Всех посетителей Квартиры Страха встречал с порога кулак брата Порфирия. Сам Порфирий в драки не ввязывался – был двоедушником, что априори означало постоянную внутреннюю борьбу. К тому же, он боялся, что при ударе расколется на две части, не важно, равные или не очень. Из осторожности Порфирий и в Аргентину и на Кипр старался не выезжать одновременно. Зато проблема множественности вселенных его не волновала: он сам по себе был такой проблемой.

– Шизофрения или метемпсихоз, – разводили руками доктора и продолжали колоть его по привычке – неприятное, но необходимое лекарство. [cut=Читать далее…]

Иногда заходил в коммуналку налоговый инспектор – по виду сущий козёл. Соседи остерегались злить гостя. Даже дядя Петя (воплощённый ужас с топором) подпускал его к жене, хотя и на расстояние одной политровки. По вечерам из чулана появлялся страшный Хозяин, кряхтел, пил горячий чай. Мелкими шажками уходил в ночь травить эльфов. Если ночные ожидания не оправдывались, горевал, залезал на дворовый клён с пузырьком чернил, украденным у тихой старушки Марты (всё равно слепая, не заметит). Устроившись на ветке, Хозяин разрисовывал листья клёна всякой похабщиной. Кусочки древесной коры падали с многострадального дерева на местного кота – кастрата Мурзика. Борода Хозяина лезла клёну в глаза, прорастала сквозь ветви, но дерево терпело: живущая в нём дриада переживала очередное бабье лето и не упускала возможности прикоснуться к гостю сучковатой коленкой.

В час ночи в камерном исполнении слушали Шопена. Исполнительница, недоделанная пианистка, на весь двор терзала древний «Бехштейн». Клавиши разбегались из-под сильных пальцев, как тараканы. Расстроенный рояль рыдал.

– Это соловьи, – утешал Марту муж, старик Бутылкин. Та притворялась, что верит, и накрывалась одеялом с головой.

Вышедший на инвалидность за производственную травму Санёк слонялся по квартире и врал про трудовой героизм соседке Ангелине, умной девушке двадцати трёх лет. Она слушала, потому что ещё верила в сказки: в грифонов, драконов и в свою способность перевоспитать много повидавшего взрослого мужика со шрамом во всю щеку.

Но были в коммуналке номер шесть и нормальные соседи. Они иногда собирались за бутылкой «Абрау-Дюрсо», закусывали бычками, привезёнными из приморского города, и гадали, что делать с надоевшими до жути жильцами-маргиналами. Старик Бутылкин играл желваками, вечно кочующий по двору дед Петрович близоруко щурился – если бы соседи вели себя смирно, он был бы обычным осёдлым дедушкой.

– Хорошо бы столкнуть их всех с балкона! – мечтал Гуревич (интеллигент, сослагательное было его уделом!).

– Авария?

– Крысиный яд?

– Наёмный убийца?

– Короткое замыкание?

– Во сне? Газ?

Предложения сыпались, как из рога изобилия, и тут же отклонялись. Экс-генерал Чтоль предложил перестрелять мерзавцев поштучно. – Я приглашу их на дайвинг в Анапу, – сказал, наконец, Бутылкин, – но надо ждать лета. До листопада мы не успеваем.

– Нет! Они сами не поедут, а если везти за свои, то придётся продать все наши жалкие сокровища! – старик Петрович выпрямился, оглядел товарищей по несчастью и улыбнулся беззащитной улыбкой. – Я предлагаю прогулку на лодке! Безотказное средство! Проверено лично!

– Но где вы возьмёте лодку? – спросила Ангелина кротко. Она не боялась воды.

– На реке, в лодочном сарае! – торжествующе объявил старик.

– Что же, неплохая идея, – суровое лицо Чтоля прояснилось, – оттуда ещё никто не возвращался живым!

Огромный мосластый кобель с проплешиной на боку, гонявший во дворе бесполого Мурзика, прервал увлекательное занятие и, остановившись, насторожил уши. Из тени медленно вышел Харон с веслом, приблизился к верному псу и положил руку на покрытую шрамами морду.