Господин Музыка

Станковская Ирина Ю.

Гракова Екатерина

Фомальгаут Мария

Сержан Александр

Замошная Екатерина

Финн Татьяна

Алексей Шинкеев

 

 

Никогда

Уже несколько ночей подряд он залетал в окно больничной палаты, садился на подоконник и наблюдал за безмятежным сном девочки. Она казалась ему самым прекрасным созданием, которое он видел за последние двести лет. Девочка была так мила, и подобные чувства к кому-либо давно уже не посещали его небьющееся сердце. Только когда-то давно, еще в другой жизни, до того, как он был похищен из собственной колыбели, ему не была чужда любовь. Ведь тогда даже несмышленным младенцем он умел чувствовать. Потом мальчик утратил эту способность. На двести лет. И вот однажды, пролетая мимо лондонской детской больницы, он решил заглянуть в одно из окон в надежде обнаружить очередную жертву (именно детская кровь была самой нежной на вкус). И тогда мальчик увидел ее, спящую, бледную, как он сам, но самую очаровательную девочку в мире. Он влетел в палату и подошел к ее кровати. Она чуть слышно посапывала, и в тот миг его холодная кровь согрелась ее слабым дыханием.

Пока мальчик тешил себя мыслями, что он любуется маленькой спящей красавицей, Уэнди каждый день после заката ждала своего ночного гостя. Она только притворялась спящей и боялась даже кашлянуть, чтобы нечаянно не спугнуть посетителя, который залетал в окно в образе летучей мыши, но потом превращался в мальчика и с томным взглядом сидел на подоконнике ее палаты. Ночи выдались темными. Небо было затянуто лондонскими облаками, через которые не пробивался звездный свет, отчего Уэнди не могла как следует разглядеть мальчика, только видела его глаза. В темноте они светились двумя огоньками. В глубине этих огоньков она чувствовала холод, но, когда взор был направлен на нее, то от прежней мерзлоты не оставалось и следа – только волшебное тепло исходило от них. Поэтому Уэнди совсем не боялась ночного гостя, хотя и подозревала, кем он мог быть. Еще до того, как заболеть, ей попадались страшные книжки о вампирах, с жуткими картинками, от которых она долго не могла уснуть. Но в этом мальчике Уэнди не видела того мерзкого монстра, пьющего кровь маленьких детей, который был изображен в книжке. Нет! Она знала, чувствовала своим детским сердечком, что ее гость никогда не посмеет причинить ей вреда. Днем она не рассказывала о нем ни маме, даже братьям ничего не говорила о прилетающем мальчике. Он оставался ее ночной тайной.

И вот одной ночью ветер разогнал назойливые облака, и сквозь окно ворвался свет полной луны. Она огромным желтым шаром нависла над Биг-Беном, который пробил полночь. Лунный свет освещал всю палату, и Уэнди могла разглядеть каждый предмет, только не видела на подоконнике своего посетителя. Уже собираясь огорчиться, она услышала шорох в противоположной стороне от окна. Уэнди обернулась и увидела мальчика, который осматривал правый от нее угол, словно что-то искал в нем. От каждого предмета в палате по полу растягивалась серая тень, но, глядя на отвлеченного мальчика, Уэнди заметила необычайную странность. Тогда в первый раз она набралась смелости, чтобы заговорить с ним.

– У тебя нет тени. Ты потерял ее?

Услышав за спиной голос, посетитель встрепенулся, в воздухе обратился летучей мышью и собирался скрыться за оконной рамой. Но когда он подлетел к окну, до него донеслась печальная просьба:

– Останься! Не улетай, пожалуйста!

Он несколько секунд порхал на одном месте, решая, как правильно поступить: скрыться в ночи или же остаться и наконец-то поговорить со своей маленькой принцессой. Летучая мышь тотчас превратилась в мальчика. Его зеленые глаза продолжали все так же ясно светиться, но при свете луны стали чуточку тусклее. Не расчесывался он явно давно, так как черные волосы были взъерошены и растрепаны. Ярко-алые губы невероятно выделялись на его совсем бледном лице. Если в его взгляде уже читались многие лета, то лицо, наоборот, было наивно детским и даже несколько по-девчоночьи красивым и милым.

Он медленно подошел к кровати Уэнди, которая сидела, облокотившись на подушку, и изучающим взглядом глядела на своего гостя. Ведь раньше ей всегда приходилось смотреть из-под прищуренных век, чтобы не выдать себя и не спугнуть его. Ведь это чуть не произошло пару минут назад. И тем более в те ночи в палате стоял непроглядный мрак, а сейчас она утопала в ярком свете полной луны.

– Как тебя зовут? – спросила Уэнди.

И тогда мальчик оставил свою нерешимость и вплотную подошел к ее кровати.

– Питер, – ответил он.

– А я Уэнди, – весело, от того, что, наконец, удалось познакомиться с ночным посетителем, проговорила девочка. – Где же твоя тень? – задала она прежний вопрос. – Ты потерял ее?

– Такие существа, как я, не всегда могут управлять собственной тенью. Она живет сама по себе. Вот смотри, – и Питер показал на противоположный угол, где, открыв глаза, и застала его Уэнди. Черный силуэт мальчика самостоятельно скользил по полу, перепрыгнул на стену, потом перекочевал на потолок.

Уэнди удивленно проследила за ней.

– Но ведь это неправильно! Тень не должна не подчиняться своему хозяину. Надо ее поймать и пришить, – осенило девочку.

– Это будет нелегко сделать, – сказал Питер, но Уэнди словно и не услышала его.

– Давай же попробуем! – звонко смеясь, вскрикнула она. Откинула в сторону одеяло и в больничной пижаме бросилась догонять тень.

Наблюдая за веселой Уэнди, которая бегала за черным пятном, Питер присоединился к ее забавной игре. Ах, сколько же лет он так не резвился! Питер давным-давно позабыл, что такое беззаботное детство, хотя по-прежнему оставался ребенком, и стать взрослым ему теперь не было суждено. Они прыгали, хохотали. Это ночь стала волшебной даже для самого Питера, не говоря об Уэнди, которая из-за болезни уже несколько месяцев была пленницей больничной койки. Иногда только она прерывала веселую игру в догонялки и, прижав указательный палец к губам, шептала «тише», чтобы случайно на шум в палату не зашла медсестра, которая нарушила бы их забаву. Питер понимающе кивал, и они вновь бросались в погоню за тенью. Но та каждый раз ускользала от них прямо из-под рук. Казалось, вот-вот и они пленят ее, но тень была такой скользкой и прыткой, как лягушка, что тут же выскакивала из детских ладоней на недосягаемую высоту потолка. Но десятилетнюю девочку и двухсотлетнего мальчика это не останавливало. Они прыгали, пытаясь до нее дотянуться, пока Уэнди не упала и не зашлась в сильном кашле.

Питер испуганно смотрел на Уэнди, не зная, что делать.

– По-мо-ги-под-нять-ся, – не переставая кашлять, проговорила девочка и протянула Питеру руку.

Он помог ей встать и на руках отнес на кровать. Кашель Уэнди не прекращался, пока ладони, которыми она прикрывала рот, не окрасились кровью. При виде алого цвета детской крови глаза Питера вспыхнули алчным огнем. Тут же он отвернулся от девочки, чтобы она не заметила его жестокого звериного взгляда, с которым он охотился по ночам, когда не навещал Уэнди. Пусть он уже и не видел окровавленных рук, но терпкий запах крови терзал его обоняние, что Питер с силой удерживал свою ненасытную жажду.

Наконец кашель Уэнди прекратился. Она слезла с кровати и, подойдя к умывальнику, вымыла руки и вытерла окровавленные губы. Только тогда Питер смог обернуться и подойти к девочке.

– Что с тобой? – спросил он Уэнди, которая вновь ложилась в постель. Этой ночью сил гоняться за тенью у нее больше не было.

– Я умираю, – печально произнесла она. – Пусть взрослые мне и не говорят об этом, но я и сама это чувствую, знаю.

– Как это? Почему? – изумился Питер. Сам он многократно убивал, но никогда не видел смерти и не понимал, что она означает. Он убивал ради крови, которая ему постоянно требовалась, но до сих пор по-детски не осознавал, что лишает человека жизни. Не внимал роковому исходу, словно младенец, наступая на паука. – Я же никогда не умираю!

– Я очень сильно болею, Питер, и вылечить меня уже не могут. Все только обманывают, что скоро мне станет лучше и я окончательно вылечусь. Но я-то знаю, что это не так! Мне становится хуже. Но самое страшное знаешь что? Ждать, когда наступит последний день. А вдруг уже после сегодняшней ночи больше ничего не будет?

– Нет! – вскричал Питер. – Ты не должна умереть!

– Но это зависит не от меня. Я ничего сама не решаю, – голос Уэнди становился слабее и слабее. – Лучше расскажи мне, откуда ты прилетаешь? Это, наверное, счастливая страна, где никогда не умирают?

– Да, там никогда не умирают, никогда не болеют! И никогда не грустят…

– Какая замечательная твоя страна Никогда! Расскажи мне о ней.

Питер на мгновение задумался, как бы решая, с чего начать, но внезапно в его взгляде мелькнула некая взволнованность. Он словно вспомнил то, о чем больше и не собирался думать. Ему было так хорошо в компании девочки, что даже забыл о самом важном. Мальчик подбежал к распахнутому окну и с грустью посмотрел на небо. На горизонте алела тонкая полоса рассвета.

– Извини. У меня больше нет времени. Я должен покинуть тебя, – но когда Питер посмотрел на Уэнди и увидел в ее глазах капельки слез, то поспешил добавить: – Но завтра ночью я обязательно вернусь.

– Обещаешь? – с надеждой спросила Уэнди.

– Обещаю!

В тот же миг на месте мальчика взмахнула крыльями большая летучая мышь. На прощание она еще раз облетела палату и исчезла за окном. Уэнди же долго смотрела, как маленькая черная точка исчезает в рассветных небесах, где еще совсем недавно висел огромный желтый диск. Теперь лунный свет казался Уэнди более родным, чем грядущий рассвет. Думая о завтрашней ночи, девочка сонно закрыла глаза. Сновидения ее тотчас унесли далеко-далеко, вслед за Питером, в волшебную страну Никогда. Только там болезнь была неподвластна над ней, там печаль не имела право сжимать в тиски ее детское сердце…

…Перед тем как покинуть палату дочки, миссис Дарлинг всегда плотно прикрывала оконную раму, но утром в последнее время постоянно замечала ее открытой. Она не могла предположить, что Уэнди поднимается посреди ночи, чтобы постоять у открытого окна, отчего и списала это на ночные сквозняки. И в этот раз, уходя, женщина решила захлопнуть окно на щеколду. Ничего не подозревающая Уэнди притворялась сонной, широко зевала, прикрывая рот ладошкой. Мама подошла, поцеловала ее в курносый носик.

– Спокойной ночи! – ласково пожелала она. – До завтра, моя дорогая! – И покинула палату, а Уэнди осталась ждать своего ночного гостя…

Как только рассеялись облака, и луна надутым шаром поднялась в небо, то на ее фоне девочка различила знакомый силуэт летучей мыши. Она приближалась к окну, но когда подлетела вплотную, то вместо того, чтобы распахнуть раму, со звоном ударилась о прочное стекло. От такой неожиданности Питер, который уже намеревался обратиться человеком, скользнул вниз по стеклу и начал падать. Уэнди испуганно вскрикнула и, сбросив одеяло на пол, вскочила с койки. Она подбежала к окну и, выглянув, смогла с облегчением заметить, что Питер вновь поднялся и теперь присел на подоконник с противоположной стороны стекла.

Уэнди потянула за ручку, но рама не поддалась. Она попробовала еще и еще раз со всей силой, которая была подвластна маленькой девочке, но это не принесло никаких результатов. Тогда ее взгляд упал на щеколду. Уэнди движением руки указала на нее Питеру, а он пальцами продемонстрировал девочке, как необходимо ее повернуть, чтобы окно отворилось. Уэнди с трудом на цыпочках дотянулась до щеколды, пытаясь хрупкими пальчиками повернуть ее, только та отказывалась повиноваться детским рукам.

Конечно же, Питер одним взмахом мог бы разбить окно на мелкие осколки. Только это решение было тут же отвергнуто, так как на звук бьющегося стекла в палату сбежится весь персонал больницы. Поэтому мальчику приходилось только взглядом подбадривать Уэнди.

Чтобы проще было дотянуться, Уэнди поставила у окна табурет. Взгромоздившись на него, она вновь принялась за неподатливую щеколду, но та словно издевалась над маленькой девочкой, не собираясь сдвинуться даже на миллиметр. Уэнди уже двумя руками налегла на нее, а Питер с сочувствующим взором смотрел на отчаянные старания. Но, чем больше сопротивлялась щеколда, тем меньше оставалось сил у девочки.

Наконец затвор немного сдвинулся с места. Уэнди давила изо всех сил. Еще чуть-чуть, чуть-чуть. Послышался тихий щелчок. В это время табурет под ногами девочки пошатнулся, и Уэнди, не успев удержать равновесие, полетела на пол. От переутомления, причиной которому послужила борьба с капризной щеколдой, в глазах Уэнди замигали яркие пятна, потом вся палата поплыла перед взором, и девочка потеряла сознание. Окно в этот миг распахнулось настежь…

Когда Уэнди открыла глаза, Питер уже перенес ее на койку и бережно укрыл одеялом. Он с грустным взглядом сидел возле нее. Девочка была более слабой, чем в прошлую ночь после игры с тенью. Дыхание ее было хриплым и неровным. Она прижала ко рту платок и закашлялась, отчего на нем появились маленькие красные брызги. Но Питер больше не обращал внимание на запах крови, он только с сочувствием смотрел на девочку. Он никогда ни к кому не привязывался, но сейчас впервые боялся потерять кого-то. Он не хотел, чтобы какая-то смерть, которая обошла стороной его самого, забрала с собой Уэнди. Я буду рядом каждую ночь, решил Питер, и, если она в это время придет, то я прогоню ее! А если она придет днем? Это были самые страшные его опасения, что Уэнди может умереть, когда его не окажется рядом.

– Ты обещал мне рассказать, – слабым голосом Уэнди прервала размышления Питера.

И тогда он приступил к своему рассказу…

А Уэнди глядела в раскрытое настежь окно, где в темном небе висел бледный диск полной луны. Звезды весело перемигивались, подбадривали девочку. Медленно вышагивали стрелки на часах Биг-Бена. И Уэнди так захотелось, чтобы они навсегда замедлили свой ход, а лучше бы вообще остановились, чтобы никогда не кончалась эта ночь, и не наступила неизвестность, именуемая утром. Питер поведал ей, как, превращаясь в летучую мышь, впервые научился летать… А за окном странные летучие мыши вспорхнули со стрелок Биг-Бена и полетели к распахнутому окну. Когда их силуэты отразились на фоне луны, Уэнди поняла, в чем их странность. От летучих мышей у них были только крылья, а туловище и голову заменяли простые часы. И чем быстрее они приближались, тем быстрее крутились стрелки на их циферблате, отмеряя ее последнее время. Пока стрелки показывали десять минут пятого, но Уэнди понимала, что, как только они сойдутся на вертикали, ее сердце стукнет в последний раз. Как вода утекало время на летучих часах, и им стал вторить даже мудрый Биг-Бен, пробив очередной час – час, который был вновь несправедливо отнят у девочки. И тогда Уэнди подскочила с кровати и бросилась на шею Питера.

– Они уже близко! Забери меня с собой в страну Никогда! Я не хочу, боюсь оставаться здесь, когда закончится время!

– Ты точно уверена, что хочешь улететь со мной? Никогда не стать взрослой, никогда не умереть, но остаться для всего мира проклятой?

– Да! Пожалуйста! – взмолилась Уэнди, и в тот же миг острые клыки Питера вонзились в шею девочки. Она чуть слышно простонала и обмякла в его руках…

…Через час Уэнди открыла глаза. Но это была уже не та умирающая девочка. Вместо потухающего взора глаза ее заблестели озорными огоньками. Теперь она глядела на этот мир по-новому. Больше он не казался ей серым. Даже темнота ночи переливалась яркими красками. А великолепная луна подмигивала, улыбалась ей. Исходящий от нее свет вмиг спалил приближающихся летучих будильников. Они даже звякнуть не успели, растворившись в ночной прохладе. И стрелки Биг-Бена больше не торопились, а замерли на месте. Уэнди даже показалось, что они чуть-чуть сдвинулись назад. Теперь они никогда – НИКОГДА – не будут для нее спешить.

К ней подошел Питер и взял ее за руку.

– Ты готова, Уэнди?

– Да, Питер, я готова! Но что надо сделать, чтобы полететь?

– Подумай о чем-нибудь самом счастливом в своей жизни, – улыбаясь, сказал Питер.

И Уэнди вспомнила свое исцеление. Больше никакой болезни, никакого ожидания смерти! НИКОГДА! В тот же миг вместо рук у себя она увидела перепончатые крылья. Уэнди-летучая мышь пролетела под потолком палаты, в последний раз взглянув на эту комнату болезни, которая хотела стать для нее роковой, но девочка обманула ее. Она вырвалась из нее, вылетев через окно. За нею последовал и Питер.

Две летучие мыши, мальчик и девочка, пролетев по улицам Лондона, в последний раз бросили взгляд на остановившиеся для них часы Биг-Бена. В свете полной луны их силуэты мелькнули и устремились навстречу яркой звезде, в незабвенную Неверленд.

 

Стихи

 

Мечты Апреля

Весь март был месяц кутерьмы,

Мели метели,

Но вот сменили плач зимы

Мечты Апреля.

Сияньем чистых огоньков

Блистали розы,

А ароматы трех цветков

Рождали грезы.

Все лепесточки красных роз

Сильней алели

От высыхавших капель слез

Мечты Апреля.

Весенним ангелом любовь

Влетела в душу,

Чтоб отогнать от сердца вновь

Мороз и стужу.

И цокали два каблучка

В пустом подъезде,

И два влюбленных светлячка

Летели вместе.

По ностальгии детских лет

Сойдут капели,

Но в памяти оставят след

Мечты Апреля.

Цветут три розы на окне

Уже недели,

И безграничны по весне

Мечты Апреля.

 

Она здесь больше не живет

Последний ласточек полет

Печальным вечером начался.

«Она здесь больше не живет!»

– Чужой ответ в тиши раздался.

Она здесь больше не живет!

Зачем тогда под Новый год

Я с Персефоной повстречался?!

Прошли зыбучие года,

Но злая память не уймется.

Я не забуду никогда

В те времена сиянье солнца.

Она здесь больше не живет!

А сердце мерзлое, как лед,

Вовек теперь не разобьется.

В ее роскошных волосах

Блуждали северные ветры.

В ее таинственных глазах

Я сохранил осколки лета.

Она здесь больше не живет!

Померкнул день теперь, и вот

Мне без нее не стало света.

Бежит жемчужная река

Моей любви бескрайней лентой,

Останется наверняка

Она в больной душе зачем-то.

Она здесь больше не живет!

Она уже почти как год

В Аиде замужем за кем-то.

 

Откровение

В бледном зареве сияния

Многолюдной суеты

Просят боги покаяния

Этой дерзкой бедноты.

В жалком, утомленном племени

Под названьем «человек»

Прячется за тенью времени

Завершающийся век.

Вечер остается голоден,

Пожирая кислый люд,

И в ночном угарном городе

Палачи на казнь идут.

Люди, новые и стильные,

Погибают в сетях зла,

Если гибнут даже сильные,

То не выжить тем, кто слаб.

Небеса густые хмурятся,

Даже проблеска в них нет.

В ранний час на серых улицах

Мертвый близится рассвет.

 

Энджел

Ангел, пойманный в ловушку,

В человеке спрятал слепо

От назойливой старушки

Запасной кусочек Неба.

Если в солнечном апреле

До сих пор поют метели,

А подснежник увядает,

Значит, Ангел умирает.

Новый звук небесной птицей

Улетит из-под опеки,

Песня первая родится

О последнем человеке.

А когда утихнут ноты,

Ты исчезнешь без заботы,

Но оставь хотя б надежду,

Ты же Ангел, ты же Энджел.

Над мечтой летают мухи,

Чуя терпкий запах смерти,

А коса немой старухи

Острием несется к жертве.

Но у Энджел перед крахом

Я в глазах не вижу страха.

Только кружит в ритме танго

С черной Смертью белый Ангел.

 

Пьеса

Плененный, как будто в неволе,

Под гримом обманчивых лиц

Актер после сыгранной роли

Упал перед публикой ниц.

И ангелы смотрят, и черти

Спектакль под названием «Жизнь»,

Финал предназначен для Смерти

И лишь эпизод для Души.

Палач идеален для роли,

Одетый в накидку теней,

То маска на нем лишь – не боле! —

Но скрыто ведь что-то под ней.

На нижних рядах слышен топот

Немытых веками копыт,

Вверху кто-то крыльями хлопал,

А ложа все время храпит.

«Сценарий затянут немного»,

– Шепнул херувим на стене.

«Ну что вы! – вскричали. —

У Бога на все было только шесть дней!»

«А кто режиссер? Не Лукавый?»

– Промолвил, хрипя, Вельзевул.

«Ах! Точно же! Точно же! Дьявол!»

– Средь бесов послышался гул.

«Комедию кажут иль драму?»

– Спросили смотрящие враз,

А ангел, сидящий у рампы,

Заметил: «Похоже на фарс».

И вот продолжается пьеса

Из века скользящая в век,

Сюжет в ней от Бога и Беса,

Но главный герой – Человек!

 

***

Время уже не потревожит

Стрелки хромые на часах.

Облаком обернулось ложе

Маменьки, спящей в Небесах.

Ночи пусть охраняют стражи,

Ангелы верные твои,

С ними далекий путь не страшен

Странникам вечности двоим.

Звезды развеют их тревоги,

Даруя безмятежный сон,

В коем укажут им дороги,

Вьющиеся на Небосклон.

После вечернего заката

Пламенем вырвется рассвет.

То, что ушло от нас когда-то,

В памяти оставляет след.

Верьте, неверующие, верьте,

Истине, вырванной из книг,

В то, что меж жизнию и смертью

Будет один забвенный миг.

Там мы увидимся с тобою

В отблеске мчащихся комет

И – наполняемы любовью —

Скажем, что смерти больше нет!

Нотки мои слагались в песню,

Ночью под музыку сверчков,

С рифмой переплетались вместе

Строчки для маминых стихов.

Через преграды и сомненья

Шалостей детских и любви

В новом духовном возрожденьи

С Неба меня благослови!

Небо оделось перламутром,

Медленно сокращалась тень,

С трепетом предстояло утру

Встретить рождающийся день.

 

В небесах

В небесах, как на странице,

Как на синем полотне,

Нарисую, коль не спится,

Солнце в Юлином окне.

Лунный путь из ярких красок

Звезды стелют кораблю,

И созвездьем вспыхнет фраза:

«Я тебя люблю!»

Нарисую акварелью

Златоглазую луну

В обручальном ожерелье

И в брильянтовом плену.

Гаснут в небе изумруды,

В сон художника клоня,

И, уснув, шептать я буду:

«Не оставь меня!»

В небесах уже погасло

Пламя утренней звезды,

Рисовал я ночью сказку —

Получилась ты!

 

Омск-Томск

Не в большом, не в броском,

Но в прекрасном мире,

В городишке Томске,

В Западной Сибири,

Проживает мило

За закрытой дверцей

Девушка-светило

С благородным сердцем.

Она пишет сказки

И плетет узоры,

Но любовь и ласку

Прогоняет взором.

Ей нужна свобода,

Без нее ей грустно,

Но порой невзгоды

Ей тревожат чувства.

Только рядом с Томском,

В том же самом мире,

В городишке Омске,

В Западной Сибири,

От любви томится

Парень с нежным сердцем

И весь день стучится

В запертую дверцу.

Ищет он в овраге

Драгоценный ключик,

Но найти во мраке

Сложно светлый лучик.

«Отвори, не бойся!

Тихо позови!

И на небе звезды

Вспыхнут от любви».

 

Маргарита

Перлами в морских глубинах

Нарекали жемчуга,

Маргаритою Марину

Звали в давние века.

Взаперти, как голубица,

В теле нежная душа.

Заключенную в темницу

Деву дьявол искушал:

«Принеси же, Маргарита,

Жертву греческим богам!

В тот же миг, о Афродита,

Я паду к твоим ногам.

Будешь ты как Персефона,

Как владычица Лилит,

Станешь ты женой Плутона,

Покорившей весь Аид.

Шестикрылым серафимом

Бог Господь меня создал,

Только гордостью гонимый

В бездну я с Небес упал.

Но и там нашел я царство,

Стал немыслимо богат:

Миллиарды душ богатства

Наполняют грозный ад.

Люди сами бесов звали,

Сами падали к ногам,

А теперь к стене прижали

На потеху паукам.

Сердце дьявола разбито,

Дух развеян в пустоту.

Убери же, Маргарита,

С шеи девичью пяту!»

И сказала Маргарита,

Ножку в сторону убрав:

«Речи беса ядовиты,

Как настойка диких трав.

Убирайся в преисподню!

Приубавь лукавства прыть!

Мне невестою Господней

Предстоит сегодня быть!»

 

Моя Муза

У небосклона на Парнасе,

Где разгоняют звезды тьму,

С Беллерофонтом на Пегасе

Гостили мы у славных муз.

Они в сиянии луны

Неспящим нам дарили сны.

И (без моей) их было девять,

И к каждой я стремился деве.

Я с Полигимнией там топал,

Под гимны вымерял шаги;

Писал поэмы с Каллиопой,

Читал с Эвтерпией стихи.

В душе моей пылал пожар,

А под звучание кифар

С Эратой песни пели хором

И танцевали с Терпсихорой.

Когда я был плененный сценой

(Я в прошлом бывший лицедей),

Мне Талия и Мельпомена

Несли признание людей.

Урания в минуты грез

Дарила нам венки из звезд,

Плывущие в небесном море,

А Клио – множество историй.

Но я хотел признаться все же,

Прося прощение у них,

Мне всех десятая дороже!

И ей я посвящаю стих.

Она не эфемерность бытия,

А настоящая, как я!

Живет средь нас – не на Парнасе,

Но всех богинь всегда прекрасней!

Десятая – моя лишь Муза!

И я признателен богам

За то, что те порвали узы,

Позволив двигаться ногам.

Я гимны ей готов слагать,

Стихи и песни посвящать.

Я подарю тепло июля

Своей любимой музе Юле.

 

Влюбленный

Наш вечер окутан цветами

И дремлет в объятиях сна,

Все чувства согреты мечтами,

Лишь нежность твоя холодна.

Впервые хотелось признаться,

Как сильно тебя я люблю,

Но тут же решил отказаться —

Ведь легче расчувствовать тлю.

Луна, одаренная взглядом

Прозрачным и чистым, как лед,

Все время находится рядом

И тихо в спокойствии ждет.

А сам я немного волнуюсь,

Трясусь, хоть и разум мой пьян,

Минуты уходят впустую —

В ничто обернется мой план.

Глядел я твоими глазами

И видел себя: как я слаб!

Но с детства владеть чудесами

Не мог – и теперь я твой раб.

Еще не дождавшись рассвета

Смотрю я на звезды, грозя.

Вот – все, что мне было ответом:

«С тобою мы просто друзья!»

 

Потерялась Муза

Потерялась Муза!!!

На лихом Пегасе

Разорвала узы,

Улетев с Парнаса.

Где-то в мире новом

Солнца больше стало,

А в Аиде снова

Тьма обосновалась.

В небе безрассветном

Звездам очень грустно.

И в душе поэта

Без богини пусто.

С ней он чудо видел,

Познавал все тайны,

А потом обидел —

Не со зла! – случайно.

Стал теперь обузой

Лирик глуповатый

Для прекрасной Музы,

Что назвал десятой.

Без нее он небо

Видеть начал серым

И пустился слепо

В логово Химеры.

Если вдруг богиня

На Парнас вернется,

То глупец не сгинет —

Может быть, спасется.

 

Какая красивая ты

Печальное время настала…

И ночью при полной луне

Грустить вместе с осенью вялой

Опять предначертано мне…

Я встретил тебя неслучайно,

Блуждая в дождливой глуши,

Ты стала моей чудной тайной —

Спасеньем для грешной души!

Глаза твои вмиг покорили

Мои неземные мечты.

Как часто тебе говорили,

Какая красивая ты?

Но быстро проносится осень,

Как всадник на желтом коне,

Последние листья уносит,

И холодно им, как и мне.

Согрей меня нежной улыбкой!

Пусть в сердце растопится лед!

И в небе прозрачном и зыбком

Веселое солнце взойдет.

Я с облаком нежным играю

В небесных лугах чистоты

И тихо сквозь сон повторяю:

Какая красивая ты!

А скоро наступят морозы,

И свет перекроется тьмой,

Померкнут весенние грезы —

Замерзнут при встрече с зимой.

Уснут одинокие реки

Во время холодных минут,

Лишь чувства любви в человеке

Во всех межсезоньях живут.

Нет в мире прелестницы краше!

Нет в мире иной красоты!

Тебе даже звезды докажут,

Какая красивая ты!

Глаза твои вмиг покорили

Мои неземные мечты.

Как часто тебе говорили:

Какая красивая ты!

 

Когда тревожит ностальгия

Когда тревожит ностальгия,

Былого слабенькая тень,

Спасаюсь именем «Мария»

От притяженья старых стен.

Воспоминанье первой встречи

Разбередил прощальный взгляд:

Твои глаза, улыбку, плечи

Сменили дождь, метель и град.

Я стал прозаиком без прозы!

Я стал поэтом без стихов!

А был шипами, но без розы

И грешным был, но без грехов.

Когда мы искренне любили,

Я умирал, а ты жила:

Пять лет на старенькой могиле

Сирень у холмика цвела.

Теперь сирень моя увяла,

Разворошил могилу зверь,

Но каждый день с надеждой малой

Я жду: быть может, стукнешь в дверь.

Тогда все звезды, солнце, небо,

Закат, рассветы и зарю,

Мечту и сказку, быль и небыль

Тебе я, Маша, подарю!

Мне много тайн поведал сонник,

Я ерунде не верю сей.

Ваш грешный идолопоклонник.

(А ниже подпись) Алексей!