На выходе из леса Антон умудрился наступить в огромную коровью лепеху. Ботинок погрузился в теплую жижу и заскользил. Его дернуло вперед, ноги подкосились, и чтобы удержать равновесие Антон замахал руками. Сашка подхватил за руку, не дал упасть. Он смеялся над невнимательностью брата.

– Это тебе не город, тут нужно смотреть под ноги, – сказал он с легкой укоризной.

Антон поднял ногу, с неё стекала жижа с частичками непереваренной травы, шлепками падала на землю.

– Фу! – завопил Сашка. – Помой ногу вон в той луже!

Они подошли к широкой борозде, заполненной зеленоватой водой. От неё пахло тиной. Антон с сомнением глянул на Сашку.

– Всё ж лучше, чем запах коровьего говна. – Заключил он.

Пока Антон отмывал ногу, брат, подперев бока кулаками и вытянув шею, осматривал сельские просторы. Комары облепили его футболку, голые руки и ноги. Но Сашка, будто не замечал укусы, улыбался и всматривался в далекие домишки, спрятанные за высокой болотной травой. Антону же комары сильно мешали, он отгонял надоедливых насекомых и часто чесался.

– Ну ты скоро? – не глядя на него спросил Сашка.

– Ещё и шорты замочил, – с досадой сказал Антон, выпрямился, надел ботинок и попытался вытереть пятна на шортах.

– Да плюнь, само высохнет.

Они шли по размытой дороге, изрытой колеями. На обочине лежали деревья, выдранные с корнями. Последствия сильного урагана вначале лета. В городе тогда повалило несколько рекламных щитов и сорвало крышу с остановки.

Комары летели следом, нагоняли, кусали, иногда погибали от метких шлепков. Мокрая обувь неприятно скрипела, влажная нога чавкала, а Антон время от времени смотрел на шорты. Пятна подсыхали и превращались в зеленоватые кругляшки. Наверняка будут вонять тиной. Хорошо, что тетя Таня больше не увидит его и не даст подзатыльник за пятна. Макушка зачесалась, в том месте, куда по мнению Антона могла прилететь оплеуха.

Дорожные запахи быстро сменялись: то слабо пахло ромашками, то резко полынью, то машинным маслом, то сосновыми иголками. А иногда нестерпимо несло навозом.

Они поравнялись со статуей безрукого пионера. До первых домов оставалось ровно пятьдесят шагов. Расстояние Антон замерили еще шесть лет назад, когда последний раз был в деревне.

Навстречу выскочили деревенские собаки. Громко лаяли.

Антон остановился. Все еще было свежо воспоминание трехлетней давности, когда его покусала соседская такса. Над этим случаем смеялся весь двор. Укус зажил быстро, а вот страх остался.

Он наблюдал за бегущими собаками. Безумные глаза, острые зубы, закрученные в калач хвосты. Антон надеялся, они не успеют добраться до его ног и задницы (почему-то все собаки норовят кусать именно в эти места), их непременно кто-нибудь отзовет.

Сашка не испугался. Собак он никогда не боялся, хотя, как утверждал, его тоже кусали. Не таксы, а породы горазда большего размера. Он оттеснил брата за спину и прибавил шагу навстречу псам.

Они лаяли, рычали, прыгали вокруг Сашки, но не кусали.

– Бобики, фу! – кричал на них Сашка, делал резкие выпады, старался зацепить их рюкзаком.

Псы не успокаивались, даже наоборот проворней прыгали и громче лаяли. Попытки Сашки их усмирить не действовали, лишь раззадоривали. За этим было смешно наблюдать, но и страшно одновременно. А вдруг они вцепятся Сашке в ногу, повалят на землю и начнут терзать, как кусок мяса?

Антон решил, что если такое случится, то он подбежит, схватит рыжего, крупного пса за шкирку и отшвырнет в канаву. А второго отгоню пинками. Так он думал, наблюдая со стороны. В животе кололо от волнения, а спина и шея отяжелели, словно на них кто-то накидал тонну кирпичей.

– А ну, брысь! – из дома выбежала босая толстая старушка в сарафане.

Отогнала псов, ругала их бранными словами и грозилась кулаками.

– Нечего тут бродить! – крикнула она, зло посматривая на Антона. У нее огромная бородавка на подбородке, из которой торчали черные волоски.

Псы наблюдали с крыльца дома.

– Мы к бабе Марфе, – сказал Антон, закашлял, услышав свой писклявый, испуганный голос.

– А… – протяжно затянула старушка и улыбнулась. – Внук, значит. То-то я гляжу лицо знакомое. Дорогу то знаешь?

Антон кивнул, и они пошли дальше по грязной дороге. Старушка стояла у угла дома, провожала взглядом и загадочно улыбалась. От неё пахло булочками и костром.

– Страшная бабка, наверное, ведьма. – Серьезно сказал Сашка, когда свернули с главной улицы.

– Ага, а в доме у неё метла для полетов и черный говорящий кот.

Фантазия живо нарисовала дом старушки, кота и большой котел, в котором она варила зелья. Антон не успел поделиться выдумкой с братом, тот резко остановился и нос Антона ударился в спину.

На дорогу вышли гуси. Их гнал веткой парень, примерно одного возраста с Антоном. У него чумазое лицо, грязные волосы, рваная майка, а штаны затянуты вокруг пояса шнуром от телевизора или какой-то другой техники. Один конец шнура заканчивался вилкой.

– Я его не помню, – прошептал Антон брату.

Парень посмотрел на них изучающе. Размашисто махнул веткой, гуси закричали и поторопились освободить дорогу. Он ничего не сказал, а когда сошел с дороги, обернулся, нахмурил брови, сжал губы, словно говоря: «я вас запомнил».

Из тусклых окон за ними наблюдали серые лица старух. А из одного дома вышел дед и погрозил кулаком.

До дома бабушки оставалось немного. Еще один перекресток и водонапорная башня. Она жила на границе с огромным кукурузным полем. Сашка предложил бежать наперегонки. Антон недовольно цокнул языком, вспоминая насколько он неудачлив в соревнованиях, но побежал.

Вдалеке залаяли псы, Антон обернулся, не переставая бежать, запнулся и упал. Растелился на дороге и чуть не угодил в лужу. С ног до головы испачкался грязью.

– Теперь ты похож на гусиного пастуха! – Залился смехом Сашка. – Ладно хоть коровьих лепех не было на дороге.

Антону было не до смеха. Ушиб колено и до крови стер кожу на ладони. Рана жгла, а кровь тоненькой струйкой скатывалась по грязной руке. Глаза закололо, он старался сдержать накатывающие слезы. Но скрыть боль не удалось, брат заметил.

– Пошли скорей, бабушка обработает раны. – Участливо сказал он.

Он подхватил Антона под мышкой, довел до дома. Бабушка ждала на крыльце, наверное, увидела в окно, а может услышала смех Сашки. Вытерла белые от муки руки о сарафан и полезла обниматься.

– Дайте-ка я на тебя погляжу… Как вымахал то, – радовалась она, взъерошивая волосы Антона.

После недолгого, но радостного приветствия, Антон показал рукой на Сашку и объявил:

– А это мой брат – Сашка.

Бабушка с прищуром взглянула сначала на Сашку, затем на Антона, покачала головой и уже не так радостно сказала:

– Ну ладно, проходите в дом.

На пороге Сашка тихонько сказал, склонившись к уху Антона:

– Я ей не нравлюсь.

Она обработала зеленкой раны Антона, затопила печь, поставила самовар и накрыла на стол. С расспросами не лезла, за что Антон мысленно благодарил бабушку. Рассказывала про ураганы, вырывающие столетние дубы с корнями, про подруг из соседних домов, бьющих своих мужей и про то, что хочет завести свинку, а то сарай пустует с тех пор, как дед пропал. Еще говорила, что надо бы решиться и продать трактор, а то ржавеет без работы.

После обеда, братьев сморило. То ли сказался сытный обед, то ли долгая бессонная ночь, проведенная у костра с палками в руках и беспрестанным вглядыванием в темноту, в ожидании нападения призраков в белых халатах. Бабушка отвела в спальню и предложила Антону забраться на высокую кровать.

– А где ляжет Сашка? – спросил ее Антон.

Бабушка махнула в сторону второй кровати, у окна и предложила лечь там.

Она поцеловала Антона в лоб, поддернула одеяло к подбородку, завешала шторами окна и пожелала спокойного сна. Она уже была в двери, как Антон остановил её просьбой:

– Бабушка, а расскажи нам сказку.

– Страшилку! – поправил Сашка.

Бабушка задумалась.

– Есть у меня одна история. Но после будете спать.

Она прошла к креслу, согнала котенка, который тут же прыгнул ей на колени и начала рассказ.

«Повадились вороны кукурузу таскать, да ещё волки в лесах объявились, драли живность домашнюю. Как только деревенские не боролись с вредителями, что только не предпринимали: и травили, и стреляли, но тех ничего не брало. Тогда местный умелец предложил решение. Он пообещал сделать куклу, которая раз и навсегда разделается с непрошенными гостями. Люди посмеялись над ним, справедливо полагая, что тряпка не справится с теми, против кого бессильны пули да виллы. Но мешать не стали, пусть, мол, делает.»

Бабушка примолкла, нахмурила брови. Она не моргала, смотрела в одну точку на стене. Словно вспоминала детали. Перевела взгляд сначала на Антона, потом опустила. Жилистыми, сухими пальцами потеребила кота за ухо и продолжила рассказ.

«Умелец тот попросил, чтобы каждый житель деревни принес свой отстриженный ноготь. Вопросы тогда не задавали, хотя стоило бы. Кукольник приступил к работе, а люди разделились на два флага: одни несли ему ногти, а вторые посмеивались и называли дураком.

Через две недели он представил свое творение публики. Это было безликое пугало в человеческий рост. Вернее, не совсем безликое, у него было множество лиц. В его лице отражались те, кто к нему приближался. Кукольник нарядил пугало в красный бархатный сюртук, штаны из того же материала, а на голову надел соломенную шляпу с широкими полями. В одну руку вложил вилы, а в другую ржавый серп. Еще и обул в резиновые сапоги.

Народ в толпе шептался. Пугало вселяло в людей беспокойство. Я…»

Она осеклась, заморгала, словно в глаз попала мушка.

«В толпе была бабка, которой казалось, что пугало живое, что за зеркальной маской и сюртуком скрывается человек. Вот сейчас он встанет со стула, подойдет и отсечет голову одним ударом. Она испытывала животный трепет, хотелось спрятаться. Точно, как звери, чувствующие приближение урагана, прячутся поглубже в леса.

Отнесли пугало в поле и привязали к деревянному шесту. Ветер дул, шест скрипел, а серп в руке чуть подрагивал.

У той бабки дом стоял прямиком на границе с полем.»

– Прямо, как у тебя, бабушка? – спросил Антон.

– Прямо, как у меня, – кивнула она.

«Дикий крик поднял ее с кровати. Стрелки часов показывали двенадцать. Она растолкала деда и вместе вышли на улицу. Светила желтая луна. Кричали птицы, но небо было чистым, никто не летал. Обычно в это время над полем кружили стаи ворон, высматривали початки поспелей, да повкусней. Дед светил фонарем в поле. Кукуруза дрожала на ветру и шуршала плотными листьями. Вскоре крики смолкли, и дед с бабкой вернулись домой. Дед захрапел, а бабка до утра не могла уснуть, смотрела в окно на поле. Ей мерещилось, что на границе, у дороги, стоит пугало и смотрит на неё.

Вороны пропали. Народ решил, что они испугались пугало и улетели. Хвалили кукольника, даже устроили в его честь пир. Кажется, так заканчиваются хорошие истории, но эта история не такая.

Через одну ночь у бабки пропала собака. От нее остался только ошейник и цепь, к которой всегда была привязана. В этот раз ночью бабка спала крепко и лая не слышала. Она уговорила деда поискать пса. Он хоть и недолюбливал старую, давно никчемную собаку, но собрался походить по деревне, проверить свалку, а потом уже искать в лесу. Хоть и признавал, что вороны исчезли после установки пугала, но не верил, что оно могло распугать волков, потому грешил на них. Бабка же душой чувствовала, что искать нужно в кукурузном поле, а не в лесу. Они разделились, дед пошел на свалку, а бабка в поле. Жесткие листья хлестали по лицу, желтые початки пахли крахмалом, под ногами сухая земля.

Долго не блуждала, вышла на круглую опушку. Ветер качал макушки кукурузы и трепал соломенную шляпу на кукле с зеркальным лицом. Серп еле слышно стучал по шесту, но, когда бабка сделала шаг к кукле, серп замер, словно настороженный зверь. В груди кольнуло, она напряглась и всмотрелась в его лицо, опасаясь увидеть в зеркале человеческие черты или эмоции. В общем, она боялась, что это лицо может ожить. Бабке не хотелось находиться рядом с ним одной, да ещё с голыми руками. Бранила себя, что не взяла топор из сарая. В памяти мелькнули образы древнего существа из рассказов прабабушки. Оно жило по соседству с людьми и питалось их кровью. Убить его можно было только одним способом: перерубить шею топором.

Уж не знаю, показалось бабке или нет, но в зеркальном лице увидела морду пропавшей собаки. Отступила, сердце затрепыхалось, как рыба в сетке, дыхание стало частым, коротким. Она пятилась к кустам кукурузы, а собачья морда, с высунутым языком, провожала взглядом. А в тот момент, когда плотный початок уперся в спину, у собаки из глаз пошла кровь. До дома бабка бежала как заяц от волка, даже позабыла про больные суставы.

Рассказала о случившемся деду. Он посмеялся, но ближе к следующей ночи, перед сном, вытащил из-под пола ружье и коробку патронов. Положил рядом с кроватью.

Прошло еще несколько ночей. Люди жаловались на пропавших домашних животных, кур, свиней. У попа и вовсе конь пропал.

Глупые бабы жаловались на волков, докучали своим нытьем мужикам. Никто не слушал доводов бабки. В отличие от волков, этот похититель не оставлял кровавых следов. Ну а когда она обвинила в пропаже пугало, так вся деревня её подняла на смех, а громче всех смеялся кукольник.

В итоге несколько мужиков, в том числе муж той бабки, вооружились ружьями и отправились в леса. Они упрямо решили выследить волков. Бабка отговаривала мужа от охоты, пыталась вразумить. Но он не слушал, словно уши залил воском. Ушел и больше не вернулся.

Мужиков так и не нашли. В ночь пропажи деда бабка отправилась в поле. На этот раз топор был при ней.

Она вышла на ту же опушку, пугало вновь замерло, как только она сделала шаг к нему. В зеркале отразился облик деда. Тогда бабка и поняла, что деда уже не найдут, его забрало пугало. Рука не дрогнула, она отрубила голову пугало, но даже в отсеченной голове продолжал отражаться образ деда. Он улыбался, а в глазах блестели слезы. Пинком она отправила зеркальную голову в дебри кукурузы.

Ей все же удалось убедить людей, что именно пугало виновато в исчезновении людей и животных. С вилами и топорами пошли к дому кукольника. Но не застали его, он сбежал. В ту ночь кто-то пришил голову на плечи пугало. Оно так и стоит в поле, но уже не отбирает жизни.»

Бабушка окончила рассказ словами:

– Ну а теперь спать и пусть приснятся добрые сны.

Ушла, а котенка оставила на кресле. Сашка молчал, но Антон знал, что в его голове назревает какая-то мысль, как всегда безрассудная и связанная с паранормальщиной.

– Ты ведь понял, что рассказ не выдуман? – спросил он, все еще витая в мыслях.

– Конечно же выдуман, – удивленно сказал Антон, – ведь живого пугала не бывает.

– Ага, то есть пуговичный человек, ведьмы, кикиморы, тигролюди и врачи-призраки существуют, а живые пугала значит нет? – возмутился он.

Антон не нашелся как возразить, потупил взгляд и тихо проговорил:

– Даже если это не выдумка, то ты не знаешь где эта история происходила.

– Братец! Так ты выгляни в окно, что ты там видишь? – Сашка одернул штору.

– Кукурузное поле? – не уверенно сказал Антон.

– Вот именно! Та история произошла здесь. А та бабка из рассказа – баба Марфа. Напряги извилины и поймешь все сам.

Антон задумался, мысленно перенося действия рассказа в деревню, в то поле за окном, а вместо безликой бабки представляя бабу Марфу.

– Нам надо пойти в поле, – сказал Сашка. – Отрежем голову кукле.

– Нам туда не надо, – проговорил Антон, но Сашка его будто не слышал.

– Как думаешь, его видно из окна? – он прильнул к окну.

Антон тоже подошел. Солнце освещало качающиеся макушки кукуруз, но пугало не видно.

Сашка уснул с ножом под подушкой. Антон же лежал с открытыми глазами, боясь сомкнуть веки. Он согласился с тем, что бабушка рассказывала про себя и теперь боялся, что пугало стояло у окна, заглядывало в просветы между штор и зеркальными глазами выискивало Антона. Сашка храпел, его ничего не беспокоило.

Долго продержаться Антон не смог, прикрыл глаза всего на секунду и задремал. Он видел сон. В комнате темно и душно, за окном трещал кузнечик, постель влажная от пота, простыня скомкана в ногах. На соседней кровати спал брат, а рядом с его головой сидела темная фигура. У нее в руках ножницы. Пахло корицей и сеном. Антон всматривался в фигуру, её черты казались знакомы.

– Бабушка? – сонным голосом проговорил он.

Голова фигуры повернулась. Антон не видел лица, знакомый голос прошептал:

– Спи, внучок.

Веки отяжелели, сомкнулись, Антон обнял подушку и провалился в глубокий сон, без сновидений.

– Эй! Проснись! – над ним стоял Сашка. Он уже собран, в руках держал вчерашние пирожки и чашку чая. – Это тебе.

Коричный аромат булочек ударил в нос, за окном слышен треск кузнечика, напоминая о ночном сновидении. Антон рассказал Сашке, что видел ночью.

– Ножницы, говоришь, – задумчиво протягивает он, рассматривает пальцы. – Бабушка пришла ночью, чтобы постричь мне ногти? – он напряженно посмотрел на Антона, а затем взорвался смехом.

Антон заулыбался, теперь, когда рядом был брат, солнце светило в окно, а желудок не стонал от голода, ночной сон казался пустяковым.

– Ну, теперь в поле, – скомандовал Сашка.

Бабушка работала в огороде. Они незаметно проскочили мимо, перелезли через низкий забор, перешли дорогу и остановились у границы с полем.

– Не заблудиться бы, – с беспокойством проговорил Антон и поднял с земли длинную палку.

– Не бойся, куда бы не пошли, все равно выйдем на опушку с пугалом. Так устроены проклятые места, – он деловито глянул на солнце, будто понимая, как по нему определять направление, махнул рукой и ступил на поле.

Пробираться было легко, листья не били по лицу, как рассказывала бабушка. Главное пригнуться и полсти почти на корточках. По сухой земле ползали муравьи, а по кукурузе мелкие пауки.

Они шли, не сворачивая. Вскоре заболели ноги, а палка в руке казалась лишней, она сильно мешала. Да и вообще, как тут размахиваться, если кругом стебли кукурузы. Антон сунул её в футболку за спину, как ниндзя прячет меч, но так она мешалась ещё больше. Терла и билась по ноге и шее.

Остановились, когда стебли поредели и через них просматривалась опушка. В землю воткнут шест, а на нем висела кукла, похожая на человека. Антон обратил внимание на ржавый серп, который легонько ударялся о шест, как и рассказывала бабушка.

– Будем действовать быстро, – шептал Сашка, – ты стоишь рядом, а я отрезаю голову. Если пошевельнется, то пьешь палкой изо всех сил.

Выскочили. Антон замахнулся, готовый бить, а Сашка в несколько прыжков оказался у пугало. Замер с ножом в руке.

– До головы не достать, – сказал он, – помоги.

Антон подошел ближе. Бросил палку и только тогда заметил, что серп замер.

– Что-то не так, – заволновался он.

– Давай скорей, встань на корточки, я на тебя.

Антон сел, грязные сапоги куклы оказались на уровне глаз. Он смотрел на них и гадал, почему не одели чистую обувь. Сашка ступил ему на спину, Антон чуть просел, склонил голову и запыхтел. Брат был тяжелым. Сапоги уже не видел, теперь рассматривал землю.

– Все равно не достаю, – с досадой говорил брат.

На земле, помимо муравьев, Антон различил следы от обуви. Это не наши, подумал он. Поднял голову, чтобы рассказать брату о следах, и тут обратил внимание на подошвы сапог пугало. Рисунок совпадал со следами на земле.

– Сашка! – завопил Антон.

В этот момент Сашка схватился за сюртук и старался подтянуть к себе голову куклы. Антон резко дернулся, ноги брата скользнули. Перед падением он успел воткнуть нож в грудь куклы и оставить широкий порез.

Они уже были на ногах, когда нож упал и вонзился в землю. Из раны на груди пугало вывалился сверток. Сашка развернул его и показал брату.

– Ногти! – отпрянул Антон.

Кукла шевельнулась, серп звонко ударился о шест. Ребята закричали и побежали. Листья царапали лицо, Антон тяжело дышал, в голове гудело. Ему казалось, что слышал шаги за спиной. Хрип и звон серпа. Оборачиваться нельзя, потеряет из виду спину брата. Бежали целую вечность, грудь горела, сердце стучало, перед глазами прыгали образы страшного пугало. Пару раз Антон чуть не упал, зацепившись за поломанный стебель.

Когда казалось, что выход из зарослей уже близок, когда к запаху кукурузы добавились ароматы навоза, а до слуха донеслось коровье мычание, у Антона в голове раздался голос: – Обернись!

Не раздумывая, словно это и не требовалось, он обернулся. В шаге от него стояло пугало, а в зеркале отражалось лицо отца. Он улыбался.

Антон замер не в силах пошевелиться, да и шевелиться не хотелось. Внезапно страх и трепет прошли, а взамен появилось ясное понимание того, что бежать больше никуда не нужно, что отец нашел его и теперь никогда не бросит.

Антон опустил руки и прошептал: – Папа.

Антон не видел, как поднялась рука с серпом, как звякнул ржавый метал, отсекая верхушку кукурузы. Он смотрел в глаз отца, на его улыбку и представлял, как его теплые, нежные руки взъерошивают волосы, как он поднимает Антона в телефонной будке и просит позвонить маме, сказать, что теперь все будет хорошо, теперь будет как прежде. Он не слышал Сашку, потерявшего брата из вида, стоящего на коленях и кричащего в заросли поля. И лишь когда красная капля скатилась с щеки отца, а добрая улыбка преобразилась в злобную усмешку, Антон пушечным ядром выскочил из иллюзорных фантазий. Он увидел взмах серпа и успел отскочить, запнулся о поломанную кукурузу, повалился на спину. Он часто дышал, в висках пульсировала кровь, пропитанная страхом, а перед глазами начали появляться один за другим все страхи Антона. На смену отца пришло сухое лицо деда, протягивающего красный леденец, злобная тетя Таня, наводящая дуло ружья, за ней Настя с зелеными глазами и раздвоенным бледным языком, дядя Миша в халате и топором наперевес, даже кошка Насти появилась, оскалилась, показывая длинные клыки. Пугало в очередной раз занесло серп над головой, а лица в зеркале сменяли друг друга с такой скоростью, что в глазах Антона зарябило. Он не понял, как в руке оказался нож Сашки, пальцы обхватывали ржавую рукоять, а острие лезвия смотрело на пугало. Он бросился под ноги пугало, повалив его на спину. Нож вонзился в отражение лица деда, следующий удар пришелся по тете Тани. Каждый новый удар, каждая новая дырка в голове пугало затемняла зеркало, отражения мутнели и исчезали.

Антон не мог сказать, когда именно пугало перестало шевелиться, когда именно в зеркале перестали отражаться лица тех, кто над ним издевался, кто унижал и оскорблял. Он перестал наносить удары, сидел на поверженном враге, грудь вздымалась словно парашют, тяжело дышал и стонал.

До слуха донеслись крики брата. Антон поднялся на ноги, набрал полную грудь воздуха, задрал голову к верхушкам кукурузы и прокричал:

– Я его убил!

Он вышел на дорогу, там стояли машины. Две большие, с крестами на боках и надписью синими буквами: «Психиатрическая больница им. Чехова». А третья машина – маленький старый фольксваген дяди Миши. Дверцы открылись, на пыльную дорогу вышли люди в халатах.

– Антон! – грубый мужской голос, – брось нож!

У фольксвагена стояла тетя Таня в кожаной куртки, с нашитой розой на груди. Она курила и напряженно смотрела на руки Антона. Антон направился к ней.

– Брось нож! – повторил голос.

Краем глаза Антон наблюдал, как крепкие мужики обступают его. В руках у них черные, резиновые дубинки.

Тетя Таня сделала шаг назад, лицо бледное, а глазки живо бегали от ножа к лицу Антона. Что это с ней? – подумал Антон, – неужели страх?

Он повернул голову вправо. Там, в двадцати шагах стоял Сашка и кричал, прося бросить чертов нож.

Первый удар пришелся по спине, Антон повернулся и удивленно взглянул в безразличное лицо врача. Второй удар повалил с ног. Третий пришелся по голове. Нож выпал, Антон сжался калачиком, защищаясь от ударов. Земля пахла пылью и полынью, где-то в поле стрекотал сверчок, а легкий ветер играл жесткими листьями кукурузы.

После пятого удара он потерял сознание.