Однажды, когда Богдан сидел в канцелярии и разбирал по обыкновению с Выговским письма и бумаги, в дверь раздался сильный стук и вслед за ним в комнату поспешно вошли Золотаренко и Кречовский. Гетман бегло взглянул на лица вошедших и сразу почувствовал, что полковники принесли с собой какую-то важную новость.
— Что случилось, друзья? — обратился он к ним слегка встревоженным голосом.
— Худые вести, гетмане, — ответил Золотаренко. — Есть слух, что убили наших послов в Варшаве.
— Не может быть! Кто говорит это? — вскрикнул в ужасе Богдан, поднимаясь с места.
— Вот только что прибыли к войску два парубка, с Волыни едут. Говорят, что сам Тыша говорил им об этом.
— Да тут еще диакон один приехал, — прибавил Кречовский, — то же самое рассказывал. Слыхал, как сами паны о том толковали: «Двух, — говорит, — посадили на кол, двух четвертовали, а двух изжарили живьем».
— Не может быть! Не может быть! — повторил настойчиво Богдан.
— Кругом все говорят, — продолжал Золотаренко. — Весь город облетела эта чутка; всё козачество взволновалось.
— Не может этого быть! Не может быть, говорю вам! — ударил по ручке кресла Богдан.
— А почему нет? — вскрикнул Золотаренко. — Ведь посадил же на кол твоих послов Ярема? Осмелился? А Ярема — не весь сейм?
— Ярема — бунтарь, мучитель; он действует на свой страх; что ему до мира и спокойствия в отчизне? А сейм водворяет закон и порядок и не захочет понапрасну вызывать новую войну!
— «Водворяет закон и порядок»! — повторил с едкою насмешкою слова гетмана Золотаренко. — А не сейм ли приказал изжарить Наливайка и четвертовать Павлюка?
— Меня бы предупредили: у меня есть там верные друзья, — произнес уже спокойнее гетман, опускаясь на стул. — Нельзя так доверять слухам, полковники! Надо послать разузнать наверняка.
— Нет, гетмане, не доверяй ляхам! — заговорил, нахмуривая брови, Золотаренко. — Твои верные друзья окажутся предателями... Нельзя верить ни одному слову ляхов: они нарочно притворяются, лгут для того, чтобы лучше обмануть и запутать нас. Если бы все было благополучно, разве уже не вернулись бы до этой поры послы? А если бы они не могли приехать, то хоть известие прислали бы нам. Ляхи нарочито не будут допускать к нам никаких известий, для того, чтобы застать нас врасплох. А мы, вместо того чтобы броситься на них и разрушить одним взмахом все их намерения, будем разузнавать, правда ли, что на завтра солнце взойдет?
— Ты горячишься, друже, а потому и не принимаешь всего в расчет, — произнес уже совершенно спокойно Богдан. — Но нельзя же нам двинуть из-за одного слуха все войско, когда еще и от хана не вернулись послы.
— Я думаю, даже вернее то, что ляхи сами распустили этот слух, — заговорил в это время тихим голосом Выговский, который до того не принимал участия в разговоре, а только внимательно наблюдал за лицами говоривших, — какая им выгода добывать нас здесь, дома, в укрепленных местах? Пока они пробились бы через наш край, мы узнали бы об их движении сто раз.
— Так, так, — подхватил оживленно Богдан, — и то очень возможно, они давно хотят нас разъединить с союзниками, — недаром же хлопочут и в Царьграде, и в Москве.
— Все это так, гетмане, — возразил спокойно Кречовский, — но ты забываешь одно: как медленно собираются на войну ляхи. Мы могли бы воспользоваться временем и, не дожидаясь татар, поразить их своей стремительностью.
— Ну, а если послы наши живы и здоровы? — повернулся к нему Богдан.
— Та что ж, лишний кий ляхам не беда, — нахмурился Золотаренко.
— Нет, нет, друзья мои, — покачал Богдан отрицательно головой. — Тогда мы окажемся не бордами за волю и веру, а простыми бунтовщиками, гайдамаками, которые пользуются бескоролевьем и смутным временем для того, чтоб устраивать в государстве бунты и грабежи.
— Тем более, — подсказал услужливо Выговский, — что мы еще не получили и ответа с сейма; быть может, он удовлетворит нас без всякой войны.
Золотаренко бросил в сторону Выговского недружелюбный взгляд.
— Всем нам известно, что сейм никогда не согласится на наши пункты, так к чему же ждать его решенья, разве для того, чтобы угодить панам?
— Нет, друже мой, — остановил его жестом Богдан, — не для этого, а для того, чтобы оправдаться перед всеми и показать, что только крайность заставляет нас подымать оружие.
— Даже если б из-за этого нас побрали просто голыми руками ляхи? — усмехнулся саркастически Золотаренко.
— Этого никогда не будет. Не тревожься, брате: все будет сделано, мы разведаем, где только можно, правда ли то, что говорят о наших послах. И если в этом слухе есть хоть капля правды, мы выступим сейчас же в поход. Во всяком деле надо сперва посоветоваться с мудростью и осторожностью.
— Эх, гетмане... — вздохнул Золотаренко. — Когда б бросились мы просто на ляхов, — больше б толку было!
С этими словами Золотаренко круто повернулся и вышел из комнаты, за ним вышел и Кречовский.
Богдан молча посмотрел им вслед, и глубокий вздох вырвался из его груди.
— И все только одно: броситься на ляхов, разбить, расплюндровать, — произнес он задумчиво, — а что дальше будет, что надо создать в будущем, они себе и в ум не кладут! Думают, что все это так просто: и Варшаву взять, и сейм разгромить, и всех хлопов разогнать по всему свету, всем и волю, и одинаковые права дать, и поделить поровну всю землю! Ох-ох-ох! А ведь это еще лучшие из козаков, У Золотаренка золотое сердце.
— И крепкая рука, — прибавил Выговский, — да только... — произнес он, опуская скромно глаза, — к простоте все он тянет, рад бы всю Польшу нарядить в сырыцю, вот оттого у него и такая ненависть к панам... А пан пану рознь.
— Так, так, друже, — заговорил Богдан, — среди панов есть у нас верные и преданные друзья... да и без освиты нет правды... Одначе все же... откуда этот слух? Нет дыму без огня.
— Ясновельможный гетмане, из наших козаков есть многие, которые только ждут войны и уж давно скучают от безделья; быть может, слух этот пущен ими самими, чтобы поскорее подвинуть тебя.
— Да, да... — схватился Богдан за новую мысль, навеянную ему Выговским, — и это может быть. Одначе ты, Иване, пошли немедленно узнать, разведать.
— В минуту, ясновельможный гетмане! — поклонился Выговский и вышел из комнаты.
— А что, если это правда? — произнес медленно Богдан и устремил глаза в окно. «Порта против нас настроена, Москва холодна, хан уклоняется, а может, и заключил союз с Польшей... Кругом враги, и я — сам на сам с Речью Посполитой?.. Бр-р! — передернул он плечами. — Холодно или сыро тут? Положим — наша отвага, стремительность, их — трусость и бессилие. Чем судьба не шутит? Счастье за нас! Все прочат мне высокую долю, советуют действовать смелее... и эти гадалки, и та колдунья... — В голове гетмана пронеслось какое-то отдаленное туманное воспоминанье: лес, полночь... бессвязные слова старухи. — Но нет, нет! — тряхнул он головой. — Они только туманят нас; все это ложь, обман... Ивашко прав. О, он всегда угадывает правду: тех смутьянов, что от безделья скучают, много! Им недорого поднять все войско. Уж если бы было так, то Радзиевский или Верещака сообщили бы мне. Да и Морозенко... Ведь он там, на Волыни; прислал бы, известил... Однако давно от него нет известий. Нашел ли он Чаплинских? Да разве можно не найти? С ним две тысячи отборного войска. С такими козаками можно весь край перевернуть, все выжечь догола!»
Гетман встал с места и заходил в волнении по комнате. Мысли его понеслись бурно.
— До сей поры! Два месяца — и не может отыскать ничего! О, если б я был там, — сжал он до боли руки, — оба давно бы здесь, у моих ног, были! Натешился б! Помстился б!
Ногами затоптал бы! — вскрикнул он вслух и остановился посреди комнаты.
Лицо его было красно; грудь высоко и тяжело подымалась. Так прошло несколько мгновений.
— Нет, нет, — произнес он наконец, овладевая своим волнением, — из-за одного пустого слуха нельзя сзывать назад все загоны и выступать в поход. Теперь надо держаться остро! Каждый наш неосторожный шаг будет мешать сближению с королем.
Так прошло еще несколько дней. Слухи о гибели послов пока не подтверждались, но в войсках началось сильное брожение и недовольство. Старшина осуждала гетмана за медлительность и доверие к ляхам, козаки осуждали старшину, а всем вообще было обидно даром стоять в то время, когда загоны пользовались во всем крае широким правом добычничества. Все были возбуждены, настроены ко всяким ужасам и ожидали с минуты на минуту какой-то страшной грозы. Сам гетман изнемогал от неизвестности и мучительного ожидания. Среди такого грозного затишья прибыл наконец гонец от Дженджелея.
Дженджелей извещал гетмана, что до сих пор положение их дел в Порте было очень плохо, так как Польше удалось склонить на свою сторону великого визиря, но на днях султан был умерщвлен янычарами, правлением овладел теперь новый визирь, и есть надежда склонить его на свою сторону, тем более, что с ним ищет сношения и сам хан.
Известие это подняло снова все силы Богдана, тем более, что на другой день после прибытия посла от Дженджелея привез гонец из Крыма письмо от Тимка.
В письме своем Тимко извещал батька, что в Порте, по— видимому, случилось что-то особенное. Что именно, он не мог сказать наверное, но предполагал нечто благоприятное для козаков, так как хан стал снова ласковее к нему и суровее к пленным ляхам. Далее сообщал он в письме, что на мурз дары и письма Богдана оказали хорошее влияние: все к нему, к Тимку, ласковы и внимательны, расспрашивают о состоянии польских сил и о том, на какую добычу можно рассчитывать. Вообще же все кругом о чем-то шушукаются и ожидают чего-то особенного.
— Ну, слава господу милосердному, — вздохнул всей грудью Богдан, когда Выговский окончил чтение письма, — наконец-то, пане Иване, есть у нас грунт под ногами, а то так ведь качало, словно чайку в бурю.
Письмо Тимка совершенно окрылило Богдана; отважные, смелые мысли снова охватили его. Теперь, опираясь на согласие Порты, можно было заключить важные условия с королем, а может, и соединиться с самой Портой, а может... чем черт не шутит!
Но гетман останавливал себя сам на разыгравшихся мечтах.
Одно только смущало и угнетало его — это то, что от Морозенка не было до сих пор никаких вестей.
Впрочем, и это недоразумение вскоре разрешилось.
Дня через три после получения письма от Тимка к гетману в дверь постучался джура.
— Что там такое? — спросил сурово Богдан, не отрываясь от бумаги, которую ему подал Выговский.
— Ясновельможный гетмане, — послышался голос. — Гонец от Морозенка, хочет немедленно...
— От Морозенка! — вскрикнул Богдан, рванувшись вперед, и запнулся от волнения на полуслове. Все лицо его вспыхнуло, бумага вывалилась из рук.
— Веди сюда! Скорее! — произнес он глухо и отрывисто.
Через несколько минут в комнату вошел молодой посланец Морозенка.
— Оставь нас... потом... — обратился гетман к Выговскому, с усилием отрывая слова, и, не окончивши речи, махнул рукой.
Выговский поклонился и выскользнул из комнаты.
— Ну, что же, что? Говори! — произнес Богдан порывисто, поворачиваясь к посланцу, который стоял у дверей.
— Ясновельможный гетмане, атаман наш Морозенко со всеми славными козаками кланяется тебе до земли челом и извещает, что взяты нами у ляхов и заняты нашими залогами Искорость, Олыка, Клевань, Заславль.
Гонец начал перечислять подробно все занятые козаками города и количество захваченных пушек, оружия и денег.
Богдан слушал его стоя, опершись о спинку кресла.
«Марылька ж, Марылька что?» — кричало у него все в сердце, но, не желая выдавать своего чувства, он стоял молча, потупивши глаза в землю и сцепивши пальцы рук.
Между тем гонец все распространялся о козацких победах.
— Ну, дальше ж, что разузнал Морозенко? — перебил его наконец резко гетман.
— А то, что ляхи уже собирают войска, под Глиняками и сбор назначен. — Не может быть! — вскрикнул гетман, подаваясь вперед.
— Верно. Мы сами поймали несколько жолнеров, которые отбились от своего отряда, они нам все и рассказали под огоньком.
— Предатели! — прохрипел Богдан, сцепивши зубы, — И много уж собрано?
— Нет, еще только начались сборы.
— Ну, хорошо ж! Посмотрим! — произнес зловещим тоном гетман и затем прибавил с горячностью: — Ну, а больше ж? Больше ничего не велел тебе передать мне Морозенко?
— Приказал доложить еще о том ясновельможному гетману, что пол-Волыни уже перерыл он, а Чаплинского с женой не нашел нигде.
Гетман пошатнулся, затем опустился на кресло и произнес хриплым голосом:
— Иди!
Испуганный переменой, происшедшей при последних словах в гетмане, гонец поспешил удалиться.
Какой-то дикий, неопределенный крик вырвался из груди гетмана. Богдан сцепил до боли голову руками и отбросился назад.
— Не нашел, не нашел, не нашел! — вскрикнул он яростно вслух и ударил со всей силы кулаком по столу. Все на столе задрожало, чернила расплескались, бумаги полетели на пол. Гетман порывисто сорвался с места и оттолкнул от себя кресло ногой.
— Проклятье! Тысячи проклятий! — хрипел он, задыхаясь от бешенства. — Да я бы весь край перерыл, камня на камне не оставил. А он не нашел! Не нашел, когда они там! А! — простонал он, взъерошивая в бешенстве свою чуприну. — Таких вещей нельзя поручать другим!
Гетман зашагал порывисто по комнате.
— Всюду ложь, всюду обман! — срывались у него отрывистые бешеные восклицания. — И этот Радзиевский! Отпустить татар! Ха-ха-ха! — разразился Богдан диким хохотом и сверкнул злобно глазами, поднявши сжатую руку, словно обращался к кому-то с угрозой. — Нет, довольно! Верить вам больше не буду! Дурите кого хотите, Богдана не проведете, нет!.. На Волыни войска собираете? Постойте ж, я сам явлюсь на Волынь со всеми полками! Довольно! Наскучило уже в прятки играть. Завтра! Сегодня же, — вскрикнул он бешено, — выступаем в поход.
И вдруг он остановился посреди комнаты.
Уже давно со двора доносился какой-то глухой нарастающий шум, но, охваченный своим бессильным бешенством, Богдан не замечал его. Теперь же он достиг таких грозных размеров, что обратил на себя и внимание гетмана. Из общего гама и рева вырывались какие-то злобные крики, вопли, проклятия, но о чем гласили они, трудно было разобрать.
«Что это? Что случилось?» — провел рукой по лбу Богдан, стараясь прийти в себя.
Но в это время у дверей раздался тревожный, торопливый стук и, не дожидая ответа гетмана, в комнату стремительно вошел Золотаренко, а за ним Выговский и Кречовский.
Все были встревожены и растеряны.
— Беда, Богдане! — произнес отрывисто Золотаренко. — Все войско взбунтовалось; Кривонос прислал гонца: послов наших убили в Варшаве.
— Осмелились, ироды! — рванулся бешено к вошедшим гетман. — Где же гонец? Где?
— Там, во дворе.
— Идем!
Гетман быстро вышел из комнаты, а за ним последовали и все остальные.
По дороге Богдану встретилась бледная, взволнованная Ганна и испуганные дети, но Богдан не обратил на них внимания.