Только-только заалел восток, когда Сергей поездом прибыл в Ростов-на-Дону. В переполненном общем вагоне свободных мест не оказалось. Не занятой была лишь верхняя боковая полка, на которой чемодан, и тот еле укладывается из-за проложенной здесь трубы. Две ночи промаялся он на этой «плацкарте», прицепляя себя к трубе поясным ремнем. Рука спадала, стоило хотя бы немного заснуть на спине. Более или менее удобно было лежать на правом боку, обняв злополучную трубу, но ощущение пустоты за спиной не позволяло расслабиться.

Город встретил прибывшего темными окнами вокзала, замусоренным перроном, множеством снующих туда-сюда военных. В комендатуре сказали, что через пару часов подойдет автомашина за всеми прибывшими на учебу в школу НКВД.

— А пока, старшина, — сказал дежурный, — погуляй по городу, сходи к Дону, почувствуй нашу атмосферу.

Дон-батюшка! Река открылась перед Сергеем всей своей широтой и голубой гладью вод. Величие! Аж дух захолонуло. Дед, прадед да и отец — донские казаки, но Дона никто из них не видел. Бузулук, Хопер, реки в дальних краях — там побывали донские казаки, а родные берега им не знакомы.

«Дед порадуется, будет что ему рассказать. Эх, Зину бы сюда, посмотрела бы на эту красоту!»

Сергей долго любовался могучей рекой, затаив дыхание. «Всякое она видела на своем веку. Какие люди здесь бывали! — Петр Великий, Пугачев, Разин. А река, как и прежде, спокойно несет свой воды». Он подошел к берегу, опустился на корточки и «бычком» напился, потом снял гимнастерку, умылся. Благодать! Зеленоватые широкие волны мягко накатывали на прибрежные камешки, подходили к самым ногам и не спеша отбегали назад.

Ростовская школа НКВД до войны готовила младший комсостав для войск по охране железнодорожных сооружений. По приказу НКВД СССР в конце июля 1941 года учебное заведение объявило первый набор на курсы младших лейтенантов с трехмесячным сроком обучения.

Казарма! Сколько радостного в этом слове после фронтовой жизни!

В учебный процесс курсанты включились уже на следующий день. Не все шло гладко на первых порах. Прибывшие на учебу в своем большинстве — фронтовики. А тут ежедневно по четыре-пять раз выполнение упражнений по стрельбе из винтовки и нагана. На одном из перерывов в кругу курсантов Сергей высказался, что не стрелков же из них готовят, а командиров. На фронте настрелялись, да и еще придется. Вечером с ним уже беседовал политрук школы. С тонкими поджатыми губами, прищуренным взглядом бесцветных глаз, въедливым голосом, он не скрывал своего раздражения.

— Старшина Бодров, чем вы недовольны?

— Напротив, я рад, что попал на учебу.

— Тогда в чем дело? — повысил голос политрук.

— Большинство курсантов на фронте натренировалось в стрельбе. Я командовал взводом. Когда впервые получил топографическую карту, растерялся. Картинка, да и только. До сих пор не совсем понимаю многое. Не знаю толком, как оценить обстановку, принять решение, отдать боевой приказ. Нам нужна командирская подготовка, а не красноармейская.

— Рассуждаешь толково. Казак, что ли?

— Дед казак.

— Ладно. Что появится в голове дельного, говори. — Суровый взгляд политработника заметно смягчился. — Но в курилке не обязательно разглагольствовать о порядках в школе, учебной программе, которая утверждена в НКВД СССР.

Разговор ли с политруком дал результаты, или так было предусмотрено учебным планом, но вскоре весь процесс обучения курсантов начал выстраиваться по системе командирской подготовки: военная топография, работа командира по организации общевойскового боя, боевой службы различными нарядами при выполнении задач оперативно-боевого характера. Чтобы глубже усваивать теорию, на стенах казармы и даже на потолке были приклеены для наглядности плакаты. Ложишься спать — читай на потолке форму боевого приказа: сведения о противнике и местности; задачи подчиненным и поддерживающим силам; время готовности; порядок открытия огня; способы связи и сигналы взаимодействия; место командира и заместителя в боевом порядке. Проснулся — приказ снова перед глазами.

Преподаватель по тактике разъяснял: в сложной боевой обстановке все может вылететь из головы. Страх нередко сковывает тело и душу, не до рассуждений. Нужно запомнить форму боевого приказа так, чтобы никакие ужасы не смогли вышибить ее из сознания. А если подчиненные видят, что командир владеет собою, четко ставит задачи, не растерялся, то и у них появится уверенность в успехе.

Оказалось, усвоение азов военной топографии не такое уж сложное дело. И по азимутам можно уверенно выходить в нужную точку даже ночью, а если продумать систему огня с учетом местности и руководить им, результаты боя значительно улучшатся. Можно и атаку организовать по-умному, а значит, избежать или уменьшить потери среди бойцов.

Вопрос о потерях в бою нередко поднимался начальником ростовских курсов. Выступая перед курсантами, он неизменно подчеркивал, что любое решение командира должно исходить из принципа: добиться успеха без потерь.

Начальник был уверен, что в любой обстановке можно и нужно избегать гибели подчиненных.

Самое трудное в бою, говорил он, это принять нужное решение. Оно должно непременно отвечать сложившейся обстановке и обеспечить выполнение задачи без людских потерь. Этого трудно добиться в бою. Но на то и существует командир, чтобы продумать, как это сделать. Положим, сидит в дзоте вражеский пулеметчик. Можно взводом в лобовую атаковать его. Для этого неграмотному командиру всего-навсего надо подать команду: «В атаку, вперед!»

Рванутся подчиненные, большинство пополнит ряды «боевых потерь», оставшиеся единицы бойцов ворвутся в дзот, схватят пулеметчика, приволокут к командиру. Есть успех? На первый взгляд — да. Но за такой «успех» надо расстреливать, а не награждать. Другой командир в подобной обстановке проанализирует все обстоятельства, определит такой способ действий с учетом конкретной ситуации, который приведет к достижению конечной цели — и потерь не будет.

Если командир планирует операцию и предусматривает при этом «минимальные потери», — это плохой командир. Себя он в «минимальные», безусловно, не включает. Если в основе решения лежит принцип: успех любой ценой, такого командира надо отдавать под суд военного трибунала как пособника врага.

Курсанты с интересом восприняли опыт ведения меткой прицельной стрельбы по противнику на дальних подступах. Об этом Бодров рассказал на одном из семинаров. Все согласились: если в каждом отделении подготовить хотя бы по паре снайперов, это существенно повысит огневые возможности подразделения.

Своеобразно для курсантов началось знакомство со специальной тактикой войск НКВД по охране железнодорожных сооружений и особо важных предприятий промышленности. Вместо курса лекций им выдали для самостоятельного изучения и анализа обобщенный материал о деятельности частей с начала войны.

Только что утром выехали на полевые занятия, тут же город подвергся массированной бомбардировке. Курсанты располагались в балке и лишь слышали недалекий сплошной грохот разрывов, который то приближался, то становился более приглушенным. Личный состав школы неоднократно принимал участие в ликвидации последствий бомбежек, оказывал помощь пострадавшим, тушил многочисленные пожары, извлекал из-под обломков зданий людей, подбирал убитых, задерживал мародеров. Никто в таких случаях каких-либо задач не ставил. Курсанты под руководством своих командиров осматривали один объект за другим, действовали в зависимости от обстановки. Вот и теперь они уже знали: после бомбежки вновь необходимо оказывать людям помощь.

Старшину Бодрова только что назначили командиром отделения курсантов взамен отчисленного за неуспеваемость старшего сержанта Загоруйко. Работал тот до войны на мясокомбинате в охране, был членом партии, хорошим хозяйственником, а с учебой не справился.

Курсанты уже готовились покинуть балку, когда взводный наблюдатель испуганно сообщил, что в направлении их расположения на небольшой высоте идет пара «юнкерсов». Кто-то крикнул: «Воздух!» Все бросились врассыпную. Но старшина Бодров остановил своих подчиненных.

— Отделение, стой! К бою! — раздался его голос в нарастающем гуле авиационных моторов. В считанные секунды подразделение ощетинилось стволами карабинов, изготовилось для ведения огня. Когда над балкой появились двухмоторные самолеты со свастикой, командир отделения дал команду: «Огонь!» Десять выстрелов прозвучали почти одновременно, потом еще и еще раз. Разрозненную стрельбу начали вести и курсанты других отделений. И тут один бомбардировщик вдруг задымил, стал терять высоту, в полукилометре за балкой рухнул на скошенное хлебное поле и сразу же полыхнул столбом пламени. Из охваченной огнем машины выпрыгнули двое и заметались по открытому полю, а когда увидели приближающуюся цепь красноармейцев, подняли руки и пошли навстречу.

В своем большинстве курсанты отделения впервые видели противника. Они окружили летчиков и смотрели на них как на людей из другого мира. Бледные, испуганные, г подрагивающими опущенными руками, они вызывали чувство жалости. Красноармейцы опустили карабины, не было злобы и неприязни в их взглядах, лишь одно любопытство. Вроде бы уж и не враг перед ними, который только что бомбил, убивал, разрушал. Расея! Но когда один из летчиков, глядя исподлобья, потянулся рукой к кобуре пистолета, ему тут же в грудь уперлось несколько штыков. Пленный достал никелированный вальтер и передал его в руки Сергею.

Вместе со взводом пленные проследовали на окраину города. Еще чувствовалась утренняя прохлада, только что осела пыль от взрывов бомб. Кругом тишина и въедливый запах гари. С трудом узнавалась местность. Ведь именно здесь всего несколько дней назад учебный взвод осваивал движение ночью по азимутам. Вот то место, где стоял дом. Теперь его нет, все сгорело. Сергей до мельчайших подробностей вспомнил, как они с напарником выверяли азимуты, проходя мимо. В доме царило тогда веселье.

Как им сказали, хозяин приехал на пару дней на побывку. Пели казачьи песни, красиво пели:

Удаляясь тогда от дома, Сергей все еще слышал затихающие звуки, задорные слова:

Война. Уже ничего от этого дома нет. Уехал ли боец? Живы ли его родные? Перебивая запах гари, доносится терпкий аромат рассола, какого-то варенья, повсюду битое стекло, рассыпанный картофель, искореженная посуда, скомканная одежда.

Сергей оторвал взгляд от взорванной жизни, посмотрел на немцев. Тот, что помоложе, улыбался, что-то весело лопотал, глядя на разрушенное хозяйство. Не стерпел старшина, болью резанула по сердцу ухмылка летчика, ударил того кулаком в лицо. Очень хотелось садануть прикладом. Немец беззвучно отлетел к сгоревшей ограде и уткнулся лицом в пепел. Больше не улыбался, затравленно смотрел по сторонам, с усердием растаскивал обгоревшие бревна, лез в самые грязные уголки разрушенных дворовых построек — старался угодить старшине.

Возле одного из домов взрывной волной сорвало верхнюю часть колодца. Около ямы стояла лошадь с оторванной по колено передней ногой и смотрела в провал. Из глаз ее текли крупные слезы. Сергей валявшимся здесь же ведром достал колодезной воды, лошадь без отрыва выпила его, а потом и другое и не то легла, не то упала на бок и застонала.

— Ребята, — обратился он к курсантам, — лошадь надо пристрелить. Кто может это сделать?

Желающих не нашлось.

— Вот если бы Загоруйко был с нами, он справился бы с этим делом, — ответил кто-то.

У кого-то нашелся сухарь, у другого кусочек сахара — отдали несчастному животному, хотя и понимали, что жить лошади до первого патруля. Немцы стояли тут же, и по их окаменелым лицам нельзя было определить, о чем они думают.

— Отойдите, гады, от греха подальше, — отстранил Бодров пленных от лошади.

Когда из школы пришла автомашина, чтобы забрать пленных, тот из них, которого ударили, стал показывать политруку на старшину, что-то говорить, вроде бы хотел пожаловаться. На вопросительный взгляд прибывшего старший из пленных жестом и коверкая русские слова объяснил, что именно этот командир взял их в плен. На гам и расстались.

Из-под обломков следующего дома курсанты извлекли три женских трупа. Один был без верхней части черепа. Обескровленный мозг — как в учебнике по анатомии. У другой мертвой женщины во всю окровавленную спину зияла глубокая косая рана от крупного осколка бомбы. Когда тело приподняли, внутри что-то захлюпало и вырвался звук наподобие кашля. У третьей погибшей были изломаны руки, ноги, позвоночник. Вдавило, видимо, взрывной волной человека в угол кирпичной кладки.

«Зря немцев отправили на пересыльный пункт, — сожалением подумал Сергей, — надо бы подлецам посмотреть на свою работу».

На вечерней дверке старшина курса зачитал приказ МКВД СССР, в котором говорилось о создании Главного управления внутренних войск, в состав которого включаются соединения и части войск НКВД по охране железнодорожных сооружений, особо важных предприятий промышленности и конвойных войск. Он также сообщил, что и инициативные действия по уничтожению вражеского самолета курсант Бодров представлен к правительственной награде.