В эти минуты Варенцов был в том редком настроении, когда жизнь показалась ему необыкновенно хорошей, приятной и содержательной.

Еще бы! У него неожиданно блестящее положение и материальное благополучие. Впереди – надежда на серьезную карьеру сановника с добрыми намерениями: не отступать от закона и кое-что сделать для отечества. Властная, привыкшая повелевать, любимая жена восторженно признала в муже выдающиеся способности недюжинного человека. Сдержанная прежде в проявлениях дружбы и сочувствия и порой нетерпеливая и резкая, Лина обнаружила силу привязанности родственной ему души. Отныне он не только желанный муж, но и умница друг.

И Варенцов чувствовал себя счастливым и благодарным победителем…

Убежденный, что теперь Лина уже не станет нетерпеливо слушать и перебивать его, Варенцов не спеша, основательно, подробно и не без самодовольной значительности рассказывал о свидании с Козловым, останавливаясь по временам, чтобы отведать варенья и отхлебнуть чая.

– И ведь всего пять минут этого серьезного свидания. Понимаешь, Лина, пять минут! – заключил рассказ Варенцов.

– Пять!? – восхитилась Лина.

– Ровно пять! Я заметил по часам, когда входил в кабинет и вышел из него. Козлов много работает и произвел на меня впечатление очень умного человека. Репутация его подтвердилась. И так коротко, ясно и категорически: «Нам нужны дельные и способные работники. Моя программа: закон всегда и везде!»

– А что же о нем говорят как о ретрограде? Ах, Вики, как часто у нас клевещут на людей! – не без сокрушения промолвила Лина и даже вздохнула.

– У нас много врут, особенно на сколько-нибудь заметных людей! – подтвердил и Варенцов.

И с апломбом прибавил:

– Надо сперва войти в положение. Тогда и брани, если только брань даст облегчение… Конечно, есть люди несерьезные, неталантливые и без всякого руководящего плана, но есть и даровитые и небеспринципные. Огульно бранить чиновников несправедливо.

– Именно, надо войти в положение… Это ты прелестно сказал, голубчик! А то все сплетни и сплетни! – негодующе сказала Лина, забывшая, какая она отличная сплетница.

Варенцов счел нужным повторить – и уж с большей уверенностью в тоне – те же доводы в пользу своего решения, которые перед обедом так убедительно приводила жена. И в третий раз сказал, что, разумеется, уйдет, если от него потребуют серьезного компромисса.

– Да разве ты мог бы оставаться, Вики!

«Да и к чему не оставаться!» – подумала жена.

Ни у нее, ни у мужа не хватило, разумеется, храбрости сознаться в том, что обоих заставляло обманывать и себя и друг друга и что привело их в идиллическое настроение.

И Варенцов сказал:

– А разве ты не похвалила бы своего мужа?

– А разве ты не знаешь своей Лины?

– То-то, знаю, какая ты у меня прелесть!

И растроганный Вики не вовремя крепко поцеловал глаза Лины.

Она не нашла, что это «сентиментальности», и подставила губы.

А Вики, не злоупотребляя новыми правами, продолжал:

– Впрочем, новое мое место такое, что не предвидится конфликтов. Да мне и не предложили бы щекотливого положения, Лина!

– Смели бы!

– Для некоторых положений все-таки нужны люди с очень крепкими нервами и исполнители того, что иногда даже сами считают вредным, бессмысленным и не вполне законным. А я, милая, не буду лишь исполнителем. Я буду в стороне от всякой щекотливой политики… Оттого-то я и принимаю назначение.

– Оттого-то тебе и не придется раскаиваться!

Обрадованная, что можно поговорить о самом главном и интересном, что составляет в новом назначении, Лина заговорила нежным, заботливым и слегка заискивающим тоном женщины, имеющей дело хоть и с влюбленным, но очень экономным мужем.

– И как у нас будет хорошо, Вики!.. Так хорошо, хорошо!.. Так мило, мило!.. Разумеется, просто, но со вкусом… Я буду заботиться, чтобы тебе, голубчику, было покойно, уютно, светло. Вернешься со службы, и дом будет действительно отдыхом. Кормить буду я тебя куда вкуснее. Конечно, кабинет тебе нужен побольше, не такая каморка, как здесь. Отоманку, два кресла, библиотечный шкаф… Одним словом, кабинет… Обновим спальню… Мне кажется, пушистый ковер, новые кровати с волосяными матрацами, а то эти такие жесткие. Сделаем настоящее гнездышко… Не правда ли, милый?.. Мой «уголок» отделим японскими ширмами, а наша кретоновая перегородка – только пыль и негигиенично… И душно нам спать… И новую мебель в гостиную… Старую продадим… Не правда ли, Вики?.. Ведь необходимо?.. Завтра же скажу дворнику, что здесь не остаемся… Через месяц контракт. И начну искать квартиру… И ты решишь, если понравится…

– Да, Лина, надо побольше квартиру. И вообще устроиться… Ты сумеешь все сделать недорого.

– Еще бы. Не бойся, не разорю тебя, голубчика!

Оживленная и счастливая, молодая женщина вошла в подробности о том, как они устроятся и будут «мило» жить… С такими деньгами, какие они будут получать, можно прелестно устроиться. И за границу поедут.

– Ты повезешь, милый? – вкрадчиво-нежно спросила Лина, прижимаясь к мужу, и, заглядывая в его глаза, ласкала своими просительными глазами.

Варенцов сказал, что повезет Лину, если дадут отпуск, и одобрил все ее планы.

– И будем каждый год немного откладывать, Лина! – прибавил он.

– Само собой разумеется, со второго года, как покроем заем. Ведь мы не будем делать приемов, Вики… К чему?

– Конечно… Зачем приемы?

– Разве только скромные журфиксы, без ужина, без вина. Чай и бутерброды. Правда? Пусть будет один вечер для знакомых.

Варенцов не отвечал.

Его идиллическое настроение подернулось легкой дымкой.

И с необычной порывистостью вдруг сказал:

– Линочка! Одна ты друг… Одна… И понимаешь меня и сочувствуешь…

Варенцов благодарными и умиленными глазами смотрел на жену.

– Милый!..

Лина обняла мужа и сказала:

– Если не хочешь журфиксов… Бог с ними!

– Отчего же… А если некоторые знакомые – друзей у меня нет – станут за глаза бранить. Пусть бранят… Это меня не огорчит.

– Еще бы огорчаться! Плюнуть, и все!

– Не объясняться же!

– И молодец, Вики…

Лина внезапно загорелась при мысли, что знакомые будут бранить мужа и ее. Наверно, ее. И теперь говорят, что Вики под ее влиянием.

И, негодующая, не без презрения воскликнула:

– Это кто же осмелится тебя бранить, кто?

– Многие, Лина! И не стоит волноваться…

– Не твои ли сослуживцы: Никольский, Обрашевич и Иванов? Если и будут шипеть, то из зависти… Им не предложили. Или толстяк Николаев? Хорош!? Нахватывает из двух правлений пятнадцать тысяч и говорит, что независимый и принципиальный враг казенной службы. Уж не Наумов ли? Еще бы. Этот наверно будет тебя ругать. Нигде не умеет работать. Лентяй. Нигде не уживается и воображает, что страдает из-за независимых взглядов. Пусть и не является… Знает, что ты не возьмешь его к себе. А то с восторгом пошел бы… Или дура Недлинная, которая воображает, что она талант оттого, что печатают ее глупые повести из-за того, что лебезит перед редакторами. Или кузиночка Вава? Дурища! А тоже: непонятая натура, считает, что обворожительна… Еще бы, как таким нашим знакомым не бранить человека, который умнее их и думает и живет не по шаблону. Разве они понимают тебя? Поверь, Вики, они все будут к нам ездить… И пусть! Пусть злятся, что мы любим друг друга и хорошо живем.

Варенцов знал, что Лина «увлекается», когда говорит про знакомых. Теперь ему было очень приятно слушать злословие Лины. Ему казалось, что действительно многие знакомые его не понимают…

С презрительным злорадством верной и любящей жены, свято исполняющей долг, Лина стала сплетничать про знакомых дам и приятельниц, обманывающих мужей и имеющих любовников.

Она с таким страстным увлечением рассказывала подробности чужих любовных отношений, словно бы сама присутствовала при интимных свиданиях любовников и словно бы сама смаковала этими подробностями, созданными ее пылкой фантазией.

«Вот какие жены, и какая я!» – говорило, казалось, все это злословие.

Вики только возмущался, что кузиночки Вава и Лина и все эти знакомые дамы такие бесстыдные и бессовестные и мужья такие слепые или подлые, безмолвно признавшие «menage a trois» .

И Варенцов, казалось, еще более ценил свой «menage» и думал:

«Какая Лина чудная, и какой он безукоризненный, любящий муж».

– Да… Мы счастливы, Лина! – почти что умиленно произнес он.

И скоро они пошли в столовую пить чай.