Тук-тук-тук.
– Кто там?
– Это я, Вавочка, – робко и просительно проговорил Криницын.
– Войдите! – ответил дрогнувший голос Варвары Александровны.
Борис Николаевич вошел в спальню – давно он не заглядывал в эту уютную комнату! – и увидел жену, сидевшую на маленьком диванчике и перебиравшую какие-то старые письма – его письма.
– Что вам угодно? – строго спросила она, укладывая письма в ящик.
– Я, Вавочка, пришел с тобой поговорить и…
– Нам не о чем с вами больше говорить, – презрительно перебила Варвара Александровна.
– Вавочка… Так неужели это серьезно?.. Ты хочешь бросить меня…
– А вы думали, я шутила? – саркастически ухмыльнулась она. – Да и не все ли вам равно?.. Детей вы будете видеть…
– Но, Вавочка… Позволь сказать… объяснить… Выслушай, ради бога…
Чем мягче и нежнее звучал голос Бориса Николаевича, тем надменнее и, казалось, холоднее становился тон Варвары Александровны. Но грудь ее тяжело дышала из-под тонкой ткани капота, губы вздрагивали, рука нервно теребила носовой платок.
– Что можете вы объяснить? А впрочем, говорите, если вам угодно…
И Варвара Александровна пододвинулась вперед и, откинув за плечи распущенные свои волосы, оперлась рукой на маленький рабочий столик у дивана и полуприкрыла глаза. Свет лампы осветил ее побледневшее лицо.
– Можно присесть, Вавочка? – спросил почтительно Борис Николаевич.
– Садитесь, – с холодной вежливостью отвечала она, бросая взгляд на «этого человека» и снова опуская ресницы.
Муж опустился в низенькое кресло и начал:
– Положим, я виноват перед тобой, Вавочка… очень виноват, хотя и не в том, в чем ты думаешь… Я вел себя скверно… кутил… проводил ночи за картами… постоянно уходил из дому… был к тебе невнимателен…
– Вы были жестоки, – вставила Варвара Александровна.
– Согласен… Но, Вавочка, милая Вавочка, вспомни, отчего все это вышло… Ты слишком… опекала меня, и я… возмутился… Однако поверь мне, я никогда не переставал тебя любить…
– И имели любовницу? – иронически воскликнула Варвара Александровна.
– Я, любовницу?.. Господь с тобою, Вавочка!
– А эту… вашу… Анну Петровну…
– Анну Петровну!?. Клянусь тебе, что между нами ничего не было…
«Лжет!» – подумала Варвара Александровна, но, взглядывая в лицо «этого человека», в его заблестевшие глаза, которые снова ласкали ее с давно забытой нежностью, Варвара Александровна не стала спорить…
А муж продолжал:
– Мы с этой Анной Петровной, правда, иногда встречались… болтали…
– А теперь?..
– Да ее и нет здесь, Вавочка… Она уехала за границу с каким-то молодым человеком.
– Но другие ваши любовницы?.. – уже мягче спросила жена.
– Никаких никогда у меня не было, Вавочка! – горячо протестовал Борис Николаевич, помня совет умной няни: «не очень виниться».
И опять, разумеется, Варвара Александровна, зная мужа, не поверила, но, вся охваченная едва сдерживаемым волнением близкого, столь неожиданного примирения, она снова промолчала, готовая простить ему все…
А Борис Николаевич, не спуская глаз с Вавочки, пикантной, еще хорошенькой своей Вавочки, еще горячей и искренней заговорил, что он всегда любил Вавочку, знал одну только Вавочку в эти двенадцать лет; он пожалел о бедных детях без отца и, увидав, что растроганная Вавочка жадно внимает его речам и, вся заалевшая, с полуоткрытыми устами, смотрит на него нежным прощающим взглядом своих больших влажных глаз, – понял, что теперь можно броситься к ногам Вавочки и получить ее полное помилование, несмотря на все свои вольные и невольные прегрешения.