...Лягушкам только
образования не хватает,
а так они на все способны.
Марк Твен
«Знаменитая скачущая лягушка из Калавераса» — героиня рассказа М. Твена — прыгала дальше своих пучеглазых соперниц и приносила хозяину изрядный барыш. Увы, лягушачьи достижения в то время, очевидно, не регистрировали, во всяком случае у Твена на этот счет нет никаких цифр. А жаль. Их можно было бы сравнить с цифрами, известными науке.
Rana esculenta
Лягушки средней полосы России прыгают на 30—40 сантиметров. Гораздо дальше скачет лягушка-бык, обитающая в Америке, а «лягушка-прыткая», живущая в Западной Европе, прыгает метра на три. Абсолютный мировой рекорд — 409 сантиметров.
Ноги у лягушки хоть куда. В один прекрасный день именно они и занесли ее в экспериментальную науку и помогли прославиться Луиджи Гальвани. Правда, «животное электричество» было обнаружено, когда Гальвани еще и на свет не появился, но открытие осталось незамеченным. Эффектные же опыты итальянца потрясли тогдашний ученый мир: подумать только, отрезанные лягушачьи лапки оживали, вздрагивали на железной решетке балкона — их нервы еще хранили электрический заряд. С тех пор лягушка стала царевной эксперимента.
Когда в 1866 году против И. М. Сеченова как автора «Рефлексов головного мозга» было возбуждено судебное дело, великий физиолог заявил: «Зачем мне адвокат? Я возьму с собой в суд лягушку и проделаю перед судьями все мои опыты: пускай тогда прокурор опровергает меня».
Теперь опыты с лягушками не интересуют прокуроров. Теперь со вскрытия маленького существа принято начинать будничные практические занятия по физиологии. И потом студенты, уже став маститыми исследователями, часто не расстаются с милой их сердцу скакуньей — удобным лабораторным животным. Только в Ленинградском университете около 15 000 лягушек ежегодно «кладут свои животы» на алтарь науки. А сколько в мире университетов и исследовательских центров, где во имя знаний перестают биться сердца земноводных!
На Земле проживает более 200 видов настоящих лягушек, остальные — не настоящие. У всех, так сказать, подлинных лягушек горизонтальный зрачок и раздвоенный конец языка. Нам с вами примелькались лишь несколько видов: две большие зеленые лягушки (озерная и прудовая), которые не решаются далеко отлучаться от воды, и две их буроватые подруги помельче (травяная и остромордая), храбро ведущие наземный образ жизни.
Не искушенные в систематике люди принимают за лягушек их родственниц — жерлянок, чесночниц, квакш. Чтобы разобраться, с кем имеешь дело, надо — как врач на приеме — потребовать: «А ну-ка, покажи язык...»
На лягушачьем раздвоенном языке то, что на уме. А ум ее занят не глобальными проблемами, а букашками и таракашками. Подкрепляется она не только нежными комариками, но, как и ящерица, о которой только что шла речь, горькими божьими коровками и вонючими древесными клопами. Если лягушка различала бы еду по вкусу, ее язык мигом отдергивался бы от невыносимо горькой пикриновой кислоты. Ей же, чтобы ощутить эту пакость, подсунутую лаборантом, надо три секунды.
И все-таки лягушачий язык не прост. Необычен он не только тем, что, пребывая сложенным вдвое, вдруг моментально раскрывается и настигает пролетающую мимо букашку, но еще и тем, что реагирует на времена года. Реакцию эту можно увидеть под микроскопом — на языке появляются и исчезают так называемые гантелевидные клетки, похожие на парашютики одуванчика.
В Институте нормальной физиологии АМН СССР узнали, что такие одуванчики на лягушачьем языке цветут зимой, а к марту мельчают. В июне язык травяной лягушки вовсе голый — никаких клумб под микроскопом не видно. В августе одуванчики снова появляются, чтобы распуститься к зиме во всей красе. В чем причина? Наверное, в том, что парашютики вроде бы и есть те самые вкусовые клетки, которые у лягушки никак не могли найти. Но тогда появляется новая загадка — зимой лягушка спит, зачем ей в это время вкус?
Страсти холоднокровных
У самцов травяной лягушки есть нечто общее с Синей Бородой, персонажем из сказки Перро: в брачное время у них синеет горло. (Кстати, представители сильного пола остромордых лягушек синеют почти целиком.) Но у сказочного персонажа было семь жен, а многоженство лягушек — нереально, потому что самцов среди них больше, чем самок. В научной литературе приводятся сведения о том, как самцы, понапрасну звавшие пучеглазых подруг, с горя кидаются на прудовых карпов и стискивают их Жабры в железных объятиях.
Женами в пруду дорожат — иной раз кавалеры не выпускают самку из объятий даже когда зоологи кладут их обоих в спирт. Но все-таки самцы и в брачный период не теряют головы: стоит самке выметать икру, она издает особый звук, и самец ее немедленно отпускает. А чтобы подруга не выскользнула самовольно, на передних лапах самца разбухают так называемые брачные мозоли. В этих шершавых мозолях находятся особые железы. Их выделения бактерицидны — они предотвращают воспаления царапин и ран, образующихся на груди самки. Иногда лягушачьи объятия продолжаются до трех суток: самка почему-то медлит с откладкой икры. И самец ждет, натруживая мозоли. Опыт предков говорит ему, что оплодотворить несколько тысяч икринок нужно сразу же, иначе головастиков не будет.
Как лягушки по весне находят родной водоем, пока непонятно. Сначала думали, будто они, руководствуясь гравитацией, стремятся вниз. Но потом выяснилось, что они направляются и от низин к озерам, расположенным на возвышенностях. Тогда решили, что их привлекает запах родных мест. Однако они пробирались и под проливным дождем, уносящим запахи. Следующей версией стала звуковая — мол, привлекают крики сородичей, их радостное плесканье. Но лягушки шли по верному пути и когда вокруг царила мертвая тишина. Потом стали думать, будто они чувствуют специфические выделения водорослей в том водоеме, где их предки испокон веков откладывали икру. Но тогда как объяснить случаи, когда земноводные приходят к засыпанному бульдозером пруду?
...У всех позвоночных животных дети как дети — похожи на родителей, а у лягушки — головастик. Его жизнь начинается в икринке, которая служит убежищем, столовой и инкубатором. Верхняя темная ее половинка поглощает солнечные лучи и одновременно защищает ещё не вылупившегося головастика от ультрафиолета. Икринка устроена наподобие ваньки-встаньки: если ее перевернуть темным экранчиком вниз, он вскоре снова окажется на прежнем месте, ибо самая тяжелая часть—желток — расположена внизу. И еще одно защитное приспособление: в оболочке икринки содержится ранидон, который убивает микробов лучше, чем карболовая кислота.
Двери маленького домика заперты, и его крошечный постоялец не смог бы выйти, если бы эволюция не снабдила его химической отмычкой: секрет, выделяемый специальными железами головастика, растворяет прочную оболочку яйца, и малыш выходит в большой мир. Малыш растет, набирается сил. Сквозь жабры прорастают передние ноги, сильно вырастает язык, рот становится шире. Наконец, рассасывается хвост, и молоденький лягушонок вступает в жизнь, пройдя всего-навсего тридцать (!) стадий превращения.
У травяной лягушки эти метаморфозы занимают 50—180 дней в зависимости от погоды, у прудовой — 72—214 дней. Иногда головастику приходится зимовать, и только следующим летом он станет полноправной лягушкой.
Не одна погода радует или печалит малышей. Например, они терпеть не могут даже небольшой примеси йода. Если же в воде есть соли кальция, марганца или глюкоза, то, наоборот, развитие пойдет быстрее. Зато обилие жира в корме угнетает рост.
Кстати, у головастиков ни зубов, ни желудка нет. Эти маленькие вегетарианцы потребляют микроскопические водоросли, а в водорослях много щелочей. Желудочное пищеварение с непременным участием соляной кислоты им ни к чему. Куда выгодней кишечное, щелочное. Вот они и обзавелись очень длинным кишечником.
У головастиков много врагов, самые грозные — личинки жуков-плавунцов. Однажды в пруду под Звенигородом подсчитали, что двадцать личинок плавунца за двадцать дней съели 40 000 головастиков. Головастики и сами себе могут быть врагами: рослые особи выделяют в воду вещества, препятствующие развитию хилых собратьев. А заморыши, вместо того чтобы обидеться, сами выбрасывают в воду химические соединения, которые еще более подстегивают рост акселератов. Получается, что часть головастиков добровольно уступает место под солнцем более сильным особям, как бы идет на самоубийство. (Академик С. С. Шварц, описав это явление, полагал, что метаболическая, самопроизвольная регуляция численности вида свойственна всем популяциям, всей живой природе).
Давайте считать, что тот головастик, с которым мы подружились, благополучно превратился в лягушонка. Если его мама была водной лягушкой, он станет «дневным» животным, а если икру отложила наземная лягушка — преимущественно «ночным». Дело тут не в сиянии солнца, а в суточных колебаниях влажности воздуха: после дождя наземные лягушки могут резвиться и в полдень.
Но резвится лягушачий народец лишь возле своего дома — на участке в несколько квадратных метров. Однажды автор монографии «Лягушка» профессор П. В. Терентьев пометил под Ленинградом 230 лягушек. Через неделю половина бесхвостых домоседов была найдена в нескольких шагах от места первой поимки. Другие — чуть дальше. Лишь единицы бродили метрах в ста. Значит, к путешествиям лягушки склонны только в сказке. Кстати, пометить лягушку краской или кольцом просто: если ее опрокинуть на спину и придержать в этом положении, она застынет и лишь через несколько минут сообразит, что мир перевернулся.
Да и вообще лягушки кое-что соображают: после четырех-семи попыток они перестают хватать мохнатых гусениц или дождевых червей, смазанных гвоздичным маслом, хлорной известью или соединенных с электрическими проводами. Урок помнят дней десять. Лабиринт лягушки осваивали хуже, хотя учили их, конечно, без всякого снисхождения. Когда они двигались по неправильному пути, то получали электрический удар. Через сто ударов лягушки, наконец, понимали, чего от них хотят, и прыгали правильно — так сказать, путешествовали из-под палки.
Лягушек надо уважать. Для этого причин более чем достаточно. Хотя бы та, что первым живым звуком, некогда раздавшимся на континентах, было кваканье лягушачьих предков. Рев, рык, писк и мычанье начали сотрясать воздух гораздо позже. Блеять и ржать тоже долгое время было некому. Так что, если заглянуть в даль времен, можно прийти к неожиданному выводу: наша речь — это кропотливо измененное и отшлифованное эволюцией кваканье. Правда, в очень и очень далеком прошлом земноводные скорее всего квакали не так. Но как именно, не знал никто, кроме них самих, — уши тогда были тоже только у земноводных.
Лягушки квакают от полноты чувств, их песня — это древнейший призыв к поддержанию непрерывного потока жизни. А вот замысловатая соловьиная трель — всего-навсего монолог эгоиста, предупреждающего о частной собственности на участок, где построено гнездо. И уж если не соловьям, то другим пернатым неплохо бы отдать должное вокальным данным американской жабы и некоторых древесных квакш: они издают звук флейты и свирели, да еще звенят, словно бубенчики. А японская веслоногая лягушка поет совсем как птица, и ее специально держат дома для услаждения слуха.
Жаль, что голоса травяных и озерных лягушек подкачали. Но это не помешало зоологам, подслушивая их хоровые номера и интимные беседы, узнать немало интересного. Выяснили, например, что лягушки-дамы молчаливее лягушек-кавалеров и что наземные виды лягушек молчаливее водных. В лексиконе прудовой лягушки обычно шесть криков: громогласный квакающий призыв к продлению рода, два негромких территориальных крика, два сигнала о высвобождении и крик тревоги. Если ничего не подозревающую квакушку внезапно и грубо схватить, она иногда издает пронзительный вопль, похожий на кошачий. Это крик ужаса, прощанье с жизнью.
Пальмы первенства
Этих «пальм» у земноводных не счесть. Они во многом первые. Земноводные первыми стали обмениваться информацией с помощью звуков. Они были первыми существами, которые 300 миллионов лет назад встали на ноги — прежде на Земле ни у кого из позвоночных просто не было ног. Не было и другой полезной части тела — той, на которой сидят. Чтоб земноводные могли присесть и тем более переставлять ноги, эволюция наделила их шаровидными сочленениями — суставами. Это достижение природы доктор биологических наук Б. Ф. Сергеев сравнил с изобретением человеком колеса.
На руках обезьян и человека большой палец отведен в сторону, противопоставлен другим. Так же и у лягушки. Иными словами, они раньше нас узнали, что такое настоящая хватка.
И в то же время лягушки — первые «слюнтяи» планеты. Чтобы на суше можно было легко глотать сухую добычу, потребовалась смазка — слюна. Она у лягушки жиденькая, водянистая, ферментов в ней нет. И еще одно приобретение лягушачьих предков — насморк. И здесь дело в необходимости: лягушки ощущают запах только растворенных веществ, и поэтому их обонятельная полость усиленно снабжается влагой из множества мелких железок.
Перечень принадлежащих земноводным физиологических патентов очень длинен. Этими изобретениями теперь пользуются самые разные животные. И мы тоже. Об этом отлично сказал герой тургеневских «Отцов и детей» Базаров: «На что тебе лягушки, барин?» — спросил его один из мальчиков. «А вот на что, — отвечал ему Базаров, — я лягушку распластаю да посмотрю, что у нее там внутри делается; а так как мы с тобой те же лягушки, только что на ногах ходим, я и буду знать, что у нас внутри делается».
При всей своей хрупкости лягушачьи внутренности необычайно прочны. Нервы отказывают у нее при давлении в 14 атмосфер, а мышцы парализуются лишь при 400 атмосферах! Низкое давление лягушкам тоже нипочем: в барокамере первые признаки кислородного голодания они чувствуют на шестнадцатикилометровой высоте. Зачем такая выносливость? Горы-то на Земле вдвое ниже.
Лягушка — это гораздо больше, чем лягушка. Так сказал знаменитый биолог Жан Ростан в председательской речи, произнесенной в Зоологическом обществе Франции. И еще он сказал: «Хорошо ли, плохо ли, я — лягушатник, лягушачий академик и останусь им до конца своих дней... Журналисты считают, что я провожу весь день, склонившись над толпой лягушек, и все они мои личные знакомые и более или менее ручные. Они считают, что я убиваю их в огромных количествах. Поэтому почти ежедневно я получаю письма примерно такого содержания: На том свете вы будете наказаны за всех лягушек, погубленных вами на этом».
Кто-кто, но не Ростан, великий почитатель лягушек, заслуживает кары. Наказан скорее должен быть Джон Макнамара, победитель нелепого чемпионата по глотанию живых (!) лягушек! Макнамара завоевал первенство, проглотив за минуту пять лягушек. Один из его соперников был дисквалифицирован, потому что начал жевать трепыхающиеся существа...
Вообще-то на Западе вкусные задние лягушачьи лапки в цене. Выпускают даже соответствующие консервы, для чего специально разводят земноводных. А в Швейцарии, где лягушачьих ферм вроде нет, строго-настрого запретили кушать отечественных лягушек. Как швейцарцы узнают, какая лягушка на сковороде — своя или заграничная?
Почему лягушка холодная?
В самом деле, почему она не греется изнутри? Да из-за величины красных кровяных телец — эритроцитов. У лягушки они огромные: длина 23, а ширина 16 микрон. Ничего хорошего в этом нет — чем меньше эритроциты, тем лучше. Миллилитр лягушачьей крови вмещает 400 тысяч эритроцитов, нашей — 5 миллионов, а козьей — даже 18 миллионов. Общая поверхность эритроцитов в миллилитре козьей крови дает умопомрачительную цифру, у нас величина тоже будет внушительной, а у лягушки — скромной.
Из-за этого она и холодная. Ведь чем больше поверхность эритроцитов, тем интенсивней газообмен. Крошечные эритроциты быстрее поглощают кислород и легче отдают его, чем эритроциты-гиганты. После того как кислород в эритроцитах вступил в контакт с гемоглобином, его надо доставить к тканям и органам. Тут принцип един: внутри всех животных действует трубопроводный транспорт. И чем мощнее мотор, прокачивающий кровь по векам, тем быстрее она снова придет в легкие за следующей порцией кислорода. Но и с насосом у лягушки дела обстоят неважно — маломощен. Весит ее сердце в девять раз меньше, чем у равной ей по весу ласточки. Правда, лягушка может возразить, что у нее не один а много моторов, что у нее еще две пары сердец. Но это не помощники, а нахлебники главного сердца. Они перекачивают лимфатическую жидкость, которая занимает обширные полости под кожей. (Одну полость даже назвали большой цистерной.)
И с легкими лягушкам не повезло — уж очень мала их поверхность, ее не хватило бы даже на то, чтобы прикрыть тело. Если, например, тщательно разровнять легкие быка и обернуть его образовавшейся тканью, то получится кокон почти из ста слоев. Маленьким лягушачьим легким требуется помощь — кожное дыхание. Зато она впитывает кислород животом, спиной и даже слизистой оболочкой рта. Летом прохладная кожица выделяет до 3/4 всей углекислоты, выбрасываемой организмом. Так что кожа — более мощный вентилятор, чем легкие.
Даже громадным ртом «от уха до уха» лягушке пришлось обзавестись для того, чтобы побольше набирать воздуха. Но понапрасну рот разевать она не станет — задохнется. Ведь ребер у лягушки нет, и воздух изо рта в легкие накачивает нижняя стенка рта.
Постоянные неурядицы с кислородным снабжением заставили лягушку приглушить обмен веществ. Она и пищу переваривает медленно: жук, не сильно пострадавший при поимке, остается в ее животе живым более часа (обычно это вредитель, которым брезгуют птицы). А в прохладные дни у лягушек, как и у ящериц, совсем нет аппетита. Млекопитающие и птицы в это время страшно прожорливы: им надо покрывать потери энергии, поддерживать температуру тела. Но у холоднокровных существ таких хлопот нет, они не дрожат от холода, даже вконец замерзая.
Чтобы не рисковать, лягушки спешат на зимние квартиры, едва воздух устойчиво станет холоднее воды. Большинство земноводных зимой спит в воде. Но, например, остромордой лягушке подводный ночлег не нравится, она предпочитает зимовать в ямах возле пней, среди опавшей листвы и хвои.
В коллективной подводной спальне собирается десятка два холоднокровных постояльцев. Но бывает; что рядышком в особо уютном местечке в ил зарываются и по сто особей разного пола и возраста. Здесь может прикорнуть и лягушка другого вида — ее не обидят. В коллективе легче сохранить силы: у особей, зимующих вместе с себе подобными, уровень обмена веществ почти на 40% ниже, чем у одиноких!
Во время зимовки под водой лягушки дышат только кожей, пульс слабеет, сдвигается рН крови... Если в спальне станет неуютно, они перебираются в другое место. Так что сон у них чуткий. Более того, они не теряют времени даром и долгими зимними ночами растут — хоть и медленнее, чем летом.
Но если водоем за зиму промерзнет — им конец. Например, суровые зимы 1828—1830 годов погубили всех лягушек во всей Исландии. Теплая зима тоже опасна. В 1924 году под Москвой не все лягушки залегли в спячку, и весной их хор звучал жидковато.
Трудная у пучеглазых жизнь. И врагов у них много. И поэтому пятилетняя лягушка — большая редкость. А между тем в неволе они преспокойно проживут лет 15.
Лягушки растут всю жизнь. За первый год они увеличиваются на три сантиметра, за второй — на полтора, а потом совсем понемножечку. Развитие головы прекращается прежде других частей тела, а задние ноги растут и быстрее, и дольше всего. Наша крупная озерная лягушка иногда достигает 17 сантиметров и весит триста граммов, а лягушка-бык тянет и по шестьсот граммов. Но и это не предел: в 190G году в Камеруне нашли лягушку-голиафа. Эта тридцатисантиметроворостая особа весила 3,5 килограмма.
Почему лягушку пускают в молоко?
Может, потому, что в жару она холоднее воздуха из-за испарений с мокрой кожи? Но в молоке-то ничего не испаришь. Да и вообще лягушка не терпит солнца: жара в 39° несет ей смерть. Можно погибнуть и не в такую жарищу — под солнечными лучами пучеглазая быстро высохнет и умрет от потери влаги.
Поэтому, отправляясь на охоту, лягушка берет с собой воду из пруда или ближайшей лужи, а если таковых поблизости не имеется, рада и росе. Но вкуса росы, так же как и молока, она не знает. Она рьяная поклонница сухого закона и не берет в рот ни капли. Если нет лужи, где можно быстро восстановить запасы воды через поверхность кожи, приходится елозить по траве, и роса благодаря осмосу тоже проникает в тело. И если вы хотите спасти намаявшуюся на жаре лягушку, а рядом лужи нет, заверните ее в мокрую тряпку, и она быстро «посвежеет».
Но если вода легко проходит через кожу, почему она не выльется обратно? Да потому, что лягушачья кожа легче пропускает воду внутрь, а не наружу. В этом важном деле пучеглазой помогает слизь, обильно смачивающая ее небольшое тельце. Если слизь удалить, лягушка сохнет в пять раз быстрее.
Слизь — великолепная штука, она сохраняет в организме воду, помогает выскользнуть из лап или клюва врага. Эта же слизь — нечто вроде персональной химчистки — поддерживает в чистоте лягушачье платье, не дает развиваться микробам на влажной коже. Поэтому-то и родился обычай пускать лягушек в молоко, чтоб не скисало: слизь мешает молочнокислым бактериям делать свое дело.
Лягушачья слизь страшна не только микробам. Если ее впрыснуть золотой рыбке — та через минуту умрет; у мышей инъекция слизи вызывает паралич задних конечностей. Зато для нас слизь безвредна. Яд самого страшного нашего земноводного — жерлянки людям тоже не опасен, хотя птицы от него падают в обморок. Жерлянка, чтоб ее поменьше беспокоили, демонстрирует отпугивающую окраску — яркие красные пятна на брюхе, которые на зверином языке говорят — «не трогай, худо будет». А может быть очень худо: белая пенистая жидкость, выделяемая кожей жерлянки, быстро убивает дже близких родственников—лягушек, посаженных с нею в одну банку. Собака, по неопытности схватившая жерлянку, долго трясет головой и трет лапами морду. В следующий раз хлебнувший горя пес обойдет стороной такое невкусное создание. Мы же спокойно можем взять его в руки. Можно гладить и жаб — ни волдырей, ни бородавок не вскочит. Все это сказки.
В любимой всеми сказке «Царевна-лягушка» молодой наследник престола совершил опрометчивый поступок. Во время пира у батюшки-царя побежал домой, нашел лягушачью кожу и спалил ее на большом огне. Приехала Василиса Премудрая, хватилась — нет лягушачьей кожи. Приуныла, запечалилась: «Ох, Иван-царевич! Что же ты наделал? Если б ты немного подождал, я бы навечно твоей стала, а теперь прощай!» И отправилась она к противному Кашею Бессмертному. А Иван-царевич горько заплакал.
Нельзя так распоряжаться сброшенной кожей — она нужна. Настоящие лягушки переодеваются не реже четырех раз в год и всякий раз съедают свое поношенное платье — здесь с кожными пигментами туговато, нельзя их просто так выбрасывать. Эта процедура свидетельствует о лягушачьей бережливости. Неплохо развито у них и так называемое химическое чувство кожи: если на мокрую лапу брызнуть капельку совсем слабого раствора хлористого аммония, калия или натрия, лапа отдернется.
Кожа на спине толще, прочнее и чувствительнее: тут гораздо больше осязательных бугорков, чем на брюхе. Кожа вся в дырках — у маленького существа 300 000 слизистых желез! Больше всего их на животе и лапах.
Дырявая лягушачья кожа чувствительна к свету. Подумать только, ослепленная лягушка с удаленным мозгом (!) поворачивается к свету. Существо, стоящее одной ногой в гробу, как бы отдает светилу последний земной поклон.
Лягушка, такая спокойная с виду, на самом деле очень нервное существо: кончики чувствительных нервов пронизывают не только кожу, но и даже роговицу глаза. Странно — я никак не мог припомнить, какого они цвета, а в научных книгах об этом почему-то не написано. А глаза у лягушек замечательные. Они видят далеко и на суше, и в воде. Куда дальше, чем глаза рыб.
Лягушку можно сразу назвать и трусихой, и отважным существом. Иначе трудно расценить тот факт, что прыгает она вслепую: втягивает внутрь глаза на время прыжка. Но самое удивительное то, что лягушачий глаз как бы сам думает, вернее, перерабатывает информацию: в мозг поступает обобщенный сигнал о свойствах предмета. Как это получается — еще не изучено.
Лягушки, вероятно, удивились бы, если поняли выражение, что, мол, такой-то подхалим глазами ест начальника. И как не удивиться — они всю жизнь «едят» глазами: втягивая громадные глазные яблоки, словно поршнем пропихивают ими в глотку пойманную букашку.
Прежде чем завершить рассказ, вспомним начало: «Лягушкам только образования не хватает, а так они на все способны». И уж если не на все, то на многое они действительно способны. Травяная лягушка за лето съедает в среднем 1260 вредных насекомых, а остромордая закусывает как раз теми вредителями, которых не трогают птицы.
Так что лягушка — большой и серьезный наш друг. И на научном поприще, и в жизни.
Именно в жизни лягушачья помощь может оказаться столь неожиданной и удивительной, что сошлюсь на десятый номер журнала «Изобретатель и рационализатор» за 1974 год, дабы меня не упрекнули в искажении фактов. «Отправься в пруд и поймай лягушку. Впрысни ей немного мочи беременной женщины и через полтора-два часа извлеки из клоаки каплю жидкости. Подключи ток и гляди в микроскоп. Тогда ты поймешь, кого ждать: сына или дочь. Так можно было бы, подражая языку средневековых алхимиков, довольно точно пересказать суть описания к авторскому свидетельству № 278 008». Это свидетельство получил директор Тбилисского НИИ акушерства и гинекологии К. В. Чачава. Лягушка должна быть самцом, которому и делают впрыскивание. Кто родится — видно в микроскоп: если лягушачьи сперматозоиды сбились в кучу—мальчик, если разбросаны — девочка.
Прямо как в сказке!