Заснуть я не мог, как ни старался. На метеостанции Каракуль, где мы заночевали, это случалось часто. Человек, едущий из Оша на Памир, находится в пути целый день, все поднимаясь, и на Каракуль попадает только ночью. А ночью здесь уставшему и непривычному путнику плохо: высота около четырех тысяч метров, от озера поднимаются испарения. Человек начинает задыхаться. Это «тютек» - горная болезнь.

Мне надоело вертеться в мешке, слушать, как охает Дудик, как чертыхает его Димка и как храпит Мамат, я вышел на крыльцо.

Погода была невообразимая. Снег, туман и ветер. Снег заполнял небо, покрывал землю. Тяжелые волны тумана, насыщенные снегом, неслись от озера. Они были настолько густы, что временами становились невидимыми метеорологические будки, стоявшие в двадцати метрах от крыльца. Луна, сквозь рваные облака изредка бросавшая откуда-то сбоку свой свет, освещала только крутящийся в воздухе снег.

А плотные волны тумана стремительно, одна за другой, все шли от озера, глухо бившегося в отдалении.

И в этом хаосе тумана, крутящегося снега, свиста ветра, шума прибоя внезапно раздался какой-то странный звук. Странный и тягостный, он усиливался, заполняя воздух, заглушая все, даже свист ветра. Казалось, ревет какой-то обезумевший от тоски и ярости гигантский зверь.

Мне приходилось слышать рев тигра. Это неприятно, это страшно, особенно страшно, когда сидишь один у палатки, а рев идет откуда-то из близких камышей. Но этот жуткий рев или рык был и страшней, и как-то тоскливей, и он все рос и рос, пока не кончился тяжелым стоном.

Сколько он продолжался? Полминуты? Минуту? Трудно сказать. Знаю только, что мне было очень неприятно, а пожалуй, просто страшно, понадобилось сделать большое усилие над собой, чтобы не кинуться назад в комнату.

Неожиданно я почувствовал кого-то рядом с собой - это был Дима, он также напряженно всматривался в темноту.

- Ты слышал? - спросил я.

- Что это? - в свою очередь спросил он.

- Не знаю,- сказал я.- Я никогда такого рева не слыхал.

Рядом с Димой появился Мамат.

- Мамат, что это такое?

- Не знаю,- сказал Мамат.- Я такого не слышал.- Когда-то давно, говорят, так кричал большой зверь. Но, наверное, это все так… сказки…

- А он какой?

- Да говорили, большой, хвост маленький и два зуба огромных.

А метель все шумела и шумела, мешая явь с мечтами, предположения с действительностью. Мои уставшие за день глаза готовы были принять покрытого снегом Мамата за медведя, а припорошенный снегом воз сена с торчащими белыми оглоблями за мамонта.

Мы постояли, помолчали. Стало холодно. Вернулись и комнату, которую нам предоставили гостеприимные хозяева, и опять залезли в спальные мешки. В спальных мешках было хорошо.

Только я заснул, как меня разбудили. Приехал пограничник с заставы и попросил меня и других сотрудников зоологической экспедиции осмотреть странные следы на границе.

- Простите, что побеспокоил,- сказал он.- На границе переход, следы странные, а начальник заставы знает, что вы по следам специалист. Он просит вас съездить, посмотреть, если не трудно.

- Может, утром? - предложил я.

- Лучше . все-таки поторопиться. Видите ли, ведь сейчас начало лета, и снег быстро тает, я и лошадей привел.

- Ну что же, нужно так нужно, поехали! - без большого энтузиазма согласился я.

И через несколько минут мы все уже двигались к границе. Поехал весь состав нашей зоологической экспедиции: и я, и мой помощник Дима, и наш старый друг охотник Мамат, и даже художник Дудик. Он сказал, что он бывший конник, любит верховую езду, и отправился с удовольствием.

Несмотря на свою «любовь к верховой езде», Дудик трясся сзади, жалуясь на плохое седло и утверждая, что прежде в его полку были совсем другие, гораздо более удобные седла.

- Разве это седло,- ворчал он.- Это же дрянь! А вот у меня в Москве есть казачье!

Ветер стихал. На земле ровной пеленой лежал снег. Но он был неглубок, и копыта лошадей оставляли черные следы.

Мы быстро поднимались к гребню хребта, широкому и почти голому, по нему-то и шла граница. Чем дальше мы ехали, тем светлее становилось, и когда добрались до гребня, то уже всходило солнце.

У самой границы откуда-то из-за камней появились офицер и два солдата. Они подошли к нам с винтовками наперевес, но потом опустили их. Офицер действительно оказался нашим старым знакомым Николаевым.

- Ну, показывайте, что у вас тут непонятное,- сказал я.

- Да ничего непонятного, обычный переход, только замаскированный. Вот глядите! - сказал Николаев.

Это был высокий человек с большими пышными пшеничными усами. Я знал, что он любит франтить, но меня поразило, что даже в такую непогоду его сапоги сохраняли яркий блеск.

На середине перевала между грудами камней, то появляясь на снегу, то исчезая на щебне, вился след - отпечатки огромных кошачьих лап. Хорошему следопыту не надо объяснять, что такое тигровые следы - это следы домашней кошки, увеличенные в десяток раз. Можно было уверенно сказать, что это типичный след тигра. Но откуда тигр мог взяться в высокогорье? Вот ведь что было непонятно!

- Интересно,- сказал посерьезневший Дима. -Тигр. И очень, очень крупный! Но я что-то не припомню, чтобы тигр заходил в высокогорья.

- И не надо припоминать,- с насмешливой улыбкой ответил Николаев.- Этот тигр на двух ногах. Вернее, не один, а два тигра, и они шли точно один за другим, стараясь ступать след в след.

- Ерунда,- возразил Дима.- Не фантазируй, Николаев, так подделать нельзя. А рев? Ты слышал рев? Не мог не слышать, он ревел как труба!

- В том-то и дело, что не как труба, а просто это была труба.

- Труба? Да зачем же? Чтобы себя обнаружить?

- Если вот ты, зоолог, и видевший тигров и слыхавший их рев, путаешься, то что же все остальные скажут? Ясно скажут: тигр, и все! Значит, не было нарушения границы, значит, все в порядке.

- Ерунда! Такой рев не подделаешь!

- Подделки неплохие, но все же есть ряд просчетов. Видите, след точно тигра, да только велик. Мы-то видели тигровые следы в Тигровой балке. Л таких тигров не может быть, след слишком крупный. И рев, разве это рев тигра? Нет! И громче, и с каким-то подвыванием. Нет, товарищи, тут явный переход ловких ребят, ловких, но немного переборщивших. А на этом-то они и попались! Они, видимо, кому-то трубой давали знать, что прошли благополучно, или еще что-нибудь.

- Интересно, кому они давали знать? За границу? Ведь там же Китай! Там же друзья!

- Ну и что же, что друзья, а сообщник или сообщники диверсантов могут быть и здесь и там. Они надеются, что мы границу с Китаем особенно охранять не будем.

- Так это, да не так,- сказал Дима.- Нет, брат, твоя гипотеза не гипотеза, а гипотенуза.

- А вот увидишь! Когда поймаем нарушителей, я тебе эти тигровые тапочки, в которых они разгуливают, подарю. Ну ладно, разговаривать некогда, мне приказано идти по следу диверсантов. А вы пойдете?

- По следу диверсантов мы не пойдем, нам идти за диверсантами не за чем, но как зоологи мы просто обязаны пойти по следам такого интересного зверя,- ответил Дима, переглянувшись со мной.

- Ну, вы что-нибудь будете рисовать здесь? - спросил я Дудика.

- Что рисовать-то? - пожал он плечами.

- А следы?

- Не вижу в них ничего интересного.

- Интересного тут много, но времени мало, тронулись!

- Кого это вы привезли? - спросил меня Николаев шепотом.

- Это художник. Он приехал рисовать природу Памира.

- И думаете, нарисует?

- Должен.

- Вряд ли ему это удастся.

И мы, сев на коней, погнали их по слегка петляющему следу. Ни Наль, наша собака, жесткошерстный терьер, ни ищейка из этого наряда не брали следа.

- Ну, посмотри, Николаев,- сказал Дима.- Ты говоришь, люди! А твоя собака, специально тренированная на людей, почему не берет след? Почему? А?

- След чем-то испортили: табаком, креозотом, еще чем-нибудь. Они, брат, свое дело знают! Им прекрасно известно, что у нас на границе есть собаки.

- Нет, милый, просто пограничные собаки по следу животных не идут, вот и все. Так что считай, что из тебя Шерлок Холмс не вышел!

- Поживем - увидим! - сказал Николаев.- Посмотри, и твой Наль - охотничья собака, а след не берет. Так что из тебя тоже следопыта Дерсу Узала не получилось!

- Не верно, Наль не идет по следу потому, что боится тигра.

Действительно, с Налем творилось что-то странное, он как-то пугался следа и шел не впереди нас, а сзади.

Нужно было торопиться. Мы тронулись вдоль склона хребта, следы то появлялись там, где был наметен снег, то исчезали на щебне. Но чем дальше мы ехали, тем следов становилось меньше, так как снег быстро сходил. Нас все время удивляло, что рядом со следами тигра появлялись следы, похожие на собачьи.

Километрах в шести от границы мы совершенно неожиданно наткнулись на следы двух людей. Странно было, что в тех местах, где лежал хороший снег, виднелись следы и тигра и людей. Следы эти не могли принадлежать пограничникам, у них обувь иная.

А потом следы исчезли, и долгое время мы шли наудачу, сохраняя примерно прежнее направление. Снег быстро испарялся, солнце буквально съедало его на глазах. Это характерно для Памира, где снег может испаряться не тая, так как там слишком сухо.

Время приближалось к полудню. Мы оставили в стороне метеостанцию и шли вдоль хребта по совершенно диким безлюдным местам. Дудик, несколько раз поведав нам, как он брал призы за джигитовку, свернул к метеостанции. Отъехав в сторону, он думая, что его не видят, слез с седла и повел лошадь на поводу, видимо, джигит сильно натер ноги.

Мы совсем было потеряли надежду на то, что снова найдем след, когда неожиданно наткнулись на растерзанного кутаса.

Мы долго ходили кругом, осматривая его со всех сторон. Поразительно было, что голова и шея животного были совершенно не тронуты. Только рядом с загривком зияли две сквозные раны.

- Смотрите,- сказал Николаев, и у него даже усы зашевелились от удовольствия.- Смотрите, какой же это тигр? Тигр всегда норовит или шею сломать или перегрызть горло. А это что? Смотрите, рядом две сквозные раны, это, скажите, откуда? Это же явно от огнестрельного оружия, а бок весь просто изрезан. Смотрите, какие разрезы! Его драли, чтобы не было видно пулевых ран. Им надо было показать, что это все сделал тигр. Но вот забыли, что тигр не станет рвать сбоку.

- Интересно, новая гипотеза,- задумчиво проговорил Дима.- Диверсанты грызут бок кутасу, чтобы показать, что они тигры. Так?

И мы все долго смотрели и думали: кто же это - люди или тигр? Или вдруг перешли границу и люди и тигр? А может быть, только люди? Ничего не понятно.

Отсюда Наль, очевидно по крови, взял след, и мы быстро поехали. Километр за километром двигались мы по незаметным, местами чуть проступавшим следам. Чьим? Не разобрать! След обогнул Каракуль с юга, подошел к озеру и вывел нас по перешейку на полуостров, который выдавался в озеро на много километров. Назад след не повернул.

Закатывалось солнце. Синее-синее лежало перед нами холодное озеро. Небольшие волны били размеренно в его песчаные берега. Далеко на середине, теряясь вдали, длинной вереницей плавали лебеди. Изредка с резким криком проносились крачки.

Кончался день, вечернее красное солнце, перекатившись вдоль снеговых вершин далекого хребта, ушло за горы, и долину залили фиолетовые тени. Темнели горы, темнели дали. Только снежные вершины и облака еще долго были озарены оранжевым светом. Потом погасли и вершины, лишь легкое облачко, как кем-то забытая прозрачная вуаль, продолжало светиться на темнеющем небе. Но вот погасло и оно, и над нами одна за другой начали появляться звезды.

И тогда оттуда, с полуострова, уже погрузившегося в ночь, раздался неистовый хохот, он становился все громче и громче, дошел до визга, перекатываясь в темноте с одной стороны полуострова до другой, и вдруг затих.

Стало неприятно; в этих хохочущих и плачущих голосах, доносящихся из темноты, было что-то отвратительное.

- А это что? - спросил Дима, толкая под локоть Николаева.

- Да, странно… может быть, это один из диверсантов дает сигнал своим сообщникам.

- Сказать, что это такое? - спросил Дима.- А?

- Новая гипотеза?

- Нет, старая. Это шакалы, сопровождающие тигра.

- Вряд ли, здесь шакалов нет,- задумчиво сказал Николаев.

Ясно, что кто-то - или тигр, или диверсанты - на полуострове. Нужнр было закрыть выход через перешеек, но сделать это мы не могли. Перешеек был слишком широк и холмист, он не просматривался с одного места, тем более ночью.

Однако у Николаева появилось сомнение: ушли ли диверсанты на полуостров, может быть, собака взяла какой-то другой след, а нарушители где-то сняли свои обутки, оставлявшие след кошачьих лап, и пошли дальше в поселок, где постараются затеряться среди людей, или, может быть, сели на попутную машину и уехали в райцентр Мургаб? Поэтому он решил приступить к поискам в поселках.

Тогда мы договорились, что я с Димой, Маматом и одним солдатом останусь, а Николаев с другим солдатом поедут назад.

- Слушай,- сказал я лейтенанту,- попроси, чтобы завтра подтянули сюда людей и устроили облаву. Но только поскорее, нас маловато и нам может туго прийтись. Да и есть нечего! Так что ты поторопись.

Они уехали, а мы остались и залезли в ямку. Было холодно, с озера дул ветер. К счастью, взошла луна, так что все было видно. Изредка с полуострова доносился хохот шакалов. Или это подражал им диверсант?

Всю ночь мы не спали, тряслись от холода, да нужно сознаться, что иногда и от страха. Ветер потихоньку дул все время, кругом раздавались какие-то шорохи: то сухая трава шелестела, то в камнях что-то шумело, а мы, сидя спина к спине, напряженно всматривались в темноту.

Под утро мы совсем закоченели и едва дождались солнца, которое мгновенно обогрело нас. После этого стали по очереди спать.

Среди дня неожиданно прибыл с провожатым Дудик. Он сказал, что Николаев обшаривает окрестности, всех поставил на ноги и в штабеле тюков пресованного сена обнаружил одного из диверсантов. Но нас просят сидеть и караулить. Предполагают, что перешли двое и что один может быть здесь.

Рисовать Дудик ничего не стал, сказав, что это все не интересно, а к вечеру отбыл на метеостанцию.

Эта ночь была чуточку короче, мы чувствовали себя смелее. Под утро, когда все тело сковывает сон и усталость, наша собака Наль начала беспокоиться и принюхиваться.

Как только стало светло, мы пересекли полуостров и на сухом обдуваемом песке увидели широкие круглые следы, уходящие обратно к горам. Все-то мы прозевали.

В это время прискакал Николаев. Оказалось, что, по показаниям пойманного нарушителя, его сообщник двинулся в центр Памира. Правда тапочек, в которых диверсанты переходили границу, у него не нашли, и он отрицал, что шел в них. Мы еще раз осмотрели следы, ветер быстро менял их очертания, занося сухим песком, так что трудно было что-либо разобрать. Но все-таки я продолжал думать, что это тигр.

Николаев был уверен, что это нарушитель, и поэтому решил немедленно, пока тот не успел далеко уйти, начать преследование, не дожидаясь отряда.

Дудику, который должен был скоро подъехать, оставили записку, чтобы он шел по меткам, которые мы будем делать. Лошади у нас были, продукты и спальные мешки Николаев привез. Вооружены мы были двумя винтовками. Собака взяла след и уверенно повела.

Партия имела очень пестрый вид: щеголеватый Николаев, застегнутый на все пуговицы, выбритый, в начищенных сапогах, Дима в штормовке и альпинистских ботинках, Мамат в халате и белой киргизской шляпе.

След шел вначале по моренам, заполнявшим долину Ак-джилга. Вокруг стояли бурые безжизненные горы, на них лежали, серебрясь, фирновые поля; горели металлическим блеском, светились ледники. Было прохладно, несмотря на жгучее солнце, ведь мы находились на высоте свыше четырех тысяч метров.

Потом мы вышли к реке Кукуй-бель-су и пошли вверх;

Я пристально всматривался в берег реки, но следов не видно; их только чуяла собака. У каждого поворота мы обшаривали местность в бинокль, а затем уже делали бросок до следующего поворота.

Когда солнце низко опустилось, мы разбили лагерь. Но нам нужно было остановиться так, чтобы нас не было видно, а нам было видно все. Разожгли костер в овраге, там же на ночь оставили лошадей, а сами, как стемнело, вышли на открытое место и разложили спальные мешки.

Я совсем было заснул, когда опять донесся тот же самый хохочуще-плачущий звук. Он вырос, перекатился в горах, а затем затих.

Мне теперь казалось, что в этом крике есть что-то искусственное. Но и Николаев, недоуменно покачав головой, сказал:

- Все-таки, действительно, очень непонятный звук!

Я так устал, что, несмотря на тревожные чувства, сразу заснул. Проснулся я перед самым рассветом, мне нужно было дежурить последним. Сдавая дежурство, Мамат тихо сказал:

- Он опять ночью кричал.

- Не может быть! Как, плакал, хохотал?

- Нет, ревел, как джильбарс, вдалеке, где-то у перевала.

Утром мы опять тронулись в путь; Наль следа не брал, как мы ни гоняли его. Очевидно, след, что называется, простыл, выветрился. Решили идти вверх по долине, к хребту, туда, откуда раздавались хохот и рычание.

Мы продвинулись уже километров на пятнадцать, когда Наль резко потянул в боковую щель. Вошли в узкую теснину, по которой в Кукуй-бель-су вливался небольшой приток. Здесь, на зеленой траве, валялась огромная растерзанная туша кутаса. У него, как и у того, на которого мы натолкнулись раньше, были поломаны ребра, вытащены внутренности, но шея и голова не тронуты. Видимо, здесь шла борьба, не сразу сдался кутас, кровью забрызган был весь луг. Тяжелое зрелище! Наль вдруг сам взял след, залаял и повел. Очевидно, след был свежий.

До перевала оставалось еще далеко, но, осмотрев все до самого гребня в бинокль, мы пошли открыто. Подъем был труден, .и с лошадей пришлось сойти, они задыхались; щебень оползал под ногами, воздуха не хватало.

Четыре тысячи семьсот метров! Едва ползем.

Четыре тысячи восемьсот метров! Мы по полчаса лежим без сил.

Четыре тысячи девятьсот метров! Делаем пять-шесть шагов и стоим, тяжело дыша, широко открыв пересохший рот.

На самом гребне пришлось лезть по снегу, мешали крупные кальдоспоры. Их приходилось рубить, чтобы пройти. Свалилась от горной болезни лошадь Димы и подмяла его. Как он уцелел, не знаю. Спасибо, Мамат подскочил, ткнул шилом лошади в нос - пустил кровь.

Последние метры по снегу до перевала были бесконечны. Но вот мы влезли. Лошади стояли, отдуваясь; люди лежали и тяжело дышали.

Первым ожил Дима и недоуменно посмотрел вниз, туда, откуда мы только что пришли.

- Вот ведь никак не ожидал! Смотрите, кто едет! - закричал он. Действительно, на измученной лошади по тропе к перевалу полз Дудик. Его сопровождали двое проводников. Один ехал впереди и тащил лошадь за узду, а сзади другой нажаривал ее нагайкой. Сам Дудик, видимо, был в полупрострации.

Ледники и фирны белыми мантиями покрывали крутые склоны гор. Из-под ледников текли ручьи, проторившие себе узкие желоба во льду. Они множеством тонких беловато-серебряных нитей пересекали склоны, сливались в ручейки и ручьи, в речные потоки и уносились туда, куда теперь лежал наш путь.

Вечернее солнце ослепительно горело на гладкой обтаявшей поверхности ледников и снегов, резало глаза. А кругом, куда ни посмотри, горы и горы, черные резкие хребты и белые-белые снега.

Этот суровый мир, хаос гор приковал наши взоры, и мы очнулись, только когда к нам на перевал на тяжело дышащей лошади вылез Дудик. Его спутники киргизы посмотрели на низкое солнце, помахали нам руками и быстро устремились назад, вниз с перевала.

И когда проводники исчезли вдали, из глубины ущелья донесся рев - отвратительный, страшный и в то же время тоскливый. Я не знаю даже, с чем его сравнить. Он какой-то невыносимой тяжестью сковывал руки, ноги и совершенно подавлял. Потом, когда он утих и это ужасное оцепенение спало, я подумал, что, может быть, этим ревом зверь нагоняет страх на свою жертву, парализует ее.

- Не то тигр, не то собака Баскервиллей,- пробормотал Димка.- Ну, теперь-то ты убедился? - спросил он у Николаева, но уже без насмешки, очень серьезно.

Но Николаев, пожав плечами, ответил:

- Знаешь, а все-таки в этом звуке слишком много металла. Разве тигр так ревет? Ведь нет же!

Взяв себя в руки, двинулись мы вниз в темную Билянд-киикскую щель. Мы решили заночевать недалеко от перевала. Там не было травы для лошадей, но в темноте мы боялись идти дальше.

Ночь прошла тихо.

На следующий день мы начали спуск по противоположному склону. На камнях, на щебне не было следов, но Наль уверенно тянул вниз. Щель углублялась, становилась уже, а стены ее круче. Набирая воду из больших и малых притоков, Билянд-киик весь в желтой пене с грохотом спускался с гор.

С середины дня Наль перестал чуять след: возможно, зверь переправился на другой берег реки. Поэтому мы решили тоже переправиться. Долго искали брод, но все равно выбрали плохое место. Может быть, в это время, когда столько воды, здесь вообще нельзя найти хорошую переправу?

Нелегка переправа через горную реку, которая падает каскадами с таким грохотом, что не слышно голоса и нужно переговариваться знаками. Течение так сильно, что у груди и боков лошади вода встает пенным буруном в полметра высотой. Тяжелые валуны катятся в водных струях, постукивая об источенное водой каменное ложе.

Мы решили пересечь реку чуть вкось, по перекату, где течение бешеное, но зато было чуть мельче. Я пошел первым, дойдя до середины, встал на отмели, ожидая остальных. Грохот дикий! Я напрасно кричал, они на берегу ничего не слышали. Но вот Мамат тоже вошел в воду. Он и Дудик, который ехал вплотную за ним, переправились без происшествий. Но Димка, как всегда, начал рисоваться, увидев, что у других все благополучно, не стал следить за лошадью, позволил ей сойти с переката. А достаточно было одного шага в сторону, как вода сразу захлестала через холку. Николаев, ехавший за Димой, схватил Димкину лошадь за повод, но и его лошадь едва держалась, ее также одолевал бурун. Секунду или две, напрягая все силы, качались оба всадника, пытаясь сохранить равновесие. Но вот не выдержала лошадь Николаева, упала. И в ту же секунду течение подхватило, закрутило и понесло лишившегося поддержки Диму. Я видел, как вслед за ними поскакал вдоль берега Мамат, как он забрасывал в реку веревку, как за нее ухватился Николаев и при помощи Мамата вылез на берег. С радостью я увидел, что Димкина голова появилась из воды и он уцепил-ся за камень. Потом по берегу с веревкой побежали Мамат и Николаев, вот они кинули веревку, и Дима, борясь с течением, добрался до берега. Все это произошло мгновенно. «Хоть люди спаслись»,- подумал я.

Но Николаев и Димка до берега добрались безоружными. И винтовка Николаева, и винтовка Мамата, которая была у Димы, пропали. С лошадьми пропала и большая часть продовольствия. Без оружия нам делать здесь было нечего. Наша экспедиция провалилась, и нужно было возвращаться.

За поворотом, на двести метров ниже, река выходила, как в трубу, в узкую многокилометровую щель. Там, в теснине, на страшных каменных зубьях вода устроила такую мельницу, что не то что наши лошади, а, видимо, и камни перетирались в песок!

Да, положение оказалось просто скверное. Начинало темнеть, но как ночевать без оружия? А что, если теперь наш неведомый враг, которого мы преследовали, сам перейдет в наступление? Тогда что?

В это время в склоне горы мы заметили пещеру. Она была на высоте всего около сотни метров над рекой, но попасть туда было вовсе не так просто. Крутой склон, по которому нужно было лезть, слагали рыхлые .конгломераты, и он непрерывно осыпался. Здоровенные валуны при малейшем прикосновении могли пойти вниз. С огромным трудом, проклиная все на свете, я добрался до небольшой площадки у входа в пещеру. Зато расположена она была очень удобно. Отсюда неплохо обороняться от врагов, спуская по крутому склону камни.

Вход в пещеру преграждал камень. Мне удалось сдвинуть его в сторону, в какую-то, как будто для него специально приготовленную нишу. Я полез внутрь. Вход был узок, но постепенно пещера расширялась. Я зажег электрический фонарик, и на стенках вдруг выступили причудливые рисунки. Вот изображение огромного кутаса, в которого летят стрелы. Вот, столкнувшись рылом к рылу, стоят два кабана, а вот страшный зверь с двумя огромными клыками разинул пасть на человека, обороняющегося копьем,- саблезубый тигр! Удивительная картинная галерея уходила вглубь.

Какая находка! Это жилище первобытного человека, здесь жили наши предки, жгли костры, скрывались от непогоды, здесь они отсиживались при нападении хищников, ведь, загородив вход камнем, они чувствовали себя в полной безопасности! Да, в этой крепости можно переночевать.

Я вылез из пещеры и закричал нашим, чтобы они поднимались сюда.

И когда склоны окутали тени, мы все сидели на площадке перед пещерой, а наши кони паслись на лужке у реки. Вечернее солнце садилось в облака, погода портилась. По небу с запада шли тучи, и только изредка красноватые лучи солнца прорывались сквозь небольшие просветы, чтобы в последний раз озарить багряным светом снеговые вершины. Быстро холодало.

И именно тогда над долиной и по горам тягучим, перекатывающимся, щемящим душу звуком пронесся вой. Дыхание остановилось, мы чувствовали себя хуже, чем когда-либо, ведь мы были безоружны! Как, наверное, сжималось сердце у первобытного человека при этом реве!

- Ну что? - спросил Дима у Николаева, когда мы немного оправились от гнетущего чувства.- Все еще думаешь - диверсант?

- Несомненно,- ответил Николаев.- Это сигнал, он не знает, что его сообщник уже попался, зовет его.

- Как он может не знать этого, когда они сидят рядом! - возразил Дудик.

- Сидят? Где сидят?

- Как где? На заставе! - Разве я не сказал, что после вашего отъезда второго диверсанта также поймали?

- Не может быть! Что же ты молчал? Где его поймали?

- Да там же, ведь первый спрятался в штабеле сена, а второй укрылся на крыше магазина, среди пустых ящиков.

- Почему же первый мне сказал, что второй пошел на Билянд-киик?

- А ты бы хотел, чтобы тебе один шпион радостно помогал искать другого?-не выдержал Дима.

Тут опять, но на этот раз гораздо ближе и громче раздался отвратительный и грозный рев, и мы увидели, как внизу у реки, в километре от нас, показались темные точки.

- Бинокль! - закричал я.

В бинокль хотя и неясно, но было видно, как вдоль берега движется какая-то бурая масса. Сзади, рассыпавшись, бежало пять маленьких фигурок. По-видимому, это были шакалы, сопровождавшие своего повелителя.

- Ах, черт! Жаль, не взял я своего бинокля! - воскликнул Дудик.- Он увеличивает в 24 раза.

- Боже мой! - воскликнул Дима, оставивший без внимания очередное вранье Дудика.- Да это просто гигант какой-то! Кто это? Это не тигр, он больше, он чуть не с корову!.. И цвет какой-то странный, бурый, как у медведя,- сказал он через некоторое время, когда зверь приблизился. И грива.

- Но ведь он сейчас подойдет к лошадям,- сказал Дудик.- Что делать?

- Что делать? Ну поди и отгони его! - посоветовал Дима.

- Смотрите, почуял! Лошадей почуял! Начал красться.

Действительно, зверь начал красться, укрываясь за камнями, но, когда он дошел до края луга, ему все же оставалось сделать бросок метров в сто. Но тут Димка не выдержал и толкнул с края площадки камень, и вслед за ним целой лавиной покатились вниз, стуча и грохоча, другие камни. На стук ли камней оглянулись лошади или ветер донес до них запах зверя, но все они внезапно повернули головы в его сторону, и не успел страшный хищник броситься, как лошади припустились вверх по реке. Хорошо, что их не привязали на ночь. Уже через несколько минут погони стало ясно, что зверь не в состоянии догнать лошадей, они были далеко и мчались туда, назад к перевалу.

- Веселенькое положение,- заметил кто-то,- теперь они до самой заставы не остановятся!

- А как же мы? - в недоумении спросил Дудик.

- Будешь жив, пешком дойдешь! - ответил Дима.

Зверь поднял голову, и опять жуткий и тоскливый рев покатился по долине. И тогда я увидел в бинокль, что из его раскрытой пасти торчат вниз огромные, страшные, чуть загнутые клыки, похожие на моржевые бивни. Их было отчетливо видно, ну совершенно отчетливо!

- Вот так история,- сказал Дима.- Просто чертовщина какая-то! Ведь это же махайрод - саблезубый тигр, который вымер в начале четвертичного периода.

Отсюда, притаившись за камнем, мы видели, как проносились по лагерю шакалы, пожирая наши последние продукты, как они теребили мешок, в котором были хлеб и мясо, как таскали его по лагерю, тянули в разные стороны, пока он не лопнул и его содержимое не высыпалось. Звери быстро поглотили продукты, огрызаясь друг на друга.

- Странно, что он мясо у шакалов не забирает,- сказал Дудик.- Что же это он не ест?

- А он не может,- ответил Дима.- Махайрод привык к крови и внутренностям, к печенке. У него огромные передние клыки, а другие зубы, их три, очень слабы, ими зверь даже мясо не может есть. Это ведь охотник на неповоротливых, но защищенных толстой шкурой толстокожих носорогов, мастодонтов. Он накидывается на них и своими ужасными клыками распарывает брюхо или прыгает на загривок и ударами клыков разрывает сонные артерии. Как бы то ни было, убив толстокожего гиганта, он пьет кровь, пожирает печень, требуху. Наши львы и тигры кидаются на копытных и перегрызают им шею, лев может лапой и хребет переломить. А махайрод слишком тяжел, он не догонит легких и подвижных архаров, кииков, поэтому он на кутасов и нападает; они неповоротливы, их легче поймать и распороть брюхо. Вот видите, от него даже усталые лошади удрали. Поэтому саблезубые тигры исчезли и в Азии, и в Америке в начале четвертичного периода, когда уменьшилось число толстокожих.

Теперь была хорошо видна огромная фигура со страшными, свисающими с каждой стороны пасти, длинными, как ножи, клыками, было видно, как он, принюхиваясь, ходит по лагерю. Вдруг, уж не знаю как, он почуял нас, повернул голову в нашу сторону, потом полез по склону. Мы молча отпрянули от края площадки и поползли в пещеру. Затем совместными усилиями закрыли вход каменной глыбой и прочно укрепили ее снизу и с боков крупными обломками.

Наступила тишина. Кто лежал у входа, кто сидел в глубине; было темно и тихо. Через некоторое время где-то недалеко посыпались камни, потом мы услышали шорох, и вот узкую полоску света, проникавшую сквозь щель, что-то заслонило.

Громкий вздох; гнилостный запах проник в пещеру. Затем кто-то толкнул камень, сильнее; камень зашевелился, еще и еще, и тут глыба, которую мы втроем едва сдвинули, покачнулась и стукнулась о стенку; кто-то пытался протолкнуть ее в глубь пещеры, но она была прочно заклинена обломками. Удары и звуки скребущих когтей становились все сильнее. Временами камень прямо колотился о стенку. Мы лежали рядом и поддерживали его изо всех сил. Потом удары и скрежет прекратились, слышалось только сопение. Прошло несколько минут, и вдруг опять посыпались яростные удары по камню, раздался рев.

Опять наступила тишина; шли минуты, мы молчали, мы боялись разговаривать, так как наши голоса, по-видимому, вызывали у махайрода ярость. Прошло полчаса, час. Очевидно, голод начал мучить саблезубого. Махайрод снова кинулся на камень, пытаясь сдвинуть его в сторону.

Неожиданно я почувствовал, что камень изменил положение.

- Свет, свет зажгите! - сказал я.

- Ни в коем случае,- зашипел Дудик,- он еще больше взбесится!

- Камень подается! - сказал я.- Давайте свет!

Зажгли свет, рычание и удары усилились. Я оказался прав, камень сдвинулся в бок, щель увеличилась. Мы всеми силами навалились на камень, стараясь вернуть его в прежнее положение, но сила зверя была велика. В поту, изо всех сил упирались мы плечами в глыбу, но не могли удержать ее на старом месте, она под ударами лап медленно двигалась в свою нишу. Как мы прежде не догадались завалить нишу? Это была ошибка.

- Ну,- сказал Дудик, - в мышеловку попали!

Но в эту минуту у зверя вдруг изменилось настроение. Царапанье и рычание прекратились. Он не понял, что камень сдвигается. Мы быстро подтащили обломки камней и забили ими нишу.

Шло время, снаружи доносился шум реки. Нас раздражали летучие мыши, их было великое множество. Они вечером отправились на охоту, но натолкнулись на запертый вход и метались с писком.

Ночь тянулась бесконечно.

- И откуда могла взяться эта вымершая гадина? - раздался в темноте голос Димки.- И долго ли она нас будет караулить? Интересно!

- Интересно еще и другое,- сказал Николаев,- сколько мы сможем выдержать без еды и без воды? Мамат, слушай, откуда махайрод мог взяться?

- Давно я об этом звере слышал,- помедлив, ответил Мамат.- Я ведь в детстве жил в Синьцзяне. Там, на склонах Кашгарского хребта, еще много нетронутых мест. Там есть даже такие уголки, где еловые леса растут! Настоящие еловые леса из тянь-шаньской ели! Вот и говорили, что где-то высоко в горах лежит большая котловина, которая считается проклятой: кто туда попадет, тот погибнет. Мне дед перед смертью по секрету рассказал, что издали с высокой горы он видел эту котловину. Она круглая, как чаша, покрыта лесами и пастбищами, диких кутасов там видимо-невидимо. Говорят, что на огромной плоской вершине горы находится мусульманский рай, куда на белом верблюде привозят души праведников. А вот души грешников сбрасывают в эту черную глубокую падь.

Пожалуй, и прав был Мамат, если такая падь существует, то махайрод только в ней и мог сохраниться.

- Почему же он ушел оттуда? Здесь-то ведь ему и холодно и голодно?!

- А кто его знает, что могло случиться. Говорили, что недавно в Синьцзяне было землетрясение, эту котловину засыпало, теперь ее нет. Может, он последний чудом уцелевший от землетрясения махайрод?

Мы долго лежали молча. Потом заснули. Я спал урывками, все время просыпаясь. Жажда мучила ужасно, язык начал пухнуть, губы засохли и потрескались, во сне я непрерывно видел как течет и пузырится чистая вода в ручейке.

Когда я проснулся, в щель проникал матовый свет, снаружи выл ветер, было холодно, похоже, что шел снег. Раздался хохот шакалов, но рева слышно не было.

- Здесь он или нет? - спросил Димка.

- Сейчас узнаем,- сказал я и поднес Наля носом к щели. Наль потянул воздух, ощетинился и залаял. Рычание, немедленно раздавшееся снаружи, было ему ответом.

День тянулся бесконечно.

И какой я был дурак, что не напился толком вчера у реки! Ведь все остальные попили и поели прежде чем лезть в пещеру.

Дважды в течение дня раздавался злобный тоскливый рев. Среди засыпанных снегом гор рычал и выл голодный измученный зверь. Начала тускнеть и гаснуть полоска света, пробивавшаяся через щель под сводом, и наконец погасла. Среди ночи у самой пещеры несколько раз раздавался хохот и плач шакалов, потом рев.

Когда рассвело, мы поднесли Наля к щели, он принюхался, слегка заскулил и потянулся к выходу. И тогда мы решили, что если ждать еще, мы совсем обессилим, а так, может быть, удастся как-нибудь уйти незамеченными. След мы намеревались запутать, идя по воде.

Когда мы с бесконечными предосторожностями отодвинули камень, то долго ничего не видели - все было бело. Мела пурга. Зеленый лужок, на котором паслись наши лошади, весь покрылся снегом. Мы жадно набросились на снег.

Вдруг снизу, с того места, где были остатки нашего лагеря, раздался рев, и мы увидели отвратительную фигуру зверя, он, заметив нас, начал карабкаться наверх.

- Ребята, если он еще раз загонит нас в пещеру, нам конец. Мы долго не протянем без воды и пищи. Попробуем камнями отбиться,- предложил Николаев.

И мы лихорадочно начали шатать камни и сваливать их у края площадки. Махайрод дал нам все-таки время на это, так как поднимался не торопясь.

Вот саблезубый в 50-60 метрах от нас, вот он подошел еще ближе, и тут мы начали швырять и скатывать камни. Димка кидал их самозабвенно и яростно, Николаев тщательно целясь, а Дудик отбежал куда-то к входу пещеры. Наши камни катились по склону, задевали за другие, которые в свою очередь сталкивали многочисленные, плохо держащиеся на крутом склоне валуны. И тут нам повезло: один из камней угодил зверю в переднюю лапу, кажется, это был камень, брошенный Николаевым, зверь зарычал, отпрыгнул, повернувшись боком, и в это время здоровый валун, весело прыгавший вниз по склону, с размаху ударил его в бок. Махайрод даже не зарычал, опрокинулся и покатился вниз по склону.

Мы продолжали швырять все, что было у нас еще в резерве. Несколько раз он пытался встать, но падал опять; наверное, к этому времени у него другие лапы были тоже подбиты. Ведь по склону катилась целая каменная лавина! Уже над самой рекой в последний раз махайрод попытался встать, но опять не удержался и с высоты четырех-пяти метров грохнулся в воду.

Минуту или полторы еще виднелась его огромная голова, которая вертелась в брызгах на поверхности реки, но вот и она, крутясь в пене, исчезла за поворотом.

Все… Мы больше не видели чудовища. Только камни продолжали скатываться в реку, поднимая брызги. Потом все стихло.

Грязные, небритые и голодные, но радостные, мы орали, размахивали руками, каждый из нас был уверен, что это его камень свалил саблезубого. Мы кричали, жестикулировали. В общем, наверное, мы были похожи на группу первобытных людей, победивших страшилище махайрода.

Только Дудик вдруг нахмурил брови. Он во время боя почему-то оказался в пещере.

- Боюсь, что вы поторопились, ребята, с уничтожением этого животного, ведь он же представляет большую научную ценность! Да и мне его нарисовать неплохо бы было.

- Что же ты не рисовал его, когда он лез сюда по склону?

- Странный вопрос; ты видишь, какие условия освещения?

- В пещере они лучше?

- Глупое замечание!

Затем мы спустились вниз и долго-долго пили, потом нашли уцелевшие консервы и съели их.

Разыскивать остатки махайрода было бесполезно, но мы все же дошли до щели, в которую уходила река, и еще раз убедились, что здесь такая мельница, которая все перемелет.

Затем мы навьючили на себя спальные мешки и все, что уцелело, и пошли вверх по реке.

- Все это настолько дико и неправдоподобно,- сказал Дима,- что, боюсь, нам не поверят.

- Да,- сказал Николаев,- если я подам об этом рапорт, то меня сначала пошлют на медицинское освидетельствование, а если я буду упорствовать с рассказами, то и в санаторий.

Шел снег, он становился все гуще, резкий ветер крутил снежинки, облака спускались, заволакивая склоны. Скоро в метели исчезло все: и горы и небо. Мы медленно и тяжело двигались вдоль реки по долине назад к перевалу.