Гноевых не хотел с ней разговаривать. Понятное дело, что крокодиловы слезы льет. Прямо утопает вся в воде. Глотает слезы и давиться. И все для того, чтобы поверили Тамаре Борисовне. Она ведь всю душу вкладывала в любимое дело, и вдруг ей указали на дверь. Где же в таком случае справедливость? Нет ее в жизни, а она так надеялась…

– Борис Валентинович, неужели же ничего нельзя больше сделать? – канючит она. – У меня же опыт. Сегодня же подам заявление и рассчитаюсь из этой частной поликлиники – только бы вы меня взяли к себе. Я человек надежный. Справлюсь.

Кандидат медицинских наук оказался неумолим. Извините, было время, теперь на предприятии другие планы. Собственная патронажная служба.

– А вам, – тихо вздохнул, – мы больше не можем доверять. Вы не оправдали надежд, клиента упустили. Мало того, у меня такое впечатление, что вы ходили по лезвию ножа.

– Как то есть по лезвию? – не поняла Филькина.

– Вы склонны к риску и незаконным действиям, – разъяснил ей директор. – Поэтому нам лучше расстаться.

Вот оно как. Просто и незатейливо. А ведь когда-то Тамара была нужна, чтобы бегать задрав хвост по клиентам.

Она с трудом выбралась из глубокого кресла. Кажется, привела все аргументы, согласно которым ее должны были бы оставить на предприятии. Однако шеф привел ей свои. То похороны малопонятной родни, то манипуляции с лекарствами, то судебные тяжбы с полицейскими работниками. Это предприятию ни к чему. Лучше расстаться.

Тамара Борисовна молча распрямилась, прожигая директора тяжелым взглядом, – отольются Бореньке женские слезы. Бегала по району как угорелая кошка, и теперь ее же за ворота.

Кровь ударила в голову – веревки вить из себя не позволит.

– Хорошо тогда, – проговорила многообещающе и сузила глаза. – Тогда я пошла.

Вскинула голову и вышла, словно грациозная лань. И не лань даже. Угнетенная невинность. Душу вкладывала в дело, однако не оценили – на дверь указали.

Спустилась по ступеням с крыльца и оглянулась, ловя взглядом красочную табличку с наименованием учреждения. Выходит, она что-то неправильно поняла, когда слушала инструктаж Решетилова. Вышла, как говорится, за пределы допустимого. Отказались от услуг частной клиники, в которой сама работала, а также и от нее самой, не взяв в собственную службу патронажа. Это ли не плевок…

Весь день провела как на горячих углях. Из рук валилось все, к чему бы ни притронулась. И сильно обрадовалась, увидев за окном одинокую стройную фигуру. Личность слегка клонило кпереди. И возраст у фигуры почтенный. Но как много их связывает, что даже сразу и не вспомнишь. Чуть ли не любовь образовалась когда-то. Два года тому назад, кажись. За окном внизу маячил летчик-истребитель. Пенсию ВВС получил, и теперь не знает, куда потратить. Тысяч восемь отвалило ему государство – вот он и бродит.

Тамара Борисовна приоткрыла створку, высунулась по грудь и радостно кивнула, заметив, что за ней тоже наблюдают. Лушников ответил тем же. Тот еще кобель. Сразу видно, молоденькую ищет себе вдовец.

Филькина еще раз кивнула и призывно махнула рукой. Но дед отрицательно качнул головой: хлеб за брюхом не ходит. Лучше сама спускайся.

Тамара Борисовна собралась в течение нескольких секунд. Здоровенный куш сам плыл к ней в руки. Выходит, случилось что-то у старого селезня, вот он и приплыл. Под защиту любимой женщины.

Выскочила из подъезда и бросилась чуть ли не в объятья. Старик, правда, не торопился. Гордость выдерживал.

– Поздравь меня, – сказала Тамара. – Я безработная, – и стала рассказывать о своих злоключениях. Старалась изо всех сил и, кажется, превзошла себя. Старик опять ее жалел. Понять вот только никак не мог, что значит безработная, если частную поликлинику никто не трогал. Просто отказались от ее услуг в ООО «Небесные дали». Но это вовсе не беда. Стаж-то все равно идет.

Тамара фыркнула. Кому он нужен – стаж, когда нужны деньги.

Лушников стал терять интерес к проблемам бывшей подружки. Тем более что Тамара Борисовна тоже не лыком шита – гадила в свое удовольствие, без зазрения совести и чуть со света не сжила.

– Сома тоже ловить желаю, – проговорил Сергеич. – На родину хочу съездить. Тут рядом совсем, недалеко… Недавно фильм посмотрел в записи. «Участок» называется. Несколько серий. У нас тоже там речка есть. И сом. Грома-а-дный! С усами…

– А я?! – Тамара округлила глаза. – Я тоже рыбачить хочу…

Лушников мельком взглянул ей в глаза. Ну не наглость ли?! Но говорить опять ничего не стал. По всему видно – любит шельму. Хоть такой, хоть эдакой. Сердцу не прикажешь.

– Сынок опять собрался в чужие края. Пока, что в командировке в длительной, а потом, говорит, уеду… На три месяца направили – Чечню охранять от бандитов.

– Кого?

– Говорю, Чечню…

– Серьезно, что ли?…

Тамара отказывалась верить. Взяли и отобрали у отца родную кровиночку. Хоть бы кости там свои сложил, чтобы не мешать чужому счастью.

– А что же ты в гости не приглашаешь? – Упрямство так и перло у Филькиной из груди.

– Не могу, – проговорил Лушников. – Охрану оставил. Собака конвойная. И двое конвойных. Гирин с Уляхиным. И с ними же повариха. Настасья. Еле вырвался.

– Как же ты в деревню собрался, если тебя охраняют?

– Сбегу, – весело сказал Сергеич. – Как сейчас сбежал, так и потом сбегу. Продуктов вот припасу, машину подделаю – и вперед. А можно и без машины.

Тамара соглашалась. Лучше без машины – куда такая обуза. Бензин, керосин, обслуга… Да вдруг еще колесо проколет по дороге.

Лушников внимал доводам, на лету ловил ценные мысли и улыбался. Предвкушая рыбалку. Всю жизнь мечтал. С самых, можно сказать, курсантских годов. Крохотная деревенька. Нагорная Дубровка в Западной Сибири. Всего полста километров от Ушайска. Зато кругом одни дебри. Ни проехать, ни пройти. На вертолете разве что.

Тамара сложила губы трубочкой и раскрыла глаза: надо же, как далеко собрался рыбачить. И не боится один потеряться.

– У меня сотовый телефон теперь, – проговорил «истребитель». – Звони, если соскучишься…

Вынул листок с номером телефона и протянул.

– По всей стране звонить можно, – расхвалился, – сынок специально для меня сделал.

Тамара смотрела на Лушникова и не понимала. Заговариваться стал совсем. То рядом у него деревня. То вдруг в далекой тайге. Так где же на самом деле? Оказалось, в Крестовых Городищах. В том же само месте, где у него дача стоит. Однако недавно дед попал под обстрел и теперь боится в тех местах снова показываться.

– Хулиганье! – проговорил, выразительно глядя. – Пустили пулю из поджига. Пришлось потом самому с ружьем выходить. Одного свалил – другой сам убежал.

– Как же ты мог. – Филькину передернуло. – По живому человеку стрелять…

– А он? В меня пальнул и смыться хотел.

Лушников раздул ноздри. Из-за таких вот и вынужден теперь в городе торчать, выхлопными газами дышать. Каждый подобный вдох ровно вдвое сокращает жизнь. Или втрое.

– Так, может, хоть позвонишь, когда на рыбалку поедешь? – спросила она.

– Куда же я позвоню? У тебя же телефона теперь нету…

– Я, может, тоже куплю себе на днях.

– Вот и звони сама. Думаю, дня через два меня здесь точно не будет. Сома хочу ловить – сил нету никаких, как заразила меня картина. И этот участковый особенно. Который на родину приехал.

Точно. Все перепутал. Филькина жалостливо посмотрела Сергеичу в глаза. Страшные провалы в памяти. Абсолютное невнимание. Нельзя в таком виде одному ходить.

– Женился бы да жил себе с какой-нибудь… – тонко намекнула. – Раз со мной не захотел.

– Увы, Тамара. – Дед поднял кверху нос. – Кроме тебя мне уже никого не надо. Если ты не возражаешь, пойду я. Страдать потихоньку в одиночестве. Звони, как только приобретешь… как ее… мобилу…

Развернулся и зашагал, припадая на обе ноги. Щемит, значит, сердце у человека, если под окнами оказался. Конечно, не в том возрасте, чтобы серенады под окнами петь, но способен поддержать в трудную минуту. Военная пенсия к тому располагает.

Филькина вернулась домой, сняла куртку и села перед зеркалом. Чем не красавица. И сексуальна, говорят. Но нет в жизни счастья. Хотя бы с тем же дедом. Приехал сынок, и все напрочь исковеркал. А ведь она тоже достойна лучшей доли. В детстве мечтала о принце в золотой короне. На деле оказались одни алкоголики.

Лушников не выходил из головы. Собирается ловить сома. Дурак. Какие теперь сомы, когда в прудах одни лягушки квакают, тараща глаза от натуги. А ведь там действительно имеется речка. В Волгу впадает. Кругом густая лесистая местность. Речка глубокая, омут на омуте – вот его и потянуло. Прошлым летом не раз ночевали на даче, и Лушников словом не обмолвился, что родом из той самой деревни, которая рядом стоит. Значит, не приходилось.

Она встала и подошла к шкафу. Вынула дочерин сотовый телефон с зарядным устройством. Потом достала из сумочки записную книжку и стала набирать номер.

– Алле. Нотариус? Хотелось узнать, не отменено ли завещание?

Ее успокоили. Завещание до сих пор в силе.

Следующим был звонок Лушникову. Дыхание у Тамары было глубоким. В самую трубку.

– Саша… Я тут подумала и решила, что не могу без тебя. Может, простишь меня? Просто так? Возьми и прости, как прощают только очень щедрые люди…

В самую точку попала. В тот самый момент, когда никто не мешал. Опять ей везло.

– Тамара, – промямлил Сергеич. – Ты же знаешь, кто ты для меня на самом деле. И если бы не обстоятельства…

– Какие? Разве же не ясно, что мы сами их для себя создаем, будто из глины вылепливаем?… Конечно, это опять всего лишь наши мечты. Но мечты не сбываются сами по себе – их надо догонять.

Проговорила и удивилась. В ней неожиданно проснулся философ.

– Если решишься ехать, то дай знать. Я непременно с тобой. Хочу все бросить и начать новую жизнь. С нуля.

– Хорошо, но смотри! Чтобы никому! – пробурчал Лушников и отключился. Пошел принимать те самые таблетки, сказал, которые остались от Тамары.

А к вечеру Александр Сергеевич снова пропал из дома. Вышел на пять минут прогуляться и где-то запропастился. Шум подняли опять те же Гирины. Уляхин Николай подключился к ним на более позднем этапе. Часа через два, когда те окончательно выдохлись. Уляхин пришел, уселся на скамью у ворот рядом с супругами Гириными и стал громко костерить человеческого самца за половую невоздержанность. Того самого, которого Адамом зовут.

Народ шел мимо и удивлялся. Некоторые останавливались. Молва моментально разнеслась по округе. Опять, кажись, понесло дядю Саню Лушникова. В родные края на дачу собрался. Сома ловить. Именно только его. В Крестовые Городищи. Собрал припас и тихонько смылся. Ничему не научила человека жизнь. Сома ему подавай. Как бы сам на корм не ушел к усатому…

Народ жалел старика. Ополоумел, выходит. На улице без фуфайки не обойтись, а этого понесло. Была бы Ирина жива – разве же она ему позволила бы. Надо идти к его молодой жене и хоть той рассказать. Говорят, живет в общежитии не так далеко.

И ближе к ночи, как раз после бразильского «Клона» собрались трое старушек и зашагали асфальтовой тропинкой.

Пришли, позвонили в дверь. Тамара вышла, заспанная. Выслушала сообщение и вновь развернулась к двери.

– Какое мне дело теперь до него, – хрипнула голосом. – Чо хочет, то пусть и делает. Нашли тоже ровесницу…

И скрылась за дверью.

Женщины качнули головами и развернулись. Среди них была и Гирина Настасья.

– Видали штуку? Словно бы он ей никто…

Пришли к дому.

– Придется опять караулить квартиру, – произнесла Анастасия. – Как будто у нас своих дел нету…

Постояли с часок, удивляясь и ругая одинокого бездумного человека, и разошлись. Наверно так и должно быть у одиноких. Через пень колоду…