Перед старшим лейтенантом в рассветном дымке серые, как больничную простыню, катились волны Днепра. И по этой серой поверхности ползали, словно жирные вши, гадкие живчики вражеских кораблей. Время от времени оттуда вспыхивали огоньки, почти мирные, похожие на вспышку спички - это были выстрелы бронекатеров и канонерских лодок. Батарея открыла огонь и корабли "красных" в ответ стали перемешивать песок на миску. Высоко взлетала земля и брустверы орудий уродливо вспучивало щепками бревен и досок. В глубине мыса загорелся лес - редкие сосны загорелись будто свечи и дым поднимался к низким, насыщенных водой облаков.

Преимущество внезапного нападения на транспорты с десантом закончилась и теперь все имеющиеся пушки вражеских кораблей вели огонь по мыса. И хотя все шесть артустановок береговой батареи также вели огонь, неравенство сил с каждой минутой становилась все более отчетливой. И снизу уже подходили бронекатера "красных" ... Один из них на полном ходу мчался между мысом и колонной десантных барж и канонерских лодок, уже развернулись и поднимались вверх по Днепру. С кормы "букашки [57]" валил густой серо-черный дым, тянувшийся за бронекатера огромным лохматым хвостом, тяжелым, непроглядным, который раздавался на волнах, становясь все шире и поднимаясь все выше. Дымовой завесой он прикрывал десантные суда от огня батареи ...

А когда дым завеса рассеялась, артиллеристы увидели, как на мыс шли два канонерские лодки и вели частый огонь из 120-миллиметровых морских орудий. К вражеских кораблей было меньше десяти кабельтовых [58] - всего-навсего какие-то полтора километра - для таких калибров это стрельба почти вплотную.

Было видно, как над канонерка противника пепельно розвисилася гирлянда первого залпа.

Стрелки часов в башне батарейного пункта управления показывали только четверть шестого утра. Ночь закончилась и рассвет наступал неотвратимо. Теперь противники имели каждый свою определенную цель: "красные" - прорваться назад к Лоева, Украинский - не допустить советские корабли к такому прорыву. И многое зависело от мужества батарейцев Ольховского. Центр битвы теперь переместился к месту слияния Припяти и Днепра. Когда батарея выстоит, жертвуя собой, до подхода кораблей Днепровской флотилии, - значит, Чернигов, а следовательно и Киев, будет спасен. Когда же выпустят советские корабли из ловушки - за день-два "красные" оправится и повторят попытку высадить десант. В штаб Днепровской флотилии из батареи дали лаконичный радиограмму: ждем корабли флотилии, мы погибаем, но не сдаемся!

Наступал критический момент боя.

Три пушки первого взвода вели огонь самостоятельно, руководил стрельбой командир взвода, переключив автомат стрельбы на дальномер центральной пушки. Он взял под обстрел левую канонерку и частые всплески вокруг вражеского корабля проявляли высокую точность стрельбы. Взвод работал так, что на пушечных стволах горела и клочьями улетала краска. Уже с третьего залпа накрыли канонерская лодка.

Огнем второго взвода руководил командир батареи с БПУ. В двадцатикратном увеличении оптики - форштевень и левый борт советской канонерки. Атмосфера над рекой наполняется гулом - из стволов канонерок вылетели сгустки огня. Вспухает облачко дыма над баковой пушкой переднего корабля, ей вторит "стодвадцятка" с кормы и два полтора пудовые молоты поднимают до небес песок брустверов. Вторая канонерка дает недолеты и перед пушками выбрасывает до небес фонтаны воды, накрытые сверху шапками дыма.

Батареи пока везет: ни одного прямого попадания в башни! Только раз черкнуло по башне БПУ и все в ней перекинулись пугливыми взглядами. Ничего страшного: только загудело низко, как в басовый колокол и снаряд лопнул сзади. Ольховский включил ревун, автоматы стрельбы в башнях, отработав данные, заперли цепь и глотки "универсалок" гаркнули в речной простор огнем, сталью и грохотом ...

- Кажется, врезали. - Сообщил левый далекомирник. - Горит, собака!

В линзах дальномера видно канонерская лодка, быстро погружался в воду: вокруг разметало черный угольная пыль и столб дыма напоминал бокал - с тонкой ножкой внизу, расширенный вверху. В хрустальную прозрачность оптики, по которой колебалась серая пелена рассвета, медленно въехал низкий борт советского бронекатера. За ним - в четкой колонне ползли самоходные баржи с десантом. В линзах дальномера было хорошо видно, какая началась суматоха на палубах судов, когда близкие всплески залили водой их рубки.

Старший лейтенант погнал дальномер в развороте. Радиостанция батареи принимала сообщения из штаба флотилии о ходе боя на плесе Днепра, о советских мониторы, выбрасываемых на днепровский берег и о том, что украинские корабли выиграли бой и сейчас гонят противника назад.

- Ну, орлы, наши выбили главные корабли в "красных", - сообщил по телефону на башни командир батареи, - нам остался один пустяк: не допустить побега супостата.

Настроение батарейцев был бодрым. За днепровскими туманами считались лучистые рассветы над родной землей. Пока бой проходил для артиллеристов удачно, еще ни одного раненого или убитого не было на батарее. Дуэль началась невыгодно для "красных": броня пушечных башен не пропускала пули и осколки снарядов канонерских лодок и десантных барж, а сама батарея давала прекрасные накрытие. И у каждого в глубине души крепло надежду, что так будет до самого конца боя. Тем более что родная флотилия торопились им на помощь и вот-вот подойдет, то же самое-как казалось - осталось позади.

Но командиры в советских штабах тоже не лыком были биты, кто умный понял значение батареи на миску и возможные последствия для судьбы десанта числе и наступления на этом участке фронта вообще.

И принял необходимые меры.

Ровно через пятнадцать минут до шести в стороне появились три Ар-2, сделали спокойное круг высоко в небе - и артиллеристы впервые в жизни услышали, как воют авиабомбы, когда они летят прямо в тебя.

Эскадрилья пикирующих бомбардировщиков выходила на цель в облаках, что свидетельствовало о высоком мастерстве штурманов и пилотов. Девятка Ар-2 заходила на цель по одному и вот уже первый бомбардировщик круто нырнул вниз со пугающим, нарастающим воем. За ним второй, третий бомбовоз ...

Падал из-под облаков на ревущих моторах очередной бомбардировщик и земля взлетала вверх черным прахом. От ужасающей силы ударов сознание омрачалась и горячий ураганный ветер гулял по позиции батареи, разбрасывая накатника блиндажей, как соломинки. Земля на мысу колыхалась и мелко дрожала, взрывы стокилограммовый бомб сливались в тяжелый грохот, непосильным бременем давил на сознание.

Пробомбившы с первого захода позиции первого огневого взвода, самолеты легли в разворот, давая минуту перерыва. Секунды всплывали и их не хватило, чтобы осел пыль, подброшенный вверх взрывами. Но этой минуты командиру батареи хватило, чтобы оценить обстановку и отдать нужные команды второго взвода. Три долгих стволы задерлися вверх, дружно ударили по атакующим самолетам частыми залпами. Бомбы черными каплями отделялись от темной туши самолета и земля снова затряслась, как в лихорадке ...

Артиллеристы встретили "ары" огнем из трех стволов и сбоку добавили счетверенная установки зенитно-пулеметного взвода, приданного батареи. Но бомбы легли хорошо, а вслед за первой, неслась вторая машина, и третья выходила на цель ... Бомбардировщики успели отбомбиться, но в последней машины вспыхнул двигатель. Все кончилось в несколько секунд, ни один из летчиков не успел выскочить, да и не смог бы - земля была рядом. Второй взвод дал вслед самолетам еще один залп, а потом снова перенес огонь на корабли.

Можно сказать, что этим воздушным ударом "красные" добились только одного: частично ослабили огонь по транспортам с десантом. Так баржи и канонерки попытались прорваться вверх по реке все вместе, а не по одному. Ничего хорошего из этого не вышло, даже одна уцелевшая пушка первого взвода заставила их энергично маневрировать и в результате две быстроходные баржи столкнулись, а одна канонерка села на мель, развернувшись поперек фарватера. Другие поспешили отойти вниз, прикрываясь дымовой завесой ...

Когда Ольховский выбрался из башни БПУ, он увидел сквозь пыль, еще плавал в воздухе вокруг будто прошелся ураган невероятной силы. Вокруг воронки, которые еще дымились дымом, поваленные деревья позади позиции батареи, засыпанные прибрежным песком траншеи и окопы, разорванные куски маскировочных сеток, разбросанные листья, ветви деревьев и кустов. Снарядных попаданий тоже было немало. Знакомый пейзаж изменил свои очертания и командир батареи сейчас не узнавал мыс. Да еще плавает в воздухе едкий смрад сожженной взрывчатки.

Там, где только что был пушечный дворик, особенно густо клубился дым, смешанный с гарью. Ветер подул с реки, оттеснил дымную пелену и в двухметровой воронке стало видно впрессованы в стенки страшной силой взрыва остатки артиллерийской башни. Куски металла, обломки брони и погнут длинный ствол пушки. Можно было только догадываться, что это остатки артиллерийской установки. А от ее расчета не осталось и следа. Только кровавые пятна на песке ...

Еще одна установка странно скособочилася и зарылась стволом в песок. Из открытых люков выползали Командоры, и двое раненых гнулись дугой, будто отражали поклоны ... Еще раз рвануло установку взрывом снаряда и старшина оторвался от прицела, мешком вывалился из башни. Вместо руки - рваное тряпье, а пальцы остались на штурвале наводки, намертво прилипли к нему. Командир орудия держался за живот: "Ой, зараза ..." - и мимо по песку, волоча за собой кровавый охапку кишок ...

Однако яростно, упорно и бодро стучала по десантные баржи и канонерской лодки первое орудие. Частые всплески накрытий заливали ближнюю канонерку, благо, среди отмелей в потопленных батареей кораблей она не могла маневрировать. Дыбом пошла вверх мачта, закручиваясь волчком, в вышине переломилась пополам и упала в воду. Трещала и вилы пожар на Ростра, от шлюпочных брезентов сыпали искры ...

Отбив воздушный налет, пушки второго взвода перенесли огонь на барже и канонерки. Ольховский определил корабль, с которого руководил боем советский командир: на мачте бронекатера трепетал вымпел командующего флотилией, и не выпускал его из вилок. С третьего залпа батарея накрыла его и сразу два бронекатера "красных" бросились, чтобы закрыть дымом своего флагмана. Бой продолжался ...

Десантные баржи подошли совсем близко к мысу и теперь на их палубах, готовясь к высадке на мыс, десантники возились с надувными лодками из темной резины - подойти ближе десантным судам не позволяла отмели. Второй взвод перенес весь свой огонь на них. Попадание, еще одно попадание, еще одно - и баржа начала тонуть, наклонившись на левый борт. Но утонуть она не могла, потому что было довольно мелко. Волны перекатывались через ее борт и десантники прыгали в воду, пытаясь доплыть до берега.

С этого момента положение батареи стало безнадежным. Командующий советской флотилии понял значение батареи, понял, что корабли не смогут заставить пушки на мысу замолчать, и приказал десанта уничтожить ее любой ценой. Артиллеристов осталось в живых не более двух десятков и они имели всего лишь два станковых и два легких пулемета, а против них высаживался на мыс полнокровный пехотный батальон. Что нескольким сотням "красных" какие четыре пулемета!

Отмели мешали баржа подойти вплотную и десантники двинулись к берегу на надувных резиновых лодках. Набитые солдатами вдребезги, они были медленны и неуклюжие. Снаряд ударил в одно и уничтожил лодку и всех, кто там находился. Но другие продолжали двигаться, метров за тридцать стало уже довольно мелко и десантники прыгали в волны и шли по грудь вводит в берега, стреляя из пулеметов и автоматов.

Все это не такой уж и длинный бой Ольховский следил за действиями своих бойцов. Это была первая проверка его батареи, проверка всей его деятельности за целый год. Хорошо научил он своих бойцов? И старший лейтенант с удовольствием отмечал, как быстро и безошибочно выполняются его приказы, как слаженно и четко действуют его подчиненные, каждый твердо знает свои обязанности, точные и частые залпы орудий батареи.

Он понимал, что замешательство, вызванное неожиданным ударом батареи, не будет длительным и торопился использовать его как можно полнее. И он бил из своих шести пушек, пытаясь усилить растерянность врага и выбирал самые уязвимые цели. Но с каждой мгновенности эта растерянность проходила, действия "красных" становились все более скоординированными и согласованными. И удар авиации подвел черту под первой фазой боя: теперь его результат будет определяться только тем, насколько долго смогут задержать вражеские корабли пушки береговой батареи. А теперь, когда советские десантники зацепились за берег, батарея обречена - это дело времени. Едва их станет больше, "красные" попрут со всех сторон, несмотря на потери, и отбить атаку этого "парового катка" будет невозможно ...

... Флотоводец, пусть даже он водит в бой речные корабли, почти шахматист. Но свою партию он разыгрывает не на шахматной доске, а на карте. Сейчас партия - а битва за Днепр проигрывалась в штабах не раз - прошла стадию домашних заготовок и в действие должны вступить ум, опыт и скорость реакции игроков ...

Сейчас десант противника сдерживали только две счетверенная зенитные пулеметные установки. То один вражеский солдат, то другой падал навзничь и исчезал под водой, чтобы уже никогда не подняться. Но их было очень много, все новые и новые появлялись на мысе и занимали место убитых. Своим огнем зенитные пулеметы "подбирали" пляж чистенько, как граблями, и только одно место не прострилювалося. Речная волна подмыла пляж и он образовывал бы ступеньку между мысом и водой. Высота ее была ничтожна, какие полметра, не больше, но этот уступ защищал враждебных десантников от огня крупнокалиберных пулеметов и сейчас "красные" накапливались под этой защитой, недосягаемые для пуль. Прикрыты этим уступом, они готовились к атаке. Когда их накопится достаточно, они поднимутся все вместе и тогда батареи конец - то часть их, но прорвется к пушкам и успеет заложить взрывные заряды. И сдержать тогда вражеские корабли в ловушке не удастся.

Три канонерки, маневрируя, подбирались в дыму к мысу. Шесть снарядов, сверля мутный воздух рассвета, с хурчанням прошли над орудийными башнями и взорвались где-то на опушке. В паузе между залпами слышались бранные команды, которыми подгоняли десантников их командиры. Второй залп "стодвадцяткы" с канонерских лодок положили уже перед батареей.

Вилка! Вражеские канониры пристрелялись. Сейчас наводчики внесут поправки и следующий залп накроет пушки. И тогда канонерки начнут перемешивать песок на мысе вместе с людьми и артустановками.

Лодки перебрасывали на берег все новых и новых солдат, а пулеметы рвали их пулями, топили десятками - тонуть было неглубоко, но смерть от этого не становилась лучше - и старший лейтенант сосредоточивал огонь своих орудий на тех бронекатера и канонерка, которые вели огонь по зенитным пулеметам на флангах батареи. Но долго так продолжаться не могло, какой снаряд поставит точку на одной из установок и тогда конец! "Красные" попрут все вместе на одном из флангов и прорвутся на позицию батареи. Чтобы отбиться, нужна была пехота, а командир батареи мог рассчитывать только на своих комендоров. Пушки и так вели огонь сокращенными расчетами и выделить даже одного человека командир батареи не мог. Прекратить огонь и вывести расчеты в окопы - и вражеские корабли прорвутся вверх; оставить расчеты в башнях - и тогда к установкам прорвутся десантники и подорвут пушки.

Ольховский катал дальномер башни с одного края на другой и лихорадочно пытался найти хоть какое-то решение. Мгновения сливались в секунды, секунды - в минуты, а решение никак не находилось и легкая кавалерия не появлялась из-за холма, чтобы в последнюю секунду переломить ход боя в нашу пользу.

... Кровавым клинком обозначался рассвет над Днепром и Припятью.

... Климов жадно, всей грудью, вдохнул влажный утренний воздух.

Ветер, который поднялся от движения катера, слегка упирается в лоб, словно дразнится, приглашая поиграть с собой. Вибрирует палуба под ногами, взлетает и падает, когда катер ударяется о речную волну. Не в открытом море, конечно, какая на реке волна, пусть это даже и Днепр, но все равно ощутимо после спокойной и тихой Припяти. С тесноты полесских болот будто на открытое пространство выбрался!

Как там у Пушкина: "... и попируем на просторный! .."

Звено речных патрульных катеров шла строем уступа малым ходом держась правого берега Припяти до ее устья. Команды катеров видели серо-черный дым маскировочных завес, который ставили советские бронекатера, чтобы прикрыть от огня артбатареи свои транспортные и десантные суда. И то, в каком трудном положении оказались батарейке, после того как "красные" высадили десант на мыс. Именно на помощь артиллеристам и спешила звено патрульных катеров под командованием старшины первой статьи Климова.

- ... Знаю, что смертельный номер вам выпадает, ребята, - сказал командир дивизиона, отправляя их на задание, - но выхода другого нет. Полученная радиограмма от Ольховского, что "красные" высадили на мыс десант, а отражать его некому. Слишком мало артиллеристов осталось ... поэтому на вас вся надежда ...

Василий вспомнил слова капитана третьего ранга и улыбнулся про себя: "... надежда! Это хорошо, когда еще есть надежда. Попробуем оправдать ... "Звено уже вошла в Днепр и он приказал вообще застопить катера. И теперь течение довольно быстро сносило четверку вниз по Днепру. Супостат четыре небольшие катера в камуфляжной окраске ли не заметил, то ли не обратил внимания. Василий не стал этим морочить себе голову - все равно за несколько секунд это уже не будет иметь никакого значения. Едва днепровская течение вынесло его катера на стержень, он отдал по рации приказ дать полный ход.

Встали по бокам пенные "усы" и четыре катера полным ходом пошли вверх по реке. Берег был виден плохо, но вспышки выстрелов высвечивали серый песок брустверов и такие же серые волны Днепра. Для "речных патрулей" это был самый страшный момент - наименьший снаряд, попадет в катер, разнесет его на куски! Да что там пушечный снаряд! Даже пистолетная пуля прошивали корпус "пекаера" насквозь!

Ветер переменился и теперь дул с берега. С мыса несло серо-сизый дым - там, в его глубине горели сосны, трава и кустарник на опушке. Завиваясь мелкими кольцами, дым медленно сползал в воду. И в этом дыму отсвечивали вспышки выстрелов и летели во всех направлениях разноцветные прочерки трассирующих пуль.

Волны бились в близкий берег почти рядом - за двести-двести пятьдесят метров. Четыре катера шли, заливая берег огнем крупнокалиберных пулеметов и автоматических гранатометов. И бровка, до сих пор скрывала советских пехотинцев от огня пулеметов батарейцев, мгновенно превратилась в расстрельную стенку!

Что такое двести-триста метров для крупнокалиберного пулемета? С такой расстоянии не промахиваются даже новички, а с пулеметных установок вели огонь опытные пулеметчики. Гранаты звонко лопались на самой бровке, засыпая десантников тысячами осколков. Корпус каждой гранаты был снаряжен иссеченным на мелкие частицы стальным проводом и взрываясь, этот провод в радиусе восьми-девяти метров уничтожал все вокруг. Да еще и пулеметный огонь почти вплотную. Под бровкой спрятаться было негде и "красные" выскакивали под пулеметный огонь артиллеристов. Мало кто из десантников уцелел на берегу ...

"Речные патрули" развернулись на "пятачке" и атаковали десантную баржу, которая приткнулася к отмели. Огонь пулеметов сделал из надувных лодок рваное рубище и десантники вдруг оказались в холодной воде. А снизу уже подходили украинский бронекатера и баржи, которые поодаль высаживали очередную волну десантников, стали поспешно отходить от близкого берега. Увидев, что десантные суда оставляют их, барж бросились те десантники, уже высадились на берег. Неизвестно, получили ли они приказ отступить. Скорее всего, они действовали без какого приказа - просто догадались, что баржа собираются отходить. И боясь, что останутся одни на мысе, без какой поддержки, они бросились в воду спасать себя.

С комендоров батареи Ольховского в то время невредимыми осталось всего шестнадцать человек. 120-миллиметровый снаряд советской канонерки повредил артустановку на левом фланге второго взвода и теперь по вражеским кораблям вели огонь только три пушки. Они - несмотря на то, что "красные" розполовинилы батарею, заслоняли путь десантным судам и боевым кораблям советской флотилии вверх по Днепру, закупорив намертво речной фарватер. Вынуждены маневрировать среди отмели, советские корабли попадали под огонь уцелевших пушек батареи. Под левым берегом, получив полдесятка снарядов в борт, чадно догорала канонерка и вылез носом на песчаный пляж разбит снарядами батареи бронекатер ...

... Над мысом загудели моторами украинский истребители, отгоняя советские бомбардировщики, которые пытались нанести повторный удар по батарее, снизу подходили корабли украинский Днепровской флотилии и вода вокруг десантных судов все чаще поднималась пенными фонтанами. Содрогаясь от близких взрывов, десантные баржи покидали мыс, отходили вниз, маневрировали, пытаясь под левым берегом прорваться вверх по реке. Вражеские бронекатера крутились позади, прикрывали транспортные суда, ведя непрерывный бой с украинским бронекатера. Команды советских кораблей все еще имели призрачную надежду избежать полного разгрома. Но избежать его уже было невозможно. Советским судам ходу вверх по реке не было, снизу подходили главные силы украинской Днепровской флотилии, а с воздуха наносили удары украинские самолеты. Под непрерывными ударами бомбардировщиков и штурмовиков, под ударами артиллерии украинских кораблей долго агония "красных" продолжаться не могла. Положение их и так было тяжелым, а когда флотилия "освободителей" разделилась на две части - под ударами мониторов и бронекатеров - оно стало совсем безнадежным.

... Советские корабли отошли и река вокруг мыса вдруг стала пустынной. Только догорала баржа и через остовы разбитых кораблей перекатывались мелкие волны. До песчаного пляжик из Припяти подходили патрульные катера, забитые морским пехотинцами, как трамваи в час пик, и высаживали на мыс роту старшего лейтенанта Ольшанского. Морские пехотинцы мигом соскакивали на песок и разворачивались в цепь - мыс нужно было прочесать, вылавливая остатки советского десанта. Со снарядных воронок, из развалившихся взрывами окопов и траншей они выковыривали то, что осталось от десантного батальона "красных". Весь берег на мысу был покрыт телами "освободителей" в черных бушлатах. В основном это были молодые ребята, лет восемнадцати-двадцати, но среди убитых десантников часто случались и пожилые дядьки с маслакуватимы руками, бритоголовыми лбами, с высушенными долголетним голодом скулами. Украинские ребята удивлялись этому. И было им невдомек, что вместе с десантными частями морской пехоты шла в бой штрафная рота, укомплектованная бывшими рабами ГУЛАГа, чтобы своими жизнями и кровью искупить вину бывших лагерников перед Советской властью ...

- Вот и появилась она, легкая кавалерия из-за холма ... - Люк БПУ откинулся, качнувшись на торсионах и Ольховский медленно и неуклюже, как старый дед, выбрался наружу. Легкий утренний ветерок обвевал лица и старший лейтенант глаза зажмурил от удовольствия. Над головой старшего лейтенанта прогулы бомбардировщики, следом - два звена "двадцятьчетвирок": устаревшие истребители нашли вторую молодость в качестве штурмовиков. Украинские бронекатера пронесло мимо - они, снаружи нелюдимого, быстро растворились в серости нового дня. - Ну, кажется, на сегодня здесь все уже кончилось!

Над напивзатонулимы советскими кораблями еще курился слабый дымок.

Подошел к мысу монитор "Свитязь", насколько это было возможно через отмели, и якорная цепь с грохотом полетел в воду. Из открытых иллюминаторов кают-компании летели за борт охапки кровавых бинтов и ваты. Рядом встали на якорь "Тетерев", "Десна" и "Днистер". С кораблей спустили шлюпки, в них сели фельдшера вместе с санитарами и стали переправлять раненых с берега - своих и чужих - на корабле.

Бой закончился и санитары переносили раненых в кают-компании, клали на столы и в глаза раненым било свет ярких бестеневой ламп. Эфирные маски ... тазики с красными тампонами ... блеск хирургических инструментов в окровавленных руках хирургов. Иногда в иллюминатор вылетает нога или рука. Раскрыта черепную коробку и в ней вздрагивает, будто серый студень, человеческий мозг ... время от времени слышать визг хирургических пыльца, которые вгрызаются в кости живого человека ...

Следы недавнего боя сказались на "Свитязе": разбиты левый дизель, пробита палуба и пожар сожрала всю краску на корме. Кормовая башня просвечивается насквозь рваными пробоинами в броне. Но палуба сияет, как перед высочайшим смотром, нигде ни пятнышка, ни осколки, ни стекла. Босоногие матросы на соседних со "Свитязем" мониторах заканчивают уборку, скатывают палубы из шлангов.

На позициях батареи полная неподвижность. Только столб дыма над сожженными соснами колеблется в воздухе. Все остальное - незыблемо. Беспорядочно перемешано песок с расщепленными бревнами и досками блиндажей и капониров. И ни одного человека. Когда шлюпки с мониторов достигли берега, матросы видели везде одни трупы. Много трупов - в воде и выше, на пляжик, между воронками и в траншеи. Одни только "красные". Выше до самых пушечных двориков, также много трупов и также одни только "освободители". Дорого же они заплатили за попытку захватить мыс!

- А вот и наши. - Фельдшер из "Тетерева" наклонился над двумя артиллеристами, которые лежали на бруствере траншеи у разбитого пулемета.

- Раненые? - Фельдшер отрицательно качнул головой. - Мертвые ...

Неужели на мысе не осталось ни одного живого человека? Воронки снарядов, осколки ... три разбитые артустановки, три извне цели ... на пригорке едва поднимается горбом купол батарейного пункта управления с "рожками" дальномера. И над ним вьется сигаретный дым ...

- Есть живые! - Артиллерист в офицерском кителе с погонами старшего лейтенанта и рядом парень. Он в самом рваном тельняшке с огромным синяком под левым глазом, вплоть заплыл. Но правое сверкает вокруг весело и драчливые, а рядом пулемет с заправленной патронной лентой ...

Ольховский сидел под башней БПУ, докуривал сигарету и никак не мог накуриться. Из открытого люка вырывались бурные взрывы пискотни и треска морзянки - работал радист батареи, возвещая собственные потери и нанесенный супостату вред. Вокруг капонира все было зрите бомбовыми и снарядным воронками, броня башни прочь изрезанная осколками, но ни один снаряд или авиабомба в БПРУ не попали. Храбрым всегда везет - это уже старая истина ...

В синих квадратах моря

Ночь ползла над Европой, над городами и заводами, над крышами и верхушками деревьев, густая осенняя ночь. Тьма покрывала Черное море, приморские поселки и портовые слободки. Но какой бы темной не была ночь, на всех берегах за черными бумажными шторами, за плотными ставнями теплились скупые военные огни.

Огни были везде - невидимые, они существовали, скрытые глубоко, но светящиеся. Только море не имело огней. Черно-зеленые волны перекатывались одна за другой и не было им конца. Шаткая равнина, колышется над бездной - полмиллиона квадратных километров сплошного мрака, и мрак этот от морского дна до самого неба. Так в древние времена, когда одни только летающие ящеры парили над волнами на своих перепончатых крыльях. Так было и сейчас. Среди этого доисторического хаоса и непроницаемой тьмы шли стальные клинки, на каждом из которых было от двух сотен до полутысячи молодых жизней. Уже несколько часов шли корабли с задраенными иллюминаторами, без разрешающую огней, рассекая густую черноморскую волну.

Главным шел лидер "Тбилиси". Черная вода неслась под ним, кипела под форштевнем пена, она отходила в боки и расплывалась сзади тончайшим кружевом. Белые гребни взлетали над волнами.

Восемь часов назад командиры двух лидеров советского Черноморского флота получили приказ командующего эскадрой в боевой поход. Задачу перед ними поставили почти невыполнимую: подойти к главной военно-морской базы украинских националистов и порта Севастополь и уничтожить артиллерийским огнем нанесены на карту запасы горючего. И одновременно провести разведку боем системы обороны Севастополя. Эту задачу нужно было выполнить чтобы там не было - не только нанести ущерб противнику, но и показать, что советский Черноморский флот, вопреки националистическим выдумкам, живой и боеспособный.

В этот день командир корабля капитан третьего ранга Гущин не сходил на берег. Жена с сыном накануне поехали в Москву к родственникам, квартира в Новороссийске на улице Ленина была пустой. Гущин вышел из каюты на верхнюю палубу. В сумерках, которые надвигались, очертания лидера едва виднелись. Дождавшись доклада дежурного по кораблю о возвращении освобожденных на берег краснофлотцев и старшин, он вернулся в каюту и лег на диван. Но не спалось. Через полчаса в каюту зашел вахтенний командир и доложил: "Товарищ командир, в Главной базе объявлен Большой сбор". Гущин приказал сыграть боевую тревогу. Зазвенели колокола громкого боя, по корабельной трансляции объявили: "Боевая тревога! Корабль к бою и походу Изготовим! "За две-три минуты старший помощник командира уже встречал Гущина возле боевой рубки и доложил, что корабль к бою готов.

- Товарищ командир, получено приказание от оперативного дежурного по флоту - всем кораблям боевая готовность номер один .. - Доложил вахтенний командир. У правого борта затарахтели моторами катера и баркасы, стоявшие под выстрелами [59]. Краснофлотцы-оповещатели уже спускались по штормтрапа и шкентеля на плавсредства, чтобы вызвать на корабль командиров и сверхсрочников, сошедших на берег.

А за полчаса командиров лидеров "Тбилиси" и "Москва" вызвал командующий флотом ...

Ровно в 21.00 боцман отдал команду выбрать левый якорь и цепь с грохотом пополз в ящик.

- Якорь чист! - Доложил боцман на мостик.

- Все машины - малый вперед! - Командир отдал приказ и дзеленькнув машинный телеграф.

За кормой забурлила вода и тронулись с места, медленно поплыли мимо кораблей знакомые очертания берега. В кильватер "Тбилиси" пристроился однотипный лидер "Москва". Корабли группы прикрытия вышли из Туапсе ранее. В мирные дни при выходе корабля из базы долго было видно на горе и в глубине бухты огне Потийский створов. Теперь они не светили кораблям прощальным светом. Командир лидера еще раз оглянулся туда, где вырисовывались очертания города и приказал лечь на курс 270 градусов - точно на зюйд.

Из открытого моря шел плотный туман. Корабли погружались в него и очертания города исчезли ...

Пошла два часа, когда ударная группа вышла в точку встречи с отрядом прикрытия. Крейсер "Ворошилов" и два эсминца просигналили прожектором, что они будут идти на норд от ударных кораблей и растворились в темноте. Крейсер - однотипный балтийским "Кирову" и "Максиму Горькому" - был оборудован радиолокатором и обеспечивал наблюдение за воздушной обстановкой. Отряд прикрытия, кроме того, имел еще более сильную зенитную артиллерию. Один только крейсер нес в полтора раза больше зенитных автоматов, чем оба лидера вместе. Кроме зенитных автоматов, на крейсере "Ворошилов" было установлено шесть 100-миллиметровых универсальных орудий. Эсминцы прикрытия также были вооружены новейшими зенитными автоматами. В случае атаки украинской авиации крейсер и эсминцы прикроют лидеры от ударов с воздуха.

Война только-только завершила свой второй день, но украинский самолетов советские моряки опасались зря. Под конец второго дня войны морская авиация ВМС Украины нанесла внезапный удар по Новороссийской военно-морской базе и потопила, вместе с другими, новейший лидер Черноморского флота "Ташкент". Поэтому к воздушной опасности советские моряки относились с уважением, понимали, что украинская противник серьезный, шапками их не побей и не желали получить еще один урок от проклятых "нациков" ...

Уже первые два дня войны показали, что на советские войска в Украину ждет совсем не легкая прогулка, а жестокая битва и за каждый успех в этой войне "освободителям" придется платить немалой кровью.

Вот и этот поход был задуман, как ответ на дерзкий удар морской националистов по Новороссийску. Необходимость оправдаться за непредвиденные потери требовала от командования советского Черноморского флота решительных и эффективных действий. Маршал Ворошилов, который стал невольным свидетелем драмы, разыгравшейся в Новороссийске, прибыл лично на командный пункт Черноморского флота и приказал командующему, флагману флота второго ранга Октябрьском принять действенные меры.

Поскольку вся авиация Черноморского флота была задействована на сухопутном направлении и уже понесла ощутимые потери - зенитные ракеты и зенитная артиллерия быстро сократили состав авиационных бригад ЧФ, - в штабе флота решили, что артиллерийский удар по Севастополю и городам южного побережья Крыма вполне успокоит командования Южного направления. Тем более что крупных кораблей украинским на Черном море не имели. Бригада эсминцев, сторожевые и пограничные корабли и катера - вот все, что было в распоряжении украинских адмиралов. Против 180-миллиметровой артиллерии крейсера "Ворошилов" они могли задействовать только пьятидюймови пушки эсминцев. Правда, в Николаеве и Херсоне достраивались тяжелых для Средиземноморской эскадры, но их в расчет можно было не брать.

Вот поэтому и получили неожиданный приказ обстрелять приморские города Крыма два новейших лидеры советского Черноморского флота. Командиром ударной группы был назначен командир лидера "Тбилиси" капитан третьего ранга Гущин. И терзали сейчас ночь два стальных клинка, разрезая надвое черноту морских волн и плотное воздуха осенней ночи без всяких огней и с наглухо задраенными иллюминаторами ...

... Перед восходом солнца всегда сыро и неуютно. Свет медленно вытесняет тьму и тем туманная мгла кажется еще более непроницаемой, словно ночь делает последнюю попытку удержаться перед началом нового дня. В это время все кажется непрочным и расплывчатым. Над водой стелется острый холод и люди плотнее заворачиваются в бушлаты и шинели. Когда впереди опасность, это особенно ощутимо.

Командир лидера провел на мостике всю ночь. Он сидел в своем кресле перед приборами, поблескивали разноцветными лампочками и только изредка раскрывал губы, чтобы отдать короткий приказ. И все, кто находился на мостике, также не проронили ни одного лишнего слова. Справа и слева на крыльях мостика стояли у визирей сигнальщики, которых пронизывал стремительный ветер. Шатало и брызги долетали до мостика. На полубак все было мокрым. Орудийные башни, шпили, кнехты, якорные цепи, тянувшиеся с клюзы в цепные ящики, сама палуба лидера, все казались покрытым липкой пленкой.

В 4 часа 25 минут вахтенний сделал запись в журнале: "Вышла на меридиан Босфора. Легли на курс 360. "Корабли ударной группы пересекли Черное море и встречали солнце на широте Босфора. Они легли на норд и курсом, которым некогда прошли "Гебен" и "Бреслау", двинулись на Севастополь.

В кают-компании "Тбилиси" младший штурман вместе с командиром БЧ-2 допивал чай. Штурман все время порывался рассказать смешную историю, но веселье не удавались. Серьезность обстановки подчеркивал и вид кают-компании: со столов сняты скатерти, снятые плафоны и зеркала. И от этого знакомая до последней заклепки кают-компания кажется чужим. Через тонкую стальную перегородку слышится гул вентиляторов, в пустой стакане дзеленькае ложка. И вдруг резкий звонок разрывает тишину: боевая тревога!

Кают-компания сразу пустеет, а притихший корабль сразу оживает. По трапам, по коридорам спешат люди, гремят по стальным палуба ботинки, глухо хлопает люки в отсеках задраюючись. Звонок гремит еще минуту и затихает, когда все уже на боевых постах. Готовность номер один.

А на востоке розовеет край неба, ночная тьма сиришае и становятся видны очертания облаков ...

Лидер "Москва" шел в кильватерного следа "Тбилиси", который оставлял за собой зеленую, будто стеклянную дорогу. Над волнами поднимался утренний туман, расходился слоистыми полосами и по правому борту, на востоке раскинулись над горизонтом розовые лепестки облаков.

- Правый борт, шестьдесят, воздушная цель! - Вдруг раздался голос сигнальщика. Командир лидера хорошо представлял себе, как хорошо сейчас видно ударный отряд сверху. Пенный след протянулся до горизонта и по нему, как по проспекту можно выйти прямо на корабле. Следует прямой и ровный, как стрела, и на острие этой стрелы - два советские корабли. Самолеты заходили с востока, со стороны восходящего солнца, выстраивались в цепочку, готовясь нанести удар с пикирования. Перестук зенитных автоматов слился с воем пикировщиков. Черные капли бомб падали прямо на лидер.

"Вот теперь и начнется ..." - подумал командир корабля. Гущин отдал команду и "Тбилиси" лег в разворот. Бомбы легли по левому борту, вздымая огромные фонтаны воды. Первое мероприятие было неудачным. Командир лидера пригласил сведения из постов. Убитых и раненых не было, но в надводной части многочисленные повреждения осколками бомб. Трюмные машинисты сообщили о поступлении воды - от близких взрывов разошлись швы обшивки. Аварийная партия сейчас ликвидировала последствия взрыва бомб.

А самолеты снова заходили на боевой курс. Огонь вели и орудия главного калибра, подняв на максимальный угол стволы. Но четверка вражеских самолетов - силуэт у них был необычным, винт сзади, со скошенными крыльями, отчего самолет напоминал птицу - с двух сторон спикировала на лидер, засыпав боевые посты и обслугу орудий и зенитных автоматов мелкими бомбами. И огонь вдруг ослабел. Лидер маневрировал, уклоняясь от бомбовых ударов, командир непрерывно менял курс, зенитная батарея вела огонь то с правой, то с левого борта. Самолеты снова пикировали на корабль. На этот раз бомбы упали возле кормы и два сильных удара встряхнули лидер. С боевых постов поступило сообщение, что более шестидесяти краснофлотцев убиты и ранены, повреждены два зенитных автомата на корме и четвертая 130-миллиметровая пушка.

Капитан третьего ранга Гущин понял, что неожиданный удар по Севастополю уже не будет. Противник обнаружил ударную группу. О такой кардинальную смену обстановки сообщили на "Ворошилов". С крейсера, который возглавлял группу прикрытия, передали по радио: "Отход на ост самым полным".

И Гущин приказал ложиться на курс отхода. На лидер "Москва" передали сигнал: "Начать отход. Дым ". Гущин достал из портсигара сигарету, но зажечь "биломорину" не успел. В момент поворота на курс отхода на мателота спикировала две пары самолетов. Вдоль бортов "Москвы" поднялись два столба воды, дыма и огня. За мостиком лидера сверкнуло пламя взрыва и вверх полетели обломки торпедного аппарата и изуродованные части зенитных автоматов. На мостике "Тбилиси" все видели, как корабль сильно накренился на левый борт и перевернулся вверх килем. Лидер затонул еще до того, как "Тбилиси" успел сделать поворот и прийти на помощь. Эта, почти мгновенная гибель корабля, еще секунду назад был полон жизни и энергии, вел огонь по вражеским самолетам и где у каждого были знакомые и друзья, казалась невероятной.

Но переживать было некогда. Вражеские самолеты победно прогулы в вышине и сейчас заходили на уцелевший советский корабль. Две чвертьтонни бомбы легли по левому борту, поодаль, одна упала у самого борта справа. Осколками были убиты комендоры зенитного автомата и командир зенитной батареи. На прожекторный мостик побежал командир артиллерийской части, уже ранен в руку. Два зенитных автомата, установленные здесь, вели огонь длинными очередями по пикирующими самолетам. Заряжающие едва успевали вставлять обойму. "Невозможно вести такой огонь стволы уже раскалились, - подумал командир БЧ-2 [60] и тут же скомандовал, - по пикирующему, непрерывным, огонь!" И это были его последние слова. Бомба попала прямо в автомат, возле которого он стоял. Еще одна взорвалась у самого борта. Пороховой дым, смрад сожженной краски, орудийная копоть, перехватывали дыхание. Пламя рыжими клочьями выглядело то из люка, то из-за перегородки, по из-за ящика с зенитными патронами. Над кораблем поднималась густое облако черного дыма.

Командир лидера направил вниз всех, свободных от ведения зенитного огня. Внизу, в котельных и машинных отделениях, в трюмах, в кубриках и каютах, шла еще более ожесточенная борьба за жизнь корабля - борьба с водой, врывалась внутрь сквозь пробоины. Здесь взрывы бомб звучали еще страшнее. Корпус лидера вздрагивал от близких разрывов. Люди падали, поднимались и снова из последних сил подпирали аварийными брусьями водонепроницаемые перегородки, гнулись от напора воды. В носовой части аварийной группой руководил боцман, отступая из отсека в отсек, он отчаянно отстаивал жизнь корабля.

- А ну, поднажмем, братцы! Дальше вода не пойдет! - Кричал он, но вода неумолимо появлялась в помещениях. Она пробивалась сквозь щели, подкрадывалась к ногам снизу, стекала грохочущими струями сверху. Система откачки не справлялась и после очередного близкого взрыва погас свет. Боцман включил аккумуляторный фонарь, который висел у него на шее и взялся за ключ, чтобы зажать плотнее гайки водонепроницаемых дверей. Подняться наверх ему и в голову не приходило. С ожесточением отчаяния он продолжал бороться с поступлением воды, веря в спасение, раз командир не отзывает его.

На третьем мероприятии пикировщиков бомба разрушила носовой мостик, и командир, капитан третьего ранга Гущин, перешел на кормовой КП. Обломки искореженного металла покрывали палубу. У разбитого орудий и зенитных автоматов лежали трупы и раненые краснофлотцы. Санитары не успевали относить их в кают-компанию, и так переполненную. А с севера поступала новая волна самолетов.

Дифферент на нос все увеличивался, носовая часок лидера уходила под воду, две турбины уже пришлось остановить, чтобы избежать взрыва котлов. Оставалась работать одна турбина, но корабль упрямо шел на восток: курс девяносто градусов, как повелел командир. Матросы аварийной группы, работавшие в заполненном водой трюме, улавливали в темноте мелкую вибрацию и знали, что корабль живой, он еще борется с врагом, с водой, с огнем. Но вот остановилась и последняя машина. Боцман перестал чувствовать мелкое дрожание корпуса и выпрямился, устало прислонившись к перегородке. Кто ощупь пробирался по заполненном водой коридора. Боцман повел лучом фонаря и желтый луч осветил фигуру сигнальщика. Нельзя было узнать кто это: лицо матроса залито кровью, бушлат рваный лоскутами.

- Мичман, все наверх! Команде приказано покинуть корабль!

Боцман почувствовал невероятную усталость. По ногам струилась вода и уже подбиралась к поясу.

- Что? - Приказ казался невероятным. - Кто приказал?

- Командир ... - Хрипло повторил знакомый голос. - Все наверх, говорят вам!

Пропустив вверх всех, боцман отверг гаечный ключ и последним поднялся на палубу. Здесь было тихо. Не стреляли пушки. Лидер "Тбилиси" превратился в неподвижную мишень, покачувалася на мелкой черноморской волны. Сверху доносился комариный писк. Два десятка самолетов с желто синими концентрическими кругами на плоскостях, прежде чем сорваться в смертельное для корабля пике, делали круг.

... Стол кают-компании накрытый клеенкой, весь в бурых пятнах крови. У стола, склонившись над раненым, чтобы делает корабельный эскулап. Руки его по локоть в крови, вдруг бессильно опустились.

- Доложить командиру, - сказал доктор, - убитых - пятьдесят шесть, раненых свыше семидесяти ...

В кают-компании ранены лежали вповалку на столах, на палубе, в проходах. Младший штурман лежал на столе у борта и слышал, как рядом, за тонким стальным листом борту плюскотить вода. Именно этот звук и привел его в чувство. Всего только пару часов назад в этой кают-компании он пил чай, играл в шахматы ... "Что было потом?" - Попытался вспомнить штурман и не с смог, так как именно в этот момент раздался звон колоколов громкого боя. А потом его ударило взрывной волной о перегородку и еще он помнил тупой удар осколка по левой руке. Теперь левой руки не было, только завернутый кровавыми бинтами обрубок. "Неужели это все? Конец? "- Он даже сам удивился, как это ему безразлично.

Обессиленный врач накладывал повязку на разбитую руку моряка в рваном одежде, и тот уже не стонал, а только с шумом втягивал воздух. Штурман открыл бронированную крышку иллюминатора и видно было, как вдали курсом на корабль направлялись десятка два бомбардировщиков. В проеме двери появился матрос и приказал:

- Все наверх! Командир приказал покинуть корабль. - И повторил. - Наверх!

Штурман, едва превозмогая боль, встал. Все, кто мог двигаться, вместе с врачом стали подниматься вверх. По трапам, скользким от крови, они карабкались вверх, помогая друг другу.

Высоко в небе самолеты закончили свой круг и разделились. Два заходили на корабль с правого борта, два - с левой. Еще четыре падали почти отвесно, ведя огонь из бортовых орудий. Снаряды звонко застучали по палубе, по изуродованным пушкам на корме, по двум уцелевшим автоматам, которые стучали короткими очередями. Заряжающие справа и слева едва успевали вставлять в приемнике обоймы.

Штурман следил за парой самолетов, мчались на лидер по правому борту. Двокильови, похожие на приплюснутую букву "W", они увеличивались в размерах, нацелившись на фок-мачту. Бомбардировщики шли на высоте верхушек мачт. Вот от них отделились черные капли бомб и самолеты круто пошли вверх. Корабль ударил гром их двигателей, над истерзанной палубой будто ураган пронесся и в то же мгновение лидер встряхнул удар сдвоенного взрыва. Через несколько секунд такой же удар повторился, но уже с левого борта.

От прямого попадания бомбы лидер разломился на две части. Носова почти мгновенно исчезла под водой, а из кормовой части продолжал стучать уцелевший автомат. Винты обнажились, с наклонной палубы горохом посыпались в море раненые и убитые, но с кормового мостика ярко вспыхивали выстрелы зенитного пулемета. ДШК замолчал только тогда, когда кормовая часть перевернулась и исчезла под водой.

На поверхности моря осталось плавать несколько десятков раненых моряков. Когда из-за горизонта появились спасательные самолеты, они смогли вытащить из воды не более двух десятков краснофлотцев ...

Крейсер шел 12-узловым ходом на норд, имея впереди и позади эсминцы сопровождения. Заканчивалась тревожная производная ночь. Черное мора отсвечивало под луной, и хоть ветер был слабым и корабль не качало, на палубе и открытых боевых постах было довольно прохладно. Советские корабли были в зоне действия украинской авиации и каждую секунду безграничное небо могло обрушиться на крейсер и эсминцы бомбами: на лунной дорожке корабле было четко видно. И эту ночь все зенитные расчеты находились возле орудий. В велосипедных седлах, откинувшись навзничь, вглядывались в ночное небо наводчики. Установщики прицелов сидели на корточках спиной к ветру, готовые мгновенно вскочить и начать крутить свои штурвальчикы. Командиры автоматов в шлемах, с телефонными наушниками, опутаны проводами, осматривал в бинокль горизонт. Зенитные автоматы корабля готовы были мгновенно открыть огонь по воздушной цели.

Вдруг слева по борту ночной горизонт раз за разом стал осяватися бледными вспышками. За несколько минут до корабля донеслось глухое буханье взрывов. Несколько раз из-за горизонта вылетали и гасли вверху искорки трассирующих зенитных снарядов. "Ударная группа ведет бой ..." - будто сама собой пронеслась весть по боевым постам крейсера. "Ворошилов" вместе с эсминцами резко повернул на зюйд и полным ходом пошел на сближение с ударным отрядом. Но отряд прикрытия был слишком далеко, чтобы успеть. Все кончилось еще до того, как они приблизились к месту боя. А через несколько минут на крейсере и эсминцах загремели колокола громкого боя - на отряд прикрытия шло более полусотни самолетов ...

Радиометриста крейсера в своей рубке наблюдали, как направлялись в обреченного лидера звена вражеских самолетов. На экране радара было видно, как сходились "звездным налетом" на светлой плямци советского корабля совсем крошечные звездочки отметки бомбардировщиков. И как с севера подходили в направлении крейсера многочисленные отметки новых ударных групп авиации противника. Такие точки было очень много, чтобы крейсер, даже с двумя эсминцами прикрытия, смог отбиться от такого количества самолетов. Радиометриста доложили о новой угрозе, и когда отметка лидера исчезла с экрана, крейсер повернул на ост и на полном ходу начал отход к своим берегам. В зону действия своих истребителей было не менее двух часов полного хода.

Командир крейсера вместе с командиром артиллерийской боевой части Коровкин вышли из боевой рубки на открытый мостик. Когда радиометриста доложили, что вражеские самолеты в зоне действия артиллерии крейсера, командир корабля капитан второго ранга Басистый приказал включить боевые прожекторы.

- Готовьте Зенитные дивизион к отражения атак самолетов противника, Валерий Анатолиевич. - Приказал командир крейсера. Коровкин ответил: "Есть!", И скрылся за броневой крышкой двери рубки.

Включили прожекторы и эсминцы. В их лучах то появлялись самолеты, то снова исчезали в облаках. Лучи прожекторов, попадая в узкие щели амбразур, прорезанные в толстой брони, слепили глаза. Гул самолетов то пропадал, то слышался снова. Лучи, перекрещиваясь над головой, выхватывали из темноты светлые пятнышки - украинские самолеты, и к ним сразу же тянулись яркие трассы зенитных автоматов и пулеметов.

На мостик крейсера поднялся командир отряда флагман второго ранга Новиков. Его взгляд был устремлен вверх - на высоте 3000 метров курсом на "Ворошилова" шли две четверки самолетов. Первой открыли огонь установлены на кормовой надстройке 100-миллиметровые установки левой батареи. К ним сразу же присоединились "сотки" правой и вокруг самолетов салютных россыпями стали распускаться бутоны разрывов. Но с правой стороны на высоте четырех тысяч метров приблизилась вторая группа самолетов и с пологого пикирования сбросила бомбы на корабли. Бомбы на высоте пятидесяти метров раскрывались, высыпая сотни маленьких бомб, и по крейсеру и эсминцам ударил град убийственных элементов. Боевые расчеты зенитных автоматов не были прикрыты броней и это сразу же уменьшило силу зенитного огня крейсера. А расчеты же 100-милметрових пушек от убийственных элементов бомб успели спрятаться под козырьками броневых щитов установок. Самолеты вместе с кассетными бомбами одновременно сбросили и чвертьтонни фугаски. Две из них взорвались в десятке метров по правому и левому борту и крейсер в прямом смысле вплоть выскочил из воды. Вылетели клепки и разошлись швы. Внутрь стала возникать вода. Оказались затопленными большая часть нефтяных цистерн и кренових отсеков. Електротелеграфы, центральные автоматы стрельбы, стабилизированные посты наводки, освещение и телефонная связь вышли из строя. Нефтяные насосы во всех котельных отделениях, кроме кормовой, остановились. Вышла из строя артиллерийская оптика, были сорваны со своих мест агрегаты радиостанций и аппаратура радиоцентра, крейсер потерял радиосвязь. Паралич "слуха" и "голоса" корабля был коротким, всего двадцать-тридцать минут, но этого оказалось достаточно, чтобы корабли отряда потеряли общее руководство и самолеты последовательно нанесли удары по эсминцах прикрытия. В результате "способный" и "Свободный" получили по три попадания чвертьтоннимы фугаски и затонули за четыре-пять минут.

Расправившись с эсминцами, бомбардировщики взялись за "Ворошилова". Корабль одновременно атаковали три-четыре группы по четыре самолета в каждой. Одна группа снимала кассетные бомбы, выбивая расчеты зенитных орудий и автоматов, вторая обстреливала крейсер осколочно-фугасными ракетами и огнем бортовых пушек. От таких дружных действий зенитный огонь прочь сошел на нет и противодействия ударным самолетам почти не было. И первая же бомба массой в 250 килограмм ударил у борта на расстоянии 3-5 метров от корабля в районе шкафуте [61]. Вторая бомба пробила верхнюю, нижнюю палубу и обшивку по левому борту и взорвалась в воде, на четыре метра ниже ватерлинии. Образовалась пробоина, через которую затопило погреб третьей башни главного калибра, оба коридоры гребных валов и еще несколько помещений. Начался пожар, который, к счастью, погасила вода затопила отсеки. Еще одна бомба прошила две палубы по правому борту и взорвалась внутри корпуса, образовав пробоину выше ватерлинии. От взрыва палубу в корме спучило на полтора метра и образовалась поперечная трещина шириной в 300 миллиметров. Возникло огромное очаг пожара, огонь мгновенно соединился с пожаром по левому борту. Заклинило руль и крейсер принял более шести сотен тонн воды. Огонь быстро распространялся по верхней палубе, истерзанной взрывами, охватил ростры, кормовой мостик, надстройки. Когда огонь достиг бочек с бензином (они, пробитые осколками, катались по палубе) для корабельных самолетов, казалось, огромный язык пламени достиг низкого неба. Шкафуте пылал от борта к борту, огонь достигал высоты грот-Марсу. Корабль был разделен пламенем на две части ...

В котельном отделении также возник пожар. В результате взрыва бомб швы двойного дна разошлись, и топливо, которое хранилось в трюме, смешалось и водой и начало медленно подниматься. Когда эта смесь достигла топок, вспыхнул пожар. Начало затапливать вторую котельную отделения и здесь вода прибывала быстрее. Чтобы предотвратить взрыв котлов, нужно было их гасить. А война между тем не давала времени на передышку - первую волну бомбардировщиков изменила друга. Самолеты шли двумя группами на высоте 3000 метров с юга и севера, курсом прямо на "Ворошилова". С кормовой надстройки ударили 100-миллиметровые пушки. Украинские самолеты легко уклонились от взрывов и сваливались в пике, с воем падая прямо на корабль. Бомбы взрывались с обеих сторон, поднимая огромные столбы воды. И тут из бака [62], подавляя какофонию звуков пальбы пушек и пулеметов, глухо глухо два взрыва. Корабль, поднявшись носом, задрожал, как раненый конь, а затем, качнувшись, снова погрузился в воду с дифферентом на нос. Сбросив все бомбы, самолеты ушли в северном направлении. Но на смену этой волне, уже подходила новая.

В строю осталось только одна "сотка" и два зенитных автомата, но корабль был готов отбивать атаки противника. Крейсер уже принял почти две с половиной тысячи тонн воды, крен все время увеличивался и ход его уменьшился до шести узлов. Вода продолжала прибывать, а ввести в действие водоотливные насосы не удавалось. Работал только один котел, обеспечивая два носовые турбины и работу корабельных водоотливных средств. Уровень воды, смешанной с мазутом, медленно повышался, угрожая пожаром. В затопленных помещениях вода образовывала огромные свободные поверхности, что грозило переворотом корабля. Чтобы максимально облегчить корабль, командир крейсера приказал сбросить боезапас носовых и кормовой башен, но бомбы новой волны самолетов поставили окончательную точку на судьбе крейсера. Когда крен достиг 25 градусов, командир отряда приказал покинуть корабль. Последним покинул крейсер командир корабля капитан второго ранга Басистый. На глазах всего экипажа крейсер лег на левый бок и скрылся под водой вместе с гафельним флагом, который командующим флота приказано было не спускать ...

***

Уже с самого начала что-то сломалось в, казалось, хорошо продуманной, сконструированной, отработанной на штабных играх, на учебных штурмах береговых "вражеских" укреплений и наконец пущенной в ход машине десанта. Почти весь август готовилась к нему дивизия Глазкова со всеми приданными ей частями усиления. Не вызывал сомнения выбор времени - в полночь и места форсирования Керченского пролива - не в самом узком месте, а там, где от берега до берега было около двух десятков километров и где украинские националисты меньше ждали удара. Согласовали действия армии и флота, продумали детали авиационного прикрытия и артиллерийской поддержки. На итоговом совещании старших командиров присутствовали маршал и командующий фронта, с их участием на карте и на макетах еще раз разобрали ход грядущей операции, предусмотрели все возможные неожиданности. В успех верили все. И поэтому очень кстати оказалась организованная глазковым товарищеский ужин. Позаботились дивизионные интенданты, настоящий пир вышел - с шашлыком по-Карским, со свежими овощами и фруктами. Даже цветы и шампанское где-то раздобыл проныра-адъютант! Были речи, поздравления с началом боевых действий по освобождению Крыма, были тосты за товарища Сталина, за победу ...

Теперь Глазков стоял на мостике тральщика, рядом с командиром флотилии капитаном второго ранга Худяковым, пытался разглядеть что-то в темноте. В проливе гуляла волна и тральщик мотало, он все время зарывался носом в волны, вода, пенясь, смывала палубу, грохотала под рубкой и заливала мостик брызгами. И с каждой минутой этот слепой движение в неизвестность становился все невыносимее. Вот уже вторые сутки Глазков не мог избавиться от ощущения - все, что происходит вокруг, неподвластное его воле, ума, энергии. В ночь с пятого на шестое сентября стало очевидным, что шторм в проливе не даст высадить десант и его перенесли на сутки. Поэтому нежданное переноса график загрузки рот, батальонов, полков, техники полетел к чертям и виноватых не находилось. Синоптики все валили на "небесную канцелярию", моряки - на синоптиков, обещали, мол, тихую погоду, а в проливе качка и невозможно вовремя подать плоскодонные суда. Дивизия грузилась спешке, в суматохе и неразберихе, в путанице взводов, рот - по поступлению судов и плавсредств. И не в ноль-ноль шестого сентября, а лишь в четвертом часу ночи седьмого, на второй день войны, когда ни о какой внезапности десанта речь уже не шла, отвалили от пирсов первый мотоботы ...

В душе командира дивизии угасала уверенность в успешном форсировании пролива, угасала, тратясь на борьбу с сомнениями, предчувствием неотвратимой беды, накопленная в передштурмови недели и дни драгоценная вера в успех операции. О каком наступательный порыв можно говорить, если ...

Отпрыгнула темнота, тугой пучок света, как от электросварки, ослепил всех, кто был на мостике, надвигался сбоку, превратившись в белое, разрубающий ночь, лезвие огромного меча. Рукоять держал кто далеко на берегу, острие, медленно перемещаясь, то бесшумно ложилось на воду, то наталкивалось на гребень волны, пока не пронзила насквозь тральщик, который болтался посередине пролива.

... Вот она, эта беда! Хуже не позади, худшее впереди, оно только начинается. По проливу занишпорилы лучи прожекторов, десант обнаружено, и не вблизи вражеского берега, на полпути, расчет на внезапность провалился, если бы не разгильдяйство морячков, они бы давно были на месте, а теперь ...

Резануло светом по глазам и полковник закрылся ладонью. Луч прожектора выхватил из тьмы неподалеку тральщика по правому борту катер с белой цифрой "9" на борту. На этом катере шел командир шістсот семьдесят четвёртому полка майор Бодров. Его полк был лучшим в дивизии, он имел первый штурмовать крымский берег. На корме бронекатера жались друг к другу десантники, за рубкой был тесно от командиров штаба. Ослепительный луч прожектора держался на рубке "девятки" секунду, вторую, третью ... И тут катер резко подскочил на волнах, подброшенный мощным гейзером воды, огня и дыма ...

- На мину напоролись! - Высоким голосом воскликнул Худяков. За все время, пока стояли на мостике, ни он, ни Глазков не перекинулись и словом - Право на борт! Спасательные средства за борт!

Спасать, однако было никого. Там, где только что был бронекатер, вертелись в водовороте обломки дерева, какие-то ящики, бочки ... за полсотни метров нырял в волнах понтон с двумя 76-миллиметровыми полковыми пушками. Этот понтон катер тянул за собой на буксире, теперь его сносило течением и волнами все дальше и дальше ...

Освещенный прожекторами, ракетами, десант барахтался в проливе, разбросанный на всю ее ширь, захлебывались в волнах тральщики, баржи, мотоботы, баркасы, понтоны на буксире катеров, а над ними выло, ревело, багрово вспыхивало небо, во время грозы, море выбрасывало с себя белые водяные столбы, которые, казалось, достают до низких рваных, насыщенных дождевой влагой облаков. И едва опускали одни, как вблизи вырастали другие - невидимые могущественные кувалды дубасили по проливу, превращая в щепки и обломки все, что попадало под их удары. Один такой удар пришелся рядом тральщика, столб-великан вырос обеих Глазкова и он подумал, что это конец, но корабль качнуло и водяной великан рухнул в стороне, только сбил тральщик с курса. Корабль заваливался на борт и уже казалось, что он не выровняется, но мгновение поколебавшись, тральщик вернулся в исходное положение. С Глазкова взрывной волной сорвало фуражку, председатель гудела - похоже, легкая контузия. Что это было? Мина? Этот флотоводец, ко всему, еще и завел их на минное поле! Полковник в ярости оглянулся на Худякова, но увидел молодого незнакомого командира.

- А где Худяков? - Пытался перекричать грохот командир дивизии.

- Убит. Осколком полголовы снесло ... Унесли ... - Долетело сквозь грохот взрывов.

- А вы кто?

- Командир отряда тральщиков, товарищ полковник, - флотский командир вытянулся, отдал честь, - капитан-лейтенант Осипов.

- Мы что, по минно полю идем?

- Нет, товарищ полковник. Отдельные только ... попадаются кое-где ...

Глазков и сам устыдился бессмысленности своего вопроса. Какое минное поле! Так купно и прицельно может бить только артиллерия. В проливе взрываются - он по опыту знал - снаряды крупных калибров, по барже и баркаса бьют тяжелые дальнобойные пушки. Это был огонь на поражение, он достигал своей цели, призрак разгрома стоял перед Глазков: перевернутый мотобот, люди, лезли на его днищу по головам друг друга, охваченный огнем бронекатер, черные фигуры на его палубе суетятся, сбивают огонь, брошенный понтон с ящиками патронов и снарядов, прошедший метрах в пяти от борта тральщика, солдат верхом на бревне, который кричит, размахивает руками ... В эту минуту полковник Глазков понимал, осознавал только одно, самое главное: переворачивались, горели, тонули не просто мотоботы и катера, набитые солдатами и командирами, - шла на дно, погибала расстреливаемых вплотную националистами его, Глазкова, дивизия ...

- Лейтенант, ракеты! Одна красная, одна зеленая ...

Тенью вынырнул из-за его плеча лейтенант, дергал, хватаясь, застежку сумки на боку. Полковник, рассвирепев, сорвал с плеча адъютанта сумку, выхватил ракетницу, раз за разом выстрелил в облачное осеннее небо. Боялся, что на Тамани не заметят сигнала и он не услышит характерный шум снарядов над головой. И вдруг успокоилась, когда увидел впереди, за какой километр огненный вал. Ударила Тамань! И пришла надежда, что не все еще потеряно, сильно, все же, била Тамань, и совсем недалеко было до крымского берега ... То уже пылало там - скирда сена, сарай или здание какая, и отблески пламени высветили красную полоску у самого прибоя, и на этой полоске прыгали на волнах десятки черных точек. Радостно забилось сердце - там, впереди, были мотоботы, баркасы и уже не поднимались фонтаны взрывов, значит удалось главным отрядам уцелеть под артобстрелом, проскочить в мертвую зону. В бинокль было видно фигурки солдат, первая волна десанта, которая выкатилась на берег. Отбежав от прибоя, солдаты почему задержались, засуетились на месте, залегли, похоже, перед проволочными заграждениями или под огнем дотов, которые ожили на побережье. Тамань уже не поддерживала десант огнем, била в глубину, и теперь десантникам предстояло самим резать проволоку и затыкать рот пулеметам в тех дотах. А промедление приведет к тому, что все они навсегда останутся лежать там, на мокром песке. Вслед за ними начнут залегать другие и кончится все это только лишними, бессмысленными потерями. Полковник застонал, как от боли ...

- Сколько нам Еще тащится туда?

- Минут десять, не больше! - Прокричал капитан-лейтенант. - Подходом уже ...

Но полковник уже и сам видел - подходят бронекатера, баржи, мотоботы ... Увидел и удивился их количестве, казалось, мало что останется на плаву после этого кровавого перехода, а все же ... Неплохо поработала Тамань, уже не так выло и грохотало вокруг, ослабла убийственная хватка батарей националистов. А вот с десантом происходило нечто неладное, вблизи берега Пленяли ход, притормаживали, останавливались катера и баржи, будто перед невидимой причальной стенкой. До берега оставалось метров сто пятьдесят-двести, когда все окончательно застопорилось - бронекатера, баржи качались на волнах и не продвигались вперед ни на метр! Двигались вперед, к близкому прибоя только мотоботы и баркасы, шлюпки, которые шли на буксире катеров. Глазков почувствовал, как перестал вибрировать палуба под ногами, дизель не работал, тральщик двигался вперед по инерции, его медленно разворачивало бортом к волне.

- Что это? - Полковник схватил за плечо Осипова. - Почему остановились?

- Дальше нельзя, товарищ полковник. На мель сядем.

От берега донесся многоголосый, протяжный крик. Поднес к глазам бинокль - вся, освещенная пожаром часть берега была усеяна солдатами, они атаковали. Вплоть выругался от радости ... Атакующие скрылись из виду, кажется, пошло у них на порядок, захватили первую траншею, выбили "нациков" из окопов. Теперь навалиться бы всеми силами дивизии, развить успех! А баркасы и шлюпки почему не возвращались. Глазков пошарил биноклем по берегу, и увиденное объяснило все: в белой пене прибоя выбрасывало на прибрежную полосу какие обломки, шевелились черные тела выброшенных прибоем, разбитых волнами мотоботов, баркасов, шлюпок. Жалкие эти остатки вызвали в душе Глазкова тоску, которая появлялась всякий раз, когда звучал похоронный марш. Проклятый шторм! Он грохот звучал похоронным реквиемом по его дивизии.

Водяные столбы от разрывов снарядов стали гуще подниматься среди неподвижных катеров и барж. Неподалеку подпрыгивал на волнах бронекатер. На его палубе толпились десантники, одни прыгали в воду сами, другие, упирались, сталкивали в воду матросы. Людей силой выталкивали за борт, они исчезали в волнах, лишь немногие удерживались на поверхности и, бросив оружие, плыли к близкому берегу. На других кораблях, кажется, происходило тоже самое. Капитан-лейтенант, схватив рупор, сыпал матом, но надрывный крик вяз за бортом тральщика в гуле шторма и ветра в проливе и грохоте взрывов. А те, на бронекатера, продолжали тем же образом освобождаться от своего живого груза. Нужно было любым способом остановить трусливую сволочь, пока паника не перекинулась на всю флотилию. Пару очередей бы по ним трассирующими, из крупнокалиберного ... но под рукой лишь ракетница. Осипов бросился в радиорубку.

- Товарищ полковник, приказано высадки прекратить, корабли и суда глубокой осадки вернуть в Тамань. Приказ СОГЛАСОВАНО с вашим командованием. - Перед командиром дивизии появился Осипов, вытянулся, отрапортовал, по уставу бросив руку к козырьку. - Светает, хохлы могут Накрыть нас авиацией и тогда кораблям крышка ...

- Какая вот них польза, вот ваших самотопов! - В сердцах бросил полковник.

Тральщик уже развернулся и полным ходом резал волну назад, к Тамани. Отходили и другие корабли. Националисты больше не посылали им вдогонку снаряды, не до флотилии, которая отступает, им сейчас. Перед ними встала в полный рост другая проблема, другая головная боль, навалятся хохлы сейчас на передовые отряды десанта, чтобы сбросить их в море с захваченной полосы берега. Глазков смотрел на берег, который удалялся, там все еще что-то горело, по обе стороны от освещенного места прыгали по черному горизонту короткие огненные всплески, это были не разрывы снарядов или мин, не била больше Тамань, молчали и украинский батареи взрывались ручные гранаты, похоже там, в окопах и траншеях, шла рукопашная ...

... С первого же шага по почувствовал Архип, как ускользает из-под ног земная твердь. Узкие, без перил, сходни плавно подняли его и в то же мгновение начали опускаться: приторно, как во время падения, стало, тело стало легче, будто уменьшилось в весе, а затем сходни снова потянули вверх и больно врезались в натруженные плечи лямки вещмешка, будто железом набитого, ремень старого кавалерийского карабина. Балансируя, чтобы не свалиться в черные провалы по сторонам, не налететь на передних и не лечь под ноги задним, которые напирали в спину, под резкие, с матами, командные крики: "не останавливаться ... быстрей, быстрей, мать вашу ...", они скатывались в плотно сбитую человеческую массу, где не было ни рук, ни ног - одни головы в масляных от мелкого ледяного дождя шлемах, будто прижаты друг к другу арбузы в перегруженной баржи. Масса эта молча приняла, впитала в себя Архипа, прижала у самого борта на корме ветхом мотобота. И не существовало уже отдельного от всего, от других людей, неба, земли, воды, Черного моря человека, дышала, думала, что-то понимала о себе, именем Архип, отчество Никодимович, по фамилии Мешков. Ни его прошлого, ни настоящего, ни будущего - не существовало больше. Была лишь тьма сентябрьской ночи, колючий, как наждак ветер и - там, впереди - тяжелые Дыханье штормового моря. Там, на западном берегу Керченского пролива, затаилась оборона националистов. Туда, в ее зубастую пасть, и пойдет сейчас плохонький мотобот, тихо отвалив от пирса на берегу Таманского полуострова. Пойдут туда другие мотоботы, катера, морские охотники, десантные баржи, понтоны и баркасы, набитые людьми в солдатских ватниках под самую завязку.

... Чихнув чадом сожженного керосина, загрохотал двигатель и мотобот трудно отвалил от пирса. Пропала, растворилась в темноте причальная стенка и за волнорезом шибонув в борт крутой бурун, облил всех Брика, резко накренив мотобот. На Архипа, как из бочки, пролилась вода и от ледяного ее холода перехватило дыхание. Казалось, плохонькое это суденышко сейчас перевернет, но крен, к счастью, выровнялся. Однако не прошло, и Архип понял, что уже не пройдет, холодок обреченности, тоскливо мутив с самого утра душу: не выгребут они с этой темноты и кувырком некуда - вода была везде, за десять сантиметров от края борта, плескалась под ногами, мгновенно пропитав все, что было на нем, хоть снимай и выкручивает, еще два-три раза вот так почерпнете - и скорлупа эта пойдет на дно. Видимо, они изменили курс, качка перешла в килевую и от носа до кормы по мотоботы, что вставал дыбом, стегали, как из мощных брандспойтов, при каждом новом его утку. Хриплым криком в гул шторма втиснулась команда:

- Вычерпывай, кому жизнь дорога! .. - Моментально поздувало из голов шлемы и весь взвод, разбившись на пару: один - черпает, второй - изливает, молча вцепился в эту бессмысленную - вода все равно прибывала - работу. Черная холодная пропасть моря будто насмехаясь, назло всем их усилиям, затягивала в себя.

Они забыли, куда несет их это старое, разбитое рыбацкий корыто, ждали твердые под ногами, берега, даже того, крымского, занятого украинскими националистами, где видимо, ждала их верная гибель - всякий страх перед той, возможной, отражала другая, вот эта , реально существующая опасность.

Мысли о берег вернули яркие вспышки впереди: низкое небо над морем набухли вдруг белым молочным светом, метнулось сразу вниз, упало на воду и в нервном свете кинжальных лучей, рыскали по проливу, открылось такое, чего и не представишь - на всем, сколько хватал глаз, просторные болтались, взлетая и пропадая на волнах, катера, баржи, мотоботы, баркасы ... В пелене дыма, водяных брызг, они упорно карабкались на крутые буруны, двигались в одном направлении - туда, где суетились, протыкая дождливую ночную тьму, лучи прожекторов украинский обороны.

- Ох, мать их ... застукали ... - Прокричал на ухо Архипу сосед. - Ну Все, бля ... хана нам!

Над головами просвистело и сразу же что-то грохнуло за ними далеко позади. Никто не сказал и слова, не вскочил, не махал руками своим на ближнем мотоботы. Только вместе перестали вычерпывать воду. Опять свист, только не одиночный, а многоголосый, сплошной и так же многократно усиленный грохот - небо над ними и за ними терзали десятки, сотни молний и показалось Архипу, что он попал в кипящий котел: везде - спереди, сзади, с боков, здибилося море высоченными пенными фонтанами. Белые эти столбы оседали в черную воду почему-то очень медленно, обвалюючись на негодные суденышки, которые потеряли и подобие некоего строю, были разбросаны по всей проливе, всем своим многотонным грузом. Один такой фонтан вырос совсем рядом, метрах в тридцати, Архип видел, как подняло, потянуло вверх соседней мотобот, вдребезги наполненный людьми, ломая на куски деревянный корпус, и все это месиво из воды, огня, дыма, обломков и человеческих тел провалилось куда в черную морскую пучину. "... И нас тоже сейчас размолотит, в пыль разнесет ..." - он стянул с плеча, поставил между ног карабин, сбросил лямки вещмешка, стал расстегивать бушлат, руки тряслись, как в лихорадке, непослушны, никак не могли протащить последнюю пуговицу в петлю ...

... Он летел в воздухе, все еще теребя этот пуговицу и не понимая, как оказался в небе и которая дьявольская сила забросила его туда. Лютый холод прострелил тело и пробудил к действию оглушенный мозг. Архип понял, что с головой нырнул под воду и, торопливо работая руками, вынырнул на поверхность, хапнул воздуха. Волна подняла его высоко, он оглянулся ... Ни на гребнях, ни в низинах между черных, масляных волн никого не было. Очередной вал бросил ему на грудь то длинное и плоское - обломок деревянного бруса. Архип вскарабкался на него, лег животом, зубы выбивали дробь, руки, ноги сводила судорога, и он мог только мертвой хваткой охватить этот послан ему самим Господом Богом спасительный обломок дерева.

... Мотобот выскочил из темноты, высоко задранный нос нависал над Архипом. Удар пришелся на конец бруса. Архипа сбросило, но он успел вцепиться у самой кормы за борт, низко сидел в воде. Чьи-то руки подхватили его, выдернули из воды, перевалили на дно сосуда. Председатель Архипа торчала на уровне прижатых друг к другу солдатских колен и он крутил ею, чихал, кашлял, отплевывался, не понимая, где и среди кого оказался, чувствовал лишь радость - живой, несмотря на все, он жив, спасен! - И все еще не очень веря в такое чудо.

- Что, нахлебался, бедняга? - Мужчина протянул ему фляжку. - Ну-ка, глотны для согрева!

Он сам послал в открытый рот Архипа жгучую жидкость, горло перехватило, забило-кратко дыхание.

- Не дрейфь, щас пройдет ... - И правда, прошло, дышать стало легче и тело стало легким-легким.

- Сдается, не шибко дорогой подарочек Нептун нам подбросил! - Коротко хохотнул мужчина и Архип заметил два рубиновые кубики на воротнике его гимнастерки, полосатый тельняшку и черный кружок с вышитыми красными нитками якорьком на рукаве бушлата. - Ты чей будешь, Подкидыш?

- Мешков я, Архип, сто семнадцатая отдельная Штрафная рота, Десятый взвод ... Долбануло нас, еле-еле выплыл, где теперь кого искать не знаю ...

- Теперь ты наш ... В морской пехоте ... Радуйся, к нам просто так не попадают! - В хриплом голосе лейтенанта почему Архипу слышалась насмешка. - Где твое ружье? Потопят? Ну, не беда. Щас высадимся и в бою себя оружие добудешь ... А пока вот, держи. - Он сунул в руку Архипу ребристую гранату.

Впереди, совсем недалеко, поднялась вдруг, заливая все багрово-кровавым светом, разрасталась в ширину стена. В витых вихрях огня и света кувыркался то черное, бесформенное: комья земли, камни, вырванные с корнем деревья. И не море уже - в ровном, сплошном гуле поднимался перед мотоботом близок - вот он, рукой дотянешься! - Крымский берег. "Да это же наши лупят!" - Озарил догадку.

- Держись, братва! - Поднялся лейтенант, поразив Архипа кремезнистю своей и выражением лица, которое только добродушно-насмешливое, теперь стало пугать злым оскалом перекошенного криком рта.

Мощный вал прибоя подхватил мотобот, потянул его на Горбатой своей спине, и со всего маху шваркнув на валуны, которые по всему побережью торчали из песка. Удар, треск дерева, которое розламувалося щепками, корма взлетела вверх, люди, налетая друг на друга, посыпались в воду. Архип барахтался в этой куче, то цепляясь за кого, то отталкивая кого-то налетая на то мягкое, получил удар стволом по челюсти, вплоть звезды блеснули в глазах, пока не уперся ногами в дно. Он рванулся вперед, но откатная волна потащила его обратно на глубину и он отдался на ее волю - согласились приобретенные в детстве навыки. Следующая волна подхватила его, он заработал ногами и руками, и вместе с пенным гребнем его выбросило на берег. Барахтались в воде, отползали от бурлящей воды, поднимались с колен солдаты справа и слева. Впереди у отблесках пламени от чего горящего на берегу, мелькнула фигура лейтенанта - он бежал на этот пожар, то выкрикивая и размахивая руками. Архип вскочил, понесся вдогонку - лейтенант оставался пока единственным, кого он знал из всех людей, кто сейчас топал рядом. Архип почти сравнялся с ним, бежал, стараясь не отстать. Ноги сделались легкими позади оставалась широкая песчаная полоса, дальше берег круто поднимался вверх и на склоне дорогу им преградила помеха, еще им не виденная - высокий, густо поросший бурьяном вал с закрученного в спираль колючей проволоки, который поодаль казался похожим на кустарник. Они тицялися в тугие витки спирали и отскакивали, оставляя на ней клочки своих ватянок. Выручили саперы, перебив зарядами стальные колючие кольца. Пока делали проходы, над головами обезумевшая тьохкалы шара, пульсирующие вспышки вырывались из амбразур дотов, которые были выше по склону. Хлестали по атакующим солдатам голубые нити очередей, летели прямо в глаза белые, красные, зеленые, малиновые струи трассирующих пуль.

- Слушай мою команду! - Полоснул лейтенантов крик. - За мной, вперед! Впе-е-ере-эд!

Архип поднялся и вслед за лейтенантом пошел прямо на эти трассы. Они прошивали все вокруг, а лейтенант, Архип, еще кто-то сбоку шли прямо на них, ускоряя и ускоряя шаг. Они почти бежали, крича дикую, неслыханную, матерщину, которая переходила в истерическое, бесчеловечное вой. Они самих себя оглушали этим воем и грохотом своих автоматов, и неслись, как заговоренные, неслись и не падали ...

Лейтенант на бегу посылал очереди из своего АКС, - там, казалось, никого не было, только белели, будто покрытые саваном, в свете ракет невысокие холмики - и Архип мчался рядом, сжимая в кулаке свою единственную "ефку [63]. Они летели в этих бугорков и когда там промелькнула человеческая фигура, Архип, поняв, что перед ним украинский, вырвал кольцо и бросил гранату. Там грянул взрыв и силуэт исчез. Гранаты взрывались уже по всей линии бугорков, которые оказались бруствером траншеи. Архип рухнул на дно окопа, ударился со всего размаха в песчаную стенку и в голове зазвенело. Поднялся, встряхивая песок, осмотрелся - в трех шагах сидел на дне траншеи вражеский солдат, голова, грудь, живот были иссечены осколками. У ног валялся разбитый автомат. "Это я его ..." - мелькнула мысль. Архип отверг обломки чужого оружия, заметил кобуру на боку убитого, вытащил тяжелый, маслянисто поблескивая в свете близкого пожара, пистолет. Потом разжился хорошим ножом в ножнах, четыре гранаты удобно розмитилися в карманах его шаровар. Литая тяжесть оружия успокаивала, утоляла нервы, сердце колотилось в груди, сразу же появилась уверенность.

Из-за поворота вынырнула двое морских пехотинцев вместе с лейтенантом.

- А где же хохлы? - Спросил Архип. Один из пехотинцев махнул рукой от себя. - Драпанулы?

- Комбат утонул, ну что ты скажешь, а ... майор Демидов ... - Лейтенант всхлипнул, зло шваркнув по глазам рукавом бушлата. Высунулся из траншеи, вглядывался в серый предрассветный пространство впереди. Там, на границе света и тени, на фоне темного неба, мелькали тени, убегали.

- Вот, в бою достал! - Архип достал и повертел перед собой новеньким пистолетом.

Лейтенант посмотрел, кивнул одному из своих бойцов на Архипа и молча отобрал у Архипа трофейный пистолет. Зато один из пехотинцев снял с плеча автоматический карабин Симонова, ткнул в руки.

- У меня же патронов нету ... - Бормотал, ошеломленно оглядываясь Архип. Пехотинец бросил Архипу под ноги две сумки с магазинами, вместе с ремнем и двумя гранатный сумками на нем.

- Автомат тебя сподручнее будет. - Лейтенант поднялся над бруствером. - За мно-о-ой! ..

Крик его показался необычно громким. Наверное, от того, что стрельба везде закончилась и было непривычно тихо вокруг. Он выскочил на бруствер, за ним выскакивали из траншеи другие морские пехотинцы и бежали на этот крик, догоняли тьму, которая медленно отступала на запад.

Догнать "нациков" не удалось. Около километра за три от побережья миновали высотку и жидкий цепочку морских пехотинцев встретил огонь станковых пулеметов. Попадали на край заросшей бурьяном возвышенности, откуда открывался широкий обзор во все стороны, и медленно приходили в себя после атаки траншеи и погони за националистами, откатились не знаем куда. Лейтенант уже, как хозяин обходил из конца в конец захваченную с ходу высотку, осматривал ее, как возможную позицию, намечал места окопчик и траншеи.

- Подходящее место. - Сказал, подытоживая результаты своего обзора. Взлетела в тумане холодного рассвета команда. - Расср-редото-очиться! Занятий оборону! Командиры взводов, отделений ко мне!

Здесь Архип по-настоящему разглядел его. Высокого роста, крепкий, какой тяжелый, он казался отлитым из металла. Серые глаза, такое было впечатление, пронизывали насквозь. Посмотрел строго на Архипа.

- Ну, что, солдат? Окапываться будем? НЕ Роуэн время, очухаются хохлы, попрут на нас с тобой ...

- А чем я буду окапываться? - Развел руками Мешков. - У меня же ничего не осталось.

- Не беда, обойдемся. - Пехотинец, тот, что отдал ему АКС, расчехлил лопатку, висевшую на поясе. - Можем на двоих окоп спроворить. Хочешь со мной в одном окопы воевать?

Земля, тонкий верхний слой, на высотке была песчано, под ним шел серый ракушняк, от камня не очень отличный, но работал Архип упорно и окоп делался все глубже, а бруствер над ним - все выше. И вместе с тем росло беспокойство, ощущение своей ненужности здесь и понимание, что он изменить ничего не в состоянии ... Хороший окоп вышел, просторный. Архип натаскав у него валежника, и на бруствер также, для маскировки.

Улеглись, прижались, согревая друг друга, в уюте от холодного степного ветра. Стараясь не потревожить соседа задремал, Архип выглянул из окопчика. Солнце уже вставало из-за спины, мазнула золотом по высотке, взимаемые широкой скобой окопчик. В них также возились, оборудуя укрытия, мокрые спины, угрившись, теплом собственного тела сушили мокрые от морской воды гимнастерки, брюки, бушлаты солдаты неизвестно какой, но уже его, Архипа, части. Узнавать, что это за подразделение морской пехоты, какая именно часть, не было ни времени, ни смысла. Да и кто его знает, чем оте дознания для Архипа могло кончиться. Как будто забыли, а начнут приставать с вопросами, возьмут и прогонят. Где же здесь искать свою штрафную роту, на дне пролива? Да и не хотелось вновь возвращаться под крик и мат конвоя ...

Над головой скользнуло клекитливе шуршание, будто с железной крыши сорвался пласт снега. ... Йо-гу, е-гу, е-гу ... Гадкие, похожие на крик осла звуки долетели издалека и сразу же перешли в нарастающее вой. "Ложи-и-ись!" - И грохнуло сначала сзади, потом сбоку, еще раз, еще и еще ... взрывами накрыло весь склон занятой морскими пехотинцами высотки, следующая волна подкатилась ближе. ... Йо-гу, е-гу, е-гу, е-гу, е-гу, е-гу ... Дергалась и ходуном ходила под Архипом земля, и он зречено думал, что уже не встать ему, не подняться больше. По спине, по плечам, голове молотили тяжелые комья ракушечника, будто приступила к работе бригада гигантских могильщиков, яростно, живьем закапывая его в сырую землю. Везде перед его глазами была многолика и беспощадная смерть. И лишь одно вопиющее желание - вырваться из этого душного, грохочущего и воющего осколками мешка, хоть на миг отдохнуть от холодного страха смерти, осмотреться и без паники и горячности то понять, то важное и очень нужное. Ужасное ощущение мешка со стенками, которые обжигали на смерть, мешка, со всех сторон пронизанного осколками, не выпускало Архипа из своих тисков, лишив способности рассуждать, управлять собой, то делать ...

Скрипучие звуки стихли, но тишина не наступила. Воздух снова споров клекитливий шорох и тут же на восточном склоне высотки, где уже была прокопан в тыл мелкая траншея, прыснул вверх дымный огонь. Страшной силы взрыв выдернул из-под Архипа землю и слился с новыми взрывами: грохочущие всплески пламени и дыма накрыли высотку, окопчики, траншею. Новый огненный ураган продолжил свой безумный танец.

Огневой налет был страшен и губителен своей смерчовою внезапностью, масованистю удар по небольшой площади высотки. Будто меч из дурного сна, страшный своей бесплотной неосязаемость, жестоко отсек прошлое и грубо отодвинул его куда в небытие. Всего одна ночь и начало сегодняшнего утра ... И на широкой дороге жизни разверзлось пропасть. Бездна пролегла между неуютным, но понятным и обжитым прошлым и непонятно-ужасающим настоящим, которое терялось в загадочном полумраке будущего.

Очнулся Архип от тишины, которая вдруг наступила. Он крутил головой, но вокруг было пусто, даже в окопчиках никого не было видно, только впереди слабо колебался густой бурьян. И тут Архип увидел, как далеко впереди, словно зубцы широкого расчески виризьбилися человеческие фигурки. Но сначала донесся отдаленный гул, который с каждой секундой набирал силу, потом с мутной пелены на горизонте появилось наконец то, от чего шел этот гул - из низины вынырнули черные квадратные жуки. Через секунду стало понятно, что это были не жуки, а черные коробки с отчетливо видимыми кубиками башен.

- Противник с фронта! Приготовьтесь к бою! .. - Вправо-влево, далеко-близко, слышались звонкие или приглушенные расстоянием команды. - Занятий окопы! Танки с фронта! Приготовьтесь к открытию огня! ..

Коробки накатывались ровным строем и вскоре можно было различить, что действительно идут танки, они, растекаясь вправо-влево, выстраивались в боевой порядок для атаки. Далеко на горизонте, там, где степь покрывала утренняя сумрак, ударили вспышки. По той мутной пелены плеснуло в глаза Архипу синеватыми проблесками - танки ударили осколочными. Воздух над окопами завыло, но снаряды легли сзади. Следующая серия разрывов накрыла склон высотки и теперь танки били беспрестанно. С шлейфов пыли вырвались мотоциклисты и донеслись звонкие очереди их пулеметов. Из-за танков ринулись вперед бронетранспортеры с пехотой, с их бортов ударил шквал огня, по высотке полоснули крупнокалиберные башенные пулеметы, круша в мелкую пыль грязно-белый ракушечник. Оглушенный, прокопченный гарью Архип вдруг понял, почему танковые снаряды никак не могут достать его. И других также не получают: окопчики (спасибо лейтенанту!) Ютились вплотную к самому гребню высотки и снаряды или взрывались впереди - осколки их только с визгом пронизывали воздух над головой, или далеко позади. Осмелев, он выглянул за бруствер, и бодряще ощущение неуязвимости сразу же пропало - танки были всего за какую-то сотню метров. И стало понятно - не получили пушки, получат гусеницы.

- Огонь! Отсека-ай! .. - Почему он сразу успокоился, впервые за минувшую ночь и нынешнее утро, с тех пор, как сел в потрепанный рыболовный мотобот, и до сих последних минут своей жизни.

В тылу хлопнули отрывочные выстрелы минометов и первые разрывы мин разбросали мотоциклистов, заставили их шарахнутися в стороны друг от друга. Но это было только начало боя. Опять плеснуло из танковых пушек короткими огненным вспышками. Склон высотки будто закипел и задымился. Грохот этого кипения, пыль, вонь сожженной взрывчатки, томительное напряжение и инстинктивный страх - все это казалось невыносимым.

Танки приблизились, стали заметны длинные стволы пушек, а частокол между машинами превратился в живую цепь. Хохлы шли в полный рост, не наклоняясь, будто совсем не знали страха. Теперь грохотало далеко позади, справа. Затем слева, ближе к морю, где белели стены полуразрушенной школы на окраине поселка, захваченного десантом - и там, и там, значит, тоже закрепился десантники, националисты столкнулись с ним, сейчас нащупывали границы плацдарма, выискивали слабые места в обороне. Высотка же эта была ключевой: она могла контролировать, - в зависимости от того, кто владел высотой, - или подходы к плацдарму, или же тылы советской дивизии, которая высадилась на побережье Керченского пролива.

- Танки! Два ... четыре ... пять штук! Ну, если Тамань огоньку не подкинет, то ... - Услышал Архип голос лейтенанта. Вскочил, побежал вдоль окопчик с криком. - Приготовить гранаты!

Мешков выглянул из окопчика только тогда, когда услышал, как поднялась без всякой команды беспорядочная ружейно-пулеметная стрельба, и в этом своем нестройный густоте она показалась даже достаточно убедительной. Бронетранспортеры с пехотой, разделившись на группы, поднимались по склону вверх. А танки вместе с пехотой будто заводили огромный невод. Крайние машины поползли одна справа, вторая слева, края невода стали заметно загибаться, будто втягивали в себя высотку, создавая некую большую подвижную загородку для скота ... Бронетранспортеры остановились, из них посыпались на землю солдаты, разбегаясь в стороны. Некоторые, вроде споткнувшись, падали и больше не поднимались. Окопчики огрызнулись дружным залпом, короткими очередями из "акаесив [64]. Архип также стрелял. Склон высотки сотрясала винтовочная и автоматная стрельба, взрывы гранат, трескотня пальбы периодически перекрывалась истошным, бесчеловечным воем и матерной бранью.

Бронетранспортеры, высадив десант, держались позади, поддерживая пехотинцев огнем крупнокалиберных пулеметов в конических башнях и станковые пулеметы на бортовых шкворневого установках. Под прикрытием их огня пехотинцы на бегу выстраивались в цепь. И эта цепь националистов был довольно густым, солдаты ударили по окопчиках из автоматов такой ливнем пуль, что стрельба из окопов сразу же улеглась. И в это время громко раздался голос лейтенанта:

- Гранаты к бою! Приготовьтесь к контратаки! - Команда взмахнула оторопь, охватившая Архипа под градом хищных светлячков над своей головой - трассирующих пуль. Грянули взрывы первую гранату, они были брошены преждевременно и поэтому к атакующим националистов не долетели.

Цепь распался, но танки продолжали совать вперед и хохлы не залегли - они сбились группками и бежали за бронированными спинами машин, мелькали по бокам, поливали из автоматов и снова прятались за броню. А танки уже подбирались к окопчик, пушки их молчали, только по скошенной лобовой броне барабанили зря пули десантников. Опасными были те, что пошли в обход, один лез по склону, поблескивая траками, и к окопчик ему оставалось совсем немного. Кто в черном бушлате, выскочил из окопчика, на который надвигался танк, побежал назад и упал-переломился в бурьяне от короткой очереди из танкового пулемета. Перестал биться в руках АКС, щелкнул и умолк. Архип отверг автомат и теперь смотрел, как наползает на окоп танк. Он не стрелял и за ним тоже не стреляя, шли националисты. Никто не стрелял по ним, высотка будто вымерла. "Сейчас они будут здесь ... Куда же наши подевались? .. "

Будто чувствуя, что в десантников не осталось гранат, танки двигались неторопливо и обстоятельно, от одного окопчика к другому, крутились над каждым. Из-под самых гусениц танка выскочил упитанный мужчина, помчался перед ревущей машиной. Опять коротко рыкнул пулемет, фигура солдата задергалась, заметалась, повалилась на колени, сбросив руки вверх, танк обрушился - и в пустое, безгласен небо рванулся долгое нечеловеческий крик.

Архип не испытывал страха - на эмоции не оставалось ни времени, ни сил. В уши ломился рев танковых дизелей, скрежет и звон траков. Вокруг все было голым и плоским, на дальнем фланге неторопливо крутился над окопчик танк и автоматчики прочесывали высотку, почти не опасаясь. Боеприпасов к АКС уже не оставалось, но еще была одна "ефка" - успею пришить хоть одного, решил Архип, доставая гранату из сумки. Наряду с бруствером грянул взрыв танкового снаряда, в глаза бросились каменным крошевом. На какое-то время он потерял сознание. Когда очнулся, не мог вспомнить, где же он находится. В уши ломился рев танковых двигателей. Легкие были забиты тротиловым смрадом, откашлявшись, Архип протер глаза, пыльные взрывом танкового снаряда и увидел прямо перед собой скошенный лобовой лист танка. Командирский люк был открыт и из-за него выглядывал танкист в черном ребристом шлеме. Взгляд его был удивлен - прямо перед танком появился неизвестно откуда "красный". Архип выдернул чеку и бросил туда, в пыльную пылью броню, граната и последнее, что запомнил, сползая на дно окопчика, был запах раскаленного стали, перемешанный с гарью несгораемой солярки. А потом его сдавило отовсюду ...

Еще при разработке операции приметил ее Глазков, эту небольшую высотку сто десять и девять. Она вполне могла стать ключевой в обороне плацдарма. Вот если бы ее захватить. рассчитывать на такой успех операции в первые часы высадки было практически невозможно, высотка в тылу националистов, почти за семь километров от побережья. И тем не менее, Глазков о ней помнил и отыскав в суматохе на пирсе перед самой посадкой на суда командира приданного дивизии батальона морской пехоты майора Демидова, не приказал, попросил: "Первым идешь, Савелий Иванович ... надеюсь на тебя ... Есть одна сверхзадача. Помнишь, я говорил о высотке в глубине побережья? Не по зубам она нам пока что ... Но если сможешь пробиться к ней ... "Демидов пробился. К Герою мужика представить нужно! И стоял до последнего ... Все они там костьми легли, кто от батальона после высадки остался. Националисты заняли высоту, когда никого в живых там уже не осталось. И кого обвинить в том, что не помогли Демидову? Переполовиненные при переправе батальоны полков Бодрова и Зубарева? Они захватили поселок, школу, больницу. От полков осталось по неполном батальона, бойцы Зубарева захватили пушечный капонир на правом фланге, отбили за день шесть атак! Без артиллерии, с одними гранатами против танков и мотопехоты.

Себя самого? Когда он вернулся под утро на командный пункт армии, удивил спокойный тон командующего. Полковник звикнувся с мыслью, что быть ему козлом отпущения, ждал разноса, крика, даже снятие с должности, но не этого вежливого, даже равнодушного: "А-а, вот и хорошо, Илья Тимофеевич, проходы, присаживайся, расскаЗыВай ... "Рассказывать, собственно, было нечего. Вместо двух полков с приданными им частями, с артиллерией, как планировалось, высадились только сильно поредевшие роты - сведены в неполные батальоны, батальон морской пехоты Демидова и штрафная рота. Правда, штрафники по численности не уступали стрелковом полку - более полутора тысяч штыков. Впрочем, штрафникам штыки не издавались. Комкор, будто предупреждая желание Глазкова рубить "правду-матку", пресекая в зародыше его вспыльчивости, сказал спокойно: "Да, крепко подвела нас погода ... И моряков тоже можно понятий. С такими плавсредствамы ... они сделали все, что смогла ...", и спросил: "Как думаете, выстоят батальоны? Националисты непременно попытаются сбросить их в море. "" Требуется Артиллерийская поддержка отсюда, - Глазков говорил уклончиво, - в ними нет Никаких противотанковых средств, одни гранаты ... "И тут Глазкова поразил оптимизм в словах командующего:" Найдите способ связаться с ними, передайте: поддержку обеспечить. Им надо продержаться до темноты, часов восемь, максимум, десять. Нынешний ночью ваши полки будут на плацдарма. Теперь нам будет легче, шторм утихает, так что ... НЕ расстраивайтесь, Илья Тимофеевич, Все будет нормально ... "В его словах полковник слышалось равнодушно-успокоительное:" Возьмите себя в руки, полковник. В принципе ничего страшного не произошло, высадка состоялась, мы одной ногой в Крыму ... "Кого он успокаивает? Глазкова? Себя? Зачем? Он же не может не понимать всего драматизма ситуации! И тогда остается только догадываться: его "непонимание" - в которое трудно поверить! - Просто необходимо ему для чего-то. А, возможно, и не ему вовсе. Возможно кому-то там, в штабе фронта? Оттуда уже ушло сообщение в Ставку, а кто не хочет раздражать дополнительным сообщением Самого, что с десантом-то - не совсем того ... "Идите, готовьтесь ко второму мере, Илья Тимофеевич. Я верю в вашу удачу! "

Второй заход и правда оказался удачным. НЕ рыскали по проливу прожекторы, хохлы били слабо, не причиняя особых потерь. Да и море перестало на них работать, волна была легкая и суда подошли почти вплотную к берегу, не напоролись на кинжальный огонь пулеметов - выстояли батальоны, под их прикрытием пополнены полки дивизии и приданое ей бригада морской пехоты высадились, растеклись по плацдарму, зарылись в землю ... Но высотка, высотка! Не оставляла Глазкова досада - не помогли Демидову, не удержали высотку и, судя по всему, нет в живых майора, убитый, хотя все возможно ...

Захваченный артиллерийский капонир оказался очень кстати. В нем полковник разместил свой штаб и дивизионный медсанбат. Командный отсек был оборудован националистами всеми средствами связи и имел непробиваемое перекрытия с двух метров фортификационного железобетона. Жаль, не удалось захватить пушку, которая здесь устанавливалась. Впрочем, на войне, как на войне!

Он смотрел на солдата, который стоял перед ним. В черном бушлате с клочьями ваты в дырах, в обмотках, стоптанных ботинках, обмазанный глиной, с бледным лицом. Зашли начальник разведки дивизии с майором, командиром бригады морской пехоты, и солдат поднял на них вопросительной взгляд.

- Слушай сюда, Вахтанг, Цей штрафник один уцелел от батальона Демидова. Вернее, вот того, что осталось после высадки. Пока не рассвело, нужно прощупом высотку, посмотреть, что там у них где, какие огневые точки. Подберы группу, человека три, не больше. И чтоб ребята Были ... И его возьмите, он туда дорогу знает. - Сказал Глазков, кивнув на Мешкова. И к моряку: - Нужна высотка, понимаешь! Атаку назначает на восемь ноль-ноль, так что у тебя целых три часа времени ... Это приказ! У меня все.

Разведчики обернулись за два часа. Как бы атака удалась! Атаковали высотку два батальона бригады морской пехоты, но националисты успели отрыть окопы, заминировали подходы и закопали в землю танки. Было их на высотке немного, всего рта, но пулеметных гнезд разведчики насчитали десятка три, не меньше. Оставалось только удивляться такой хозяйственной распорядительности хохлов: за невероятно короткое время они успели выполнить поистине гигантскую работу - выкопали траншею, а пять танков были преобразованы в бронированные доты. Ах, прав полковник, никак нельзя было отдавать им высотку!

Первая атака была самой удачной. Как бы она достигла своей цели! Националисты подпустили морских пехотинцев до самого минного поля и расстреляли в чистом поле, как на полигоне. А у морячков даже малых пехотных лопаток не было, чтобы окопаться! Шесть раз ходили батальоны бригады в атаку и шесть раз откатывались, потеряв три четверти своего состава. И даже Тамань не помогла своими калибрами! Довольно быстро батареи на косе Чушка накрыла береговая артиллерия хохлов и дивизия осталась без огневой поддержки. Была еще надежда на авиацию, со стороны пролива на штурмовку звеньями заходили "илы", били ракетами и пушками по высотке, сами несли потери - каждый третий штурмовик не возвращался назад, вступали в воздушные бои с истребителями противника, но дивизия не могла продвинуться вперед, в глубину Керченского полуострова ни на шаг. И так все три дня! По пятнадцать-двадцать атак в день - безуспешны! Националисты зарылись в землю по всему периметру плацдарма, возвели дзоты и до того, закопали в землю танки, построили ложные огневые точки и позиции ложных батарей, по первой траншеей появилась вторая, затем третья, перед траншеями все было опутаны колючей проволокой и засеяно сотнями и тысячами противопехотных и противотанковых - хотя у десантников ни танке не было - мин. И встречали атакующие шеренги десантников плотным огнем пулеметов и ливнем снарядов и мин. Но обстановки все же была не безнадежной. За ними стояла Тамань с мощными дальнобойными батареями, ее штурмовики и бомбардировщики, ее подкрепления, нацеленная на плацдарм родная восемнадцатого армия, мощный Крымский фронт. И вдруг ...

Шел пятый день жизни плацдарма и начинался он вроде неплохо, не так, как предыдущие.

- Товарищ полковник, шифровка из штаба фронта! - Капитан вытянулся, докладывая.

Глазков принял листок, посмотрел и строки запрыгали перед глазами. Сообщение никак не укладывалось в сознание и только со второго раза дошел до него невероятный и грозный смысл радиограммы. Все, кто находился в командном отсеке артиллерийского капонира увидели, как побледнело лицо полковника, сделалось серым до неузнаваемости. Глазков приказал всем выйти, оставил только начальника штаба.

- Решением Ставки наша армия Выведен из состава фронта и передислоцирована на другое стратегическое направление. Одни мы теперь, Пал Захарыч. Думаю НЕТ нужды объяснять, что это означает ...

А что тут объяснять: пошла артиллерия, ликвидированы базы снабжения, не будет теперь ни огневой, ни материальной поддержки, ни помощи людьми ... А на плацдарм уже до двадцати тысяч солдат высажено, одних только раненых за эти дни более шести тысяч накопилось и вывезти их никак не удается. На острове Тузла националисты установили две береговые батареи - одну пятидюймовых морских орудий на механической тяге, и 90-миллиметровые универсалка, по восемь пушек в каждой и теперь топят каждый второй баркас и мотобот, которые идут на плацдарм. А уже с плацдарма только один из трех успевает целым добраться до Тамани. На ночь была надежда, что удастся под прикрытием темноты переправлять на Керченский полуостров маршевые подкрепление, технику и боеприпасы. Но береговые батареи на Тузле имели радиолокационное наведение, что им ночь, дождь и туман! Топили все, что двигалось к керченского берега и от него с плацдарма. За эти ночи сколько бойцов, сколько оружия и техники в проливе перетопили! А башенные двенадцатидюймовые пушки в районе Аджимушкая подавили и свели на нет поддержку дивизионов отдельной морской артиллерийской железнодорожной бригады на косе Чушка. Вот уже четвертый день украинских артиллерия перемешивает артиллерийским огнем десантников, закопались в землю плацдарма. И вот теперь даже такой поддержке избавляется дивизия! Долго удастся тогда устоять? Когда малые артиллерийские корабли националистов: вооруженные зенитными пушками и автоматами десантные баржи и бронекатера, перекрывают ночью пролив, ведут бои с бронекатера и минорами Азовской флотилии и топят вместе с береговыми батареями подкрепление в проливе?

Радист, переступив порог, доложил:

- Еще две шифровки, товарищ полковник.

- Давай! - В первой речь шла о У-2 и штурмовики, которые будут сбрасывать боеприпасы и продовольствие. Штаб фронта предписывал организовать прием. А во второй черным по белому было написано: "поставленная вам задача выполнена. Дальнейшее удержание плацдарма нецелесообразно. Обеспечить эвакуацию через пролив НЕ имеем возможности из-за блокады побережья националистами и недостатка необходимых плавсредств. Срочно Сообщить план действий по выводу вверенных вам войск на таманских полуостров. "

Судя по всему произошло то, о чем Глазков догадывался в глубине души: пропели же им "реквием"! В конце радиограммы сообщалось о награждении большой группы десантников орденами и медалями, а десяти - и командиру дивизии также - было присвоено звание Героя Советского Союза. Никакой трагедии, мол, не случилось, все идет нормально и когда командование так решило, значит, ему виднее. Главное же, этот обвал орденов и золотых звезд свидетельствовал о том, что где-то наверху, скорее всего на самом верху, решили считать операцию законченной, и это была последняя дань им, она словно говорила: спасибо, братцы, славно вы послужили советской отчизне, а теперь выгребают сами ...

Прочитав полученные радиограммы, Глазков приказал собрать всех командиров частей и подразделений в штабном отсеке артиллерийского капонира. Благо, осталось их не так уж много: двое командиров полков, шесть комбатов его дивизии и командир бригады морской пехоты вместе с двумя командирами батальонов. Из шести тысяч бойцов бригада сейчас насчитывала чуть тысячу - два неполных батальона ...

- Что будем делать? - Ответом полковнику была мрачная, тягучая тишина.

- А приказец Цей может кому-то очень пригодится, когда наши души будут витать в небесах. - Майор, командир морских пехотинцев понравился Глазкову с первого взгляда. Командовал с умом, смелый, в решающий момент боя вызвал огонь по высотке, где был его командный пункт. - Вытащит кто-то из папочки и будет чист, как ангел: вот, дескать, не выполнили распоряжения, сами и виноваты! Предлагаю, товарищ полковник, не на Тамань, а вглубь Крыма прорываться, в крымских горах леса густые, там и укроемся к поры, когда наши в Крым снова высадятся.

Решение майора было неожиданным и присутствуют командиры молча смотрели друг на друга: а что, дело морячок говорит! Глазков остро посмотрел на майора, подумал: "Горячая, ты, братец, горячая ..."

- Считаю такое предложение неприемлемым. Есть другое. Вот смотрите. - Глазков ткнул в карту. - Здесь, на севере, у нас болото, хохлы считают его непроходимым и держат здесь только небольшие заслоны из ополченцев. Я приказал прощупом это болотце, разведчики доложилы: пройти можно. Протяженность его километра четыре и выходит вон к Рыбацкий поселка Камыш-Бурун. Вот он, в двадцати километрах. Главное - там есть Пирс и ширина пролива в три раза меньше, всего семь-восемь километров. И хохлы Этот район не блокируют с моря, катера и тральщики смогут Подойти и причалит. Что скажете?

Оживились сразу, командиры уже не казались полковнику на одно лицо.

- Значит, решена. Дня на подготовку, думаю, хватит. Завтра в полночь двинемся.

- А раненые? - Спросил командир дивизионного медсанбата. - У меня их уже шесть тысяч ...

- Сегодня ночью придут суда. Которы смогут прорваться ... Погрузо, сколько сможем, а остальных раненых придется бросить. - Твердо сказал Глазков ...

... Мотобот только отчалил. И сразу же исчез, только негромкие шумы ночного моря дополнялись стуком двигателя, который все ослабевал. Глазков стоял на пирсе, провожая последнее судно с ранеными. Этой ночью к плацдарму смогли прорваться только три мотоботы, еще два судна были потоплены в проливе. Они доставили боеприпасы для прорыва и некую толику продуктов - все эти дни десантники держались почти на подножном корме, война требовала только патронов, мин и снарядов, для хлеба и тушенки выделяли только то, что оставалось после покрытия неотложных нужд десанта в боеприпасах. На юге горизонт озаряли вспышки выстрелов скорострельных автоматов и разноцветные трассы снарядов - там шел ночной бой между бронекатера Азовской флотилии и артиллерийскими кораблями националистов.

... Белый луч прожектора лег на воду и разрубил пополам ночную тьму в проливе. Громадная бревно голубого света поштовхалася между камнями под невысоким обрывом и покатилась по волнам, пока не наткнулась на маленькое суденышко совсем недалеко от берега. "Бэдэбэ! Вот, собаки, засекли мотобот! - Полковник чуть не выругался вслух. - Надо поворачивать оглобли, пока не поздно. А то ... "

Луч прожектора на всем его протяжении засветился яркими огоньками, будто через него продели гирлянду разноцветных лампочек. И в ту же минуту над морем простукотив грохот скорострельных пушек вперемежку с резкими хлопками разрывов. Было видно, как забурлила вода вокруг мотобота, выбрасывались высокие белые гейзеры, в просветах между ними показался нос, задранный вверх, затем корма, стоявшей дыбом. Огненный шар выросла на ней, лопнул, выбросив столб черного дыма - снаряд попал в бочки с соляркой. Еще некоторое время продолжали молотить автоматы и разом все закончилось. На том месте, где был мотобот, ничего не просматривалось. Прожектор, понишпорившы по волнам, угас. И тьма, беззвучная, непроницаемая, черным пологом накрыла все вокруг. И лишь затем над морем засветились в небе звезды ...

... Недалеко от берега, под горой бушевал огонь пожара, горели домики, горели какие-то постройки, горел поселок Камыш-Бурун. Сквозь клубы дыма просматривался короткий причал с двумя пришвартован к нему мотоботы, уже переполненными людьми. Еще с десяток мотоботов болтались в небольшой бухточке, их облепили плавники, лезли по головам друг друга, переваливались за низких борта. По всей береговой линии носились ошалелые люди, сбивались в группы, захватывали лодки ... А в промежуток между плато и горой не спеша, уверенно вползала танки. За ними часто шли цепи националистов.

Два часа назад остатки дивизии Глазкова и бригады морской пехоты пробились через болото к рыбацкого поселка. Мотоботы, которые вышли из Тамани, уже были здесь. В нем не было ни души и ветер Порошил глаза горячим черным пеплом. Глазков приказал грузиться на суда. С первым эшелоном удалось отправить до семисот человек, с другим пятьсот, с ним отбыли все штабные работники, дивизионная разведка, особый отдел. В третий раз пришли только пять мотоботов и люди поняли - больше ждать нечего. И тут началось ... У причала подпрыгивал на волнах серый корпус бронекатера. Нуртував и рвался к нему безумный толпу, орал и ругался. Задние бросались в плотно спрессованную людскую массу и та пружинила, их отталкивало назад. Задние пробовали еще и еще, но их попытки и с другой, и с третьего ... и с семьдесят третьего раза заканчивались одинаково. А потом матросы втащили трап побежали попрыгали на палубу охранники из комендантского взвода. вдогонку бросился и толпа. Люди хватались за леера, но охранники и счастливцы, попавшие на бронекатер, сталкивали их ногами, сталкивали в воду ... И с берега летело, подхваченное сотнями глоток:

- Шку-уры-ы-ы! .. Подо-онкы-и! .. Бляди комиссарские, в душу вас креста-бога-мать! ..

Взревев двигателем, ринулся в пролив бронекатер. С обезумев толпы выскочил солдат и, припав на колено, бил, бил, бил вдогонку кораблике из автомата ...

Промелькнула и в то же мгновение провалилась куда-то, опять мелькнула на самом краю сумеречного моря темная точка. И снова исчезла. Теперь уже окончательно. И забегали, засуетились, заорали заглохшие было на берегу люди. Пропавший бронекатер забрал с собой последнюю надежду добраться до Тамани, к своей зелий - видпихнула от себя, бросило на произвол судьбы их советская страна бросает своих детей беспутным гулящая женщина, одно название которой ... И каждый теперь сам должен решать, что ему делать, куда податься ...

У причала уже кричал-распоряжался какой лейтенант, но его никто не слушал. Расхлябанная солдатская масса растекалась, сбивалась в небольшие группки, митинговала, рвала глотки ... Быстро темнело. Выбросились над горой, шариками покатились в черную вышину красная и зеленая ракеты. Кто его знает, что они означали для националистов, вполне возможно начало новой атаки. Зато зримо и убедительно просигналили митингующим о начале конца:

- Разбегайся, братва, пока не поздно! - Берег пустые на глазах. Архип смотрел и не мог понять, куда деваются люди. Скоро вокруг никого не осталось. Они были вчетвером, все, кто остался от дивизионной разведроты: сержант Воронов, Архип и двое разведчиков - Семен Маркин и Колян Ветров.

- Пошли! - Сказал сержант. Он повел их к уцелевшего дворика. Там уже шурувалы четверо солдат, сбрасывали ватника, шаровары, переодевались в какое барахло, найденное в уцелевшей от пожара ячейке. Всем своим видом они показывали, что никого все это, кроме них самих, не касается.

- Мы здесь решившего артель рыбацкую сколотит, робы на всех хватит! Бери, переодевайся ... - Главным здесь был упитанный солдат, со свежим розовым шрамом на щеке.

- Где же вы совесть потеряли, солдатики, мать вашу! - Начал закипать сержант.

- А там, где и начальнички наши, которы на катере к едрёной матери смотались! - Злобно крикнул плотный. - Иди-ка ты, сержант, своей дорогой, подобру-поздорову ...

Чужие люди - четверо в одном, четверо в другом конце двора - возились в темноте. Еще недавно солдаты одной армии, готовые прийти на выручку товарищу, положить голову за него, сейчас они настороженно, с опаской посматривали друг на друга, как недобрые соседи, ждали только подвоха от ближнего своего. Ничто их больше не объединяло: все - и прошлое, и настоящее, и такое неопределенное будущее, близкое и далекое, если суждено ему осуществиться, и сама жизнь - все у них теперь было врозь ...