Глава 6. Новое задание

* * *

Настреляв громаду уток, Хакисс отложила арбалет и выдвинула столик с метательными ножами. Размеренная стрельба с визуальным прицеливанием сменилась серией стремительных бросков по мельтешащим крылатым шарикам — с закрытыми глазами, прицеливаясь только сканом — стандартный порядок упражнений.

Холодное узкое лезвие привычно легло в ладонь. Хакисс встала у черты и взяла второй нож в левую руку. Зажмурилась. Биоутки — муляжи размером с кулак и со схематичными физиономиями регентш — старательно летали, неожиданно пикировали, взмывали под потолок и удирали назад к глухой стенке, куда Хакисс не могла добросить и где суетливые мишени были в безопасности. Но рука внезапно ослабела и Хакисс выронила лезвие. Желание охотиться на уток пропало. Биоцели совсем безмозглые. Не то что её зверики… Хакисс зло пнула подставку, ножи звякнули и глухо попадали на пол. Столик отъехал под утиную стаю и замер.

Нет, хватит убивать уток! Утки — прекрасная тренировка, но гора сбитых мишеней не дает настоящего удовлетворения. Это всё равно как смотреть фильм. Как читать о хорошей драке, сидя на лавочке в саду. Стрельба только усилила желание поймать порхающих шустрых птичек, руками порвать в клочья, размолотить о стену!

Хакисс остановила тир и, хватая осыпавшиеся в беспорядке мишени за крылышки и недоразвитые лапки, покидала их в пасть конвертора. И пошла в центр зала — к боевому имитатору.

На первый взгляд пространство её подземелья казалось совсем пустым, но многое было спрятано в стенах: например выдвижная рама, к которой Джи привязывал ее для тренировки скана. А также арсенал для всех теломорф, включая уже ненужную коллекцию детского оружия…

Зал условно делился на три секции. В тупиковом конце находился тир, середину занимал прогон фехтовальной площадки, и только у самых дверей скоплением крупных предметов создавалось подобие жилого помещения: справа от входа из стенки вырастала узкая и элегантная панель связи. Над нею — тоненький современный экран, в деактивированном состоянии невидимый на фоне бордового текстильного пластика. При желании из стены одним движением выщелкивалось ортопедическое сиденье-подзадничек, но им мало пользовались — послать сообщение или что-то уточнить можно было и стоя. А для долгих путешествий в системе Хакисс уходила к себе, предпочитая угнездиться в любимом кресле за старым пультовым столом, по размеру напоминающим полигон.

Напротив входа стояла гробина инкубатора. Рядом — широкая пустая кровать с крепкими столбиками по углам и решетчатыми спинками. Случайный косой взгляд на неё, и вот её тело уже ответило тягучим желанием. Крошка глубоко вдохнула и выдохнула, задержав дыхание и расслабляя мышцы. Сколько раз Джи своими руками и обратной регенерацией разрывал на куски её тело, стимулируя скан, а потом, этими же руками доводил до полного беспамятства и бессилия и её душу…

Ничего, она подождет! Ей принадлежит вечность с Джи!

Вообще ей больше нравилось использовать слово «топчан», выкопанное из этнографических записей: оно наиболее точно подходило этому лежбищу — аскетическому и функциональному, как все предметы в этом зале. Для гордого именования «кровать» лежачок был слишком примитивно устроен — никаких тебе покрывал-одеял, рюшечек-подушечек. Только жесткий матрас с коротким плотным биоактивным ворсом, на ощупь как замша, и два аккуратно сложенных в ногах узких твердых валика, обтянутых тем же материалом.

В нише спрятанного внутри стены имитатора спал андроид. Да, у неё был свой собственный гладиаторский боевой муляж! Андроид «рос» вместе с нею и приспосабливался к ее теломорфам, пока она была ребенком и не могла тренироваться с гвардейцами. Он умел говорить, а когда Джи управлял им, то часто дразнился или хвалил, всячески пытаясь отвлечь разговорами или ядовитыми замечаниями. Когда Хакисс тренировалась сама, то отключала функцию болтливости — действительно раздражавшую и отвлекавшую.

В детстве она даже побеждала в теломорфе Марка на региональных детских отборах. На более высокие и престижные уровни Джи её не пускал. «Ты ажлисс, хотя и ребенок. Ты безусловно сильнее ровесников, и эти соревнования нужны тебе просто для опыта. Иногда полезно что-то выиграть и получить приз. Но нехорошо часто отбирать победы у людей. Вырастешь — будешь соревноваться с гвардейцами». К тому же Джи запрещал пользоваться фантомами в спорте, а попробуй без фантома устоять против такой глыбы, как, например, гвардеец Грег — два метра костяка в высоту и два метра мяса в ширину, а скорость и гибкость, как у атакующего осьминога.

Повзрослев, на боевки с императорской гвардией ходила только в теломорфе Марка — только в ней она могла почти на равных драться с опытными гвардейцами, чей боевой опыт оттачивался не одно столетие…

Игровая Кайла, с большими когтистыми руками и мускулистыми звериными ножищами, нигде, кроме лабиринта не имела права ходить. А другие морфы Крошки: мальчик Стив — «близнец» Хакисс или львица Лиа — не выстояли бы и минуты в единоборстве без помощи фантомов.

Разбудив андроида и разогревшись серией десятиминутных спаррингов без оружия, Крошка достала два стека и два ножа — себе и муляжу. Сравняла разрядники стеков на средний уровень. Будет больно, но не парализует. Одним прикосновением стека, установленном на максимум, можно и полконюшни уложить… Но ничего, она сейчас начистит моську муляжу, а если постарается, то загонит его в угол, обездвижит, и будет совсем хорошо!

Через час Хакисс отбросила оружие и, шагнув назад, подхватила за плечи и уложила на пол истекающего кровью биобойца. Она же пропустила две атаки ножом — на левом предплечье и бедре одежда была порвана и испачкана кровью — и чуть не получила стеком по уху. Но зато не просто зафиксировала «противника» в патовой позиции, а полностью обездвижила его, ловко нырнув под удар стека. Скользнула муляжу за спину и встретила разворот куклы ударом в горло. Гнусно, что кровь у муляжа такая же, как у живых. Хорошо, что она не вскрыла ему живот, как тем в Дижоне… Убирая в имитатор куклу, переставшую дышать и импульсивно дергаться, словно настоящий человек, Крошка поняла, что зарезала тренажер со спины классическим приемом экзекутора. Именно так, как учил Джи по протоколу казни, чтобы не заслонять зрителям картину смерти. Но в зале нет зрителей! И это не казнь и даже не тренировка казни! Она победила в честном бою… И вообще это кукла. Игрушка. Убить игрушку нельзя! Игрушку можно выключить. Однако мысль об игрушке царапнула еще больнее. Но муляж починится в гнезде и включится снова. Опыт последнего боя добавится к памяти программы, никаких обид или чувств игрушка не испытывает. Глупо думать о чести или бесчестии.

Может ли быть бой нечестным, если сражались два орудия? И если одно орудие убило другое, зайдя со спины? И звериков она не убила, а выключила! Их можно вырастить снова. Но она даже не будет спрашивать Джи, сохранилась ли память зверей в лаборатории. Ей не нужны игрушки. Ей никто не нужен, кроме Джи!

Тело приятно ломило от усталости, но Хакисс поморщилась. Тревожные размышления, благополучно спрятавшиеся на время боя, зловредно вернулись и привели парочку новых. Зачем Джи приготовил блокирующий ошейник? Если бы он хотел наказать её, то в карцере валяется старый, широкий и рабочий… Только она уже давно не нуждается ни в каких тренировках с ограничением скана и движения. Если это за Берди, так Джи уже наказал её! Джи никогда раньше не наказывал несколько раз за один проступок. Она же не может вернуть время назад и переделать то, что уже сделала.

Хакисс сдвинула ногой испорченную одежду в утилизатор (кажется, надо послать Генри пополнить гардероб) и залезла в душ. Мыться и лечить раны. И не думать!

* * *

После ужина Крошка посмотрела еще раз: может, появилось что новое про нарушителя из зоопарка. Но рапорт так и лежал в рабочей папке дознавателя. Решения всё еще нет, значит Берди еще не являлся на прослушивание. Ну и хорошо. Серьезный проступок требует быстрого решения. А раз никто не торопится, то не страшно. Не убьют же этого человека и отца семейства за такую мелочь?

Генри стянул растрепавшиеся на тренировке волосы Крошки в экзекуторскую прическу: вплел золотые бусинки в пять маленьких косичек и собрал их в одну недлинную косу, завязанную кожаным шнурком.

В легком шелковом платье и мягких туфлях, двигаясь плавно и невесомо, как мотылек, Хакисс спустилась на императорский уровень и повернула в малиновые коридоры. Она могла бы пройти к Джи и из бордовой секции, воспользовавшись скрытым ходом в тренировочном зале. Система безопасности ее пускает везде. Вошла бы к Джи через комнату Эжа — стюарда Императора. Но Джи однажды сказал не увлекаться тайными коридорами — и у стен есть глаза, особенно когда каждый ажлисс хотя и слабый, но телепат. С того времени она всегда приходила официальным путём через приемную, стараясь вычистить запасной путь из памяти.

Несмотря на вечерний час и пустые этажи, секретарь работал, расслабившись в разложенном кресле и скрытый за якобы пустым столом. В полукруглой секретарской царили сумерки и мягкая серо-голубая мебель. Вик, скрыв голову в шлеме полного контакта и выдвинув клавиатуру на живот, еле-еле ползал по экранчику пальцами.

Крошка одним вздохом прошла мимо, но Вик все-таки заметил её и, нарушая правила, мысленно послал в спину приветствие. Хакисс не ответила — хватит с неё нарушений протокола! Приоткрыла высокие до потолка и тяжелые двери, просочилась в зал совещаний и остановилась перед покоями Джи.

За спиной призрачно светился круглый зал с рядом изогнутых кресел вдоль стен. Кресла одним движением закрывались капсулой индивидуального экрана, а она в детстве часто играла на площадке голопроектора, занимавшего центр синего, казавшегося сейчас черным пола. Голубая строгая мебель, белый потолок и стены, а перед ней — личные покои Императора — иной мир. Замерла и пустила скан.

Джи ужинал. Один!

Хакисс выдохнула: белёсая крыса Джул уже ушла!

Не открывая глаз, Хакисс провела рукой по замку, и дверь пропустила ее в просторную прихожую, также использовавшуюся как гостевую. Джи любит классический стиль докристаллической эпохи: тяжелая резная мебель темного дерева, темно-малиновая бархатная обивка, гобелены со сценами охоты. Сюда выходили владения Эжа с кухней, мастерской и его личной спаленкой. Прямо были двери в кабинет Императора.

Джи почувствовал её и встал из-за стола. Придвинул кресло на место и пошел навстречу.

Крошка запрятала нехорошую мысль о Джул поглубже, перебежала гостиную и уже чинно вошла в кабинет с открытой душой, сияя от радости и подставляя губы для поцелуя.

Джи приподнял ее за талию, поцеловал и отпустил.

Эж убирал после ужина. А среди бокалов и вазочек лежал черный ошейник! Теперь в его середину был вплетен прозрачный кристалл ловушки. Как будто маленькая черная змейка проглотила голубиное яйцо, которое оказалось слишком большим и разорвало змеиную шкуру в тонкое кружево, а издохшая змея забытым злом валялась между тарелок. Темные нити пластимета, утончаясь и сплетаясь в затейливый узор, обнимали прозрачный кристалл.

— Да, ловушку получилось вставить красиво, — в голосе Джи сквозила усмешка. — Чего ты всё еще боишься?

Хакисс дотронулась до кристалла — и он отозвался ощущением собственного тела. Это же её ловушка души! То есть Джи собирается послать ее туда, где она может умереть? Все-таки к Джул? К этой…

— Ты дал ей мой кристалл?

Вместо ответа фантомный огонь втек в рот, прожег насквозь, опалил бедра. Исчез. Хакисс осторожно распрямилась, лежа на боку. Пробежалась по телу сканом, проверяя, было ли ощущение соединено с физическим воздействием — нет, чисто. Только фантом. Не хватало ещё обгадиться…

— Ты хочешь, чтобы я отчитывался тебе? — Джи поднял её на руки, обволакивая фантомом множества прикосновений, лаская и раскачивая в ней желание.

— Нет, прости, — всхлипнула Крошка и потёрлась щекой о его плечо. — Я просто испугалась, что ты отдашь меня ей.

— Ещё лучше, — хмыкнул Джи, подкинул её на руках и понёс в спальню. — То есть ты подозреваешь меня во лжи? Я же сказал, что тебе нечего бояться и к Джул ты не пойдёшь.

— Прости меня… Но зачем мне новый ошейник?

— Ты разленилась и успокоилась. У тебя есть нераскрытые резервы, и раз не получается активировать их в тестере, попробуем иначе. Я закрою тебя ошейником и отошлю в Цветник на Гайдере — мы как раз обещали местному царьку залог дружбы и поддержки. Я же не могу держать экзекутора в ошейнике на базе. Не знаю, сколько тебе понадобится времени, чтобы раскрыться, — Джи улыбнулся и скинул Крошку на кровать. — Зато у тебя будет стимул: ошейник будет на тебе постоянно, а я далеко. Для страховки — на Гайдере система еще в зачаточном состоянии плюс не очень спокойно — твой кристалл вплетен в ошейник. Ты привыкла пользоваться сканом, он стал частью тебя. Такая тренировка будет естественна: ты будешь стремиться преодолеть блок даже на рефлекторном уровне. А я немного отдохну. Десять лет я пытался раскрыть тебя фантомами и прямым физическим воздействием, но, увы, ты слишком боишься. Завтра Вик скажет тебе остальное.

— Джи, я постараюсь.

— Уж пожалуйста, — Джи быстро разделся, скупыми движениями поправил одежду на вешалке, поставил ровно сброшенные Крошкой кое-как туфли и лег.

* * *

* * *

Утром в ванной Крошка набралась смелости и спросила:

— Джи, а где другие крошки, о которых говорила Джул?

— Экзекутор у императора всегда один, — Джи вздохнул, и Крошка подвинулась ближе, обнимая своего императора и усиливая ощущение счастья, исходящее от него. — Ты же знаешь закон! Но подумай сама, больше одного экзекутора создаст соперничество и ненужные проблемы, поэтому по закону может быть только один действующий экзекутор. Да, были до тебя и другие, но, Хакисс, искать информацию о прежних экзекуторах бесполезно. Точно так же, как любые сведения о твоем прошлом. Ничего нигде нет. Бесполезно сканировать Вика: он не помнит. Потому что экзекутор всегда один, как и император. Стабильность — основа нашей жизни. Вечный император и его спутник. Не пытайся подорвать мое доверие и сотворить прецедент.

— А другие экзекуторы умерли? — спросила Крошка, стараясь не дышать.

— Не все. Часть на отдыхе. Кто-то не справился. Или попытался предать меня. Пришлось их убить.

Крошка молча потерлась головой о плечо Джи. А потом решилась:

— Я никогда не предам тебя…

— Я знаю, — усмехнулся Джи. — Я вижу тебя насквозь.

— А Яо хотела меня убить, — шепнула Хакисс, пряча лицо на груди Джи.

— Крошка, ты сама виновата, — Джи потрепал ее по голове. — Ты разозлила её. Да, друг Яо был старый, но этого нельзя было говорить — тебе надо было проявить уважение и осторожность. Яо жила с человеком давно и не могла сделать его ажлисс: он был бесполезен. Он должен был умереть. А ты своей бестактностью сделала её потерю ещё больнее.

— Она порвала мне печень, сломала ребро и избила меня! А я была подарком!

— Все правильно, она распоряжалась тобой так, как захотела. Ты сделала ошибку, и она наказала тебя, — Джи слегка потянул Крошку за ухо, поворачивая к себе лицом. — Ты еще не умеешь сдерживать себя. Хотя Джул понравилась твоя шутка, но это было неуместно в лаборатории. Вполне достаточно было легкого счастья.

— А ты совсем не накажешь Яо? Ты император, а я твой кусочек!

— Не накажу. Я и тебя не наказываю за мелкие ошибки. Ты еще учишься, и я понимаю это. Яо же имела право поступить с тобой так, как считала нужным. Она закон не нарушила. Ты — экзекутор. Это твоя работа, привыкай. Но если Яо нарушит закон, тогда ты накажешь её. Империя стоит на нескольких правилах, одно из которых — никакой личной мести! А второе правило — это ты. Правила должны соблюдаться, иначе будет хаос. Ты самое сильное оружие и самый драгоценный подарок, именно поэтому ты не имеешь права решать, кого наказать, а кого наградить. Не имеешь права ответить по собственному желанию. Поэтому ажлисс могут срываться на тебе. Ты — отдушина в их размеренной жизни. Зато тебе будет легче их наказывать. А сейчас мы позавтракаем, и ты пойдешь к себе. Днем к тебе придёт Вик и скажет всё нужное по Гайдере.

В ванную комнату из кабинета доносился аромат кофе, печеного мяса и свежего хлеба с корицей — император всегда плотно завтракал. Хакисс хотела ещё спросить, почему Джи не празднует юбилеи. А её день рождения словно не существует… Но время утреннего омовения подошло к концу. Крошка заторопилась выскочить впереди Джи, но он остановил ее, поймав за косу.

— Подожди, не прыгай. Я должен сказать тебе ещё кое-что перед завтраком. Ты едешь подарком в цветник Дитсайрса, — Джи взял в ладони её лицо. — Но я не хочу отдавать свою Крошку, поэтому ты поменяешь внешность. Поедешь как человек, девушка, а ошейник — это знак принадлежности к знатному роду, правящей династии. Что, в принципе, очень близко к правде.

Крошка благодарно потерлась щекой и нежно поймала губами его палец, млея в волнах фантома.

— Ты моя частичка, — Джи убрал фантом и сжал её за плечи, призывая ко вниманию. — На Гайдере другое времяисчисление — считай дни. Ты должна стимулировать свои женские органы и не забывать каждые тридцать дней вызывать кровотечение, освобождающее женщин от неоплодотворенных яйцеклеток. И недостаточно просто выпускать кровь: там относительно развитая медицина, и они обязательно будут проверять гормональный уровень твоего тела. Так что, будь добра, имитируй репродуктивный цикл естественно и полностью. Но не увлекайся и не вздумай забеременеть. Ты, в конце концов, ажлисс, а гайдерцы пока ничего не знают о ажлисс и не должны знать. И, надеюсь, ты там будешь не так долго, чтобы нам пришлось объяснять, почему ты неплодна. Но, главное, ты не смеешь использовать свои возможности во вред человечеству. Что бы не случилось, ты должна исполнять свой долг, невзирая на личные обиды или предпочтения.

 

Глава 7

Путешествие

* * *

Время безалаберно застыло. Язык шипису, на котором говорили подданные Вседержителя Дитсайрса Шестнадцатого, Крошка получила в инкубаторе вместе с новой внешностью. Ширококостное тело с толстыми, трущимися при ходьбе ляжками и жирком на ребрах, который мешал в подмышках, раздражало Крошку как новое имя и новый язык. Теперь её звали Лардарошса и что-то там фамильное. Вик, отвечающий за вручение «дара дружбы», потребовал комментировать все действия вслух, чтобы активировать словарный запас. Крошка, запертая у себя, только и «шиписела», привыкая, негодуя и плюясь. Генри тоже перепрограммировался на шипису, и от обилия свистящих и шипящих звуков комнаты экзекутора стали походить на растревоженный гадючник.

Когда секретарь Императора пришёл проверить успехи «юного ростка, направляющегося в Цветник Вседержителя», Крошка никак не могла понять, почему Вик, похожий на доброго дядюшку-пекаря из сказок, так нервничал и был сам не свой. Он сидел со скрещенными ногами на её кровати и печально наблюдал, как Крошка вытанцовывала ритуал встречи жениха. А она никак не могла проникнуть в мысли Вика или развеселить фантомом: Крошка уже третий день носила «родовое ожерелье».

— У тебя такое лицо, как будто в пекарне сгорела вся выпечка, — Крошка засмеялась и шлёпнулась из глубокого реверанса на пол, представляя себе Вика, наряженного по Гайдерской моде в панцирный камзол и широкие штаны и передающего горелую булку-невесту Вседержителю. Верхняя жесткая юбка, сотворенная из соединенных короткими цепочками пластин ковровой ткани, вздыбилась кривым забором вокруг, закрывая почти до плеч. Многослойные нижние юбки беспорядочно вылезли из-под грубого чехла верхней.

— Нежнейший цветок из далеких земель, тянущаяся к свету битерере Лардарошса, я не понимаю, что здесь смешного? — Вик устало прикрыл глаза и качнулся всем телом, как будто теряя равновесие. — Сделай реверанс и повтори с уважением: ваша благословенная пыльца опылит мой страждущий бутон…

— Вик, это же гнусная пошлятина!

— Кстати, не вздумай убирать девственную плеву!

— Да на месте она! Показать? — Хакисс сделала вид, что двумя пальчиками приподнимает подол многоэтажной юбки.

— Лардарошса! — неожиданно рявкнул всегда доброжелательный и выдержанный Вик. — Ты едешь завтра! И ты должна произвести впечатление воспитанной и скромной девицы, а не… — не найдя подходящее выражение, Вик покрутил кистью в воздухе.

— Ви-ик, не бойся, я скажу всю эту чушь серьёзно — я же часто бывала подарком! К тому же мне залепят всё лицо косметикой.

— Будь серьёзней! Или мне пожаловаться Джи?

— Вик, прости, но я чувствую себя как бельевой шкаф на учениях! — скисла Крошка и без тени улыбки отбарабанила приветственный комплимент первой ночи, сопровождая декламацию пируэтами рук и сложными поклонами.

Широченные юбки, качаясь во время ритуального танца, касались то шкафа, то стены ванной. В экзекуторских комнатах совсем нет места, а идти в тренировочный зал Вик отказался, отрезав, что ему достаточно нервотрёпки со всей этой Гайдерской затеей, чтобы еще таскать по базе экзекутора в ошейнике.

Вик ушёл, а Хакисс с раздражением отвязала и бросила на кровать рукава от камзола. В этом одеянии не только невозможно двигаться, но и запросто можно упариться!

Она была бы рада еще раз, совсем-совсем на прощание, увидеться с Джи, но, конечно, не из-за жалобы секретаря. Вик не виноват, что ей смешно. И ещё она немного на императора обиделась. Джи сказал, что не будет мешать ей настраиваться перед новым заданием. Погладил пальцами по лицу, поцеловал на прощанье и застегнул ошейник.

— Я не хочу, чтобы моя любимая Крошка доставалась кому-то еще.

Послал в инкубатор и приказал сидеть на месте. Учиться. А сам не появлялся и не звал. Закрыл её в комнатах. Нет, хуже — запер её в границах тела! И отключил её комнату от имперской системы! Куда не сунься, везде были только Гайдера и ничего, кроме Гайдеры!

Визит Вика сделал ощущение изоляции ещё неприятней. Она никогда не была так одинока! Раньше она могла найти Джи… Да кого угодно! Незаметно втечь в чужое сознание, ощутить вокруг многозвучие базы, а Джи всегда отвечал ей на мысленное прикосновение. Посылал ей любовь и фантомные объятия. Крошка закрыла глаза и еще раз попыталась прорваться сквозь блок, но почувствовала поднимающееся бешенство — в бессильной темноте и бесчувственности заблокированного скана в уши лезла надоевшая до смерти еще одна гениальная идея Вика. С утра до вечера постоянным фоном гундели заунывные народные речитативы Гайдеры или визгливо-зажигательные эстрадные песенки, хотя и приглушенные до минимума, но от этого не менее противные. Крошка открыла глаза, подскочила к столу. Выключила звук и упала на тахту — в этих негнущихся юбках даже в любимое кресло не заберешься!

Хотелось плакать.

* * *

Перед завтраком Генри принес дорожные одежды. Опостылевший сборник мелодий включать не стал, а Крошка обрадовалась: не будет этой страшной музыки! В энциклопедии говорилось, что в Цветнике играют только тихие и меланхоличные любовные напевы. Любовное шипение она выдержит!

Она с любопытством вылавливала в памяти и проговаривала названия забавных одежд, одеваясь по правилам: мини-трусики — «хси», обтягивающие панталончики до колен — «рьяссу», кружевные штанишки с миллионом воланчиков — «уфсы»… Лиф и сорочки, ворох юбок и в заключение травяного цвета камзол, расшитый красными и желтыми бутонами, по тяжести и несгибаемости больше похожий на панцирь. Крошка продолжала хихикать про себя: бельевой шкаф во время учений подорвался на мине — содержимое висит слоями и всё страшно неудобно.

Чтобы не смущать встречных красотой невесты, Генри водрузил ей на голову широкополую шляпу с густой вуалью, закрывшей ее до пола. Это в дополнение к розовой безликой маске, которую снимет самолично Вседержитель на церемонии — и «бутон расцветет».

— Битерере Лардарошса, я вижу, ты готова, — в дверях стоял нечетко видимый Вик.

— А ты переоденешься уже на Гайдерской базе? — Крошка упорно пыталась смотреть сканом, но увы, сквозь мелкую белую сеть даже взгляд проникал еле-еле, а скан же насмерть залипал в ошейнике.

Вик закрыл за собой дверь.

— Крошка, — Вик прислонился к двери, как будто это надежнее замурует и без того непроницаемые стены. — Внимательно послушай и запомни. Я тебя передам Яру — неофициальному регенту Гайдеры. Как ты знаешь, планета в процессе подготовки, так что для местных Яр — наш посол. Для него и всех остальных ты просто человек, поэтому ни с кем не заговаривай, слушайся Яра и молчи. До передачи Дитсайрсу тебя будут сопровождать четыре андроида-женщины в качестве прислуги и личной охраны, — Вик поднял ладонь, услышав смешок. — И не хихикай! Неклеймённые андроиды будут изображать твоих нянек. Повторяю, каждый ажлисс видит тебя просто как человека. Ни в коем случае ни до кого из сотрудников Гайдерской базы не дотрагивайся: им нельзя знать, что ты ажлисс. Ты человеческая невеста, дар Дитсайрсу и веди себя соответственно. Покопайся в памяти, у тебя должна быть запись твоей биографии и инструкции.

— А я так и буду все время в этом мешке? — оттопыривая изнутри сетку пальцами, спросила Крошка. — Почему я не могу ехать в нормальном виде и переодеться во дворце?

— Крошка, я тебя отведу на Гайдерскую базу, и вы сразу поедете караваном. Если тебя увидят в неправильном костюме — это будет нарушением протокола и оскорблением Вседержителя, — Вик поймал Крошку за руку и подтянул к себе, смотря в глаза. — Прошу тебя, тренируйся в Цветнике со всей ответственностью. Чем быстрее ты сможешь справиться с блоком, тем быстрее вернешься. Ты будешь стараться?

— Конечно, буду, — надулась Крошка. — Но пока у меня никак…

— Надеюсь, у тебя получится, — Вик выпустил ее руку, но Крошка, и не желая сканировать Вика, успела уловить: «бунт, опасно, недовольство…»

— Кто там недоволен? Дитсайрс меня не хочет? Там кто-то бунтует, чтобы я не приезжала?

— Нет, Дитсайрс тебя хочет. Ты же гарантия нашей дружбы и помощи. Тем более там сейчас есть очаги беспорядков, но вовсе не из-за тебя. И вообще далеко от столицы, а у Джи свои планы. Но тебя это не касается.

— Прости, — утихла Крошка.

Вик помедлил, как будто хотел что-то ещё добавить, но качнул головой и вышел к лифту.

Лардарошса двинулась следом, чувствуя себя как древнее таранное орудие и радуясь, что Генри принес уличные туфли на низком каблуке. Туфли были грубы и тяжелы, но ковылять в салонных котурнах, в которых танцевали битерере, прислуживая Дитсайрсу, было бы неудобно.

Вик вел ее по техническим переходам к малому порталу и большую часть пути провез на четырехместном байке. На двухместный Крошка не уместила бы несгибаемую верхнюю юбку. Она так и не успела узнать, что стало с несчастным Берди: Джи отключил ее комнату от системы. Хакисс вздохнула про себя: и Вика не спросишь — секретарь знать не знает о её проступке.

Случайно или нет, но у портала было безлюдно. Точнее, безажлиссно и безандроидно. Малый портал в технической части императорской базы служил исключительно для интересов высшей политики, а люди, скорее всего, даже не знали о его существовании, пользуясь основным транспортным порталом на полдороге к Лакстору. В этом полушарии был еще один малый портал под Северной базой, но он использовался для чистой науки, которой там целенаправленно занимались, и местных нужд области.

Вик настроил координаты. Белая пустая стена в раме меж граничных консолей заклубилась туманом, словно кто-то большой дохнул паром на холодное стекло. Вик взглянул на Крошку, приглашающе кивнул и исчез в открывшемся проходе. Крошка незаметно для себя задержала дыхание и шагнула следом, подсознательно боясь промахнуться. Кишки словно вывернуло наизнанку и сложило обратно, ноги встали на твердое, а она всё еще боялась провалиться мимо цели и выпасть в черной пустоте космоса.

Припортальный ангар Гайдеры встретил полумраком и точечными огоньками дорожки на белом полу. «Судя по размеру, это будет основной порт планеты», — решила Крошка, сосредоточенно стараясь не топать грубыми туфлями.

Вик, как истинный ажлисс, шел пружинисто и неслышно, и шаги жестких подошв кожаных тупоносых «копыт» будущей битерере звучали особенно сиротливо на фоне запаркованных в высоченном зале грузовых флаеров. Крошка представила, что она гуляет вечером по океанскому пирсу: два ряда морских кораблей, а перед ними узкие десятиместные пассажирские флаера-«лодочки». Все было приготовлено к экспансии. Ждало в спячке.

Дорожка сужалась и заворачивала налево где-то за десятым «кораблем». Оттуда раздались тихие шаги, шуршание шёлка и вынырнули четыре могучие темноволосые тетки в свободных коротких платьях и шароварах.

— Господин Вик, — приостановилась и тихим учтивым голосом произнесла лево-передняя нянька, сделав реверанс. — Мы будем сопровождать стремящуюся к свету высокородную битерере.

Вик только махнул рукой и на ходу отступил немного с дорожки, а тётки взяли Лардарошсу «в окружение», выстроившись вокруг неё квадратом, и пристроились за секретарём. Волосы у нянек были гладко зачёсаны в косы, уложенные вокруг головы. Крошке стало завидно: няньки не носили ни масок, ни тяжелой неуклюжей ритуальной «брони». Бледно-голубые одежды слегка блестели серебристой вышивкой по подолу и рукавам. Сквозь сетку было плохо видно, но Крошка ухмыльнулась: узор идентичный растительным мотивам андроидной идентификации.

— Стремящаяся к свету высокородная битерере, называйте нас «хашир», у нас нет личных имен. И старайтесь меньше говорить.

Крошка задушила в себе пренебрежительное шипение и согласно кивнула. Шляпа махнула полями и мотнула сеткой.

Сзади от портала, по широкой дуге миновав как пустое место нянек и невесту, появился темнокожий ажлисс в ковровой жилетке и широких, разноцветно расшитых штанах. Четверка нянек почтительно остановилась, и Крошка еле-еле успела затормозить, оставаясь в центре квадрата.

Вик официально протянул незнакомцу руку, легонько склонив голову, хотя Крошка была уверена, что они знакомы:

— Вик, секретарь Джи.

— Яр, — будущий регент неслышным тигриным движением мазнул ладонью по подставленной руке. — Благодарю вас, вы привели битерере даже немного раньше времени.

— Я умею быстро бегать, — улыбнулся Вик.

— Надеюсь, вам это не понадобится. У нас все уже собрано и разложено по местам, осталось посадить куколку в коробочку. Хотите взглянуть на салон битерере и караван?

— Нет. Боюсь, я еще успею налюбоваться на ваши ужасы.

Вик еще раз кивнул и ушёл назад в портал, домой. Четверка нянек стартовала за Яром, и Крошка не успела обернуться и попрощаться с Виком.

По слабоосвещенным коридорам Яр вывел маленький кортеж в крытый светлый гараж, где на всю длину растянулся непривычно раздутый и членистый вагон монорельса. Крошка поискала глазами — нет, рельса тут не было. Вместо рельса вагон стоял на больших и широких колесах, прикрытых выпуклыми пластинами. Гвардеец в полуактивированном доспехе блеснул полированным серебром грудного щита, открыл широкую дверь вагона, и передняя пара нянек полезла внутрь по спущенным ступенькам. Замыкающие хашир подтолкнули Лардарошсу, и она оказалась в маленьком тамбуре с откидными сиденьями и проходом в жилую комнату — с кроватью, столом и креслами.

— Стремящаяся к свету битерере, вы можете снять вуаль, — заговорила первая хашир и стянула с Хакисс шляпу с сетчатым чехлом.

— А могу я снять этот панцирь? — Крошка потянула край юбки. — И маску?

— Можно отстегнуть рукава, чтобы вы чувствовали себя свободнее. Маску вы можете снимать только в ванной. Правила.

Транспортное средство зарычало, дрогнуло, вибрация передалась в ноги, и вагон медленно выдвинулся из гаража. В узких окошках, протянувшихся под потолком, отодвинулись назад стены гаража, и всё внутри осветил яркий уличный свет. Крошка вспомнила, что посольство Империи выкупило заброшенную усадьбу сельского лендлорда: здесь было удобно строить будущую базу. Во время экспансии луга и пастбища вокруг отреставрированного дома разлетятся по сигналу в клочки, и откроется свободный вылет из портала. И до столицы всего пятьсот километров.

Крошка влезла на постель и постаралась дотянуться до окна. Но убедилась, что сквозь узорные стекла вряд ли что-то можно рассмотреть, к тому же они такие узкие и слишком высоко…

— Восхитительная битерере, нижайше, но убедительно просим вас отойти от окон! Они непробиваемые, вам не сможет навредить даже прямой выстрел, но выглядывать в них неприлично! — тут же хором загомонили няньки, окружая кровать.

— Пыфф… — Лардарошса спрыгнула на вздрагивающий и вихляющийся пол. — Кто будет стрелять в эти окна?

— Никто не знает, драгоценнейшая битерере, но правила рекомендуют не приближаться к окнам каравана.

— И, э-э… Хашир? Сколько нам ехать до столицы в этом вагоне?

— Восхительнейшая невеста будет шествовать к благословенному жениху шесть дней. А в городах и поселках караван будут сопровождать народные гуляния и карнавалы.

— В эти окошки и так ничего не видно! — демонстративно подпрыгнув и еле достав пальцами до нижнего края металлической рамы, возмутилась Крошка. — Я что, ничего не увижу? Вы же меня не выпустите посмотреть?

— Нет, вам выходить нельзя. Никто не может видеть нежнейшую невесту, пока она не расцветет перед очами Вседержителя.

— Ва-а-а-а! — взвыла Крошка и рухнула навзничь на кровать. — Я тут сдохну!

— Стремящаяся к свету, возвышенная битерере! — подскочила к ней нянька с ужасом на лице. — Так нельзя выражаться! Сдерживайтесь! Повторяйте за мной: я безнадёжно завяну в невыносимо долгом и иссушающем ожидании…

Крошка закатила глаза.

* * *

За черепашье путешествие Лардарошса отоспалась на год вперед. Снаружи никому не было дела, спит ли невеста, смотрит ли по вделанному в стенной шкаф визору веселые сценки из жизни дворцовой элиты или тупо таращится на уроки плетения ковров. А может разглядывает неподъемную книгу по искусству благородного выращивания миниатюрных подвесных садов, которую с причитаниями и пожеланиями две няньки в четыре руки вытащили из того же шкафа и трепетно водрузили на стол.

Колесный караван медленно тащился, застывая на ночь на главных площадях, гудящих праздником и приветственным ревом труб. Четыре заботливые хашир стойко приучали нетерпеливую Крошку к выспреннему языку благовоспитанных невест и два-три раза в день заставляли её изображать танец передачи. Всё это можно было выдержать. В конце концов, чем еще заниматься в преддверии «свадьбы»? Но необходимость носить маску раздражала. И еще то, как приходилось есть! Крошка воспринимала это как изощренное издевательство. Она живая! Нет, она лучше — она ажлисс! И должна притворяться перед андроидными программами?! Но возвышенная битерере не хлещет напитки через край, а изящно сосет питательный нектар трубочкой… А потом, в маске особенно через край не похлещешь.

Принимая в сложенные лодочкой ладони низкую пиалу и ловя губами сквозь постоянно открытый рот маски трубочку, торчащую в витиеватом креплении, Лардарошса склонялась как «элегантная пчелка над цветком» и изысканно пила фруктовые чаи и жидкие, тщательно размолотые в пену супчики. Ругаться не получалось: рот был занят «восхитительно и утончённо» украшенной золотой трубочкой. Еда сервировалась восемь раз в день в мелких мисочках и сопровождалась хоровым восхваляющим щебетом всех четырех хашир. Добрые мамки успокаивали киснувшую невесту, что в Цветнике всё будет проще. Битерере в Цветнике уже расцвели от любви Вседержителя, живут без масок в самом сердце дворца. И питаются как нормальные люди. А вазы на низких инкрустированных столиках всегда полны свежими фруктами. Целыми фруктами, которые можно брать когда угодно и кусать зубами, а не всасывать протертыми в жиденькое пюре.

Несколько раз Крошка попыталась протолкать скан сквозь барьер ошейника, но быстро отчаялась. И потом в Цветнике у нее будет масса времени и вокруг живые люди, а не глухие для скана андроиды…

Жажда встречи с женихом становилась непреодолимой.

* * *

В последний день они долго и муторно пробирались забитыми улицами столицы ко дворцу, сопровождаемые громогласными воплями глашатая:

— Благочестивая и светлейшая невеста из империи Ши, дар Императора Ши! Взращенная исключительно для Солнцеликого Вседержителя в знак верной дружбы и единства! Изнемогающая от возвышенной любви!

Несмотря на день, в окнах полыхали цветные вспышки салюта и то спереди, то сзади взвывала оглушающая сирена, начинаясь высоко и визгливо и в течение минуты опускаясь до резонирующих в желудке басов.

Крошке казалось, что она погружается в густую вату.

Но вот шум затих, а главная нянька что-то сказала и потянула невесту за руку. Лардарошса встала. Казалось, что её уже долго и бесконечно крутят и крутят на карусели, не выпуская из каравана, вместе с караваном, вместе со всем этим грохотом и шумом…

Хашир надели на неё широкополую шляпу и расправили вуаль по полушарию растопыренной ковровой юбки. Крошка закрыла глаза — нет, тьма. Скан заперт.

Двери открыты. Первые две хашир уже вышли, оставшиеся настойчиво и бережно подпихивали Крошку в спину.

— Трепещущая ожиданием битерере, стремящаяся к свету бесконечной любви Вседержителя! Просим вас…

Лардарошса выступила на мозаичный просторный и светлый двор, окруженный высокими зданиями охряного цвета. На крышах топорщились сухими деревьями непонятные проволочные конструкции.

Охрана, верхом на смешных и громоздких, со слишком большими колесами байках, окружила гусеницу каравана. За ними толпились цветастые пятна — гайдерцы.

Хашир замкнули квадрат и окруженные спешившимися серебряно-бронированными гвардейцами под предводительством Яра ровным строем двинулись внутрь дворца. Неутомимый герольд снова начал выкрикивать об истомленной любовью невесте из Империи Ши.

Анфилады заставленных вычурной мебелью залов. Широкие коридоры, застеленные гобеленами от пола до потолка. Узкие, от потолка до пола, стрельчатые окна с многослойными занавесями и вышивками. Встречная знать в пышных одеждах, с ковровыми щитками и обслуга в свободных развевающихся драпировках. Молча и с одинаковыми поклонами расступающиеся… Да, это не дворец, а город с крытыми переходами и навесными мостиками между разноуровневыми улицами…

Наконец гвардейцы выстроились в каре в холле. Герольд отворил двери, проорал свою коронную фразу про «изнемогающую от любви будущую битерере из Империи Ши» и пропустил внутрь невесту с сопровождением.

Их встретила молоденькая пухленькая девушка в красной пижамке и, пригибаясь и шаркая ногами в пушистых тапочках, повела гостей через череду аскетичных розовых комнат — никаких тряпок ни на стенах, ни на полу. Только кое-где пластиковые или стеклянные стулья или кушетки. За третьи двери шаркающая девушка не пошла. Нажала кнопку, впустила кортеж и закрыла дверь, оставшись снаружи.

В очередной розовой и странно голой для Гайдеры комнате — простые металлические полки, заставленные коробками, несколько пластмассовых кресел у стен — из-за большого стеклянного стола на круглых и блестящих металлических ножках поднялась и вышла навстречу строгая женщина в длинном красном платье. Гладко причесанные волосы скрывались под маленьким красным же чепцом.

— Госпожа первый клиницист, — Яр изобразил глубокий поклон с танцевальными па. — Моё сердце несётся вскачь от радости, ибо я могу передать в ваши руки нашу самую благородную драгоценность — стремящуюся к свету любви битерере Лардарошсу.

Из задней двери тихой мышкой появилась новая девушка (тоже в красном, но мешковатом до колен платье и красных чулках) и осталась стоять, держась за ручку.

— Благородный и учтивый господин посол, — первый клиницист протанцевала коротенький реверанс с тремя поклонами. — Наша самая надежная и наилучшим образом оборудованная клиника со всей ответственностью принимает нежнейшую невесту Лардарошсу, и через полчаса мы с восторгом засвидетельствуем её восхождение по последней тропинке в Цветник.

В каскаде реверансов госпожа клиницист отплыла к дверям. Девушка шустро отворила на себя дверь и спряталась за неё, а красная женщина уже без словесных кружев добавила:

— Будет достаточно двух хашир для сопровождения битерере, а вам, господин посол, помощницы удобряющих сады принесут нектар и плоды.

Регент снова засучил ногами, но быстро успокоился и сел в кресло, а Крошку няньки погнали следом за красной женщиной в недра больницы.

Крошка поняла, что слегка боится. А вдруг они заметят, что она ажлисс? Неправильный человек? Но Джи бы не послал ее сюда, если бы на Гайдере смогли обнаружить подмену?

Внутренние коридоры живо напомнили Крошке официальные помещения базы — пластик и стекло, минимализм обстановки и функциональная мебель. Но вместо пропитанного свежестью или запахом трав воздуха базы тут висел щекотавший нос химический аромат. Красная клиницистка, подобрав по дороге еще двоих красных женщин, пригласила невесту в явно лабораторный кабинет, посередине которого возвышалось на массивном подиуме навороченное бело-розовое кресло, подобное пилотскому в стратосферном истребителе.

Хашир завели Лардарошсу в угол, где стояла простая лавка, отгороженная тряпичной ширмой в рост человека. И начали неторопливо ее раздевать, планомерно складывая слои одеяний на лавку. Крошка осталась в длинной нижней рубашке. Даже маску, лиф и уфсы-хси няньки сняли и возложили на вершину получившейся пирамиды. Босые ноги облекли бумажные пакетики с резиночками и, без остановки чирикая и ублажая свою питомицу учтивостями, возложили Лардарошсу на кресло. В комнате без многочисленных одежд оказалось прохладно, и Крошка поёжилась: кресло прижалось к спине и ногам мертвенным холодом.

Лаборантки подтащили два белых шкафа на колесиках и подсоединили их черными витыми проводами к креслу. Шкафы в готовности замигали экранчиками и циферблатами.

Первая клиницистка отсоединила от большего шкафа боковую стену, оказавшуюся на телескопических рычагах, и навела ее над Крошкой.

— Благородная и доверчивая Лардарошса, прошу вас не шевелиться. Это совсем не больно, вы не успеете ничего почувствовать, а снимок будет готов. Внимание, задержите дыхание и не шевелитесь.

Стенка с урчанием опустилась, зависнув в двух сантиметрах от носа благородной Крошки, щелкнула и отъехала на свое место, прилепившись обратно к шкафу, а главная лаборантка уже стояла у изголовья с новым прибором — леденцом на толстой черной ручке:

— Здоровая и послушная невеста сейчас откроет девственный ротик и прикусит дарфисс, чтобы оставить отпечаток безупречных зубок…

Леденец оказался мягким, липким и пах резиной. Лардарошса осторожно сжала зубы, резинка пискнула и затвердела. Врач улыбнулась, отложила слепок на поднос помощнице и прикрутила к ручке черный матовый мячик.

— Стыдливая битерере, я сейчас вам разрежу рубашку, но не бойтесь, вам не будет больно, только слегка щекотно. Прошу вас, постарайтесь не кричать. Уважаемые хашир, придержите невесту, она должна быть неподвижна. И немного разведите ей ноги.

Одна андроидка прижала щиколотки, а другая вдавила плечи в кресло. Хакисс вцепилась руками в каменные запястья, державшие ее за плечи и быстро задышала открытым ртом. Нет, она умеет терпеть боль, но неизвестность пугает больше.

Клиницистка вырезала ножницами квадрат ткани из рубашки над животом и рукой в прозрачной перчатке размазала ледяное желе по напряженному телу. Другой начала катать мячик по намазанной коже. Шкафы с приборами защелкали, стрелочки на циферблатах забегали, а врачиха негромко проговорила:

— Расслабьтесь, самое страшное уже позади.

И внезапно затолкнула мячик Крошке между ног, но сразу же его вынула и растерла всё еще каменный живот скомканной пористой бумагой.

Крошка откинула голову и пыталась успокоить разбушевавшееся сердце. «Убила бы, так пугать нежную битерере!»

— Еще совсем небольшая формальность, нежная битерере, мы должны взять у вас маленькую капельку крови.

Лардарошса протянула руку и еле-еле сдержалась, чтобы не открыть кровавые реки от маленького укола иглой. Капелька крови втянулась в стеклянный капилляр, и кандидатку в битерере попросили подождать за ширмой. Замолкшие хашир отвели ослабевшую Хакисс на лавку, надели ей снова маску и перекрыли проход, сплоченно застыв плечо к плечу.

Крошка не знала, что делать. Если медицинский экзамен найдет несоответствия, её вернут. Или отведут в Цветник, если проверка покажет, что она здорова. Но что делать сейчас? Одеваться? Или можно хотя бы сменить разодранную рубашку? В куче, возвышающейся по левую руку, есть еще две рубашки, разной степени воздушности и обрюшенности… Или пока прикрыть дырку на пузе? Уфсами этими? Или лучше совсем снять эту рванину, и будет она сидеть голая. И то приличней, чем с дырищей!

Раздался звон бубенчиков, и андроидки молча расступились, а потом и вовсе ушли. За ширму, шаркая короткими шажками, вбежали три служанки из Цветника. Уф-ф-ф! Эти красные лаборантки не поняли, что она ажлисс! Её не вернут Яру, а забирают в Цветник!

Лица девушек были так густо покрыты косметикой, что казались масками, и они дружно, на три голоса заворковали:

— О-о-о! Великолепная и долгожданная битерере Лардарошса… Я — Ильдис, я буду ваша дневная хашир…

Крошка даже не успела понять, которая из трех маленьких толстушек её служанка, как девушки стянули с неё пакеты и рваную сорочку. Быстрыми движениями теплых рук натянули на зябнущие ноги высокие толстые гольфы и широкие сапожки, закутали в необъятную фланелевую рубаху, замотали в мохнатый шерстяной халат, на голову нахлобучили все ту же шляпу с вуалью до земли и, звеня и щебеча гайдерские витиеватые политесы, повлекли под локти куда-то внутрь.

 

Глава 8

Предсвадебная суета

* * *

На выходе из клиники их взяли в кольцо дворцовые стражники. Шесть красно-зелёных фигур, без видимого оружия, в масках той же расцветки, закрывающих нижнюю половину лица, придвинулись и замерли, повернувшись спиной к объекту охраны. Седьмой, неожиданно громадный, будто чащобный медведь, держал копьё. «Начальник стражи лично сопровождает новую невесту», — Хакисс вспомнила строчку из влитой в память энциклопедии.

Этот медведь треснул копьём об пол и станцевал нечто короткое, но замысловато-тяжеловесное. А потом вразвалку двинулся вглубь клиники, звонко чеканя древком. Притихшие хашир снова залопотали, подтолкнули невесту. Крошка оглянулась: нянек-андроидов нет. Видимо, вернулись к Яру, который с чистым сердцем подписывает дарственную на «страждущий бутон». И вместе с нею — договор о ненападении и всяческой помощи.

Служанки тянули за руки и ныли. Караул ждал. Наконец Крошка старательно затрусила, почти не отрывая ног от пола — развалистые сапожки так и норовили слететь, несмотря на толстые носки.

Крошку глодало беспокойство: она никогда не терялась! Могла найти дорогу даже в дремучем незнакомом лесу! Да, она всегда могла оглядеться сканом, найти приметы, сравнить разные направления, увидеть всё вокруг в перспективе, как карту. А теперь она точно маленькая крошка, упавшая в узкую щель — не видит ничего дальше собственного носа, да и тот спрятан за вуалью… Впервые она заблудилась. Впервые не могла даже приблизительно понять, в какую сторону её ведут. Где остался тот мозаичный двор, в котором её выпустили из каравана. Процессия мелкой рысцой пересекала неожиданно людные коридоры, ныряла боковыми дверьми в узкие и пустые технические ходы, распугивала красно-зеленым тараном случайных встречных.

Интересно, есть ли на Гайдере система? Должна быть, хотя бы слабая, портал-то есть. И почему она не посмотрела на схему дворца дома? Сейчас бы хоть ориентировалась, где Цветник, где входы-выходы. Хотя битерере никуда не выходят, кажется, так и сидят всю жизнь в оранжерее. Бутончики!

Аскетическая обстановка клиники сменилась ковровой роскошью. Потолки и стены вспучились лепниной и позолотой, мебель обросла завитушками, а двери — стражниками в масках и с алебардами. Да, это были алебарды, а не копья! Хакисс чуть было не свернула шею, пытаясь рассмотреть оружие. Ей показалось… Нет, не может быть! Через эту сетку так паршиво видно, а скан ловит только всполохи глупых мыслей хашир, когда их руки дотрагиваются до ее кожи. Толстушки меняются по бокам, по очереди направляя невесту. Болтают, толкаются, хватают под локти и гладят по рукам, по спине; ползают по ней, как липкие назойливые мухи! Крошка зажала бесполезный скан внутри: в такой дерготне не до тренировки. После свадьбы потренируется.

Присмотрелась и упёрлась, насмерть встала в очередных дверях, вызвав трёхголосый переполох. Зато разглядела оружие местной гвардии и чуть было в голос не расхохоталась: на крюках алебард, с другой стороны от топорика, покачивались длинные и толстые красно-зелёные кисточки! Как на диванных подушках в спальне у Вика! Только у Вика подушки были украшены сочно-изумрудными кистями, а Гайдерский вседержительский зеленый походил оттенком на луговую траву.

— О трепетная и нежнейшая будущая битерере! Мы должны вас подготовить к свадьбе, просим-просим-проси-и-им! Осчастливьте гостеприимный пол прекрасного дворца вашими легкими шажками! — встревоженные хашир поддергивали и подпихивали отбившуюся от рук невесту.

Лардарошса наконец соблаговолила осчастливить зеркальные скользкие плиты, и клубок звенящих служанок, кружась и приседая вокруг всё еще беззвучно хихикающей Крошки, снова затрусил в фарватере начальника стражи.

Крошке показалось, что они прошаркали примерно треть расстояния, которое прошли утром до клиники, когда начальник стражи особенно громко шарахнул древком об пол и встал у многоцветных дверей. Охрана, печатая шаг, пристроилась к караулу, а хашир усилили щебетание: вот и Цветник! Кто бы сомневался — высокие двери были скрыты под засильем ядовито-оранжевых, химически-розовых и бешено-лимонных крупных бутонов, каждый размером с кочан капусты. «Джи упал бы в обморок!» — хихикнула про себя Крошка, проходя в «благовонную шкатулку драгоценностей Вседержителя». Гарем нерожавших младших жен и правда так и разил цветочными ароматами, приправленными тяжелым приторно-сладким запахом кондитерской. Крошка мелко и быстро задышала ртом. Только успела заметить в мешанине ярких пятен обилие цветочных гирлянд и букетов, как её погнали вбок.

За очередными дверьми её охватила теплая парная духота. Служанки развязали тесёмки на шляпе, сетка упала. Шляпу сняли, халаты спустили с плеч, и Крошка, оставив увязшие в тряпках сапожки, переступила на мраморный пол просторной многоцветной ванной.

Яркий свет из искусственных цветов, люстры с искристыми стеклянными подвесками, расписные маленькие и большие плитки по стенам и полу — у чипу такими плитками обкладывали старинные печи… Стеклянные шкафы с множеством полок и развешанной одеждой, высокие узкие лавки, укрытые махровыми простынями дичайших расцветок, а посередине — как гигантская чашка — круглая каменная кадушка с каменной же лесенкой. И ни одного окна…

— Возвышенная и великолепная битерере Лардарошса, в купальне мы смоем с вас мерзкую дорожную пыль и отравляющую усталость. Взобьем небесную мягкость вашего нежного тела, удобрим девственную кожу благовониями и ублажим питательными кремами…

Невеста пренебрегла ответом. От обилия острых запахов начался насморк и заслезились глаза. Занятая утешением и перестройкой обоняния, Крошка поняла, что у неё гудит голова и сосет в животе от голода. Утром в караване она съела шесть мисочек со сладкими муссами, но в каждой было всего лишь на донышке фруктовой пены. А скоро должен быть обед! Ни часов, ни местного солнца она не видела — где и как? Все время замотанная в тряпки, замурованная в вагоне… Крошка даже караван толком не успела разглядеть: её сразу умаршировали в дворец Вседержителя, оказавшийся целым городом. Интересно, тут вообще окна есть? Или она так и будет жить как пчеломатка, укрытая в сердце улья? Но в любом случае время-то уже переползло за полдень. Хотелось есть, и было бы отлично, если бы принесли мясо! Жареное.

— Ильдис, я хочу есть! — Крошка царапнула пальцем по кудрявой макушке хашир, которая, пропевая невозможную чушь о любовно связанных гольфах, обнимающих вожделенные ножки, медленно скатывала эти самые гольфы обеими ладонями к щиколоткам.

Хашир подняла изумлённые, подведенные чуть ли не до ушей глаза.

— Я не…

Но тут подскочила блондястая пышка, относившая сброшенную одежду. Пролепетала, пуча глаза и прижимая к животу свернутые в комок халаты:

— Ваша бесподобная красота измождена ожиданием… Ваша дневная хашир Ильдис — это я…

— Прости, — великодушно пожала плечом Крошка. — Ладно, ты Ильдис. Не могла бы ты принести мне что-нибудь поесть? Я умираю с голоду. Утром мне дали только две ложки какой-то фруктовой каши. И, если можно, принеси мяса, а? Жареного! Я знаю, мне тут сидеть еще до вечера…

— Новая битерере должна быть чиста и легка перед свадьбой! — пискнула сзади третья хашир, расплетавшая длиннющую и толстенную косу, выращенную Крошкой во время езды в караване.

— Я подыхаю от голода! Принесите еды, или я откушу по куску от вас! — Лардарошса для убедительности щелкнула зубами. Да, с ней надо считаться: у неё за спиной вся таинственная Империя Ши, мощная и хищная!

Пышка Ильдис зажмурилась, торопливо сунула скомканные халаты в корзину и вылетела вон, даже забыв шаркать ногами.

— О-о-о стремящаяся к свету любви, благородная битерере Лардарошса! У вас же нет хвоста! — завыли обе служанки и рухнули на пол. — Нижайше умоляем вас дождаться вашей собственной хашир Ильдис! Мы только сменные помощницы дневных хашир! Будьте всемилостивы…

— Какого хвоста? — изумилась Крошка и милостиво полезла в купель, растерянно копаясь в памяти. Камень был неожиданно теплый, вода приятно горяча. А о хвостах ничего вроде не записалось… Невесту должны вымыть, одеть… Всё! Вот, заодно убедятся, что нет у неё хвоста! Дикари. Вовремя вспомнив, что волосы моются отдельно, широким жестом вывесила прекрасную гриву из ванны. Блаженно опустилась на приступочку у дна и положила щеку на слегка бугристый, неожиданно удобный округлый бортик. Дурищи всё еще боялись и мялись, стоя на коленях.

— Светлейшая битерере, только хвостатые щерицы едят нераспустившиеся бутоны, не давая им возможность отцвести и плодоносить! — полушепотом сообщила «кудряшка» и рискнула приблизиться, все еще пригибаясь.

— Да не ем я людей! — хихикнула Крошка, гляда на всё еще скорчившуюся на коленях третью хашир. — Кто такие щерицы?

— О возвышенная битерере, мы слышали всякое о могучей империи Ши, — девушка собрала и приподняла необъятную гриву, ожидая, пока засуетившаяся третья придвинет огромный таз на колесиках и присоединит его к душу у ванны. — Щерицы же сейчас спят, но по весне их будет множество. Они будут ловить полёвок и бегунков в Цветнике и Саду. Хотя и сейчас некоторые, беспокойные и не уснувшие на зиму, пробираются в спальни и греются в кроватях…

— У вас тут живут ручные животные? Кошки?

— Нет, о великомудрая битерере, кошкам в сады нельзя — это же грязное животное! Дети могут заразиться какой-нибудь гадостью. А щерицы чистые! Это длиннохвостые скальные гекконы. Некоторые верят, что они приносят достаток и плодность.

— А некоторые от них и родились, — буркнула другая. — Как прихвостень стражного Скайрс. Он точно с хвостом.

— Ну, некоторые люди рождаются с хвостом… А как зовут тебя? Вас обеих? — Крошка протянула руку, чтобы дотронуться до всё еще нервной третьей служки, но та увернулась. — Да не буду я кусаться, я пошутила же!

— Благословенной битерере нет нужды звать нас по именам… Мы просто сменные хашир. Родиться с хвостом — это плохо, но хуже вырастить себе хвост злыми помыслами и делами. Битерере Зикрайя так грустила по дому, что однажды убежала. Но Скайрс нашёл её, поймал и съел…

Крошка задумалась. Сначала хотела рассмеяться — ну что за глупости? Ведь такого не может быть! Или это шутка? Но третья служка была слишком серьёзна и пуглива. Ловить за руку и спрашивать, задавая конкретные вопросы, считывая истинный ответ сканом, как дознаватель, Крошка не решилась. В памяти же не было информации, что на Гайдере ели людей. Джи бы не допустил… Или именно поэтому планируется присоединение? Чтобы остановить местные безобразия и сделать гайдерцев частью цивилизованного мира?

Её вымыли в нескольких водах, подкрашенных ароматизированной пакостью. Крошка разомлела и чуть не уснула, откинув голову на широкий греющий край ванны, пока хашир с охами и ахами намывали и выполаскивали густые и длинные, аж до земли волосы. Вседержитель любил «гривастых» девиц, и в гареме длинные густые волосы считались хорошим знаком для будущей родительницы и множительницы властителевой наследственности.

Болтовня девиц, комментирующих каждое действие, заглушала тягучую тихую музыку. Крошка, сама не желая того, выучила припев любовной песенки. Назойливый мотивчик кружился и кружился… Первые слоги скороговоркой и высоко, шипящие протяжно и нежно, словно жуки в траве:

Крошка непроизвольно повторяла смешные слова песенки, лежа на животе, умащенная кремами и укрытая махровыми простынями, когда с металлическим дребезжанием Ильдис вкатила столик.

— Мясо! — Крош… Нет, она — Рошса!

Лардарошса хихикнула и, вырвав из рук служанок еще влажные волосы, села, завернувшись в простыню.

— О легчайшая битерере, вам нельзя мясо, вы должны быть…

— Да-да, иначе я потолстею и не смогу танцевать, — Лардарошса потянулась двумя руками, чтобы снять эмалированную, с узором из пышных пионов крышку. Но Ильдис тут же перехватила инициативу и грохотнула столиком, отдергивая его на себя. Укоризненно поглядывая на свою невоспитанную госпожу, сняла крышку.

— О нетерпеливейшая будущая битерере, вы не можете сама! До свадьбы вы еще нерасцветший бутон! Я вас покормлю, но немножечко: вам надо порхать легко, как нежный воздушный лепесток в летнем ветерке!

Взяв в одну руку хрустальную пиалку, Ильдис подцепила ногтём трубочку из футляра за специальное колечко. Крошка вздохнула и, кротко сложив руки на коленях, поймала трубочку ртом.

Ложками эти дикари не пользовались. Бравые кавалеры выпивали жижу через край пиалок, а нежные дамы изящно высасывали жидкости широкими трубочками, словно бабочки цветочный нектар. Куски же твёрдой еды вылавливали когтями. В недалеком прошлом великосветские дамы остро затачивали один или два «пищевых ногтя» или пользовались иглами, мужчины — ножами. Но прогресс не стоит на месте, и вот — есть наперстки с шипом. А во внешних ресторанах, куда битерере не имеет шанса попасть, выдают даже одноразовые когти.

Обедом эту трапезу назвать было нельзя. Перекусила, называется. Нет, «пересосала», вот! Опять жидкие, странновато пахнущие пюре. Крошка убила большинство обонятельных рецепторов, но похоже, что в пищу эти ненормальные люди наливают ароматизаторы из ведра, половину которого они ухнули в косметику и мыло.

Дверь открылась, и Крошка вздрогнула. Ильдис вырвала у неё изо рта трубочку и мгновенно задвинула столик за скамью. Кудряшка замаскировала его ворохом простыней.

В помывочную втанцевала женщина в просторном балахоне со множеством рюшечек и пропела:

— Плоднейшая ирере Абисайр пришла из Плодового сада взглянуть на юную невесту!

Крошка, злясь на бесполезный скан, ошейник и гнусную Джул, вскочила, торопливо запахиваясь в ткань, расстеленную по лавке. Как и откуда узнать протокол поведения младшей жены? В инструкции не было ничего о встречах с ирере! Если битерере забеременеет, то переходит в статус ирере и переселяется в Плодовый сад, что Крошке не грозит даже случайно! А чтобы наоборот: ирере приходили в Цветник? Так вообще бывает? И это прилично, что невеста голая? Или наоборот неприлично, если задрапируется от глаз старшей жены? Ужас! Не подсмотришь же ни в чьих мозгах!

Ирере Абисайр неторопливо вплыла монументальной колонной, незаметно семеня ногами. Однотонное зелёное платье свисало с объемной груди мелкой тяжелой плиссировкой. Две сопровождающие служанки крутанулись и присели за спиной старшей жены в раздувшиеся шарами юбки.

Ирере Абисайр застыла как неживая. Подведенные темно-зеленой тушью глаза смотрели без всякого выражения с напудренного розового лица, глубокие недовольные складки отделяли гладкие щёки от плотно сжатых вишнёвых губ.

Крошка сначала решила, что лицо ирере закрыто маской, но потом пригляделась: жуткая Гайдерская косметика и многолетние дикие традиции! Внутренне заметалась: что делать-то? На всякий случай сотворила глубокий реверанс, не сводя глаз с нечитаемого лица.

— Прошу меня простить, плоднейшая ирере, я не знаю, как мне вести себя, чтобы не оскорбить вас, — стараясь выразительно артикулировать, проговорила Лардарошса, придерживая импровизированный хитон.

— Я хочу тебя осмотреть, — ирере смерила ее взглядом и шевельнула рукой. Ильдис, приседая и кланяясь, потянула ткань с невесты.

— У меня нет хвоста! — выпалила Крошка и испугалась. Надо же сморозить такую глупость! Как она должна обращаться к ирере? Подняла руки, собирая волосы и откидывая их назад. Повернуться? Как прочитать эту раскрашенную морду? Что надо сделать, чтобы понравиться этой надменной бабе? Скан заперт, проклятая зараза Джул!

— Сколько у тебя сестер?

— Я единственная дочь, — выложила Лардарошса кусок инструкции из памяти. Но вопрос неприятно царапнул по сердцу. Если бы она знала на самом деле! Память стёрта, заблокирована. Может, на самом деле у неё есть сестры. Или братья? А может, её родители уже давно мертвы… А может, живут в Лаксторе. Если серьёзно задуматься, то она даже не знает, когда Джи забрал её. Украл. Он мог хранить душу в кристалле, а потом…

— У тебя хорошие волосы. Но ты слишком худа. Ты можешь рожать? Уж больно ты тощая, откуда ребеночек возьмет силы на рост? У тебя нет ни капли жирка, груди почти нет и бедра узковаты. Посмотри, даже хашир более подходящи к деторождению, чем ты!

— Я могу потолстеть, это недолго…

— Первая клиницистка сказала, что ты человек, — Ирере плавно подплыла к лавке, отбросила покрывала и села. Глазки под обвисшими веками продолжали буравить и ощупывать. — Когда ты вышла из колбы?

— Плоднейшая ирере, даже у нас люди не рождаются в колбах! Моя мать, Благородная Баас — единственная супруга моего отца, лорда Кризоли, родила меня шестнадцать лет назад… Но наш год длиннее вашего. Планета Ши гораздо больше вашей и летит медленнее около солнца, — неважно, кто ее родители. Она не знает и не узнает. Экзекутор не имеет родителей, а только императора. Крошке стало противно и неуютно. Взяла с лавки ярко-синюю, как глаза Джи, ткань и ссутулилась, пытаясь плотнее закутаться. Притушила неуместное желание схватить ирере за руку, утешиться её мыслями и уверенностью.

— Теперь твой род принадлежит Нашему Вседержителю, — ирере ела ее глазами. — Твои земли теперь часть Гайдерского владения и должны платить в казну соответствующую дань. Говорят, вы умеете делать механических людей. Как я могу знать, что ты не механическая?

Угу. И зачем ей слушать такое? Имущество — это не экзекуторова забота… Но аборигены Гайдеры ничего не знают. Вот пройдет экспансия, и увидите, кто чье имущество… Прекрасно, что тут нет ни одного ажлисс. Даже если бы скан достал эти полметра до ирере, то ничего бы эта нахальная старуха не вычитала из её головы. Она точно знает, что человек! Но про биополе нельзя говорить, про узор на руках тоже…

— Плоднейшая ирере Абисайр, у людей-андроидов нет эмоций, их мимика и движения всегда одинаковые. Они не живые в общепринятом смысле, то есть не имеют личности…

— Хорошо, одевайся, я проверю, как ты выучила свадебный хоровод. Хашир станцуют вместо распустившихся битерере… Не горбись! Ты выглядишь настоящей дикаркой.

Слова ирере отодвинули грусть о забытом и неизвестном родном доме. В конце концов, она на задании! Она — экзекутор! Она покажет, кто тут дикарь…

Ильдис покопалась в шкафу, и зазвучала свадебная музыка. Загудела вентиляция. Душный банный воздух стал прохладнее, но оставался столь же густо пропитан цветочными ароматами.

Волосы досушили, убрали в длинную сетчатую кишку и натянули на голову эластичный, телесного цвета узкий капюшон с маленьким отверстием для лица и рукавами, соединенными кружевной пелеринкой. Рукава были как чулки и наглухо зашиты. Ей ведь нельзя есть самой, ее будут кормить с рук расцветшие жены и сам Вседержитель.

К двум большим кольцам, висевшим на пелеринке сзади между лопаток и спереди между грудей, пристегнули кружевные полотенца, соединенные по бокам тонкими цепочками. «Молятся они на эти цепи, что ли?» — раздраженно подумала Крошка и поёжилась. Длинные распущенные волосы повылезали из сетки и щекотали спину, лезли на живот и по ногам. Служанки умелыми руками навесили на нее еще несколько слоев одежды, замуровав в корсет с пристяжными рукавами и восемью жесткими изогнутыми пластинами, растопырившимися над бесчисленными оборками нижних пышных юбок. Крошка потерялась в одеждах и изводила себя попытками, то выпуская скан, то нервно захлопываясь, как только девушки касались её обнаженной кожи на лице или руках. Ранее она всегда могла увидеть себя «снаружи», но тут даже не было ни одного зеркала!

Ирере с демонстративным неодобрением созерцала комплектацию невесты, а Крошка бессильно злилась. Был бы скан, в два счета влюбила бы в себя всех, и все были бы довольны и счастливы!

Крошка осторожно взглянула: вот таращится же, как змея, проглотившая бревно! Было бы чем гордиться, одна из кучи таких же запертых рожалок. Плоднейшая! А в ухе только четыре колечка. Значит… Покопалась в памяти… Значит, «плоднейшая» родила всего-то четырех наследников, которые при следующем правителе должны занять руководящие посты в Гайдере… Всего-то четырёх детей родила, а гонору! В Лаксторе есть сумасшедшая мамаша, которая в Доме Ребенка родила шестнадцать потомков, и безо всяких фанфар и титулов. Никто её «плоднейшей» не называет и гордостью не надувает… Смешно!

Под несгибаемые юбки подсунули узкий и высокий табурет, и Крошка смогла присесть, чтобы ее обули в ритуальные котурны и накрасили лицо. Крошка всегда ощущала себя чем-то эфемерно-невидимым, спрятанным в изменяемой телесной оболочке. А тут её несформированные чувства начали приобретать материальную плотность. Её как будто заживо замуровывали в тесный гроб. Первый слой — это её тело. Второй слой — краска, стянувшая кожу засохшей глиной… Третий слой… После песнопений и восхвалений хашир прикрыли Лардарошсу маской, в которой она и приехала. Розовая кошмарность кирпичом повисла на лице, словно крышка сундука. Зрительное поле сузилось, и Крошка совсем скисла.

— О готовая к цветению, страждущая опыления, возвышенная Лардарошса, — Ильдис, приседая и кланяясь, потянула Крошку с табуретки.

Все пять служанок выстроились кружком в ожидании.

Лардарошса, осторожно ступая в котурнах, доцокала в центр и станцевала один раунд хоровода. В свадебном зале ей придется повторять этот цикл снова и снова, пока она не дойдет к жениху мимо всех гостей.

Крошка выпрямилась из завершающего пируэт поклона.

— Станцуй еще раз, от дальней стенки!

— Как скажете, плоднейшая…

Музыка заиграла снова, а когда Крошка, чуть не вывернув ногу, дотанцевала к опустевшей скамье, то оглянулась и увидела закрывающуюся дверь. Ирере молча удалилась. Её служанка задержалась и пропела прощальный комментарий. Ильдис пропела в ответ, что битерере благодарит и вся трепещет ожиданием.

Крошка стояла и успокаивала обиду. Так что? Робот она или нет? Гадина такая!

— Благоверная невеста желает ли скрасить ожидание и развеяться просмотром карликовых висячих садов из оранжереи? Там есть совершенно восхитительные имитации! Мы можем привезти несколько экспозиций, — загалдели наперебой хашир. — Или пустить погромче любовные песни, чтобы не нарушать ваше свадебное настроение?

— Да ничего не надо. Хотя можете притащить сады. Что мне ещё делать-то? — Лардарошса покрутила зашитыми кистями.

И потянулось ожидание. Крошка мысленно прогоняла свой танец и бесилась от скуки, непривычной слепоты и невозможности понять мысли окружающих. Слепая! И глупая… Неуклюжая.

Растягивая время, старательно разглядывала миниатюрные ландшафты на узких длинных столах с колесиками. На некоторых были даже речки и забавные микроводопадики. Пыталась рассмотреть каждое растеньице до последнего листика и скучала. Наконец хашир выпустили ее в коридор. Прибежала все тем же семенящим полуприседом стайка звенящих девиц-хашир. Принесли тонкие рамы, обтянутые прозрачной, густо расписанной бутонами тканью. Невесту окружили этими ширмами, и она, стараясь держаться посередине выделенного ей пространства, пошла сдаваться замуж.

 

Глава 9

Первая ночь

* * *

Процессия притормозила. Опять почти ничего не видно. Крошка опасливо уравновесилась на полусогнутых ногах. Любой бы помчался замуж, лишь бы сняли маску и накормили! Никаких сил уже не осталось так мучиться в незамужестве! С голодухи котурны разъезжаются!

Раскрылись двери, и герольд проорал приход новой битерере. Гундосо взревела музыка, ещё громче, быстрее. Ширмы разбежались, а Крошка оказалась в кольце из двадцати танцующих битерере. Их такие же жесткие, но только до колен юбки были расшиты распустившимися цветами, в отличие от бутонов на одежде невесты. Крошка задержала дыхание, поймала ритм и включилась в движение, напряженно следя за ногами — котурны оказались на удивление неустойчивыми! Надо соблюдать одинаковое расстояние от кружащихся и приседающих юных жен, которые уже успешно прошли экзамен свадебного ритуала. Крошка, держа в памяти схему хоровода, переставляла негнущиеся туфли, как копытца: шаг вперед и вправо, поклон, поворот, шаг вперед-влево, поклон, поворот… Краем глаза видела пиршественную галерею с пестрой толпой гостей. Вдоль стен колонны в виде деревьев. На гнутых ветвях с каменными листьями горели стеклянные светильники, бросая беспорядочные блики на столики, людей и узкий частокол высоченных, до самого потолка, витражных окон.

Битерере танцевали и продвигались вперед. Музыка становилась все громче и, зазвенев самой пронзительной нотой, стихла. Невеста замерла перед столом Вседержителя в глубоком реверансе, низко опустив голову. В разлившейся тишине битерере, цокая и покачивая юбками, убежали.

Шагов жениха Крошка не услышала, но удержалась и не вздрогнула, когда под носом увидела зеленые вседержительские ботинки с тиснением.

Легкое давление на затылок, шорох, и Дитсайрс снял с невесты маску, коснувшись пальцами ее щёк. На секунду Крошка прорвалась в скучающее сознание вседержителя, толкнула его своим любопытством. Одновременно произнесла ту непотребную фразу про опыление страждущего бутона. Не поняла, слышал ли ее Дитсайрс. Он как будто споткнулся. Узкое морщинистое лицо дрогнуло. На мгновение Дитсайрс свел брови над острым носом, повел головой, как удивлённая птица. Цепко взял новую жену за сведенные вместе и покорно подставленные запястья. Развернул лицом к публике и поднял над головой розовую маску. Взревела пронзительная музыка, дамы восторженно завизжали, кавалеры поощрительно засвистели, и никто не расслышал полагающегося по правилам ответа жениха.

Дитсайрс отбросил маску в дальний угол и отвел новую жену на подиум, где стоял его стол. В этот славный и единственный день жена может восседать рядом с мужем и лицом к гостям. Потом она будет точно так же приседать и вертеться вокруг мужа, меняясь с другими расцветшими и по очереди отбегая в заднюю комнату отдохнуть. И перекусить. Вот, сейчас как раз и накормят!

Оказавшаяся прямо за новой женой битерере помогла ей сесть, подсунув высокий табурет под панцирную юбку.

Лардарошса села словно птичка на жёрдочку и уронила руки, зашитые в рукавички капюшона, на колени. На недосягаемо далёком столе выстроились хрустальные пиалы и шкатулочки. В полутора метрах справа находился также недосягаемый муж. Его камзол и шаровары позволяли ему сидеть за столом по-человечески. Крошка оглядела мужа и фыркнула: ага — «вседержитель»! А сам седой и лысый, волосы удержать не смог, зато жён полторы сотни держит! Но надо будет с ним помягче: люди такие хрупкие. Особенно старые.

С правой стороны от Вседержителя пировало то ли пять, то ли шесть человек приближённых, а Лардарошса сидела вроде и с ним, но одна-одинёшенька, отгороженная колоколом безобразной юбки. И до еды не дотянуться, да и нельзя! Дитсайрс склонился к соседу справа и не обращал на жену никакого внимания. В этом как раз нет ничего странного: новые битерере появлялись периодически, и эта процедура наверняка уже всем надоела. Но было немного обидно.

Слева никого не было. Там кончался стол, а далее и немного внизу стояли столики гостей.

На свободном пространстве зала, где только что прошла невеста, скачущие акробаты строили пирамиды и жонглировали меняющими форму предметами. Музыка визжала, как умирающий поросёнок.

Делая пируэты руками и приседая, слева от Крошки появилась «цветущая» битерере. Улыбнулась и наклонилась к столу. Юбка встала колом, как тарелка радара, но зато девушка смогла дотянуться к низенькой шкатулочке. Открыла блестящую крышку и ловко надела три наперстка с длинными острыми когтями, которые гайдерцы использовали вместо вилок. Продолжая улыбаться и в поклоне, повернулась к Крошке:

— Сейчас я тебя накормлю. Меня зовут Айша. Ты любишь острое? — коготь завис над зелеными шариками.

— Нет, благодарю тебя, Айша, — ура, хотя бы битерере разговаривают как нормальные люди! — Я Лардарошса. Лучше что-нибудь пресное и мясное… И дай мне попить, но только не сладкое!

Айша еще раз улыбнулась. Делая пассы руками и не забывая время от времени приседать и обходить невесту с другого боку, напоила из пиалы пузырящейся кисловатой водой.

— Бурлящий сок лимонца. У вас есть такой?

— Возможно, я пока не знаю, что есть у вас…

— А говорят, у вас людей выращивают в колбах? Ты мне потом всё расскажешь, да?

— Не выращивают! — было бы чего рассказывать. Дозволенная к распространению часть «информационного памятного пакета» касалась только природы. Крошка пожала плечами: как-нибудь выкрутится. — Конечно, расскажу.

Около Дитсайрса вились сразу две девушки.

Разглядывая гостей, Крошка нашла будущего регента Яра. Он сидел, укрывшись за ближайшим деревом, и не обращал на невесту никакого внимания. Ещё бы! Человеческая девушка должна быть счастлива! Её жизнь до самой смерти будет обеспечена и беззаботна! Вот бы он задергался, если бы узнал, что подарил экзекутора человеческому правителю! Крошка хихикнула и, поёрзав на жестком сиденье, решила смотреть на Дитсайрса: вседержительский муж неторопливо сходил к народу.

Объявили танцы.

Битерере плавно качали юбками около зеленой фигуры Дитсайрса, как цветные колокольчики у заросшей мхом жерди. Придворные дамы или гости… Крошка не удосужилась узнавать, кто присутствует на гайдерских свадьбах. Вполне современно разодетые и в далеко заметных украшениях везде, где только можно, извивались телами и руками, меняясь местами с так же непротокольно одетыми мужчинами. В «типично гайдерские» костюмы, кроме невесты и жениха, вырядились только битерере, посол-регент Яр и несколько выразительно пожилых гостей. Вся эта разряженная каша бродила вокруг да около друг друга: и никто никого не касался руками.

Потом между гостями соорудили символическую сцену, и, кажется, эти же самые гости разыграли невозможно занудную историческую пьесу с многоэтажными речитативами. И снова танцы…

От бесконечного шума, дребезжаще-громкой музыки и сильных ароматов у Крошки кружилась голова. Айша исчезла: пошла ухаживать за мужем или Крошка просто перестала различать её. Рядом паслись битерере, которые то кормили ее, то поили, то пытались развлекать разговорами. Их имён Лардарошса не запомнила. Шея безбожно потела под свободно собранной гривой, спина и бока чесались от волос, расползающихся под одеждой. Крошка старалась соблюсти приличия: сводила лопатки и напрягала мышцы спины, мысленно успокаивала щекотку, но волосы были всюду, всюду, всюду. Ей казалось, что они повылезали сквозь одежду и шевелятся вокруг неё коконом беспокойных щупалец. Лицо хотелось отмыть от липкой косметики. От маленького и жесткого сиденья устала спина и поясница, не говоря про отсиженную попу. Ноги, затянутые в узкие жесткие туфли, одеревенели.

* * *

Любой ужас когда-нибудь кончается. Внезапно музыку как отрезало, и в мутной тишине герольд провозгласил, что пришло время молодоженам удалиться — бутону невесты пора расцветать.

Дитсайрс взял новую жену за руку и ушёл с пира, окруженный табунком танцующих битерере.

Лардарошса, тяжело опираясь на руку Дитсайрса, доковыляла на бесчувственных ногах до спальни. Ей было глубоко всё равно, куда идти, она даже не желала запоминать дорогу. Одной ходить ей тут не грозит! А сейчас хотелось только раздеться и спать.

Стукающая алебардами стража осталась в коридоре, зато десять щебечущих битерере ввалилось следом сквозь маленькую прихожую в задрапированную болотно-зелёным спальню. Крошка чуть не села на пол: ковер неожиданно продавливался и пружинил на каждом шагу. Но как же приятно встать босыми ногами на греющий и мягкий ковёр! Крошка оглянулась. Вентиляция тут не слышна и ниоткуда не дует. Незаметно надавила на пол сильнее, желая топнуть. Обогрев, видимо, шёл через пол, но пол мягкий! Она никогда такого не видела!

Битерере оставили Лардарошсу в капюшоне с двухсторонней сорочкой, скрепленной цепочками, и утанцевали в Цветник, унося с собой одежду.

Крошка почесалась и взглянула на мужа. Дитсайрс, уже облачённый в мешковатую пижаму, безо всяких притопываний и приговариваний подошёл и стянул с жены сложную конструкцию вместе с капюшоном, рукавами, цепочками и чехлом для волос. Волосы разлетелись. Крошка хотела выпрямиться, но Дитсайрс бесцеремонно пригнул её к себе, придержав за голову. Ловко и шустро собрал и заплел косу от макушки. Завязал зеленой лентой и сел на кровать.

— Что задумалась? — Дитсайрс заметно вздохнул, стянул пижамную рубашку и отбросил её на ближайший стул. Правое предплечье оплетал узорный шиток — трубочки плотно прилегали к руке до самого локтя. Наверное, какой-то медицинский прибор жизнеобеспечения. Только зачем украшать его избыточной чеканкой и камешками? Надо будет любить человеческого мужа поосторожнее: всё-таки правитель уже стар. — Как тебя родители называли?

— Крош… Нет, Рошса, — Крошка пошевелила губами и оборвала себя. Чуть было не назвалась Крошкой. Дура же, а?

У неё ожерелье, а у мужа нарукавник. Забавно!

— Что ты там мнешься? Иди сюда, завершим праздник и пора уже ложиться. День был долгий.

— Вседержитель, позвольте мне сходить в туалет?..

— Так иди, — Дитсайрс засмеялся и махнул рукой, указывая направление.

Крошка отмыла физиономию и, радуясь каждому шагу босиком и без сковывающей одежды, вернулась. Босые ноги отдыхали в невозможно приятном ворсе ковра, а тело изнывало от желания лечь и уснуть. Вот же, вроде ничего целый день не делала, а чудовищно устала.

Свет в спальне был притушен. Дитсайрс полулежал поверх одеяла и ждал. Левая рука под головой, правая вольно вдоль тела.

Крошка вскочила на кровать, потерлась щекой о его грудь, взяла за руку и нырнула в его душу, омотала желанием. Да, я чудесная, любящая тебя! Безумно, страстно любящая и ждавшая всю жизнь… Только тебя! Каждое прикосновение обжигает, воспламеняет, сжигает! Дитсайрс закрыл глаза и безвольно откинулся, расслабляясь в обуревавших его чувствах, предоставляя активной молодой жене самостоятельно провести ритуал «раскрытия цветка». Крошка мгновенно возмутилась и повела мужа. Опрокинула его на себя, усиливая его радость от ощущения её легкой гибкости, пружинной покорности, добавляя своё трепетное ожидание от тяжести его тела на себе, восторг от силы его рук, от его силы в себе.

Дитсайрс дернулся, пытаясь отстраниться, и Крошка спохватилась, замаскировала боль от разрыва, лишаясь «девственности». Да, это не Джи, боль нравится не всем. Снова нашла и раскачала желание человека и погрузила его в еще более сильное удовольствие, доводя до экстаза и сразу усыпляя осчастливленного Вседержителя. Это был нудный день.

Убедилась, что выпустила немного крови. Удовлетворённо позволила расслабиться и себе. Уснуть. Целый день скан дергался, как муха, залипшая в паутине. Жужжалка в меду. Теперь же она может спать, подвалившись под бок своего задания, уткнувшись ему в плечо, слившись контактом и сканом. Теперь она может утешиться в сознании довольного и убаюканного человека. Раствориться и отдохнуть в чужих мечтах. Рука подложена под шею мужа и покоится на другом плече, ноги сплетены. Единое целое с человеком телом и душой. Плывёт в его снах…

Шипение и теплый воздух в ухо разбудили Крошку. Тёмная фигура угрожающе нависала и сипела, затеняя свет ночника. Медленно приближала к ее голове мешок и шкрябала рукой по плечу. Ужас подкинул Крошку, и она выбросила руку, ребром ладони ломая нападающему горло, отталкиваясь ногами от Дитсайрса. Плечо обожгло. Крошка прижалась к спинке кровати. Полголовы хашир, склонённой над постелью, расплавилось. Тело упало поперек кровати, заливая одеяло пульсирующей кровью.

— Щерица! Проклятье! — Дитсайрс тряхнул рукой, выключая наручное оружие. — Ты что, дурная, орать на хашир? Почему ты всё еще здесь?

— Простите, Величайший, — лепетала Крошка. Она бы рада исчезнуть, уйти и быть вообще где-нибудь далеко… Она должна была уйти в Цветник! Но она не кричала! Она никогда не кричит… Боже, человек же не умеет экранироваться от ажлисс! Она сдуру напугала Дитсайрса своим страхом! Она же касалась его! Боже, боже, боже… Крошка потёрла горящую рану на плече — кислотой стреляют, что ли? Ничего себе, медицинский прибор… Вооруженный и с женой после свадьбы…

Сползла с кровати, обошла стоявший на коленях труп, подняла с пола халаты и пижаму… Пальцы мёртвой хашир всё еще конвульсивно сжимались и подрагивали.

Детский кошмар. Она и забыла о том, как Джи давным-давно дарил её в мешке министру связи, а она там чуть не задохнулась… Какой кошмар!

Дитсайрс быстрым шагом обошел и запер внутреннюю и наружную двери. Постоял, вернулся в прихожую, отпер дверь и бросил охране:

— Кирста ко мне. Да, в спальню. Немедленно! И пусть возьмёт своего прихвостня.

Рошса уже оделась в принесенную убитой хашир пижаму и объемный халат и теперь стояла, почти не дыша. Прихвостень? Это тот, что ест битерере? Её что, прямо в первую ночь отдадут людоеду? Не может быть… Она не виновата, что заснула и из-за ошейника не заметила, что пришла хашир! Тупая хашир! Не надо было дышать ей в ухо! И хвататься!

— Что таращишься? Почему ты вообще осталась тут? — Дитсайрс повернул ее к свету, и Рошса неуверенно дотронулась до его руки, проникая сканом.

— Я не кричала… Я испугалась, а она схватила меня за плечо, но я не кричала…

Быстро и сильно в глубину. Она маленькая, беззащитная, оторванная от дома… Да, нет на ней следов крови хашир. Никаких следов нет! Первая брачная ночь, и она боится, не виновата, не виновата! Она так любит! Она надежна, она верна!

Дитсайрс обнял Лардарошсу и прижал к себе.

— Не трясись, все хорошо, малышка… Это ужасно, но ты пойдешь в Цветник, как полагается, и не вздумай болтать… Я знаю, ты умная малышка, да?

— Простите меня, — Крошка привстала на цыпочки, и Дитсайрс поцеловал ее. Рошса обняла мужа, благодарно и со всей радостью, что смогла выкопать и усилить. Она бы осталась с ним, но нельзя. Нельзя!

Во внешнюю дверь почти неслышно постучали.

Дитсайрс решительно распахнул задние двери и вытолкал Крошку к моментально присевшим в поклоне двум хашир.

— Отведите расцветшую битерере Лардарошсу в Цветник.

* * *

Служки растерянно подхватили новую жену под локотки и без политесов выскочили в полукруглую боковую камору, где начиналась широкая винтовая лестница. Гуськом поднялись в изогнутый арочным мостиком коридор, спустились по пологим ступенькам в галерею, уставленную раскрашенными статуями, как кукольный музей.

Полумрак, никого и тишина. Безмолвие. Полы застелены коврами. Ноги, обутые в меховые высокие тапочки, скорее полусапожки, ступают неслышно.

Хашир подозрительно молчали. Если они ей сейчас начнут выговаривать, почему она не пошла в Цветник сразу, она их точно покусает. Но обе хашир молча трусили по бокам и даже не пытались болтать ритуальные глупости.

Крошка взяла левую хашир за руку:

— Тут всегда так тихо ночью? И даже музыки нет.

— Конечно, расцветшая битерере Лардарошса. Это же не женские покои! — покосилась в ответ служка.

— А вы так ничего и не слышали, пока ждали?

— А что мы должны были слышать? Вы кричали, распускаясь? Не стеснялись бы. Многие жены кричат. Но вы были тихи, как трава, укрытая росой. А могли бы и кричать, ведь крик — признак пылкой любви.

Крошка убедилась, что хашир ничего не слышали. Зато услышалось нечто иное. Раисса — эта убитая, должна была вынести «соцветие», подтверждающее девственность новой жены! Кусок простыни с первой брачной ночи, который потом станет частью приданого потомка Дитсайрса. Может битерере и не расцвела совсем? Или Дитсайрс совсем захирел и неспособен оживить бутончик?

Тьфу! О какой ерунде думают! Она любого древнего старца может заставить влюбиться! И тоже трагедию выдумали — потомок без тряпки останется! Никаких потомков у неё быть не может. Но простыни нет, подтверждения девственности нет — это плохо. Это нарушение правил. Может вернуться? Взять обоих хашир за руки, оторвать кусок простыни. А там придется взять за руку Дитсайрса. И этих стражных… Перед глазами выплыла беззаботная картинка хоровода, как на детском утреннике, куда ее привел Генри много лет назад. «Встаньте, дети, встаньте в круг, Джи нам всем надежный друг…» Общая молитва вокруг статуи Бога, а Генри её не пустил. Хотя она единственная, чью молитву Джи услышал бы на самом деле. А там всё в кровище. Поди пойми, где её две капли и где следы от фонтана хашир. Крошка представила, как она отрывает уголок от кровавой простыни, скинув на пол мертвое тело. Нет. Труп уже куда-нибудь убрали. Этот прихвостень и убрал. Возвращаться нельзя. Всех за руки не удержишь. А вдруг Дитсайрс передумает и отошлет её этому людоеду? Вряд ли, ужин у прихвостня на сегодня есть. Крошка нервно хихикнула. Держащая её под руку хашир непонимающе взглянула и заторопилась вперед — отворить двери.

Одинокий ночной стражник вскочил с низкого диванчика, встал и одеревенел, отставив алебарду в напряжённой руке. Толстая зеленая кисть на витом шнуре несерьёзно моталась вокруг древка.

Опять густые сладкие ароматы и приглушённая музыка каких-то дуделок. Маленькие пуфики, низенькие столики. Полумрак и неожиданная прохлада.

За тяжелыми драпировками загибался полумесяцем высокий коридор, освященный маленькими ночниками. По внутренней дуге уходил за поворот ряд дверей, напротив них — полузадернутые занавесями арки, украшенных головами и символами богинь. За каждой аркой — спальный закуток битерере.

Торопливое шарканье и шёпот подбежавшей трусцой служанки:

— А где Раисса?

— Вседержитель оставил ее у себя.

— Зачем?

— Не знаю…

— А где соцветие?

Это было невыносимо. Крошка дёрнула ближайшую хашир за рукав и прошипела таким же еле слышимым шёпотом:

— Где моя спальня?

— О цветущая битерере, ваш прелестный уголок посвящен богине Аштибрис… Кровать уже давно разогрелась! Я вам покажу.

Только сейчас Крошка задумалась, а куда делась пятидесятая девушка? Та, на освободившееся место которой пришла она. Забеременела или ее съел этот прихвостень?

— Вот, ваш уголок всюду веющей Аштибрис — богини рек и попутного ветра, — хашир приоткрыла занавес, пропуская Крошку.

Уголок… Закуток! Стойло… Нет, «лежайло»! Справа вдоль перегородки высокая без спинок кровать, уткнувшаяся изголовьем в стенку, слева громада шкафа. Весь простенок напротив занимает слонячий стол-тумба и зеркало над ним, украшенное еле светящейся разноцветной гирляндой. На столешнице — баночки, флакончики, шкатулочки, а в дальнем углу полуметровая арка-алтарь с прозрачно-гранёной, ломающей отражённый свет, статуэткой Джи, явно унесенной из запасников уличных храмов Империи. Под стол задвинута круглая, вся в воланах, табуретка.

— Мы разложили Ваши вещи и установили молитвенное местечко по инструкции. Надеюсь, восхитительная битерере счастлива? Всё соответствует вашим мечтам, цветущая?

— А кто жил здесь до меня? — Крошка скинула халат на руки ночной прислуге. Ничего себе, мечты у некоторых!

— Не волнуйтесь, цветущая, тут всё-всё новое! Переключатель обогрева постели у изголовья, достаточно свесить руку. Ваша туалетная комната прямо напротив выхода из вашего уголка! Хотите умыться?

— Нет, иди, я сама, — отлягнула тапки в громадное зеркало на дверце шкафа и нырнула в пышущую жаром кровать.

Хашир выдвинула из гардероба плечики, расправила на них халат и, шмыгая ногами, удалилась. Сплетничать дальше.

Может, истечь кровью тут? Или решат, что это фальсификация? Что, этому Дитсайрсу лень было оторвать кусок простыни? Знает же правила! Крови там было — хоть топись. Крошка тяжело вздохнула: вот только совсем не от девственной битерере.

Она раскинула под одеялом руки и ноги, наслаждаясь теплом.

Что делать? Она принесла смерть! Сама, без приказа! Нечаянно влила свой испуг во Вседержителя, и он убил. Точнее, добил. Гадость какая, чем у них заряжены эти наручники, что тело плавится вместе с костями? Он даже не заметил, что она первой ударила хашир. Он считает, что дура-жена заорала, а он автоматически её защитил. Что делать-то?

Джи услышит, если помолиться сейчас? Должен слышать всегда, портал тут есть, запись в дневник идет. Интересно, слышит ли он сам или ему придётся открывать её дневник? У Джи очень сильный скан, возможно, он услышит её — порталы передают же сигнал. Однако, Джи вряд ли заговорит. Хотя она еще никогда не была так далеко и совсем одна, даже без Генри, но Император никогда не разговаривал с ней на тренировках. Она должна сама все решить. Но она — экзекутор и решать не смеет! Хотя тут она не как экзекутор… Боже, ну почему всё так сложно?! И почему эта хашир не могла просто позвать? А не хвататься? Интересно, что сейчас делает Джи? И вообще, день на базе или ночь?

Кровать с обогревом, а спят одетые… Простынь разогрелась и жгла как камни на пляже. Как же неудобно спать в пижаме! Всё заматывается, путается! Штаны закручиваются по ногам, врезаются в зад. Кофта задирается, сбивается под мышками и душит. Крошка села, сняла надоевшую одежду и сунула под подушку. Откинулась на ковёр, закрывающий задник шкафа соседнего стойла, потерлась спиной о приятную мягкость.

Ее собственный шкаф темной крепостью высился напротив. Посмотрела на своё отражение: да, надо набраться женственности в их понимании. Битерере и их служанки все такие жирнюшечки. Она такой не будет, это неудобно. Но еще немного округлит свою фигуру, чтобы порадовать мужа. Надо чтобы и без скана она ему нравилась: на расстоянии не получится охмурять. А то не дай бог, удивится и задумается о перепадах чувств к новой жене.

Крошка нагнулась к передней ножке кровати и щелкнула рычажком, выключая обогрев. Сползла и опустилась разгорячёнными коленями на плотный колючий палас, которым был затянут пол в спальне. Протянула руку к алтарю. Не касаясь, попыталась увидеть Джи сканом. Нет. Глухо и слепо! Взяла статуэтку и, закрыв глаза, погладила фигурку кончиками пальцев и изумилась. Джи был не тот широкомордый дядька, чьи изображения стоят в храмах и который показывается на официальных мероприятиях для людей. Это было изображение безбородого тридцатилетнего «домашнего Джи», с длинным волевым лицом, чем-то похожего на Марка. В этой теломорфе Джи — единственный, кроме Крошки, обладающий возможностями экзекутора, предпочитал быть на базе и в обществе ажлисс. Крошка благодарно прижала статуэтку к груди. Наверное, сделали специально для неё, подумала и сосредоточилась перед молитвой.

При прямом контакте Джи воспринял бы ее чувства, эмоции и причины поступков без помощи слов. Но в дневниковой записи и для молитвы удобнее не образы и чувства, а мысленно произнесенные слова.

«Джи, ты слышишь меня…

Нет счастья без горя, нет света без тьмы, нет встречи без расставания.

Джи, ты слышишь мной, чувствуешь мной, думаешь мной.

Помоги мне, поддержи меня. Я боюсь, дай мне силу.

Дай уверенность поступать правильно.

Я была не готова, прости меня! Я виновата.

Я так устала от вспышек прикосновений и поэтому осталась с Дитсайрсом. Хотела отдохнуть в чужих мыслях. Я виновата.

Я напугала его своим испугом. Ты знаешь. Ты читаешь мой дневник. Смерть Раиссы была случайной.

Я, не думая, не успев подумать, убила её. Я виновата.

Я — ажлисс, я знаю истинный смысл поступков. Смысл жизни ажлисс — охрана человечества.

Я — ажлисс, мне не нужны слова для объяснений. Мысли и чувства не лгут… Ты далеко, и я не могу слиться с тобой душой. Молитва — слова моей души. Прости, что обращаюсь к тебе словами.

Я — ажлисс, я говорю мыслью. Говорю только правду. Слова могут лгать. Слова могут спрятать мысли, скрыть причину поступка. Слова придумали люди, чтобы наряжать поступки в одежды смыслов. Слова нужны людям для лжи. Мысли и чувства не лгут.

Я — ажлисс. Я не лгу. Слова меняют смысл, но я, когда говорю словами, то произношу их душой. Услышь меня!

Нет счастья без горя, нет света без тьмы, нет добра без зла.

Слова — ничто. Поступки — всё.

Я — ажлисс, я не говорю, я делаю.

Смерть — зло, но я экзекутор.

Я не ищу оправдания, я сожалею. Прости меня, прости…

Нет зла, нет добра.

Личность — ничто; человечество — всё. Цель ажлисс — жить для людей, как общества, не как особи…

Я — экзекутор. Я не часть общества — я часть тебя. Я рука твоя, я орудие твоё… Я живу для тебя, ты живешь мной. Я глаза твои, я часть тебя. Я живу для тебя, ты живешь мной. Ты видишь мной, слышишь мной, чувствуешь мной»…

Крошка решительно встала и выглянула за занавеску. Ни одной хашир не видно. Прошла в умывальню. Сразу зажегся свет. Поискала запор. Никаких замков нет. Зато за следующей дверью — большой и светлый бассейн под стеклянной крышей, окруженный дугой из пятидесяти дверей! Над водой курился пар. Вот и понятно, вокруг чего загибается спальня! Крошка вышла на желто-красные мозаичные плитки, держась за косяк, и рассмотрела свою дверь снаружи. Над проходом торчала такая же уродливая женская голова с гипертрофированными чертами лица и носом картошкой, как и на арке «уголка Аштибрис». Из широкогубого рта богини лезли на свободу три толстые змеи. Крошка мельком оглядела соседние знаки: трехъязыких богинь вроде больше не видно. Вот и чудесно. Кожа покрылась мурашками — у бассейна было свежо — и Крошка вернулась в уборную.

Намотав на руку косу, воспользовалась забавным туалетом: два низких столбика для ступней, а между ними ямка с ручейком. Косу придется все-таки укоротить: кажется, она с ней перестаралась. Не уследишь, занырнёт еще в туалет и увязнет! Позорища не оберешься.

Ванна была в форме круглой, уже знакомой кадушки, рядом с ней раковина умывальника. Крошка умыла лицо. В туалетной каморке неуютно дула вентиляция, и Крошка вернулась в кровать.

Молитва помогла успокоиться, но сон не приходил. Скучная музыка лилась и вилась, как нудный комар с насморком. Крошка прислушалась и села. Точно! Рядом, в соседнем загончике, тихо всхлипывали. О чем можно плакать жене Вседержителя? О том, что тут вместо мяса сплошная рыба? Крошка хихикнула и, прижимаясь к разделяющему шкафу, бесшумно прокралась к соседке. Девушка, накрывшись с головой и уткнувшись в подушку, давилась слезами. Крошка на цыпочках подбежала и сунула обе руки под одеяло. Схватила за голую ногу и парализовала девушку.

«Я — новая битерере, моя кровать тут, за стеной. Меня зовут Рошса, я хорошая. Я друг», — ворвалась в ее мысли, не давая испугаться и блокируя движение. Не дай бог, начнёт кричать или лягаться. Залила податливое человеческое восприятие шквалом искренней радости, осознанием встречи долгожданной любимейшей подруги. Понемногу ослабляя фиксацию чужих мышц, успокаивая чужое дыхание, провела по ноге вверх, подбираясь ближе.

«Как тебя зовут? Ты можешь говорить со мной мысленно, пока я касаюсь тебя», — Крошка перехватила другой рукой девушку за шею, продолжая искать и усиливать её самые теплые чувства. Вползла под одеяло, прижимаясь и обнимая, целуя мокрые удивленные глаза. Вытерла ей лицо и слегка ослабила ментальный блок.

Девушка, не слыша собственного недоумения и испуга, сбитая с толку неожиданными бурными эмоциями, обхватила Крошку руками и ногами, как голодный паук:

«Фарисса, я Фарисса! Ты голая, почему?! Ты пришла любить меня? Но это нельзя! Ты забрала мою очередь! Люби меня, я так рада, что ты меня любишь!» — забормотала мысленно, не замечая, что ни она сама, ни новая подружка не произнесли вслух ни единого слова. Фарисса снова задыхалась, но теперь, разгораясь страстью, судорожно торопилась обнять и всюду-всюду расцеловать неожиданно самого дорогого человека.

Крошка порадовалась, что задернула за собой занавески. Она может разжечь любовь и удовлетворить кого угодно, даже не делая никаких движений, стимулируя чужое тело, создавая физиологический и психический эффект сканом. Это как музыка. Музыка сама не звучит, флейта сама не играет. Экзекутор — это музыкант, оживляющий мелодию человеческой души и тела. Мелодию, спрятанную внутри, неслышную без музыканта. Она — музыкант, который находит внутреннюю мелодию, и человек-флейта звучит, поёт и играет. Музыкант не только дарит, но и сам получает радость, одновременно рождая прекрасную музыку…

«Спасибо тебе, Фари», — Крошка, удовлетворенная разрядкой — как всё удачно получилось! Теперь и она сама сможет уснуть! Нежно поцеловала Фариссу в щеку и продолжала гипнотизировать, держа её в полусне: «Я так рада, что у меня в Цветнике есть близкая подруга! А почему ты плакала?»

«Я никогда не попаду в Сад, а буду жить в Цветнике, пока не отцвету! Мне скоро двадцать, а они специально посылают меня в неправильное время! А тут еще ты! — Фарисса всхлипнула и положила голову Крошке на грудь. — А в двадцать лет меня отправят в клинику, чтобы у меня уже никогда не было детей, а потом в цех! До конца жизни! К ткачам или прачкам. Или в красильню… У меня не будет ребеночка, я умру взаперти, как мышь в банке!»

«Фари, не бойся! — Крошка ужаснулась: ничего себе, порядки! Но экспансия им мозги вправит! — Фари, Фари, это глупости! Я могу помочь тебе. Я поглажу тебя по животу, и все будет, ты забеременеешь».

«Да? Так не бывает, надо, чтобы был его ребёночек! Не наколдованный! А он меня почти не зовёт. Он меня не любит, хотя должен любить всех! Любит меня всегда не вовремя!»

«Не страшно, он меня позовет, я забыла у него соцветие. Мне же надо получить соцветие по правилам, да?»

«Как забыла? Так не бывает! Старшая хашир всегда выстригает соцветие из простыни…»

«Так получилось».

«У тебя не получилось соцветие? Ты не была девственна? Моё висит в раме над постелью, только оно мне ни к чему: ребёночка у меня нет!»

«Он обязательно меня позовёт, и я принесу тебе пыльцу от Властителя, я умею. Как пчёлка. А теперь спи!»

Крошка усыпила Фариссу. Так бы и спала до утра с уютной и беззлобной девушкой, наслаждаясь найденными, невозможно светлыми воспоминаниями о доме, родителях и сестрах. У Фариссы было пять сестёр!

Уходила с сожалением. Как было бы хорошо спать с Фари! Гораздо лучше, чем с Генри. И как всё удачно получилось: она сможет исправить смерть рождением! Всё для баланса человечества.

В коридоре по-прежнему никого не было, и Крошка благополучно и счастливо уснула в своей кровати.

 

Глава 10

Цветник

* * *

Нежный звон колокольчиков пробрался в общую спальню юных жен и перекрыл убаюкивающую ночную музыку. Дневные служанки мелкими шажками разбежались по длиннющей дуге общей спальни. Каждая в уголок к своей госпоже.

Ильдис опасливо встала у изножья кровати битерере Лардарошсы и осторожно постучала по остову кровати, включаясь в масляный хор ранних песнопений:

— Восхитительнейшая и любимейшая битерере Лардарошса… — и получила одеялом в лицо.

Крошка резко села, привалилась и лениво сползла обнажённой спиной по пушистому ковру, пытаясь еще немножечко удержать ускользающий сон. Лелея в себе приснившиеся ощущения ломающих и нежащих рук Джи, впитывая прикосновения мягких шерстинок, утешая разгорячённое мечтами тело…

Еще один день, полный глупых церемоний, ритуальных телодвижений, мелких склок и звуков, звуков, звуков! Ни мгновенья тишины! Короткие рваные контакты! Толком не соединишься и не изолируешься. Надоело-то как!

Три искусственно вызванных гормональных цикла прожито в этой клоаке! Надо же было так вляпаться! Да еще на планету, где сплошные люди и рядом ни одного ажлисс! И Джи не сказал, как долго ей тут киснуть… Когда же домой? Скан всё равно не вылезает за пределы тела, как ни старайся. Вообще-то она тут разленилась и растолстела, но хотя бы Дитсайрс искренне счастлив. Ему действительно нравится ее новая, еще более пухлая задница, объемные ляжки и увеличенные груди, которые теперь не помещаются в руку. Джи умер бы от смеха и отвращения. И на руки её теперь попробуй возьми… Но муженёк и не пытается носить любимую жену на руках, зато служки паниковали вовсю, когда меньше чем за десяток дней все платья стали малы! И безо всяких беременностей.

— О-о-о битерере, вы опять пренебрегли роскошной греющей пижамой, — скорбный голос Ильдис привел Крошку в ярость.

То нельзя, сё нельзя! Даже ходить надо мелкими шажками, шаркая и приседая! Рошса оттолкнула локтём назойливую хашир и, демонстративно ровно и широко шагая, унеслась в туалет. Казалось, дотронься до неё хоть кто, и жаждущая прикосновений истомлённая кожа лопнет, сгорит, скрученными чешуйками осыплется на пол, оставив кровоточащее мясо…

Выскочила из туалетной комнатки и с разбегу плюхнулась в бассейн.

Фуф-ф… Как же она соскучилась по Джи! По душевному слиянию, полной открытости и объединению. С Джи она — единое целое, а тут непонятно кто и зачем… Глупо, что намочила волосы. Ну да ладно, она идет танцевать вокруг Дитсайрса в вечернюю смену, и за полдня эти суетливые дуры ее высушат. Главное, чтобы не трогали. Никаких массажей и питательных кремов, пакость такая! Достаточно выслушивать проникающее до кишок постоянное чириканье хашир! У, как они вопили, обнаружив однажды утром восхитительнейшую битерере с укороченными волосами! Ей удалось украсть малюсенькие ножнички из ткацкой, которые были всё же подлиннее маникюрных, и она, укрывшись в туалете, полночи стригла волосья — жить с космами до самого пола оказалось жутко утомительно. Служки визжали и рыдали несколько дней, а Дитсайрс даже расщедрился на получасовую лекцию, вместо обычного раз-два — и пошла прочь в свой закуток, женщина! Опять одна среди безмозглых дур! Но не могла же она скинуть волосы, а потом их снова растить до нужной длины? Тогда с ума сошёл бы уже весь дворец с клиникой. Они и так считают её ведьмой, дикари суеверные!

Крошка встала под теплую струю фильтрованной воды из статуи «своей» богини Аштибрис и неторопливо приступила к омовению. Вода подсвеченными фонтанчиками била из пятидесяти статуй, натыканных вокруг бассейна. Каждая девушка в гареме имела свою богиню-покровительницу, благословлявшую подопечную во время мытья.

Сладкий аромат проникал к бассейну. Может, удастся скопировать аромат «звездной ночи над горой Шарияху», которым сейчас умащивают утреннюю смену? Но нет, она не будет пытаться менять свой собственный запах. Она пахнет только мёдом! Так, как нравится Джи. Она не будет ради паршивого царька менять ещё и запах. Хватит, она изменила свою внешность. И пускай на нее выльют хоть ведро их духов. И так от неё сейчас воняет не только отдушкой для купания, но и дезинфекцией от бассейна. Дура же Ильдис добавляет к этому кошмару новые оттенки: несгибаемо обрызгивает свою госпожу духами с ног до головы во время одевания-причёсывания. Вообще непонятно, как местные жители могут что-то различать в этой какофонии вони, которая бьёт в нос со всех сторон.

— Нежнейшая битерере Лардарошса, — несчастная Ильдис вышла из туалета, держа ворох одежек. — Битерере, мне надо вас причесать и одеть. И там, у спального уголка, вас кротко ожидает помощница удобряющей. Вы должны даровать ежедневную капельку крови для графика вашего здоровья.

— И как им не надоело! Можно подумать, они что-то понимают в моём здоровье! — Крошка не торопясь выключила «божественный» душ, подошла к Ильдис и раскинула руки в стороны, разрешая служанке осушить себя. — Пускай у тебя наберет!

— Нетерпеливейшая битерере Лардарошса, ваша кровь — государственная ценность — я никак не могу заменить вас…

Кровь. Кругом кровь…. Кстати, завтра надо будет выпускать кровь — симулировать человеческую физиологию. Опять пришло время и очередной тридцатый день. В это время всё, буквально всё кругом раздражало и бесило. Никогда ещё воспитание и выдержка, полученные от Джи, не трещали по швам так вызывающе. Никогда её так не штормило, как в тихом и безопасном Цветнике в периоды «естественных» кровотечений. Хотелось орать, рыдать, топать ногами и бросаться предметами. Но подлый скан не желал выползать даже в стрессе, хотя стресс — основа пробуждения экзекуторских способностей у ажлисс. Всего-то остался еще малюсенький шажочек вперед — немного усилить скан и сломать блокировку ошейника! Но никак не получается даже с гормональной раскачкой.

— Хорошо, Ильдис, я иду! И можешь мне не выкать, сколько раз я тебя просила, — Крошка потащилась в спальню, высушенная и завернутая в несколько слоёв одежды. Бедняжка Ильдис так боится свою госпожу, а трогать служанку, чтобы успокоить сканом, убийственно не хочется. Ну и ладно…

Голова богини Аштибрис разевала рот на арке спальни. Под ней, сложив руки в резиновых перчатках на медицинском передвижном столике, торчала помощница «удобряющих» — клиницисток. Крошка молча сунула красной девушке палец. Сборщица анализов понимающе улыбнулась — битерере не любит разговоров. Открыла ящичек и набрала капельку крови в тонкую стеклянную трубочку.

Не дожидаясь реверансов, Крошка ушла за занавески и вытерла палец о подножие статуэтки Джи — и у неё есть религиозный ритуал! Тут каждая молится, как умеет, и её бог тоже не отвечает. Порталы связывают всю империю, кристалл в ошейнике связывает её с библиотекой. Джи может не только прочесть, но и поговорить с ней. Но нет, он не будет. Послал её учиться и принципиально ждёт, когда она выучит свой урок.

Села на пуфик, а подскочившая Ильдис занялась наведением красоты. Над зеркалом висело «соцветие» в рамочке. Вот же мерзость! Как она и думала, Дитсайрс возжелал её сразу же на вторую ночь. А после свершения супружеского долга уколол ей палец и вытер кровь тем местом простыни, где остались следы от «опыления». Гордо сообщив новой главной хашир, что битерере Лардарошса так узка, что пришлось раскрывать её бутончик дважды. Тупицы.

Скучая, Крошка разглядывала удвоенную отражением косметическую армию: вдоль зеркала выровнялись батальоны флакончиков, коробочек, пудр и кремов. Не так давно Фарисса тут все расколошматила — пыталась подлизаться к склочным и суеверным гаремным девицам. Бедняжка Фари тогда еще не знала, что и вправду забеременела. Думала, будет жить в этом курятнике до двадцати лет. В то утро Рошса тоже убежала раньше всех в бассейн. Вернулась — смешанная бомба ароматов, концентрированное амбрэ неудержимо разливалось по всему Цветнику! В спаленке всё дыбом: пудра с лосьонами и прочей жидкой и рассыпчатой парфюмерией, заляпала кровать и вывернутое на пол содержимое шкафов. Всё раскидано, разбито, но невредимая статуэтка Джи аккуратно лежала рядышком с опрокинутым алтарём.

— Простите, битерере! — плакала Ильдис, трясущимися руками сгребая кучи одежд. — Кто-то посягнул на ваши святыни и уронил алтарь! Драгоценная косметика разлита и рассыпана, но прекрасная одежда почти не пострадала! Мы всё выстираем, всё уберем. Я так рада, что вашего Бога не уничтожили!

— Всё это глупости! — Крошка тогда напустила на себя чопорность. — Моего Бога нельзя уничтожить! А Вседержитель даст мне новые духи. Хотя лучше бы не давал вовсе…

Однако главная хашир Лориянс, которая следила за порядком вместо бесследно исчезнувшей Раиссы, была настолько возмущена свершившимся беспределом, что приволокла в Цветник пресловутого прихвостня. То ли просто напугать девушек, то ли и правда думала провести следствие. Крошка тогда с любопытством подошла поближе к мерзкому типу. Невысокий обрюзглый человек залипал на девушках крысиными глазками и постоянно облизывался, шумно втягивая подтекающую изо рта слюну. В Цветнике началась чистая паника и переполох. Дурищи явно решили, что прихвостень прямо тут начнет заживо поедать перепуганных девиц. Крошка долго спорила со старшей хашир Лориянс, что это следствие совершенно ни к чему и вообще совершеннейшая ерунда, а она сама только и мечтала, чтобы выкинуть всю противную косметику! В пылу разговора коснулась руки прихвостня — тот перевёл на неё взгляд, и она увидела себя подвешенную на крюках, ободранную и изуродованную. Вязкий липкий голод и пульсирующее желание обладать и рвать, рвать на лоскутья живое женское тело выплеснулось из мыслей прихвостня.

Крошка убрала руку и усилила убеждения:

— Хашир Лориянс, не надо никаких расследований. Я сама разбила эти вонючие притирки, вы же знаете, как я не люблю запахи! Никого искать не будем — это оскорбит государственную религию Империи Ши.

— Возвышенная битерере Лардарошса, как поиск виновной может…

— Вы подвергаете мои слова сомнению? — Крошка поджала губы и выдержала маленькую паузу. — Вы собираетесь оскорбить Империю Ши?

И главная хашир сдалась. Жуткий помощник стражного ушёл, а количество косметики на столике у Крошки уменьшилось. Жаль, что не исчезло вовсе.

А потом она утешала наивную дурочку Фариссу, уединившись с ней в кустах оранжереи. Как Фарисса плакала и извинялась! Смешная! Как будто действительно сделала что-то страшное!

«Прихвостень — я думала, это прозвище», — Крошка, целуя подругу, витала вместе с ней в любовных фантомах.

«Нет, это его работа, — безмолвно всхлипывала Фари, уже привыкнув разговаривать мысленно в минуты уединения. — Полгода назад стражный Кирст сказал, что ему нужен пыточный специалист, и спас этого урода от виселицы. Говорят, прихвостень замучил двадцать девушек, пока его поймали! А стражный взял мерзавца под свое покровительство и на работу. Теперь есть кому допрашивать и пытать преступников».

«А убежавшую битерере он и правда съел?»

«Не знаю. Нам сказали, что ее убили за государственную измену, но это как раз и было, когда Кирст нашёл себе прихвостня. Стражный держит его под рукой, поселил у себя в каморке и никуда не выпускает без присмотра. Вряд ли из-за этого беспорядка меня бы пытали, но все равно спасибо тебе», — Фарисса снова заплакала.

Хорошо, что Фари перевели в Плодовый Сад. На самом-то деле она совершенно безобидная. И, может, взрослые женщины-ирере не будут так глупы, как эти неоплодотворённые курицы?

Крошка хихикнула: вот же идиотки, нашли для своих пакостей самую слабую! Попробовали бы напрямую поприставать к экзекутору!

Сейчас еще пережить кормёжку чудовищ, потом по расписанию прогулка в саду, а потом надо переодеваться в официальные одежды и тренировать танцы, опять еда, вышивание. И вот уже ночь и муженёк.

Ильдис завязала ленты внутригаремных, обшитых длинным мехом туфель, и Рошса, одетая в многослойные воланчики и рюшечки и с высокой причёской на голове, пошла завтракать.

В первый день во дворце, желая быстрее добраться к свадебному столу и морща нос над словесными и физическими реверансами, Крошка не ожидала, что совместная еда пятидесяти девиц станет столь тяжелым испытанием.

За полтора имперских месяца, прожитых в Цветнике, Крошка так и не смогла решить, что хуже: прислуживать Дитсайрсу, ковыляя в жестких котурнах и умирая от голода, церемонно склевывать крупинки, высасывать по каплям разбавленный сок, время от времени исчезая в комнате отдыха, или вроде бы спокойно сидеть на высокой табуретке за полукруглым столом и неторопливо, и вдоволь вкушать с соседками по любви и семье. Кормиться. Поглощать.

Экзекутор не имел права есть на публике. Экзекутор, сопровождая Джи безмолвной тенью на встречах и банкетах руководства Империи, питался где-нибудь в одиночестве и за углом. Но оставаясь с Крошкой вдвоем в домашней обстановке, Джи часто сажал её за стол вместе с собой, следя, как строгий учитель, за соблюдением протокола приёма пищи.

Джи ел совершенно бесшумно.

А тут: мласк, чафк-чафк, бульк-хлюп. Утонченные наследницы великих родов шмыгали носами, рыгали и чавкали. Ковырялись в еде руками, засовывая по несколько кусков в рот зараз. Жир, соусы и подливки капали на стол, текли по рукам. Брызгали надкушенные фрукты, сыпались крошки от жареных корочек. При этом девицы болтали, хихикали и вертелись без остановки, сопровождая каждый глоток комментариями и воспоминаниями, что они ели в прошлый день, месяц или год, описывали ощущения от блюд и напитков.

Отвращение захлёстывало с головой. Крошке казалось, что причмокивающие и лопочущие уродища бьют её по лицу мокрыми тряпками. Она зажималась, мрачно и деловито набирала еду, молча и быстро глотала, механически наполняя желудок. И снова нарушала ритуал, сбегая из-за стола раньше времени, удирая от греха подальше…

Мерзкие дуры! Крошка отодвинула табуретку и вышла в сад. После завтрака прогулка, потом танцы и нудное вышивание в ткацкой, опять с бесконечными разговорами. Но она успеет побыть одна и в относительной тишине.

Битерере долго будут сидеть за столом, поддерживая необходимые им великосветские церемонии, а двадцать дней назад открыли внутренний парк, неприступный для гуляния зимой. Сразу после завтрака в нём никого.

Прямо перед террасой на плакучей иве изумрудные листья уже как игрушечные ножи: играют в легком ветре, показывают серебристую изнанку. Вечнозелёные восковые кусты алемардии окрасились розовым — в пазухах листьев набухли сочные бутоны. По разогретым плиткам дорожек перебегают с одного лужка на другой проснувшиеся ящерицы-щерицы. Неожиданно останавливаются, раздувают красно-желтые пузыри на горле и хлещут хвостами, привлекая партнеров. Пришла весна, и щерицы заняты пожиранием бутонов алемардии и поисками любви.

В это время тут тихо и прекрасно. Садовница, работающая только по утрам, сейчас стояла на раскладной лестнице за прудиком и подравнивала ветки эбеновых яблонь за беседкой. Скоро она незаметно исчезнет до вечера, чтобы не мешать битерере наслаждаться красотой Цветника.

Рошса спустилась по широким каменным ступеням на полосатую площадку, куда стекались вымощенные цветными плитками тропинки, и пошла по крайней левой — небесно-голубой, с синими прожилками. Там, за группой пирамидальных клёнов, была видна рощица земляничных деревьев с бордовой гладкой корой, светящейся сквозь светло-зеленую дымку однодневной листвы. Там её любимое место. Жалко, Фариссу забрали, но она рада, что смогла сделать доброе дело. Истинно доброе: убив одну жизнь, она помогла зародиться двум! Если клиницистки ничего не напортачат, то у Фариссы будет двойня! О, как все тут бегали, выпучив глаза! Но проверка подтвердила, что детки от Дитсайрса, это было и правда смешно.

Какие же они тут дуры, сплошные дуры! Фарисса тоже дурочка, но милая и добрая. Как она переживала, что из-за этих коров недойных размолотила косметику и алтарь Лардарошсы! Будто ей нужна косметика. Но статуэтку Джи не разбила, хотя религия — это же глупо! И в отличие от их выдуманных богов, её Бог живой. Символы для неё не важны. Она знает, что её Бог и так всё всегда видит. Когда хочет.

За раскидистыми земляничными деревьями возвышалась скальная горка — каменные абстрактные скульптуры, составленные из природных и искусственных обломков минералов. Коллекция художественно набросанных плит, разновеликих валунов, камешков и даже песка из ракушечника. Крошка прошла по серо-голубым розеткам медвежьих ушек, обрамляющих тропу, и, прыгая с камня на камень — чтобы не повредить сделанные граблями узоры на песке — добралась до первой из плит.

Осторожно ступая, обогнула нагромождения. Казалось, что некоторые обелиски неуверенно балансировали в ожидании ветра, чтобы наконец упасть.

На «троне» — черной плите с искрами кварца, обращенной на восток, свернулась вольными кольцами толстая шипастая змея. Крошка задумчиво присела. В Цветнике не было никаких животных, если не считать тонких щериц с полуметровыми хвостами, которые шустро бегали по стенам и лопали насекомых, состреливая их тоже полуметровым языком. А насекомых по весне вылезло тучи: тараканы с ладонь, вальяжно марширующие коротконогие кузнечики и какие-то особо жирные гусеницы, регулярно вызывающие визги битерере.

Полусантиметровые рыжие шипы ржавыми гвоздиками торчали по всему телу змеи. Каждый шип окружало колечко из бурых плоских чешуек, а поперек разбегался тонкий узор из круглых желтых бусинок. Змея была очень красива.

Крошка прицелилась и быстро схватила змею за шею, приготовившись уколоться о колючки. Но шипы оказались пружинящими, как резиновые! Крошка сразу овладела разогретым сознанием змейки и проглядела ее изнутри. Змея была ядовитой. В пасти прятались выстреливающие вперед зубы, а широкая, почти прямоугольная голова наполнена ядовитыми железами.

Рошса села на теплый черный гранит, оперлась о мелковыщербленный базальт за спиной и, держа на руках тяжелую и упругую змею, подставила лицо солнцу. У змеи одна мысль: тепло и мягко… Хорошо и тепло. Змея не волнуется, что заползла туда, где нельзя быть. Змея живёт прямо сейчас, не думая ни о чём. Ничего не зная. Змее сейчас хорошо. Хакисс расслабилась, пытаясь проникнуться змеиным восприятием, растягивая мгновение общности и спокойного наслаждения.

Знали бы они, что никакая она не наследница — у ажлисс не бывает детей! А она не просто ажлисс — она экзекутор Императора Джи! Эти дикари делали ей медицинский осмотр и ничегошеньки не заметили! Да и что они могут, когда они даже не подозревают, что она за несколько минут может не только отрастить себе эту смешную девственную плеву, но за три дня способна полностью изменить свое тело и стать, например, львом. Фарисса ушла, а Дитсайрс ошалел и зовет к себе каждую ночь. Но ведь скукотища же страшная. Вседержитель скучный, как программа: вполуха выслушает полагающиеся комплименты и падает вверх брюшком — работай, женщина!

Тогда она немного поиграла с ним, заставила быть более активным, но ей хотелось собрать как можно больше «пыльцы», и она изменила свои внутренние органы — сделав из матки насос-хранилище.

Дитсайрс никогда не был так удовлетворён, но Крошка почувствовала его страх от столь темпераментных игрищ и больше не стимулировала его так бурно. Да и смерть партнёра регента Яо была еще свежа в памяти.

Получив соцветие, Крошка порысила в Цветник, сразу в спальню. Собранная «пыльца» давила в животе, как будто в нее запихнули яблоко. Быстро легла в постель, думая только о сохранении квинтэссенции будущей жизни внутри себя. Капельками выцеживая внутрь мышечного мешочка очищенную сыворотку, чтобы живчики имели питательную среду, сканом поддерживая в них жизнь и уговаривая подождать.

Дождавшись тишины и убедившись, что служанок вблизи нет, взяла Фариссу за руку и под контроль и скрылась с ней в своем туалете.

— Спи, Фари, спи, — шептала ей мысленно. — Я тебя поглажу, и будет у тебя дитёночек.

Положила Фариссу на полотенце (не на голом же полу лежать!), поставила рядом пиалу и трубочку для питья, заблаговременно принесённые еще днём. Присела рядом и закинула безвольные ноги спящей подруги себе на плечи. Сгорбилась, немного отстранилась назад, сосредоточилась и выпустила в подставленную пиалу бережно хранимую сперму. Продолжая удерживать Фари в бессознательных мечтах и управляя согласно млеющим в фантомах телом, ввела Фариссе трубочку во влагалище, пропихнула глубже и, быстро хлебнув из пиалы, выдула весь живодарный заряд в матку. Легла рядом, контролируя руками и сканом, убаюкивая сознание Фариссы, но стимулируя ее тело. Выгнала две яйцеклетки навстречу суетливому ручейку, подгоняя невидимые, но так остро осязаемые искорки будущей жизни друг к другу… Легла щекой на грудь Фари, слушая ее сердце, а руками на её животе — сканом выращивая и закрепляя двух человеческих наследников. Увлеченная ростом все ярче разгорающейся жизни, Крошка ушла в мечты, убаюкивая тело, так стремившееся создать новую жизнь, качая его на фантоме довольства, счастья и блаженного ожидания…

Стук, крик, дверь нараспашку!

— Что вы здесь делаете?! Отвратительные грязные развратницы! — Руки в боки, взъерошенная и разъярённая, смешная в мятой пижаме и с разлохмаченной головой, кубышка Айша стояла в дверях и тряслась от негодования.

Фарисса очнулась, зашевелилась и села, лупая глазами. Она вообще ничего не понимала. Рошса поднялась, продолжая босой ногой касаться Фариссы, наполняя её счастьем и спокойствием.

— Айша, не ори! И не дури. Мы просто заболтались и уснули.

— Голые? В туалете? Вместе? Похотливые щерицы! Тебе мало Вседержителя нашего, ты еще сманила эту пустоцветку никчёмную! — Айша размахнулась ногой, чтобы пнуть неуверенно поднимающуюся на ноги Фариссу, но Крошка подскочила и выпихнула шумную девицу вон.

— О да, я должна была тебя положить на пол в туалете, да? — Рошса, держа Айшу за руку, напустила фантом страха и желание убежать, скрыться. — Иди на своё место! — крикнула ей вслед.

Айшу сдуло, но в коридоре уже толпились любопытные, и набежали ночные служки.

Крошка не желала трогать их всех. Протолкалась в свою арку, влезла в постель и укрылась с головой. Идиотки. Главное, всё должно было получиться. Фарисса толком ничего не будет помнить, зародышки же получились, прикрепились и будут расти уже сами. Надо будет потом ещё проверить и, может, подтолкнуть их. Помочь.

Потом Фарисса набралась смелости и спросила:

— Ты и правда ведьма? Или все выдумываешь, чтобы меня успокоить? Я никому не сказала, что ты меня заколдовала там в туалете и лила в меня свою мочу.

Крошка тогда чуть не умерла от смеха. Мочу! Ну надо же, какая дурища!

— Битерере Лардарошса! Бросьте её, бросьте! — на голубой дорожке подпрыгивала, панически звеня колокольчиками, служанка, растерявшая от ужаса всю плавность движений. — Как она сюда попала?! Она ядовитая! Позовите стражу!

— Меня змея не укусит, она разогрелась на камнях, — Крошка задумалась; куда тут можно отпустить ядовитую змею? И как же надоело пугаться без скана! Хашир вопит, и уже приближается стая визгливых битерере. Откуда она знает, как змея сюда попала?! Сад и Цветник в центре дворца, вокруг несколько колец жилых и административных построек. Стена, разделяющая парк Плодового Сада и Парк Цветника, гладкая и высоченная, не перебросить… И куда бросать, в Плодовый сад? Там дети гуляют…

— Битерере Лардарошса! — раздался густой низкий голос. — Положите змею сюда!

Толпа девушек расступилась, и вперед вышел стражный Кирст, указывая алебардой перед собой.

— А если она на нас бросится? — крикнула одна из гомонящих девиц.

«Угу, Айше хочется скандала», — подумала Крошка и выбралась на дорожку, неся змею на руках. Умиротворённая солнцем и сканом гадюка ползала как тяжелый шелк, нежно щекоча мягкими колючками, переливаясь и блестя на солнце. С ладони на ладонь.

Рошса перешагнула низкий кустарничек, наклонилась и аккуратно стекла змейкой на плитки. Бронзовое на синем.

Она еще выпрямлялась, а змея еще не поняла, что может ползти сама, когда древко алебарды мгновенным движением припечатало змее голову.

Бац!

Рошса рефлекторно отпрыгнула. Стражный уже шёл прочь. На дорожке осталась красная лужица и завязывалось в узлы шипастое рыжее тельце с раздавленной головой.

Крошка развернулась и побежала вглубь парка. Она бы могла выпустить эту змею за городом. Но кому интересна какая-то змея, да ещё ядовитая? Когда у этого стражного в помощниках такой урод-извращенец. Зато у нее есть Джи! Только далеко очень…

Тщательно держась в стороне от «со-гаремниц», Рошса догуляла положенное время в одиночестве и поплелась переодеваться в спальню в самом хвосте дружных жён.

Через час, затянутая в корсет, умытая и накрашенная, скромно опустив глаза и покачивая широченным раструбом юбки, битерере Лардарошса встала в цепочку «танцующих» и посеменила в танцевальный зал на тренировку.

Айша умудрилась оказаться сзади, семенила следом и шипела:

— Ведьма! Я смотрела родословные — нет твоего рода в геральдике! Самозванка, искусственная! Тебя сделали в колбе. И Фариссу ты облучила, она родит уродов! Прихвостень натянет твой бутончик тебе на голову! Заставит сожрать собственные кишки! Ведьма!

Крошка возвела глаза к потолку. Вычурная и тяжелая лепнина, розы, более похожие на полусгнившую капусту. Всюду золото и колющие глаза краски. Кстати, вымышленное «родовое имя» начисто вылетело из головы: Ризоне? Кизоре? Вообще-то нехорошо, что она забыла собственное имя, но не будет и пытаться вспоминать. Кому оно надо? Ух, какие страшности знает Айша! Можно подумать, она сейчас испугается! Жизнь тут страшна только неописуемым занудством! Крошка представила, как этот прихвостень придет за ней: «Высочайше воспарившая неземная битерере…» Да она сама умрет, пока дослушает ритуальную тираду! Можно подумать, они знают, что такое боль! И пускай только дотронется до неё, так растает от любви и сразу возжелает укокошить ради неё хоть самого Дитсайрса!

Слегка обернулась, прицелилась уголком глаза и схватила Айшу за руку, залила фантомом острой боли, одновременно заставляя освободиться ее кишечник. И тут же повернулась обратно, встала как ни в чем не бывало.

Айша упала с оглушающим визгом. Вонь разлившегося ночного горшка потянулась по танцевальной. Рошса отошла к стенке вслед за брезгливо ахающими и зажимающими носы биртерере.

— Она сломала мне руку! — голосила Айша и размахивала неповрежденной рукой.

«Ага, что я с ума сошла, играть тут с обратной регенерацией?» — прокомментировала про себя Крошка. Дуры.

Придерживающую юбки между ног Айшу увела служанка. Другие хашир немедленно включили вентиляцию и распылили вокруг ведро духов.

Остальные битерере опасливо держались в сторонке. До конца танцев никто ведьмой её не называл.

После обеда вторая смена ушла обтанцовывать правителя и любимого мужа. Вернувшиеся утренние битерере вместе с оставшимися в Цветнике переоделись из жесткого служебного в расфуфыренное домашнее и чинно сели рядком — вышивать занавес для Театра Песни. Рошса долго ругалась, но отбила себе право сидеть на самом краю длинной лавки — иметь с каждого бока по курлыкающей битерере было выше её сил! Ясра, соседка по вышиванию, демонстративно игнорировала Крошку, и это было прекрасно.

Лавка подпрыгнула, и Ясра упала на Крошку, всадив ей в бедро острый локоть. Корова корявая! Крошка усидела и отпихнула было Ясру, но тут где-то наверху загрохотало и оборвался праздничный занавес, который ежедневно вышивали битерере. Накрыл всех. Промелькнула и забылась дурацкая мысль о землетрясении. Рошса спихнула с колен визжащую Ясру и с трудом вымоталась из тяжелых складок ковровой ткани. Пол вздрагивал, канонада глухим барабанным боем отражалась в желудке.

Все собрались в спальне. И глупо сидели общим стадом: панически попискивающие битерере и такие же испуганные хашир.

— У кого ключи от дверей? — Крошка схватила за руку ближайшую служку.

— Госпожа первая ушла во дворец полчаса назад, — захныкала хашир, пытаясь вырваться.

В ее мыслях было то же самое.

— Дуры! Бежать надо, пока вас не нашли!

— Зачем ты раздеваешься? Теперь тебя убьют! — ахнула Алаинда. — Мы гордость и носительницы лучшей крови Империи, а тебя без одежды не признают!

— Восставшим и солдатам все равно, наследие или нет. Что вы как тупая скотина, собрались в кучу! Надо удирать!

Крошка выбежала в коридор и через террасу в сад — у садовницы лестница! Она заберется на стену — оттуда на крышу и сможет уйти! Найдет ажлисс или доберется сама до базы. Джи снимет ошейник, и она остановит эту войнушку! Накроет внушением! Да, она пока может недалеко и немного, но хоть как и понемногу! Частями!

Над гаремными садами и детским парком Плодового Сада, куда битерере не могли ходить, пока не родят наследника, и куда Рошса и не планировала никогда попадать… Надо всем внутренним небом, плотно окруженным ярусами дворца, полз чад и клубился дым. Из внешнего мира, где она так ни разу и не была, валил густой прибой канонады, земля под ногами вздрагивала мелкой и неритмичной дрожью… Крошка зло провела пальцами по шнурку ошейника, пытаясь вырваться хотя бы тонкой ниточкой скана за пределы своего тела, негодуя, что она так толком и не тренировалась, утонув в размеренно ленивом распорядке гаремной жизни. Оглянулась: крыши и стены закрывали обзор. Проклятье! Она глуха и слепа! И бессильна! Она ничем не отличается от этих глупых дур, что визжат и бестолково бегают туда-сюда! Революция, о которой пугливо шептались, дозрела и лопнула как большой нарыв, заливая гноем и заразой умы и дела людей…

Так, главное успокоиться! Не бояться! У пруда и яблонь лестницы нет. Содрала и кинула на ступеньки пышные юбки. На бегу отшвырнула в пруд многослойные кофточки. Осталась в тонкой нижней рубашке и штанишках с кружевами по колено. Жиры нарастила, неудобно-то как двигаться! Ну хоть энергии запасной прорва! Заскочила в домик садовницы, вынесла лестницу.

— Эй, эй, ты! — на террасе объявился стражник. — Чего это ты делаешь? Почему ты раздета? Куда ты тащишь лестницу? Бросай, иди сюда.

Крошка прислонила лестницу к кустам, подскочила к стражнику и вошла в его сознание: «Выведи меня отсюда! Ты любишь меня! Дай мне уйти!»

— Нет, нет, не пущу, я нашёл тебя, мне надо тебя отвести, не уходи! — Солдат обхватил ее руками.

Крошка не знала, что делать. Заставить стражника отцепиться? Он отсоединится, останется без влияния и сможет выстрелить или заорать.

— Где остальная охрана?

— Уводят битерере…

— Мелекс, отойди от ведьмы! — низкий голос перекрыл грохот взрывов. В проеме стоял начальник стражи. — Твое дело найти её, а не обсасываться с ней!

— Глупости, — Крошка от неожиданности отшатнулась и заторопилась. — Ведьм не бывает! А вы обязаны охранять битерере!

Солдат же, этот Мелекс, тыкал в ее сторону дрожащим пальцем и кричал:

— Ведьма! Она околдовала меня! Околдовала! — и упал с ножом в горле.

Крошка удивлённо перевела взгляд на Кирста и сорвалась вперед. Надо немедленно дотронуться до него! Остановить!

Резкая боль полоснула по телу, швырнула на ступеньки. Обугленная дыра в боку, разломаны ребра… Все сразу затянулось загустевшей кровью. Это не смертельно! Сердце рефлекторно замедлилось, и Крошка ушла в малую смерть…

С топотом в двери сунулись мешающие друг другу охранники, но стражный, перегородив алебардой проём, вытолкал всех вон:

— Здесь уже всё кончено! Тут никого нет!

— А Мелекс…

— Ведьма убила его. Я убил ведьму, — стражный вышел в коридор, закрывая собой проход, и закричал на солдат:

— Быстрее, выводите всех битерере и прислугу к транспорту, пока тут тихо! О Мелексе позаботится мой прихвостень, — и немного посторонился, пропуская в оранжерею помощника.

— Она дохлая… Зачем мне дохлая? Вы обещали её живой, — прихвостень присел у тела Лардарошсы, суетливо вытирая потеющие руки о штаны.

— Не касайся её! — рыкнул стражный, отбросив помощника пинком. — Хочешь потерять себя? Она в обмороке. Не смей касаться её руками или обнажённым телом!

Вынул из кармана и кинул на колени прихвостню моток проволоки.

— Привяжи её, пока она спит… Да, вон к той лестнице. И смотри, играй осторожно, чтобы на самом деле не умерла. Она должна жить долго и долго благодарить тебя. Дворец будет пуст, никто не помешает. Потом я приду.

Стражный ушел и закрыл за собой дверь, а прихвостень подцепил Крошку крюком алебарды за ключицу и стащил с террасы в сад.

* * *

Она очнулась от острой боли, пронзившей вязкий прибой регенерации.

— Пусти, — с трудом шевеля непослушными губами, прошептала Крошка. Руки были проткнуты проволокой и привязаны к спущенной в бассейн садовой лестнице. Ног Крошка не чувствовала, только боль и холод. По бурой воде шла мелкая рябь. Открытые раны на животе и боках понемногу всасывали холодную воду. Восстановление жрало силы, требовало тепло, неуправляемая дрожь била тело. Она не могла, не успевала сконцентрироваться, чтобы убрать боль. Почему Джи не послал ажлисс спасти её?

— Пусти, — Крошке удалось просипеть чуть громче. — Я сделаю тебе счастье, самое большое…

— Не-а, ты дашь мне всё, — прихвостень сидел на корточках на бортике. Штанов на нём не было. Он придвинулся ближе, и красно-бурые складки его трусов мазнули по залитому кровью бортику. Пахнуло гнилой рыбой. — Тебя привезли для меня, господин Кирст мне сразу сказал.

Наклонился и зацепил крюком её грудь. У Крошки вырвался хриплый вой. Нет! Она никогда не кричит, но нужно уйти в голос, вытечь в звук! Проломить блок!

Прихвостень дернул, а другой рукой приткнул пиалу, собирая кровь.

— Кричи, кричи, потечет лучше, — прихвостень вылил себе в пах кровь из наполнившейся пиалы, растирая её рукой. Нет, белья на нем тоже не было.

— Потрись об меня, я помогу тебе, — всхлипнула Крошка. Где же все?

— Не-а, трогать тебя нельзя, господин Кирст сказал, — прихвостень хлюпнул, всасывая вытекающую на подбородок слюну. Ткнул ножом в плечо и начал пилить, растягивая и срезая кожу.

Она пыталась прорваться сквозь блок, преодолеть боль, ураганом острых лезвий рвущей сознание. Пыталась вырваться и остановить, прогнать, убить это трясущееся вожделением существо, что насиловало её крюком, обдирало плоть и дырявило кости. Малая смерть глотала её и нехотя выплёвывала. Джи не мог не слышать её!

Тонула в обмороках малых смертей, выныривала и умирала в бесконечной череде малых смертей. Прихвостень откуда-то приносил детей? Собак? Ненадолго приходя в сознание, она видела детей Фариссы, но нет, Фари не могла еще родить. Это были щерицы? Держа шевелящиеся тельца щипцами, придавливал истошно кричащие или уже только хрипящие, но живые создания к её лицу, прижимал ко рту. Она, не владея собой, выпускала жало, нащупывала сердца и высасывала их маленькие жизни. Вместе с глотком крови забирала их силу, отпускала их души. Прихвостень резал и поил её кровью, резал… детей? Животных? Лил ей в рот мочу и помои, грязную воду и жидкость из раздутых животов гниющих трупов… Она старалась не быть — отстраниться, убежать хотя бы ментально, сканом… Она сходила с ума, но регенерировала, и тогда прихвостень рвал её снова. Вода в бассейне превратилась в вонючую кашу, но и в каше всё ещё была вода, необходимая для регенерации. Она не умирала. Она регенерировала. Но самым страшным почему-то оказалось другое: в самом начале этого бесконечного умирания появился начальник стражи, так и не снявший маску и больше не сказавший ни единого слова. Сначала он просто отрубил ей пальцы. Они выросли. Он разбил ей кисти молотком… Кисти восстановились. Тогда он принёс крутящийся точильный камень, и сточил ей пальцы и кисти, прикрепив её руки липкой лентой к фанерке. Сточить палец просто, как исписать мел. Потом он сделал это снова. И снова.

Она регенерировала и сходила с ума. Нет, Джи всё видит! И Кирст знал, что она ажлисс! Джи нарочно послал ее! Для тренировки! Прихвостень её ждал!

Её отравленное тело умирало, её обезумевшая душа ещё жила. В чаду безумия увидела Генри. Потянулась к нему и ощутила его сканом, забыв, что на ней ошейник, не замечая, что её мучитель уже мёртв, не помня, что она сама убила его… Не видя, что рядом с ней нет никого живого…

Генри нес в руке нож, её экзекуторский нож. Кристалл на рукоятке пламенел кровью… Она потянулась к нему, надеясь, что стюард перережет ошейник. Но Генри, ни слова не говоря, воткнул нож ей в горло.