Тоня Магарова оказалась хорошим организатором: на встречу с капитаном явились почти все ребята-старшеклассники, а за ними пришло и несколько девочек. Оленич хотел было девчонок отправить, но с внутренней улыбкой подумал: они же будущие невесты и жены, вон как заинтересованно озираются, с какой гордостью поглядывают на мальчишек! Это им придется провожать своих суженых на службу, писать письма, грустить и ждать, а потом — встречать. Андрей невольно стал смотреть на них уже не как на детей-школьников, а как на новых людей. И кто знает, какие судьбы у них будут?

— Признаюсь, я даже не ожидал, что вы такой дружный народ. Мне это приятно. Хотелось, чтобы вы помнили: самое великое, что дано человеку, — это способность, умение дружить. Где нет дружбы — там ссоры, там ненависть, там война. Ну а теперь говорите, что бы вы хотели услышать от меня?

Тоня подняла руку:

— Андрей Петрович, вам приходилось раньше бывать в наших краях?

— Да. Осенью сорок третьего я здесь участвовал в боях, был ранен. Было очень трудное время.

— Расскажите хоть немного о войне, — попросил паренек, крепкий, кудрявый, похожий на цыгана, самый любопытный из ребят, — Дима Швед.

— Давайте договоримся: вы сразу мне скажите, кого что интересует, а я построю так беседу, чтобы исполнить ваши желания.

Но все в один голос попросили: о войне, хоть об одном сражении на таврической земле. И он вспомнил о маршевой стрелковой роте, о переходе от Мелитополя до Каховки, о неожиданном бое с отрядом гитлеровских карателей, зверствовавших по хуторам и селам в степях Украины.

— Стрелковая рота была сформирована в Мелитополе. Личный состав был из числа фронтовиков, которые были на лечении, из новобранцев и нескольких мобилизованных старшего возраста. Разношерстный состав, разный уровень знаний, но три дня подготовки к маршу на фронт не прошли даром. Я посчитал полезным, чтобы во взводах и отделениях объединялись либо знакомые, земляки, либо подружившиеся за эти дни. А что самое главное для воинской части? Монолитность состава, где жили бы и служили по законам фронтового братства.

Рота шла быстро, без дорожных происшествий. Мне как командиру, было приятно, что подобрались смелые офицеры. Вы, ребята, должны знать: грамотный, отважный и находчивый офицер — это успех в боевой и политической подготовке в мирное время, это минимум потерь во время военных действий.

Шли мы вторые сутки по таврической степи. Тут стал я замечать, что мой политрук Басматный очень уж внимательно присматривается к каждому полю, к каждой лесополосе. Однажды он с грустью сказал: «Какая серая степь, как солдатская шинель. А сколько я здесь хлебушка сеял и собирал!»

Под вечер мы сделали привал в одной лесополосе перед недавно вспаханным полем. Басматный определил: «Свежая пахота. Кто же ее вспахал? Сын мой еще мал, дед слишком стар… Неужели женщины?» «Выходит, твое село близко?» — спросил я его. Он ответил: «В пяти километрах отсюда. А это мое поле. Знаешь, какая пшеница здесь была? До двести пудов сыпала!» «Успеешь до рассвета сходить в свое село, семью повидать?» — спросил я Басматного. Но политрук сказал, что не может оставить роту даже на час: мы в походе и можем в любую минуту сняться и двинуться дальше. Он почти угадал.

Мы выставили дозоры. Ночь выдалась холодная, морозная. Уже к полуночи землю так подморозило, что она покрылась инеем. А опавшая листва в лесополосе стала скользкой, словно навощенной. Посланная разведгруппа возвратилась с тревожной вестью. Возбужденный Витушенко докладывал: «На том краю вспаханного поля в лесополосе группа солдат противника. Слышен немецкий говор, видны огоньки сигарет».

Тогда я приказал приготовить роту к бою: мы не можем пройти дальше и оставить у себя в тылу хоть одного вражеского солдата. Но только-только разгорелась заря и все поле стало видно, неожиданно вдалеке, на подготовленной к севу ниве, появились людские фигуры. Что за люди? Еще одна группа? Наши или враги? Но светлело быстро, и мы заметили, что на поле вошли женщины с мешками через плечо: сеяльщицы. Они пришли из села, чтобы засеять поле, не подозревая, что по краям засели враждующие воинские подразделения и в случае боя женщины окажутся между двух огней… «Они сеют! — сказал я Басматному. — Надо скорее начинать бой». «Да, — согласился замполит. — Нам нужно быстро пересечь поле и разгромить немецкую группу, иначе женщины погибнут».

И тогда я отдал приказ наступать быстрыми, короткими перебежками и не дать противнику подготовиться к бою.

Только мы выскочили из-за деревьев и кустарника и побежали по мерзлому полю, как из противоположной полосы послышалось хлопанье минометов. Минометы были малого калибра, до нас мины могли и не долететь, но вот до женщин достали. И диво было дивное: женщины шли в полный рост и засевали землю зерном. Они думали о завтрашнем хлебе! Это словно подбросило наших бойцов. Все открыли дружный огонь по лесополосе, наугад. Мы бежали без передышки, спешили выбить гитлеровцев, не дать им возможности стрелять по женщинам. Я видел справа от себя бегущего младшего лейтенанта Витушенко — тоненький, мальчишеского вида, в длинной шинели, он бежал и призывал солдат: «Быстрее, братцы!» Я видел слева политрука Басматного с пистолетом в руке. Из лесополосы стреляли в нас из стрелкового оружия и крупнокалиберного пулемета. Вдруг Басматный споткнулся, но пробежал еще несколько шагов и упал на землю, которую много лет пахал, засевал и убирал. Я крикнул своему ординарцу, чтобы помог политруку, а сам побежал дальше. Но через несколько минут в лесополосе огонь прекратился. Я подумал, что фашисты готовятся встретить нас рукопашным боем, но из-за кустов поднялась винтовка, на штыке которой белел флажок: они сдавались. Подал команду бойцам прекратить огонь, и мы приблизились к лесополосе. Навстречу нам вышел немецкий унтер. Я приказал вражескому отряду сложить оружие.

Их было тридцать восемь. Молча и торопливо они выстроились в шеренгу, готовые принять все наши условия. Но в стороне стояла кучка солдат, человек десять — двенадцать, все со скрученными руками. Я удивился и спросил унтера, что это означает. Тот охотно, с какой-то поспешностью стал объяснять: «Немецкий зольдат никс стреляйт! Никс стреляйт! — И он обвел рукой шеренгу своих людей. — Стреляйт русиш, стреляйт каратель Шварц. Шварц драпайт на мотоцикл. Туда бежаль!» — И он показал на другую сторону лесополосы, куда удрал главный — Шварц.

Тогда к нам подошли женщииы-сеялыцицы. Бойцы расступились, и они увидели лежащего на плащ-палатке политрука Басматного. Узнали его: «Да это же наш Тиша!», «Ой, бабоньки! Тимофей Басматный! А Катерина-то его ждет как!..»

Они сказали, что похоронят его в селе. Взяли за края палатки, подняли и понесли.

Запомните, ребята: карателями командовал фашистский майор Хензель, а главным палачом у него был некто Шварц. Он появился в здешних местах в ноябре сорок второго и свирепствовал целый год, до ноября сорок третьего. Запомните имя кровавого палача: Шварц. Он был и в вашем селе. Это он расстрелял жену и дочь дядьки Федоса Чибиса. Постарайтесь узнать, может, кто из старших видел и запомнил его? Какой он из себя? А потом я вам расскажу его историю.

— Какая судьба того младшего лейтенанта? — спросил Роман.

— Он воевал до Дня Победы, был отчаянно храбрым офицером, дослужился до полковника. Награжден орденами. Я встречал одного майора из полка, которым командовал Витушенко. Сам Витушенко участвовал в Параде Победы в Москве.

— Как вас ранили, Андрей Петрович? — спросила Тоня.

— Был я трижды ранен, четырежды контужен. Но об этом поговорим в другой раз. Сейчас я хотел бы обратиться к ребятам, которые готовятся служить в армии. Вот смотрю я на вас и думаю: а ведь каждый мог бы стать прекрасным офицером, командиром! Конечно, работа нелегкая, но зато, скажу я вам, это самое что ни на есть мужское дело! Представляете, вы изъявляете желание продолжать учебу в военном училище. Кем хотите стать? Летчиком или танкистом? Ракетчиком или десантником? Офицером флота? Медиком? Защитником мирного неба? Политработником? Есть разные училища, по множеству специальностей, таких, которые и в гражданской жизни всегда в высокой цене. Но училище еще закаляет физически, дает самые современные знания, прививает дисциплину, воспитывает умение дорожить честью, отстаивать свое достоинство, быть мужественным, стойким, сильным.

Оленич видел перед собой взволнованные лица, горящие глаза, даже девчонки завистливо поглядывали на мальчиков. Он про себя отметил дружков Романа и Тони — Диму, Леонида, Геннадия и Мирона. И все же где-то в глубине души он почувствовал, что Леонид и Дима могут пойти в училища. Они наиболее эмоциональные, но и наиболее зрелые ребята.

Они были его надеждой.