Боцмана, писаря, баталер, фельдшер и унтер-офицеры собрались в палубе и тоже рассуждали об отмене телесных наказаний.
Особенно горячился боцман Никитич, невоздержанный и на руку и на язык.
– Справься теперь с ними… Что ты ему сделаешь? Выходит, ничего ты ему сделать не можешь… Линек бросить, сказано!
– Сказано? – переспросил другой боцман, Алексеев.
– То-то и есть!
– А как насчет, значит, науки?.. Ежели смазать? – задал вопрос один унтер-офицер.
– Тоже не велено… Вчера старший офицер призвал и говорит: «Всем унтерам накажи, чтобы в рожи больше не лезли… А то, говорит, смотри!..»
– Однако и порядки пошли! – протянул Алексеев.
– Удивительное дело! – вставил баталер.
– Про то я и говорю! – горячился Никитич. – Справься теперь с ними. Не станешь изо всякого пустяка с лепортом… А ведь с нас же потребуют… Зачем зверствовать?.. Дал в зубы раз-другой и довольно… И матросу стерпится… И понимает он, что ты боцман…
– Известно, надо, чтобы понимал… Без эстого к чему и боцмана! – подтвердил другой боцман.
– Опять-таки позвольте, господа, сказать, – вмешался писарь.
– Насчет чего?
– Насчет того, что нынче другая на все мода… Чтобы все по благородству чувств… Посудите сами: ведь и матрос свою физиономию имеет… Зачем же бесчестить ее?.. Виноват, ударьте его по спине, положим… Все же спина, а не физиономия…
– Нешто почувствует он по спине?.. Он, окромя носа, никакого чувствия не имеет…
– Ударьте так, чтобы почувствовал…
– Что уж тут говорить!.. Никакого толку не будет!
– Уж и зазнались, дьяволы! – говорил боцман Алексеев. – Утром сегодня на вахте… Кирька брамсельный ушел вниз и сгинул, шельма… А уж вахтенный горло дерет: зовет подлеца. Прибежал. «Где, говорю, был?» – «В палубе, говорит, был!» – да и смотрит себе, быдто и офицер какой. Я его линьком хотел огреть, а он, как бы ты думал? «Не замайте, говорит… Нонче не те права!»
– Я б ему показал правов! Искровянил бы ему хайло… – гневно заметил Никитич.
Долго еще беседовали унтера. Однако в конце концов решили на совещании, что хоть бумага там и вышла, а все же следует «учить» по-прежнему… Только, разумеется, с опаской и с рассудком.
1867