Опять утро. Отпуск. И дни бегут один за другим. С островом Сахалином теперь ничего не связывает, кроме воспоминаний. Дела решены. Можно валяться хоть до обеда. Светлые окна и тишина…
Его хотели лишить угла, но чужой план провалился. Однако можно ли почивать на лаврах? Достаточно вспомнить, о чем говорил начальник госпиталя. Тот говорил обо всем. И даже чуть ли не о праве наций на самоопределение. Зато о праве больных «истребителей» на защиту государства промолчал. А ведь наверняка чудо военной медицины спит и видит себя генералом. В белом халате…
«Вот он, результат демократии. Однако еще в позапрошлом веке утверждали, что лишь деспотия соответствует гению русского народа», – усмехнувшись, подумал Лушников и стал подниматься с кровати.
Гирин спал. Тетка Настасья возилась на кухне. Доносился звук воды и тихое звяканье посуды.
Посмотрел на часы и пошел в туалет. Быстро побрился, умылся, решив после завтрака сразу же ехать к отцу. Нельзя пускать дело безопасности на самотек. Кроме того, хотелось взглянуть в глаза тому гению, который говорил, что каждый человек вправе на общение. Даже если человек – шизоид откровенный. И ведь даже внять не хотел, что ситуация требует всего лишь внимания, чтобы в ней разобраться. Кто он в таком случае, этот медик погонах? Неделя прошла, а встретиться с ним так и не удалось.
Лушников Николай торопливо позавтракал. Взял документы, ключи и отправился к гаражу. У него накопилась куча вопросов, которые хотелось непременно задать чиновнику, даже без надежды на ответ.
К госпиталю приехал в десятом часу. Вошел в здание с центрального входа. По всей вероятности, существовал еще один «вход-выход» либо даже и не один. Через которые сновали на задворках различные службы, включая слесарей и санитарок. Надо было проверить это предположение.
Николай показал удостоверение и пошел коридором к знакомой палате. Отопление уже отключили, в помещении ощущалась прохлада. Вошел в палату, ловя взглядом знакомую фигуру. И не поймал. Пусто на постели. Одеяло откинуто. Подушка примята.
– На процедуры пешком отправился, – пояснили сзади. – Ноги тренирует…
Голос показался знакомым. Лушников обернулся. На кровати сидит одноногий тип.
– Володя…
Тот шевельнул культей, собираясь встать.
Лушников протянул для приветствия руку. Узнал инвалида, который с помощью инвалидной клюки недавно «вставлял» окна в машине одного адвоката. Инвалидная клюка – это весомый аргумент в опытных крепких руках.
Взял стул и сел напротив, соображая: госпиталь – то самое ведомство, где и должны лечить таких вот.
– Чо не звонишь? – спрашивал тот. – Я тебе несколько раз пытался тоже, но все напрасно. То ушел, то скоро должен подойти. Дед какой-то отвечал.
– Дядя…
– А сюда какими судьбами? У тебя же другое ведомство…
Лушников стал быстро рассказывать. Сосед по палате, что на процедурах, – его отец. С дистрофией лежит… Дистрофия – результат внезапной женитьбы.
Казанцев понимал с полуслова. Вечная проблема всех стариков. И даже не удивился, услышав о притязаниях на квартиру. Проблема известная: могут и голову открутить – только дай волю.
– Так что нет никакой уверенности, – говорил Лушников, – что его оставят в покое…
Инвалид упирался руками в кровать и качал головой – ни перед чем не остановятся.
– Таблетками, говоришь, потчует? – хмуро спросил.
Лушников вынул упаковку, высыпал на ладонь.
– Понятно, – взглянул тот. – Присмотрю за ним тут, но ты обо мне молчи… Какая, говоришь, из себя?… Около сорока?…
И снова качнул головой. Невысокая и стройная… Светловолосая. Ищет места под солнцем. Торопится. Потому что потом будет поздно – участки займут.
Он опустил голову, выдвинул из-под кровати ногу с пустой штаниной и обнажил посинелый обрубок.
– Видал, что с култышкой мне сделал? Бампером, козлина, заехал… Ну, ничего… Сойдутся еще наши дорожки.
– Надо было полицию вызвать.
Но тот махнул рукой:
– Он хоть и причинил вред, но я все равно доволен. А тебе спасибо, что выручил.
Лушников улыбнулся, вспомнив битву человека и машины на перекрестке. Мимо того события невозможно было пройти, потому что оно было достойно и писательского пера и журналистского объектива. Пешеход был прав, потому Лушников и вмешался. И благодарности здесь ни к чему.
– Отдал ему права?… – спросил Казанцев. – Не отдавай. Я бы из них вермишель сделал. Видал, братков вызвал?… Крутой… А за отцом я твоим присмотрю. По ночам у меня все равно бессонница.
Казанцев опустил штанину. Потом продолжил:
– Протез, сука, германский сломал – в ремонт пришлось отдавать… Теперь прыгаю на костылях, будто кролик.
– В суд его надо было…
– Обойдусь. Долги я свои взыскал – стеклышки и рихтовка тоже не мало стоят.
Просторная дверь палаты вдруг отварилась, и вошла медсестра под ручку со старшим Лушниковым.
– Здравия желаем! – произнесла она.
Отец улыбался. Каких-то несколько инъекций – и нет больше в нем тягучей отрешенности. Жизнь снова интересует человека. Появился аппетит и желание действовать.
– Сынок…
Лушников поднялся. Взял отца под руку.
– Я сам… Я еще сильный…
– Ну, разговаривайте тут, – сказала сестра и вышла.
Отец продолжал бормотать. Всю задницу искололи. И под лопатку умудрились воткнуть. И под капельницу кладут каждый день. Так что у него времени совсем не остается, что даже газету некогда дочитать…
– Как там дела? – спросил. – Ну, в целом?… Не приходила?…
Беспокоит, свербит старая душевная рана. Забыть негодяйку никак не может.
– Нет, пока… – ответил сын. – Не приходила.
Он кашлянул и многозначительно посмотрел в сторону Казанцева. Палата на двух больных. Конечно, не идеальное место, чтобы тихо отправить человека в мир иной, однако и сюда проникнуть могут. А медики напишут какую-нибудь ерунду в заключении: умер, например, от запора – вот и радуйся после этого.
– У меня тоже все нормально, – сказал Николай. – Жду приказа, а пока отдыхаю…
– Это хорошо, – бормотал отец. – Служить надо. Глядишь, подполковника присвоят.
Человек жил старыми понятиями: солдат спит – служба идет. И ведь сам когда-то служил – по лезвию ножа, бывало, съезжал. Куда все ушло?… Забыто?… Стерлось из памяти?… Выветрилось другими проблемами?… Квартиры едва не лишился, и самого чуть на доски не уложили, но, похоже, так и не понял человек. Вероятно, это маразм.
– Так и летаешь, папа, во сне? – спросил Николай.
– Летаю, сынок. Но, ты знаешь, – он округлил глаза. – Повадилась мать со мной. Позади. А ведь истребитель-то одноместный. Вот какие сны, сынок. И все время спрашивает: «Не понял до сих пор, что ли?» А я и не знаю, о чем…
Зато сын понимал, о чем. О том самом. О главном. Ворон ловит отец, по верхушкам смотрит, когда надо под ноги больше глядеть, чтобы в люк не свалиться. Подобрал себе жену – чуть не сыну ровесница. Это ли не верхоглядство?! Матери было видно с той стороны.
– Как там Настасья с Иваном? – спросил отец. – Из штанов не выпрыгивают?… Ну и ладно… Только бы меня не ругали. А то ведь я тоже как понесу по кочкам – мало не покажется…
Сын опять удивился. Вот это заворотил! И, вероятно, сам поверил. По кочкам он понесет. За то, что от смерти спасают.
– Передавай привет и скажи, что у меня все хорошо. Вес набираю. Сто грамм… за сутки. И что долго не задержусь… И что с головой у меня теперь хорошо. Осознал, короче говоря, скажи, мол… А за тебя я рад, сынок. Вдвоем легче нам будет…
Отец опустился на подушку и глубоко вздохнул.
– Хреново мужику одному оставаться, – сказал. – Лучше первому уйти. Женщина – она приспособленней. Ей это вообще, видать, на роду написано, а у нас – видел, как получилось…
Сын молча соглашался. Слегка заносит, конечно, папашу – «по кочкам он пронесет». Но это пройдет. Некоторую невоздержанность можно списать на действие медицинских препаратов. Только бы чужие пилюли больше не употреблял.
Майор сидел вполоборота к отцу. Окна находились позади. Прикрытая дверь – впереди. Дверь вдруг резко распахнулась, и в помещение в белом халате вошел мужчина – круглый, как мячик. Светлая растительность разбегалась вокруг лысины. За ним важной походкой шагала горная козочка по имени Тамара Борисовна. На высоких каблуках. Стройная и молодая. Личико пудрой краснокирпичной обмахнула, чтобы сделаться вдвое моложе.
– Вот! Прошу! Можете здесь беседовать! Никаких, как видите, проблем! – гордо объявил лысый, упираясь взглядом в Николая. – А вы кто такой будете?!
– А вы? – хмуро проговорил майор.
– Начальник госпиталя! – словно на плацу объявил вошедший. – Кто вы такой и что вы здесь делаете?!
Разговор приобретал дурной оборот. Тамара применила свой дар внушения и поставила все вверх ногами. Умна!
– Я вам звонил, – ответил Лушников. – И вы мне ответили. Однако разговор у нас и не получился. Но раз уж госпожа Филькина здесь, прошу привлечь к участию и третью сторону, то есть отца. И пригласить лечащего врача.
– Для чего?! Никого это не касается! – Тамара Борисовна топала ножками.
Начальник учреждения заметно смутился – попал в затруднительное положение, как тот индюк.
– Хорошо. – Он развернулся, подошел к выходу и подозвал медсестру. – Пригласите сюда лечащего… Кто у нас тут?…
Медсестра убежала, не ответив.
Через минуту в палату вошел доктор лет тридцати. Зафиксировался у проема и стал сверлить глазами пространство.
Николай поднялся:
– Майор Лушников, – представил сам себя. – А это мой отец. Теперь скажите, какая у вас специальность.
– Терапия, – ответил доктор.
– Хорошо. А теперь можете нам сказать, в каком состоянии мой отец? С поведенческой точки зрения? Может быть, он психически больной?
Врач наклонил голову набок. Вопрос, конечно, неожиданный, однако никаких у больного отклонений не обнаружено.
– Тогда скажите, для чего ему прописали вот эти лекарства?
Лушников вынул упаковку и протянул ее доктору.
Доктор взял коробочку и стал читать, близоруко щурясь. Потом задумчиво проговорил:
– Никогда таких лекарств не выписывал, поскольку они противопоказаны по многим позициям. Во-первых, они сильно влияют на поведение. Во-вторых, меняют суточный режим сна. Ведут к потере веса.
И так далее. И тому подобное…
– Достаточно, – прервал доктора начальник.
– Теперь я хочу спросить у больного. – Лушников обернулся к отцу. – Кто тебе дал их, папа?
– Она! – выкрикнул тот, тыча пальцем в сторону Тамары. – Она давала их мне! Всегда! Как придет, так и сунет… Мне и сейчас их снова охота, потому что привык…
– Слыхали? – произнес Николай и снова обернулся к отцу. – Теперь скажи им, папа, хотел бы ты, чтобы к тебе приходила Тамара Борисовна? Как скажешь, так и будет. И я не стану больше помехой…
Отец дернул головой, уцепился руками в кровать и громко произнес:
– Нет! Без нее мне теперь лучше!..
Николай развел руками:
– Кажется, все слышали. Одного не пойму – для чего был весь концерт, когда и так было ясно…
– У нее документы – как я мог отказать! – Шарообразный начальник приплясывал возле койки. – Окажитесь сами на моем месте…
Николай промолчал, дожидаясь решения.
– Думаю, вам лучше сюда больше не приходить, – проговорил начальник, глядя в сторону Филькиной.
Тамара дернулась. Кинулась к бывшему мужу, однако Николай опередил. Встал на пути.
– Вы у меня ответите! – пригрозила та.
– Интересно, перед кем и за что? – удивлялся в углу безногий инвалид.
Посетительница обожгла его напалмом из собственных глаз и выскочила за дверь.
Начальник госпиталя крутил лысиной. Видал за службу всяких, но чтобы таких – впервые. Не женщина – прямо вампир какой-то.
– Вошла и давай жаловаться… – оправдывался он. – Протянула завещание…
– Да разве же это документ? – принялся разъяснять Николай. – Тем более что он отменен другим завещанием… Мне кажется, что вы дадите указание, чтобы эту особу в ваше учреждение больше не пропускали. Могу я надеяться?
Начальник обещал:
– Идемте ко мне в кабинет и все обсудим – какие при людях беседы…
– Поправляйтесь, товарищи офицеры, – проговорил он и вышел из палаты, развевая расстегнутым халатом. – А вас попрошу ко мне… Нет, попрошу-таки… Если не затруднит…
Хитрый тип попался. По лысине видно. Подвел к кабинету, открыл и пропустил Николая впереди себя.
– Располагайтесь…
Лушников понял: чиновник не хочет ссоры и общественной огласки. И, вероятно, боится возмездия со стороны Тамары.
Сели. Рука у начальника скользнула в мебельную стенку. Бутылка долгоносая, темная, и пара рюмок.
– Так и приходится крутиться. То эти тех. То те этих. А мы между ними. Не возражаете?
Лушников отказался. За рулем.
– А я выпью. Нервы. Скажите, пожалуйста… Пришла и словно в душу наплевала. Говорит: «Сводный сын пристает – требует сексуальной близости…» Вы представляете?!.. «Всю, говорит, зиму под подол мне заглядывал…»
Лушников не верил своим ушам. Сказанное свидетельствовало о серьезности намерений – попробуй докажи обратное. Однако документы у него были все с собой, в том числе и билеты. Он вынул их из паспорта и протянул подполковнику.
– Недавно приехал… – проговорил. – И, кажется, вовремя. Сами видите, что с отцом. Прочитали?… Так что приставать в зимний период, извиняюсь, не мог по техническим причинам – расстояние слишком большое. Но теперь понимаю, что тяжко придется… Боюсь я за отца… Она ведь считает себя наследницей.
– А разве же это не так? Она мне показывала завещание…
– Говорю, оно аннулировано другим завещанием, более поздним. Надо бы ей сказать, чтобы успокоилась…
Лушников развернул завещание и тоже протянул медику.
– Вот оно как. Выходит, что так бывает на свете, а я почему-то не верил… – бормотал тот.
Офицер повертел в руках бутылку с коньяком, разглядывая этикетку, и снова убрал в нишу.
– Тирский Андрей Николаевич, – представился он. – Подполковник медицинской службы.
И еще раз попросил извинения. Бывают в жизни огорченья.
Лушников вышел от начальника заведения, направляясь по коридору в противоположную от выхода сторону. Как и предполагал, в госпиталь можно войти со двора – там имелись запасные двери, больше похожие на двустворчатые ворота. Охрана, само собой, отсутствовала.
Майор развернулся и пошел в обратном направлении. В коридоре вновь столкнулся с начальством. Пришлось извиняться: направление перепутал. Вышел из госпиталя, подошел к машине и громко выматерился. Ну, не твари ли! Все четыре колеса оказались полностью спущенными. И, что еще более угнетало, сбоку у покрышек виднелись проколы. Ножом кто-то постарался.
Рядом стояло еще несколько автомашин. Лушников обошел их, осматривая колеса. Ни одной машины не тронули, кроме его серой «Волги». Именно его машина больше всех кому-то «понравилась». Кому – вопрос особый, не требующий большого ума. Однако не станет Филькина орудовать ножом – за углом постоять разве что, посмотреть. Отсюда вывод: не одна приезжала. Настроена твердо, просто переполнена решимостью. Выходит, что следует ждать еще какой-нибудь пакости.
Николай Александрович развернулся и пошел назад в госпиталь, спиной чувствуя невидимый взгляд. Спрятались где-нибудь за аллеей и похохатывают. Вошел опять в кабинет к начальнику, стал рассказывать историю. Тот не поверил, бросился по коридору проверять. Лушников за ним. Вновь подошли к машине.
– Как видите, никто мне их пока что не заменил… А ехать надо…
– Действительно, вас преследуют. Что будете делать?
Лушников точно знал, что: вызывать полицию и осматривать машину. Вероятность задержания негодяя очень мала, зато будет зафиксирован факт, на который можно потом сослаться. Быстро не побежишь. Здесь не тайга. Здесь медленно надо ходить.
Вынул сотовый телефон и позвонил в РОВД. Группу на осмотр места происшествия. Все четыре колеса пробиты. Нет людей? А какое ему дело! Будет ждать… Время пошло…
Проговорил и отключился, продолжая смотреть на Тирского. Как минимум, после осмотра понадобится машина, чтобы отвести колеса в ремонт, а затем привезти назад. Нет еще такого сервиса, чтобы еще и колеса доставляли. Начальник госпиталя обещал помочь. В госпитале Уазик старенький для подобных мероприятий имеется – отвезти-привезти. В гараже стоит. И там же водитель.
Группа прибыла через полчаса. Стандартные вопросы: застрахована ли машина, кому принадлежит, кто мог проткнуть колеса? И еще: имеются ли враги?
А у кого их нет? Тем более у таких людей, как майор полиции? Вынул удостоверение водителя и протянул для ознакомления. Затем паспорт. И под конец служебное удостоверение, окончательно обескуражив следователя.
У того живость появилась в движениях. Достал протокол осмотра места происшествия и принялся проворно писать. Оперативник организовал присутствие понятых – материал должен быть стопроцентным. В течение получаса закончили осмотр и, естественно, ничего не нашли.
– Ткнули, вынули и ушли… – бормотал следователь. – Здесь и не должно быть ничего. Подпишите…
Понятые расписались. Лушников тоже. Протянул следователю заявление и попросил взамен расписку, как и полагалось.
Следователь выдал, поставив роспись…
Домой Николай возвратился к трем часам. Нервы измотаны. Руки и колени испачканы. Спасибо Тирскому – машину с водителем выделил. Нормальный мужик оказался, не оправдал худших ожиданий.
Гирины смотрели во все глаза и ушам не верили. Чтобы женщина и вдруг такое натворить! Это надо с головой со своей не дружить, чтобы с ножиком на колеса кидаться.
– А ты говорил, что можешь жить один. Видал, что придумала?! – У Гирина шевельнулись раздутые ноздри. Не человек – хищник тоже. – Нельзя тебе одному пока что! Порвет на себе кофточку, синяков наделает и побежит в суд – спасите несчастную беженку!..
– Запросто… – подтвердила тетка Настасья. – От сексуального насилия…
– Так что уж мы лучше у тебя поживем. Пока ты окончательно не оперился… Привет, значит, передавал?… И отказался от нее?… Значит, не все потеряно. Соображать начинает…
Гирин искренне радовался. Долгое время оба товарища служили в соседних частях. И жены у них оказались родными сестрами. Так что было у них что вспомнить и за что бороться.
Лушников допивал чай, когда прозвонил телефон. Николай вышел с кухни и поднял трубку. Говорили из областного УВД. Приказ подписан. Следует прибыть в отдел кадров для ознакомления.
– Сейчас же прибуду, – сказал майор. – Если честно, то мне надоел этот отпуск…
Положил трубку, допил чай и стал собираться. Куртку на плечи и за двери.
Гирины были довольны. Отпуск человека расхолаживает. Отдохнуть, в крайнем случае, можно потом. Зато дело, считай, будет оформлено. Плохо человеку жить без поддержки. На работе, хоть какая, а поддержка. Служба – это таже жизнь, только экстремальная…
С назначением на должность поздравлял все тот же заместитель. Подполковник внутренней службы. Пожал руку и рекомендовал сегодня же предстать перед начальником РОВД. Начальство должно знать своих подчиненных. А по поводу отпуска можно решить в рабочем порядке. Какой это действительно отдых в апреле. Приехал-уехал. Туда-сюда. Одни нервы, короче говоря.
Проговорил. Нагнулся к ящику стола и вынул оттуда новенькое служебное удостоверение. Попрошу расписаться в получении… А старое удостоверение сдать. Как ни прискорбно, оно отслужило свой срок и подлежит уничтожению.
Принял документ и проговорил, напутствуя:
– В следующий раз документы можно будет получить в обычном порядке – в окошечке. По коридору и направо… Удачи тебе, майор…
Лушников развернулся и вышел. Как-то все враз у него определилось – и колеса проколотые, и назначение на службу. Наверно, так и должно быть – то черная полоса, то светлая.
Вышел из УВД. Сел в машину и пошел на восточную окраину города. Ближе к дому и ближе к месту работы. Действительно, в этом что-то есть, когда работа и дом расположена не так далеко друг от друга.