и не я.

Внешне мы практически не отличались, только она была намного моложе и, естественно, симпатичнее.

Кто же ты, моя миловидная двойняшка?

«Ещё один обрывок воспоминаний, — пронеслось в голове. — Мне снится то, что происходило несколько лет назад…».

Девушка сделала несколько шагов по направлению к мужчине и остановилась. Теперь они стояли рядом, совсем близко — мне показалось, что сейчас они обнимут друг друга…

Девушка положила руки мужчине на плечи, он приобнял её за талию. Она лучезарно улыбнулась, подняла голову, выжидающе посмотрела ему в глаза, и в тот момент… я ослепла… Словно на голову накинули плотную чёрную ткань, потому что все исчезло одновременно. Я судорожно дёрнулась и в страхе оглянулась. Позади — такая же непроглядная тьма.

Мои губы приоткрылись, из груди вырвался протяжный стон.

В следующий момент я поняла, что уже не стою, а лежу. Появилось ощущение, будто что-то мягкое, упругое и живое бьётся подо мной. Решив, что сейчас оно меня сбросит, я попыталась его ухватить. Руки встретили пустоту, но какая-то неведомая сила уже переворачивала меня на живот, заставляла подтягивать колени к подбородку и давила на шею так сильно, что, казалось, хрустнут позвонки.

Перед глазами вспыхнули красные круги. Маленькие огненные спиральки, вращаясь внутри себя, быстро увеличивались в диаметре и заполняли собой окружающее пространство.

«Колеса… — мелькнула мысль. — Колеса смерти…. Наверное, она так близко, что послала своих гонцов…».

Невидимый железный скребок царапнул и потянул внутренности наружу. Очевидно, кишечник никак не хотел появляться на свет, поэтому он дёрнул так, что моё тело чуть не разорвалось пополам. Руки и ноги стали ватными и почти ничего не ощущали, впрочем, я их тоже. Кишечнике бьющимся в агонии пищеводом хотели оторваться от позвоночника, но никак не могли этого сделать. Невидимка тянул за пищевод спереди, а железный скребок напирал сзади.

Я зажмурилась, и боль постепенно ушла. Открыв глаза, я увидела, что стою на четвереньках посреди большого тёмно-красного коридора. Настолько длинного, что его конец терялся в багряной тьме. Повинуясь внезапно нахлынувшему ощущению, я поползла вперёд, словно собака, которую тащат за поводок. Скорее всего, именно в конце коридора находится моя долгожданная конура. И, может быть, там я, наконец, обрету покой.

На стенах висели картины, но мне не удалось разглядеть, что на них нарисовано. Очертания фигур и лиц терялись в пурпурной, трепещущей дымке.

«Это — сцены из моей прошлой жизни! — внезапно догадалась я. — Только сейчас мне уже нет до них дела. Какая разница, что с тобой происходило, если тебя ведут на бойню, словно бессловесную тварь?».

Но всё равно, было бы неплохо взглянуть…

Похоже, тот, кто всё это затеял, угадал мои мысли. Я почувствовала, как натянутый пищевод ослаб, и скребок, наконец, перестал хозяйничать у меня внутри. Я остановилась, немного отдышалась и медленно поднялась на ноги.

В коридоре было жарко. Я ощутила это, когда окончательно выпрямилась, потому как тяжёлые, крупные капли сразу потекли по лицу и спине. Все ещё не веря, что невидимка меня отпустил, я опасливо подняла правую руку и размазала пот по щеке.

Алое марево слабо подрагивало, от этого казалось, что по картинам пробегает лёгкая пенистая рябь. Не в силах преодолеть любопытство, я забыла об опасениях и подошла ближе.

Это были не картины, но фотографии.

На одной из них худощавый мужчина с тонкими, стреловидными усиками обнимал полную миловидную женщину. Оба улыбались и смотрели куда-то вдаль, поверх моей головы.

Они были сфотографированы на фоне чего-то большого и тёмного… Дом?

На втором фото женщина, уже одна, усадив на колени маленькую забавную девчушку, ласково придерживала её за плечи. Девочка показалась мне знакомой, но где раньше я могла её видеть, так и не вспомнила. На мгновение вспыхнула мысль, что она — моя дочь, но, вспыхнув, тут же погасла. Безусловно, папа бы об этом сказал. Да и женщина, что на фотографии, скорее всего, мать этой девочки и жена мужчины с усиками. Чем-то, кстати, она похожа на меня. По-моему глазами…

А мужчина похож…

На следующей фотографии забавная девчушка подросла, вытянулась и напомнила мне гадкого утёнка из сказки…

А на следующей вновь была малышом. Распахнув большие тёмные глаза, она недоуменно смотрела на окружающий мир и, казалось, не могла понять, как сюда попала.

К сожалению, когда ты вырастешь, то поймёшь это слишком хорошо…

Мой взгляд скользнул на очередное фото.

Гадкий утёнок подрос и начал превращаться в довольно симпатичного лебедя. Как же мне знакомо его лицо! Особенно глаза… Хотя, чему тут удивляться — они являются полной копией глаз той миловидной женщины, её матери.

Мама…

Но откуда я всё-таки знаю этого ребёнка? Эта девочка носит смешное платьице и умеет мило улыбаться. Причём, становится на удивление похожа на ту, более позднюю фотографию…. Как будто эти фотографии — близнецы, только девочки на них разного возраста… Господи, ну почему, почему у меня нет детей, ведь они — такие милые…

Что-то горячее и нестерпимо жгущее пронеслось внутри. Для чего я нахожусь в этом месте? Зачем я смотрю на фотографии, лица на которых кажутся мне знакомыми?

Почему?..

Додумать я не успела. Невидимка вновь схватил меня железной рукой. Не в силах произнести ни слова, я бросила на лицо девочки прощальный взгляд, силясь напоследок разгадать её тайну нахождения здесь. Рука дёрнула за поводок, я грохнулась на колени, но в полете успела разглядеть, что было изображено на последней картине.

Не фотографии, а именно картине.

Букет ярких красивых цветов.

«Наверное, сентябрьские», — глупо улыбаясь, подумала я.

А потом всё поглотила тьма.

5 сентября. Утро

Пробуждение было настолько тяжёлым, что я не хочу о нём вспоминать. Когда я пришла в себя, жутко болела голова, ужасно ныли височные кости и мелко дрожали пальцы правой руки. Полли сидела рядом и наблюдала за мной с печальным видом. Что-то не понравилось мне в этом взгляде, и я сразу смежила веки. И услышала тихий, бесконечно далёкий, словно не её голос:

— Бедная миссис Джина…

— Почему? — выдохнула я, не открывая глаз.

— То, что произошло вчера — ужасно… — голос совсем затух, словно язычок пламени, отбившийся от костра. — Я думала, мы не сумеем вас спасти…

— Консилиум… — судорожно сглотнула я. — Теперь мне не пройти эти проклятые тесты?

— Не знаю, — печаль с глухим стуком захлопнула дверь.

— Так что же всё-таки происходит? — я, наконец, открыла глаза. — В конце концов, вы можете объяснить, чем вызваны мои приступы?

— Нет…

— Тогда какого чёрта…, — я начала приподниматься на кровати, но внезапная слабость толкнула меня обратно. — Что со мной?

— Главный распорядился дать вам большую дозу успокоительного, — шёпотом сообщила Полли. — Вы вчера здесь такое вытворяли… Всю палату перевернули вверх дном…

— Чёрт! — в бессилии выругалась я. — Зачем вы постоянно пичкаете меня этой гадостью? Так я никогда не поправлюсь! Всё! Мне это надоело! Я требую, чтобы здесь немедленно появился мой отец!

— Каким образом? — ахнула Полли. — Я ведь даже не знаю, как с ним связаться…

— В таком случае, пойдите и узнайте! — гаркнула я. — Что вы тут передо мной комедию ломаете? Наверняка он оставил свои координаты! С таким отношением ко мне каждую минуту что-нибудь может случиться!

— Вряд ли, вряд ли… — запричитала женщина.

— Ну? — яростно вскрикнула я.

Полли аж подбросило. Впечатление было такое, словно под ней разорвалась хлопушка, и на какое-то мгновение мне стало весело. Но я быстро подавила в себе смех.

— Ещё раз крикнуть? — зловеще прошипела я.

Полли как ветром сдуло. Даже здесь было слышно, как цокали по ступенькам каблучки её стареньких, потёртых туфель.

«Какой сволочизм!» — поджав губы, подумала я.

Ощущение слабости усилилось. Эмоциональный взрыв унёс с собой последние силы. У меня закружилась голова, я почувствовала сильную тошноту, и глаза закрылись сами собой.

5 сентября. День

Сон, который я увидела, был настолько диким и кошмарным, что не поддавался никакому логическому объяснению. Снова мужчина, повернувшись ко мне спиной, убегает прочь. Но вдруг — останавливается и… неожиданно исчезает…

Я остаюсь в полной темноте и растерянно хлопаю глазами. Правда, и темнотой это не назовёшь — мглистая серая дымка, которая окутывает всё вокруг, похожа на прокисший молочный кисель. А потом мужчина появляется вновь.

Справа.

Я поднимаю руку, хочу до него дотронуться, он замирает, но тотчас же пропадает, причём крайне неторопливо. Так обычно проявляется фотография, только сейчас происходит обратный процесс. Затем я снова замечаю его, но уже чуть поодаль, и знаю, что не смогу до него дотянуться. От растерянности и беспомощности я кусаю губы и чувствую, как на глазах появляются слезы. Мужчина испаряется вновь, потом опять появляется, но я вижу его уже совсем в другом месте, совершенно с противоположной стороны.

Всё это происходит настолько медленно, что я успеваю заметить, как его фигура делится на несколько себе подобных, и они по очереди тают в воздухе.

Потом он возникает прямо передо мной, и опять спиной. Настолько близко, что я запросто могу протянуть руку и дотронуться до него. Но я уже не хочу. Объяснить почему, не могу, да и не пытаюсь — нет желания. Вместо этого хочется задать ему несколько вопросов.

— Это ты, Ник? — я удивляюсь, потому как чувствую, что губы плотно сжаты.

Голос звучит где-то внутри меня…

Его плечи вздрагивают.

— Почему ты не отвечаешь? — в моём внутреннем голосе появляются требовательные нотки.

Плечи слегка обмякают.

— Я думаю, что тебе сказать, — слышу я.

Самое непонятное — что он разговаривает моим же голосом.

«Да что это такое? — гневно думаю я. — Лица я не вижу, настоящего голоса не слышу! Будто кто-то специально препятствует!».

— Ник! — со злостью выкрикиваю я и чувствую, как что-то холодное сдавливает грудь. — Сейчас же перестань валять дурака! Я хочу знать, почему ты постоянно убегаешь? Почему ты не хочешь со мной поговорить?

— А о чем нам разговаривать? — мой голос становится настолько унылым и бесцветным, что я невольно вздрагиваю. — Ты же поставила на мне крест! Ты вычеркнула меня из своей жизни!

Чудеса! Я разговариваю сама с собой, причём, действительно получается диалог! Как мне ни тяжело, я стараюсь не обращать на это внимания.

— Кто тебе такое сказал? — мой голос становится похож на шипение гремучей змеи. — Из чего ты сделал эти выводы?

— Из твоего поведения, — теперь черным аспидом под сердцем сворачивается печаль. — Не скрою, порой я бывал не прав по отношению к тебе, но это вовсе не означает, что ты должна совершать подобное!

— Какое «подобное»? — подозрительно щурюсь я.

— Не прикидывайся, Дж… — моё имя произносится настолько невнятно и глухо, что я не могу его разобрать. — Сейчас я хочу лишь сказать, чтобы ты перестала валять дурака.

— Я не понимаю, о чём ты! — в отчаянии выкрикиваю я и сжимаю кулаки.

Напряжение становится настолько сильным, что в серой туманной дымке начинают появляться бледные разноцветные звёздочки.

Но я-то знаю, что эти звёздочки — у меня в глазах, так же, как и муравьи — глубоко в желудке…

— Объясни мне, пожалуйста! — мой крик срывается на визг. И тут же звучит шелестом медных струн рассохшейся арфы:

— Я не могу объяснить тебе то, что ты не можешь объяснить себе сама.

— Перестань меня мучить, — канючу я. — Я и правда, не знаю, в чём моя проблема…

— Твоя проблема в том, что ты не можешь вспомнить. Или просто не хочешь. Заставить себя вспомнить плохое гораздо сложнее, чем хорошее. Тем более, ты больна, девочка моя… Даже спиной я чувствую — у тебя жар.

— Это ты сделал меня такой! — в бессилии выкрикиваю я.

— Может быть, — соглашается мой голос. — Но, может быть, и нет. Я не скрываю и повторю ещё раз — временами я бывал несправедлив. Но я всегда тебя любил. Любил преданно и беззаветно, никогда не помышляя о ком-либо другом. И чего тебе не хватало, я не могу до сих пор понять. Наверное, всё было действительно слишком хорошо…

— Как же я могла сделать тебе что-нибудь плохое, если ты ко мне хорошо относился? — эхо вновь разносит мой визг по тёмным окрестностям. — Я что, сама себе враг?

— По-видимому, да. Я же говорю, что ты больна, Дж… — я опять не могу разобрать своего имени. — Мне очень не нравится, что у тебя такой сильный жар!

— Я любила тебя? — выдыхаю я.

— Не знаю. Скорее всего, нет. Обычно судят по конечному результату.

— Ну, ладно! — я чувствую, что начинаю задыхаться от внезапно вспыхнувшей ярости. — Относилась я к тебе хорошо? Иначе мы бы не смогли находиться вместе!

— Вот это и было странным. Знаешь, я также считал все эти годы. А потом понял, что ошибался. Впрочем, сейчас это уже не имеет значения, что сделано, то сделано. К тому же тебе нельзя волноваться. Дай, я потрогаю твой лоб, я чувствую, у тебя ОЧЕНЬ СИЛЬНЫЙ жар!

И тут происходит самое невероятное. Мужчина, который до этого все время стоял ко мне спиной, медленно поворачивается. Я непроизвольно закрываю глаза, чтобы потом широко распахнуть их и… наконец увидеть его лицо!

Но…

Когда я попыталась открыть глаза, у меня ничего не получилось. Точнее, глаза раскрылись, но теперь меня окружала действительно кромешная тьма. И в этом вязком, пахнущем опасностью мраке я ощутила, как чья-то тяжёлая и одновременно лёгкая ладонь нежно прикоснулась к моему лбу. Мне стало так хорошо, как не было уже давным-давно. Ощущение опасности исчезло. Но для полного счастья мне по-прежнему не хватало света.

5 сентября. Вечер

Я проснулась от прикосновения чьей-то ладони. Тьма отступила, в палате было светло. Надо мной склонился отец.

Он смотрел на меня усталым, внимательным взглядом, но я не увидела в нём сожаления. Казалось, он думал о чём-то другом.

— Как хорошо, что ты, наконец, пришёл, — тихо прошептала я и улыбнулась. — Я, наверное, проспала весь день?

Отец молча кивнул.

— Знаешь, — я посмотрела в потолок, — сейчас я чувствую себя ужасно одинокой. К тому же я видела такой дурной сон…

Тревожная складка залегла у него над бровями, он слегка покраснел.

— Что это был за сон?

— Я разговаривала со своим мужем, — рука отца все ещё лежавшая у меня на голове, вздрогнула. — Как всегда, его лица я не видела.

— Джина, — отец убрал руку, пододвинул стул и сел. — Мне всё время кажется…

Слова застряли у него в горле.

— Мне кажется…

— Что? — беспокойно спросила я. — Что тебе кажется?

— Неужели ты действительно ничего не помнишь? — ответил он вопросом на вопрос.

— Нет, — я опустила глаза.

— Порой мне думается, что ты меня обманываешь…

— Мне это ни к чему.

В разговоре возникла пауза. И, чем дольше она продолжалась, тем тяжелее и ощутимее становилась. Я чувствовала это сердцем.

— Папа, — я попыталась разрядить обстановку. — Ты меня в чём-то подозреваешь?

— Что ты! — в его глазах вспыхнул недовольный огонёк, но тут же погас.

— С чего ты взяла?

— Ты постоянно задаёшь один и тот же вопрос. И мне приходится давать один и тот же ответ. А что остаётся делать — ведь я действительно ничего не помню…

— Извини, — он смутился и отвёл взгляд в сторону. — Просто мне хочется верить, что все обстоит, не так плохо, как кажется…

— Что поделаешь, — я шмыгнула носом. — То, что существует, не исправишь. Думаешь, мне не хочется, чтобы Память вернулась? Ещё как хочется! Но она меня не слушается! Не желает подчиняться! Вот сейчас я опять видела мужа во сне, но так и не смогла разглядеть его лица!

Я почувствовала, как запылали щеки. Пальцы правой руки начали судорожно комкать простыню.

— Успокойся, Джина, — отец положил мне руки на плечи. — То, что ты помнишь свой сон — это уже хорошо. Значит, ещё не всё потеряно…. А что касается твоего прошлого… Поверь, со временем всё восстановится, особенно, когда ты сменишь обстановку. По крайней мере, у меня такое ощущение…

— Если бы это произошло на самом деле… — прошептала я и почувствовала, как волны воспоминаний о недавнем сне накрывают меня с головой.

— Папа! — неожиданно выкрикнула я, и он непроизвольно отшатнулся.

— Папа, — продолжила я уже более спокойным тоном и дотронулась до его руки. — Помоги мне, прошу тебя! Помоги мне вспомнить! Для меня это очень важно!

— Что вспомнить? — тревожно спросил он.

— Что я сделала плохого своему мужу? Чего мне не хватало в жизни? Почему он сделал вывод, будто ошибался во мне?

— Откуда ты это взяла? — пробормотал он. — Ты же только что говорила, что ничего не помнишь?

— Приснилось! — твёрдо заявила я. — Представь себе, мне всё это приснилось! Но я знаю, что так и было на самом деле! Я знаю, что любила его — того человека, которого тоже звали Николас! И чувствую, что не могла причинить ему боль просто так! Ты сам говорил мне, что я влюбилась, что я — однолюб! И рассказывал, как он дарил мне цветы! Особенно, цветы к сентябрю! Чёрт! Эта фраза постоянно вертится у меня на языке! Что означают эти цветы к сентябрю? Почему всё кружится вокруг них и неизменно к ним возвращается?

— Какой тайный смысл содержится в этих словах?

— Ты была его цветком к сентябрю! — неожиданно выпалил он.

— Что? — не поняла я. — Каким цветком к сентябрю? Ты можешь выражаться яснее?

Краска залила его лицо. Он приподнялся со стула.

— Куда? — истерически взвизгнула я. — Куда ты опять собрался? Папа, мне это определённо не нравится — как только разговор заходит о чём-нибудь важном, ты все время уходишь в сторону или убегаешь! Ты можешь хоть раз быть откровенным до конца?

— Джина, — я заметила, как начала подрагивать его нижняя губа. — Дочка, поверь, я и так откровенен с тобой практически во всем!

— Не ври мне! — я опять перешла на крик. — Я этого не вижу! У меня такое ощущение, что ты специально внушаешь мне обратное!

— Что обратное? — отшатнулся он.

— Да то! Ты постоянно говоришь, будто всё, что мне снится — это выдумка, этого никогда не было на самом деле! А я в этом не уверена! Где-то вот здесь, в глубине души, я знаю, что это — не сны, это память ко мне возвращается!

Я так сильно сжала его руку, что он вскочил на ноги и отдёрнул её.

— Дочка! — его глаза потемнели, а в голосе появился металлический тембр. — Я ещё раз повторяю — тебе нельзя волноваться! До консилиума остались считанные дни! Ты должна соблюдать режим и беречь нервную систему!

— Я никому ничего должна! А мою систему расшатываешь ты! Постоянно какие-то недомолвки, обрывки фраз, слова всё время повисают в воздухе! Когда всё это закончится?

— Восьмого сентября, — он начал пятиться к двери.

— Да я уже в это не верю! — я соскочила с кровати. — Как я смогу выдержать эти чёртовы тесты, если у меня постоянные встряски и приступы? Как я смогу выглядеть здоровой, если меня все время пичкают какой-то гадостью? Молчишь? Правильно! А что ты можешь на это сказать? Знаешь, почему ты молчишь? Потому что ты сам во всем виноват!

— Не смей меня обвинять! — неожиданно закричал он. — Не смей так говорить о родном отце!

— А ты не смей, так относится к своей дочери!

— Что я, по-твоему, делаю не так?

— А что ты делаешь так? Зачем ты подарил мне эту чёртову кошку? Ты даже этого не объяснил!

— Потому что в детстве ты любила… играть… такими игрушками…

— Ложь! Не верю я, что мне нравились подобные игрушки! Ты посмотри на выражение её морды! Это же сущий дьявол! А глаза? В них столько ненависти, что любой ребёнок может запросто сойти с ума!

Отца забила мелкая дрожь.

— Что, попала в точку? — злорадно выкрикнула я. — Зачем ты хотел, чтобы я стала сумасшедшей? Ты попробуй проанализировать всё то, что ты рассказывал за последние дни! Вообще ничего хорошего! Только одни тяжести, один неподъёмный груз! Может быть, ты намеренно это делаешь? Может быть, ты сумасшедший сам?

Отец сделал ещё один шаг и наткнулся на прикрытую дверь.

— Нет! — громко закричал он. — Я не сумасшедший! Я просто хотел тебе помочь!

— Не ври! — гневно прорычала я. — Когда ты смотрелся в зеркало последний раз? Твои глаза — это глаза маньяка! Ты — энергетический вампир, ты постоянно забираешь мою энергию! Посмотри, даже зубы у тебя стали длиннее!

— Перестань! — истошно завопил он. — Перестань, или я действительно сойду с ума! Ты не представляешь, ты не знаешь, что это такое! Ты никогда не чувствовала реального…

Он судорожно глотнул воздуха и шумно выдохнул:

— Одиночества!

— Одиночества? — меня подбросило в буквальном смысле слова. — И это ты, мой родной отец говоришь мне об одиночестве? Да ты что, совсем спятил? Проваляться целый год в этой убогой палате — это, по-твоему, не одиночество?

— Джина… — умоляюще произнёс он.

— А то, что я слышала сегодня ночью? Я отвергла любимого человека! Я сознательно выбрала одиночество! Почему?

— Я… — прошептал он. — Я… не знаю…

— Не смей больше говорить неправду! — одним прыжком я оказалась рядом и твёрдо посмотрела ему в глаза. — Я помню, я знаю, я любила этого человека и никогда бы его не предала! Понимаешь? Я любила своего мужа!

Дверь со стороны коридора толкнули, но она не подалась. Отец слишком сильно на неё навалился. Послышался стук.

— Не вздумай никого впускать! — прошипела я. — Не смей этого делать, пока не ответишь на все мои вопросы! Докажи, что ты — мужчина, а не трус!

Отец подхватил меня на руки и потащил обратно к кровати. Дверь распахнулась. На пороге появилась растерянная Полли и ещё несколько незнакомых людей в белых халатах.

— Пусти! — завизжала я и начала вырываться. — Немедленно отпусти меня! Трус, подлый, противный трус!

Я попыталась освободить какую-нибудь руку, но отец держал меня крепко. Люди уже обступили меня, серебряной ниткой блеснула игла шприца.

— Я ненавижу вас всех! — вырвалось у меня. — Вы хотите забрать моего единственного Ника! Вы все виноваты в том, что он погиб!

Игла вошла в тело, словно укус пчелы. Я резко дёрнулась, но тут же обмякла. Лекарство действовало быстро.

— Я любила его! — рыдания разорвали моё горло, и плач выплеснулся наружу. — Понимаете, я действительно любила его! А вы… это вы все у меня его отобрали! Я была его цветком к сентябрю!

Сознание затуманилось. В мглистой пепельной дымке появились две девочки, одна из которых помахала мне рукой.

«Привет!» — глупо улыбаясь, подумала я.

Моя голова опустилась на плечо отца, и глаза медленно закрылись.

«Это — мой Ник, — пронеслось в голове. — Он всегда был такой большой и сильный».

За секунду до того, как сознание окончательно ускользнуло, я увидела, как одна из девочек что-то произнесла. Что именно она сказала, я не услышала, но по движению губ поняла.

Это было женское имя.

Уже до боли знакомое.

Дженни.

6 сентября

Проснулась я довольно поздно. Ужасно болела голова, тело ныло, будто накануне меня заставили носить мешки с песком. Рядом сидела Полли и смотрела на меня с таким сожалением, что по телу пробежали мурашки.

— Вам сделали сильнодействующий укол, — вздохнула она. — Вчера у вас опять была истерика. Мы с вами вчетвером еле справились.

— Тесты мне не выдержать, — обречённо изрекла я и подняла руку, чтобы предупредить движение Полли. — Не надо меня успокаивать. Я вижу, что с каждым днём дела обстоят все хуже и хуже. Визиты отца вызывают однозначное нервное расстройство.

— Зря вы так, — сиделка махнула рукой. — Наоборот, он пытается вам помочь.

— Медвежья услуга, — ухмыльнулась я. — Кстати, где он?

— Он сегодня уже был, — глаза Полли забегали. — Вы ещё спали, он сказал, что зайдёт попозже.

— Мне кажется, он больше не придёт, — прошептала я. — Вчера я вела себя крайне агрессивно по отношению к нему.

— Да уж, — снова вздохнула сиделка.

— Ладно, — теперь я махнула рукой. — Что, сейчас жизнь остановилась что ли? Пора вставать и приводить себя в порядок.

— Это хорошо! — оживилась Полли. — Кушать хотите?

— Нет! — я выставила ладонь правой руки перед собой и отвела её вправо. — Даже думать об этом не могу!

Зайдя в туалетную комнату, я быстро закрыла дверь на задвижку, оперлась руками об умывальник и посмотрела в зеркало, которое повесили совсем недавно, кстати, по просьбе моего отца.

На меня глядела измождённого вида женщина с всклоченными волосами. Темные круги под глазами, лихорадочный блеск зрачков.

«Кто же я такая? — устало подумала я. — Женщина без имени, которую называют Джиной, но называет лишь один человек, и все полагаются на его слова… Женщина без мужа, потому что он погиб, но где и когда, никто не знает… Женщина без прошлого. И, скорее всего, без будущего…

В дверь постучали. Я сразу открыла кран с холодной водой.

— Миссис Джина! — послышался голос Полли. — Вы скоро? Ваш папа пришёл!

«Лёгок на помине», — улыбнулась я и промокнула лицо.

И поняла, что впервые за все время нашего общения не тороплюсь…

…Когда я вышла, отец скромно сидел на табурете возле кровати и задумчиво разглядывал мою постель. Заметив меня, он широко улыбнулся и поднялся навстречу. Но глаза все равно оставались невесёлыми.

— Девочка моя! — он крепко обнял меня. — Как ты себя чувствуешь? Что с тобой вчера приключилось?

Я знала, что эти слова не искренни. Поэтому легонько отстранила его, прошла мимо и уселась на кровать.

— Что случилось с Ником? — я посмотрела на него исподлобья. От этого вопроса он опешил.

— Я уже рассказывал…

— Ты не рассказывал, а просто сказал, — перебила я. — Это — две разные вещи! Я хочу знать подробности!

Он растерянно развёл руками.

— Подробностей нет, — голос прозвучал отчуждённо. — Твой муж погиб в автокатастрофе. Это все, что я могу сообщить.

— За что ты так его ненавидел? — прошептала я.

— Это не назовёшь ненавистью, Джина. Просто безразличие к человеку…

— Неправда, папа. Если бы он был тебе безразличен, ты б не говорил о нем в таком тоне.

Отец повернулся ко мне спиной, подошёл к окну и начал что-то рассматривать.

— Наверное, ты права, — наконец согласился он. — Скорее всего, это действительно была ненависть. Он отнял у меня самое дорогое.

Мы будем первыми, неожиданно вспомнилось мне.

— Но ведь не может отец жениться на собственной дочери! — заметила я.

— Не может, — согласился он. — Но я уже говорил тебе, что ты полностью заменила мне Дженни.

— А как же моя сестра? — я прикусила нижнюю губу.

Он резко обернулся.

— Какая сестра? — в его глазах появилось неподдельное изумление.

— Родная, — я упорно не отводила взгляд.

Он растеряно заморгал, потом медленно провёл ладонью по волосам, приглаживая их назад.

— У тебя не было сестры.

— Была, — я прищурила глаза. — Я точно знаю, что у меня была сестра.

— Нет, нет… — быстро забормотал он. — Джина, ты что-то путаешь. Ты всегда была у меня одна…

— У меня определённо была сестра, — твёрдо отрезала я.

— Ты что, это вспомнила?

— Да!

— Не-е-ет! — простонал он. — Нет и ещё тысячу раз нет! Ты не могла вспомнить, потому что этого не было!

— Было, папочка, — я презрительно посмотрела на него. — И ты это прекрасно знаешь. Я только не понимаю, какой смысл всё скрывать, тем более, обманывать меня!

— В чем я тебя обманул?

— В том, что я у тебя одна!

Отец густо покраснел, его дыхание сделалось тяжёлым, словно ему не хватало воздуха.

— Ты одна была моим цветком к сентябрю! — выдохнул он. — Ты и только ты!

Я обхватила колени руками и опёрлась о них подбородком.

— Вот видишь, папа! Оказывается, говорить правду не так уж и сложно. Теперь я начинаю кое-что понимать. Значит, ты утверждаешь, что никакой сестры у меня не было?

— Нет, — он опять растерянно заморгал.

— Может быть, и мужа тоже не было?

— Нет. То есть, да. То есть, раньше он был. Но… вот сейчас… его нет…

Мои глаза сузились до предела. Я поняла, что сейчас — самое время нанести решающий удар.

— Так, может, это ты виноват в его гибели? — выпалила я. — Может, это ты сделал так, что он погиб в автокатастрофе?

В противоположность моим щёлочкам, его глаза широко раскрылись.

— Нет! — теперь он побледнел. — Нет…

— Детектив говорил мне, что все было подстроено специально, — продолжала я. — Автомобиль был полностью лишён тормозов. Тем более, что это был не мой автомобиль. Тот был синего цвета, а моя машина — зелёная. Так?

— Ты все помнишь? — отшатнулся он. — Джина, зачем ты обманывала меня всё это время?

— Куда ты дел тело Ника? — вопрос прозвучал в тишине палаты громовым раскатом.

Плечи отца опустились, голова поникла.

— Я не убивал его.

— Я тебе не верю.

Он бросился к моей кровати и упал на колени. Схватил мою руку, нежно прижал к щеке. Он был бледен, очень бледен. Только ужасный шрам пылал багряным цветом заката на белой коже.

«Цветок к сентябрю», — машинально подумала я.

— Папа, пожалуйста, не надо, — я осторожно высвободила руку. — Сегодня не стоит проявлять излишнюю нежность. Это меня лишний раз расстроит, а послезавтра — уже консилиум, мне необходимо быть в форме. Ты обещал со мной погулять.

Он часто закивал, глаза заблестели.

— Поэтому сегодня просто ничего не надо, — я удивилась своему спокойствию. — Лучше всё обдумать и сделать соответствующие выводы.

Я попыталась улыбнуться, но улыбки не получилось.

— Ты что… хочешь… чтобы я… ушёл? — прошептал отец.

— Наверное, да, — кивнула я. — Сейчас нам желательно отдохнуть друг от друга. А что остаётся делать? Правды ты все равно не скажешь, по крайней мере, сегодня. Давай подождём до завтра. И потом, какое значение имеет продолжительность нынешней встречи, если впереди у нас целая вечность?

Он судорожно сглотнул и шмыгнул носом.

— Дело твоё, — голос прозвучал официально и сухо.

— Моё, — вздохнув, согласилась я.

Он медленно поднялся с колен, опустил голову и направился к выходу. Я посмотрела ему вслед и в этот момент подумала, что фигуру именно этого человека я и видела в своём сне. А ещё я подумала, что, уходя сейчас, он, возможно, уходит навсегда.

Подойдя к двери, он взялся за ручку, обернулся и грустно взглянул на меня.

— На дворе — сентябрь, — тихо произнёс он. — Осень окончательно вступает в свои права, вода в реках и озёрах становится мутной, и рыба уходит в глубину. Мне кажется, что и мы сейчас тоже уходим в глубину, подальше друг от друга. Дай Бог, чтобы это было лишь на время!

— До завтра, — на удивление цинично уточнила я.

— Да… — он ещё раз сглотнул. — Дженни…

— Меня зовут Джина, — поправила я.

— Разреши мне тебя называть так хотя бы сегодня. Это для меня очень важно…

Его голос дрогнул, и я почувствовала, как задрожали колени.

— Дженни, — в его глазах появились слезы. — Я хочу на прощание задать тебе ещё один вопрос. — Можно?

Я поняла, что сейчас не смогу произнести ни слова и лишь коротко кивнула в ответ.

— Дженни, — улыбка скользнула по его лицу, но она была унылой и тусклой. — Можно хотя бы сегодня ты будешь моим цветком к сентябрю?

— Сентябрь уже наступил, — ехидно заметила я.

— Я знаю, — он шумно вздохнул. Было заметно, что слова давались ему с трудом. — Но ты не ответила на мой вопрос…

Неожиданно мне стало тяжело. Весь цинизм моментально куда-то улетучился.

— Да, можно, — с трудом разлепив губы, выдохнула я.

— Я хочу, чтобы ты это запомнила. И, чтоб когда в следующий раз наступал сентябрь, ты знала, что являешься к нему цветком.

— Хорошо, — я опустила глаза.

И он ушёл.

Ушёл в печальный и терпкий, словно дым осенних костров, окружающий мир, который был мне теперь известен, но не был доступен. Я знала, что он уходит навсегда. Знала и ничего не могла с этим поделать.

Потому что в первый раз за все время пребывания в клинике я реально почувствовала, как мой разум начал медленно меня покидать.

7 сентября

За всю ночь я практически не сомкнула глаз. Я передумала обо всем, но ни к чему конкретному так и не пришла. Потому как не имела твёрдой уверенности, что все мои видения — это фрагменты периодически возвращающейся Памяти.

Безусловно, отец меня любил. И он меня досконально знал. Так может знать только человек, который действительно любит.

Он угостил меня маринованными огурцами, и они мне понравились. Он привёз мне зелёных яблок, и я была от них без ума. Он знал всё, даже мои гастрономические пристрастия.

Он подарил мне красивое кольцо, и оно пришлось мне по душе. Более того — оно мне идеально подошло. Отец никогда не спрашивал у меня размер безымянного пальца. Значит, он покупал мне драгоценности и раньше.

Он пришёл ко мне, благоухающий ароматом туалетной воды «Бертюжар», и мне понравился этот запах. Он сделал это намеренно, потому что когда-то у меня были такие же духи. Следовательно, покупал их мне именно он.

Так может ли человек знать так много тайных граней, доставляющих радость и удовольствие другому и при этом не желать ему добра и не любить его? Думаю, нет.

Но, с другой стороны, куда всё-таки исчез мой муж? Ведь на месте аварии меня обнаружили одну и не в своей машине. Хотя, может быть, я просто вообразила, что у меня был автомобиль зелёного цвета.

Отец подарил мне красивую чёрную кошку. Правда, немного злобного вида. Но как знать, вдруг в детстве у меня действительно была склонность к игрушкам подобного рода?

Я думаю, что у меня была родная сестра, но отец утверждает, что её не было. Лжёт он или говорит правду? Как знать… все мои доказательства опять составляют лишь непонятные видения, так сказать, полусон-полуявь…

И жила ли я когда-нибудь на улице Звезды? Был ли там у меня свой дом? А дом на краю горного обрыва? И кто ещё жил в этих домах помимо меня?

Мужчина.

Мужчина, который был моим мужем.

Мужчина, который со спины очень похож на моего отца.

В общем, когда наступило утро, я так для себя ничего и не решила. И, когда появилась Полли, я не могла не поделиться с ней своими размышлениями.

7 сентября. Вечер

День прошёл впустую — отец так и не появился. Я, конечно, не особо и надеялась, но в глубине души все равно ждала. Под вечер заглянула Полли, принесла два стакана чая, а я вспомнила, что в тумбочке лежит небольшая коробка конфет.

С коньяком.

Напитком, который я пробовала год назад, и буду пробовать через тысячу лет.

Надкусив конфету, я ещё раз убедилась, что отец на самом деле досконально знал мои вкусы. Впрочем, как и всё остальное.

— Не отчаивайтесь так, — попыталась успокоить меня Полли. — Вполне вероятно, что у него неотложные дела. Конфеты, кстати, замечательные. Я пробовала такие только раз, потому что они жутко дорогие.

Я грустно улыбнулась.

— Ваш отец — замечательный человек, — сиделка снова потянулась к коробке. — Посмотрите, он для вас ничего не жалеет.

Перехватив мой взгляд, она осеклась и осторожно спросила:

— Ничего, если я возьму ещё одну?

— Берите, — усмехнулась я. — Можете, кстати, забрать всю коробку. Я больше не хочу.

— Зря вы так, — вздохнула Полли. — Не стоит себя изводить — завтра уже консилиум. Вы должны получить положительное заключение и навсегда покинуть эти стены.

— Хорошо, если так, — я отвернулась к окну.

На улице сгустились сиреневые сентябрьские сумерки.

— Только боюсь, что завтра все тесты дадут отрицательный результат. Тогда проще будет повеситься.

— Что вы такое говорите, миссис Джина! — Полли так взмахнула руками, что я услышала, как чай выплеснулся из стакана. — О каком повешении может идти речь? Даже думать об этом не смейте! Я считаю, что у вас завтра всё будет хорошо!

— Не уверена, — я закусила губу.

— Перестаньте! — сиделка в сердцах поставила стакан на тумбочку. — Я предлагаю сейчас же сменить тему разговора! Вы вся пронизаны пессимизмом и унынием, поэтом о завтрашнем дне — больше ни слова!

— Если бы здесь был мой папа… — прошептала я.

— Понимаю, — Полли сочувственно согласилась. — Может, он всё-таки ещё подойдёт — время не такое уж и позднее…

— Нет, — я обернулась и обречённо махнула рукой. — Он не придёт. Вчера я его выгнала. И знаете, Полли, чуть не сошла с ума. Мне показалось, что в голове ползёт маленький червячок и раздвигает мозговые полушария. Знаете, как я испугалась? Пришлось приложить невероятные усилия, чтобы взять себя в руки. А потом всю ночь думала. Ну, об этом я вам уже рассказывала… Нет, сегодня отец не появится!

На какое-то время в палате наступила тишина.

— Послушайте! — я почувствовала, как внезапно перехватило дыхание. — Я совсем забыла, что у меня есть телефон! Мы можем ему позвонить!

Полли строго посмотрела на меня, но ничего не сказала.

— Как я это могла забыть? — радостно воскликнула я, но тут же осеклась.

— Куда я могу позвонить, если я не знаю номера?

— Жа-а-ль, — грустно протянула сиделка. — А если попробовать… Узнать телефон по домашнему адресу?..

Внезапно она осеклась.

— Бесполезно, — я забралась с ногами на кровать и обхватила колени руками. — У него нет домашнего адреса. Он сам говорил, что постоянно останавливается в гостиницах.

— Жа-а-ль, — снова протянула она. — Значит, не судьба.

Неожиданно меня осенило.

— Знаете? — я прищурила глаза. — Похоже, у меня появилась довольно неплохая идея. Наверное, звонок мы всё-таки сделаем.

— Куда? — глаза Полли округлились.

— В ваше справочное бюро.

— Не понимаю, зачем его туда делать… Вы мне только что говорили, что не знаете адреса своего отца…

— Зато я знаю другой адрес! — я почувствовала, как неожиданно заболела голова, и потёрла виски.

— И чей же он?

— Мой! — улыбнувшись, выдохнула я.

— А-а! — Полли хлопнула рукой по колену. — Теперь я поняла! Точно! Вы же мне как-то говорили, что вспомнили, где жили раньше. На улице Звезды?

— На улице Звезды! — радостно кивнула я.

Женщина вдруг потускнела и перестала улыбаться.

— Ничего не получится, — загробным голосом объявила она.

— Почему?

— Потому что мы не знаем, в каком городе находится эта улица.

— Как это «не знаем»? — удивилась я. — Вы же мне сами говорили, что это — элитный район, там живут одни богатые люди…

— Ничего подобного я не говорила.

— Как это «не говорила»? — я удивилась ещё больше. — Буквально две недели назад…

— А у вас — хорошая память! — заметила Полли.

— Не жалуюсь.

— Так, может быть, вы всё-таки помните, в каком городе жили раньше?

— Перестаньте задавать мне дурацкие вопросы. Вы меня пугаете, Полли. Сначала отец, а сейчас вы…

— А что отец?

— Тоже постоянно спрашивал, не прикидываюсь ли я, когда говорю, что ничего не помню!

Сиделка закусила нижнюю губу.

— Не обижайтесь, — я постаралась произнести эти слова как можно мягче, — я не хотела вас оскорбить. Просто, в последнее время я стала какая-то подозрительная, что ли…

— Бывает…

— Ну, вот и чудненько. Однако, мы отвлеклись. Полли, ну вспомните, пожалуйста, в каком городе находится этот элитный район?

Сиделка молчала.

— Ну, хорошо. Я никогда не спрашивала, но сейчас спрошу. В каком городе мы находимся сейчас?

Сиделка часто заморгала, но продолжала молчать.

— Полли! — я почувствовала, что ничего не понимаю и от этого начинаю терять терпение. — Мне это кажется или нет? Вы что, действительно не хотите со мной разговаривать?

— С чего вы это взяли? — испуганно пискнула та.

— Сделала вывод из вашего поведения, — я глубоко вдохнула. — Последний раз спрашиваю: как называется этот город?

— А вы и в самом деле привыкли командовать… — Полли опустила глаза.

— Вы не ответили на мой вопрос!

Сиделка шумно засопела.

— Я жду! — я посмотрела на неё в упор. — Или для того, чтобы получить ответ, мне надо позвать кого-нибудь другого?

— Кемберлист, — выдохнула она.

— Уже лучше, — я смачно прищёлкнула языком. — Что с вами? У меня такое ощущение, что это вы потеряли память, а не я. Ладно, я попозже выясню, что за игру вы ведёте. Слушайте меня внимательно. Сейчас вы пойдёте на «ресепшн» или куда там ещё и принесёте мне телефонный справочник. Я склонна думать, что такие книги существуют. И не вздумайте хитрить — в противном случае я подниму такой визг, что сюда сбежится вся клиника. В ваших интересах сделать так, как я прошу, тогда это останется между нами.

Я ещё раз подмигнула и снова цокнула языком, отчего бедная сиделка подпрыгнула на месте.

— Это будет нашей маленькой тайной, — язвительно ухмыльнулась я. — Идите, и прошу вас — сделайте так, как я говорю.

Когда дверь закрылась, я ещё сильнее прижала колени к подбородку и задумалась.

Какую цель преследует эта женщина? Почему она не отвечает на самые, казалось бы, безобидные вопросы? И опять эти расспросы насчёт моих воспоминаний о прошлой жизни! Совсем, как отец. Такое впечатление, что вокруг меня зреет какой-то чудовищный заговор.

Ерунда!

Что я, совсем спятила, чтобы такое подумать? Я становлюсь слишком мнительной…

Щёлкнул замок, и я оторвалась от своих раздумий. Передо мной стояла Полли и с мрачным видом протягивала мне пухлую, слегка потрёпанную книгу.

— Спасибо, — попыталась улыбнуться я. — Большое спасибо.

— Мне уйти? — сиделка обиженно поджала губы.

— Это необязательно, — на этот раз моя улыбка действительно удалась. — Если есть желание, то займёмся расследованиями вместе.

— Какими расследованиями? — на лице Полли вспыхнули большие красные пятна.

— Сейчас мы выясним, кто всё-таки жил в этом злополучном доме, — оскалилась я.

Полли безропотно опустилась на стул.

У меня затряслись руки. Сейчас, когда я раскрою справочник, я, наконец, узнаю сущность всех своих тайн.

Сердце стремительно ухнуло вниз. Я хотела и не хотела открывать эту книгу.

«Что же ты медлишь? — промелькнула тоскливая мысль. — Возможно, сейчас ты стоишь на пороге самого удивительного открытия в своей жизни… Постоянная недосказанность и полное неведение до сих пор продолжают мучить тебя… Смелее, не бойся! Ты должна найти дом, в котором жила раньше, тогда ты сразу все поймаешь. Ну, смелее…, Дженни!».

Я вздрогнула и посмотрела на Полли. Та не сводила с меня глаз.

Ну почему, почему я так подумала? Почему подсознание все время возвращает меня к этому имени? Кому всё-таки оно принадлежало?..

Хватит!

Хватит думать о том, на что ты никогда не сможешь получить ответ! Открывай справочник!

Я снова сделала глубокий вдох и перевернула обложку. Вот они, все необходимые службы. Аварийная, пожарная, авиабилеты, доставка пиццы на дом… Так. А вот и справочное бюро. И небольшой ряд цифр.

Стараясь унять дрожь в руках, я кое-как открыла тумбочку и вытащила телефон.

Чёрт!

Какая же я идиотка! Ведь я его ни разу не заряжала!

Однако, нажав кнопку включения, я успокоилась. Отец заблаговременно позаботился и, хотел он этого или нет, сейчас мне здорово помог. Батарейка была почти полной. Спасибо, папочка!

Руки перестали дрожать. Чёткими, уверенными движениями, как будто всю жизнь я только и делала, что звонила, я набрала нужный номер и поднесла аппаратик к уху. Раздался щелчок, потом что-то два раза прогудело и, наконец, приятный женский голос произнёс:

— Справочная служба города Кемберлист. Чем я могу вам помочь?

Я почувствовала, как вновь похолодело сердце. Стараясь говорить обычным голосом, я медленно произнесла:

— Мне нужен домашний номер телефона… Одного мужчины…

— Фамилия и адрес вашего знакомого?

— К сожалению, я знаю только адрес… Этого недостаточно?

Очевидно, в моем голосе прозвучало такое уныние, что девушка тут же попыталась меня успокоить:

— Ну что вы. Я найду нужный вам телефон и по адресу. Только это займёт чуть больше времени. Диктуйте.

С замирающим сердцем я сообщила ей название улицы и номер дома.

— Одну минуту, мисс, — девушка отключилась.

Всё!

Сейчас я узнаю всё! Через минуту я буду разговаривать с человеком, который, наверняка, был знаком с моим мужем!

— Вы меня слушаете? — девушка вновь появилась на линии.

— Угу, — пробасила я.

— К сожалению, вынуждена вас огорчить.

— Что? — моё сердце сжали ледяные, безжалостные тиски. — Нет такого телефона?

— Нет такой улицы. В нашем городе нет улицы Звезды.

— А как же… — мне показалось, что я теряю дар речи. — Как же её нет… А… где же она?

— Хороший вопрос, — было слышно, как девушка хмыкнула. — Скорее всего, в другом городе.

— А в каком?

— Вот этого я вам сказать не могу. До свидания. Спасибо за звонок.

— Подождите! — я почувствовала, как на лбу выступает холодная испарина. — Прошу вас, не вешайте трубку! Дело в том, что я… я — не местная! И возможности позвонить у меня ограничены! Прошу вас, помогите мне!

— Слушаю вас, — вежливо сказала девушка.

Я перевела дыхание.

— Если вы не можете сказать, в каком городе находится эта улица, скажите, хотя бы, какие города находятся поблизости! Их много?

— Не очень. Самый близкий отсюда — Кембертаун.

— Далеко?

— Часов тридцать езды на автомобиле. Около восьмисот миль.

— А номер его справочной службы вы мне можете дать?

— Конечно. Записывайте…

…Я отключила телефон и вытерла пот со лба. Посмотрела на Полли. Та сидела и, плотно сжав губы, пристально глядела в одну точку. Я победоносно улыбнулась.

Ещё не всё потеряно!

Битва пока не проиграна!

Мы ещё поборемся!

Я мысленно перекрестилась. Закрыла глаза и тяжело вздохнула, собираясь с мыслями. Потом открыла и уверенно нажала несколько кнопок…

…Опять такие же длинные гудки, щелчок, приятный женский голос. Звучит совсем рядом, не скажешь, что нас разделяет восемьсот миль.

Девушка обещает помочь. Она такая же добрая и отзывчивая, как и её предыдущая коллега. Тянутся мучительные минуты ожидания. Сердце вновь обволакивает тонкая корочка льда.

Я начинаю терять надежду.

— Алло, мисс, вы меня слышите? — раздаётся, наконец, долгожданный голос.

— Да! — у меня перехватывает дыхание.

— С номером, который вы заказывали, довольно странная история. Дело в том, что фамилии абонента в наших данных не числится.

— И что? — я ощущаю, как моё сердце начинает падать в чёрную межпланетную бездну. — Вы не скажете номер?

— Успокойтесь, — я чувствую, что на том конце провода девушка улыбается. — Неразрешимых задач не бывает. По адресу этот телефон я вам нашла. Но фамилия владельца… Такое впечатление, что кто-то специально зашёл в базу данных и стёр её…

— Номер… — прошептала я, и окружающий мир начал расплываться. По щеке побежала горячая струйка. — Вы можете назвать этот номер?

— Конечно, мисс. У вас есть куда записать?

…Я отключила телефон, вытерла слезы и устало улыбнулась. Полли по-прежнему продолжала что-то рассматривать на стене, и можно было подумать, что её мысли находятся далеко.

Но, конечно же, я так не думала.

— Ну, вот и всё, — нарочито громким и бодрым голосом сказала я. — Ох уж эта бюрократия! Теперь, наконец-то, я смогу позвонить, куда нужно…

Полли вздрогнула, но взгляда от стены не отвела.

«Ты все слышишь… — злорадно подумала я. — А что же тебе, голубушка, остаётся делать? Только слушать, запоминать и осознавать свою беспомощность…».

Я хищно улыбнулась и осторожно нажала нужные кнопки. Сердце заколотилось в два раза быстрее, руки вновь затряслись, и я с силой прижала к уху телефон.

Долгие-долгие гудки. Настолько долгие, что они кажутся бесконечными. Вся моя жизнь напоминает бесконечное познание себя. Я — вечная странница, которая никак не может попасть на нужный перекрёсток миров…

Раздался щелчок, и гудки прекратились.

— Алло, — осторожно сказала я.

— Здравствуйте, — послышался приятный мужской баритон. — К сожалению, меня сейчас нет дома, поэтому я вынужден общаться с вами с помощью автоответчика. После сигнала оставьте сообщение, отправьте факс, в общем, как-нибудь заявите о себе. Как только я появлюсь, я постараюсь связаться с вами. Спасибо, что позвонили. Всего доброго.

Я почувствовала, что глаза выкатываются из орбит, а нижняя челюсть неудержимо падает вниз. Теперь взгляд Полли переместился на меня, но я уже не обращала на это внимания.

Этот голос был мне знаком.

В своей жизни я слышала его уже столько раз, что спутать с каким-либо другим было просто невозможно.

Голос моего отца.

В трубке протяжно запищал зуммер. Я знала, что времени на сообщение у меня не так уж и много.

— Я люблю тебя, Николас, — тихо прошептала я.

8 сентября

Полли с утра со мной не разговаривает.

С обиженным выражением лица она принесла мою постиранную и выглаженную одежду и положила её на кровать. Затем отвернулась и стала смотреть в окно.

На улице тепло и сухо. Видимо, это и есть золотая осень. И вовсе она не печальная. Настроение у меня сегодня какое-то непонятное. На душе и весело и грустно. Весело потому, что сегодня, наконец-то, решится моя судьба. А грустно оттого, что мне никто не подарит цветов к сентябрю.

К тому же, сентябрь уже наступил.

Наверное, печаль всё-таки стоит попытаться прогнать. Я иду умываться, потом причёсываюсь, подкрашиваюсь, одеваюсь и удивлённо смотрю в зеркало. Оттуда на меня глядит совершенно другая женщина — свежая, помолодевшая, деловая леди — строгий брючный костюм ей удивительно к лицу, а принадлежности папиного косметического набора сделали своё дело. Только вот глаза у этой дамы совсем не молодые — в них читается горечь напрасно прожитой жизни.

Почему у меня такой взгляд?

Скорее всего, оттого, что я всё поняла.

Или не поняла ничего?

Где та тонкая грань, балансируя на которой, я сделаю правильный шаг в сторону Возвращения Памяти?

Наверное, мне пора. Полли ничего не говорит, но я чувствую, как она внутренне напряжена, как обострено её восприятие окружающей обстановки. Она сильно нервничает, потому что допустила ошибку, и её рассекретили. Ну и пусть. Я не настраивала её против себя, к тому же, ничего плохого ей не сделала.

Я в последний раз поправляю чрезмерно отросшие волосы и неожиданно замечаю, что одна прядь незаметно, но всё-таки выделяется. Наклоняюсь поближе к зеркалу и вижу то, что ожидала — она поседела. Издалека этого сразу не заметишь — мои волосы платинового цвета.

Кстати, а где мой отец? Наверняка, мы увидимся уже у врачей. Вряд ли он сюда зайдёт после того, как я позавчера его выгнала. Похоже, он очень обидчивый человек.

Наплевать. В конце концов, я не маленькая, до нужного кабинета смогу добраться самостоятельно. Тем более, Полли все равно пойдёт со мной.

Сегодня от неё никак не отвяжешься…

В палате удивительно тихо. Настолько тихо, что я слышу, как гневно сопит сиделка у окна — очевидно, ей надоело ждать. Правда, сейчас меня это тревожит меньше всего. Сколько нужно ждать — столько и будет.

Ну, смелее! Джина, Дженни, или как там тебя?

Женщина без имени и одновременно с множеством имён.

Женщина, оставшаяся без родных и не знающая, сколько их было.

Женщина, у которой завтра день рождения и которая ждёт цветы к сентябрю.

Я поправляю волосы в последний раз и медленно выхожу из туалетной комнаты. На душе — удивительное спокойствие, точнее сказать — пустота. Не хочется абсолютно ничего. Сейчас я бы с удовольствием попросила сделать укол снотворного, чтобы провалившись в черные, бескрайние недра своей подсознательной Памяти, окончательно раствориться в ней.

Бедный мой папочка!

Где ты сейчас находишься, и что чувствуешь? Неизгладимое ощущение вины, будто чём-то обманул свою непутёвую дочь? Или наоборот, внутреннее успокоение от того, что тебе это удалось? Только зачем? Что я тебе сделала и в чём перед тобой провинилась? Впрочем, мне кажется, на этот вопрос ты и сам не можешь найти ответа…

Мой взгляд машинально останавливается на часах, что висят под самым потолком. Время приближается к десяти. Наверное, пора. Думаю, он уже ждёт меня. Мой единственный человек, без которого я не смогу жить дальше.

Мой Николас.

Я гляжу на Полли, она чувствует взгляд и медленно оборачивается. Мы долго смотрим друг другу в глаза, потом я неспешно киваю, и мы выходим из палаты.

В коридоре никого нет. Я вижу его в первый раз, но он не производит на меня никого впечатления. Строгие линии абсолютно голых, выкрашенных в светло-голубую краску стен. Убегающая вдаль дорожка покрытого серым линолеумом пола. Не ощущается никаких признаков жизни. Все сухо и казённо-чётко очерченные формы, уходящие в глубину здания, проносящиеся мимо, грозящие унести тебя ни во что и растворить без следа. Я покорно следую их движению, словно Агнец, которого ведут на заклание.

Мы доходим до конца убегающих стен и поворачиваем направо. Моему взору представляется узкая бетонная лестница, ведущая и вниз и наверх и таким образом соединяющая этажи клиники. Мы поднимаемся.

Сейчас открывается новая эпоха в моей жизни, за плечами остаётся ещё одна прочитанная страничка моей судьбы. Жизнь развивается по спирали, все живое тянется к свету. Только не станет ли мой свет последней вспышкой в конце туннеля?

Бетонные ступеньки гулко ухают под каблуками туфель. Странно, но впервые за год я встала на каблуки и совершенно не испытываю неудобств. Неужели в прошлой жизни я была к ним настолько приучена?

Чем всё-таки являлась для меня прошлая жизнь? Почему в ней кроется так много загадок и тайн?

И кем всё-таки в ней был Николас?

Мы поднимаемся на следующий этаж и снова сворачиваем в коридор. Знакомая пустота и унылая точность геометрии вновь окружают меня. Но я уже привыкла, я внутренне к этому готова. Виток спирали повторяется вновь. Последний путь, который кажется мне бесконечным, продолжается.

Коридор заканчивается, мы опять поворачиваем, только на этот раз, налево. И спускаемся по лестнице вниз.

Абсолютно непонятно, зачем мы поднимались, если сейчас приходится делать обратное? Я поворачиваю голову и пристально смотрю на Полли. Её губы плотно сжаты, глаза пусты и бесцветны. Даже удивительно, что из доброй и отзывчивой женщины она в одно мгновение превратилась в холодного, неприступного человека.

Впрочем, мне нет до этого дела. Меня сейчас беспокоит одно — поскорее добраться до заветного кабинета, где я вновь смогу увидеть своего отца.

Линолеум смешно шлёпает под ногами. Звуки эха отдаются в стройном холоде коридора, оставаясь за нашими спинами. И с каждым шагом я вновь понимаю, что позади остаётся груз бесполезно прожитой, никчёмной жизни.

Почему я так считаю? Потому, что я о ней ничего не знаю.

Женщина без прошлого и будущего.

Скиталица, заблудившаяся в настоящем.

Неожиданно появляется мысль, что Полли специально хочет меня куда-нибудь заманить, но я тут же гоню её прочь. Если бы со мной хотели что-то сделать, это можно было осуществить в палате. Тем более, мой отец подобного не допустит.

Мой любимый Николас…

Полли неожиданно обходит меня справа и останавливается. Я поднимаю глаза и невольно сощуриваюсь — в её взгляде читается столько холода и презрения, что становится не по себе. Но я понимаю, всё это — от отчаяния. Потому как мы уже пришли.

Передо мной — плотно прикрытая, заветная дверь.

8 сентября. Чуть позже

Я стояла перед дверью и не ощущала ровным счётом ничего. Ни волнения, ни страха — одна лишь усталость. Плотно навалившаяся тяжесть предвкушения запланированного события.

Полли услужливо открыла дверь, посмотрев на меня исподлобья. В её глазах читалось скрытое торжество.

Глубоко вздохнув, я перешагнула порог кабинета. Он был довольно просторен, даже не заставлен мебелью, если не считать большого стола и стула, одиноко стоящих в центре.

За столом сидело трое мужчин, но отца среди них не было. Я почувствовала себя неуютно.

— Здравствуйте, — произнёс один из мужчин, в очках, с профессорской бородкой клинышком. По-видимому, он был здесь главным. — Присаживайтесь.

— Здравствуйте, — я покорно опустилась на стул.

— Как вы себя чувствуете? — обратился ко мне второй, помоложе.

— Спасибо, — я попыталась изобразить лёгкую улыбку. — У меня всё хорошо.

— Это — хорошо, когда всё хорошо, — как-то странно сказал третий.

В кабинете воцарилась тишина. Только было слышно, как за моей спиной негодующе сопит Полли.

— Мы просмотрели вашу историю болезни, — сказал «главный». -Проанализировали также назначенный курс лечения и ваше дальнейшее поведение и самочувствие. Результаты, скажем прямо, неутешительные.

— Почему? — я почувствовала, как пересохло в горле. — Я чувствую себя неплохо…

— Это вам только кажется, — мягко сказал «третий». — По большому счёту, память к вам так и не вернулась.

— Неправда! — у меня вспыхнули щеки. — Я очень многое вспомнила за этот год, практически все! Это и мой папа может подтвердить. Но… но… почему-то сегодня его здесь… нет…

— Ваш отец сделал очень многое для клиники, — слегка улыбнулся «второй». — Мы это очень ценим. Но, в первую очередь, мы заботимся о вашем здоровье…

— Благодарю, — я устало кивнула.

— Больная поступила к нам с явными признаками амнезии, — авторитетно заявил «главный». — О своём прошлом она не помнила равным счётом ничего. Постоянно забывала то, что происходило накануне. Правда, в последнее время память начала укрепляться, события предыдущего дня, так сказать, перестали забываться. Типичный антикорсаковский синдром. Но это уже лучше.

Он сделал паузу и выжидающе на меня посмотрел. Я почувствовала некоторое облегчение.

— Однако, в последнее время, — «главный» зачем-то понизил голос почти до шёпота, — нашу больную начали преследовать непонятные видения. Она стала утверждать, что видит фрагменты своей прошлой жизни, например, бывший дом, бывший автомобиль, бывших родственников…

«Откуда он всё знает? — тоскливо подумала я, но тут же сообразила, — ах, да, по неосторожности я вела задушевные беседы с Полли…».

— Также больная начала слышать голоса людей, с которыми, якобы, она ранее проживала, — продолжал «главный». — Наблюдение показало, что у неё снова началось нарушение мышления, временами пропадает способность думать, потом опять появляется; наметилась склонность к символизму. Когда же, наоборот, возникают размышления, они, так сказать, глубоки и обильны. Можно сказать, их целый «наплыв». Ментизм, господа…

Остальные двое понимающе кивнули.

— Далее, — «главный» снял очки, и устало потёр переносицу. — Есть все основания полагать, что эти явления были своеобразным отрывом от реальности, погружением в мир собственных переживаний. Но это уже признаки аутизма. Что, сами понимаете, гораздо серьёзнее…

— Шизофрения! — неожиданно буркнул «третий».

— Простите, — я, наконец, осмелилась открыть рот. — Я вас не совсем понимаю… Вы что, хотите признать меня шизофреничкой?

— Боже упаси, — «главный» поднял руки вверх, театрально протестуя. — Мы не хотим вас никем признавать. Сейчас мы говорим о том, что уже имеет место.

— То есть? — я почувствовала, как закружилась голова. — Иными словами вы хотите сказать, что я по-прежнему больна?

— Именно, — печально кивнул «главный». — Причём, состояние вашего здоровья намного хуже, чем было, когда вы к нам поступили. По крайней мере, у вас тогда не наблюдалось псевдогаллюцинаций.

— Подождите, — неожиданно мне стало холодно. — Вы что же, меня отсюда не выпустите?

— Увы! — «главный» развёл руки в стороны. — Мы просто не имеем права этого сделать. Не позволяет врачебный этикет и клятва, которую мы когда-то давали…

— А где мой отец? — презрительно прищурилась я. — Почему я его здесь не вижу?

— Нам это неизвестно, — пожал плечами «второй». — К сожалению, он не докладывается…

— Я требую, чтобы ваш консилиум проходил в его присутствии! — заявила я.

— Зачем? — «главный» снова водрузил на нос очки, и устало на меня посмотрел. — Его присутствие ровным счётом ничего не изменит.

— Изменит! — я упрямо продолжала гнуть своё.

— Нет, — голос «главного» стал совсем тихим и до боли напомнил голос отца. — Поверьте, дорогуша, оно вовсе необязательно. Вы — совершеннолетняя и можете общаться с нами без представителя.

— Но он знает… — я в растерянности потёрла виски. — Он знает, что у меня значительные улучшения… да что там улучшения — я практически здорова! Он приходил ко мне каждый день…

— Как ваши приступы? — неожиданно вмешался «третий».

— Что? — я сначала не поняла вопроса. — Ах, приступы! С ними все в порядке. То есть, я не это хотела сказать — их уже давно нет.

— Неправда! — «третий» укоризненно склонил голову набок. — Неделю назад у вас наблюдалось нечто подобное.

— Ложь! — почти, что выкрикнула я.

— Тише, — поморщился «главный». — Мы не глухие, мисс.

— Зачем… — прошептала я. — Зачем вы мне всё это говорите? Вы же знаете, что оно не соответствует действительности… Почему вы себя так ведёте? К чему разыгрывать этот театр?

— Стандартный параноидальный бред, — высказался «второй». -Слишком много вопросов с подтекстом. Она думает, что мы умышленно хотим сделать ей плохо.

— А разве не так? — я почувствовала, как во мне закипает ярость. — Почему вы думаете, что если вы — не глухие, то я должна быть слепой? Я что, ничего не вижу?

— Вы ничего не видите, — твёрдо сказал «главный». — И хватит полемизировать на эту тему. Заседание окончено. Мы считаем необходимым продолжить ваш курс лечения.

Он тяжело вздохнул и с рассеянным видом начал собирать какие-то бумаги.

— Нет! — что было сил, выкрикнула я. — Вы не имеете права! Я требую, чтобы мой отец немедленно появился здесь!

— Перестаньте, — «главный» снова поморщился. — Это вы никакого права не имеете. Вы — обычная больная и ничем не отличаетесь от остальных пациентов. Мы здесь решаем, что для вас лучше.

— Сволочь! — взвизгнула я. — Какая же ты сволочь! Сколько тебе заплатили за то, чтобы ты мне отказал? И кто тебе заплатил? Мой отец?

— Полли! — «главный» повысил голос. — Уведите, пожалуйста, больную. У неё снова начинается мания подозрительности, ей нельзя волноваться!

— Гад! — я вскочила со стула и бросилась к нему. — Скотина! Хочешь лишить меня того, что и так уже отобрали? Не получится!

Я прыгнула на стол и вцепилась ему в волосы. Мельком я заметила, как он побледнел, как вспыхнул страх в глазах, которые стали беззащитными после того, как очки слетели с носа.

— Кто тебе заплатил? — хрипло выдохнула я и с размаху влепила ему пощёчину. — Отвечай! Отвечай, кому говорю!

Он мелко затряс головой, замычал что-то невнятное и попытался оторвать мои руки от себя. Но я держала его крепко.

Остальные двое тоже пытались меня отнять, в спину, истерически вереща, вцепилась Полли. Неизвестно, откуда у меня взялись силы, но эти четверо действительно не могли со мной справиться!

Я понимала это и с необычайным наслаждением лепила «главному» одну оплеуху за другой, вкладывая в эти удары всю боль и отчаяние обманувшегося ожидания. Мечты, которые так и не сбылись. Покров тайны, который я так и не сбросила.

Сзади распахнулись двери, послышался топот. Я почувствовала, как меня схватили уже другие, более сильные руки.

«Санитары», — подсказало сознание.

— Уберите её от меня! — истерически завизжал «главный», ободрившись при их появлении. — Уберите, пока она меня не задушила!

Я почувствовала, что силы явно не равны и напоследок с удовольствием врезала ему между глаз. Из ноздрей потекли две тонкие, тёмно-красные струйки.

Пальцы уже не слушались. Сильный рывок заставил их разжаться, и я забилась в крепких руках нескольких мужчин.

— Отпустите! — мой крик прозвучал в пустом пространстве кабинета сигналом бедствия тонущего корабля. — Отпустите, ведь вы ничего не знаете! Всё, что я хочу — это быть рядом с па-а-пой!

Передо мной возникло противное, ехидно ухмыляющееся лицо Полли. Мерзко улыбаясь, она продемонстрировала шприц, наполненный прозрачной жидкостью.

— Миссис Джинна! — глумясь, произнесла она. — Я думаю, нам пора немного успокоиться!

Что-то лёгкое кольнуло правую руку, я почувствовала, как немеют мышцы и туманная пелена застилает глаза. Стало невообразимо легко и свободно. В голове зазвучала красивая, неземная музыка, и от этих звуков захотелось оттолкнуться от пола и полететь. Лететь и не видеть всех этих гадостей, которые творятся вокруг.

А потом я оказалась в длинном, тёмном коридоре. В его конце я заметила слабый, призрачно мерцающий свет. И, решительно оттолкнувшись от шероховатой, прохладной стены, я полетела навстречу этому манящему сиянию.

Коридор я миновала быстро. В искрящемся туманном ореоле я увидела двух людей. Они крепко держались за руки, улыбались и махали мне, словно подзывая к себе. Я узнала их.

Это были я и мой отец.

Каким-то образом я поняла, что их зовут Дженни и Николас.

А потом всё вновь поглотила тьма.

8 сентября. В то же время

Николас не спеша поднялся с парапета, тянувшегося вдоль узкой асфальтовой дорожки, отряхнул пальто, достал сигарету и закурил. Глубоко вздохнув, он поднял голову и долгим, усталым взглядом посмотрел на одно из окон первого этажа приземистого пятиэтажного здания.

— Дженни… — тихо произнесли его губы.

Неторопливо затянувшись, он выпустил дым и ещё раз тяжело вздохнул.

— Бедная моя девочка! Не знаю, поняла ли ты, почему так произошло или нет, вспомнила ли то, что хотела, но сейчас уже ничего не изменишь. Слишком подло и жестоко ты поступила по отношению ко мне год назад. Возможно, и я вёл себя порою неправильно, но все равно, подобной участи я не заслужил. Хотя бы за то, что безумно тебя любил…

Он ещё раз затянулся, и дым поплыл в воздухе ровными сизыми кольцами.

— Наверное, я был слеп, — Николас опустил взгляд. — Недаром говорят, что любовь ослепляет. Поэтому, многого не замечал или просто не хотел замечать. Ты была для меня всем: солнцем, встающим на рассвете, прохладным свежим воздухом, ясным безоблачным днём. Правда, закончилось все в туманной сентябрьской дымке. Тем не менее, я хочу попросить у тебя прощения.

Прости за то, что год назад я не сгорел в этом проклятом доме!

Прости за то, что я не смог забыть тебя всё это время!

Прости за то, что сейчас, каждый вечер я буду стараться не вспоминать о тебе…

Теперь я точно знаю, что кроме тебя у меня никогда никого не было. Не было изящной, весёлой девушки, которая будет жить через тысячу лет. Не было первой ночи любви, которая заставила меня ещё крепче полюбить тебя. Не было и не будет цветов, которые каждый год я дарил тебе к сентябрю. Ты была для меня одной, ты и сейчас для меня одна, ты ей одной и останешься. Если, конечно, я ещё когда-нибудь захочу увидеть тебя!

Николас горько усмехнулся и посмотрел на яркое, голубое небо. По бескрайней глади плыли забавные, ватные барашки облаков.

Роль отца далась мне нелегко, подумал он, но, по-моему, я всё-таки с ней справился. Ведь я просто продолжил начатую Дженни игру, вот только так до конца и не понял одну вещь. Играла она или на самом деле была такой? Трудно сказать, ведь за столько лет я ни разу не усмотрел фальши в её поведении…

Или… не хотел усмотреть…

Он ещё раз взглянул на тёмное безжизненное окно.

Наверное, всё уже закончилось. Поверь, Дженни, так будет гораздо лучше. Неизвестно, каких глупостей ты можешь натворить, а здесь за тобой будут ухаживать и присматривать. Правда, всю твою оставшуюся жизнь…

Неожиданно сжалось сердце… В горле заклокотало, очертания окна помутнели и поползли в разные стороны.

«Нет! — он запрокинул голову и судорожно сглотнул. — Я не хочу, не хочу даже думать об этом! Нельзя сейчас допустить… Я и так держался из последних сил все эти дни…».

Контуры окна прояснились. Николас приоткрыл рот и сделал несколько глубоких вдохов.

— Я хочу поздравить тебя с днём рождения, который наступит завтра, — тихо произнёс он. — Я знаю, что завтра уже не увижу тебя и поэтому хочу пожелать, чтобы этот день был светлым и солнечным, впрочем, как и вся твоя дальнейшая жизнь. Она должна быть таковой… Сегодня с небосвода исчезло то, что постоянно сгущало и омрачало атмосферу вокруг, что мучило тебя два последних года.

Исчез я сам.

В кармане переливчато запищал мобильный телефон. Николас достал аппарат и поднёс к уху.

— Да, — он снова выпустил струйку дыма. — Да, я. Закончилось? Благодарю… Нет, не забыл. Обозначенную сумму я перевёл сегодня утром. Да…. Пожалуйста…

Он ещё немного помолчал, словно что-то обдумывал и вдруг произнёс мягким и дрожащим, чужим голосом:

— Берегите её…

Солнце спряталось за маленькое облако, яркий свет дня слегка померк. Подул лёгкий прохладный ветерок.

Николас поёжился и вздёрнул воротник пальто. С мгновение он стоял, глядя на телефонный аппарат, словно не знал, что с ним делать, потом сунул в карман и повернулся к парапету.

На гладком, нагретом осенним солнцем камне лежал большой букет пышных сентябрьских цветов. Николас медленно поднял его и поднёс к лицу.

— Я хочу сказать тебе «спасибо», — он снова посмотрел на окно. — Спасибо за то, что ты научила меня по-настоящему любить тебя.

Спасибо за то, что ты ДЕЙСТВИТЕЛЬНО у меня одна.

Спасибо за то, что теперь ты останешься для меня единственной женщиной на этой планете.

Николас вновь тяжело вздохнул и положил цветы обратно так, словно клал их на могилу.

— Это тебе, — грустно произнёс он. — С днём рождения, дорогая. И помни, когда впредь будет наступать сентябрь, у тебя всегда к нему есть цветок.

P. S. 8 сентября. Поздний вечер

Последнее, что у меня осталось — этот дневник. Мне придётся старательно прятать его, потому что если кто-нибудь его заберёт, я окончательно сойду с ума. Впредь я буду писать лишь по ночам, при свете луны или случайно оставленного включённого ночника. У меня масса времени, и я всё-таки надеюсь, что Память постепенно ко мне вернётся. Вернётся и не даст Разуму окончательно от меня уйти.

Вполне вероятно, что кто-нибудь, когда-нибудь, где-нибудь найдёт мой дневник и прочитает его. Возможно, он увидит в нём лишь то, как человек постепенно сходил с ума. Но, может быть, он поймёт, что на свете существует настоящая, безграничная любовь.

Поэтому я и пишу. Пишу, и буду писать все ночи напролёт мелким убористым почерком, чтобы сэкономить бумагу. Я знаю, иногда моя правая рука будет уставать, и тогда я буду писать левой, впереди у меня — целая жизнь, я уверена, что научусь это делать. По крайней мере, постараюсь.

Может быть, Ник, ты когда-нибудь увидишь этот дневник. Может быть, кто-то передаст его тебе.

И, может быть, прочтя его, ты, наконец, поймёшь, что эти строки я стремилась написать к нашему с тобой сентябрю.