Интересно, кто мог такой бред придумать, что Уляхин Николай с катушек съехал. Причем вместе с женой. Потому что якобы решил поменять квартиру на меньшую. Дунули, воздух испортили, а настоящей правды не знают. Здоров пока что подполковник МВД, чего и вам желает. Не надо выдавать желаемое за действительное.

Он сидел в квартире у Лушниковых. Нога за ногу. Откинув на спинку дивана сухощавую фигуру.

Цезарь бродил по квартире, косясь на старого «попугая». Не выдержал, все же приблизился, нюхнул носок кожаного ботинка и поспешно отошел. Ворванью пахло от начищенной кремом обуви. От брюк цвета морской волны тянуло нафталином. Никогда не испортится «попугай». Моль его не скушает.

Цезарь его недолюбливал, потому что Попугай даже краем уха не вел при виде грозной собаки. Мало того, норовил читать мораль, глядя в собачьи глаза, отчего у Цезаря бегали по спине мурашки и заживо мерли блохи.

– Цезарь, ты меня не бойся, – бормотал высокомерный дед с клювовидным носом. – Я тебя не съем. Я тебя на потом оставлю… хе-хе-хе…

В печенку смотрит, стервец. Пришел к Николаю, расселся и сидит. Про собственную квартиру речи ведет. Не продавал, не продает и продавать никогда не будет. Пока что в уме. Вот уж если крыша поедет – тогда уж. И то у них на этот счет с женой договор, чтобы сразу заявить во всеуслышание, что, мол, у такого-то с головой не в порядке. Недееспособен, короче говоря.

Подполковник с летчиком знакомы с давних времен. В школе вместе когда-то учились. Потом судьба их развела. Одного в военное училище МВД – второго в летное. И в Волгошуйске снова свела, выделив квартиры в соседних домах. Начнет, бывало, подполковник рассказывать, как они лесных братьев из земляных схронов выковыривали, Колька тут как тут. Слушает в оба уха.

Уляхин старается изо всех сил. И про министерство обороны возьмет и заденет краем.

– Они там шагают, – говорил Уляхин, – а мы воюем. Вот и подумай, где интереснее – в МВД или в армии

Вероятно, потому и пошел в свое время Коля Лушников в школу МВД. Чтобы просто воевать. Без этой самой. Без шагистики, чтобы.

Отец и сын живут теперь одни, не считая Цезаря. Гирины вчера съехали. Успокоились: у Сергеича теперь есть на кого надеяться, а они сами чуть от собственного жилья не откачнулись. Но велели держать в курсе всех дел и звонить непременно при первом же подозрении на ползучую болезнь. В помощь оставили Цезаря.

Уляхин в курсе любовных похождений товарища. Молодец, Сергеич! Так их, чтобы другим неповадно было. И по поводу обстрела на даче тоже в курсе.

Сергеич оправдывается. Откуда он мог знать, что именно на квартиру глаза разинули, а не на него самого?! Пока пуля не просвистела, не понял. И до сих пор не знает, что делать. Органы, кстати сказать, тоже не знают.

Уляхин опять вскипает, потому что опять разъяснять приходится. Обычное это для «курносого» дядьки поведение.

– Полиция – это не органы! – орет он. – Вот я, допустим, служил в органах, поэтому не надо путать. У нас и подготовка была, допустим, другая и возможности…

– Ага… – ухмыляется «истребитель», – танки с самолетами… хе-хе…

– Не могу сказать, но пушки были.

– Под названием «ТТ»…

Уляхин побагровел. Клювовидный нос еще больше изогнулся, а глаза заблестели.

– Коля, скажи хоть ты этому дятлу! – щелкнул зубами подполковник. – До него никак не дойдет…

– Да, папа, – произнес тот. – В то время органами называли структуры НКВД. Хотя, если разобраться, полиция тоже являлась государственным органом.

– Понял?!.. Нет, ты понял?!.. Или опять до тебя не доходит?!.. НКВД – вот что имелось ввиду под органами!.. – орал бывший гэбэшник.

Он вскочил и пошел по залу. Рад, что своя все-таки взяла. Пробежался раза три от окна к двери и снова сел, разинув рот. Надо было по рукам ударить, поспорить. На бутылку, хотя Уляхин редко пьет. Здоровье теперь не то, чтобы рисковать. Снова закинул ногу на ногу и стал расспрашивать – каковы перспективы уголовного дела.

Выслушал и скис. Разве же это перспективы, если практически одно и то же дело разбросано по разным районам. Кроме того, Филькина вообще может быть не при чем. Мало, что ли, таких случаев бывает? И Уколов может быть не при чем. Стечение обстоятельств, одним словом. Одни пока что подозрения, которые даже косвенными уликами не назовешь.

– Собирай пока что сведения, – подвел черту подполковник. Потом медленно обернулся к товарищу детства и произнес: – А ты сиди дома и не высовывай нос. Понятно тебе?

– Так точно!

Истребитель показал широкие зубы.

– Серьезнее, понимаешь… – крякнул Попугай. – С тобой не в бирюльки играют. И по улицам не шарахайся. Сейчас бандит пошел не тот, что раньше, допустим. Сейчас могут и похитить. Воткнут, допустим, иголку в седалище – все расскажешь. Потом найдут со струной на шее и посинелой головой.

Дядя Коля умышленно нагнетал страсти.

– Однако по поводу нового завещания я бы пока не стал распространяться, – продолжил он, опираясь руками в поверхность дивана. – Дело в том, что это обстоятельство, допустим, может потом пригодиться, поскольку, чует мое сердце, с серьезным противником мы сошлись на узкой тропинке. Молчи. Ни с кем ни в какие разговоры не вступай и на улицу ни шагу.

Подполковник снова покосился в сторону товарища.

– Вспомни еще раз. Подумай. Может, привез из Кореи пуд золота и скрыл? От нас от родных? А что? Бывали варианты. Выпал на парашюте…

– У них, кроме риса…

– …знаю, – перебил Уляхин, – один бронепоезд! Хе-хе… Их шеф по земному шару на нем катается. Так что я бы не советовал… по улицам шастать. Утащил национальное достояние – теперь прячешься!..

Александру Сергеевичу надоело слушать бредни «старого попугая». Сходил на кухню, принес из холодильника бутылку водки и поставил на стол. Воскресенье все-таки.

Попугай округлил глаза:

– Мы люди не гордые – мы и на кухне можем… Особенно если из мелкой посуды, наподобие тазика.

– Уж ты извини, – остановил его друг. – Чтобы потом не говорил – на кухне потчуют…

Уляхин еще больше вытаращил глаза, дернув губами.

– Чтобы в залах, допустим, гостей встречать, надо прислугу иметь… хе-хе…

Достали грибков, колбаски нарезали, хлебца. Рыбку копченую распластали.

– Нельзя мне… – покосился на рыбу Попугай. – Печенка не позволяет. А бывало, допустим, сидишь в лесу. Неделю безвылазно. Один сухарь ржавый останется. Тут и поневоле на подножный корм перейдешь… Десять лет воевать после войны пришлось. А?…

Но все молчали. Лучше пропустить по пять капель для начала. Да песенку спеть. На сопках Манчжурии называется. Выпили по рюмке и стали закусывать.

– Раньше народ проще был, – говорил подполковник. – И преступник, допустим, под стать ему. Но лесные братья – это было нечто. Склады. Базы. Вооружение и обмундирование. Настоящие бои в лесах. И никто об этом до сих пор толком не знает. Скрывали от народа правду… Взять нашу хотя бы армию, что в Советском Союзе существовала. Это же тоже организация была. Потом она распалась. А ведь у нее тоже структуры были. Где те люди? Снайпера, например? Разведчики?

Понесло Попугая. И не свернуть с намеченного пути.

– Так что ты думать должен, Николай, прежде чем шаг ступить… Понятно тебе? Жди момента, когда можно будет ударить. Но ударить именно в тот момент, когда вся конструкция должна будет обязательно рухнуть. А про иски свои забудь. Несерьезно это. Не по-мужски. Если эта красавица в чем-то действительно замешана – она опять появится. Всплывет. Оно же не тонет…

Майор соглашался. Нельзя торопиться.

– Чует мое сердце – плачет об ней пансионат строгого режима. Как бы ее на свет божий вывести? – Уляхин задумался. Потом продолжил: – Для этого на три аршина под землю смотреть надо. Это ведь надо – от горшка три вершка, а тоже туда же. Квартиру ей подавай. Умна… Как же ты так поддался, Сергеич? Неужели не видел сразу, куда она метит?

Сергеич скромно промолчал, глядя на товарища. Чешет себе языком и пусть. Откуда было знать, что все так получится.

– Задать бы ей чесу, чтобы летела, – бормотал подполковник и вдруг резко добавил: – Вот что значит чужим умом жить! Божья коровка… За горло брать надумала…

Квартирный телефон прервал его рассуждения. Николой поднял трубку, выслушал и стал собираться.

– Куда ты? – спросил Уляхин. – А мы?

– А вы сидите. Налить вам?

– Что случилось-то? – Уляхин подскочил на месте.

– Потом расскажу. Кажется, опять кого-то нашли. С признаками насильственной…

Подполковник снова сел. Раньше все-таки было намного проще. Во всяком случае, по выходным не убивали.

Николай быстро собрался и подошел к столу.

– Может, посидишь без меня, дядя Коля, пока меня нет?

Подполковник с готовностью согласился. Махнул рукой, провожая майора – тот может быть совершенно спокоен. Встал, подошел к двери и закрылся позади Николая на цепочку. Чтобы воры обоих не украли.

– Смешного, допустим, ничего нет. – Уляхин знал это абсолютно точно. Откроют двери, пока люди спят, тюкнут по головам – и поминай как звали прославленных кавалеров. – Сейчас ты бодрствуешь, а через пять секунд тебя, допустим, в сон потянет после рюмки… Наливай!..

Лушников подчинялся. Взял в руки бутылку и стал наполнять рюмки. Какой-то дурак мог придумать, что Уляхин Николай решил продать свой квартиру. И Лушников сразу поверил. Наверняка Тамара и придумала. Больше некому. Чтобы показать, что не все такие недоверчивые, как Сергеич. Слава богу, сын вовремя приехал – не дал осуществить коварные планы.

– За тебя, подполковник…

Уляхин сморщил иссохшее лицо.

– За нас обоих, майор.

Поднял рюмку и плеснул в себя ядовитую жидкость. И еще больше сморщился. Как он ее раньше пил, понятия не имеет. Яд и есть. Прямо голимый. И чтобы заесть, взял с блюда кусочек рыбы. Что уж теперь говорить о печени, если водку сосут сидят.

– Включи телевизор, Саня, – попросил Уляхин.

Тот протянул руку, взял с тумбочки пульт и нажал кнопку. «Самсунг» быстро разогрелся и стал показывать региональные новости.

«На пустыре ранним утром, – говорила, захлебываясь, ведущая, – обнаружен полуобгоревший труп мужчины лет сорока. Документы отсутствуют. Причины гибели устанавливаются…»

По лицу ведущей не было понятно, скорбит она или радуется. По губам сквозила улыбка: бомж какой-то, вероятно, нашел свой конец – туда ему и дорога.

– Вот и еще одна могила на нашем кладбище прибавилась. Растем помаленьку, – проговорил Уляхин и закашлялся. Вынул свернутый платок, утер губы.

– Все там будем, – проговорил Лушников. – Вот ушел у меня Николай. А кто его знает, как у него сложится сегодня на работе. Когда жил от меня далеко, я о нем почему – то не беспокоился.

– Нормально у него будет. Только ты сам теперь тоже смотри – народ, допустим, ушлый пошел…

За разговором да за телевизором бутылку эту старые друзья быстро оприходовали. Уляхин стал смотреть телевизор, надоели разговоры на вольные темы. Хозяин пересел на диван, лег, чтобы лишь ноги вытянуть, и незаметно задремал.

…Майор Лушников прибыл в дежурную часть, следом за ним приехал Драница. Остальных дома не застали. Оперативно-следственная группа только что выехала. Сели в машину Драницы и тоже поехали к месту происшествия. Кому-то понравилось жечь трупы. Причем в самых неподходящих местах. На виду у людей практически. На этот раз покойника обнаружили в парке «Прибрежный». В позе боксера. На бетонной плите с двумя круглыми отверстиями посередине и грудой головешек. Сгоревшее деревянное сооружение оказалось местным сортиром.

– Обычная поза, – бормотал эксперт. – Влияние повышенной температуры… Судя по предварительным данным, на момент возгорания был умерщвлен… Абсолютно точные сведения. Потому что на голове имеется два входящих пулевых отверстия, а выходные намного больше – вынесло полголовы.

Подошел Порошин. У него суточное дежурство. Подал руку, здороваясь.

– Никаких сведений о личности. Свидетелей тоже никого. Имеется лишь один сторож, который не мурлычет.

– Пьяный, что ли?

– А хрен его знает! Такое впечатление, словно объелся чего-то. На роже рубцы от подушки. Вон он сидит на лавочке…

Подошли втроем к сторожу. Остановились напротив, глядя в заспанное лицо. Не должны так долго сохраняться следы. Подсели с двух сторон и стали вести неторопливую беседу. Кого видел накануне, чем среди ночи занимался, и почему так случилось, что ничего не может сказать?

Тяжелый случай: мужик ничего не помнил. Даже как оказался в этих местах, вначале не мог объяснить. Потом лишь дошло до него, что работает сторожем и обязан следить за порядком. Однако перегаром от него не пахло.

– Веди, показывай свой кабинет, – проговорил Лушников.

Подняли под руки и повели асфальтовой дорожкой мимо бездействующих каруселей. Навстречу торопился мужик лет сорока. Лысый и небритый. В спортивной одежде. Встал поперек дорожки, вопросительно глядя и перегораживая путь.

– Чо ты хочешь, мужик? – искренне изумился Порошин.

– Я не мужик! – воскликнул тот. – Я директор!

– Вот оно даже как! – опять удивился Порошин. – Тогда объясни полиции, откуда у тебя образовался покойник? Можешь сказать?

Директор вращал глазами и вел разговор о своем. Покойники не его стихия. В парке до сих пор почему-то бездействуют все аттракционы – вот о чем болит голова. Могут ему сказать, почему в парк не пускают людей?

– Доход, значит, беспокоит… – констатировал Драница. – Документы приготовьте свои. А мы их сейчас поглядим. Есть у вас?… Устав. Свидетельство. Разрешение. Лицензии… И все остальное. Кому парк принадлежит? Городу? Или гражданину по фамилии Орлов?

– Орлов тут не причем, – ответил директор. – Хотел взять себе парк, но ему отказали. Мэрия Волгошуйска не позволила.

– Ну, еще позволит. Еще не вечер. Браткам надо уступать…

Директор заблестел глазами. Страшные темы менты затрагивают. Лучше держать язык за зубами.

– Где контора?

– Там…

– Веди, начальник…

Пришли в небольшой бетонный домик. Здесь же и комнатка сторожа. Принялись осматривать и ее. Возможно, кто-то к сторожу заходил. Либо сторож изнутри кого-то видел.

– Вспоминай. Может, тебя угощали?

Мужику лет шестьдесят. Высокие лобные залысину. Волосы стрижены коротко. Гладит себе лоб, глядя в пол. Старается вспомнить, но там по-прежнему пусто. Взглянул в бок: взгляд попал на пустую пивную бутылку, и тут же вспомнил. Приходили двое. Лет под тридцать. Прокатиться на каруселях хотели. Но он отказал. Обычно полиция еще дежурит по двое человек, а в этот раз никто не пришел. Катать, естественно, сторож никого не стал – энергия отсутствовала. А выпить пивка не отказался. Помнит, что из последних сил тянул из стакана липкую жидкость. Потом наступил безусловный провал.

Он снова провел ладонью по лицу, разглаживая рубцы.

– Уволю, – бормотал из кабинета директор.

– Не имеешь права, – отвечал сторож. – Сначала разобраться надо…

Оперативники вышли из помещения, глядя под ноги. Вот она жизнь: никому ничего не надо. Убили человека, и всем до лампочки.

Лушников сошел со ступенек, а Драница задержался. Ступень деревянная заинтересовали человека.

– Что там, Петя? – спросил Порошин.

Тот молча нагнулся, сунул руку под толстую половицу и вынул блестевшую в темноте стекляшку. Приблизил к глазам и стал разбирать буквы.

– Не по-русски написано… Та-ва-зе-пам… Вот. Тавазепам. Видали. У кого-то наверно кончились, ее и выкинули. За ненадобностью. Посмотри, Лександрыч.

Лушников взял из рук старшего опера бутылочку и присмотрелся – точно такая же тара, как и в случае с его отцом. И название лекарства такое же. Невозможно забыть подобное название. Вызывает повышенную сонливость, потерю памяти, беспокойство и паранойю.

– Надо сообщить следователю, – проговорил Лушников. – Пусть изымут, как положено, и приобщат к делу. Жаль, руками трогали. А этого… – Он ткнул пальцем в дверь конторы. – Надо срочно направить на судебно-медицинскую экспертизу.

Драница вернулся, чтобы позвать за собой сторожа. Директор парка изо всех силы пытался возражать. Сторож обещал стоять двое суток, поскольку некому было его подменить, а тут вдруг вмешалась грубая сила и ломает устоявшиеся отношения. Драница сказал директору пару ласковых, и тот замолчал.

– Что ты ему сказал? – удивился Порошин.

– Ничего, – ответил тот, выходя наружу. – Обещал на машине прокатить… Но он не захотел.

Сторожа сопроводили к машине. Повторили следователю его рассказ, и тот торопливо написал направление. Сторожа посадили в машину и увезли, надеясь, что это мероприятие даст хоть какой-то результат.

Подошедшая труповозка забрала покойного. Группа все же оставалась на месте. Решили еще раз прочесать парк, покопаться в золе, заглянуть во все щели и опросить жителей близлежащих домов.

Самым близким домом была десятиэтажка, построенная в виде опрокинутой буквы «П». До нее было добрых триста метров. Опросили всех жильцов, квартиры которых выходили в сторону парка. И ни один из них не сказал что-нибудь вразумительное. По ночам они вообще не глядят в окна.

Опрос привел к убеждению, что деревянное сооружение подпалили во второй половине ночи, когда народ вовсю спал. Но для чего это было надо – тащить человека в парк, когда с ним можно расправиться в другом месте?

Оперативники ставили себя на место преступников – а как бы они поступили, доведись им оказаться в подобной ситуации? И понимали, что вряд ли поехали бы сюда специально, чтобы устроить костер. Подобные действия могли иметь случайный характер. Встретили, например, того же бомжа и стали над ним издеваться по причине пьяного состояния. Потом пристрелили и решили подпалить, чтобы никто его не узнал. Но для чего? Обычно подобное совершают с одной целью – обезобразить труп и сделать его опознание невозможным. Вот и весь вывод.

Ничего в парке больше не нашли. Понятые изнывали от беспрестанного блуждания по лесу. Наконец Ким Ли Фу решил сворачиваться. Сели в машину и вернулись на базу. На месте их поджидал Гаевой. Ободрал взглядом, словно оперативники лично плодили преступников, и велел собраться в его кабинете.

Выслушал доклад, задал пару вопросов и отпустил по домам. Завтра с утра соберутся опять. Странное убийство. Второе за короткий срок. Можно было бы заставить «Убойный отдел» работать до вечера. Или до утра, пока семь потов не сойдет. Пока не научатся работать… Либо не разбегутся по теплым местам… Но Гаевой так не поступил.

– Копайте везде, где можно, – сказал напоследок.

Лушников пришел домой и нажал на кнопку звонка, так как ключи оставил в квартире и теперь не мог в нее ворваться. Звонил раз пять, долго не отпуская кнопку. Наконец за дверью раздалось шуршание, и дверь отворилась. В проеме маячили мятые физиономии.

– Спите, что ли?

– Никак нет…