Когда я получил назначение на подводную лодку М-171, ее экипаж уже несколько освоился в новых условиях. Летний сезон боевой подготовки закончился, и лодка почти сразу же после моего прихода стала на текущий ремонт. Это было мне на руку: я имел возможность ознакомиться с кораблем и его экипажем в более спокойной обстановке.

В марте 1940 года ремонт закончился, и мы сделали несколько коротких пробных выходов. Экипаж приступил к повторной отработке первых задач по курсу подводных лодок. После длительной стоянки корабля необходимо было восстановить приобретенные ранее навыки. Днем мы плавали под водой, на ночь вставали на якорь. Все шло нормально. Но вот однажды, около 9 часов вечера, когда уже спустились сумерки и люди после ужина готовились к отдыху, неожиданно поднялся сильный северо-восточный ветер. Мы в это время вместе с другими лодками дивизиона стояли в губе, в 3–4 кабельтовах от берега. Я вышел на мостик. Положение было опасное. Лодку могло сорвать и понести к скалам. Ветер дул со страшной силой. Снег, мелкий и колючий, срываемый с сопок, плотным облаком закрыл весь рейд. Взглянув на якорь-цепь, я увидел, что она натянута как струна. Цепь могла не выдержать.

— Стравить якорь-цепь, — отдал я команду. Затем приказал задраить все переборки и закрыть шахты вентиляции. Но несмотря на то, что якорь-цепь была полностью стравлена, натяжение ее оставалось опасным, с минуты на минуту можно ожидать разрыва звеньев. Чтобы ослабить напряжение цепи, нужно слегка поработать гребным винтом, но впереди, на расстоянии не более одного кабельтова, стояла на якоре другая лодка, и такой маневр мог привести к столкновению с ней. На риск я не мог решиться. Этот вариант отбросил и почувствовал себя беспомощным. Казалось, больше ничего нельзя сделать, мы были полностью во власти стихии. Оставалось ждать, как сложится обстановка. Ждать и внимательно следить за поведением корабля.

— Следите за якорем, — преодолевая рев стихии, крикнул я Щекину, находившемуся на носовой надстройке. Приказал перевести управление кораблем из центрального поста на мостик. Меня знобило. Не от холода — теплая меховая одежда защищала надежно, — знобило от сознания опасности, которая казалась очень близкой. Прикрывая лицо меховой рукавицей, я неотрывно следил за приборами. И вдруг картушка гирокомпаса, до сего времени стоявшая неподвижно, начала вращаться влево.

«Дрейф», — мелькнула у меня мысль. Опасения мои вскоре подтвердились: лодка лежала в дрейфе. Оставалось только неясным, оборвался якорь или он ползет по грунту. Первое было особенно опасным, надежды не оставалось никакой. От такой перспективы мне стало жарко. Во втором же случае мы могли еще где-нибудь задержаться. Видимость была по-прежнему нулевой. Сила ветра достигала десяти баллов. В такой обстановке нужно было обязательно, как это ни трудно, определить направление и скорость дрейфа, а затем и местонахождение корабля, чтобы воспользоваться ходовым винтом, когда лодку будет нести к берегу.

Я вызвал к себе Щекина и приказал ему немедленно заняться необходимыми расчетами. Пока Щекин считал, я попытался по радио связаться с соседними лодками. Они не отвечали. Тогда мы решили на всякий случай включить бортовые отличительные огни, чтобы соседи могли нас заметить.

Вскоре на мостик поднялся Щекин.

— Мы уже вышли из губы, — уныло доложил он, — сейчас находимся в заливе, приближаемся к мысу…

Ну что ж, нам ничего не оставалось, как ждать, когда он появится.

Мы стояли со Щекиным на мостике и напряженно всматривались туда, куда нас несло. Но ничего не могли увидеть. Лишь на носовой надстройке смутно вырисовывался силуэт Федосова, наблюдающего за якорь-цепью. За ним была непроницаемая мгла.

Время тянулось мучительно медленно. Внизу, в задраенных отсеках, люди, затаив дыхание, прислушивались к самым слабым звукам. Важно было не упустить момент, когда днище или борт лодки коснется камней, чтобы немедленно начать заделку пробоины, которая могла при этом образоваться.

Вдруг ветер резко переменился и как будто стал усиливаться.

— Как на румбе? — прокричал я боцману Маховикову, стоящему у руля.

— Нос катится влево, — отозвался он, наблюдая начавшееся опять вращение картушки компаса.

«Значит, якорь цел, — подумал я, — зацепился за грунт!»

— Как якорь-цепь? — проверяя эту мысль, спросил я у Федосова.

— Якорь-цепь смотрит влево и вперед, — взглянув вниз, доложил тот, перекрикивая вой ветра.

Теперь уже не было сомнения, что якорь держит. Кровь отлила от головы, как будто тяжелое бремя сразу спало с плеч.

— Значит, мы у южного берега залива! — крикнул Щекин.

Но этих данных нам было мало. Все вокруг по-прежнему скрывала мгла, а нужно было точно знать, сколько метров осталось до берега. Лодку разворачивало носом к ветру, она могла удариться кормой о прибрежные камни.

— Усилить внимание, — приказал я находившимся внизу, в отсеках. Прошло несколько тревожных минут, нос корабля вышел на плоскость ветра, удара о грунт не было. «Значит, пронесло», — вытирая со лба пот, подумал я. Снизу вскоре доложили, что ничего не слышно.

За кормой по-прежнему мгла, берег не виден… И все же насколько мы близки к нему?

«Только бы выдержал якорь», — об этом думал каждый.

— Сейчас надо очень внимательно следить за якорь-цепью, — сказал я Щекину. — Если нас сорвет с якоря и мы сразу обнаружим это, можно будет быстро дать ход вперед и избежать аварии.

Прошло минут двадцать. Я приказал заступить на вахту новой смене, остальным разрешалось отдыхать, не раздеваясь. Мы с боцманом по-прежнему оставались на мостике. Якорь хоть и держал, но опасность сорваться с него еще не миновала.

Так шли часы напряженного ожидания. В рубке мерно потрескивал репитер гирокомпаса. Слабым синим светом маячил барабан машинного телеграфа. Черной тенью лежала стрелка на секторе с отметкой «товсь электромотор». Внизу у щита электростанции вахта была в немедленной готовности дать кораблю ход, как только оборвется якорь-цепь.

Но вот ветер ослаб, и снежная мгла стала редеть. За кормой внезапно открылся скалистый берег. До него было не больше двух кабельтовое. Но только с рассветом, когда видимость стала полной, удалось точно определить местонахождение корабля. Он стоял недалеко от мыса, а рядом, в двух кабельтовах, находилась подводная лодка М-174. Обе лодки дрейфовали с одной скоростью. Командир соседнего корабля Егоров тоже не включал в ту ночь ходовой винт, боясь налететь на соседа.

Это было для нас крещением стихией. И хотя от моряков не потребовалось каких-то героических действий, они все же очень хорошо показали себя во время шторма. Затертые в отсеках, с минуты на минуту ожидая аварии, они спокойно и четко выполняли все мои распоряжения.

После этого случая все на корабле прониклись особым уважением к Щекину. Его вычисления оказались точными. Делая их, он пользовался таблицами, составленными им самим на случай вынужденного дрейфа в море. Исходными данными для них были параметры: осадка корабля, сила ветра, давление его на проекционную парусность подводной лодки.