Невыдуманная повесть

Освободившись из заключения, Александр Акимович Буравчанкин задумался — куда направить свои стопы. Он просидел в тюрьме год и освободился досрочно. В кармане его фуфайки лежит железнодорожный билет на поезд до Сталинабада, но ни в Сталинабаде, ни в Курган-Тюбе, где он проживал последнее время до тюрьмы, его никто не ждал. Последние сожительницы гнали его от себя, а друзья-собутыльники зачастую сами не имели ночлега. С каждым разом ему всё сложнее становилось завоёвывать-соблазнять очередную женщину своим показушно-весёлым, общительным характером, и наступило время, когда его мужские чары почти перестали действовать на вдов, потерявших своих мужей в войну, истосковавшихся по мужскому теплу. А он так всегда нуждается в безопасном ночлеге, в чистой одежде. И он вспомнил о бывшей жене Анне. «Да. Вот то, что мне нужно сейчас! Сойду-ка я в Самсоново и расспрошу о ней», — решает он.

На перроне станции Самсоново Александр Акимович встретил своего односельчанина, с которым когда-то до войны обживал эти пустынные места Туркмении, сбежав из колхоза Воронежской области.

— Здорово, Иван!

— Здорово. Это ты, что ли, Шурка? — отвечает Иван Алексеевич Маркин, видный из себя и уважаемый в Самсоново мужчина.

— А хто же ещё? — хохотнув, говорит Буравчанкин.

— Да ты откуда взялся?

— Проездом. Еду в Сталинабад.

— Так поезд ушёл?

— Я отметку сделал в билетной кассе. Ну, как жизнь?

— Ничего. Идёт. Слышь, Шурка, а твоя Нюрка здесь живёт, ты знаешь аль нет? Дочь Машка уже невеста и сын меньшой с ней.

— Да ну? Подожди-ка, я щас бутылку возьму красненького. Поговорить надо, Твоя Катька возражать не будет?

Симпатичная молоденькая девушка Маша Буравчанкина стоит во дворе многоквартирного двухэтажного дома возле жарко пылающей мангалки — мешает ложкой кашу, бурлящую в казанке.

Во дворе появляется Екатерина Маркина — жена того самого Маркина, односельчанка Александра Акимовича. Она подходит к Маше и говорит:

— Маша, твой отец приехал. Он сейчас у нас. Мать-то где?

Маша растерялась от неожиданного известия. Ложка выпала у неё из рук прямо в пыль.

— Какой ещё отец? — с недовольным видом отвечает она вопросом на вопрос.

— Какай, какой! Что у тебя, их много? — с легким раздражением произносит Екатерина.

— Мать в квартире, — приходя в себя, ответила ей Маша.

Встревоженная известием, Маша сняла казанок с огня и отнесла в один из сарайчиков, что напротив дома, предназначенных изначально под хозяйственные нужды жильцов, но в тёплое время года приспособленных под летние кухни.

Дразнящий запах из казанка больше её не волнует, она села на скамью и задумалась — что же ожидает её от появления отца в Самсоново после многолетнего неведения, где он, что с ним. «Да она, пожалуй, примет его», — ужаснулась Маша своему открытию. Она вспомнила, как мать иногда, выходя из задумчивости, произносила: «Где же ты, бродяга, шатаешься?»

И по тому, как она это произносила и как при этом вздыхала, Маша догадывалась, что нить душевной привязанности матери к отцу до сих пор не порвана.

«Наверное, он и приехал, чтобы пристать к нам, — размышляет Маша. — Состарившись, решил сесть нам на шею и окончательно отравить нам жизнь».

В дверях подъезда показалась Екатерина, а за ней, на ходу застёгивая кофту, Анна. Маша заметила, что лицо матери светилось радостью, и она поняла, что тревожиться у неё есть все основания. Поравнявшись с Машей, мать сказала:

— Машка, найди Славика, и приходите к Маркиным. Я там буду.

— А что мне там делать? — насупилась Маша.

— Как что делать! Разве тебе не хочется увидеться со своим отцом? Какой бы он ни был, он твой отец.

Маша всё же решила идти.

— Здравствуйте, — сказала она, поздоровавшись за себя и за Славика, войдя в квартиру.

— Здравствуйте, — повернувшись к ней, ответил Иван Алексеевич, хозяин дома.

Маша сразу узнала отца. Он сидел за столом, как раз лицом к двери. Прежде чем весёлая улыбка сошла с его лица, она ещё успела заметить прыгающих чёртиков в его глазах. Александр Акимович на полуслове замолчал и посмотрел внимательным взглядам на детей какие-то секунды, а потом, как ни в чём не бывало, продолжил свой забавный рассказ, даже не поздоровавшись с Машей и Славиком, словно они для него были чужие дети.

Маша наблюдала за отцом, сидя в стороне от стола на большом сундуке, куда и Славик уселся. «Он сильно постарел с тех пор, как бросил нас в Пархаре в 1947 году на произвол судьбы, — подумала Маша, — а сейчас 1953 год. Морщины и тогда уже были у него на лице, их стало гораздо больше, и они глубже, а нос ещё длиннее и мясистей. Только привычки и манера поведения нисколько не изменились — всё так же пьёт и похохатывает». Маша почувствовала к нему отвращение.

Анна недолго колебалась и решила принять Александра Акимовича в семью. Маша же отчаянно сопротивлялась возвращению отца.

— Мам, — глядя на мать умоляющими глазами, просила она, — не принимай его, прошу тебя, не принимай. Ведь ты говоришь, что он тут проездом, едет в Таджикистан. Так пусть едет, куда ехал. Ну, посуди сама, где он тут с нами жить будет? Ну хотя бы где будет спать? У нас всего одна кровать, а другую для него просто негде поставить. Ещё подумай о том, что я уже взрослая, да и брат, хотя ему всего восемь лет, всё понимает.

— Он собьёт себе топчан в чуланчике, — отвечает сердитым голосом Анна.

— Какой топчан, мама! Да чулан такой маленький, что на топчане и Славику будет невозможно лечь.

Анна осуждающе посмотрела на дочь. Быстро убрала под косынку прядь выбившихся тёмных с проседью волос, сказала:

— Это ненадолго. Он устроится на хорошую работу, и нам дадут квартиру, не чета этой кухоньке, которую уступили нам когда-то Кочкины. Они теперь, когда у них подросли дети, жалеют об этом.

— Это он тебе обещает квартиру? — перебивает мать Маша. — А золотые горы он тебе не обещал? И ты всё веришь ему, даже после того, что ты натерпелась от него за все эти годы. А что он сделал с нами в Пархаре! Забыла? Вспомни. Таджикистан, 1946 год, Пархар, а до этого были Крым, Воронежская область, Туркменистан, Узбекистан и, наконец, Пархар, где он нас бросил у самой границы с Афганистаном. Ехать, что ли, было дальше некуда? Так вот вспомни. Мы живём в бараке при МТС в километре от Пархара. Вечереет. Отец пришел в тот раз рано и был трезвым и злым. Ты до его прихода куда-то уходила. Тебя долго не было, а вернулась ты довольная, можно сказать, даже счастливая, так как тебе удалось выпросить или одолжить одну пригоршню муки и узелок просяной лузги. Ты соединила лузгу и муку вместе, влила воды, но из этого лепёшки никак не хотели получаться. Тесто под руками разваливалось, а я и сестра с нетерпением ждали, когда же ты начнёшь печь, исходя голодной слюной, но первые лепёшки достались «главе семьи», «кормильцу», а мы с сестрой дожидались, когда испечётся на сковороде следующая партия лепёшек.

Сестра сидела с новорожденным младенцем, со Славиком, на топчане, а я напротив стола на сундуке и с живостью наблюдала, как отец поднёс лепёшку ко рту и откусил. Я ожидала увидеть на лице отца блаженное удовольствие от съеденного куска, но каково же было моё удивление, когда отец выскочил из-за стола и заорал:

— Ты чем меня кормишь, мать твою!.. Эту же дрянь нельзя проглотить! В горле застревает!

Ты повернулась к нему от плиты, посмотрела на него своими скорбными глазами мученицы и почти спокойно ответила:

— А ты не пей водку да не ешь один в столовой, тогда и лепёшки дома будут вкуснее.

Вспомнила, мама?

Анна молчала. Она неподвижно сидела на единственном у них табурете и смотрела в окно в одну точку, а Маша продолжала:

— Отец швырнул лепёшку на стол. Она тут же развалилась, и часть крошек упали под стол. Я в один миг оказалась под столом, а собранные крошки — во рту. Они показались мне очень вкусными, но тут произошло то, что мне не забыть никогда.

Отец подскочил к сундуку, на котором я только что сидела, отбросил крышку, выхватил из него тюк ткани, полученной незадолго до этого дня как помощь — приданое от государства новорождённому младенцу, подхватил материал под мышку, бросился к двери. Ты успела перехватить его там, повисла на его руке.

— Не тронь, бродяга! Не отдам! — вопила ты, но отобрать у него не было сил.

Он отшвырнул тебя ногой, ты упала на пол вверх тормашками, а он скрылся за дверью вместе с тканью.

Надеясь ускорить погоню, мы выбежали вдогонку, раздетыми и разутыми, а дул ледяной ветер. Стояла поздняя осень, и когда солнце садилось, становилось очень холодно.

Мы бежали с тобой по петляющей между кочками, заросшими высоким камышом, дороге. Впереди ты, за тобой я. Ты в отчаянии, у тебя, да и у нас, твоих детей, столько было надежд, связанных с этим материалом: сшить платья, а часть его обменять на продукты.

Мы видим отца впереди, но он всё больше и больше удаляется от нас. Ты дико кричишь ему вдогонку:

— Шу-у-ра! Шу-у-ра! Отдай, пожалей малых детей! Ведь погибнем все!

Он слышит, оборачивается, воровски оглядывается по сторонам и ускоряет шаг.

Твои слова потрясли всё моё существо, я боялась за тебя, потому что инстинктивно чувствовала, что ты — тот поплавок, на котором мы все держимся в этом мире.

Вот отец уже только маячит вдалеке в сумерках вечера, пока совсем не исчез с поля зрения. Ты поняла, что всё напрасно, пала на середине дороги на колени и завыла волчицею, вцепившись пальцами в свои спутанные волосы.

В твои глаза без содрогания невозможно было глядеть. В них было что-то такое пугающее, это было ужасно, мама!

Я отскочила в сторону от тебя, на достаточное расстояние, чтобы исключить возможность быть тобой пойманной, на случай, если тебе придёт в голову безумная мысль выместить на мне всё твоё отчаяние. Страх сковал моё тело, захолодил сердце.

Прошло семь лет с тех пор, и вот он явился. Мы выросли, и он нам не нужен. Разве можно верить ему и забыть то время, когда мы нищенствовали по его милости?

Вспомни ещё, мама. Ты, ещё не оправившаяся после трудных родов, Майка, твоя старшая дочь, а моя сестра, ей в ту пору было семнадцать лет, но она, как и ты, совершенно не грамотная, это при сплошной вокруг грамотности, не потому, что глупая, а потому что вы меняли место жительства по три-пять раз в год. Мне, болезненной девочке, не было ещё и восьми лет, никто из нас в то время не мог принести заработок в дом.

Я помню, как Славик, мой беспомощный новорождённый братик, лежал на топчане в ветхих тряпках. Он часто плакал и крутил головёнкой во все стороны, голодный, пытаясь открытым наготове ротиком поймать еду — твою ли пустую грудь, висевшую мешочком, тряпицу ли с жёваным хлебом, вместо рожка, или, на худой конец, мой палец.

Благодаря этому младенцу у нас тогда появилась надежда продержаться какое-то время на плаву, за счёт выданного ему приданого от государства. Отец отнял эту надежду у нас.

Поступок отца непростителен. Он поступил с нами так, как если бы выдернул из-под нас плот, на котором мы неслись по опасной, бурлящей реке. Из-под нас всех, и на этом плоту спокойно поплыл один, нисколько не заботясь, что с нами будет — выплывем или утонем.

Маша замолчала. Она выговорилась и теперь уставилась вопросительно на мать.

Анна сидела на расшатанном табурете и всё так же тоскливо глядела в окно.

Маша подумала: «Всё же как она постарела. Навряд ли она помышляет о постели с мужчиной». Дочери мать казалась уже старой, хотя той не многим более сорока лет, но тяжёлая, беспросветная жизнь, полная всевозможных огорчений, отложила на её лицо горестные складки морщин, особенно возле рта. Тощий живот, плоская грудь не украшали её, как и её ситцевые платья, выцветшие, выгоревшие на солнце. Но всё же лицо её сохраняло миловидность, а тёмно-карие глаза всё ещё были хороши и ярки.

— Ну, всё у тебя? — не отрываясь от окна, сказала она и, повернувшись вполоборота к Маше, продолжила: — Ну так вот что я тебе скажу. Мало ты ещё понимаешь в жизни. Мелко плаваешь и задница у тебя наружи. Полуголодной тебе сидеть не надоело. Он раскаивается, и, поди, изменится, ведь старость подошла.

И приняла. Это было настоящим потрясением для Маши. В небольшой комнатке, где жили они втроём без всяких удобств, в тесноте, теперь появился ещё и человек, в сущности, чужой ей, вызывающий у неё чувство гадливости, к тому же навязывающий себя ей в папаши. В подпитии он даже предъявляет на неё свои какие-то права, и если учесть, что у неё ещё с детства слово «отец» ассоциируется со словами «измена», «предательство», то можно понять, в каком положении оказалась Маша.

Она стала как можно меньше находиться дома, когда отец был там. К счастью, он долго не засиделся дома. Станция Самсоново небольшая, предприятий, где можно бы устроиться на работу, мало, и его здесь быстро раскусили после первого увольнения за пьянку. Вскоре ему пришлось искать работу в близлежащих населённых пунктах. Так Александр Акимович докатился до большого поселка Мукры, где на некоторое время и задержался.

А Маша в это время жила в предчувствии больших перемен в жизни. Она сдала последний экзамен в школе на отлично, как и все предыдущие, и намеревалась подать документы в педучилище в город Карши. Это в трёх часах езды поездом. Об этом она давно мечтает — стать хорошей учительницей, как Валентина Васильевна Полякова, её учительница русского языка и литературы, и встретить наконец своего принца на белом коне.

Скоро перемены стремительно надвинутся, увлекут её в водоворот событий, из которых и сложится её дальнейшая жизнь, далёкая от той жизни, которую она себе желала и о какой мечтала. Как сложится у неё жизнь, над этим немало потрудился её отец, явившийся в их семью будто бы только за тем, чтобы изменить ход событий в худшую сторону, выполняя, быть может, роль рычага в руках кого-то могущественного, влияющего на судьбы людей.

Машу немного огорчало, что она не может уговорить никого из своих близких подруг поступать вместе с ней в педучилище — их пугал большой конкурс. Поступали кто куда: на путейщиков в Сталинабад, на медсёстер в Чарджоу. И вообще, дружба между девочками-одноклассницами заметно ослабла. Прежде они целой группой ходили вечером по единственной на станции аллее. Пели, шутили, смеялись. Теперь это случалось редко. Все разбрелись по двое-трое, по своим интересам. Между собой шушукаются. Многие завели себе кавалеров.

Завели себе ухажёров и лучшие её подруги — Нина Голощенова и Люба Кручинина. Жили подружки близко, поэтому и вечера проводили, как правило, вместе, но это было раньше. Теперь же Нина и Люба уединяются со своими ухажёрами где-нибудь в укромном месте. А Маше приходится идти домой и скучать на скамейке возле дома одной. Впрочем, скучать долго — это было не в её характере. Она с интересом наблюдает за парочками, прохаживающимися по аллее.

Аллея усажена с обеих сторон деревьями, приносящими в своё время горькие, шарообразные, крупные, но несъедобные плоды, свойства которых не известны никому на станции. Здесь светло от электрических лампочек на столбах. Маша сидит в тени деревьев, прогуливающиеся парочки её не видят.

Маше тоже хочется, чтобы в её жизни появился настоящий друг, а впоследствии возлюбленный, но она не видит его в мальчишках, которых всегда много возле неё. Последние три года в школе она была комсомольским вожаком, и мальчишки считают её своим товарищем, а её подружки уже дружили в последнем классе с мальчишками и признавались ей, что даже целовались с ними.

И всё же опыт первой влюблённости, правда, неудачный, у Маши есть. Маша училась в предпоследнем классе, когда она впервые заинтересовалась мальчиком из выпускного класса Геной Ивановым. Он был заносчивым, насмешливым и задиристым, но Маше казался самым умным, красивым и смелым. Её неудержимо тянуло к нему. Она старалась чаще попадаться ему на глаза и на переменах между уроками стояла где-нибудь в стороне и незаметно, как ей казалось, наблюдала за ним. А вечером, когда она с подружками прогуливалась по аллее, всегда настаивала доходить до дома, где жил с родителями Гена, хотя это самый конец аллеи, и подруги туда противились идти. Когда они проходили возле дома Гены, Маша пела громче всех и, как ей казалось, лучше всех, но это продолжалось недолго и закончилось неприятным для неё образом.

Однажды вечером, когда Маша стояла в очереди за билетами в кино, к ней подошел Гена и попросил её отойти с ним в тень деревьев, где стояли несколько мальчиков. Она тут же согласилась, ничего плохого не подозревая, так как она и сама могла в любое время подойти к мальчишкам, всегда уверенная, что они к ней отнесутся с уважением. Так было всегда.

Маша шла с ним рядом, и сердце учащённо билось в груди. Наконец-то симпатичный ей мальчик обратил на неё внимание, но это была западня — сговор. Как только они подошли к группе мальчишек, они взяли её в кольцо, правда, на расстоянии, не приближаясь, а Гена, «самый лучший из мальчиков», подошел к ней и, не произнося ни слова, ударил её по щеке ладонью, не сильно, но это было оскорбление, принародный позор.

Маша ойкнула. Мальчишки трусливо побежали кто куда, а она, потрясённая случившимся, стояла в полном одиночестве, закрыв лицо ладонями, пылающими от гнева и стыда.

«За что? За что? — задавала она себе вопрос — Что я тебе плохого сделала? Вот, оказывается, какая ты подлая тварь! Ну, пусть тебе будет хуже. Ты мне больше не нужен!»

И правда!.. Она вдруг ощутила, что то радостно-тревожное томление, в котором она пребывала в последнее время, куда-то исчезло без следа. Она вычеркнула мальчишку из числа своих друзей-товарищей, и хотя по комсомольской линии, так как он являлся комсомольцем, могла бы потребовать объяснений по поводу случившегося, Маша не сделала этого. Просто с тех пор она его не замечала. Для неё он стал пустым местом.

С того времени Маша к любовным историям своих подружек относилась скептически и на все их старания познакомить её с парнем, который якобы давно хочет подружиться с ней, но не знает, как это сделать, отвечала подругам — нет.

И всё же их познакомили на танцах. Высокий парень, лет восемнадцати, протянул ей руку.

— Николай. Будем знакомы, — и, заглядывая ей в глаза, спросил: — Да?

— Маша, — ответила она. — Ну, что ж, будем знакомы, — и лукаво посмотрела на него.

Николай заканчивал Сталинабадское железнодорожное училище и в данный момент проходил практику на станции в мастерских Депо. Жил он вместе со своими сотоварищами в двухэтажном каменном здании общежития, специально приспособленном для проживания учащихся во время практики. Народец в общежитии беспокойный. Там происходят иногда дикие случаи, поэтому Маша отнеслась к Николаю с предубеждением, хотя внешне он ей понравился — волнистые волосы, красивое лицо и вроде бы не груб. Парень много говорит, находчив в разговоре, обращается к ней на «вы». Чувствуется, что Николай много читает и умеет пользоваться красивыми словами, какие местные мальчишки либо не знают, либо предпочитают в разговорах не употреблять. Маше он показался совсем взрослым, поэтому, когда он спросил у неё: «Маша, сколько вам лет?» — Маша неожиданно для себя ответила:

— Семнадцать. — И, недовольная собой, подумала: «Зачем я наврала, накинув себе целый год?»

При прощании он уморительно, по выражению Маши, просил о следующей встрече.

— Пожалуйста, будьте так добры, приходите завтра в клуб, — и попытался поднести её руку к своим губам. Маша воспротивилась и холодно ответила:

— Может быть, приду.

На другой день она не пришла. Её увлёк роман «Всадник без головы», который ей дала на короткое время соседка, сама любившая романы про любовь.

Появилась Маша на третий день. Николай радостно улыбался ей, и когда танцы кончались, он сказал, что, когда пойдёт провожать её домой, вручит ей подарок. Маша озадачена. «Что это за подарки на третий день знакомства? Это мне не нравится. Ни за что не возьму», — решила она твёрдо.

Но подарок пришлось принять, так как это был не простой подарок, а стихи в её честь, и Маша поняла, что было бы невежливо не принять их. «Может быть, — думает она, — эти дни он мучился муками творчества, чтобы удивить, порадовать меня».

После некоторого колебания она взяла из его руки исписанный лист бумаги и спрятала его в кармашке платья.

— Маша, позвольте я вам их почитаю на память.

— Читайте, — коротко бросила Маша.

— декламировал он, подражая известным, настоящим поэтам, как-то размеренно, без интонаций. Это ей не понравилось.

«Глянь-ка, Машка, — сказала она себе, — как он воображает, прямо любуется собой».

Но всё же ей польстило, что он в стихотворении сравнивает её с полураскрывшимся бутоном, который завтра станет прекрасной розой. Стихи корявы, зачастую не соблюдается рифма. Это замечает даже Маша, неискушённая в поэзии.

Шли они тихо, но как-то незаметно дошли до её дома. Маша стала без сожаления прощаться, ведь дома её ждал недочитанный роман.

— Мне пора, до свидания, — и протягивает ему руку.

Слова прощания вызвали у Николая неожиданную для неё реакцию. Он схватил её за руку выше локтя, пытаясь удержать. Это напугало её.

— Маша, не уходите так быстро, прошу вас, не уходите, — забормотал он.

Его взволнованная речь произвела обратное действие тому, на которое он надеялся. Маша рванулась от Николая, и тут случилось то, что для впечатлительной Маши положило конец их дальнейшим встречам. У неё от резкого движения рукой расстегнулись на платье две верхние пуговички, обнажив почти полностью правую грудь.

— Ах! — испуганно воскликнула Маша и, сорвавшись с места, убежала, прикрываясь ладонью, оставив своего кавалера в полной растерянности.

Теперь она в клуб не ходит. На все уговоры подружек встретиться и объясниться с Николаем она отвечает — нет. Сидит себе одна по вечерам на скамеечке возле дома и мечтает. Да как можно не мечтать, когда тебе всего шестнадцать лет и вся жизнь впереди, и когда такой чудный вечер и так благоухают любимые кусты белой сирени, растущие неподалёку, на середине привокзальной площади, напротив Машиного дома.

Кусты, тесня друг друга, образуют круг, в середине которого на небольшом свободном пространстве бил когда-то настоящий фонтан. Теперь здесь остались только нагромождённые друг на друга камни, из-под которых вытекают струйки воды, питающие эту необыкновенную заморскую сирень.

Часто, пробравшись между ветвями на закрытый от всех пятачок, усаживается Маша на камень и читает подолгу, а иногда и прячется здесь от людских глаз, чтобы поплакать и найти успокоение от нахлынувшей на неё душевной невзгоды.

Вот и сейчас сидит она на скамеечке возле своего дома, и этот великолепный запах, исходящий от любимых кустов, навевает на неё сладостные мечты, и вот она уже представляет себе свою первую встречу с принцем на белом коне…

Он, конечно же, появился из-за кустов сирени и медленно приближается к ней. На всём облике незнакомца лежит печать усталости, быть может, от долгой и трудной дороги, оставшейся за плечами. Умный конь сам выбирает себе дорогу, бережно несёт то ли задумавшегося, то ли задремавшего хозяина.

Красивый молодой всадник, сразу видно, нездешних мест. На нём одежда, какую здесь никто и в глаза не видел. Брюки, или лучше назвать их шальварами, сшиты из дорогого материала, обувь больше похожа на женскую своими украшениями, сверкающими при свете электрической лампочки, и белая, из тонкого полотна рубашка с высоким кружевным воротником, которая очень ему к лицу.

В одной руке он держит поводья чудесного белого коня, в другой головной убор, редкой красоты, что-то вроде шапочки, но не тюбетейка, украшенной драгоценностями и увенчанной великолепным пером какой-то экзотической птицы.

Загорелое лицо, высокий лоб — признак ума, и тёмные волосы, зачёсанные назад, рассыпались слегка волнистыми прядями по сторонам.

Вот так Маша представляла себе настоящего принца на белом коне и, конечно, как девушка, обладающая хорошим воображением, при этом и себя видела не в ситцевом поношенном платье, в котором была в настоящее время, а в дорогом одеянии дореволюционных светских дам. Она видела себя всю в кружевах, рюшечках, бантиках и непременно в венке из роз горячего кремового цвета на высокой причёске.

Маша сидит, не шевелясь, с застывшей прямой спиной, сосредоточенно глядя в одну точку перед собой, на что-то только ей видимое, совершенно отстранённая от внешнего мира.

…Чудный конь стоит почти рядом с Машей, вот тихонько заржал, призывая хозяина ко вниманию. Всадник встрепенулся, сбрасывая с себя дремоту, поднимает выше голову и встречается с устремлёнными на него глазами молоденькой очаровательной девушки.

В первую секунду Маша не видит в глазах молодого человека интереса к себе, но в следующий миг глаза его округлились, и в них засветился радостный огонёк. Лицо его преобразилось и засияло счастьем. Он ловко спешился с коня и оказался рядом с девушкой, усталости как не бывало.

«Да, — сказала себе Маша. — Это мой принц. Как он прекрасен! И рад видеть меня. Несомненно, наша встреча с ним обернётся счастьем и всеобщим благоденствием для всего человечества».

Маша в свои шестнадцать лет искренне мечтала сделать мир счастливым, где больше не будут голодать, дрожать от холода, болеть и умирать от непосильной работы. Люди будут жить долго, потому что ученые земли откроют эликсир молодости, который станет безвозмездным достоянием всего человечества. Смерти не будет, и если всё же надо будет уйти в другой мир, то будут уходить без боли и страдания.

Голова Маши слегка закружилась от таких грандиозных мечтаний. Она почувствовала себя необычайно счастливой. Может, чувство радости проснулось еще и от неизвестно откуда взявшейся тихой прекрасной музыки, заполнившей всё пространство вокруг и проникающей до самых дальних уголков её души. Все двери её существа доверчиво открывались под воздействием чарующего звучания невидимого оркестра, на которое вся её сущность отзывается мелодией, рождающейся в самой середине её души, чтобы, сливаясь с пришедшей извне музыкой, делаться ещё более совершенной и прекрасной.

Принц, а Маша не сомневалась в том, что это именно Принц, протянул ей навстречу обе свои ладони.

— Здравствуй, Маша. Как же долго я тебя искал!

Маша подала ему руку, ответила:

— Здравствуй, Принц. Откуда ты? И как тебе стало известно моё имя?

— Имя твоё принесло ко мне дуновение ветра.

Они усаживаются рядышком на скамеечке. Принц всё ещё держит Машину руку в своих руках, только теперь она оказалась прижатой к его груди. Посмей он сейчас прижать её пальцы к своим губам, она не посчитала бы его поступок дерзким. Она с первого взгляда прониклась к Принцу огромным доверием, ибо он — её Принц, её судьба и её идеал. Он не только прекрасен лицом, но самое главное, он обладает благородными качествами души, она нисколько в этом не сомневается. В мечтах герой у неё всегда искренний человек. Он не может говорить одно, а делать противоположное. Лукавства никакого в нём нет.

Принц поднялся со скамьи, встал перед Машей на одно колено, молвил:

— Маша! Цветок души моей, будь моей женой. В твоих силах сделать меня счастливейшим человеком на свете, а к твоим ногам я положу все сокровища моей страны, если пожелаешь — они твои.

Маша благосклонно принимает предложение, ведь это всё происходит в её воображении, не наяву, где не так быстро всё происходит, как в мечтах.

— Я согласна, мой милый друг, — нежно улыбаясь, отвечает Маша и вдруг вздрагивает всем телом, возвращаясь в действительность, куда её вернули громкие голоса гуляющей молодёжи. Ей сразу стало скучно. Она жалеет, что ей не удалось в своём воображении побеседовать с Принцем подольше.

Маша любит читать и много читает. В её распоряжении не только станционная библиотека, но и огромнейшее количество книг, из которых встречаются очень редкие. Эти книги принадлежат пожилой даме, теперь уже бывшей учительнице русского языка и литературы — Поляковой Валентине Васильевне.

Живёт учительница в одном доме с Машей, только в следующем подъезде. Две стены её комнаты заставлены от самого пола и до потолка книгами, преимущественно полными собраниями сочинений известных писателей, как русских, так и иностранных, в очень хорошем состоянии, будто бы их никто ещё не читал.

Напротив комнаты, прямо через коридор, принадлежащая учительнице кухонька, по размеру и по расположению точная копия комнатки, в которой ютится семья Маши, теперь уже из четырёх человек вместе с отцом.

Маша часто посещает Валентину Васильевну, а в субботу или в воскресенье она приходит специально помочь престарелой и болезненной учительнице привести в порядок её маленькое хозяйство.

Маша выполняла самую простую, необременительную для неё работу, мыла полы, посуду, протирала влажной тряпкой узкие листья олеандра, растущего в деревянной кадке прямо в изголовье кровати. Цветок всегда веселел, когда Маша обрызгивала его водой, а потом аккуратно удаляла пыль тряпочкой с каждого листочка, при этом цветущие соцветия издают более сильное, чем обычно, благоухание.

— Валентина Васильевна, — обращается Маша к своей доброжелательнице громким голосом, чтобы та могла слышать на кухне, где она готовит угощение, — я думаю, это он таким образом благодарит за заботу и любовь. А вы как думаете?

— Я тоже так думаю, — отвечает Валентина Васильевна, — и он тоже живой, как и мы, и отвечает благодарностью, как может.

Жила Валентина Васильевна, по мнению Маши, хорошо, особенно по материальной части.

«У неё есть всё необходимое для счастья, — думает Маша, — прекрасная библиотека, пусть мало мебели, впрочем, для большего места нет, но удобная и красивая: деревянная, с пружинным матрацем кровать, полированный двухтумбовый стол, заваленный множеством свежих журналов и газет, два стула с мягкими сиденьями. Вот и вся мебель, но главное богатство Валентины Васильевны — это множество книг». У Маши просто глаза разбегаются.

Привлекают Машу и красивые вещицы, развешанные на свободной от книг стене, над кроватью и в простенке, дающие фантазии и воображению Маши большой простор. Вот искусно вышитая шёлковыми нитками штучка в виде кармашка, а в ней лежит открытка с изображением трёх пионов. Милые, неброские цветы, не выпячивающие свою яркость, как, например, розы, но не уступающие им по обаянию, по красоте перехода тонов в полутона. На обратной стороне открытки, самое главное, за что, быть может, её так долго хранят, надпись выцветшими от времени чернилами на иностранном языке. Маша считает, что это память об ушедшей молодости. Спросить — стесняется.

А вот картина в рамке размером примерно тридцать на пятьдесят сантиметров. Спелая золотая пшеница до самого горизонта. Недалеко от середины поля раскинуло свою пышную темно-зелёную крону мощное дерево, но оно такое печальное, одинокое. А на переднем плане совсем возле проезжей дороги синий, такой трогательный василёк. В этой картине Маша улавливает намёк на грусть, одиночество и незащищённость хозяйки.

«Так ли это?» — задаёт себе Маша вопрос, посмотрев долгим взглядом в лицо Валентины Васильевны, затуманенное какой-то нерадостной мыслью.

«Может быть, — с сочувствием думает девушка, — так и есть. Что я знаю о ней?»

Валентина Васильевна появилась на станции всего два года назад. Говорят, что сама директор школы ездила в ближайший городок Кирки уговаривать её преподавать в школе на станции. Появление такого классного учителя, как Валентина Васильевна, стало большим благом для учащихся. За эти два года она сумела далеко продвинуть в знании русского языка и литературы учеников старших классов, а всё же учащиеся недолюбливали её, побаивались за строгость и напористость. На её уроках просто невозможно было заниматься посторонними делами. Она непременно вовлекала в работу всех, даже тех, кто, по её меткому выражению, всегда попадал пальцем в небо.

Иногда и Маша попадала пальцем в небо, тогда Валентина Васильевна говорила ей:

— Да-а-а! Ума палата, только ключ потерян.

Ученики обижались на такие высказывания в свой адрес, а учительница отвечала им так:

— Придёт время, благодарить будете.

Они не верили и удивлялись потоку корреспонденции, идущей в адрес Валентины Васильевны, не только к ней домой, но и на школу в дни праздников и в её день рождения, с изъявлениями благодарности и с наилучшими пожеланиями ей в дальнейшей жизни.

Однажды Маша решила вымыть пол более качественно под столом, но мешала коробка, она её вытащила и увидела в ней патефон с пластинками. «Интересно, — сказала себе Маша, — какую музыку любит Валентина Васильевна?» Это оказались произведения Чайковского, Бетховена, Шуберта, Шопена. «Хорошо бы послушать музыку, — подумала она. — Надо бы спросить учительницу, но её же нет, она в магазине, да вообще-то, будь она здесь, наверняка разрешила бы».

Маша выдернула наугад из середины стопки пластинку и поставила её на патефон. Полилась изумительно красивая музыка. Она стояла и слушала, было не до уборки. Музыка унесла её далеко отсюда. Вот она уже в бальном платье, в великолепном зале кружится в вальсе. Она так счастлива!

За её спиной послышались странные звуки. Маша пришла в себя и обернулась. В дверях стояла Валентина Васильевна, вся в слезах. Подбородок от сдерживаемых рыданий трясётся, в глазах стоит неописуемая мука.

Маша испугалась. Подбежала к ней.

— Что с вами? Что с вами?

— Ничего, сейчас пройдёт, — путаясь и еле выговаривая слова, ответила ей учительница. — Это вальс. С тех пор, как погибла моя единственная дочь, умница, отличница, студентка второго курса университета, её любимую пластинку никто не ставил.

— Простите, я не знала, — стоя перед Валентиной Васильевной в полной растерянности, прошептала потрясённая Маша, поспешив уложить патефон в коробку и тут же сунув на место.

С тех пор Маша прониклась состраданием к горю и одиночеству своей учительницы. Валентина Васильевна как опытный педагог видела это, и не только это. В Маше проглядывал добрый порядочный человек, нуждавшийся в помощи. Учительница даже хотела бы удочерить Машу, чтобы дать ей возможность получить хорошее образование, улучшить воспитание и пополнить интеллектуальный багаж, но из этого ничего не вышло.

Маша была уже в том возрасте, когда человек как личность сформировался. Она боялась, что, может быть, не способна соответствовать тому уровню воспитания и интеллекта, который, несомненно, захочет видеть в ней Валентина Васильевна. Маша не хотела создавать ей трудности и усложнять её жизнь, и без того нелёгкую, да и мать не соглашалась расстаться с дочерью, так как Валентина Васильевна непременно хотела уехать с Машей из Самсонова навсегда. Но как бы ни было, любимая учительница благотворно повлияла на Машу в выборе правильной позиции и цели в жизни.

Сейчас Маша хотела поступить в педагогический техникум и в дальнейшем тоже стать хорошей учительницей, но пока всё оставалось по-прежнему. И всё же Маша чувствовала, что колесо судьбы приближается к знаковой черте, с которой и будет обозначена дорога, по которой Маше придётся двигаться по жизни. «И скорее всего, эта дорога после приезда отца будет совсем нелёгкой», — говорит она себе.

Так и случилось. Вскоре Маша оказалась в водовороте событий, столкнувших её на обочину дороги, по которой ей и пришлось топать.

Отец всё реже и реже появлялся в Самсонове, и мать настояла, чтобы Маша ездила к нему в Мукры просить денег. Она вынуждена была подчиниться.

Хозяйка дома, где снял себе жильё Александр Акимович, встретила Машу враждебно.

— Вот ещё! Переночевать! Отец твой, пропойца, ничего не платит за квартиру, так ещё и тебя мне здесь не хватает.

Но всё же переночевать позволила, и чтобы задобрить её, Маша старается оказать ей мелкие услуги — подать или принести воды, вымыть посуду, почистить картошку. Дуся, так звали хозяйку, это оценила, и когда Маша вновь появлялась у неё в доме, она её встречала, как родную дочь. В благодарность Маша делает всё по хозяйству, что в силах выполнить, и не только по просьбе Дуси, но и по своей инициативе.

У Дуси Бурак, сорокалетней вдовы, полной краснощекой хохлушки, большой дом — две комнаты, коридор, кухня, веранда. Одну из комнат снимают у неё шабашники с Кавказа — мужчина лет сорока пяти, его сын восемнадцати лет и племянник лет двадцати двух, так что стирки, гладки, уборки — предостаточно. К тому же есть огород, куры, свиньи, словом, Маше работы хватает, когда она приезжает к отцу. Ей даже пришлось обмазывать глиной сарай и дезинфицировать курятник от клещей, лечить кур, смазывая их растительным маслом, после чего легко выбирать клещей. При этом она нисколько не чувствует себя несчастной, напротив, весело поёт, преимущественно украинские песни — у Дуси научилась. Часто вечерами Дуся и Маша поют вместе, а квартиранты, поначалу недовольные появлением Маши, даже оказывают ей почтительные знаки внимания, как правило, это коробка конфет, которые они все вместе съедают за вечерним чаем.

Маше приходилось жить в Мукрах по два-три дня, ожидая денег от отца. Ей это надоело и даже стало злить. Отец всё время врёт и не исполняет своих обещаний, но вскоре она перестаёт скучать. В кинотеатре Маша познакомилась с молоденькой весёлой татарочкой, одних с ней лет. Девушку зовут Раей, это на русский лад. Они сдружились, и когда Маша приезжает в Мукры, их постоянно видят вместе и принимают за сестёр. У них много общих черт, обе — темноволосые, черноглазые, стройные хохотушки.

Раю Маша считает красавицей. Себя она недооценивает, но и дурнушкой не согласна быть. Особенно после одного случая, быть может, совсем не случайного. Однажды на аллее в Самсонове встретились один на один Маша и Сергей Ким. Парень слывёт сердцеедом. В него влюблены все станционные девушки, а он их меняет гораздо чаще, чем перчатки.

— Машка, остановись на минутку. У меня есть что тебе сказать.

Маша остановилась, так как Сергей преградил ей дорогу. Серьёзно уставилась на него, произнесла:

— Говори.

— Машка, у тебя сногсшибательские глаза! — воскликнул Сергей.

Ей не понравился своеобразный комплимент, и, отстраняя парня с дороги, она отвечает ему, глядя в его лукавые глаза:

— Хороша Маша, да не ваша.

Но сам факт, что её почтил своим вниманием такой парень, как Сергей Ким — красавец, к тому же хороший машинист паровоза, поднял Машу в её собственных глазах на достаточную высоту.

Родители Раи работают на престижных должностях. Отец заведует оптово-товарной базой. Мать заведует магазином на железнодорожной станции Мукры. Живёт семья Раи недалеко от вокзала, сразу, как поднимешься на возвышенность, по правую руку широкие ворота во двор, ограждённые дувалом. Во дворе два дома, старый и новый. Старый дом родители отдали детям — Рае и её брату Ринату. В доме две отдельные комнаты: одна для Раи, другая для её брата, а смежная комната выполняет роль прихожей и в то же время гостиной.

В глубине двора стоит ещё дом, недавно построенный — большой и красивый.

— Проходи, не стесняйся, — сказала подруга Маше, пропуская её вперёд в ворота, и повела её по направлению к ближнему дому. — Мы с братом спим в этом доме, в разных комнатах, а родители в новом доме.

«Да-а-а! — думает Маша. — Ничего себе! На четырех человек два дома. Вряд ли здесь живут на честно заработанные деньги. Нужно быть настороже, чтобы не впутаться в плохую историю».

На веранде нового дома сидит компания мужчин за достарханом. Слышатся грубые выкрики, и Маше показалось даже, что там назревает скандал, под пьяную руку. Это заставило Машу ещё сильнее насторожиться, и сделалось ей как-то грустно, стеснённо. Пьяные люди её всегда раздражали.

«Немного посижу и уйду», — сказала она себе.

Рая усадила её за стол в прихожей. Предложила печенье, конфеты. Сходила в новый дом за чаем. Маша ест сладости, запивая их душистым чаем, и без интереса разглядывает фотографии в деревянных рамках, развешанные на стенах.

— Вот моя тётя, — говорит Рая. — А это её дети, а это мой брат Ринат. Он скоро придёт с работы. Ты его увидишь.

С фотографии глянул на Машу красивый парень в белой рубашке. Ворот рубашки был поднят и чем-то напоминал ей белый кружевной ворот рубашки сказочного Принца.

«У него, как у Принца, на высоком лбу лежит волнистая прядь волос», — взволнованно подумала Маша.

Сердце громко стукнуло в грудь и зачастило. Она поперхнулась печеньем и, откашлявшись, спросила:

— Рая, а сколько лет твоему брату?

— Ему девятнадцать лет. Знаешь, Маша, он скоро женится. Его невеста — дочка секретаря райкома партии. Для свадьбы всё готово.

«Значит, он неженатый ещё. Это неплохо, — порадовалась Маша. — Но женится скоро, а это уже плохо. Сосватана невеста. Как жаль! Да, Машка, твой принц прошел мимо, не заметив тебя, — пошутила она сама над собой. — Можно бы дождаться его с работы и посмотреть на него, так ли он похож на моего Принца, но как-то боязно. Может, в другой раз».

— Ну, мне нужно идти, — поднимаясь из-за стола, сказала она подруге.

— Маша, побудь ещё. Ты что, испугалась брата? Не уходи так быстро. Не бойся, мой брат хороший. Мы друг другу всё-всё рассказываем.

— Нет. Я пойду. Проводи меня.

И ушла.

Маша уезжала и вновь приезжала в Мукры, но и дома, как и в Мукрах, её не оставляло желание увидеть Рината и узнать, так ли уж он похож на её воображаемого Принца, но чрезмерная стеснительность, невесть откуда-то взявшаяся, преграждала ей путь к знакомству.

«Что это со мной? Почему мне так трудно принять приглашение Раи? Когда она зовёт в гости, я неизменно отказываюсь. Может быть, я влюбилась? — задаёт она себе вопрос и отвечает: — Не может быть, не такая я дура, чтобы влюбиться по фотографии. Тогда что же всё-таки со мной? Почему я заранее чувствую себя неспособной прямо взглянуть ему в глаза при встрече и боюсь выглядеть глупо? Какое мне дело до него? Куда подевались мои свободные манеры поведения и довольно хорошо подвешенный язык! И всё же возьми себя в руки, Машка! Так нельзя! — приказывает она себе. — Тебе незачем его боятся, и в следующий раз прими приглашение Раи пойти ночевать к ней. Что здесь плохого? Ты ведь знаешь, она спит одна, на большом топчане, под накомарником, во дворе под открытым небом, а у тёти Дуси, на перине, невероятно душно, да ещё эти комары». И Маша уговорила себя.

После просмотра кинофильма они сразу же направились к Рае. Долго не спали. Обменивались мнениями о только что увиденной киноленте. Потом рассказали друг другу по сказке. Обе любят сказки. Рая уснула первой, а Маше не спалось, и решила она дождаться прихода с улицы Рината.

Тихо. Подруга еле слышно посапывает, отвернувшись в другую сторону. В небе прямо над ними висит большой серебряный, вычищенный до блеска поднос — луна. Полнолуние. Всё вокруг залито лунным светом. Светло-светло, как днём.

«Он спит в доме, — говорит себе Маша, — значит, он пройдёт рядом с топчаном, и мне не составит труда, приоткрыв уголок накомарника, понаблюдать за ним незаметно и как следует разглядеть его».

Ждать пришлось недолго. Скрипнула входная дверь, и появился красивый, выше среднего роста парень, в белой рубашке с галстуком. Чубик волнистых волос выронил одну прядь на лоб.

Сердце учащённо забилось.

«Ах, Господи! Какой хороший!»

Маша лежит тихо, затаилась, как мышка. «Сейчас он пройдёт мимо и исчезнет за дверью дома и всё», — подумала она. Но…

— Ах! — воскликнула Маша, когда он уже сидел на топчане у неё в ногах. Она просто обомлела от неожиданности.

Придя в себя, Маша быстро надвинула одеяло до самого подбородка. До этого момента она была накрыта одеялом до плеч. Казалось бы, ничего страшного, однако сам факт присутствия парня, сидящего на её постели и заставшего её врасплох, в неприличном виде — так Маша с испугу вообразила себе — поверг её в ужас. Она замерла с вытаращенными глазами, не способная вымолвить ни слова.

Сколько это продолжалось, одну, две минуты, но для Маши время длилось ужасно долго. Ей хотелось спрятаться от стыда, провалиться сквозь землю, а предательская луна будто радуется её горю и просто вся исходит светом.

Не меньше Маши растерялся, даже на какое-то время повержен в шок, и Ринат. Он с недоумением уставился на неё, не в силах произнести ни слова. В голове его носилась мысль: «Как эта незнакомая, прекрасная девушка оказалась здесь?»

Глаза Маши стали наполняться слезами, и когда они вот-вот должны были пролиться на бледные щёки, Ринат встрепенулся, как после внезапного пробуждения, ожил и, так и не произнеся ни слова, встал с постели, поправил за собой накомарник и направился в дом.

Пришедшая в себя Маша смотрит ему вслед и замечает, что идёт он теперь не той весёлой и уверенной походкой, какой шёл от ворот, а будто пьяный, пошатываясь.

Она так и не заснула в эту ночь. Вновь и вновь прокручивала в памяти случившееся. Смотрела на себя как бы со стороны и видела себя некрасивой, с растрёпанными волосами, с диким выражением лица.

«Ах, как я несчастна! Господи, как я несчастна! — сокрушается Маша. — Да разве может ему, лучшему из всех живущих на земле парней, понравиться такая, как я, со своими дурацкими косичками, перехваченными возле ушей бантиками. Ах, как стыдно! Надо уйти потихоньку».

Ранним утром, пока в доме все ещё спали, Маша тихо ушла, а вернее, сбежала.

Маша уехала домой с твёрдым решением никогда больше не появляться в Мукрах. События той ночи не оставляют её в покое и дома. Время от времени её бросает то в жар, то в холод.

— Давай обратно езжай, — сердито говорит ей Анна. — Что приехала без денег?

Но Маша тупо отвечает ей:

— Нет. Не поеду и всё.

Но прошло два, три дня, и Маша вдруг осознала, что поступила нехорошо по отношению к Рае.

«Так нечестно поступать. Надо поехать и извиниться перед Раей. Но как быть с Ринатом? — задаёт она себе вопрос. И сама себе отвечает: — Надо исключить возможность встречи с ним. Меня до сих пор при воспоминании захлёстывают смятенные чувства, и я боюсь, что смущение заставит меня выкинуть что-нибудь неприличное, то, о чём я буду долго жалеть».

Маша решает поехать, но дня через два. Эти дни она отводит на подготовку к экзаменам в техникум. Девушка садится за учебник, но ей трудно сосредоточиться на материале. Помимо её воли события той ночи время от времени возникают в её сознании, отодвигая занятия на второй план.

«Пойду, прогуляюсь, отвлекусь, — решает она. — Пойду к Нинке, может быть, сегодня с ней в кино или на танцы сходим».

Маша идёт по аллее, навстречу ей её двоюродные сёстры. Оля и Таня замужем, имеют детей. Живут в Термезе. В Самсоново приезжают, чтобы навестить родителей.

— Здравствуйте, — сдержанно здоровается Маша. Между нею и сёстрами не существует родственной привязанности. Эти дамы в возрасте, приближающемся к тридцати годам, свысока глядят на Машу, видимо, считают, что возраст им это позволяет. Обычно, нисколько не смущаясь, говорят при ней всякие гадости о своих знакомых. Не без основания Маша считает, что сёстры не упустят случая позлословить и над ней, если им этот случай представится.

— Уже уезжаете?

— Да. Скоро будет поезд. Пойдёшь с нами? Ты нас проводишь?

Маша неохотно согласилась. В зале ожидания вокзала никого нет, кроме них. Сёстры отправились к открытому окошечку билетной кассы, а Маша уселась на скамью против огромного окна, под которым растут двумя небольшими группами настоящие ёлки, каким-то чудом оказавшиеся в степи Туркмении.

В зале появился парень лет двадцати. Маша взглянула на него и отметила про себя: «Нездешний, видимо, с поезда. Ничего себе пацан и одет прилично». Вдруг юноша, не мешкая, направился к Маше и уверенно, с долей развязности, уселся напротив, бесцеремонно её разглядывая.

Маше это совсем не понравилось. Она бросила на незнакомца сердитый взгляд, но это не помогает — он как сидел, так и сидит. Тогда она поднимается и переходит подальше от него на другой диван и садится спиной к нему. Однако парень тоже встаёт и демонстративно снова усаживается напротив. Это выводит Машу из себя, и она сердито говорит ему:

— Что тебе надо? Говори! Что ты меня разглядываешь как картину известного художника!?

В ответ незнакомец только криво улыбнулся, но всё же некое смущение скользнуло по его лицу и тут же изчезло.

Сёстры продолжали стоять возле окошечка кассы, полностью поглощённые своими проблемами, и, чтобы не привлечь их внимания назревающей скандальной ситуацией, Маша решает ещё раз пересесть от назойливого незнакомца поближе к двери.

Она пересела и осталась довольна. Парень остался на прежнем месте, но тут случилось то, чего Маша никак не могла предугадать. В дверях появился… Ринат. С Машей чуть шок не случился.

«Ах, я пропала! Этот парень и Ринат сообщники! Но что им нужно от меня?» — задаёт себе вопрос Маша, трепещущая от одной только мысли о возможной встрече с Ринатом, да ещё здесь, в присутствии насмешливых сестёр. «Но подожди отчаиваться. Разве не может Ринат приехать в Самсоново по каким-то делам, не касающимся тебя?» — проносится в сознании Маши успокоительная мысль. «Да, может, — быстро соглашается Маша сама с собой. — Просто нужно, чтобы мы с ним не встречались».

И она стала лихорадочно искать выход из создавшегося положения и ничего лучшего не смогла придумать, как только развернуть полностью газету, которую всё это время держала в руке, и закрыться ею, притворившись, что читает или разглядывает её.

Но Ринат прямо направляется к ней, и Маше становится ясно, что он всё видел, наблюдая через окно со стороны перрона. «Несомненно, незнакомец — товарищ Рината, — решает Маша. — Отчего он так неважно выглядит? Какой-то он бледный, потухший, и губы будто бы дрожат. Отчего бы это?» Она хотя и находится на грани панического страха, однако сумела отметить его состояние.

Ринат между тем уже стоит перед ней. Стоит и молчит, не решаясь обратиться к ней, явно не желающей с ним разговаривать. Он делает попытку зайти сбоку, но Маша загораживается газетой, не давая ему возможности заговорить с ней. Она чуть не плачет. Она боится этого разговора, и ей ужасно стыдно.

«Ах, Господи, что ему нужно от меня? Ведь я сейчас зареву, как дура. Нужно сейчас же уйти отсюда», — решает она и пулей вылетает на привокзальную площадь. Добежав до кустов сирени и оглянувшись вокруг, Маша нырнула под спасительные ветви и оказалась на маленьком свободном пятачке. Уселась на своём любимом камне и почувствовала себя в относительной безопасности.

«Что это за дурацкая игра в догонялки, которую ты устроила, идиотка? — ругает себя Маша, немного успокоившись. Но потом пытается оправдать своё поведение: — Он хотел меня унизить, а быть может, похитить, как похитил кто-то недавно русскую девушку в Каршах, между прочим, тоже прямо с вокзала». Но, вспомнив, как он был бледен, несчастен, быть может, нездоров, она разозлилась на себя, назвала себя дурой и неспособной к сопереживанию.

«Да, — сказала себе Маша, — я поступила нехорошо. Просто трусливо. Надо попробовать исправить положение».

На другой же день Маша уже в Мукрах. Тётя Дуся обрадовалась — у неё по хозяйству всегда много работы.

— Маша, — слышит она голос тёти Дуси со двора (Маша в это время мыла полы в доме), — а тебя каждый день спрашивает Рая, говорит, очень нужно тебя видеть.

«Гм. Значит, будет продолжение тому случаю ночью», — подумала Маша огорчённо.

Рая пришла ближе к вечеру и прямо от калитки, увидев Машу под навесом дома, взволнованно заговорила:

— Маша, ты не представляешь, что у нас дома творится! Почему ты меня не разбудила? Что у вас с Ринатом произошло?

— Да ничего. Он взял и уселся на постели у меня в ногах и вытаращил на меня глаза. С ума можно сойти. Какой наглый!

— Да нет, он не наглый, — заступилась за своего брата Рая. — Просто он хотел поговорить со мной, пожелать доброй ночи. Он часто так делает и как старший брат заботится обо мне. Он не знал, что ты будешь ночевать у нас.

— А что же у вас творится дома? — напоминает ей Маша.

— Ах, да. Ринат не хочет жениться на Малике. Это его невеста. Говорит — ни за что не женюсь, хоть убейте. Отец с матерью в шоке. Представляешь, какой позор! Всё оговорено, подготовлено к свадьбе. Уйма денег затрачена. Родители не знают, как это объявить, объяснить родителям невесты. Это ведь непростые люди, ведь отец её секретарь райкома партии! Что теперь будет? У нас, у татар, это позор.

Рая немного помолчала и спрашивает:

— Маша, вы с Ринатом знакомы?

— Ты же знаешь, что нет. Как-то видела тебя рядом с ним возле клуба. Я уверена, что он даже не запомнил моего лица, хотя и смотрел на меня.

— А в ту ночь он что-нибудь тебе говорил?

— Нет. Посидел молча и ушел.

— Тогда это любовь с первого взгляда. Да, Маша, не возражай. Он в тебя влюбился с первого взгляда, как в кино.

— Ладно тебе, Рая, — возражает ей Маша. — Я верю в любовь с первого взгляда, но чтобы это произошло со мной или с ним — не верю.

А сама подумала: «Вот бы было здорово!»

— Знаешь, Маша, он уверен, что красивей и лучше тебя нет никого на свете. Все эти дни он со мной говорит только о тебе.

— Ну его! Что он болтает? — смущенно засмеялась Маша.

— Вот купит нам с тобой билеты в кино. Пойдёшь? Говорят, очень хороший фильм. «Любовь и слёзы» называется.

— Это про нас, что ли? — со смехом спрашивает её Маша. — Нет, Рая, я не пойду. Я стесняюсь, хотя мне не хочется в этом признаваться.

— Знаешь что, давай я ему скажу, чтобы он с нами не садился. Тогда пойдёшь?

В зале потух свет, и на экране замелькали кадры. Тишина. Все, не отрываясь, смотрят на экран, только Маша никак не может сосредоточиться, что-то ей мешает, оттого многое происходящее на экране она не улавливает. Стало казаться, что со стороны кто-то бесцеремонно её разглядывает. Она решает повернуться и в упор «испепелить» нахала взглядом, а натыкается на глаза Рината и испуганно отворачивается.

Через какое-то время она хочет убедиться, смотрит он на неё или нет. «Смотрит, — удивляется Маша. — Как сидел, так и сидит вполоборота к экрану».

После просмотра фильма Маша схватила за руку подругу и настойчиво повлекла её за собой к выходу. Желание Маши сбежать от возможного преследования со стороны Рината настолько велико, что она рискует показаться невежливой и даже грубой по отношению к окружающим людям. Не понимающая, в чём дело, Рая всё время твердит:

— Да что такое? Куда ты спешишь?

Но Ринат их догнал и пошёл рядом.

— Можно я вас провожу?

— Пожалуйста, — ответила за себя и за Машу Рая.

Некоторое время идут молча. Никто из них не находит слов для разговора. Установилась между ними какая-то неловкость. Маша спрашивает себя: «Что это я молчу, как рыба? Что со мной? Это не в моих правилах. Обычно я не лезу в карман за словом».

Первой прерывает молчание Рая.

— Ну, я пойду домой, а тебя пусть проводит Ринат, — обратилась она к Маше.

— Зачем? — протестует Маша. — Я сама дорогу знаю.

— Маша, не возражай, пожалуйста. Ринату надо что-то тебе сказать важное.

Светлая, тихая, звёздная ночь. Они стоят друг против друга, и как радуются их сердца! И ничего, что они молчат — для них и это уже счастье.

Молчание затянулось.

«Нужно прощаться, — говорит себе Маша. — А жаль. Вот бы так взяться с ним за руки и идти долго-долго через всю жизнь!.. Но почему он молчит? Что хотел сказать? Надо прощаться. Молчать так долго просто глупо. Он обо мне может плохо подумать».

Собравшись с духом, Маша поднимает голову и, глядя Ринату в глаза, произносит:

— До свидания, — протягивает ему руку и от удивления замирает, наблюдая разительную перемену на его лице.

«Что это с ним?» — спрашивает себя Маша.

Ринат на её глазах преобразился. Лицо его засияло радостью. До этого понуро стоявший, с опущенной головой, он заулыбался и принял её руку обеими руками, так нежно и бережно, как очень хрупкую, дорогую вещь.

«Что, дурак он, что ли? Весь расцвёл от радости, и это всего-навсего от моей протянутой руки на прощание. А может быть, мне не следовало подавать ему руку. Это, быть может, непозволительный жест с моей стороны? Тогда надо скорее уходить», — приказывает себе Маша.

Она резким движением освобождает свою руку и уходит не оглядываясь.

Маша готовится к экзаменам. Повторяет пройденное в школе, а между занятиями ходит на залив купаться с подругами. Всё бы хорошо, но сердце её уже часто посещает Ринат и напоминает о себе, оттого хочется в Мукры и делается грустно. А где-то в подсознании рождается мысль, что всё это может плохо кончиться для Рината, а Маша не желает своему другу страданий.

«Чем дальше в лес, тем больше дров. Тяжело нести, да и заблудиться можно. Не надо часто ездить туда», — решает она.

И не едет. А он взял да и сам приехал.

Идёт Маша с подружками на залив купаться, а прямо перед ней, будто вырос из-под земли, Ринат.

— Здравствуйте, — говорит и улыбается, а сам такой нарядный — белая рубашка, галстук.

— Здравствуйте, — смущённо отвечает ему Маша и пугается.

«Бог мой, что же мне теперь делать? К кому он приехал и зачем? От Раи я знаю, что в Самсоново у них нет ни родных, ни знакомых. Выходит, он приехал ко мне! — догадывается Маша. — Что ж, придётся постараться и не упасть в грязь лицом».

— Вы надолго приехали? Один или с Раей?

— Я приехал один, — отвечает Ринат. Он немного помолчал, смущённо глядя на Машиных хихикающих подружек, и продолжил: — Станцию посмотреть.

Маша оказалась в затруднительном положении. Пригласить его к себе домой, как требуют правила хорошего тона, она не может, даже ради его сестры Раи, которую она искренне любит. Нет, не из-за матери или соседей, которые могли бы плохо о ней подумать, они привыкли видеть, что к ней запросто ходят и мальчишки, и девчонки, и ничего зазорного в этом не видят — она их комсомольский вожак, — а из-за того, что ей стыдно показывать Ринату их убогое жилище и вопиющую бедность. Ей стыдно. Это выше её сил. Но тут Машу осенила мысль пригласить его прогуляться вместе с ней и её подругами на залив. И она обратилась к нему с предложением:

— Не хотите ли вы пойти с нами на залив?

— С удовольствием, — радостно ответил ей Ринат. — Только подождите меня, я конфет куплю.

Поход удался. Всем хорошо и весело. Они шутят, поют и дурачатся, насколько могут себе позволить в присутствии красивого, взрослого парня, а Маша следит, чтобы подружки не перешли рубеж дозволенного и ненароком не обидели её гостя. И это, кажется, удалось ей.

Маша, как никогда ещё в жизни, счастлива. Этот день она не забудет никогда.

«Спасибо тебе, Ринат, — мысленно обращается она к нему, — за то, что ты так добр ко мне. Я так счастлива!»

Вот они в степи. Вокруг, насколько видит глаз, никакого человеческого жилья. Только степь и они. Степь здесь называется «голодной», такой она становится сразу после того, как палящее солнце начнёт испытывать её на прочность, а пока солнце милостиво к ней, и степь радуется отсрочке и дышит всё ещё по-весеннему.

Весна и в их молодых и — пока ещё — чистых душах, открытых для добра и любви. И хочется творить добро и бескорыстно отдавать тем, кто нуждается в этом.

К этому располагает и пространство вокруг них: в воздухе чувствуется какая-то неведомая сила, вдохновляющая даже соль, выступившую из земли, блестеть так завлекающе. Камешки во влажном песке с радостью показывают свои нарядные, чистые рубашки: по красному цвету — белые, будто перламутровые, прожилки. Девушки выбирают камешки, на их взгляд, самые красивые и кладут их в кармашки своих платьев — на память.

«Вот так, наверно, люди счастливы в раю, если он есть», — думает Маша. И… внезапно в голову приходят странные, тёмные мысли. Будто черная туча набежала на солнце в её душе, и стало так грустно, пропало ощущение радости. Вокруг словно посерело. «Много ли будет вот таких счастливых дней в твоей жизни, Машка? — спрашивает она себя тоскливо. — Быть может, счастье твоё будет таким же коротким, как весна в этой голодной степи. Сейчас в степи недолгий праздник в долгой череде будней. Кончится праздник, и радость в степи потухнет. Покроется степь серым, вылинявшим покрывалом небес надолго, и много будет она терпеть лишений и страданий; то от обжигающего солнца, то от затяжных пыльных бурь, жуткой жажды, а потом от пронзительного ледяного ветра зимой. И только приятные воспоминания да надежда на весеннее возрождение будут скрашивать её существование. А придёт весна — и она опять молода, прекрасна и счастлива. В отличие от неё, мне никогда не быть молодой, красивой ещё и ещё раз, и впереди, быть может, меня ждут одни серые будни».

— Маша, догоняй, — доходит до неё голос Нины.

Она вздрогнула, встретившись с глазами Рината, полными тревоги. Маша поняла: он чувствует, что ей нехорошо, и растерян, потому что не знает, как ей помочь. Тёплое ответное чувство к нему затопило сердце, и печальные мысли так же внезапно ушли, как и пришли. В сознании у Маши опять чистое, безоблачное небо.

«Как хорошо. Как я рада, что рядом со мной идёт самый прекрасный юноша на свете», — подумала Маша и потянулась к Ринату всем своим существом. Схватила его за руку и вся, светясь от счастья, крикнула:

— Айда их догоним, Ринат!

Ринат повеселел, хотя чувствуется, что он несколько настороженно держит себя с Машиными подружками, но и немудрено. Если бы его товарищи из посёлка Мукры видели его в роли пастуха, гнавшего козочек к водопою, вот бы смеху было!..

Всю дорогу босоногие подружки объедались шоколадными конфетами, а Маша не смела протянуть руку к кульку, потому что конфеты нёс Ринат.

— Не ешь, не ешь, Машка, — шепчет весело её лучшая подруга Нина на ухо. — Смотри, приворожит тебя конфетами, будешь бегать за ним, как собачка, — и хлопнула Машу по спине веткой, сломанной по дороге от цветущего кустарника.

Вернулись они вечером к прибытию пассажирского поезда. Ринат и Маша остановились недалеко от любимых Машей кустов сирени — они будто чувствовали важный момент жизни: благоухали, как никогда прежде, — белый цвет так свеж и праздничен.

— До свидания, — говорит ему Маша, но не протягивает руку для пожатия — на всякий случай, вспомнив последнюю их встречу, только с лукавой улыбкой глядит ему в глаза.

— Рая просила вас приехать, — произносит он, но глаза говорят другие слова: «Умоляю тебя, приезжай».

— Я приеду.

Через два дня Маша приехала.

— О, что у нас теперь творится дома! — сразу стала рассказывать Рая, как только они встретились. — Отец прямо топал ногами и кричал, что этому никогда не бывать: «Мой сын, правоверный мусульманин, никогда не женится на русской, пусть бы она и была самой лучшей девушкой на свете». А мать ходит с заплаканными глазами.

— Ох, Господи! Что же теперь будет? — ужасается Маша. — Бедный, бедный Ринат.

Маша стоит, как в воду опущенная, но ничего путного в голову её не приходит.

— Да уж, Ринату достаётся, как только не ругают его наши: и невестки, бабушки и тётушки. Ты только бы слышала, Маша! В общем, большой скандал.

«А уж, небось, как меня-то ругают, — думает Маша, — просто Рая этого мне не говорит».

— Рая, честное слово, я не хотела этого. Мне очень жаль, что так получилось. Скажи, что мне делать? Может быть, мне сегодня же уехать и забыть дорогу в Мукры, а?

— Ладно тебе, не расстраивайся, — жалеет Машу подруга и, заглядывая в глаза, обняв за плечи, продолжает: — Вот увидишь, скоро всё забудется. А знаешь что? Давай лучше пойдём на день рождения.

— На какой ещё день рождения? — оторопела Маша.

— На день рождения Рината, — отвечает Рая.

— К вам? Да ни за что на свете! — испуганно восклицает Маша.

— Нет. Не бойся. Не у нас, а далеко отсюда, на окраине посёлка. Там живёт друг Рината, мой жених. Я обещала, что если я найду тебя у тёти Дуси, то я приведу тебя. Будет много наших друзей, одноклассников. Вот увидишь, будет весело. Пойдём, а? — уговаривает она Машу. — Посуди сама, что за день рождения у брата будет, если мы с тобой не пойдем?

— Нет уж. Иди одна. Меня там никто не знает и не ждёт, — не соглашается Маша.

— Ну, тогда и я не пойду, — решительно говорит Рая. — А как бы было хорошо, если бы мы пришли. Ринат был бы рад.

Немного подумав, Маша соглашается.

— Ну, хорошо, пойдём, если ты пообещаешь мне, что мы там будем недолго. У меня на душе неспокойно.

Идут долго, и Маша ругает себя маленьким язычком: «Вот дура, зачем идёшь? Ведь может что угодно случиться. Наверное, Малика, его невеста, там».

Но возвращаться поздно. Пришли. Праздник начался без них, но, судя по всему, недавно. Гости сидели за столами, но угощения на тарелках и блюдах едва были початы.

Молодёжи действительно много — человек сорок. Сидевшие потеснились, и девушкам поставили два стула. Рая и Маша оказались как раз напротив сидящего во главе стола виновника торжества — Рината. Места им достались в самом конце, но Машу это устраивает. Она хочет быть неприметной и не выделяться.

По правую руку от Рината сидит девушка в дорогом шёлковом платье национального покроя — вся в блёстках — довольно красивая. Немного портит лицо крупноватый нос. Волосы, цвета вороньего крыла, заплетены в две толстые косы.

«Это Малика», — решает Маша.

Но как только Маша и Рая усаживаются за столом — выскакивает из-за стола девушка, которую Маша считает невестой, и исчезает за дверью. За ней следом уходит и Ринат. Сразу же оттуда, куда они исчезли, слышится шум, возня, звон посуды, приглушенные крики. Будто кого-то, рвущегося войти в дверь, оттесняли или же кого-то били, но вскоре за стеной наступила тишина.

У Маши стало тревожно на сердце. «Ринат так и не появляется, — отмечает она для себя уныло. — Может, его побили? А может быть, сюда рвались родственники Малики, чтобы опозорить меня и даже побить?»

Но вот оттуда, где только что что-то происходило, вошел симпатичный парень. Маша узнаёт в нём того незнакомца, который нахально рассматривал её на вокзале в Самсоново.

— Меня зовут Ильяс. Я друг Рината, — представился он Маше, прямо подойдя к подругам. — Можно я сяду рядом с вами?

— Садись, садись, Ильяс, — разрешает Рая и шепчет Маше: — Это мой жених.

Притихшие было гости оживились. С этого момента девушкам стали оказывать повышенные знаки внимания, и это Машу смутило. Ильяс распорядился заменить им стаканы на фужеры. Принесли рюмочки на тоненьких ножках. Заменили ложки, вилки на лучшие. На столах полно всякой еды, а Ильяс предлагает ещё какие-то национальные деликатесы. В душе Маша злится на него. Зачем он это всё делает? Это просто стыдно так поступать по отношению к сидящим за одним столом их товарищам. Ах, как хочется смыться поскорее отсюда! «Зачем я согласилась? Вот дура!» — ругает себя Маша.

— Рая, ты помнишь, что обещала мне? — говорит она подруге так тихо, чтобы не могли понять сидящие рядом. — Нам пора уходить, но если не хочешь — оставайся. Я не обижусь. Только проводи меня до двери, пожалуйста.

— А что случилось? — удивляется подруга. — Я даже не поела как следует.

К ним подходит Ильяс и обращается к Маше:

— Что будет пить Маша-гуль?

«Интересно, — удивляется Маша, — он назвал меня так, как называет меня только соседка по дому татарка тётя Соня. Неужели расспрашивали у неё обо мне?»

А вслух сказала:

— Ничего не надо. Всё есть. Спасибо.

— Тогда мы будем пить ликёр, — и обращается ко всем со словами: — Друзья, сейчас мы будем пить необыкновенный ликёр, напиток царей. Ему сто лет.

И действительно приносит фигурную бутылку с выгоревшей, будто от времени, а может быть, так оно и есть, и крошащейся под пальцами этикеткой. Пробка никак не хочет вылезать из горлышка бутылки, и когда всё же в рюмки, фужеры, стаканчики из бутылки потекла густая, точно свежий мёд, ярко-зелёного цвета жидкость, Маша почти поверила ему. Но удивилась, как могла такая редкость попасть в руки Рината. А то, что бутылка эта от Рината, Маша не сомневается.

«Но почему Ринат не за столом? Где он? Что же всё-таки происходит?» — пытается понять Маша.

Маше не хочется пить этот подозрительный напиток, но не попробовать было бы сверхнеуважением к хозяевам торжества. Она это понимает. «Скорее всего, ужасная гадость, — думает Маша. — Но если я откажусь, меня бросятся уговаривать, а я этого не хочу. Ладно, выпью и уйду».

Напиток оказался вкусным, пахнущим конфетами, и сладким, как мёд. Он ей показался совсем не крепким, но это было обманчивое впечатление. Чтобы соблюсти приличия, Маша подождала немного и приподнялась, чтобы проститься со всеми и уйти.

«Но что это? Ноги не слушаются меня, — испугалась Маша. — Ноги как ватные. Что это со мной? Я пьяная или отравлена? Но у меня такая же, как прежде, ясность мысли и трезвость ума. Придётся подождать. Если я запьянела, то думаю, это со мной скоро пройдёт. Я отпила из рюмки совсем немного».

Прошло минут двадцать-тридцать, и Маша пробует проверить свои ноги. «Ага! Всё в порядке!» — обрадовалась она. И обратилась к Рае:

— Рая, я ухожу, а ты как хочешь.

— Я с тобой, — отвечает её верная подруга.

После этого странного дня рождения Ринат и Маша не виделись долго. Маша дала себе слово, что не поедет в Мукры до тех пор, пока родители Рината не определятся в своём решении — женить сына или нет. Ожидание затянулось, и Маша потеряла надежду, что когда-либо ещё она увидит Рината.

Иногда она уходит на целый день к заливу. Работает на бахчах или же задумчиво ходит по берегу. Мечтает. Теперь в роли сказочного принца выступает Ринат. Это он предлагает ей руку и сердце. Это он называет её ласковыми словами. Это он увозит её далеко-далеко от его отца и от её тоже. Маша вздыхает. Она знает, что не сможет заставить себя стать женой Рината против воли его родителей.

«О Ринате так долго ничего не известно, — печально говорит себе Маша. — При желании мог бы сам приехать. Видимо, отказался от меня».

Вот уже подошло время сдавать экзамены, и вот уже и экзамены прошли. Маша поступила в техникум. Ей даже выделили место в общежитии, и она, окрылённая успехом, вернулась из Каршей домой.

Первым делом ей хочется узнать о Ринате, и она обращается к матери:

— Мам, не спрашивал ли кто обо мне? Ко мне подруга должна была приехать.

— Подруга не приезжала, а вот «товарищ» приезжал, — засмеялась мать. — Симпатичная такая подруга, Ринатом зовут. Отцу бутылку каждый раз покупал. Тобой очень интересуется.

— Мам, я в техникум поступила, — поспешила Маша перевести разговор в другое русло, — только без стипендии. В техникум нахлынуло поступающих восемь человек на место, и чтобы отсеять большую часть абитуриентов, на диктанте занижали оценки, особенно русским. Но ты не беспокойся, сам директор пообещал, что мне придётся без стипендии месяц или полтора продержаться.

— А у нас для тебя новость. Мы уезжаем отсюда насовсем, — объявляет мать Маши.

И как обухом по голове её оглушила. Она так и застыла с раскрытым ртом, а придя в себя, завопила:

— Ты что? С ума сошла? Я хочу учиться в техникуме. Ты даже не представляешь, какое это счастье для меня стать учительницей.

— Ничего страшного. Не ори. У тебя всё еще впереди. Отец говорит, что ты возьмешь документы и успеешь ещё поступить в техникум в Пархаре.

— Так вы едете опять в Пархар?! — взвизгнула Маша. — В тот самый Пархар, где восемь лет тому назад он нас бросил умирать? Его что, опять выгнали?

— Не выгнали, а сам рассчитался, — отвечает мать.

— Странно, — удивляется Маша. — Это когда же он по собственному желанию увольнялся? А где взяли деньги на проезд? У нас же за душой никогда гроша нет, тем более у отца. И продать нечего. Кто ему дал? Или он украл? Он же в Мукрах у кого только не занимал денег. Получку из кассы на два месяца вперёд перебрал.

В душе Маша всегда боялась, что отец Рината, работающий заведующим в оптово-товарной базе, где работал бухгалтером отец Маши, узнает, что Александр Акимович — отец той самой Маши, из-за которой Ринат отказывается жениться на Малике. И тогда ему никакого труда не составит выгнать Александра Акимовича с работы. Так, видимо, и случилось, его выгнали «по собственному желанию».

— Так откуда же у него деньги, на которые он собирается нас вести в Пархар? — допытывается у матери Маша.

— Денег хватит и на переезд, и даже, может быть, дом там купим, — отвечает ей Анна. — Чую, денег у него много. Он их где-то прячет. Вот дал на билеты всем нам и на питание в дороге.

Маша внимательно смотрит на мать и видит — мать рада переезду. Она давно мечтала освободиться от тяжёлой работы на железной дороге, и теперь Анна даже помолодела от радости. Она верит ему на слово, что деньги он получил по окончательному расчёту.

— Я не поеду с вами! — решительно заявила Маша. — Я не хочу! Я не хочу! — твердит она, и её глаза наполняются слезами.

— А куда ты денешься? Кто тебя здесь будет кормить? — раздражённо отвечает ей Анна.

В этот вечер Маша долго сидит на лавочке напротив своих любимых кустов сирени. Ничто её не радует. На сердце тревога. Она не видит рядом с собой того, кто может ей подать руку помощи. Грустно Маше. «Ах, как было бы хорошо, если бы Ринат приехал. Мы бы с ним вместе решили, ехать мне или нет».

Но Ринат не появился в этот вечер. А ей так хочется узнать, не знает ли он, откуда у её отца деньги. И ещё ей очень хочется выразить Ринату своё возмущение по поводу его пьянства с её отцом. А также потребовать от него отчёта, какие у него дела к спившемуся и окончательно опустившемуся человеку. Сказать Ринату, что ей стыдно за него, как за друга.

А на следующий день с Машей случилось чрезвычайное происшествие.

День начался с тоскливого утра и, несмотря на отсутствие отца дома, это не улучшило настроения Маши. Отец, как обычно, поднимался с постели очень рано и уходил, никому не докладывая, где он и когда вернётся.

Маша собралась и ушла к Нине Голощеповой, своей подруге. Пробыла там до обеда. Маша всё ещё была под впечатлением вчерашнего разговора с матерью и возвращалась домой грустная и задумчивая. Её ничто не занимало. Она не глядела по сторонам, погружённая в свои мысли, и пришла в себя, когда ей преградила дорогу большая группа женщин. Их было человек десять, а может быть, и больше, орущих что-то на непонятном языке. Разобрать можно было только неприличные слова, выкрикиваемые на русском. Все они в национальных платьях и в накинутых на головы платках — по-мусульмански. И подняли они жуткий крик и гам. Какое-то время Маша находится в сильном удивлении. «Это какое-то недоразумение, — говорит себе она. — Спутали меня, видать, с кем-то, сейчас всё выяснится».

Маша не чувствует себя виноватой в чём-либо предосудительном, и поэтому она спрашивает у них:

— Кто вы? Что вам от меня надо?

Но тут поднимается невообразимый крик, вопли, и ей становится страшно, потому что к её лицу тянутся крючковатые пальцы старух. Теперь до её уха, кроме ругательств, доходит и имя Ринат.

И… Какой ужас! Маша всё поняла! Так вот в чём дело! Её пытаются сделать во всём виноватой! Они готовы её растерзать за те издержки, которые потерпели от Рината. В памяти Маши всплыл случай, имевший место на их станции. Два-три года тому назад разгневанные родственники парня-мусульманина забили до смерти русскую девушку только за то, что их родственник решил на ней жениться.

Машу это так возмутило, что страх перед ними куда-то сразу улетучился. Со дна души поднялась такая ярость, что она тут же забыла о страхе.

— Ну, нет! — воскликнула она. — Не бывать этому! Я вам не баран, жертвуемый на свадьбу!

Эти слова произнесены с твёрдостью, необычной для молоденькой девушки, и с такой силой духа, что некоторые женщины, не то в замешательстве, не то от боязни, отступили.

Окружающие же Машу женщины вдруг обнаружили, что перед ними стоит не робкого десятка девушка. Она будто выросла в их глазах.

И Маша приняла решение. «Пусть будет, что будет» — приказала она себе и злорадно пообещала им, что некоторые из них сейчас от неё получат без церемоний.

Не мешкая, Маша с возгласом: «Прочь с дороги! Нужен мне ваш Ринат!» — пустила в ход сжатые до боли, будто налитые свинцом кулаки, яростно отбивая тянущиеся к лицу и волосам руки «блюстительниц нравственности».

И вот Маша на свободе. Долго ещё несутся ей вслед проклятия сразу на двух языках, но она уже вне досягаемости.

Маша спешит к спасительным кустам. Только там она может чувствовать себя защищенной от людских глаз. Она оглядывается по сторонам — разъярённых женщин не видно и не слышно.

Пробравшись в середину кустов на маленькое свободное пространство, села на камень. Посидела немного неподвижно, уставившись в одну точку, тяжело вздохнула и стала рассматривать себя — разорванное платье на груди, взлохмаченные волосы на голове, — но это ничто по сравнению с душевной болью, которую она испытывает.

Ах, Боже мой, какой позор! Что теперь люди скажут? Взрослые люди скажут: «Вот тебе и комсомольский вожак!» А мальчишки: «Вот тебе и недотрога!» И найдутся, наверное, такие, которые скажут: «Так ей и надо».

У Маши полились слёзы. Она их не вытирает и не сдерживает. Здесь никто не видит её, и Маша даёт волю слезам.

«Ах, какая я несчастная! — жалеет она себя. — А ты, Ринат, тоже хорош, — мысленно обращается она к Ринату. — Если бы ты любил меня, ты не допустил бы такого».

Между тем день клонится к вечеру. «Пора идти домой», — решила Маша. Она пригладила волосы, а вырванный клок платья на груди прикрыла ладонью.

Ей совсем не хочется идти домой. «Там, наверное, пьяный отец „учит жить“ Славика, — тоскливо размышляет Маша. — Когда трезвый, в упор не видит ни меня, ни брата, а пьяный учит».

«Стоять, тебе говорят, сукин сын! Смирно! Ты знаешь, кто с тобой говорит? Офицер Красной Армии! Я кровь проливал за народ! За тебя, паршивец, а ты тут стоишь, трясёшься, нюни распускаешь! У-у, гадёныш!» — скрипит зубами, и тяжёлый кулак нависает над головой Славика. В тот раз Маша успела вовремя схватить за руку своего восьмилетнего брата и выбежать вон из комнаты.

Маша припоминает другой случай.

— А ну, покажи свои руки. Что это у тебя? А? — спрашивает Александр Акимович Славика, впиваясь ему в лицо своими полубезумными, бесцветными глазами, налитыми мутной жидкостью.

— Цыпки, — отвечает мальчик, чуть не плача, и показывает ему трясущиеся кисти рук.

Злоба закипает у Александра Акимовича в горле, от чего он хрипло кричит.

— Цыпки! А вот тебе, щенок, за цыпки! Вот тебе, вот тебе! — хлещет Славика по щекам.

Вступается за мальчика мать, и начинается брань, вопли. Маша в ужасе выбегает со Славикам на улицу… Скандалы, драки. «Как это противно! — вздыхает печально Маша. — И как отвратительно его лицемерие!»

С тяжёлым сердцем она открывает дверь в их квартиру. И… застывает на пороге. То, что она увидела, поразило её, как гром среди ясного неба.

За столом сидят Александр Акимович и Ринат. Перед ними стоят пустые стаканы и начатая бутылка водки, а закуска — чёрствая корка хлеба.

— Боже мой! — говорит Маша, потрясённая мыслью, вызвавшей поток нахлынувших догадок. Этот пьяница вынуждает Рината покупать ему водку и пить с ним в этой отвратительной дыре, называемой квартирой. О Господи, как стыдно! Как стыдно! Теперь можно понять отца Рината. Кто пожелает иметь таких родственников? Кто захочет взять себе сноху с помойки? И сегодняшнее покушение на мою жизнь не является ли попыткой спасти своего сына, часто и надолго исчезающего в Самсонове и возвращающегося пьяным и раздражённым?

Маша почувствовала себя летящей в пропасть, куда столкнул её собственный отец. Она открыла рот, судорожно хватая воздух. Силы покидают её, и, чтобы не упасть, она вынуждена прислониться к косяку двери.

Она мысленно взывает к Ринату: «О, Ринат, думаю, ты знаешь от Раи, ведь я ничего не скрываю от твоей сестры, что мой отец появился в семье недавно и против моей воли. Я его как отца не воспринимаю. В таком случае зачем тебе надо с этим пропащим человеком пить водку и наводить на меня беду? Я очень злюсь на тебя и не хочу тебя видеть».

У Маши внутри всё клокочет от возмущения и на пропойцу отца, и на недогадливого жениха. Она хмуро, насупив брови, но стараясь как можно спокойнее, обращается к Ринату:

— Ринат, выйди, пожалуйста.

Они выходят на площадку. Некоторое время смотрят друг на друга — Маша холодно и отчуждённо, Ринат со счастливой улыбкой. Глаза Рината сияют непонятной для неё радостью. То ли рад её видеть, то ли от выпитой водки, пытается угадать она.

— Ринат! Ты зачем в моё отсутствие приезжал пить водку с этим пропащим человеком? — спрашивает она сердито. — Да он родную дочь за сто грамм продаст!

Ринат не отвечает. Улыбка сошла с его лица. Глаза округлились, смотрит на неё недоумённо. А Маша почти кричит:

— Или, быть может, ты хочешь у него купить меня по дешёвке?

Маша близка к истерике.

— Не хочу больше тебя видеть! Вон отсюда! И чтобы я тебя здесь никогда не видела!

Но… «Что это с ним?» — пугается Маша. Она, как в замедленном кино, видит, как бледно его лицо и как он медленно сползает по стене на пол площадки. В широко открытых глазах боль, будто сказанные слова ранили его в самое сердце, как удар кинжала.

Маша растерялась. Вся её обида на него и злость на его родственников испарились. Ей стало до слёз жалко его. Она готова броситься к нему, обнять и прижать к своему сердцу и гладить его голову своими ладонями, как она это делает, когда жалеет и успокаивает брата, но он уже собрался с силами, поднялся на ноги и бросился по ступенькам лестницы вниз.

Это было ужасно — видеть, как он ударяется раз за разом, при стремительном спуске, то о стену, то о перила. Всё шло к тому, что он разобьётся до смерти. Маша просто обезумела от страха за него, и вся сжималась при очередном ударе, будто это она билась о перила и стены, и испытывала прямо-таки физическую боль.

Но вот хлопнула подъездная дверь. И девушка облегчённо вздохнула: «Слава Богу, живой».

Маша всё ещё стоит на площадке. Теперь она жалеет о брошенных в лицо жёстких словах и даже оправдывает его.

«А вдруг он с самыми честными побуждениями? — рассуждает Маша. — Таким вот образом хотел узнать, что из себя представляет будущий тесть? Ведь, если хотят познакомиться с пьющим человеком, ничего лучшего нельзя придумать, как прийти с бутылкой водки. Мог ли он предполагать, что последует за этим? Пойду и попробую его найти, — решает Маша. — Попрошу не обижаться на меня. Объясню ему, что нервы мои на пределе и тому виной его родственники, пытавшиеся меня опозорить, растерзать».

Она вышла из подъезда, чтобы осуществить намеченную цель, но ей пришлось остановиться в нерешительности, потому что сразу за дверью её окутала такая темнота — хоть глаз коли. Ничего не видно. С такой непроглядной тьмой ей ещё никогда в жизни не приходилось сталкиваться. Казалось, что из мрака вот-вот протянутся к ней враждебные руки. И всё же она набралась духу и негромко позвала:

— Ринат! Ринат!

В ответ тишина. Маша решает сходить на вокзал. Протянув руки вперёд, как слепая, с предосторожностью и опаской Маша тихо шла на желтеющие окна зала ожидания. Электрические лампочки, что на аллее, не разбивают мглу, а только неярко освещают небольшие круги возле своих столбов. Вот и вокзал. С замиранием сердца она заглянула через стекло окна в зал — никого. Пусто. Подошла и постояла, сгорая от стыда, на освещённое место, в надежде, что Ринат, если поблизости, сам подойдёт, но тщетно. С тяжёлым сердцем Маша вернулась.

«Теперь я потеряла его навсегда», — горестно говорит себе Маша и вздыхает. Грустно ей сидеть вечерами на лавочке, и ничего не хочется — ни в кино, ни на танцы, ни бесцельно ходить по аллее. Днём легче. Печальные думы отгоняет работа по дому или же на бахчах, где оставались кое-какие дела, но и днём у неё всё валится из рук. Она часто задумывается и вздыхает, с нетерпением ждёт вечера — и всё же надежда остаётся с ней.

Вот и сегодня сидит Маша одна на лавочке, какая-то отстранённая от внешнего мира. Её не радует прохлада вечера. Не интересует весёлый смех парней и девчат, идущих по аллее, и сами они кажутся ей на другой стороне бытия — не перешагнуть, не перейти. Между ними и ею пропасть отчуждения.

Заскучала Маша, нет в душе радости, нет музыки в душе — стройной гармонии невидимого оркестра.

«Где ты, Ринат? Что с тобой? — вздыхает она в пространство вечера. — Пожалуйста, приди! Я должна тебе сказать, что я жалею, что так сурово обошлась с тобой в тот вечер на лестничной площадке».

И вдруг со стороны аллеи к ней бросается девушка.

— Здравствуй, Маша! — говорит Рая.

Они обнимаются, садятся вместе на лавочку. Маша сразу оживилась и с радостью спрашивает:

— Рая, откуда ты взялась? Так неожиданно. Не боишься вечером одна?

— Я не одна. Меня ждёт друг. Я ненадолго. Мы скоро уедем назад. Я должна тебе сказать очень важное. Мне нужно выполнить обещание, данное брату.

Маша вся напряглась, ожидая неприятностей, обвинений в свой адрес и последнего слова от Рината — слова «прощай»! А услышала потрясшие всё её существо слова.

— Маша, — сказала Рая, — выходи замуж за Рината. Он очень хороший. Ты никогда об этом не пожалеешь.

До Маши не сразу доходит смысл слов, она вытаращила на Раю глаза и молчит, но всё же слышит, что говорит ей Рая обрывающимся и дрожащим от волнения голосом, а когда до Маши доходит, её охватывает неописуемый восторг.

«Господи, как хорошо! Он меня простил и хочет, чтобы я вышла за него замуж».

Мир для Маши опять стал прекрасным. Душа воспрянула, и вновь зазвучала прекрасная неземная музыка.

— Маша, отвечай, что молчишь? — нетерпеливо дёргает её за руку Рая.

Маша собирается с мыслями и отвечает:

— А какой загс наш брак зарегистрирует? Мне шестнадцать лет только.

— Да вы хотя бы убежите вместе куда-нибудь. У Рината есть собственные деньги. Он же работает, — уговаривает Рая.

— А где мы будем жить? Да ваши родные нас везде достанут.

«Меня они уже достали, интересно, знает ли Рая об этом? Но лучше сейчас не говорить о грустном, когда всё налаживается», — подумала Маша и уже вслух произнесла:

— Я не знаю, как правильно поступить. Совесть мне подсказывает, что я не должна рассчитывать на деньги Рината до тех пор, пока не стану ему женой. Это нехорошо.

— Да почему же, Маша? Что в этом плохого? Ринат знает, что твои родители хотят уехать, а ты не хочешь с ними ехать, и он решил помочь и тебе, и себе.

— Не знаю. Нужно хорошо подумать, — сомневается Маша.

— А почему такая срочность уезжать твоему отцу и матери?

— Сама не могу понять, — отвечает ей Маша. — Ещё две недели назад и разговора не было о переезде, а теперь настаивают, чтобы я срочно забрала документы из техникума и ехала с ними непременно. Даже не хотят запрашивать вызова от сестры из Пархара. Туда, куда мы едем, без пропуска нельзя. Там пограничная полоса, и даже это их не останавливает. И ещё меня удивляет, откуда у отца появились большие деньги. У него же никогда нет денег. Всегда одни долги, а теперь мать говорит, что и на переезд хватит, и на первое время. Такая довольная ходит, как будто в рай отправляется.

— Не езди с ними, Маша, — уговаривает Рая.

— Это невозможно! К сожалению, мне просто не на что будет жить в Каршах. Ведь до первого семестра я должна буду учиться без стипендии.

— Маша, Ринат тебе будет давать деньги.

— Да что ты такое говоришь, подружка! Разве я посмею у него брать деньги?

Со стороны вокзала послышался свист.

— Это мне, — сказала Рая. — Пора мне уходить.

Она поднялась со скамьи. Протянула руку на прощание и спросила:

— Маша, что сказать Ринату?

— Не знаю. Просто не знаю, что ответить.

— Ну, мне пора. До свидания.

Маша встала, чтобы проводить её до вокзала. Рая решительно сказала ей:

— Не провожай. Меня ждёт мой друг.

Она всё же прошла с ней до аллеи, и здесь Рая ещё раз настойчиво повторила:

— Не провожай.

Озадаченная Маша стоит на аллее. Ей так хочется проводить их на поезд, но не решается и удивляется сама себе: «Откуда у меня такая скованность, безволие? Что со мной? Я такой не была раньше. Вот и адрес не дала, куда собираюсь ехать, и не спросила, почему сам Ринат не приехал».

И опять потянулись тоскливые дни ожидания. Ринат не появлялся. В первые дни Маша ещё не отчаивалась — надеялась, что её верный друг найдёт возможность повидаться с ней, и она твёрдо решила, что при встрече скажет ему всё: и как она всё время думает о нём, и что он ей очень нравится. Чтобы он знал, что красивой и нарядной она хочет быть только для него одного, и что он ещё будет гордиться не только её красотой, но и благородством её души.

«Мой верный друг, я постараюсь быть такой, какой ты хочешь меня видеть, чтобы любить до самой смерти», — обращается она к Ринату мысленно.

Прошло ещё несколько дней — никаких вестей из Мукров.

«Что там случилось?» — задаёт она вопрос в пустоту, и сердце просто готово разорваться на части от тоски.

Отчаявшись, она решила сама поехать в Мукры, хотя гордость не позволяла ей явиться без видимой причины, ведь её отец там больше не работал.

«Уволился по собственному желанию, — с горечью говорит она себе. — Когда же было такое, чтобы горький пьяница ушел по собственному желанию, да ещё при немалых деньгах? Украл, что ли?»

Откуда было Маше знать, что произошло в оптово-торговой базе в Мукрах, когда выяснилось, что эта «бесстыжая уруска» — дочь всегда пьяного бухгалтера? Конечно же, в голову отца Рината, заведующего этой базой, не могла не прийти, по его мнению, верная мысль.

Но Маше не пришлось ехать в Мукры. Встреча состоялась вскоре на перроне вокзала. В Самсоново редко кто приезжает, и в зале ожидания в течение дня немноголюдно или даже пусто. Совсем другое дело, когда подходил вечер и ожидался приход пассажирского поезда из России. Перрон преображался. Ходили толпы людей. Что их сюда влекло? Быть может, чувство тоски по своей стороне, и здесь они с приходом поезда чувствовали некую связь с далёкой родиной? Как знать?

В этот день Машу потянуло на вокзал, как магнитом. Обнявшись с подругой, она шла по перрону с надеждой на встречу с Ринатом. Дело в том, что перед тем как подойдёт к станции поезд из России, должен прибыть встречный ему пассажирский поезд из Таджикистана. Вот на нём и мог приехать Ринат.

Маша остановилась и ждёт приближающегося поезда. Она смотрит в окна тихо проходящих мимо неё вагонов. Она вытянулась в струнку, ладони прижаты к груди и смотрит, смотрит в окна, сменяющие друг друга, и видит, как из одного из вагонов остановившегося поезда спрыгивает Рая и быстро бежит к ней. Не здороваясь, берёт её руку, умоляюще смотрит на неё и тянет к вагону.

— Маша, — говорит она на ходу, — прошу тебя, скорее пойдём в вагон.

Маша мало понимает, в чём дело, но всё же идёт за ней, пытаясь выяснить хотя бы что-нибуть о Ринате. Спрашивает:

— Где Ринат?

— Он в вагоне. Я везу его лечиться на минеральные воды.

— Что с ним? Он болен? — пугается Маша.

— Да. Ему было очень плохо.

— А теперь как он?

— Сейчас хорошо, только он весь ещё желтый, — и она просит: — Маша, пожалуйста, поговори с ним. Он увидел тебя на перроне и заплакал.

Услышав, что он был болен, а её с ним не было рядом, она чуть не зарыдала. Сердце её переполнилось жалостью и бесконечной нежностью.

Они почти бегут по вагону. Вновь и вновь в каждом купе Маша ищет глазами Рината и не находит. Всё, вагон кончился, а его нет. Остановились. Растерянно смотрят друг на друга — не знают, что ещё предпринять в эти ограниченные минуты стоянки поезда. Маша в отчаянии.

— Рая, скажи, почему он не хочет, чтобы я его увидела?

— После болезни у него лицо желтое, — отвечает ей Рая, — и он не хочет, чтобы ты видела его таким.

— Как? — ужаснулась Маша от пришедшей в голову мысли. — Он думает, что тень болезни на его лице может вызвать у меня отвращение к нему?

«О, Боже, Ринат! — мысленно обращается она к нему. — Мне стыдно, что ты так обо мне думаешь. Не такая уж я бессердечная, мой друг!»

Послышался свисток. Поезд отправляется. Нужно срочно покидать вагон.

— Маша, поехали с нами. Прошу тебя, поехали.

— Это невозможно, — отвечает она ей и смотрит на неё глазами, затуманенными слезами. — Меня же на первой станции могут сдать в милицию. Без паспорта, без денег. Здесь же пограничники ходят по вагонам.

— Прошу тебя, поехали. У нас есть деньги.

Но думать долго не приходится. Маша уже стоит на перроне, а поезд набирает скорость. Последние мгновения, пока ещё можно, она мучительно борется с желанием плюнуть на всё и зацепиться за поручни приближающегося к ней следующего вагона — но всё, момент упущен. Поезд ушел.

Вот и Маша уезжает. Трогается их поезд. Посылаются мысленно последние слова прощания всем, кто её знал, любил, дружил с ней; красивым ёлкам на перроне вокзала и, конечно же, любимым кустам сирени. «О, Господи, почему так получилось, что мы с Ринатом разъехались в разные стороны? Зачем нас разлучили? Ринату купили путёвку, а мой отец очень уж подозрительно торопился с отъездом? Разве мы заслужили это? Разве грех хотеть быть счастливыми?» Но ответа она не слышит.

Маша стоит в тамбуре вагона одна. Ей до тошноты нехорошо. Она несчастна. Ей плохо. Их поезд, набрав скорость, несётся, как на крыльях, быстро и весело.

«Ах, паровоз, чему ты так радуешься? Не спеши, не надо так мчаться, — шепчут её губы, — пусть мой милый друг успеет прийти на станцию, если провидению будет угодно. Рая сказала, что они недолго будут в санатории, и, быть может, они уже дома. Господи, ну пожалуйста, — умоляет она Всевышнего, — пусть Ринат придет на станцию. Позволь сообщить ему мой новый адрес, позволь сказать, что я буду ждать его, пусть он найдёт меня».

Проходит три часа. Они подъезжают к Мукрам. Вот и первые дома посёлка. В сердце всколыхнулась радость, как при встрече с родными местами.

«Я люблю тебя, апа, — обращается Маша мысленно к матери Рината. — Я не могу не любить тебя, ведь ты мама моего милого друга. Я бы хотела стать тебе хорошей снохой, но ты отвергаешь меня».

Началась перронная площадь. Вот по перрону бежит лохматая собачка, Маша умилённо смотрит на неё, будто видит что-то, имеющее отношение к Ринату, и говорит: «О, Ринат, я люблю тебя и готова любить всех и всё, что окружает, и что связано с тобой, хотя бы сколько-нибудь. Вот собачка бежит по перрону, ты её, быть может, и в глаза никогда не видел, а я её люблю, потому что она живёт в Мукрах, где живёшь ты. Она и вправду премиленькая».

Их вагон останавливается как раз напротив вокзала, похожего, как брат, на вокзал в Самсоново, и ёлки такие же, как в Самсоново.

Маша мечется глазами по малолюдной привокзальной площади, ищет Рината, но глупо надеяться, что счастливый случай может повториться. Рината нет. На сердце у Маши безнадёжно тоскливо. Она чувствует, что теряет его навсегда.

«Как я буду жить без него? — уныло говорит она себе. — Без него все краски мира блекнут. Душа моя посыпала себе голову пеплом, а глаза ищут его повсюду. Господи, как мне плохо! Испытывал ли кто до меня большие муки любви?»

И тут ей приходят в голову такие строки:

«Ах, как я была глупа! — говорит она себе, поражённая новым откровением стиха, всплывшим в памяти. — Как я могла раньше говорить, что стихи глупые и бессмысленные? Где было моё бесчувственное сердце? Теперь я знаю, как невыносима изматывающая тоска и непроходящая печаль, когда душа поглощена единственным стремлением — быть вместе с любимым. Ринат, но ты найдёшь меня? — в мыслях обращается Маша к любимому. — Я надеюсь, несмотря ни на что, мы будем вместе. Лишь бы ты не сломался и не поддался уговорам. Пожалуйста, скорее подай о себе весточку, чтобы не умерла моя надежда».

Удар в станционный колокол, и поезд трогается. Маша в отчаянии заломила руки, готовая выпрыгнуть, но, как пригвожденная, стоит. Ёлки медленно отступают от их вагона.

«Прощайте, милые ёлки! Я завидую вам. Я бы хотела прямо сейчас оказаться рядом с вами такой же свежей, зелёненькой ёлочкой, чтобы хотя бы изредка видеть моего милого друга». Беззвучные слёзы текут по её щекам, и уже под быстрый стук колёс она шепчет распухшими от слёз губами: «Милые ёлки, передайте моему милому другу, что я люблю его».

Шло время. В Пархаре родители Маши сняли дом под жильё и сразу, удивительное дело, заплатили квартплату за пять месяцев вперёд, а когда прошли уплаченные месяцы, хозяин выгнал их, и они ютились в сарае — знакомые сжалились.

О техникуме не могло быть и речи. Родители каждый день скандалят, а то и дерутся, отец пьянствует. Маша устроилась ученицей бухгалтера в райпо и надеется на скорую встречу с Ринатом. Она всё ещё говорит себе: «Если любит — приедет», — но он не едет и не даёт о себе знать. Тоска гложет её сердце, печаль гасит радость жизни.

Прошло ещё полгода — и ни одной весточки от Рината.

«При желании мог бы адрес мой взять у моих подруг, — грустно думает Маша. — Что же случилось с тобой, мой милый друг, мой прекрасный принц? Почему ты не ищешь свою прекрасную принцессу? Или слабо отыскать её за высокими горами, за быстрыми реками Таджикистана, за колючей проволокой пограничной полосы, в царстве Змея Горыныча?»

Маша смахивает набежавшие на глаза слёзы. Поднимает лицо к небу, глядит в пространство заплаканными глазами и говорит в пустоту, словно владеет возможностью вот таким странным способом донести всю печаль-тоску до Рината через небеса: «Дорогой, долго же ты ищешь свою самую красивую девушку на свете, как ты однажды сказал обо мне Рае, а может быть, ты вовсе и не ищешь, а давно сидишь в вороньем гнезде Малики».

Александру Акимовичу жизнь в сарае пришлась не по вкусу. Он остался без работы и однажды просто исчез из дома.

— Садился в машину, идущую в Сталинабад, — сказали люди, видевшие его в тот день.

Анна вместе с Машей и Славиком сходили в райисполком, и им дали жильё в двухэтажном общежитии.

Жизнь понемногу налаживается. Прошло уже больше года, как они живут в Пархаре. Маша стала отходить от душевной тяготы. В лице пока не было ещё той прелести непрестанно горевшего огня оживления, но радость появлялась в её глазах, когда она глядела на цветущие персиковые деревья, на цветы или просто слушала пение птиц. Она теперь чаще ходит в кино и не сидит постоянно за книгой.

Маша ещё сравнивает молодых людей с Ринатом и находит их в невыгодном свете, но всё же в кино или на танцы пойти с одним из них теперь не отказалась бы. Чувство к Ринату постепенно притуплялось, прячась в тайники её души. Стали появляться возле неё парни, и одному из них она отдаёт предпочтение. Он много говорит о своей любви к ней, называет её смыслом всей жизни и с первого же дня знакомства зовёт её в загс. Маше он нравится, но душа не в восторге от него, как это было с Ринатом, однако Михаил настойчиво идёт к своей цели, и через несколько месяцев Маша, следуя советам Анны: «Маша, люби того, кто тебя любит», — поверив в его искреннее чувства к ней, полюбила его и стала его женой.

Счастье в супружеской жизни оказалось коротким. Не прошло и трёх месяцев, как их браку стала угрожать опасность разрыва. Выявилась старая связь Михаила с женой начальника заставы, где он служил, и под давлением той женщины Михаил стал вспыльчив, груб. А ребёнка, который уже зародился под сердцем Маши, он не желает видеть появившимся на свет.

Маша в отчаянии. Ищет выход из создавшегося положения, и ничего лучшего не видит, как только взять отпуск с работы и уехать с Анной в Самсоново. Анна собралась повидаться со своей матерью, к тому времени переехавшей жить из России к своей старшей дочери Дарье, сестре Анны, в Туркмению.

«Пусть будет, что будет, — решает Маша. — К тому времени, когда я вернусь, всё решится само собой».

— Тётя Даша, — обратилась Маша к тётке сразу же после встречи с ней в Самсоново, — скажи, спрашивал ли кто-нибудь обо мне?

— Подожди-ка, дай вспомнить… А ведь правда, спрашивали о тебе две женщины. Одна совсем ещё девчонка, а другая, видно, её мать. Вскорости, как вы уехали.

— Ну и что? — нетерпеливо спрашивает Маша тётю.

— Да ничего. Допытывались, был ли вместе с тобой парень, когда вы уезжали.

Маша догадалась, что это были Рая с матерью.

— Что же они ещё говорили? Куда же мог деться их сын и брат? — допытывается Маша, уже предчувствуя что-то ужасное.

— Он будто бы пошел рыбу ловить на речку и бесследно исчез. Несколько дней его искали. Так и не нашли. Обнаружили лишь его одежду в лодке. Видимо, утонул в реке.

От этого известия Маша просто задохнулась от горя. Она схватилась за сердце, хватая воздух открытым ртом.

— Что с тобой? — встревожилась тётя.

— Ничего, — еле вытолкнула она из себя слово, — сейчас пройдёт. Я на улицу выйду. На воздух.

Тётя недоумённо смотрит ей вслед. Маша нетвёрдой походкой, наталкиваясь то на стул, то на спинку кровати, выходит из квартиры под звёздное небо.

Глубокая ночь. Во дворе ни души. Тихо. Ни шума машин, ни свистка маневрового паровоза железнодорожной станции. Высоко в небе беспечально сияют, перемигиваясь друг с другом, крупные, яркие звёзды.

У Маши назревает эмоциональный срыв. Она это чувствует. Внутри всё клокочет, увеличивая и уплотняя ком, подступивший к горлу. Силой воли она ещё пытается противостоять ему, рвущемуся на волю, — сначала она хочет убедиться, что она одна. Свидетели ей ни к чему. Она знает, что никто в целом мире не может ей помочь.

«Ринат мог бы, но его нет на белом свете», — говорит она себе обречённо.

Маша повела вокруг себя диким взором, ища какую-нибудь тёмную дыру, закуток, в котором она могла бы укрыться от посторонних глаз и переждать, перемучиться, ибо боялась прямо сейчас, посреди двора жутко завыть раненой волчицей.

Вопль рвался из её нутра, подавляя сопротивление воли. Силы покинули Машу, и она опустилась на корточки, съёжилась в комок, закрывая, будто пряча от удара голову руками, не в силах больше сдерживать себя, чтобы не переполошить мирно спящих людей.

Застрявший комок в горле вырвался наружу хриплым, мучительным стоном.

— Не-ет! О-о-о, нет! Господи, не-ет! Ринат, радость души моей, не-ет! — шепчут её губы. — Друг мой, вот почему от тебя не было ни одной весточки! Господи, как мне плохо! Плохо мне! О-о, плохо! О, мой милый друг, почему я не впрыгнула в поезд, увозивший тебя?

Что было с Машей потом, она не помнит. Пришла в себя лежащей на земле возле топчана. Быть может, она пыталась сесть или лечь на него, когда почувствовала, что сознание покидает её. Сколько времени она пролежала без чувств, она не знала, но когда пришла в себя, ей стало лучше, вот только чувства тоски, опустошенности, обездоленности остались при ней.

Маша поднялась с земли и пошла к дому. В доме все домочадцы мирно спали. Она отыскала приготовленную для неё постель и тихо легла.

Дальнейшее пребывание в Самсоново стало для Маши тягостным. Ничто её здесь не радует. Мрачное известие, полученное от тёти, тому причиной. Мысли о Ринате ни на минуту не оставляют её. Она то решает немедленно ухать в Мукры, то внезапно отменяет своё решение. Взвесив все за и против, она говорит себе: «Ты должна съездить в Мукры и всё сама узнать». Но тут же задаёт себе многочисленные вопросы: «А не навредишь ли ты своим появлением матери Рината и его сестре Рае? По всей видимости, они считают тебя виновницей его гибели. Каково им будет видеть тебя? Даже в том случае, если он жив и здоров и теперь счастливо живёт со своей Маликой, что произойдёт? Не сломаешь ли ты ему жизнь вторично? Вряд ли он будет счастлив с тобой, вынашивающей чужого для него ребёнка. Не лучше ли оставить всё так, как есть?»

И Маша смирилась. «Милый друг, прости», — произносит она в пространство.

Маша решает пройтись по станции, повидаться с подругами, но нахлынувшие воспоминания о юности прежде всего влекут её к кустам сирени, хранителям её девичьих тайн и утешителям в часы душевных невзгод.

Она надеялась увидеть свою сирень вполне благополучно вступившей в зимний период — стоял конец ноября, — но то, что она увидела, камнем легло ей на душу. Сирень имеет удручающий вид. Красота и изумительный запах, которым она одаривает по весне людей, её же и губит. Ещё два года назад молодёжь ею больше любовалась, а если ломали, то небольшие цветущие веточки, а теперь дошло до того, что её обломали просто варварски. Стоит она, бедная, протягивая спешащим по своим делам людям изуродованные ветки, как культи рук — то ли просит прощения за что-то, то ли взывает к небу о возмездии.

У Маши сжалось сердце от сочувствия к несчастной сирени. У неё вдруг возникла некая параллель между судьбой сирени и её собственной — её так же обломала жизнь, как бедную сирень. Она почувствовала щемящую жалость к больной и несчастной сирени и к самой себе. Слёзы навернулись на глаза. Она шепчет едва слышно:

— Прости-прощай, незабвенная сирень! Я люблю тебя. Прощай, моя скоротечная юность. Прощайте, мои несбывшиеся мечты.

Прошли годы. Река жизни носила Машу по непростому руслу бытия. Теперь она уже старая женщина, но трепетное чувство к Ринату всё ещё живо в её сердце, а на протяжении всей жизни, время от времени, казалось бы, забытое, глубоко спрятанное в душе, оно часто неожиданно всплывает на поверхность, врывается в настоящее и повергает душу в смятение.

Своеобразным подарком от Кого-то Доброго и Великодушного в памяти Маши возникает душистая ветка сирени — вся в белом цвету, — и на Машу вдруг веет необыкновенно приятным запахом великолепных духов, и ей становится жаль, что сложившиеся обстоятельства не дали ей и Ринату возможности принадлежать друг другу.

«Считают, что от красивой большой любви родятся красивые, гениальные дети, — говорит она себе, и у неё начинает болеть сердце. — Не расстраивайся, Машка, — думает она, уже успокаиваясь, — ты гораздо счастливей многих других. Твоё сердце явило, быть может, истинную любовь. Огонь от неё ещё до сих пор в горячих углях на дне твоей души, хотя и припорошенный толстым слоем пепла. А многие другие могли лишь исторгнуть из себя ядовитую колючку или жало змеи…» — И у нее становится легче на душе.

Ах, эта белая сирень…