Бодров в своей землянке проводил разбор операции. Командование войск НКВД одобрило действия отряда, в то же время предупредило: сделана лишь половина дела. Об этом Сергей доложил командирам рот и руководству отряда.

— Что самое важное, — отметил он, — мы сумели достичь внезапности как стрелковыми подразделениями, так артиллерией. Это одна из причин незначительных потерь с нашей стороны. Однако дважды добиться внезапности одним и тем же способом не получится. Как бы еще уменьшить потери при выполнении оставшейся части задачи, нам предстоит поломать голову.

— Чем можно заменить внезапность? — спросил Шведов.

— Ничем! Неожиданность вновь станет основой замысла на последующие операции.

— Пока суть да дело, следовало бы изолировать противника от внешнего мира, — заметил Мухов. — Мы не знаем их связей с местными пособниками. А они, надо полагать, есть.

— Созданные нами ударные группы остаются таковыми. Второй группе, Валерий Александрович, поручается эта задача. Днем и ночью незамеченной не должна мышь проскочить в Горобцы или в сторону холмов, — распорядился Бодров. — Выполнение задачи организуйте немедленно.

— Выходит, мне штурмовать высоты, — сказал Шведов.

— «Штурм» в данном случае слово неподходящее. Безостановочно атаковать противника, не взирая на его огонь и не считаясь с потерями, начинают от отчаяния, когда ничего другого придумать не удается. Нам же, напротив, надо бы обойтись без потерь и задачу выполнить. Прикиньте, как это сделать.

Подошел радист, передал Бодрову радиограмму. Начальник штаба сообщал, что разведотдел высылает в распоряжение оперативно-боевого отряда группу психологического воздействия на противника. А вскоре к землянке подошел небольшой немецкий автобус с крохотным салоном и непривычно большой носовой частью. К радости Бодрова, из кабины выпрыгнул довольный Фессель, пленный капитан немецкой армии.

— Ваше благородие, — заулыбался тот, — прибыл для оказания посильной помощи.

— Рад видеть вас в качестве помощника, содействие нам действительно необходимо.

Они сидели вдвоем в блиндаже, пили чай, планировали, что сказать тем немцам, которые томятся на холмах в ожидании неизвестности.

Вряд ли ваши соотечественники, — говорил Сергей, — не понимают, что никто к ним на выручку пробиваться не будет. Тем более осталось две роты.

— Нет приказа. Немецкий солдат приучен к дисциплине. Выйти из-под ее влияния даже вопреки естественному стремлению к физическому самосохранению для него — неимоверная трудность.

— Вы же справились с собой?

— Для этого нужен настрой, убежденность в необходимости выхода за рамки чувства долга. Право на мою жизнь определяли люди, не показывающие примера служения родине.

— Что же все-таки послужило толчком?

— Я вам скажу, если вы, ваше благородие, ответите: зачем эта война?

— Одним словом не обойдемся, — ответил Бодров.

— Множеством тоже. Можем рассуждать с вами долго, но вопрос так и повиснет в воздухе. Никто, я подчеркиваю, никто конкретно не хотел войны, а она разразилась, да в таких масштабах, что потомки будут удивляться нашей глупости.

— Мы обороняемся. Защищаем свою землю от оккупантов, варваров. Вот нам война совершенно не нужна. Мы несем потери, подрывающие жизнестойкость страны, которые вряд ли полностью восстановятся за сотню лет.

— Это меня и шокировало. Кто позволил немцам рушить, убивать, грабить на чужой земле? Такое право присваивают себе лишь бандиты. Так я начал рассуждать: какое дело нам до русских, а им до нас? Ответа не находил. Говорят, Гитлер виновен. Но один он ничего не смог бы сделать.

— Господин капитан, о чем вы будете говорить солдатам, которые на холмах?

— Пока окончательно мысль не сформировалась.

— Настойчиво не предлагайте сдаваться. Вас сразу обвинят в предательстве. Что бы вы потом ни говорили, все будет пустым звуком. Расскажите о своих сомнениях, спросите, чего ради ваши солдаты оказались на нашей земле, убедите, что никому не нужна их гибель на этих высотах. Расскажите, как вы попали в плен, что обратиться к ним вас не принуждают.

— Вновь руководство отряда в сборе. Опять трудный вопрос: как проводить следующую операцию?

— Надо бы послушать пленного обер-лейтенанта, — предложил Мухов, — вдруг какую мысль подскажет.

Конвой привел пленного. Обер-лейтенант назвал фамилию, должность — он был командиром роты, — деловито уселся на предложенную табуретку. Говорил по-русски с трудом, но достаточно понятно для несложного диалога.

— Первый раз вижу русских офицеров так близко. Неплохо смотритесь, хотя и не так, как немецкие.

— За половинчатый комплимент спасибо, — ответил Бодров, — нам надо поговорить о делах. Где сейчас полковник Фогст?

— В Горобцах, вероятнее всего.

— У кого?

— У старосты поселка.

— Знаете, где живет староста?

— Нет. В поселке я не был.

— Есть у него охрана?

— Десять человек.

— Что бы вы сделали на нашем месте, чтобы очистить от захватчиков высоты?

— Я не считаю нашу армию захватнической. Мы несем свободу народам Украины и России.

— У нас нет времени вести дебаты с «освободителем» Украины и России. Хотелось бы послушать совета, как без потерь с обеих сторон выполнить задачу.

— Ничем не могу помочь. Я не предатель.

— Поставим вопрос по-другому. Как нам следует поступить, чтобы потерпеть поражение?

— Повторите ночную атаку. Шаблон — излюбленная тактика русских.

— Вас-то разгромили не по шаблону.

— Случайность.

— Чего вы не ожидали?

— Ночной атаки с отвлекающим огнем минометов. Но еще раз это вам проделать не удастся.

— А как удастся?

— Никак! Вы еще наплачетесь у этих высот.

Когда увели пленного офицера, долго смотрели на топографические карты, оценивая местность.

Прав, безусловно, обер-лейтенант, — нарушил молчание Шведов, — с шаблоном мы действительно наплачемся.

— Если военное искусство заключается в способности обмануть противника, нам надо заставить его поверить в то, чего мы не будем делать, — ответил Бодров.

— Если бы знать, что делать! — воскликнул Шалевич.

— Давайте пойдем от «нельзя». Нам нельзя атаковать без огневой подготовки. Иначе получится шаблон, на который рассчитывают немцы. То же самое с обстрелом одного опорного пункта минометами для отвлечения внимания от другого. Что остается?

Кроме как провести огневую подготовку по высоте, а затем атаковать ее, — ответил Мухов.

— Причем только одну, — уточнил Львов.

— На две у нас не хватит боеприпасов, добавил Ясгребин.

— Немцы рассчитывают на наши шаблонные действия, — продолжил мысль Бодров.

— А как они будут, действовать сами?

— Его же и побоятся, — ответил Шведов. — Как только начнется обстрел опорного пункта минометами, они, вероятнее всего, не станут сидеть и ожидать попадания снаряда в окоп, как это имело место прошлой ночью, а уйдут вниз, чтобы переждать огневой налет. На втором опорном пункте, который не подвергается обстрелу, напротив, немцы будут сидеть в готовности отразить атаку.

— К замыслу остается добавить одно, — подытожил Бодров, — исходное положение для атаки, как и прежде, у подножия высот, но следует его занять перед началом обстрела опорного пункта. Когда немцы побегут вниз для отсидки, они станут хорошо видимыми мишенями на фоне небосвода. Стреляй на выбор!

— Анатолий Алексеевич, остались ли неясности?

— На мой взгляд, если отказываться от повторов, то до конца. Немцы могут бежать от огня не обязательно до подножия, а остановятся где-то посредине скатов. Как только начнут в опорном пункте рваться мины, нам следует двинуться вперед и идти до того момента, когда появится противник. По меньшей мере — метров пятьдесят-семьдесят.

— А если фрицы будут сидеть в окопах, как сурки в своих норах, что тогда? — спросил Шалевич.

— Тогда минометы продолжат обстрел опорного пункта до окончания боеприпасов, — ответил Бодров.

— На час работы мин хватит, — заверил начальник артиллерии.

— После этого, — продолжал командир отряда, — ударная группа начнет сближение по вчерашнему сценарию.

— Повтор? — завертел головой Шалевич.

— Не совсем. Лишь до огневого соприкосновения с противником. Дальше — стоп! Атаковать не будем. Побережем людей. Если немцы пожелают контратаковать, мы их огнем с места перестреляем. Не получится — отойдем. Спешить нам некуда. Немцам надо поторапливаться, у них сейчас проблем во сто крат больше, чем у нас.

— Да уж! Не позавидуешь.

— Какой опорный пункт стоит на очереди? — спросил Шведов.

— С северной стороны поселка. Резервная рота во втором эшелоне на случай прорыва противника.

После определения замысла Мухов проинформировал о результатах блокирования опорных пунктов. Наши действия оказались неожиданными. В дневное время на рубеже блокирования были задержаны четыре группы местных жителей. Две по три женщины, все несли в мешках хлеб для немцев, а две — четырнадцати-, шестнадцатилетние пацаны возвращались с холмов, на которых велись ночью боевые действия; каждый нес по шесть немецких автоматов с полным комплектом боеприпасов и по десятку гранат.

— Вовремя мы спохватились, — улыбнулся Шалевич.

— Пожалуй, дали промашку, — заметил командир отряда. — Нам не следовало покидать поле боя до утра. Ночной сбор оружия в спешке, как видите, не гарантирует стопроцентный результат. Сколько групп с оружием мы не задержали? Не исключено, много. Оружие это нам предстоит искать потом в Горобцах.

— Товарищ Шалевич, — обратился Бодров к замполиту, — впредь вопросы сбора оружия на поле боя и других трофеев входит в ваши обязанности. Не следует нам заниматься пособничеством в вооружении бандитов. Всыпят за такие упущения по первое число.

— В нормальных полках есть начальник вооружений, — ворчал Шалевич, — его это дело.

— Как только у нас будет полк и появится такая должность, перепоручим.

— Что будем делать с задержанными?

— Передадим в военную прокуратуру.

К вечеру стихло. В округе повисла тревожная тишина. На вершинах холмов ни огонька, ни звука. Стараясь не производить шума при движении, подразделения первой ударной группы с наступлением темноты приступили к выдвижению в исходное положение. Начали сгущаться тучи, повеяло сыростью. Бойцы надели плащ-палатки.

В это время Сергей с Шалевичем опрашивали задержанных. Женщины, молодые особы, в один голос утверждали: хлеб несли немцам по приказу старосты, кто выпекал буханки, они не знают, до этого случая в подобных рейдах участия не принимали. Есть ли у немцев продукты питания, женщины тоже не знали.

— Вы обратили внимание, Лев Герасимович, на их глаза-буравчики? Ни единой искорки раскаяния в них. Надо с каждой побеседовать в отдельности, авось что-либо выведаем. Займись ими, я поговорю с ребятами.

Пацаны толком ничего определенного сказать не смогли. Оружие собирали по поручению Мыколы. Кто такой Мыкола, не знали. Очень большой по виду, и все. Он не из их поселка, говорил, что молодые люди делают важное дело. Однако самый младший из задержанных вспомнил, что Мыколу видел однажды ранним утром в соседнем дворе около школы. Ничего конкретного не сказал и другой парень, но промолвил: «Не мы первые».

Когда Бодров заканчивал разговор с последним из ребят, к нему в землянку буквально ворвался Шалевич.

— Одна из женщин сообщила, — сдерживая дыхание, выпалил он, когда задержанного увели, — сегодня ночью немцы намерены спуститься с южного от села холма и захватить Горобцы.

Тут же в эфир полетело распоряжение: резервной роте занять оборону и не допустить ухода немцев с южного опорного пункта в сторону поселка.

Вскоре автоматчики уже сидели в кузовах студебекеров, а спустя полчаса подразделение высадилось за освобожденным прошлой ночью холмом и скрыто с наступлением темноты заняло оборону в створе южного холма и Горобцов, изготовилось к бою. Однако разведка, высланная к подножию высоты, сообщила, что немцы в колонне по одному перемещаются к западному холму. Командир роты сообщил об этом руководителю операции, в ответ получил приказ немедленно переместиться к основанию облюбованной немцами высоты с прежней задачей.

Полуторакилометровый участок подразделение преодолело бегом за двадцать минут. Уставшие, разгоряченные бойцы с размаху падали на землю, изготавливались к стрельбе. Только что закончился маневр и наступила тишина, впереди послышались звуки шагов множества людей. Тут же в небо взвились от каждого взвода осветительные ракеты, и на скатах, как на ладони, обозначились несколько групп немцев, идущих в полный рост. Неожиданно открытый залпом огонь сотней автоматов шокировал противника. Вражеские солдаты в панике бросились назад, даже не отстреливаясь. Вслед ползли раненые.

Получив сообщение, Бодров приказал резервной роте одним взводом перекрыть путь движения немцев в сторону южного опорного пункта, двумя другими прикрывать Горобцы. Когда для первой боевой группы был передан сигнал по радио «567», минометчики открыли огонь. Стоило на вершине северного опорного пункта появиться первым разрывам, оборонявшиеся по разным направлениям устремились вниз, туда, где их поджидала засада четырех стрелковых рот.

Едва рассеялся сизый пороховой дым, на склонах высоты, где только что буйствовала смерть, ракеты высветили десятки убитых и раненых солдат вермахта. Повторной попытки укрыться от огня минометов на скатах противник не предпринял. После минных разрывов наступила тишина. Шведов подал команду подразделениям двинуться вперед к вершине. Приблизились на дальность броска гранаты, многоголосно с разных сторон высоты послышалось: «Фриц! Хэнде хох!» В ответ тишина. Бросили несколько гранат в траншею, никакой реакции.

Вершина высоты оказалась сплошь в воронках, в различных позах лежали убитые, стонали раненые, в окопах и на поверхности горела солома, куски одежды. Вскоре один за другим из уцелевшего блиндажа вышли четыре человека с поднятыми руками. В свете электрических фонарей перекошенные от страха лица казались мертвенно-бледными масками. Потом из укрытий и окопов стали появляться солдаты в помятых шинелях, перепачканных землей. Они подходили к бойцам на два-три метра и покорно становились на колени. Пленных набралось человек тридцать, до десятка раненых.

Пока всех собирали, на высоте появился Шалевич. Он отдал распоряжение командиру второй роты провести поиск оружия и боеприпасов, третьей — собрать военное и другое имущество, четвертой — все документальные материалы: фотоснимки, письма, справки, дневники, плакаты, печатные издания, пятой — шанцевый инструмент.

— Под вечер поехал я провести такую работу на месте боевых действий минувшей ночью, — рассказывал он Анатолию, — а там уже все подчищено местными жителями, с убитых мародеры поснимали даже портянки и носки.

— У нас богатый опыт отступления, когда на поле боя оставляли все и вся, — ответил Анатолий. — Теперь придется приобретать другие навыки.

— Это приятнее.

— Что думает командир по поводу последнего опорного пункта?

— Я бы повторил то же самое, что и здесь.

— Не любит он шаблона.

— Значит, придумает что-то новое.

Сквозь лохматые тучи начал пробиваться рассвет. Пришел очередной неуютный холодный день глубокой осени. Проступили из мрака окрестности. Руководителю операции от командира восьмой роты поступило сообщение, что им задержано восемь парней, спешивших за трофеями после ночного боя. Вторая такая же группа, оценив обстановку, остановилась на подходе к рубежу блокирования и возвратилась в Горобцы. Пока не поймали с поличным, значит, не преступник. Потому преследовать не стали.

Бодров распорядился, чтобы командир роты лично побеседовал с каждым задержанным, выяснил, кто послал, затем составил протокол задержания и отпустил пацанов по домам.

Поступило распоряжение Шалевичу: провести захоронение трупов вражеских солдат и офицеров, изъяв личные документы.

— Не занимался я никогда этим делом, — обратился он за сочувствием к Шведову.

— Приобретайте опыт. Разбейте пленных на три группы, вооружите их собранными лопатами, одну группу оставьте здесь, другие направьте с взводом охраны на захваченные вчера опорные пункты. Пусть живые работают. Даром мы их кормить не будем.

— Копать могилу?

— Окопов они нарыли для себя достаточно. Стаскивай и засыпай. Все дела!

— Два офицера среди пленных, их отделить?

— Кто не работает, тот не есть. Заставьте работать всех, быстрее закончите. А с офицерами пусть потом разберется Сергей Николаевич.

С утра пораньше Бодров вызвал Фесселя, проинформировал его о результатах двух ночных операций, обрисовал положение оставшейся на холме немецкой пехотной роты.

— Мы не знаем истинных намерений, — говорил он, — но полагаю, ее остатки еще раз предпримут попытку покинуть занятую высоту с тем, чтобы неожиданно для нас захватить Горобцы. Кому придет в голову мысль, что слабое подразделение покинет подготовленный к обороне опорный пункт и выйдет на открытую местность? Я не разрешил атаковать противника на новом месте. Не стоит рисковать людьми. Честно говоря, не хочется мне жертв и с их стороны. Что бы вы могли посоветовать?

— Моя миссия в том и состоит, чтобы убедить оставшихся в живых сложить оружие.

— Вы готовы это сделать?

— Нам бы надо поехать к холму и на месте посмотреть, что и как.

Агитационный автобус оставили в лощине на подходах к высоте, на которой затаились немцы. Первая рота автоматчиков была отведена туда же для завтрака. Бойцы, укрывшись плащ-палаткой, сидели на косогоре, гремели ложками о котельси, грелись чаем. Приятный запах горячей пищи наполнил лощину.

— А там, наверху, голодные, — посочувствовал Фессель.

— Пусть спускаются с поднятыми руками, накормим. Настраивайте технику и приступайте к работе.

Подготовка устройства усиления звука заняла несколько минут, и вскоре громоподобный голос Фесселя витал в окрестности.

В своем выступлении по-немецки он говорил, что в данный район под руководством опытных офицеров прибыл отряд специального назначения, который сумел за две ночи захватить три опорных пункта при соотношении потерь один к тридцати.

— Вы остались одни, — грохотал голос капитана, — участь ваша предрешена. Командир отряда рядом. Он обещает всем сохранить жизнь и накормить, как только выйдете с поднятыми вверх руками и без оружия. Если есть сомнения, пришлите парламентеров для переговоров. — Рассказал Фессель о своих сомнениях по поводу целей войны. В заключение он задал вопрос:

— Есть ли среди вас хотя бы один, кому русские сделали что-то плохое? А теперь подумайте, сколько зла причинили мы им за два с половиной года войны. Наступило время, когда надо посмотреть вперед, а не оглядываться назад.

— Не призывает этот немец атаковать нас? — спросил курносый красноармеец с обозначившимися на верхней губе усиками. — Мы тут пока кимарим после завтрака…

— Не должен, — заверил сосед. — Рядом наш командир!

Неожиданно на вершине холма появилась группа немцев из трех человек. Они потоптались какое-то время на месте, потом несмело двинулись вниз. Впереди шел крепкого сложения солдат, держал черенок от лопаты, с привязанными к нему серого цвета полотенцем.

— Их надо обыскать? — обратился командир роты к Бодрову.

— Парламентер и сопровождающие его лица, в том числе переводчик, пользуются неприкосновенностью, — ответил за Сергея Фессель. — Нарушение неприкосновенности парламентеров является военным преступлением. О чем бы ни говорил представитель противника, он не может быть арестован, ему гарантируется возможность вернуться к своим.

— Спасибо за науку, — ответил Бодров, — надо и этой премудрости учиться.

— Ни при каких условиях парламентера нельзя задерживать? — спросил командир роты.

Гордый своим знанием законов войны, пленный капитан ответил, что это может произойти, если будет очевидным и доказано, что он воспользовался своим положением для целей разведки, диверсии, подстрекательства солдат противника к измене, при попытке нападения с применением оружия или физической силы. Такое правило существует с 1907 года. Оно определено на Гаагской конференции нормами о законах и обычаях войны.

Подошли парламентеры. Изможденные, небритые лица, испуганно бегают глаза. Старший группы представился фельдфебелем, хотя знаков различия на погонах не было.

— Зачем вызывали? — неприветливо спросил он по-русски.

— Явно не для того, чтобы услышать ваше брюзжание, — столь же ласково ответил Сергей. — Если вы пришли, чтобы показать свое недовольство, можете возвращаться назад. У нас тем более нет причин говорить с вами ласково.

Резкие слова русского офицера встревожили солдат, стоявших по обе стороны от старшего парламентера. Они начали беспокойно оглядываться на красноармейцев.

— Вас не тронут, — по-немецки успокоил Фессель соотечественников.

— Что вам велено передать? — спросил Бодров, обращаясь к фельдфебелю.

— Мы готовы сдаться, — ответил тот, — но у нас есть ряд условий.

— Сдача без оговора условий! Хенде хох, и приходите. Никого не расстреляем.

— Как с питанием? — сникшим голосом спросил старший из парламентеров.

— У нас кто не работает, тот не ест.

— Офицеры не привлекаются к работам, — заметил Фессель.

Парламентеры начали говорить между собою, жестикулировать. К ним присоединился Фессель. Сначала репликами, а затем все более и более он брал инициативу в разговоре, пока наконец все разом не замолкли.

— Мы согласны, — сказал фельдфебель. — Разрешите уйти?

— Сколько времени понадобится для исполнения договоренности? Погода начинает портиться.

Заморосил дождь вперемежку с редкими снежинками, и без того сырой лес начал заволакиваться туманом.

Фельдфебель посмотрел на низкие, наполненные дождем тучи.

— Один час, — ответил он.

Глядя вслед быстро удаляющимся парламентерам, поеживаясь на ветру, командир роты сказал:

— Дождь со снегом как нельзя кстати. Фрицы вон как заторопились.

Поглядывая с любопытным одобрением на укрывшихся в плащ-палатки бойцов, Фессель нарушил молчание.

— Мы, немцы, любим роптать на природу, будто она причастна к нашим поражениям… А такую вот простую, крайне необходимую вещь для солдата сделать не смогли.

Педантичные немцы выдержали ровно один час, ни секунды меньше, ни минуты больше. Потом одновременно во весь рост в колонне по три с поднятыми воротниками шинелей и натянутыми на уши пилотками, не вынимая рук из карманов, двинулись вниз.

Когда колонна подошла на полсотню шагов к залегшей цепи автоматчиков, Фессель протрубил во всеуслышание:

— Стой! По трое с поднятыми руками подойти для обыска.

— Этих-то обыскивать можно?

— Обязательно.

— Что надо оставлять?

— Личные вещи, за исключением бумаг.

Пока один взвод проводил обыск, два других наверху собрали оружие и боеприпасы, другое имущество. Такую же работу проделали во втором опорном пункте, напрасно покинутом немцами вечером.

Утром следующего дня на совещании у командира отряда Шалевич доложил о собранных трофеях. Их список едва умещался на странице, исписанной мелким почерком. В нем значилось: автоматов IIIIITT 39 единиц, немецких МП 38/40 — 207, винтовок — 198, четыре крупнокалиберных отечественных пулемета ДШК, десять немецких пулеметов МГ-42, шесть немецких противотанковых ружей, четыре 25-мм отечественные зенитные пушки, большое количество боеприпасов, шанцевого инструмента.

Когда автор записки закончил чтение, он тут же задал вопрос:

— Что со всем этим богатством будем делать?

— Разрешите немецкими автоматами вооружить роту, — застолбил тему командир восьмой роты.

— Все трофейное оружие передадим во фронтовой склад. Оставить у себя не имеем права, — ответил Бодров. — Мне уже приходилось сталкиваться с этим вопросом. Автоматы получит восьмая рота для вооружения одного взвода, девять в качестве личного оружия выдадим командирам рот. Крупнокалиберные пулеметы и зенитные пушки передаются в распоряжение начальника артиллерии для создания зенитной батареи в отряде.

Далее Шалевич сообщил, что найдено несколько добротных топографических карт, пара дневников, другие бумаги, которые переводятся в настоящее время Фесселем. Одно важное распоряжение Фогста уже переведено.

— Вы только послушайте, — говорил докладчик, — что в нем сообщается. Будто местными жителями где-то в окружающих лесах спрятана «тридцатьчетверка», два миномета, пара десятков автоматов. Командирам рот предписывалось организовать поиск боевой техники и оружия для усиления огневых возможностей опорных пунктов. Распоряжение подписано несколькими днями раньше, чем мы прибыли сюда. Похоже, наше появление помешало немцам выполнить задачу.

— Теперь она автоматически перешла к нам, — сказал Бодров.

— Еще есть важный документ — фотография, на которой запечатлен момент расстрела двух молоденьких девушек. Одна из них голая, даже на снимке видно, как они дрожали. Три немца перед ними с автоматами видны со спины. Не исключено, эти палачи находятся среди пленных.

— Что говорит Фессель по поводу фотографии?

— Поясняет, что трудно найти, но попробовать можно.

— Лев Герасимович, возьмите под свой контроль поиск. Как только задержанных отправим во фронтовой пункт сбора военнопленных, преступники там затеряются, а нам этого допустить нельзя. В Горобцах потом тоже следует поискать людей, знающих девочек. Фесселю передайте, чтобы ускорил перевод собранных документов. Александр Алексеевич, совместно с командиром седьмой роты организуйте восстановление разрушенных блиндажей в нашей роще. В скором времени сюда прибудет штаб во главе с Николаем Михайловичем. Военнопленных отправим, когда выполним все эти работы, как и другие подготовительные к зиме.

— Можно вопрос? — поднял, как школьник, руку Шведов.

— Ну!

— Нам зачитали приказ замнаркома, будто после наступательных боев положены фронтовые сто граммов.

— Получите! — заверил Бодров.