Глава 1

Когда женщина вскрикнула, Паркер проснулся, скатился с кровати, одновременно услышав позади хлопок глушилки. И пока он падал, пуля угодила в подушку, где только что покоилась его голова.

Паркер ударился лицом об пол. Его кургузый, пузатый пистолет 32–го калибра, зацепившись на миг за пружину кровати, гудел, как огромная черная муха, и рука Паркера потянулась было, чтобы подхватить его, не дав упасть на пол. Он уже наполовину выкатился из–под кровати и выставил пушку, поэтому стрелявший должен был бы уже знать о том, что он вооружен. Но Паркер не открывал огонь — дело происходило в номере отеля, а пистолет 32–го калибра был без глушителя.

Полуобернувшись, он еще раз крутанулся, снова закатившись под кровать, и услышал, как вторая пуля ударилась в пол прямо позади него. Прижав руки к бокам, Паркер вынырнул с другой стороны кровати, и как раз вовремя, чтобы увидеть, как тот, другой, нагнувшись, приготовился стрелять под кровать. Паркер швырнул в него свой пистолет. Рукоятка угодила киллеру в лоб, аккурат чуть выше переносицы. Тот хрюкнул и упал, скрывшись из виду. Паркер нагнулся и заглянул под кровать с другой стороны: мужик неподвижно лежал, уткнувшись носом в пол.

Закричав раз, женщина теперь хранила молчание. Теперь она с застывшим от ужаса лицом смотрела во все глаза, как Паркер, поднявшись во весь рост, обходит вокруг кровати. Он был высокий и худой, с узловатыми венами и загорелой дубленой кожей. Его торс избороздили застарелые шрамы, а ноги были костлявыми и угловатыми: на них рельефно вырисовывались мускулы. Большие, мощные руки с узлами будто были созданы для того, чтобы орудовать топором и ворочать кирпичи. И когда Паркер в очередной раз поднял свою пушку, пистолет в его ручище мог показаться детской игрушкой.

Киллер лежал, раскинув ноги и руки, словно упал с высоты. Оружие все еще было зажато в его правой руке Паркер, наступив на запястье киллера, наклонился, чтобы вытащить его. Это оказался пистолетик 25–го калибра, хлопушка, годная разве на то, чтобы с близкого расстояния лишить жизни спящего человека, и бесполезная для сколько–нибудь более серьезной работенки. Однако глушитель был предназначен для оружия с более крупным стволом, и пришлось изрядно попотеть, чтобы приладить его на дуло 25–го калибра.

Паркер подсунул ступню под грудь киллеру и пинком перевернул его на спину. Тот плюхнулся, как рыба, выхваченная из воды; правая рука его, описав дугу, как мешок шмякнулась об пол. Бледное узкое лицо, жиденькие, еле заметные брови, маленький нос, тонкие губы и выступающие скулы — все это, как показалось Паркеру, уже не принадлежало живому человеку. А белая рубашка с наглухо застегнутым воротом и короткими рукавами, галстук в красную и зеленую полоску, отутюженные бежевые брюки без обшлагов и тщательно, до блеска надраенные коричневые ботинки на «молниях» вместо шнурков еще более подчеркивали безжизненность позы. На правом виске киллера багровел синяк вокруг небольшого пореза карминного цвета в самой середине. Паркер был уверен, что никогда прежде не встречал этого человека.

Женщина наконец–то обрела голос и полушепотом произнесла:

— Не следует ли нам обратиться в полицию?

— Заткнись на минуту! Дай мне подумать!

Положение становилось щекотливым. Она знала Паркера как Чарлза Уиллиса, заезжего бизнесмена с доходами чуть нескольких стоянок, ренты от недвижимости и прибыли от автозаправок, разбросанных по всей стране. И теперь женщина никак не могла увязать скромную особу Чарлза Уиллиса с появлением киллера посреди ночи. Поэтому сейчас — немедленно — он должен придумать какой–то убедительный рассказ, чтобы не только заставить ее поверить в него, но еще привести веские доводы, дабы заставить держать ее язык за зубами. Закону тоже не должно быть известно — отчего это профессиональный киллер целился в Чарлза Уиллиса?

Лучше всего в данном случае подошла бы, конечно, правда, но ему была неизвестна эта женщина, чтобы довериться ей до такой степени.

Полное имя этой привлекательной, высокой, с пышным, хорошо сложенным телом особы двадцати девяти лет от роду, с волосами цвета меда и золотистой кожей, было Элизабет Руфь Харроу Конвей. Она жила на алименты, выплачиваемые бывшим мужем, и денежные подачки своих родителей. Привыкшая к роскоши, она теперь не страдала от отсутствия средств, держала слуг, и все проблемы, которыми она была озабочена, касались лишь высокой моды. Это было почти все, что знал о ней Паркер. Ну, пожалуй, еще и то, что в постели она была превосходна и иногда подбирала себе заведомо свирепого партнера. Знал он и еще кое–какие детали, правда менее существенные, но никогда не пытался копнуть поглубже — не видел в этом смысла.

Но вдруг из горла киллера вырвался слабый булькающий звук, и его только что неподвижная голова заерзала по полу, пришли в движение светлые мягкие волосы. На лице выкупил пот, хотя в номере работал кондиционер и жары не чувствовалось. «Совсем скоро этот тип очухается, — подумал Паркер, — и до этого момента надо успеть договориться с женщиной».

Он заметил, как та наблюдает за ним, и был удивлен выражению ее лица. Она едва слышно дышала, но ни страха, ни изумления, вопреки своим ожиданиям, Паркер не увидел на ее лице. Женщина, напротив, казалась возбужденной и сгоравшей от любопытства. Точно так же она смотрела на него, когда была в постели: вся — ожидание. Что же — значит, надо открыть ей правду? Да, несомненно, надо, но не всю, а совсем немного, самую малость.

В номере, возле того самого окна, в которое был вмонтирован кондиционер, стоял деревянный стул с мягким сидением и спинкой. Паркер принес его к кровати и уселся.

— Чарлз Уиллис — это совсем не мое имя, — сообщил он. — Меня зовут по–другому. Это как бы мой рабочий псевдоним. Тебе хотелось бы немного узнать, чем я занимаюсь?

— Что? — Женщина нахмурилась и тут же отвела глаза, взглянув на мужчину, лежащего на полу между ними. — Я понимаю… Так ты не Чак Уиллис?

— Только здесь и сейчас, когда не на работе, я Чарлз Уиллис. Здесь, в Майами, или же в Неваде, или где–нибудь на побережье.

— А когда ты работаешь? — Она усекла главное быстрее, нежели он ожидал.

Паркер покачал головой:

— Уверяю, ты и сама не захочешь знать слишком много.

— Но он… — она кивнула на человека, пытавшегося убить его, — он из той, твоей второй части жизни?

— Это верно.

— А как его имя?

— Не знаю. Никогда не видел его прежде.

— Ох! Ты имеешь в виду — его наняли?

— Может быть, и так.

— И ты не хочешь сдавать его полиции?

— Верно!

Женщина потянулась за сигаретами на ночном столике, совершенно голая, и когда нагнулась, ее груди на миг тяжело колыхнулись. Когда же вновь откинулась обратно, груди опять упруго легли на прежнее место. И впрямь был отличный экземпляр истинной самки.

В ее губах засветился кончик сигареты.

— Да, но я все равно не врублюсь до конца. Ты не тот, за кого себя выдаешь, но и не желаешь, чтобы я знала, кто ты на самом деле. Но кто бы ты ни был, кому–то где–то понадобилось нанять этого мужчину, чтобы убить тебя. И то, чем ты занимаешься на самом деле, удерживает тебя от того, чтобы связаться с полицией. Ты хочешь, чтобы я держала язык за зубами, но не желаешь ввести меня в куре дела.

Паркер хранил молчание. Нахмурившись, женщина изучала его, но он не проронил ни слова. Просто сидел и ждал. Ждал, наблюдал за киллером, голова которого дернулась еще раз, но глаза все еще оставались закрытыми. Синяк не увеличился в размерах, но приобрел весьма нездоровый цвет. Карминовая окраска небольшого пореза на глазах тускнела, превращаясь в каштановую по мере того, как вокруг запекалась кровь.

Через минуту Паркер поднялся. В правой руке он держал свою пушку 32–го калибра, а в левой — пистолет 25–го с глушителем. Направившись к туалетному столику, положил на него свое собственное оружие, вернулся и опять уселся, не спуская глаз с убийцы.

— Ладно, — вдруг произнесла женщина, — замнем для ясности.

— Вот и хорошо! — оживился Паркер.

Она положила сигарету и кивнула на киллера:

— А как быть с… этим?

— Мы с ним побеседуем, — ответил Паркер и пнул лежащего в ребра. — Эй, ты, просыпайся! — приказал он.

Киллер открыл глаза. Они оказались светло–серыми и слабо поблескивали в свете лампы на ночном столике. Лицо было бесстрастным, словно человек не имел никакого отношения к происходящему. А когда заговорил, голос был столь же тусклым, как и выражение лица:

— Ты не можешь передать меня в лапы закона. Не можешь и убить меня, потому что не сможешь избавиться от тела, как и довериться этой даме. Ты не можешь убить и ее — это значило бы привлечь к себе внимание блюстителей закона. Поэтому тебе придется позволить мне уйти.

— Ты можешь положиться на меня, Чак, — вмешалась женщина. Ее голос был низким, на лице играла полуулыбка, когда ее глаза уперлись в бледное лицо киллера.

Паркер проигнорировал слова женщины, он обратился к киллеру:

— Назови свое имя и имя твоего посредника. Того типа, что вычислил меня!

Киллер мотнул головой, не отрывая ее от пола и делая это с такой осторожностью, словно боялся, что она вот–вот оторвется. Лицо его по–прежнему оставалось бесстрастным.

— Нет, — решительно возразил он.

— И имя того, кто вошел с тобой в контакт в Нью–Йорке. Ведь ты работаешь за пределами Нью–Йорка, я угадал?

— Забудь об этом, — ответствовал киллер.

— Ты ведь также не можешь прибегнуть к помощи закона. — Паркер глядел мимо киллера, на женщину. — Поэтому мне придется силой выбить из него эти имена, — сообщил Паркер. — Честно скажу, мне не по душе работенка подобного рода. Может, ты попробуешь заняться ею? Я сейчас свяжу его и заткну рот кляпом, чтобы не вопил.

Она опять улыбнулась и, подавшись к самому краю кровати, заглянула в лицо киллеру.

— Да, — неожиданно согласилась она. — Правда, никогда прежде не делала ничего похожего, однако не прочь, пожалуй, попробовать. — Между губ у нее проскользнул кончик языка, она облизала губы, посмотрела вниз и снова улыбнулась.

Паркер остался доволен: он правильно оценил женщину с самого начала. Пока он еще, конечно, не задумывался, как будет от нее избавляться впоследствии, это еще успеется, еще вопрос, возникнет ли такая необходимость. Всему свое время — коли надо будет отделаться от нее, тогда найдется способ убрать ее с дороги. Нет, не убить, а просто сделать, чтобы она не путалась под ногами.

Он глянул на киллера, чтобы убедиться, что и того оценил верно. Прекрасно, он и тут не ошибся. Киллер во все глаза таращился на улыбающееся лицо женщины, нависшее над ним, подобно воздушному шару. Его светлые глаза, казалось, стали больше, и на лице опять выступил пот. Пальцы нервно сжимались и разжимались, а худые щеки запали еще глубже.

Паркер меж тем повторил свой вопрос:

— Ну и как же тебя зовут?

— Катись к дьяволу! — последовал ответ. Но голос киллера прозвучал на слишком высокой ноте, почти срываясь на визг, что явно свидетельствовало о том, что нервишки уже на пределе.

Паркер поднялся на ноги.

— Мы используем оба моих галстука, — предложил он женщине и приказал киллеру: — А ты давай на стул!

Тот не шевельнулся.

Паркер наступил ему на лодыжку. Киллер широко открыл рот — у него от боли перехватило дыхание, и Паркер, убрав ногу, приказал снова:

— Давай–ка на стул!

Вмешалась женщина:

— Прикажи–ка ему снять штаны!

Киллер зажмурился. Все его лицо сейчас выглядело мертвенно–бледным и, казалось, вытянулось еще больше. Он наконец выдавил из себя:

— Клинт Стерн. Так меня зовут: Клинт Стерн!

Паркер увидел, как женщина недовольно надула губы. Она откинулась на подушку, прикурила сигарету, упорно избегая взгляда Паркера.

А тот уже задавал следующий вопрос:

— Кто меня вычислил?

— Джек Меннер.

— Кто он такой?

— Контролер. Проверяет журналы регистрации постояльцев в отелях.

— Ладно! Кто тебя нанял?

— Джим. Преподобный Клайр.

— Из Нью–Йорка?

— Да.

— Где мне его искать?

Глаза Стерна забегали, а брови озабоченно сдвинулись.

— Ты делаешь из меня покойника, мужик, — взмолился он.

Паркер обратился к женщине:

— Может, все же тебе обломится шанс заняться им в конце концов?

Стерн не дал ей ответить:

— В любом случае мне светит одно: стать трупом. Какая тогда разница? — В его голосе прозвучала горечь, словно он сетовал на вопиющую несправедливость, проявленную к нему.

— Я не веду речь о том, чтобы сделать из тебя покойника, — пояснил Паркер. — Она не даст тебе умереть. Ведь так же, Бет?

Женщина пожала плечами. Видно было, что все это ей совсем не интересно. Она знала, что Стерн расколется еще до того, как она успеет заняться им всерьез. Знал об этом и Паркер. Да и Стерн тоже. Он сообщил:

— Джим заправляет клубом в Бруклине. На Кингс–Хайвей возле Ютика–авеню.

— Как называется клуб?

— «Три короля». — Стерн опять закрыл глаза: всякий раз, как он это делал, то начинал смахивать на труп. Помолчав, он повторил: — Ты убиваешь меня, мужик. — Голос прозвучал устало, но и только.

— Значит, тот тип Меннер? — удовлетворенно отметил Паркер. — Предполагалось, ты позвонишь ему, когда с работенкой будет покончено. Ведь так?

— Да, — ответил Стерн.

Паркер кивнул на телефонный аппарат:

— Вот телефон. Звони ему!

Стерн поднялся с пола, сел на стул, моргнул и поднес руку синяку на виске. Снова моргнул, отнял руку и горестно посмотрел на пятно крови, запекшееся на ладони.

— Может, я схлопотал сотрясение мозга, — жалобно предположил он.

— Давай–ка не тяни резину, — посоветовал Паркер. Стерн с трудом поднялся со стула, держась за спинку. Он двигался так, словно у него кружилась голова. Покачнулся, когда отпустил стул, и чуть было не упал. Поскольку это случилось по дороге к письменному столу, на котором стоял телефон, Стерн сделал несколько шагов и, пытаясь сохранить равновесие, оказался наконец у цели и с облегчением прислонился к стене. Он поднял трубку, словно та была непомерно тяжелой, и начал набирать номер, взглянув на Паркера, спросил:

— Что мне ему сказать?

— Скажи, что Паркер мертв.

Стерн набрал номер и поднес трубку к уху. Его глаза были тусклыми, пока он дожидался ответа. С середины комнаты Паркер услышал щелчок и механический шелест голоса на другом конце провода. Киллер произнес в трубку:

— Это Стерн! Можно мне Меннера?

Опять послышался шелест, затем последовало молчание. Стерн в изнеможении прислонился к стене — пот градом струился по его лицу, а глаза, видел Паркер, заметно мутнели и мутнели.

Наконец в телефоне вновь послышалось металлическое бормотание, заставившее Стерна очнуться. Он весь напрягся:

— Меннер? — Глаза его прояснились, в них загорелся лихорадочный блеск. Он облизал губы. Казалось, его насквозь пронизывала нервная дрожь.

Паркер, не сводивший с киллера глаз, догадался, что тот вот–вот выложит Меннеру всю правду–матку, и свирепо прошептал:

— Вспомни про женщину, Стерн! Тот сразу как–то обмяк и после минутного молчания наконец заговорил:

— Дело сделано. Он мертв! — В трубке раздались булькающие звуки — видимо, на том конце провода что–то уточняли. — Нет! Никаких проблем! — Голос Стерна был ровным и безжизненным, как и его глаза. — Да. Хорошо! Пока!

Проговорив это, он все еще стоял, прислонившись к стене, опустив голову и не отнимая трубку от уха. Паркер подошел к нему, взял ее и, положив на рычаг, задал вопрос:

— Куда ты только что звонил?

— «Флорал–Корт». Рэмпон–бульвар.

— Номер дома?

— Двенадцать. «Флорал–Корт», двенадцать.

— Сколько там еще людей?

— Пять или шесть человек, играют в покер.

— Ладно. У тебя с собой есть деньги? Стерн! Очнись! Я спрашиваю, есть ли у тебя при себе какие–нибудь деньги?

— При себе — нет!

— Где ты сможешь получить их — там?

— Да. — Киллер вел себя сейчас так, словно был накачан наркотиками.

— Думаю, тебе лучше побыстрей получить их—и смотаться. Скажем, на юг… подальше из этих краев.

— Да, — автоматически согласился Стерн.

— Уверяю, ничего хорошего не выйдет, если ты вновь попытаешься покончить со мной. Не стоит рыпаться — это просто не сработает. И для мафии в любом случае теперь это не будет иметь никакого значения. Они докопаются, что у тебя произошла с первого раза осечка, и решат, что на тебя нельзя полагаться.

— Да, — кивнул Стерн.

— А сейчас уноси–ка, парень, ноги! — распорядился Паркер.

Стерн оторвался от стены, но тут же внезапно остановился. Его зрачки закатились куда–то под лоб, и он как куль рухнул на пол лицом вниз.

Паркер раздраженно покачал головой, кивнул Бет:

— Обожди здесь!

Он натянул трусы и штаны, ухватил Стерна за плечи и поволок его к двери. Затем открыл ее и выглянул наружу. Был без пятнадцати четыре утра, в холле ни души. Паркер поволок Стерна к противоположному концу холла, открыл дверь, ведущую на внутреннюю пожарную лестницу, потом затащил Стерна на площадку и закрыл за собой дверь. Площадку тускло освещала матовая лампа, дававшая возможность увидеть нижний проем лестницы.

Паркер приткнул киллера к углу стены и нащупал пульс, бедняга еле дышал. Когда он упал второй раз, то скорее всего опять приложился синяком на виске, и теперь ссадина слегка кровоточила.

— Умирай где–нибудь в другом месте, парень! — недовольно буркнул Паркер. Он ущипнул его, ударил кулаком по ребрам, а затем зажал пальцами ноздри. Стерн слегка очухался, но по–прежнему вел себя как пьяный. Его глаза были несфокусированы, и если бы Паркер спросил, как его зовут, то вряд ли он услышал бы вразумительный ответ. Как и на другие вопросы: какое сегодня число, в каком он находится городе, когда родился… Но до него доходили простые приказы, и он мог еще заставить двигаться свое тело.

Стараясь говорить как можно тише, Паркер приказал:

— Поднимись на ноги!

Стерн попытался, но самостоятельно этого сделать не смог. Паркер помог ему распрямиться. Оказавшись на ногах, Стерн смог стоять, только опершись рукой о стену. Голова его поникла, упираясь подбородком в грудь, глаза были полуоткрыты. Слушать он тоже был в состоянии. И Паркер обратился к нему:

— Я сейчас выйду за дверь, а ты начинай спускаться вот по этим ступенькам. Ты слышишь меня? Как только я выйду за дверь, начинай спускаться вот по этим ступенькам!

Стерн понимающе кивнул.

Довольный, что добился хоть этого, Паркер отступил назад, открыл дверь, остановился в проеме и проследил, как Стерн сделал первый шаг по направлению к уходящим вниз металлическим ступеням. Затем повернулся, закрыл за собой дверь и стал уже пересекать холл в обратном направлении, когда услышал у себя за спиной глухой стук упавшего тела:

Стерн все же не удержался на ногах.

Паркер вернулся в номер и обнаружил, что он пуст. Нахмурившись, огляделся и увидел, что и пушка 32–го калибра исчезла. Но пукалка 25–го калибра с глушилкой все еще была на месте. Паркер стоял, глядя туда, где только что лежал его собственный пистолет, и размышлял, что было на уме у женщины. Скорей всего шантаж!

Но он сейчас не располагал временем. Когда она объявится опять, тогда он и решит, что делать.

Паркер закрыл дверь и поспешно оделся. Пистолет 25–го калибра с глушителем оттопыривал карман его куртки.

 

Глава 2

В центре У–образного двора красовался высохший бетонный фонтан, захламленный обрывками бумаги. Три стороны двора занимало здание «Флорал–Корт»; решетчатая ограда поддерживала тяжелые виноградные лозы и отделяла двор от Рэмпон–бульвара. Днем «Флорал–Корт» вызывающе бросался в глаза своими розовыми оштукатуренными стенами с зелеными дверями, но сейчас, в четыре утра, он выглядел мрачным, темным, и единственный квадрат желтого света скупо освещал высокий фонтан.

Никаких кондиционеров здесь не было и в помине. Из открытых настежь окон доносилось шумное дыхание спящих, как бы устремляясь к центру двора, а там, за розовыми стенами, смешивалось с тихим шелестом карт и выплескивалось из единственного освещенного заднего окна.

Паркер бесшумно проскользнул сквозь прутья решетчатой ограды и остановился, чтобы вытащить этот дурацкий пистолет киллера из куртки, подумав, насколько же удобней была его собственная солидная испытанная пушка! Паркер вновь и вновь проклинал Бетт за ее побег, однако двигался все дальше, держась ближе к оштукатуренным стенам дома, минуя открытые окна, за которыми шла тайная ночная жизнь его обитателей, свидетелем которой, он оказался.

Дверь под номером двенадцать находилась как раз слева от освещенного окна. Паркер миновал ее и согнулся еще ниже, чтобы заглянуть внутрь поверх подоконника. Там, крошечной коробке гостиной, с широким арочным проход дом в соседнюю, столь же крошечную обеденную залу, бросался в глаза длинный стол, вокруг которого сидело шестеро мужчин, резавшихся в карты. Свет канделябра над столом ярко освещал лица игроков в карты.

Любой из этих шестерых мог оказаться Меннером. Все играюшие были плотными сорокалетними мужиками угрюмого вида, с бледными лицами, характерными для постоянных обитателей Флориды. Они говорили только о ставках, избегая обращаться друг к другу по именам.

Паркер задумался: он должен непременно проникнуть вовнутрь. Окно для этого не годилось — слишком уж было хорошо освещено, да к тому же двое игроков сидели лицом к нему. Он выпрямился, скользнул в сторону и осторожно подергал дверь. Как он и ожидал, она оказалась запертой. Посему с этой стороны двора попасть вовнутрь не было ни единого шанса. Паркер отошел от здания и, обойдя его вдоль периметра двора, выскользнул вновь за решетчатую ограду.

Рэмпон–бульвар был безлюден. По обеим его сторонам протянулись такие же У–образные дворы, повторяющие «Флорал–Корт». Паркер свернул влево и направился к перекрестку, считая по дороге дворы. «Флорал–Корт» оказался четвертым от угла. Паркер спустился по боковой улице и свернул на подъездную дорогу, пролегавшую позади дворов и отделявшуюся от них рядами гаражей. Темнота здесь царила полная, лишь на небе едва серебрилась луна.

Он протиснулся между двумя гаражами и вышел на задворки «Флорал–Корт». При дневном свете было заметно, как блекнет и осыпается розовая штукатурка, оседают и коробятся от времени задние двери, а узкая полоса земли между стеной и гаражами зарастает сорнякам и покрывается пылью. Сейчас же, ночью, все это пространство выглядело темным и пустынным.

Из номера двенадцать сюда, на задворки, не просачивалось ни малейшего света. Паркер должен был передвигаться совершенно бесшумно, ибо до него и сюда доносился громкий шелест карт. Он нашел заднюю дверь и окно, попробовал, но все было закрыто. Однако дерево дверной рамы оказалось старым и гнилым; Паркер навалился на ветхую филенку всей своей тяжестью — и она подалась. Если бы не надо было беспокоиться насчет производимого шума, он мог бы вломиться через нее за пару секунд. Паркер достал складной нож, открыл его и, вставив лезвие в щель между дверью и рамой, с силой начал опускать вниз, пока лезвие ножа не уперлось в замок. После чего надавил на дверную ручку, отжимая филенку от рамы, врезая лезвие в мягкое дерево и выламывая его. Донеслось едва слышное потрескивание, но к этому моменту уже удалось подобраться к собачке замка. Он подсунул под нее лезвие ножа, отжал собачку — и дверь оказалась открытой. Паркер ступил вовнутрь и осторожно прикрыть дверь за собой.

Он оказался в миниатюрной кухоньке. Распахнутая дверь справа вела в спальню, которую он едва мог разглядеть в темноте. Впереди, в желтом свете, вырисовывалась дверь в коридорчик. Через щель в двери Паркер мог видеть, что в коридорчик с одной стороны выходит ванная комната, а с другой — еще одна спальня. Обеденная зала находилась прямо в конце коридорчика.

Паркер медленно открывал дверь в коридорчик, пока не смог разглядеть обеденную залу. Оттуда, где он стоял, виден был только один из игроков, тот, что сидел в начале стола: он целиком и полностью был поглощен своими картами. Паркер проскользнул в коридорчик, достал пушку 25–го калибра и, не мешкая, направился в обеденную залу. Встав на входе, он приказал:

— Всем оставаться на своих местах!

Шесть лиц с широко раскрытыми ртами одновременно повернулись, чтобы взглянуть на приказывавшего. Он дал им время разглядеть пушку в своей руке и сказал:

— Лица прямо! Смотреть только на карты! Живо!

Они сделали в точности, как им было приказано. Один и играющих, не отводя глаз от карт, внятно пробормотал:

— Ты делаешь ошибку, малый. Уж не хочешь ли ты сорвать нам игру?

— Меннер, — приказал Паркер, — собрать все бумажники.

Один из шестерых поднял глаза. Выходит, это и был Меннер. Он уставился на Паркера, и тут до него дошло, с кем имеет дело: его лицо стало пепельно–серым. Он сидел, широко открыв рот, словно задыхаясь.

— Быстрее, Меннер! — поторопил Паркер. Один из компании пробормотал:

— Как вышло, что он знает тебя, Джек?

— Заткнись! Так я жду, Меннер.

Тот провел руками по лицу и затряс ими, словно смахивая паутину.

— Стерн, — выдохнул он. — Стерн!

— Ты увидишь его через несколько минут. Собирай бумажники. Остальным — смотреть в карты и держать руки на столе! Меннер, выверни им карманы и достань бумажники. И не вздумай вынуть еще что–нибудь, кроме бумажников!

Мужчина, только что говоривший, дал совет:

— Делай, как он велит, Джек. Мы потом о нем позаботимся. Нам не нужны неприятности… здесь.

Меннер покорно поднялся на ноги. Он обошел вокруг стола, запуская поочередно руки то к одному, то к другому в карман и извлекая бумажники. Далее Паркер распорядился:

— Положи все в карманы своего пиджака. И добавь свой собственный! Все банкноты со стола — туда же!

— Послушай, — заикнулся было Меннер дрожащим голосом. — Послушай, ты под…

— Заткнись!

Все бумажники оказались наконец у Меннера в карманах пиджака. Теперь, с оттопыренными карманами, он выглядел мешок мешком, мрачным полуспущенным воздушным шаром, застывшим в ожидании дальнейших распоряжений Паркера. Тот не заставил себя долго ждать:

— Объясни им — почему я здесь!

— Послушай, говорю честно, как перед Христом, это не способ…

— Скажи им — почему я здесь!

Игрок, который подавал советы, опять не удержался:

— Делай, что он тебе велит, Джек. Лично я не прочь послушать.

— Они… они направили киллера из Нью–Йорка на охоту сюда, вот за этим, что стоит здесь. Паркером. И сказали, что я должен… должен проследить за выполнением этой работенки. Вот и все, как на духу, клянусь Христом.

— Досказывай и остальное, — потребовал Паркер.

— Это все! Чего же еще, ради Христа?

— А то, что ты вначале меня вычислил. Вот почему сюда и явился киллер.

Опять вмешался все тот же игрок:

— Это ваше дело, промеж тобой и Джеком, приятель. Незачем нас сюда припутывать.

— За всем этим стоит все та же самая мафия. Давай–ка сюда твой пиджак, Меннер!

— Христа ради, Паркер, я…

— Давай–давай, говорю, твой пиджак!

Что–то бормоча, Меннер стянул пиджак. Паркер протянул руки, чтобы успеть поймать его, ожидая, что Меннер попытается швырнуть пиджак ему в лицо, но тот был словно выдоенная корова. Он отдал пиджак безо всяких фокусов и отступил назад, чтобы принять пилюлю из коробочки, которую достал из кармана рубашки.

Из–за того, что пистолетик был легким и ненадежным, Паркеру пришлось трижды нажать на спуск. И тут же, не дав никому опомниться, он повернулся и бросился бегом тем же путем, что и пришел сюда, скрывшись мгновенно за задней дверью, еще до того, как Меннер рухнул на ковер, а остальные успели подняться со стульев.

 

Глава 3

Паркер сидел за письменным столом и, хмурясь, корпел с ручкой в руках над листом бумаги. Он не был горазд писать письма.

«Фрэнк!

Мафия полагает, что я им перешел дорогу, хотя это не так. Но она продолжает доставлять мне хлопоты, подсылая своих шавок. Я сказал главарю, что пущу их всех по миру, если они не оставят меня в покое. Но они не желают угомониться. Ты говорил как–то 6 своей задумке — тряхнуть хорошенько тот игорный притон, что за Бостоном, ну так вот — ты окажешь мне большую услугу, если грабанешь его в ближайшую пару недель. Я пишу то же самое и некоторым другим ребятам, поэтому будь спок — они будут по уши заняты тем, чтобы найти тебя и войти в долю. Лично я — пас, так как со своей стороны буду занят тем, что стану готовить мафии крупный шмон. Ты всегда сможешь выйти на меня через Джо Шира, что в Омахе. Может, в один прекрасный день опять будем работать вместе.

Паркер».

Пришлось трижды переписывать письмо заново, пока оно не показалось ему достаточно убедительным. Паркер еще раз перечитал окончательный вариант, решил, что все путем, и удовлетворенно, кивнул. Только одна вещь теперь беспокоила его. Он подошел к телефону, набрал номер оператора и попросил ее продиктовать ему по слогам написание некоторых слов. Она проконсультировалась еще с кем–то и выполнила просьбу, после чего Паркеру пришлось переписать письмо еще раз.

Затем он приступил к написанию других писем. С ними было легче — он копировал первое письмо слово в слово, меняя только описание работы, которую хотел бы, чтобы для него выполнил каждый из адресатов. В некоторых случаях, когда ничего не мог придумать, просто писал вместо этого:

«Может, ты знаешь какую–нибудь операцию мафии, которую нетрудно прихлопнуть на предмет получения навара, и если знаешь, то окажи мне услугу — проверни это дельце в ближайшую пару недель».

Таким образом, он написал шесть писем, затем глянул в окно и увидел, что наступил день. Высохший фонтан выглядел теперь как реликт древней цивилизации. Еще не было и семи утра, когда Паркер вновь вернулся по адресу «Флорал–Корт», двенадцать. Если остальные игроки в покер не на шутку озаботились тем, чтобы вернуть свои деньги и бумажники, то они вполне были в состоянии связаться с дружками Меннера или же другими молодчиками мафии и узнать через них место предполагаемого обитания Паркера; поэтому представлялась неплохой идея в ближайшее время держаться подальше от отеля. Однако никто из них не горел желанием поскорее вернуться обратно в «Флорал–Корт»: там, в чулане за спальней, все еще лежало мертвое тело.

Паркер после расправы со Стерном бежал что было сил только до задворок, затем свернул в какой–то проулок и миновал с задней стороны три двора. Он еще слышал, как высыпали наружу игроки. У одного из них был фонарик, и все они резво вдогонку ему отправились вдоль гаражей. Он перевел немного дух и вскоре понял, что они вернулись обратно, в апартаменты. Паркер выжидал до тех пор, пока не услышал шум моторов трех машин, выезжающих на Рэмпон–бульвар, а затем и он вернулся в апартаменты. Свет в них был погашен, комнаты пусты, а Меннер оказался теперь в чулане за спальней: игроки в покер, естественно, ринулись в бега, чтобы обеспечить себе алиби.

Во встроенном боковом шкафу Паркер нашел конверты и писчую бумагу. Затем занавесил окна в гостиной, уселся за письменный стол и начал писать письма. После шестого по счету он подошел к окну, отдернул штору, глянул на пришедший в упадок фонтан, решив, что ждал уже достаточно долго, и вновь вернулся к столу, чтобы написать еще одно письмо:

«Бетт!

Ты забрала мою пушку. Ты, наверное, хочешь что–то получить от меня взамен и потом уже вернуть ее? У меня сейчас нет времени валять дурака, я должен вплотную заняться, проблемой, которую взвалил на мои плечи этот Стерн. Войду с тобой в контакт где–то только через месяц. Если по истечении этого срока ничего не услышишь обо мне, передай пистолет полиции. Полагаю — на нем должны остаться клочки кожи Стерна с виска либо еще что–нибудь, связывающее меня с тем, что с ним случилось. Паркер.»

Он взглянул на письмо, затем зачеркнул «Паркер» и нацарапал «Чак». После чего вложил записку в конверт, надписал на нем ее имя и засунул конверт в карман. Остальные шесть писем втиснул туда же. Он взял в руки пушку Стерна, снял нее глушитель и прошел в чулан за спальней. Потом перетащил в спальню Меннера, вытер на пистолете свои отпечатки, сомкнул его пальцы вокруг рукоятки. На самоубийство это вряд ли тянуло — угол стрельбы явно не подходил, да и пуль в теле оказалось многовато, — но вполне могло на какое–то время сбить следствие с толку. И сама пушка, если даже удастся выяснить, кому она принадлежала, никак не могла навести на него, минуя Стерна.

Оказавшись снаружи дома, он выбросил глушитель в мусорный бачок. Затем, сделав круг, Паркер вышел на Рэмпон–бульвар и поймал тачку.

— Отель «Магараджа», — назвал он адрес водителю. В вестибюле не встретилось ни одного знакомого. Он оставил на конторке послание для Бетт и прошел в свой номер. Там было пусто. Насколько Паркер мог судить, в номере во время его отсутствия никто не побывал. Он собрал свой чемодан, запихал в него все шесть бумажников с удостоверениями личности и водительскими правами, но без семнадцати сотен долларов, которые они содержали совсем недавно, и отправился выписываться из отеля. На этот раз он намеревался свести счеты с мафией раз и навсегда. На сей раз он собирался добраться до самого Артура Бронсона.

 

Глава 4

Это было в прошлом году: финансы Паркера, как говорится, пели романсы, а работа, казавшаяся поначалу многообещающей, развалилась еще на стадии планирования, поэтому, когда Мэл Ресник рассказал ему про это дельце на острове, Паркер решил за него взяться. Вооружение продавалось частной группой американских и канадских дельцов фанатично настроенной организации южноамериканских фиделистов, и крошечный остров в Тихом океане был выбран как пункт доставки оружия и денег. Этот особенный, можно сказать, островок был выбран из–за того, что считался необитаемым, а также еще и потому, что на нем сохранились остатки взлетно–посадочного поля, сооруженного еще во время Второй мировой войны, и им вполне еще можно было пользоваться. Мэл, Паркер и остальные решили хапануть себе всю выручку.

Всего в деле участвовало шестеро: канадец по имени Честер, тот, кто пронюхал о сделке; некто по имени Райен, который знал, как управлять самолетом; привыкший все доводить до конца ганмен по имени Силл, на которого полностью можно было положиться, жена Паркера, Линн, Мэл Ресник и сам Паркер. В то время как Линн дожидалась в заброшенном доме, который был выбран в качестве базы в Калифорнии, пятеро мужчин слетали на островок, грабанули выручку, и прилетели обратно на материк. И той же ночью в калифорнийском доме началась двойная игра.

Мэл начал с разговора с Райном, сообщив тому, что Паркер замышляет обман. Затем он убил Честера во сне и пошел к Райену, дабы сообщить, что Паркер уже приступил к делу прикончил Честера, и что Силл на стороне Паркера. Райен был далеко не субтильный мужик — он проглотил за милую душу все, что скормил ему Мэл. Позже именно Райен оказался тем, кто покончил с Силлом.

Затем в аферу была вовлечена жена Паркера, Линн. Мэл возжелал ее с самой первой минуты, как только увидел.

Сейчас ему представился случай завладеть ею. Под угрозой смерти он принудил ее убить Паркера, и она сделала все что могла. Но ее первая пуля угодила в пряжку пояса Паркера — он упал, и она выпустила все остальные пули поверх его головы.

Насколько представлялось Мэлу, все у него было на мази Он прислонил к стене дома горящий факел, застрелил в спину Райена и скрылся, прихватив Линн и всю их добычу — девяносто тысяч долларов. Он знал, как потратить эти деньги. Четырьмя годами раньше он работал в Чикаго на мафию, и опростоволосился, влетев им в сорок тысяч долларов, когда ошибся, не разглядев за собой «хвоста». Мафия оставила его в живых — что весьма удивило Мэла, — но ему было приказано не возвращаться без налички, равной той сумме, в которую им влетела его ошибка. Сейчас у Мэла наличка появилась.

Он забрал с собой Линн. Сейчас она олицетворяла собой живую льдышку, но Мэл полагал, что постепенно сумеет заставить ее оттаять. Они двинули в Нью–Йорк, и вернул мафии все до единого пенни — просрочку, штрафы, — чуть больше пятидесяти тысяч долларов. Вложил и остальные деньги и залег на дно, ожидая, когда мафия что–нибудь ему предложит. И вскоре ему предложили работу, даже лучше прежней: он обосновался в Нью–Йорке, чтобы зажить той жизнью, о которой всегда мечтал.

Но Паркер не был мертвым. Страдая долгое время от сильнейшей травмы живота, которую вызвала пуля, угодившая в пряжку ремня, он все же ухитрился выползти из горящего дома, без одежды — в одних только брюках, и ползал по округе целых три дня почти в бессознательном состоянии, прежде чем его подобрали и оказали помощь. У него при себе не оказалось ни документов ни денег. Паркер, отказавшись сообщить что–либо властям и будучи осужден за бродяжничество, оттрубил шесть месяцев на тюремной ферме — свой первый и единственный срок. Наказание оказалось также и причиной того, что он утратил часть своего инкогнито: отпечатки пальцев Паркера попали в картотеку, где значилось имя, которое он назвал скрепя сердце: Рональд Каспер. Даже в бытность свою в армии, где служил в 1944— 1945 годах, когда его с треском вышибли на гражданку за незаконные операции на черном рынке, он умудрился избежать попадания своих отпечатков в досье, подкупив клерка, который заполнял на него данные, чтобы тот заменил отпечатки пальцев Паркера своими собственными. Так что теперь у него появилась еще одна веская причина, чтобы добраться до Мэла.

Наконец Паркеру удалось расстаться с тюремной фермой, и, исколесив всю страну в поисках Мэла Ресника и Линн, он напал на их след в Нью–Йорке. Сейчас они жили врозь — Мэл отказался от дальнейших попыток вызвать отклик в сердце Линн в ответ на свои чувства. Когда Паркер нашел бывшую жену, она, не выдержав, покончила с собой. Сам он вряд ли смог бы убить ее, но она сделала это. Затем Паркер, отыскав Мэла, свел счеты и с ним.

Итак, Линн и Мэл больше не существовало, но Паркер был все еще в накладе. Мэл отдал его долю — сорок пять тысяч — мафии, поэтому Паркер решил получить свои деньги обратно. Члены мафии не пожелали вернуть ему ни цента, поэтому пришлось организовать на них давление: он разгромил их организацию в Нью–Йорке и угрожал, что устроит то же самое по всей стране, если ему не вернут его кровные денежки.

— У меня своя, особая работа, и я занимаюсь ею вот уже восемнадцать лет, — так заявил он им. — За это время мне, довелось иметь дело более чем с сотней самых разных людей. Каждый из них профи в нашем бизнесе и, в свою очередь, контактирует с другими профи. Так что если у вас организация, то у нас в своем роде — тоже. Точнее, каждый из нас сам за себя и все мы сами по себе, но нас объединяет то, что все мы профессионалы. Мы знаем друг друга. Мы поддерживаем друг друга. И не наносим удары по вашему синдикату. Мы не громим казино, букмекерские конторы или же пункты доставки и сбыта наркотиков. Вы все у нас на виду и легко уязвимы, так как даже пикнуть не посмеете и сообщить полиции, что бы с вами ни случилось. Однако мы не трогаем вас.

Если вы не отдадите мне мои деньги, я напишу письма той самой сотне людей, о которых уже говорил вам. Я напишу им: «Синдикат наколол меня на сорок пять штук. Окажите мне услугу и грабаните их сразу же, как только представится возможность».

Возможно, половина этой сотни пошлет все к черту. А другая, люди вроде меня, они не гнушаются никакой работы, И таких большинство. Ваши же люди слишком уж открыты в отличие от нас. Мы наведываемся в ваши места, и мы окидываем все вокруг наметанным взглядом и автоматически прикидываем, с какого боку вас легче взять за жабры. Но мы не делаем ничего подобного только потому, что ваши люди — это нашего поля ягода, но все равно руки так и чешутся пошерстить вас. Я сам вот уже несколько лет вынашиваю планы, как грабануть три местечка, принадлежащие синдикату, — все это у меня в голове разложено по полочкам, — но я так и не приступил к их выполнению. То же самое и с большинством тех людей, что я знаю. Поэтому, если все они вдруг получат зеленый свет, то тут же пустятся во все тяжкие. Нужен только предлог.

Конечно, они не были до конца уверены, блефует Паркер или нет, но все же согласились раскошелиться, ибо человек этот и так уже доставил им слишком много неприятностей. Он убил Картера, одного из двух заправил их нью–йоркского филиала организации, и затем умудрился наставить пушку на второго босса — Фэйрфакса. Под дулом у Паркера Фэйрфакс позвонил Бронсону, главе всей транснациональной мафии, и Бронсон вынужден был договариваться. Он использовал эти сорок пять тысяч, чтобы заманить Паркера в ловушку, но Паркер обошел все препоны и оказался по другую сторону вместе с деньгами. Зная, что мафия — и Бронсон лично — будет теперь охотиться за ним, чтобы убить, Паркер посетил хирурга по пластическим операциям, у которого были нелады с законом, и вышел от него с новым лицом.

Но теперь мафии известно, что у него другое лицо. И они также узнали и его новое имя — Уиллис.

Настало время подвести черту, время писать письма и время потолковать с самим Бронсоном, Он где–то здесь, в этой стране. Паркер должен найти его и поставить наконец последнюю точку.

 

Глава 1

Женщина с оранжевыми волосами сидела на крыльце и наблюдала, как подходит Паркер, приближаясь к дому по покрытой выбоинами дороге. Это происходило в штате Джорджия, посреди местности, покрытой чахлой растительностью, в тридцати милях от Олбани. Земля была сухой и коричневого цвета, выбоины на дороге тверды как камень. Дом являл собой серое строение в два этажа высотой — узкая, высокая, прямоугольная коробка посреди мертвой земли, со слепыми, лишенными занавесок окнами и — как следствие — осевшим крыльцом, криво пристроенным к фасаду дома уже после завершения строительства. Сзади дома с одной стороны стоял сарай, а с другой — длинный гараж. Заржавленные части автомобилей были разбросаны по голой глине на пространстве между домом и гаражом. Одинокое засохшее дерево, серое и ободранное, торчало перед домом с блоков для поднятия тяжестей, приделанным к нижней, самой толстой ветви. Если бы не женщина с оранжевыми волосами, то это место можно было бы счесть заброшенным и необитаемым.

Накануне, покинув отель, Паркер вылетел самолетом в Атланту, затем сделал двойной крюк назад, сначала на автобусе на юг, к Мекону, а затем еще дальше на юг — на другом автобусе — до Кордели. Автобус, направляющийся к Колумбусу, повез его на запад от Кордели по пустой с темным покрытием дороге до развилки; и уже оттуда, таща на себе чемодан, он отшагал три мили до этого самого дома.

Стоял ноябрь, но земля все еще была сухой, а воздух — горячим. Три мили пешком — не шутка, да к тому же чемодан казался с каждым шагом все тяжелее и тяжелее. Выбоины на дороге здорово затрудняли ходьбу. Было бы, наверное, легче, если бы он оставил свою кладь в Кордели, но ему не хотелось лишний раз туда возвращаться.

Когда Паркер проходил мимо засохшего дерева, приспособленного для поднятия тяжестей, тощая дворняга, лежавшая рядом со стулом, на котором сидела женщина, встала, потянулась и зевнула, после чего взглянула на женщину, а затем уже на Паркера. Собака молча следила за незнакомцем и выжидала, не гавкая и не делая ни единого лишнего движения.

Паркер застыл на месте и бросил чемодан на землю.

— Чими где–то здесь поблизости? — спросил он. Женщина поинтересовалась:

— А кто его спрашивает?

— Паркер.

— Паркер — ты так сказал?

— Паркер.

Она подняла голову и окликнула:

— Эллай!

Подросток лет четырнадцати, тощий и молчаливый, как и здешняя собака, вышел из дому и встал на крыльце рядом с женщиной, которая обратилась к нему:

— Пойди в гараж и посмотри, не там ли Чими. Скажи, что тут его разыскивает мужик по имени Паркер.

— Скажи ему, что у меня новое лицо, — добавил Паркер. Подросток повернул голову и воззрился на него так, как только что до этого смотрела собака. Женщина нахмурилась, поинтересовавшись:

— Какого черта ты нам морочишь голову? О чем это ты?

Женщина была очень полная, лет сорока или сорока пяти, с жирным белым лицом, обрамленным оранжевыми, явно крашенными волосами. На ней было темно–голубое платье с розовыми цветами.

— Пластическая операция! — объяснил Паркер. — Но Чими должен узнать меня по голосу, телосложению и по тому, что мне известно.

Женщина покачала головой.

— Иди, Эллай, — сказала она и затем посмотрела на Паркера: — Ты можешь обождать его здесь.

Подросток спустился с крыльца и направился к гаражу. Кроме грубых рабочих штанов из толстой ткани, на нем ничего больше не было. Загорелый до черноты, словно индеец, он и на голове носил шапку длинных нечесаных волос, выгоревших на солнце. Эллай открыл боковую дверь гаража, вошел туда и плотно прикрыл ее за собой. Дверь громко завизжала в тишине, и казалось, это странным образом отразилось на характере света в дверном проеме. Вместо потока солнечных лучей, которые, казалось, должны были хлынуть в отверстие и осветить внутренность гаража, из проема наружу выплеснулась темнота и растеклась у порога, как лужа, за то время, пока дверь медленно открывалась.

— Не желаете сигарету? — предложил Паркер даме.

— Спасибо, нет!

— А мне, думаю, одна не помешала бы.

Паркер хотел, чтобы она знала, с какой целью он полез в карман. Женщина согласно кивнула, и он медленно достал сигареты со спичками. Затем, продолжая стоять в той же позе, покуривал в горячем и сухом воздухе. Собака следила за каждым его движением немигающими глазами.

Дверь со скрипом снова открылась и снова выплеснула лужу темноты, в которой стоял мальчишка, пристально глядя на пришельца. Затем он обернулся и что–то сказал в открытую дверь гаража. Паркер ждал.

Подросток вышел на яркий солнечный свет, и следом за ним появился невысокий, кожа да кости, человек, в мешковатом рабочем комбинезоне, с узким удлиненным лицом и черными непослушными волосами. Его открытые плечи были светлыми и веснушчатыми. Подойдя ближе, человек остановился и с минуту внимательно изучал Паркера, затем удивленно воскликнул:

— Ну, будь я проклят! Ты никак обзавелся новой физией.

— Кто мне нужен, так это твой брат, — сообщил ему Паркер, будто не слыша сказанного.

Шкет нахмурился:

— Я что–то не врубаюсь?

— Я спрашивал твоего брата!

— Дьявольщина! — выругался мешок с костями. — Ты же спрашивал Чими!

— А ты Кент.

— Что заставляет тебя так думать?

— Иди и скажи своему брату, что я хочу купить машину. Типа того «форда» с дырками от пуль в багажнике.

Шкет почесал затылок.

— Ты говоришь, как Паркер, — признался он. — И я чертовски уверен, что и ведешь ты себя, как Паркер. Да и знаешь достаточно, чтобы быть Паркером. Только вот не выглядишь Паркером!

— Пластическая операция, как я уже сказал твоей жене.

— Надо глянуть, здесь ли Чими.

— Я пойду с тобой. Тут стоять на солнце больно жарко. Шкет нахмурился и заявил:

— У тебя все замашки Паркера, должен признаться, берешь нахрапом. А что ты сделаешь, если вот эта собака прыгнет на тебя?

Паркер глянул на псину.

— Сверну ей шею, — ответил он.

— Кто — ты? А что, если я выхвачу тогда пушку и начну стрелять?

— Отниму у тебя пушку, как это сделал в последний раз Генди Мак–Кей.

Шкет вспыхнул, а женщина на крыльце начала смеяться. «Кожа да кости» повернулся к ней, приказав:

— Захлопни–ка варежку! — И она тут же смолкла. Коротышка тем временем стремительно повернулся к Паркеру. — Думаю, все, что ты тут наболтал, чистой воды туфта, мистер! — Решил он. — Поэтому, полагаю, тебе лучше убраться отсюда подобру–поздорову.

Паркер отрицательно покачал головой и обратился к женщине поверх макушки шкета:

— Вы, наверное, хотите, чтобы ваша собака оставалась там, где она сейчас — рядом с вами? — после чего не спеша направился к гаражу.

Шкет злобно взвыл и дернулся было за ним следом, но тут же остановился. Женщина положила руку на голову собаки и следила за тем, как Паркер медленно пересекает двор.

Боковая дверь гаража неожиданно открылась, в дверном проеме появился мужчина с дробовиком в руке. Он был невысок и тоже словно живые мощи, как и тот, первый, встретивший Паркер, с таким же лицом–кувшином и какими–то безжизненного цвета волосами. Сходство усугубляла одежда: на нем был точно такой же полинялый голубой комбинезон, висевший на фигуре мешком. Ясно было, что они братья, но то, что в лице Кента подчеркивало его раздражительность, на физиономии Чими воспринималось как проявление силы. Он вышел, закрыл за собой дверь и распорядился:

— Остановись–ка там, где сейчас стоишь, приятель!

Чими глянул мимо Паркера на Кента:

— Ну? Как ты думаешь, брат, Паркер это или не Паркер?

Кент ничего не ответил. Паркер повернулся вполоборота назад и в свою очередь задал вопрос Кенту:

— Ну, так как, Кент? Паркер я или нет?

— Ага! — буркнул Кент. Он выдавил из себя это признание с явной неохотой и обжег женщину пылающим взглядом, словно та опять осмелилась засмеяться невпопад. Но она молчала, ее лицо, осторожности ради, оставалось бесстрастным, пока она наблюдала за всеми троими, а пальцы почесывали голову собаки меж ушей.

Обратившись к брату, Чими приказал:

— Организуй–ка нам выпить. А ты заходи, Паркер. Он повел гостя в гараж, а войдя, поставил дробовик рядом с дверью.

Помещение было достаточно большим, чтобы держать в нем четыре машины. На данный момент там был пятнадцатилетней давности красный «форд» — пикап — грузовик, припаркованный возле дальней стены, и подле него оранжевые «фольксваген». Задняя крышка «фольксвагена» была поднята, движок вынут и лежал позади машины. Заднее сиденье тоже было снято и стояло прислоненным к боку грузовика–пикапа. Вдоль всей задней стены гаража проходила рабочая скамья, заваленная инструментами, мелкими деталями, мотками проволоки и кусками металла. Автомобильные части были сложены где попало на оставшемся свободном месте, а два движка свешивались на цепях, перекинутых через блоки, прикрепленные к балкам, которые служили опорой крыше. Маленький радиоприемник в корпусе из пластика примостился тут же, на скамье из него лилась музыка; певичка с местным гнусавым акцентом громко пела о неразделенной любви.

— Ну, сейчас ясно! — начал Чими. — Ты точно изменил свое лицо целиком и полностью. Но все такой же крутой, как всегда.

— Твой братец, однако, еще не до конца в этом убедился. Чими пожал плечами и едва заметно ухмыльнулся:

— Если ты Паркер, только что ты сделал так, как сделал бы только Паркер. Если бы ты им не был, то позволил бы моему братцу выгнать тебя с треском восвояси.

Паркер пожал плечами. Спорить ему не хотелось — он просто устал от долгой дороги по жаре.

Чими же меж тем сел на любимого конька:

— Взгляни–ка на этот «фолькс». Что ты думаешь об этой машине? На ней 57–й движок от «форда» и переделанные тормоза от «шеви». Полагаешь, эта тачка сможет бегать?

Паркер нахмурился, взглянув на «фольксваген»:

— Думаю — нет!

— Нет? Но, дьявольщина, почему?

— А где охлаждающая система?

— Прямо там, где обычно находится заднее сиденье, с отводами через весь пол. Радиатор от 51–го «плимута» сюда отлично подойдет.

Паркер знал, что от него ждут всевозможных возражений, что дало бы возможность Чими развернуться вовсю и показать, какой он толковый малый. Поэтому он сказал:

— Вес маловат для такой мощности. Тачка рванет, как моторная лодка, задрав нос в воздух. Тебе придется резать углы на скорости десять миль в час.

— Нет, сэр! Я утяжелил передок, так что центр тяжести теперь находится вот здесь. — Для пущей убедительности он указал, где именно.

— Слишком далеко от задка.

— О, она будет трястись, знаю, что будет! Но центр тяжести достаточно далеко, чтобы ты мог резать углы на любой скорости, будь я проклят.

Паркер покачал головой.

— Да она развалится от тряски! — возразил он. — И года не протянет.

— Знаю чертовски хорошо, что не протянет. Но на месяц ее хватит, а это все, что от нее требуется. Машинка, которая выглядит клячей, но может рвануть, как летучая мышь из ада. Вот что собой представляет эта девочка. Словом, спецзаказ!

— Выходит, по твоим словам, что все на ней окей?

— Нет, не все. — Чими нахмурился, бросив взгляд на машину. — Осталась одна чертовщина… и знаешь, какая?

— Какая же?

— Я не могу заставить ее урчать как «фолькс». Испробовав все сорта глушителей, выводил выхлопную трубу под всеми углами, выкручивал так, что она походила на тарелку спагетти, но хоть сдохни, эта стерва никак не желает пыхтеть как «фолькс». Ты знаешь, как у «фолькса» получается его «чих–пых»? Засчет медленного сгорания — вот почему! И будь я проклят, если не смогу добиться того же эффекта! — Чими снова бросил на машину пылающий взгляд и затряс головой. — Обязательно добьюсь! — добавил он.

— Не сомневаюсь, — заверил его, Паркер. Он давно знал, что Чими добивается от машины всего, чего захочет.

— Будь спок! — отозвался Чими. Он оторвал наконец взор от «фольксвагена». — Так что ты, говоришь, хочешь? Машину? Что–нибудь особенное?

— Просто машину. С чистыми бумагами.

— Насколько чистыми? Чтобы продать?

— Нет. Чтобы показать их, если остановят за превышение скорости.

— Двинешь на ней за пределы штата?

— Вверх на север.

— Тогда ладно.

Дверь гаража отворилась, и вошел Кент, неся три стакана и бутылку кукурузного самогона, прозрачного, как вода. Он молча глянул на брата и на Паркера, затем подошел к скамье, поставил стаканы и наполнил их.

Чими и Паркер незамедлительно составили ему компанию, и все трое выпили. Самогон был хороший — на языке остался терпкий привкус, а в горле слегка горело.

Чими поставил свой стакан и откашлялся.

— Насколько новой должна быть тачка? — спросил он.

— Это мне без разницы. Но я собираюсь проехать на ней — такое не исключено — пару тысяч миль, поэтому мне не нужна тачка, готовая развалиться в любую минуту.

Чими понимающе кивнул:

— Когда?

— Сейчас.

— Всегда в спешке! — Чими ухмыльнулся брату. — Нет сомнений, это точно Паркер! — заявил он. — Вечно в бегах.

— Угу, — кисло пробурчал Кент. Он был угрюм и не отрывал глаз от пустого стакана.

Чими подмигнул Паркеру, допил свой самогон и сообщил:

— У меня в сарае прямо сейчас есть пара машин, но это не то, что тебе надо. Обе угнаны совсем недавно — еще тепленькие, да и к тому же обе не фонтан. Поэтому я должен кое–куда сгонять. Сколько ты готов отстегнуть?

— Дойду до тысячи баксов… если меня устроит.

— Ну, может быть, тебе и не нужно будет выжиматься как губке. Иди–ка посиди пока на крылечке, а мы пошли. Кент!

Они оба пошли по направлению к гаражу, а Паркер широкими шагами направился к дому, тогда как оба брата уже скрылись за помещением для машин. Он поднялся на крыльцо и сел на свободный стул. Женщина ухмыльнулась, открывая провалы во рту, где когда–то были зубы, и сказала:

— Сдается мне, что я о тебе где–то слышала.

— Может быть, — отозвался Паркер.

Шестилетней давности фургон — «понтиак» — с Чими за гранкой и братом, сидящим рядом, выкатился из–за гаража и загромыхал по выбоинам дороги. Паркер сидел и, покуривая, приготовился ждать. Женщина попыталась раз или два завязать с ним разговор, но он отмалчивался, и она оставила его в покое. Собака немного погодя вновь поднялась с места, спустилась с крыльца и начала описывать круги вокруг дома. Чуть погодя Паркер встал со стула, прошел в дом, и миновав комнаты с покосившейся мебелью, добрался до кухни, где напился воды. Женщина все время следовала за ним и, встав в двери, смущенно улыбалась, но не говорила ни слова. Когда он пошел из кухни, она многозначительно пробормотала:

— У нас есть время.

Паркер отрицательно покачал головой и вышел обратно на крыльцо. Женщина осталась в доме.

Он ждал уже три часа, и солнце, становясь красным, стало клониться на запад, к горизонту, когда Чими и Кент наконец вернулись. На этот раз «понтиак» вел Кент, а Чими следовал за ним в голубом «олдсмобиле» четырехлетней давности с алабамскими номерами. Кент, развернув «понтиак», загнал его в гараж, а Чими остановил «олдсмобил» прямо перед домом. Он вылез наружу и похлопал машину по капоту:

— Ну? Что скажешь, Паркер?

— А ты что скажешь?

Чими ухмыльнулся, пожимая плечами:

— Я и сам пока еще толком не решил. Только прикидываю, что и как. Тачку ищут во Флориде — там она еще тепленькая, а номера еще тепленькие в Алабаме, но они сняты в Ла–Сэлли, так что тебе не о чем особенно беспокоиться.

— Ла–Сэлли? А что, если мне придется туда сунуться?

— Дай мне три дня, Паркер, и я подыщу тебе еще что–нибудь.

— У меня нет трех дней.

— Понимаю! Тогда я проверю для тебя эту тачку. В дороге она вела себя неплохо.

Кент уже выходил из–за гаража и широко раскрывал передние двери. Чими опять залез в «олдсмобил» и загнал его гараж, поставив рядом с «фольксвагеном». Паркер на свои двоих отправился в гараж, и Кент, войдя за ним следом, закрыл двери.

Оба брата провели полчаса, проверяя машину, и в основном молчали. Всякий раз, когда Кент между делом говорил: «Взгляни–ка сюда!» — Чими обычно наклонялся смотрел и затем отвечал: «Все окей». Несколько раз оказалось совсем не «окей», и они оба работали, для того чтобы стало «окей».

Наконец Чими сообщил:

— Тачка лучше, чем я думал. Типичная южная машинка, с какой стороны ни глянь, Паркер! Ни грамма вашей северной коррозии.

— Я думал, что она из Флориды. А как насчет морской коррозии?

— Эта украдена во Флориде. На ней прежде красовались номера из штата Теннесси.

— А как насчет бумаг?

— Все здесь. Просто впиши имя, какое тебе понравится.

Паркер имел в своем бумажнике водительские права одного из игроков в покер, который был тогда с Меннером. Они были выданы на имя Мориса Кебблера, поэтому он и вписал его в листок регистрации. А затем произнес: «Обожди минуту» — и вышел, чтобы подойти к своему чемодану, все еще лежащему на земле перед домом. Паркер подхватил его и потащил обратно в гараж. Женщина с оранжевыми волосами опять уже была на крыльце и наблюдала за незнакомцем с безучастным выражением на лице.

Паркер зашел в гараж и открыл чемодан на рабочей скамье. В боковом отделении находился конверт, который он и извлек, вытащил из конверта семь стодолларовых купюр и положил их на скамью. Затем убрал конверт обратно и закрыл чемодан.

Чими, наблюдавший за всей этой процедурой, согласно кивнул.

— Вполне достаточно, — заметил он и распорядился: — Кент, отворяй двери!

Кент отворил двери — и женщина с оранжевыми волосами уже стояла там. Ее лицо сейчас заливала краска, и она каялась смущенной. Потом заявила вдруг:

— Кент, эта сволочь изнасиловала меня.

Кент онемел, уставившись на нее. Чими нахмурился и бросил с угрозой:

— Не будь дурой!

— Проклятье, я же говорю — он изнасиловал меня! Кент повернулся, лицо его стало пепельным.

— Паркер! Какого дьявола!..

Тот только пожал плечами. Чими посмотрел на женщину:

— Пошла прочь отсюда, слышишь? Кент замотал головой, глядя на брата все еще ничего не понимающими глазами:

— Зачем бы ей говорить такое, Чими? Если он ничего не сделал, чего ради ей возводить напраслину?

— Задай вопрос Паркеру, если хочешь. А меня не спрашивай.

Паркер не стал врать:

— Она предложила мне себя, но я наотрез отказался. Кент посерел еще больше.

— Ты врешь, сукин сын! — завопил он, затем бросился к скамье, схватил гаечный ключ и начал подбираться к Паркеру.

Женщина повернула голову, закричала:

— Судья! Сюда, ко мне. Судья, — и пронзительно свистнула, мастерски используя для этого дырки в зубах.

— Не смей звать сюда собаку! — заорал теперь уже Чими.

— Не делай глупостей, Кент, — предупредил Паркер.

— Я разобью твою башку, ты, сукин сын! — Кент уже побледнел, как картофелина внутри, и бочком, медленно подвигался вперед, зажав в правой руке здоровенный гаечный ключ.

Повернув голову, Паркер спросил:

— Чими, ты что, хочешь, чтобы я угробил твоего братца?

— Нет, не думаю!

— Тогда отзови его прочь.

— Я не могу этого сделать, Паркер. Огорчен, но у меня из этого ничего не выйдет. Паркер нахмурился:

— Чими, и ты веришь этой кошелке?

— Не мне отвечать на твой вопрос, Паркер: я не муж, я всего лишь деверь.

— Тогда ты будешь держаться в стороне, не так ли?

— До тех пор, пока моему брату не будет угрожать увечье. Вмешался Кент:

— Не я буду тем, кому угрожает увечье! — С этими словами он внезапно сделал рывок; лицо его исказила гримаса, а рука с ключом взвилась в воздух.

Паркер ринулся на сближение и, оказавшись почти рядом, заехал Кенту макушкой в лицо, заставив того рухнуть на колени, и врезал затем ребром ладони по напрягшимся мышцам поднятой руки. Тот взвыл от боли, когда его рука онемела, а ключ выпал на пол. Паркер отступил назад и дважды двинул ему как следует, после чего Кент рухнул вслед за гаечным ключом и больше уже не шевелился.

Женщина тем временем опять позвала собаку. Чими теперь на это никак не отреагировал; он прислонился к боковой стороне «олдсмобила» и с выражением сожаления на лице взирал на все происходящее. А Паркер повернулся и быстро, широкими шагами направился к боковой двери. Он схватил дробовик и обернулся с ним в руках как раз тогда, когда собака, тощая, быстрая и молчаливая, ворвалась в гараж и метнулась в сторону.

— Взять его! — завопила женщина, тогда как Чими заорал на собаку, гоня ее прочь. Но женщина вопила еще громче, и собака стала приближаться к нему. Паркер держал дробовик за оба ствола и замахнулся им как бейсбольной битой. Псина взвилась в прыжке. Деревянный приклад с силой обрушился собаке на голову сбоку и отшвырнул ее в сторону — она врезалась в груду всякой всячины и затихла.

Паркер перехватил дробовик прикладом к себе и сказал:

— Меня так и тянет прикончить вас всех троих! Пожалуй, я так и сделаю.

— Я нейтрален, Паркер, — поспешно заверил его Чими. — Нет, ты не нейтрален, Чими! Эта кошелка хотела видеть твоего брата убитым, поверь! Она и натравила Кента на меня, в надежде, что я сделаю это.

Женщина, разинув рот, уставилась на него.

— Закрой пасть! — приказал Чими. — Паркер ни за что бы не полез на тебя даже в голодный год. Паркер благодарно посмотрел на него:

— Сможешь ли ты убедить в этом своего брата?

— Конечно смогу. Но с какой стати?

— Я за собой хвосты не оставляю! Чими обдумывал сказанное, глядя пристально на брата, все еще без сознания лежащего на полу, и наконец произнес:

— Думаю, что усек, что ты имеешь в виду. Ладно, я вправлю ему мозги.

— Каким образом? Чими вяло ухмыльнулся:

— Она и мне себя предлагала тоже раз или два.

— Вранье!

Но они оба проигнорировали вопль женщины. Тогда Паркер предложил:

— Я приведу его в чувство!

— Нет! Ты смоешься. И как можно скорее! Будет лучше, если мы останемся с ним одни, тогда мне легче будет говорить с ним. Так до него лучше дойдет.

— Ты и в самом деле собираешься открыть ему глаза?

— Клянусь, Паркер!

— Ну ладно! — Паркер положил дробовик на пол.

Чими спросил:

— Не хочешь ли ты прихватить с собой эту суку до города? По моему разумению, ей тоже следует оказаться подальше отсюда до того, как Кент начнет прислушиваться к моим словам.

— Полагаю, она может дойти и пешком.

— Думаю, ты прав: она вполне сможет и на своих двоих. Чими повернулся и посмотрел на женщину. — Пора тебе топать отсюда, — предложил он. — Если Кент захочет убить тебя, я пальцем не шевельну, чтобы остановить его.

— Ты же принял тогда мое предложение… ты, сволочь завопила она на Чими.

Тот повернулся к ней спиной и обратился к Паркеру:

— Тебе, пожалуй, тоже пора. Огорчен, что из–за этой стервы все пошло наперекосяк.

— Мы еще увидимся.

Паркер поставил свой чемодан на заднее сиденье машины. А женщина после минутного замешательства вышла из гаража и направилась к дому. Паркер подал задом автомобиль, обволакиваемый последними закатными лучами, развернулся, увидел блеск оранжевых волос в окне гостиной и покатил прочь по выбоинам дороги, медленно и осторожно преодолевая ухабы и колдобины. Обивка сидений была в жалком состоянии, коврики на полу расползались на куски, краска была поцарапана, но движок ровно урчал, и «олдс» рванул вперед, когда он нажал на акселератор. Паркер зажег сигарету, отрегулировал поудобнее положение сиденья и направился на север, прочь из Джорджии.

 

Глава 2

Оператор потребовал с него двадцать пять центов. Паркер опустил монеты, после чего телефон на некоторое время умолк. Небольшой вентилятор с резиновыми лопастями вращался почти на самом верху кабинки, но толку от него было мало. Паркер попробовал чуть приоткрыть дверь — и вентилятор тут же вообще прекратил работу. Он опять прикрыл дверь, оставив лишь маленькую щель, и вентилятор нехотя начал лопатить воздух. Телефон стал щелкать в такт проглатываемым монеткам, затем щелканье смолкло и раздались долгие гудки. После четвертого в трубке ответил мужской голос. — Я стараюсь связаться с Арни Ла–Пойнте, — сообщил Паркер.

— Говорите.

— Это Паркер. Я хочу, чтобы ты передал Генди Мак–Кею от меня сообщение.

— Не уверен, что увижу его.

— Если увидишь.

— Ну, если увижу, то, конечно, передам.

— Если у него сейчас ничего нет на руках, то я хотел бы встретиться с ним у Мадж в Скрэнтоне в следующий четверг.

— Кого ему там спросить?

— Меня, Паркера.

— В какое время в четверг?

— В следующий четверг. Не в этот!

— Понял. В какое время?

— В девять часов.

— Утра или вечера?

— О Боже! Конечно, вечера.

— Если увижу его, то передам.

— Благодарю!

Он повесил трубку, и монеты забренчали где–то глубже в коробке телефона. Паркер вышел из телефонной кабины, находившейся в аптеке. Аптека была на самых задворках Индианаполиса и слишком далеко от центра города, чтобы могла себе позволить иметь автостоянку. Голубой «олдс» поэтому притулился здесь же, уткнувшись носом в оштукатуренную стену здания.

Паркер водил «олдс» вот уже четыре дня, и машина работала отлично. Он сел за руль и подал тачку с импровизированной стоянки. Теперь он уже углубился на север — и хотя солнце светило ярко, воздух был прохладным. Теперь Паркер направлялся на восток по скоростному шоссе в сторону Клермонта, и между Клермонтом и Броунсбургом свернул на небольшую дорогу, поблекший дорожный знак на которой сообщал, что близок «Кемпинг для туристов». Местность была ровной, но густо заросшей лесом, и он, по сути дела, едва ни врезался в дом, прежде чем заметил его. Паркер вывернул руль и припарковал машину сбоку жилища.

Это был большой, выкрашенный белой краской дом, наверное, еще несколько лет тому назад. Окна–фонари выступали вдоль стен, лишенные каких–либо архитектурных украшений, словно некие наросты. Крыльцо широкое, со столбиками–опорам в стиле рококо. На двери второго этажа шевельнулась занавеска, и все опять замерло.

Паркер выбрался из «олдса», направился к фасаду дома поднялся на крыльцо. Маленький, лысый человечек в белой рубашке, серых штанах с темно–голубыми подтяжками появился возле занавешенной двери и, прищурившись, поглядел на него. На лбу у человечка красовались очки в проволочной оправе, но он не потрудился опустить их, чтобы получше разглядеть приезжего, а просто щурился.

Пластическая операция, к которой прибег однажды Паркер, в то время показалась ему неплохой идеей, но теперь это вызывало немало осложнений: его никто больше не узнавал. Вот и теперь он, остановившись на крыльце, сказал:

— Я ищу комнату.

— Огорчен, — ответил лысый, — но кемпинг уже набит под завязку.

Паркер взглянул поверх его головы. Над дверью пробивался свет того причудливого оттенка, который наводил на мысль о зажженной лампе. И он тихо произнес:

— Вижу, ты привел ее в порядок.

— Что я сделал? Что?

— Прошлый раз, когда я был здесь, — объяснил Паркер, — Эди Хилл напился, бросился за своей девчонкой и разнес выстрелом эту лампу к чертям собачьим. Помнишь?

Теперь лысый мужик опустил очки на нос и уставился Паркеру в лицо.

— Что–то я вас не припоминаю, — вымолвил он.

— Однажды, когда Ским был здесь, — огорошил его Паркер, — он зарыл банку с заначкой неподалеку отсюда. Если ты не искал ее, можешь это сделать сейчас. Он мертв.

— Знаете, кого мне напоминает ваш голос?

— Паркера, — подсказал незнакомец.

— Будь я проклят, если это не так! Внутри дома раздался еще один голос:

— Пригласи этого джентльмена войти, Бегли.

Бегли открыл занавешенную дверь:

— Может быть, вы соблаговолите зайти?

Паркер зашел и увидел при входе в зал мужчину. Он держал в руках пушку, но в этот момент никуда особенно не целился.

— Привет, Жако! — обратился к нему Паркер. Жако мусолил жвачку и тут же отозвался:

— У тебя передо мной преимущество, приятель. А я вот что–то никак не припомню твое имя.

— Паркер.

— Брешешь.

Бегли, подавшись вперед, чуть ли не вплотную приблизил свое лицо к Паркеру и удивленно произнес:

— Нет, теперь вижу… погоди–ка минуту. Жако. Будь я проклят, если это не Паркер! Да над ним просто сотворили одну из тех работенок по переделке лица, вот и все!

— Ну да? — Жако нахмурился, продолжая жевать жвачку. — Окей, а кто был с тобой в деле, когда брали Форт–Вэйн тогда, в сорок девятом?

— Ты и был.

— Точно. Нас было двое?

— Бобби Гонзалес сидел за рулем. Джо Шир работал с сейфом. На стреме стоял мужик по имени Фазей, или что–то вроде этого. Он еще попытался смыться с добычей, и ты гнался за ним до озера Мичиган и там с ним разделался.

— Где мы прятались после?

— В лагере для трейлеров в окрестностях Госхена. Теперь этого лагеря больше нет. — Паркер повернулся к Бегли:

Давай присядем. Надо поговорить. И с тобой тоже. Жако.

— Я еще не удовлетворен, — возразил Жако.

— Тогда катись к дьяволу! Тот засмеялся:

— Может, ты Рональд Рейган и ФБР в придачу? Почем мне знать?

— Ты боишься пушек. Жако, поэтому никогда не держишь патрон в патроннике. Тебе приходится дважды нажимать на спуск, прежде чем произвести первый выстрел, по этому у меня перед тобой преимущество. Убери свою пушку или я отниму ее у тебя.

Бегли засмеялся и сказал:

— Никто, кроме Паркера, не смог бы так быстро нахамить людям.

Жако спрятал пистолет в куртку; он выглядел рассерженным.

— Настанет день, Паркер, — объявил он, — когда мне придется проверить твои слова на деле. Увидим, так ли ты крут как говоришь.

— Может, и не настанет, — возразил Паркер, проходя мимо него в зал, где стояли диван и три кресла–качалки. Он подвинул к себе одно из них, уселся и заявил: — В любом случае я хочу поговорить.

Двое других вошли и тоже сели. Бегли спросил:

— Тебе сейчас нужна крыша?

— Нет! Понадобится только через пару недель.

— У тебя что–то наклевывается? — поинтересовался Жако. — Может, нужна помощь?

— Нет! Хочу поведать вам одну историю. — Паркер быстро ввел их в курс дела, рассказав о своих неприятностях с синдикатом. Жако восседал с невозмутимым видом, жуя жвачку. Бегли слушал с восхищением, и было видно, как часто моргали его глаза за стеклами очков.

— Поэтому я намерен свести счеты с мафией раз и навсегда, — закончил Паркер и добавил: — И вот почему мне понадобится комната через пару недель.

— Объясни — зачем? Это твой шанс?

— Это шанс для всех вас, мальчики! Мафия битком набита наличкой; все эти денежки нельзя проследить, и они не смогут обратиться за помощью к закону, если у них отберут кучу баксов. Мы всегда оставляли их в покое, а они, собственно, нас. Ныне же они доставляют мне массу неприятностей. Если удар будет исходить от вас, то они во всем станут винить меня. — Паркер повернулся к Бегли: — Я хочу, чтобы ты шепнул словечко каждому, кто сюда будет заглядывать. Сейчас самое время потрясти синдикат.

— Это необходимо тебе? — потребовал ответа Жако. — Чего ради я должен делать что–то для тебя, Паркер?

— Нет, не для меня. Мне не нужно с вас никакого навара. Я просто распространяю слушок. Вот ты скажи: знаешь ли какую–нибудь операцию синдиката, на которую было бы нетрудно наложить лапу?

Жако засмеялся.

— Да с полдюжины! — уверил он. — Они отстегивают закону и полагают — это все, что от них требуется.

— Ну вот, значит, тебе и карты в руки, только и всего!

— Но это ведь и тебе будет на руку, Паркер?

— И что с того? Жако пожал плечами:

— Я обдумаю все это.

— Я же шепну словцо, Паркер, — пообещал Бегли. — Можешь положиться на меня.

— Хорошо!

— Им следовало бы заплатить тебе первым делом, как то и обещал Бронсон. Это же были твои кровные денежки. Вмешался Жако:

— Может быть, у них на сей счет иное мнение?

— Да, но они здорово ошибаются! — заявил Паркер и поднялся. И, обращаясь к Бегли, добавил: — Увижу тебя через две недели.

— Окей! — Бегли проводил его до двери. — Пара ребят, которых ты знаешь, находится здесь, наверху. Хочешь сказать им «привет»?

— Нет времени. Скажи словцо и о моем новом лице… только не забудь, ладно?

— Все будет путем!

Паркер опять отправился к своему «олдсу». А Бегли стоял на крыльце, пристально глядя на то, как он отъезжал. Паркер повел машину к шоссе и опять направился к северу, пересекая Иллинойс, и добрался аж до Канкаки, прежде чем остановился на ночь в мотеле. Он написал за ночь с полдюжины писем. Такая рутина сопровождала его на всем пути следования сюда от Джорджии. Сначала остановка, чтобы увидеться с одним или двумя людьми по пути, а по ночам писание писем тем, кто находился слишком далеко, дабы известить их, что он собирается нанести им визит. Паркер сочинил уже около тридцати посланий и навестил семерых. Если хотя бы треть из них ухватится за предлагаемый шанс, то и этого будет вполне достаточное. Скоро мафии придётся несладко.

 

Глава 3

Там, возле входа, висела огромная афиша в раме. На нем какой–то тип с черными волнистыми волосами улыбался поверх галстука–бабочки. Его глаза были скопированы у Теда Бара. Ниже бабочки шла надпись: «Ронни Рэнделл и его пианино — каждую ночь». Над входом огромными серебряными буквами на черном фоне сверкала надпись–вывеска:

«Три короля». На стекле левой створки входной двери было намалевано: «Никаких ограблений — кроме уик–эндов», а на правой красовалась афиша: «Сэлл и его джаз — каждую пятницу, субботу и воскресенье». Само здание, скрытое за всей этой информацией, было низким и приземистым и выстроенным из бетонных блоков, выкрашенных в бледно–голубой цвет. Окошки–амбразуры, пересекая фасад, справа от входа уходили за угол, отсвечивая янтарным светом от ламп, горевших на стойках баров, делая само здание чем–то похожим на аквариум, особенно теперь, среди ночи. Паркер проехал мимо клуба дважды очень медленно, а затем припарковал машину за полквартала от него, в темноте боковой улочки.

Эта часть Бруклина представляла собой район плотной застройки из двухэтажных домов, который широкой диагональю пересекало шоссе Кингс–Хайвей. По сторонам шоссе лепились закусочные, бары, небольшие склады и стоянки подержанных машин. На углу, где располагался клуб «Три короля», скрещивались две улицы, и шоссе Кингс–Хайвей врезалось в перекресток под углом сорок пять градусов, оставляя открытой большую плешь посередине, которую подпитывала темнота с шести направлений, и только слегка по краям освещали огни проходящих мимо машин в потоке дорожного движения. Уличные огни тоже отстояли слишком далеко, чтобы осветить эту плешь, и она оставалась открытой, пустой и черной.

Одиннадцать часов. Ночь на четверг. Темнота окружала плешь на пересечении улиц и шоссе со всех сторон, и только перед фасадом «Трех королей» растекалось широкое, похожее на большую лужу пятно света. Вверх и вниз по Кингс–Хайвей в отдалении переливались всеми цветами оазисы неона, находящиеся на перекрестке улицы оставались темными и пустынными.

Паркер оставил «олдс» на стоянке, где впереди было еще предостаточно свободного места, так что он свободно мог вывести машину, не сдавая задом и не лавируя, и пошел к плеши на пересечении улиц и скоростного шоссе. Ноябрь уже подходил к концу, и Бруклин благодаря близости гавани был пронизан холодом, пропитанным к тому же сыростью. Влажный промозглый воздух губительно действовал на бронхи и легкие, загоняя людей под крыши. Дыхание Паркера клубилось облачком вокруг его рта, пока он вышагивал на своих двоих. В куртке с капюшоном, но без шляпы, он шел, глубоко засунув руки в карманы. В одном из карманов костюма лежала пушка, которую он купил накануне в Вилминггоне, — короткоствольный «смит–вессон» 38–го калибра несерийного изготовления.

Вот уже минуло десять дней, как Паркер покинул Флориду. Было написано сорок семь писем, с двенадцатью парнями ему удалось переговорить лично. Четверо из двенадцати заявили, что они годами только и искали предлог, подобный этому, чтобы иметь возможность пошерстить синдикат. Еще пятеро обещали, что подумают, а трое отказались по тем или иным причинам. Скажем, треть из пятидесяти девяти клюнет на его удочку — а это означало около двадцати налетов. Через месяц, а то и меньше мафии будет нанесено двадцать или же больше ударов, причем по всей стране.

Сегодняшней ночью будет положено начало.

Свет хлынул на Паркера, когда он, толкнув дверь, вошел клуб. Внутри он был янтарным и едва очерчивал контуры интерьера с силуэтами посетителей. Два бармена выглядели белыми свечками за темным деревом стойки бара, но нынешней ночью, казалось, в них не возникало особой надобности. Четыре женщины и трое мужчин разместились перед стойкой, а отдельные кабинки вдоль другой стены были пусты. В глубине двадцать столиков, или около того, стояли полукругом возле небольшой эстрады, и на ней Ронни Рэнделл — старше своего изображения на афише лет на двадцать и очень усталый — бренчал на пианино. Три из этих столиков были заняты и обслуживались официанткой в черном платье и белом переднике.

Две женщины, из тех, что сидели за стойкой бара, обернулись, чтобы взглянуть на Паркера, но он не заметил этого и прошел туда, где были свободны несколько вращающихся сидений. Садиться, однако, не стал, а просто облокотился на стойку. Один из барменов подошел и спросил, чего он желает.

— Меннер с Майами–Бич прислал меня, чтобы повидаться с Джимом, — сообщил Паркер.

— С кем, с кем?

— С Джимом. Преподобным Клайром.

— Нет–нет, кто тот, другой?

— Меннер.

Бармен покачал головой. Это был плотный мужчина, склонный к полноте и ответивший:

— Мне незнакомо это имя.

Паркер пожал плечами.

Бармен изучал его с минуту, после чего пообещал:

— Я наведу справки. Что будете пить?

— «Бадвейзер».

— Принято! — Бармен повернулся и окликнул напарника: — Принеси сюда «бада». Я скоро вернусь!

Бармен отошел прочь профессиональной походкой буфетчика: слегка подавшись вперед и работая руками так, словно катил перед собой бочонок с пивом. Его передник доходил ему до лодыжек и трепыхался при ходьбе вокруг ног, словно парус. Он дошел до конца бара, поднял шторку, проскользнул в проем и свернул вправо рядом с дверью с надписью: «Пойнтеры». Дальше в глубине была еще одна дверь, где значилось: «Сеттеры». На обеих были прибиты металлические силуэты собак.

Другой бармен тем временем подоспел с бутылкой и стаканом, взял у Паркера доллар и отсчитал сдачу — пятьдесят центов. Паркер положил сдачу в карман и выпил пива.

Первый бармен вскоре вернулся обратно, склонился над стойкой напротив Паркера и сообщил:

— Окей! Идите так же, как шел только что я.

— Ладно.

Паркер последовал его указаниям, толкнул дверь и обнаружил, что оказался в коротком, ярко освещенном коридоре со стенами, покрытыми штукатуркой кремового цвета. В конце, где коридор под прямым углом поворачивал влево, находилась дверь, обращенная к нему, с надписью: «Офис». Паркер направился прямо к ней, глянул налево и увидел сверкающую кухню и истекающего потом негра, хлопотавшего у плиты. Паркер толкнул дверь и вошел в офис.

Это была тесная комнатенка с серыми унылыми стенами. У одной приткнулся письменный стол, у другой — канцелярский шкаф, в углу стоял охладитель воды, и только посреди комнаты небольшое пространство на полу, покрытое черным линолеумом, оставалось ничем не занятым. Коротенький, толстый человечек с красным лицом поднял глаза из–за стола, на котором лежали раскрытые бухгалтерские журналы, и спросил:

— Ну? — И взмахнул руками, перепачканными чернилами.

— Меня послал Меннер, чтобы увидеться с вами, — ответил Паркер. Он попытался было закрыть за собой дверь, но бармен, явившийся за ним следом, уже стоял там.

Краснолицый коротышка тем временем произнес:

— Меннер? Ха! Меннер? Меннер мертв!

Паркер согласно кивнул:

— Я знаю. Но Грисетти сказал, что вы его не знаете, поэтому мне следует использовать имя Меннера.

— Грисетти? Ха! А кто это такой?

— Он принял дела после Меннера.

— И он послал вас сюда? Почему? Что, во имя дьявола, мне делать с этим Грисетти? Что для меня значит этот Грисетти?

— Вы направили Меннеру того малого, Стерна, — напомнил Паркер. Бармен стоял точно позади него, прислонившись к дверной раме.

— Стерн, Стерн… — бормотал краснорожий недомерок. — Точно, я посылал его. Он скурвился, хм? Эта сволочь Паркер шлепнул его… как вам это нравится?

Паркер пожал плечами:

— Он убил и Меннера тоже. — Его пока не волновал коротышка — Паркер решал, что ему делать с барменом.

— Точно, он убил Меннера. Они говорили мне, что он, возможно, нагрянет и сюда. — Краснолицый толстяк коротышка прищурился, глядя на Паркера. — А вы как думаете?

— Нет, мне так не кажется.

— Что он может иметь против меня? Меннер вычислил его, да, а Стерн пытался убрать его с дороги, но я–то что сделал этой сволочи? Ничего. Мне было сказано послать киллера к Меннеру во Флориду. Что я и сделал. Я даже не знаю, что нужно было там делать этому киллеру, и ровным счетом не имею ни к чему никакого отношения. Поэтому, думаю, что эта сволочь не станет беспокоиться на мой счет. Я ему до лампочки, верно?

— Может быть, — неопределенно отозвался Паркер.

— А может, вы — это он? — предположил краснорожий. — Ха? Что, горячо? Вдруг он — это вы? Возможно, мне следует распорядиться, чтобы Джонни обыскал вас?

— У меня при себе пушка.

Коротышка ухмыльнулся в ответ и опустил голову, умножив тем самым количество своих подбородков. Было видно, он веселился от души.

— Вооружен? Ха!

— Это пушка Стерна, — объяснил Паркер. — Я принес ее вам назад, 25–го калибра, с глушителем. Джонни может залезть ко мне в правый карман и найдет ее там. — Паркер ждал, когда Джонни подойдет к нему сзади совсем вплотную.

Но краснорожий в ответ замахал руками:

— Не–а, зачем? Мы что, враги? Мы что, животные в джунглях? Просто снимите куртку — и это все! Здесь такая жара — зачем вам преть в куртке? Давайте мне…я ее повешу.

Паркер пожал плечами. Он снял куртку, протянул ее было Преподобному Клайру и как бы ненароком уронил на пол, прежде чем святоша Клайр успел принять куртку, из его рук. Хрюкнув, Преподобный Клайр автоматически нагнулся за ней — и в этот момент Паркер пнул его в лицо; рука его нырнула в карман костюма, когда он начал разворачиваться, и вынырнула вновь с кургузым пистолетом 38–го калибра весьма внушительного вида. Джонни сделал шаг от двери, но, завидев пушку, тут же остановился.

— Обратно к двери, Джонни! — приказал Паркер. — Прислонись к стене, как только что! Скрести руки на груди. Будь пай–мальчиком, Джонни!

Джонни встал точно так, как ему было ведено. Лицо его оставалось бесстрастным. Преподобный Клайр недвижно валялся на полу. Паркер дотянулся до дверцы в шкафу и обнаружил, что она заперта. Он вначале немного встревожился, когда не увидел сейфа в комнатенке, но сейчас у него полегчало на душе: святоша Клайр держал наличку в запертом канцелярском шкафу. Уж очень он был самоуверен, этот Преподобный Клайр!

Паркер опустился на одно колено, следя за Джонни и обшаривая одновременно карманы святоши, пока не нашел в них связку ключей. Было бы легче завести Джонни в комнату, вырубить его и закрыть дверь, но вряд ли это выглядело бы разумно. Тот негр на кухне, должно быть, держит ушки на макушке — ему наверняка известно, что все в порядке лишь до тех пор, пока Джонни маячит в дверном проеме. Паркер во время работы любил оставлять вещи — по возможности, конечно, — такими, какими они были на самом деле.

Открыв левой рукой шкаф, он начал открывать и выдвигать ящики. В самом нижнем оказалась зеленая металлическая шкатулка. Паркер вытащил ее. Она оказалась тяжелой. Поставил на стол и нашел в связке ключ, который к ней подходил. И обнаружил там столбики мелочи сверху на подносе. Он вынул и отложил поднос в сторону — мелочь его не интересовала. На дне шкатулки лежали пачки бумажных денег. Паркер вытащил бумажник из пиджака Преподобного Клайра и бросил его в шкатулку, затем опять взглянул на Джонни:

— Давай, лапотник, и твой тоже! Джонни шевелился очень медленно, просовывая руку под передник в задний карман и извлекая оттуда потрепанный коричневый кожаный бумажник. Паркер распорядился:

— Бросай на стол, да поосторожней!

— У меня там целая куча бумаг, — сообщил Джонни. — Водительские права и прочее.

— Вот и хорошо, — отозвался Паркер. Они дополнят те документы, что достались ему от игроков в покер. Подлинные бумаги всегда пригодятся. Он бросил бумажник в шкатулку и закрыл крышку. Затем переложил пушку в левую руку, правой поднял шкатулку и опустил ее на голову Преподобного Клайра. Раздался глухой, отдавшийся слабым эхом звук. Когда Преподобный очухается, то обнаружит, что находится уже в больнице.

Паркер поставил шкатулку на пол, надел куртку и опять поднял шкатулку.

— А сейчас, — произнес он, — мы будем отсюда выбираться. Нам предстоит пройти через кухню, далее через черный ход, и тебе ну уж никак не захочется обмолвиться хотя бы словечком с тем малым, что возится у плиты, даже слова «привет» он от тебя, Джонни, не дождется. Ты понял меня?

— Пока нет, но до меня дойдет позже.

— Не стоит лезть на рожон, Джонни, ведь ты всего лишь работаешь здесь — и только.

Джонни показывал дорогу, а Паркер, нежно прижав металлическую шкатулку к груди, шел следом. Они вышли в коридорчик и свернули направо, чтобы пройти через кухню. Негр потел у моечной машины, запуская с одной ее стороны грязные тарелки и вытаскивая чистые — с другой. Мойка производила достаточно шуму, и негр даже не заметил, как они прошли мимо. Кухня была полна пара от мойки, и благодаря этому воздух на улице даже показался более сырым и холодным, нежели прежде.

После того как они вышли, Паркер закрыл дверь. Стояла жуткая темень, и несколько секунд глаза привыкали к темноте. Затем он увидел и услышал, как Джонни бегом рванул под покровом ночи куда–то влево. Паркер едва заметно улыбнулся и бросился следом. Оба обогнули здание: Джонни, пыхтя, впереди, и Паркер, прислушиваясь к звуку, бесшумно, словно тень, следом. Затем Джонни вырвался на ярко освещенную дорожку и нырнул влево, за угол, ко входу в здание. Паркер же, оказавшись через секунду на том же месте, пошел совсем в другую сторону. Через три шага он снова окунулся в темноту и вскоре круто свернул за угол, забрался в свой «олдс», поставил шкатулку рядом на сиденье и тронул машину с места.

 

Глава 4

Изящной готической вязью имя на табличке из слоновой кости гласило: «Джастин Фэйрфакс».

Паркер взглянул на имя и прижал палец к кнопке рядом с дверью. Апартаменты внутри были звуконепроницаемые, и, стоя в немом, как могила, холле, Паркер не мог расслышать ни треньканья звонка, ни каких–либо иных звуков после нажатия кнопки, скорее всего, должно было послышаться треньканье. Он ждал, глядя на именную табличку на двери.

Джастин Фэйрфакс. Он так и не переехал. Это было глупо — на самом деле глупо. Ему давно следовало перебраться в другое место.

Паркер уже бывал здесь один раз прежде, когда старался заполучить назад от синдиката свои денежки. Джастин Фэйрфакс являлся одним из двух людей, которые заправляли всеми операциями мафии в городе Нью–Йорке.

Дверь наконец открылась. Плотно сложенный, с недоверчивым взглядом мужчина застыл на пороге, держа правую, руку возле лацкана пиджака, и спокойно спросил:

— В чем дело?

За стоящим в дверном проеме Паркер разглядел элегантную гостиную, застланную белым большим ковром ручной работы, с белым кожаным диваном и наверняка сделанным на заказ стеклянным кофейным столиком. Два брата — точные копии мужчины, открывшего Паркеру, — выглядели в этой гостиной словно два грабителя, утомившиеся от разбойного взлома квартиры и решившие передохнуть после того, как попали сюда.

— У меня сообщение для мистера Фэйрфакса. От Джима, Преподобного Клайра.

— Что за сообщение?

— Предполагается, что я должен передать ему лично.

— Круто. Так что ж за сообщение?

Паркер пожал плечами:

— Я вынужден буду сообщить мистеру Преподобному Клайру, что вы не пожелали меня впустить. — Он повернулся и направился обратно к лифту.

— Задержитесь!

Паркер оглянулся.

— Хорошо, — согласился открывший ему дверь. — Подождите здесь. Я узнаю, что скажет на сей счет мистер Фэйрфакс.

— Я обожду в квартире, дайте же мне войти. Не хочу слоняться возле двери.

Тяжеловес скорчил недовольную мину.

— Ладно, — согласился он и на это, — входите! Паркер вошел, и грузный мужчина закрыл за ним дверь. Они прошли в гостиную, и цербер предостерег своих коллег:

— Следите за этой птичкой! — Затем пересек комнату и прошел в другую дверь, которая вела в глубину апартаментов.

Братья–близнецы наблюдали за ним в оба. Паркер стоял, засунув руки в карманы, правая — на пушке 38–го калибра. Его куртка была расстегнута, и он мог нацелить пистолет в любом направлении, не вынимая руки из кармана.

Тяжеловес вскоре вернулся обратно в сопровождении Фэйрфакса, высокого, статного, с седеющими висками, затейливо постриженными усами джентльмена. Ему было за пятьдесят, и чувствовалось, что он не жалел времени, проводя его в гимнастическом зале. Японский халат и причудливые сандалии составляли весь его наряд. Он взглянул на пришедшего и нахмурился:

— Я вас знаю?

«Новое лицо, — подумал Паркер, — иногда бывает очень кстати». Вслух он произнес:

— Я работаю на мистера Преподобного Клайра. Возможно, вы когда–нибудь видели меня рядом с ним.

— М–м–м, — промычал Фэйрфакс, дотронувшись кончиками пальцев до усов. — Ну и что же за сообщение вы привезли?

Паркер многозначительно взглянул на телохранителей:

— Мистер Преподобный Клайр сказал, что я должен передать его вам с глазу на глаз.

— Можете смело говорить в присутствии этих людей.

— Ну… это имеет отношение к Паркеру.

Фэйрфакс скривил губы в подобие улыбки.

— Паркер и есть та самая причина, по которой здесь находятся эти люди, — ответил он. — Ну и что же по его поводу?

— Он грабанул этой ночью «Трех королей».

— Он… что?

— Он зверски уделал мистера Преподобного Клайра и бармена. Паркер скрылся из клуба, унося с собой тридцать четыре сотни баксов.

— Так он в Нью–Йорке? — озабоченно выговорил Фэйрфакс, опять дотрагиваясь до усов.

— Он заявил мистеру Преподобному Клайру, что следующим, к кому он явится, будете вы.

— Так и сказал, хм? — Фэйрфакс оглядел поочередно троих своих телохранителей, затем улыбнулся с мрачным удовлетворением. — Думаю, мы готовы к его приходу, если Паркер и впрямь заявится сюда, — сообщил он. — А вам так не кажется?

— Нет.

Паркер выстрелил через карман; тяжеловес, впустивший его, шатаясь, сделал шаг назад и рухнул на журнальный стол, разбрасывая по всему полу прессу. Братья–близнецы вскочили на ноги, но Паркер, уже выхвативший пушку из кармана, заставил застыть их на месте как вкопанных. Фэйрфакс стал пятиться назад, пока не уперся спиной в дальнюю стену; его лицо побледнело и стало жалким, а пальцы судорожно прикрывали усы.

Паркер приказал близнецам:

— Поднимите мужика! Фэйрфакс, показывай дорогу! Та же самая спальня, что и в прошлый раз!

Не заметил он перемен после своего последнего визита, эти же амбалы и были телохранителями. И так же были заперты в спальне, пока Паркер не сказал всего, что хотел сказать.

Близнецы подошли к мужчине, который уже свалился ее стола на пол. Один из них поднял глаза и сказал:

— Он не мертв.

— Знаю. Я попал ему в плечо. Можете вызвать врача, после того как я уйду.

Фэйрфакс, выглядевший так, словно его хватили по голове чем–то тяжелым, пошел впереди, показывая дорогу; братья — следом, неся раненого мужчину; шествие замыкал Паркер. Процессия проследовала в спальню, и близнецы уложили раненого на кровать, отчего Фэйрфакс брезгливо скривил губы, но так ничего и не сказал.

Паркер меж тем распорядился:

— Пушки на пол. Никаких резких движений, кладите только по одному! Ты — первый!

Они сделали, как было сказано. Затем Паркер заставил их встать лицом к стене и, опершись на нее руками, отжаться на несколько футов. Он обыскал их, но больше ничего не нашел. Затем, избавив раненого от пушки, Паркер собрал все оружие в левую руку, держа за стволы, и предложил Фэйрфаксу вместе с ним выйти из спальни, шествуя впереди. После чего запер за собой дверь. Он и Фэйрфакс вернулись в гостиную.

К Фэйрфаксу медленно возвращалось самообладание.

— Я не знаю, что ты этим надеешься добиться, — заявил он. — Ты продолжаешь досаждать нам, а мы продолжаем охотиться за тобой. Неужели не понимаешь, что твой конец неизбежен?

— Все не так! Это не ты охотишься за мной, а я за тобой. Вернее, я сейчас охочусь за Бронсоном.

— Ты не доберешься до него с такой легкостью, как до меня.

— Позволь уж мне самому позаботиться об этом! Это наша вторая с тобой встреча, Фэйрфакс, и ты можешь остаться в живых и на этот раз, если поможешь мне.

— Все, что бы ты ни захотел, дать тебе не в моей власти.

— Нет, совсем не то! Я хочу две вещи. Хочу знать, где Бронсон в настоящий момент и где будет всю следующую неделю, а то и две. Еще я хочу знать, кто в мафии метит на место Бронсона, если с ним что–нибудь случится.

Дрожащие губы Фэйрфакса растянулись в жалкой улыбке.

— Мне будет стоить жизни ответ на любой из твоих вопросов.

— Тогда можешь считать себя трупом, если не ответишь на них. Я убрал твоих телохранителей с глаз долой, так что все, что ты скажешь мне, останется только между нами. Видишь, я готов пойти навстречу.

— Сожалею, но на этот раз тебе придется убить меня. — Голос Фэйрфакса дрожал, но он выдержал взгляд Паркера и отвел руку от своих усов.

Паркер на мгновение задумался, затем произнес:

— Ладно, попробуем облегчить твою задачу. Ты же наверняка знаешь, кто следующий по рангу за Бронсоном. Я хочу войти с ним в контакт.

— Но зачем это тебе?

— Узнаешь, когда услышишь. Ну так как его зовут?

Фэйрфакс какое–то время пребывал в раздумье. Его рука невольно вновь потянулась к усам. Наконец он разжал губы, как бы отвечая самому себе:

— Ты желаешь своей смерти? Ладно, будь по–твоему. Его зовут Уолтер Карнс.

— Можешь ему позвонить прямо сейчас?

— Сдается мне, что он у себя в Лос–Анджелесе.

— Позвони ему!

Фэйрфакс начал названивать. Карнса не оказалось на месте по первым двум номерам. Наконец Фэйрфакс застал того в Сиэтле и попросил:

— Обожди минуту! — Себя он не назвал.

Паркер взял из рук Фэйрфакса трубку:

— Карнс?

— Да. — Голос был сочным, так и слышалось, что он требует; «Сигары и бренди!» — Кто это?

— Я — Паркер! Слышали о таком?

— Паркер? Тот самый Паркер, который причинил нам столько неприятностей на востоке?

— Да, тот самый!

— Ну и ну! Чем же я обязан такой чести?

— Если что–нибудь произойдет с Бронсоном, вы займете его место, так?

— Что? Ну, сейчас вы забегаете немного вперед, вам не кажется?

— Я добираюсь до Бронсона. А вдруг мне удастся заключить с ним сделку, к нашему обоюдному удовольствию?

— Знаете ли, я здорово в этом сомневаюсь.

— Ну, смогу или не смогу — еще как знать! Если же мне такое не удастся, вы не займете его место. Что я хочу знать — так это следует ли мне тратить время на разговоры с Бронсоном?

— Ну и ну! Смотря о чем идет речь.

— Должен ли я попытаться подбить Бронсона на сделку?

— Так знайте же — он никогда не пойдет на это!

— Есть ли у вас какие–то другие доводы, по которым мне не стоит даже и пытаться это сделать?

— Не так быстро. Дайте подумать!

Паркер выдержал паузу. Через минуту Карнс ответил:

— Думаю, мы вполне — а почему бы и нет? — могли работать вместе, Паркер.

— Нет, ребята, вы идете своим путем, а я — своим. Вы не будете досаждать мне, и я не стану досаждать вам.

— Это определенно звучит разумно и имеет смысл.

— Наверное. Так вы даете мне гарантию?

— Гарантию? Ну погодите… Да, я, конечно, понимаю вашу позицию, но дать гарантию?.. Не уверен, что знаю, какие гарантии могу вам предоставить.

— Сейчас на меня ополчилась вся ваша мафия. Если вы окажетесь на самом верху, что будет тогда?

— После этого разговора? Если я окажусь на самом верху — как вы изволили выразиться, в результате ваших активных действий, — уверяю вас: можете рассчитывать на мою благодарность. Организация больше не станет беспокоить вас ни под каким видом. Что же до гарантии, то могу дать вам…

— Не стоит беспокоиться. Это я вам дам гарантию. Я достану Бронсона. Я уделал Картера… помните такого?

— Из Нью–Йорка, что ли? Еще как помню!

— И однажды Фэйрфакс оказался в моих руках. Скоро я достану и Бронсона. Это означает, что, если мне понадобится я доберусь и до вас тоже!

— Все смахивает на то, что вы уже нашли меня. Кто мне звонил по телефону до вас?

— Это не входит в условия нашей сделки. Я просто хочу, чтобы вы вникли в ситуацию.

— Думаю, что уже вник, и еще как, Паркер! Поверьте, если вам удастся досрочно закончить карьеру Бронсона, вам пожизненно обеспечены мои восхищение и уважение. У меня в дальнейшем будет не больше желания перейти вам дорогу, чем обменяться рукопожатием со скорпионом.

Паркер сделал знак Фэйрфаксу подойти ближе. В трубку же, чеканя слова, произнес:

— Повторите еще раз просто и ясно: если я достаю Бронсона, то что?

Он протянул трубку Фэйрфаксу. Они оба услышали, как голос вдалеке ответил:

— Если вы достанете Артура Бронсона, мистер Паркер, наша организация никогда больше не побеспокоит вас.

Паркер опять поднес микрофон трубки к своим губам и заявил:

— Вот и хорошо! Пока, мистер Карнс.

— Пока, мистер Паркер! И удачной вам охоты!

Паркер положил трубку, обернулся к Фэйрфаксу:

— Ну?

Фэйрфакс пригладил усы.

— Я всегда восхищался Карнсом, — ответил он. — И никогда не любил Бронсона. Ты найдешь его в Буффало. Он отсиживается в доме своей жены, пока тебя не найдут. Делавер, 798, фасадом к парку.

— Ладушки, Фэйрфакс! А теперь слушай! Что, если тебе придет в голову предупредить Бронсона?

— Такое исключается, можешь положиться на меня.

— Нет, скажи, что будет, если все–таки такое вдруг произойдет? Тогда ведь мне придется признаться, что это ты рассказал, где его искать. А ведь Бронсон не пожелает слушать никаких объяснений и оправданий.

— Я не собираюсь предупреждать его.

— А как насчет твоих телохранителей? Сможешь ли ты заставить их держать язык за зубами по поводу событий сегодняшней ночи?

— Они работают на меня, а не на Бронсона.

— Хорошо. — Паркер прошел к двери холла и открыл ее.

— Ну что ж, тогда прощай, Фэйрфакс.

— Прощай!

Паркер спустился на лифте и вышел на улицу. Он отправился на Пятую авеню. Прямо перед ним был Центральный парк, и его «олдс» нелегально притулился в неположенном месте за поворотом. Паркер отодрал зеленую квитанцию на штраф, налепленную на ветровом стекле под «дворником», порвал ее надвое и бросил клочки в сток для воды в кювете. После чего сел за руль. Так… Сначала на Скрэнтон, чтобы забрать Генди Мак–Кея, если у Генди появится желание явиться на встречу, а затем прямым ходом в Буффало.

 

Глава 1

Медленно, плавно и тихо рядом с парком в позднем утреннем свете катили два черных «кадиллака», образуя конвой, который на строго выверенном расстоянии и скорости двигался по черному покрытию улицы. Пятна солнечного света, просачиваясь сквозь ветви примыкающих к улице деревьев парка, отражали огни светофоров на полированном хроме.

Восседая в одиночестве на заднем сиденье второго «кадиллака», Артур Бронсон мрачно жевал сигару и с отвращением взирал на прекрасный наступающий день. Воздух в конце ноября был сухим, чистым и прохладным — позднее ноябрьское солнце станет более ярким и блестящим. Немного пестро расцвеченной осенними красками листвы все еще оставалось на деревьях, росших с краю парка, и она несколько оживлял по–осеннему мрачные ветви и стволы.

«Это место — сущий ад, чтобы оказаться здесь в ноябре», — думал Бронсон, размышляя о Лас–Вегасе. Он оглянулся, увидел дом своей жены и опять подумал: «Сущий ад это место, чтобы торчать здесь в ноябре. Да и в любое время года здесь сущий ад».

Это был чудовищно большой каменный дом, выходящий фасадом на парк. Двадцать одна комната, высокие узкие окна, три этажа, четыре лестницы — все это невозможно было обозреть. Провести телефон, электричество и оштукатурить жилище стоило целое состояние. Покупка статуй, чтобы наполнить имеющиеся ниши, и картин для всех стен тоже влетела ой в какую копеечку. А еще и ковры на пол! Да добрую половину мебели, чтобы придать хоть мало–мальски современный вид, тоже пришлось приобретать не задешево! И все ради чего? Ради жилища, в котором он обитал не более трех месяцев в году, если, конечно, не случалось ничего экстраординарного.

Но Уилла хотела иметь этот дом. Она была уроженкой Буффало, девчонкой с задворок Кивик–Центра, где покосившиеся домишки лепятся на невзрачных улочках, и владеть одной из этих каменных громадин возле парка всегда было ее заветной мечтой, сколько она себя помнила. А все, что Уилла хотела по–настоящему, — что бы то ни было, — Артур Бронсон шел и приобретал для нее.

Ему было пятьдесят шесть лет. Он родился в Балтиморе за семь лет до Первой мировой войны и за четырнадцать до введения «сухого закона». В четырнадцатилетнем возрасте Бронсон уже водил грузовик со спиртным, в двадцать лет руководил кассой от нелегальной торговли крепкими напитками в северо–западной части Вашингтона, а в двадцать семь входил в четверку самых влиятельных людей подпольного синдиката по сбыту и поставке спиртного от Балтимора до Вашингтона. Правда, в тот же год «сухой закон» был наконец отменен. В тридцать два он являлся самым влиятельным человеком в черном бизнесе на всей этой территории, а в тридцать девять — членом национального комитета синдиката от Средне–Восточных штатов. Бронсон стал председателем комитета в сорок семь лет и удерживал за собой этот пост последние девять.

Его крыша была безупречной. Бронсон числился старшим партнером фирмы в Буффало, занимающейся консультациями по вопросам капиталовложений, где всеми делами заправил младший партнер. Являлся членом совета директоров трех банков: двух в самом Буффало и одного в Кенморе, пригороде — Бронсон был членом сельского клуба, входил в благотворительную организацию бизнесменов, считался добропорячным прихожанином и ходил в церковь, расположенную за 4 квартала от его дома в Буффало. Его декларация о доходах и уплата налогов никогда еще не доводили Бронсона до тюрьмы за их сокрытие или уклонение. В свои пятьдесят шесть он был среднего роста, фунтов на двадцать тяжелее, чей следовало, а в черных волосах заметно проглядывала седина. Лицо было широким и малость одутловатым, но все еще сохраняло следы былой привлекательности. Бронсон производил впечатление солидного гражданина, удачливого бизнесмена, возможно, излишне сурового работодателя, но, тем не менее, вполне заслуживающего уважение человека.

Уилла под стать мужу производила впечатление, была респектабельной дамой. В 1930 году, когда он женился на ней она была посредственной певичкой, выступавшей с неплохим джазом, но вскоре после замужества ей удалось приобрести такой лоск и такие хорошие манеры, что казалось, будто она никогда и не жила какой–то иной жизнью. Теперь ей исполнилось пятьдесят два года; пухлая, велеречивая матрона, любящая бабушка, постоянно названивающая своей замужней дочери в Сан–Хосе, чтобы узнать, как чувствуют себя два внука. Эта каменная громадина служила ей домом все двенадцать месяцев в году. Ее муж мог постоянно отсутствовать, не бывая месяцами в Буффало. Нью–Йорк, Лас–Вегас, Мехико Сити, Неаполь и другие года были временным его прибежищем, но эта груда камней стала домом Уиллы, и она неизменно оставалась здесь.

Он не был домом ее мужа, избегавшего его, насколько это было возможно. Бронсон не любил это жилище — чересчур большое, чопорное, очень пустое, промозглое и слишком далекое от жизни. Он предпочитал удобные номера в отелях с террасами, выходящими к бассейну или на море, отдавая предпочтение хрому и красной коже. Когда доходило до секса, то предпочитал холеную интеллигентную стодолларовую шлюху на белом кожаном диване пухлой бабушке, обитающей в махине из камня в Буффало; и ему приходилось содержать одновременно и хорошую шлюху, которая получала от него сто долларов за сеанс, и пухлую бабушку, получившую от Бронсона дом за сто тысяч баксов.

Передний «кадиллак» вполз на подъездную дорожку и остановился. В машине сидело четверо мужчин, и из окон пристально рассматривали все вокруг, наблюдая за дорожным движением и пешеходами. Второй «кадиллак» с вооруженным шофером — цветным — и Бронсоном, в одиночестве сидящим на заднем сиденье, свернул на подъездную дорожку, словно вылизанный до блеска танк. Только после того, как он миновал живую изгородь, другой «кадиллак» выкатился на улицу и свернул за угол. Для неискушенного взгляда между этими двумя «кадиллаками» не было никакой связи. Подъездная дорожка с черным покрытием петляла вдоль фасада дома и затем сворачивала к гаражу, сбоку здания. Шофер остановил «кадиллак» напротив передней двери дома и выскочил, чтобы открыть дверцу машины для Бронсона. Когда тот выбрался наружу шофер спросил:

— Вам сегодня еще понадобится машина?

— Нет! — Это было сказано в сердцах: куда здесь еще ехать, разве что к дьяволу? Он только что прибыл с похорон местного бизнесмена — владельца нескольких супермаркетов. Похороны! Большие, мрачные, каменные дома! Холодная погода! И все из–за этого сумасшедшего по имени Паркер. Бронсон поднялся по ступенькам и вошел в дом, а шофер поехал ставить «кадиллак» в гараж. Сзади к гаражу вела еще одна подъездная дорожка, по ней в гараж въехал и второй «кадиллак». Обе машины были скрыты от постороннего взгляда, и пятеро мужчин вошли в дом через одну из задних дверей.

Бронсон, пройдя через главный холл, нашел свою жену в маленькой комнате позади гостиной, где она смотрела телевизор. Он встал в двери, чувствуя, как закипает внутри раздражение, и не желая никоим образом срывать его на Уилле — ее вины тут нет!

— Привет! — произнес он.

— Ох, здравствуй! — Жена тут же вскочила на ноги, пышная, ухоженная женщина, немного жеманная, и бросилась выключать телевизор.

— Пусть ящик работает, — сказал он. — Что показывают?

— Да какой–то фильм — так себе. Я думала, что, может быть, по другому каналу идет футбольный матч. — Ей явно не по себе, что муж нагрянул в дом, конечно, она была рада его приезду, но в то же время знала, что он здесь не по своей воле. Какая проблема вынудила его приехать в Буффало она, конечно, не знала — он никогда не посвящал жену в свои дела, — но догадывалась, что нечто весьма серьезное. Несколько раз в течение года он заскакивал сюда на пару дней, как раз настолько, чтобы создать видимость своего пребывания в офисе в нижней части города, поприсутствовать на нескольких полуофициальных встречах, посетить совет директоров банка, а затем исчезал вновь.

Но в этот раз все было по–другому. На этот раз, она видела, он был по–настоящему зол и расстроен, словно в его планы никоим образом не входило оказаться здесь. И он прихватил с собой сюда всех этих телохранителей, чего раньше никогда не делал. Поэтому жена понимала, что он оказался здесь вопреки желанию, и ее это беспокоило, заставляя постоянно ломать голову, как бы ей облегчить жизнь мужу.

— Посмотрим, может быть, я все–таки смогу найти фубольный матч.

— Не стоит беспокоиться. Досматривай свой фильм.

— Ты и впрямь не хочешь увидеть футбол?

— Да, не хочу, представь!

От его тона она сразу сникла и виновато произнесла:

— Прости меня, Артур!

— О, Бога ради! Ты тут ни при чем, я вовсе не злюсь тебя.

— Я знаю, Артур, я…

Один из телохранителей возник в дверях:

— Вас к телефону, мистер Бронсон.

— Сейчас подойду. — Он был явно благодарен телохранителю за вмешательство. Бронсон вышел из комнаты и заторопился вверх по лестнице.

Может ли такое статься? Неужели они накрыли Паркера? Неужто ему наконец можно будет выбраться из этого мавзолея?

На лестничной площадке второго этажа, слева от него простирался широкий холл величиной в несколько комнат вместе взятых, устланный персидским ковром, с целой шеренгой канделябров по бокам. Он направился через холл, ноги его утопали при этом в пушистом ковре, и вошел третью комнату справа — свой кабинет.

Там прежде всего бросался в глаза письменный стол размером с хороший спортивный автомобиль. Стол был изящно отделан инкрустацией ручной работы из гондурасского красного дерева. Книги, купленные им, — нет не для чтения, а только потому, что привлекали их дорогие переплеты, по мнению декоратора, они гармонировали с инкрустацией стола, — красовались на полках, которые рядами висели на всех трех стенах. Два высоких узких окна выходили на окаймленную деревьями улицу и на парк, начинающийся прямо за ней.

Бронсон сел за стол и потянулся было к телефону, надеясь услышать хорошие новости, которых так долго ждал. Но в последнюю секунду он отдернул руку, желая продлить ожидание и заставить звонящего томиться от нетерпения, пока он не сорвет обертку с сигары и не раскурит ее. Уже с сигарой в левой руке Бронсон опять потянулся к аппарату, взял трубку.

Но это не были хорошие новости. Новости были скверные — хуже некуда: кто–то только что вывернул наизнанку клуб «Какаду».

 

Глава 2

Вывеска наверху, рядом с дорогой, светилась зеленым неоном. Она гласила:

КЛУБ «КАКАДУ». ТАНЦЫ.

Город находился в пяти милях к востоку, если ехать по двухполосной дороге с черным покрытием, которая, медленно преодолевая уклон, спускалась в долину, где, собственно, и раскинулся сам город. С той стороны и прибыл оранжевый «фольксваген». В машине сидел всего лишь водитель, увесистый сверток, покрытый брезентом, лежал на заднем сиденье. Машина подъехала к клубу «Какаду» с урчанием, похожим на кашель, нехарактерным для движка «фолькса». Через полторы мили дальше по дороге находилась станция автосервиса, закрывавшаяся на ночь. «Фолькс» доехал до нее и остановился; фары и все огни его были выключены. Небольшой приземистый силуэт машины был едва заметен в темноте — скорее вообще не виден, если кому–то не было известно, что здесь стоит автомобиль. Водитель, невысокий тощий мужчина по имени Рико, вышел из машины и зашагал обратно, по направлению к клубу «Какаду».

Стояла субботняя ночь, и парковочная площадка была переполнена. Рико пробрался сквозь ряды автомобилей к шеренге машин, припаркованных возле стены клуба. С этой стороны виднелась дверь, почти в самом конце здания, и Рико направился к ней. Автомобиль, ближайший к двери, оказался белым «фордом». Рико подергал дверцу со стороны водителя, убедился, что она заперта, и раздраженно пожал плечами. Затем попытал счастья со следующей машиной — темно–зеленым «континенталем». Его дверца оказалась не на замке, и он стал подле нее, ожидая чего–то.

Спустя минуту черный «бьюик» двухлетней давности, угнанный не далее как нынешним вечером, свернул на стоянку. Кроме водителя, в «бьюике» никого не было. Водитель, высокий, стройный мужчина лет сорока, по имени Терри, с щербатым от оспы лицом, кивнул, завидев Рико.

Рико глянул на «бьюик» и уселся за руль «континенталя». Затем нагнулся и с минуту возился с чем–то под приборной доской. После чего движок заработал, и Рико задом тронул «континеталь» с того места, где машина стояла. Он вырулил через несколько рядов машин на новое место парковки. «Бьюик» тем временем передом заехал на освободившееся место. Рико опять начал манипулировать под приборной доской «континенталя» — и движок смолк. Он вылез из машины, направился к «бьюику». Терри тоже вылез, и они оба зашагали за угол к фасаду, а затем вошли в клуб. На обоих были тесные костюмы и галстуки, а при входе как тот, так и другой сняли шляпы.

Клуб был одним из тех мест, где мафия прокручивала свои операции, поэтому никого ничуть не волновала архитектурная безвкусица с аляповатой розовато–кремовой штукатуркой на стенах высотой в два этажа. В этой местности все еще действовал «сухой закон», и округ находился в одном из сорока девяти штатов, где были запрещены азартные игры, а в одном из пятидесяти была запрещена проституция и торговля наркотиками.

Единственный легальный вид деятельности в клубе «Какаду», которым здесь занимались официально, были танцы. На первом этаже находился бар, где продавались напитки в ассортименте, которому мог позавидовать сам Нью–Йорк–Сити, по цене чуть дороже, чем в вышеупомянутом месте. Официанты и бармены имели под рукой для продажи марихуану — более сильные наркотики не пользовались спросом в здешних местах. А наверху к услугам посетителей были кровати и девицы особого рода. Под лестницей же вовсю шли азартные игры. Клуб был не только весьма прибыльным заведением, но еще и надежным. Местные власти хорошо подмазывали где надо, и особых проблем поэтому у них не возникало… До нынешней ночи.

Ни одно здание не застраховано от ограбления, если какой–либо профессионал сумеет заполучить его поэтажный план. Имелось, с точки зрения грабителей, несколько существенных недочетов в этом своеобразном строении — о которых, разумеется, мафия не задумывалась прежде. Но этой ночью появился повод, чтобы озаботиться ими всерьез.

Боковая дверь — раз! Она вела в короткий коридор, который, в свою очередь, выходил к бару. Через этот коридор можно было попасть и на лестничный проем, который спускался в игорную комнату. Воспользовавшийся этой лестницей оказался бы вскоре в другом коридоре с зарешеченным окном слева и главной игорной комнатой справа. Прямо через холл можно было увидеть двери и в остальные помещения. Повернув направо и войдя в главную комнату, желающий нашел бы в ней игорные столы всех размеров и увидел бы, что вдоль одной из стен протянулся проволочный турникет, на манер клетки привратника в банке, за одним лишь исключением: ограждение шло от пола до потолка. За ограждением находились кассиры с ящиками, полными денег и фишек. А позади них — стена с дверью. Повернувшись кругом и выйдя обратно в коридор, а затем зайдя в мужскую комнату, человек бы обнаружил, что мужская комната и место для кассиров разделены стеной и что та дверь, которую он заметил прежде, ведет в мужскую комнату. Эта дверь всегда стояла на замке, и открыть ее с той или другой стороны можно было только ключом. У каждого кассира был свой ключ, который он должен был сдавать, когда уходил с работы. Вся эта затея с ключами преследовала благую цель — заботу о кассирах, которым приходилось работать подолгу и частенько прикладываться к пиву что, кстати, не возбранялось.

И теперь — офис. Это два. Он находился позади клетки для кассиров и слева от мужской комнаты. Дверь в офис находилась левее на девять футов от личной двери кассиров в мужскую комнату. Эту дверь не держали закрытой так как кассирам приходилось частенько пользоваться ею — проверять чеки, вносить и выносить деньги, фиксировать начало и конец работы. Офис был без окон, с воздушным кондиционером, высоко вделанным в наружную стену, дверь, ведущая к кассирам, являлась единственным входод в офис. Трое мужчин, работавших в офисе, были вооружены.

Рико и Терри, оказавшись в клубе, довольно долго стояли у стойки бара, смакуя бутылочное пиво, затем спустились вниз к игорному залу. После чего вошли в мужскую комнату. Каждый не мешкая проследовал в кабинку, закрыв дверь, и оба натянули резиновые маски телесного цвет которые полностью скрыли их лица. Маски имели две овальные прорези для глаз, круглые отверстия для ноздрей и плотно обтягивали контуры лица. Оба надели шляпы и маски и стали ждать. Посетители тем временем входили, выходили.

Им пришлось томиться целых сорок минут, прежде чем они услышали, как кассир поворачивает ключ в замке, как дверь открылась и закрылась, а потом — и звук шагов по полу. Оба они тут же вышли из своих кабинок.

Каждый держал в руке по пушке — пистолет английского производства 32–го калибра. Грозное оружие! Кассир оказался маленьким лысым мужчиной в очках с зеркальными линзами. Он был без пиджака, в рубашке с закатанными рукавами; обнаженные руки были тонкими, бледными и почти лишенными волосяного покрова.

В туалете оказался еще и посетитель, моющий руки у одной из раковин. Терри, тот, что с оспинами, навел н него пушку:

— А ну, давай ко мне — живо! Рико подлетел к кассиру:

— Ну–ка, повернись! Ладошки на стену! — Он охлопал всего его и нашел ключ, который тут же вытащил у него из кармана.

Они заставили кассира и бедолагу посетителя пройти в смежные кабинки и стать там на колени. Кассир молчал, но посетитель не переставал бубнить, что бумажник можно забрать и не убивая его. Рико и Терри оглушили обоих и бережно опустили на выложенный плиткой пол. Если удастся обойтись без кровопролития и серьезных телесных повреждений, требующих поездки в больницу, то, возможно, все будет шито–крыто: клуб ни за что не пожелает обращаться в полицию, если сможет обойтись без этого. А посетителю, возможно, дадут отступного, если он погрозится поднять шум на свой страх и риск. Если работа будет сделана без сучка и задоринки, власти так никогда ничего и не узнают.

Терри и Рико закрыли кабинки и направились к персональной двери кассиров. Рико отпер ее и вошел первым. Пушки они держали в правой руке в кармане.

Справа стоял длинный стол. Полные фишек обшитые фетром коробки громоздились на столе, а пустые — складывали под столом. Слева стоял еще один стол, со счетными машинками, телефонами и несколькими шкафчиками, с одним–единственным выдвижным ящиком — картотекой. За этим столом сразу находилась дверь в офис. Впереди простирались прилавок и проволочная сетка. Все кассиры, кроме одного, были обращены к ним спинами. Один–единственный сидел за столом слева, за счетной машинкой. Он взглянул на Рика и Терри, когда те возникли в дверном проеме, и глаза его расширились от ужаса. Только он один увидел маски на их лицах — остальные кассиры сидели к ним спиной, а посетители и вышибалы находились слишком далеко, позади проволочного ограждения, чтобы видеть происходящее. Любой, глядя сквозь проволочную сетку в тускло освещенный простенок за ней, вряд ли мог догадаться, что эти бледные, лишенные выражений лица вовсе и не лица.

Тихо и задушевно Рико обратился к человеку, сидящему за счетной машинкой:

— Подойди сюда. Будь послушным и веди себя прилично!

В комнате стоял постоянный шум, доносящийся с другой стороны клетки, — обрывки разговоров, стук фишек, — по этому никто из других кассиров даже не услышал голоса Рико.

Сидящий за счетной машинкой начал медленно подниматься на ноги. Он уже все понял и был перепуган до смерти. Его глаза часто моргали за стеклами очков, руки нервно сцепились поверх жилета. Он медленно вышел из–за стола.

Рико скомандовал:

— Встань передо мной! — Он вытащил пушку и показал кассиру. — Имей в виду, у моего напарника точно такая же.

Человек, сглотнув, конвульсивно кивнул.

— Как тебя зовут? — Это уже вошло у Рико в привычку, он всегда хотел знать имя того, с кем имеет дело, утверждая, что это психологический прием, успокаивающий жертву, не давая ей запаниковать и наделать глупостей; однако все это служило лишь преамбулой — он хотел знать имя, только.

— Стюарт, Роб… Роберт Стюарт.

— Хорошо, Роб. Мы чистим это заведение. Хотим сделать это тихо и не желаем будоражить всех посетителей. Не хотим, чтобы сюда нагрянули копы и увидели все эти рулетки и прочее. Ты ведь тоже не желаешь этого, верно?

Стюарт молча кивнул. Он не отрывал глаз ото рта Рико, наблюдая, как у того шевелятся губы под маской, заставляя морщиться резину.

— Сейчас, Роб, мы все трое собираемся пройти в офис. Улыбнись! Хочу видеть твою улыбку.

Стюарт растянул губы. Издали это вполне могло сойти улыбку.

— То, что надо! Вот и улыбайся, пока мы будем заходить в офис — Рико опять засунул пушку в карман, не выпуская, однако, ее из руки. — Ну, теперь пошли. Роб!

Стюарт повернулся и зашагал налево, Рико — следом за ним, а Терри замыкал шествие. Они так и вошли в офис: Стюарт, растянув губы в улыбке, а Терри, закрыв за собой дверь, подпер ее спиной. Рико опять вытащил пушку, оттер Стюарта в сторону и произнес:

— Я ищу героев!

Какой–то мужчина сидел на корточках перед сейфом; его руки еле удерживали пачки банкнотов. Другой находился за письменным столом, с ручкой в правой руке и с зажатой телефонной трубкой, поднесенной к уху, в левой. Третий сидел за конторкой, занося цифры в толстенный гроссбух. Все они почти одновременно подняли глаза на вошедших — и замерли.

Рико навел пушку на того, что держал телефонную трубку.

— Тут что–то случилось. Я перезвоню позже, — подсказал он, что нужно говорить.

Мужчина послушно повторил слова и положил трубку. Тот, что был у сейфа, облизал пересохшие губы и перевел взгляд на дверцу сейфа. Видно было, он пытался собрать все свое мужество, чтобы захлопнуть ее. Но Рико уже наставил на него пушку:

— Ты… как тебя зовут?

— Что? — Внимание человека было приковано к пушке и дверце сейфа, поэтому до него не сразу дошел смысл вопроса.

— Твое имя? Как тебя зовут? — повторил Рико. Он взглянул на мужчину за столом, как бы обращаясь к нему с вопросом. Тот распорядился:

— Ну, сообщи же ему!

— Д–джим.

— Хорошо, Джим. Выпрямись–ка! Вот и ладно. Сделай два шага влево. Отлично, Джим! — Рико вытащил два брезентовых мешка из–под своей куртки и протянул их Стюарту. — Вот что ты сейчас сделаешь. Роб. Пойдешь потрошить тот сейф! Положи его содержимое в эти два мешка, Джим, а Робу передай все деньги, которые у тебя в руках. Ты, — он снова указал пушкой на мужчину за столом, — как тебя зовут?

— Фред Кирк, — ответил плотный, пышущий здоровьем мужчина, возможно, управляющий, потому что, в отличие от других, он не производил впечатления испуганного.

— Хорошо, Фред. Если зазвонит телефон, скажи, что в настоящую минуту ты занят и что тебе не до разговоров. У тебя, мол, здесь некоторые проблемы, и что ты сам позвонишь позже!

— Вам не удастся удалиться отсюда и на три мили! Вот увидите!

— А сейчас замолкни, Фред!

— Вы не знаете, кто заправляет этим заведением! Вы, ребята, явно спятили!

— Ни слова больше, Фред! Не заставляй меня идти на крайность и глушануть тебя. Ты… — он повернулся к мужчине за гроссбухом, — как тебя зовут?

— Келвей, Стенли Келвей. — Его дрожащий голос едва сорвался на крик.

— Ну, не стоит так волноваться. Стен. Ты можешь просто сидеть и продолжать заносить цифры в свою книжку!

— Как я смогу? — Келвей обливался потом. Его руки ерзали по конторке, перекладывая ручку из одной ладони в другую.

— Ты слишком нервничаешь, Стен. Ладно, тогда просто сиди и не рыпайся!

Стюарт вернулся с двумя брезентовыми мешками — сейчас они раздулись от содержимого и были настолько тяжелы, что он еле их держал на весу. Стюарт протянул мешки Рико, но тот отрицательно покачал головой:

— О нет, Роб! Ты и понесешь их. Кирк, Фред, бы будете дожидаться возвращения Роба, прежде чем поднимешь шум, иначе Роб никогда уже не вернется. Ты же не хочешь, чтобы в заведении обнаружили труп? Надеюсь, я в тебе не ошибся.

Кирк побагровел:

— Хорошо, Роб, иди!

Терри вышел первым: открыв дверь, он занял такую позицию, чтобы можно было видеть путь как в одну, так другую сторону. Кассиры все еще трудились в поте лица, спины по–прежнему были обращены к офису — они и ведать ничего не ведали. За проволочным ограждением игроки и вышибалы тоже, казалось, ни на что не обратили внимания. И Терри отправился направо. Стюарт с мешками следовал за ним. Рико вышел, пятясь задом, закрыл дверь и убрал пушку в карман.

В мужской комнате находилось двое посетителей, и, завидев людей в масках, они тотчас подняли руки, не дожидаясь особого приглашения. Рико, закрыв дверь, обратился к ним:

— Роб работает здесь, в этом заведении. Не так ли, Роб?

Стюарт кивнул.

— Он вернется сюда через минуту и объяснит все, что тут имело место. Пока же ему бы хотелось, чтобы вы оставались на месте и не поднимали лишнего шума. Это ради вашего же блага, между прочим. И ради его блага — тоже. Разве я не прав. Роб?

Стюарт опять кивнул.

— И вам вовсе не надо торчать здесь с поднятыми руками, ребята, просто будьте тут и ждите! Это займет всего каких–нибудь пару минут. Но если вы попытаетесь выбраться отсюда раньше, то, возможно, схлопочете пулю. Не так ли, Роб?

Стюарт облизнул губы.

— Делайте, как они говорят, — вымолвил он. — У них оружие. Просто сделайте, как они говорят.

— Не беспокойся — заверил один из посетителей.

Терри, Рико и Стюарт вышли из мужской комнаты, пересекли холл и начали подниматься по лестнице. Терри открыл боковую дверь, проверил, нет ли кого снаружи, затем кивнул Рико. Он никогда не разговаривал во время работы, если только к этому не вынуждали особые обстоятельства. Зато Рико говорил за них двоих. Вот и теперь, забрав два мешка у Стюарта, он сказал:

— Хорошо, Роб! Ты сделал все, как надо. Можешь теперь спускаться по лестнице.

Стюарт заторопился вниз. Его согбенные плечи словно свидетельствовали о предчувствии, что его вот–вот пристрелят.

Рико и Терри вышли на улицу и забрались в «бьюик». Рико сел за руль, а Терри устроился рядом на сиденье. Брезентовые мешки стояли на полу между ног Терри. Рико задом подал «бьюик» со стоянки и, развернувшись, поехал в сторону шоссе. Они оба все еще оставались в масках.

Терри обернулся, глядя на клуб. И как раз когда Рико достиг дороги, Терри увидел, как открылась боковая дверь и из нее выбежали четверо мужчин. Двое из них, яростно жестикулируя, указывали на «бьюик». Терри мрачно констатировал:

— Они засекли нас!

— На здоровье! — отозвался Рико. Он вывернул руль, и, «бьюик» резко свернул влево, а затем рывком выскочил на шоссе. Позади них, там, у клуба, четверо мужчин уже поспешно садились в «крайслер–империал». Рико выжал акселератор, и «бьюик» стремительно набрал скорость. Он сразу вырубил фары, как только завидел впереди автостанцию.

— Они приближаются, Рико.

— А то как же — не терял присутствия духа тот.

Рико вывернул руль и выключил зажигание — «бьюик» тихо застыл подле оранжевого «фольксвагена».

Оба выскочили из «бьюика» еще на ходу, до того, как он остановился. Выскочили вместе с мешками. Их они бросили на переднее сиденье «фольксвагена». Туда же последовали маски и шляпы. Затем оба, хлопнув дверцами, забрались в машину.

«Крайслер—империал» пулей пронесся мимо и проехал не менее сотни ярдов дальше по дороге, прежде чем завизжал его тормоза. Рико тронул «фолькс», резко развернул его и повел машину в сторону города. Автомобиль взял с места слишком резко для «фольксвагена» и на скорости около шестидесяти миль в час заурчал совсем не так, как это свойственно машинам этой марки. Еще две машины на скорости вылете ли со стороны клуба «Какаду» и с ревом пронеслись мимо небольшого оранжевого автомобиля, даже не удостоив его взглядом: всем известно, что «фольксваген» не та машина, на которой следует уходить от погони.

Рико и не собирался использовать «фольксваген» для этой операции, просто он получил письмо Паркера с предложением нанести удар по синдикату уже после того, как раздобыл себе эту машину. Клуб «Какаду» смущал его покой вот уже семь лет, и у него сразу отлегло от сердца, когда ему представилась возможность «взять» это заведение. Он продумал план, поменял движок на «фольксвагене», привлек к операции Терри и не мешкая провернул это дельце с клубом «Какаду», чтобы успеть до того, как Паркер вдруг да передумает и напишет ему, что все уже уладилось. И теперь он катил по дороге довольный собой, Паркером, оранжевой машиной — словом, довольный всем на свете.

К утру они были уже в шестистах милях от клуба и поэтому решили наконец остановиться, чтобы посмотреть, на сколько они накололи мафию.

 

Глава 3

— Восемьдесят семь тысяч.

Бронсон уставился на телефон: ушам своим не поверил. Какой–то кошмарный сон!

А голос на другом конце провода продолжал:

— Их было всего–навсего двое, мистер Бронсон. Они пришли и провернули дельце так, словно практиковались на подобной работенке лет десять.

— Дьявольщина, а где были все остальные? Спали?

— Мистер Бронсон, эти ребята сработали втихую. Они пришли и…

— К черту объяснения, Кирк, нечего мне вешать лапшу на уши! Сколько у тебя сотрудников?

— Тридцать семь, мистер Бронсон.

— И где же, во имя дьявола, все они были?

— Все работали, мистер Бронсон. Большинство даже и не знало, что происходит. Те мужики оглушили кассира, потом посетителя и держали…

— Они оглушили посетителя?! И во сколько же это влетит мне, Кирк?

— В пол–ярда. Он…

— В пять сотен баксов! Не слишком ли дорого, Кирк?!

— Мы же не хотим засветиться, мистер Бронсон. Мы…

— Сколько людей знают о случившемся, Кирк?

— Кроме меня, еще, ну может быть, сотрудников семь и трое посетителей. Я звонил…

— Как… трое посетителей?

— Еще двое видели, как эти ребята уходили. Но я с ними все уже уладил, мистер Бронсон. Затем я позвонил Марти Келлеру, и он сказал, чтобы я связался с вами напрямую.

— Он и дал тебе номер, хм–м?

— Да, сэр… мистер Бронсон. Он заявил, что вы наверняка захотите услышать все из первых уст.

— Ладно. Хорошо! Я кого–нибудь пришлю к вам… обожди секунду…

— Да, сэр, мистер Бронсон.

Бронсон думал целую минуту, потирая лицо рукой.

— Куилл! Джек Куилл! Он будет у вас через пару дней.

— Да, сэр, мистер Бронсон. Я ужасно огорчен случившимся, мистер Бронсон, но они настолько быстро и тихо все провернули… да и прежде мы никогда с таким не сталкивались…

— Ладно, Кирк!

— Возможно, я мог бы попытаться накрыть их до того, как они покинули клуб, но мне пришло в голову — они запросто могли бы ухлопать кого–нибудь из посетителей или наделать такого шуму, что все это было бы намного хуже. Поэтому я решил, что мы сумеем накрыть их, когда они выберутся из клуба, но они, выйдя, как в воду канули. Мы нашли только машину, на которой они приехали, но самих…

— Ладно, Кирк. Обо всем этом расскажешь Куиллу.

— Да, сэр. Я огорчен, мистер Брон…

— Пока, Кирк!

Бронсон положил трубку, затем взял из пепельницы сигару и затянулся ею, уставясь взглядом в противоположную стену. Выходит, все это не треп. Паркер знал, что обещал. Так или иначе, но он сумел–таки уговорить некоторых профи высшей марки ополчиться на синдикат. Будь он проклят! Дьявол побери, как им теперь оградить себя от его новых посягательств?

Немного погодя Бронсон вздохнул, положил сигару и потянулся к телефону. Набрал код района, а затем семизначный номер и сообщил оператору свой номер, внимательно слушая последовавший за этим гудок.

Трубку взял сам Келлер. Бронсон произнес:

— Это Арт.

— Арт? Скажи, Кирк…

— Ты дал ему мой номер, Марти?

— Что? О, послушай! Я просто подумал, что тебе захочется…

— Ты опять дал мой номер, Марти! Я отправляю тебя в отставку. С почетом и цветами, Марти.

— Ну как же так, Арт? Клянусь Богом, я решил, что это особый случай…

— И обязательно с цветами, Марти!

Бронсон с треском бросил трубку на рычаг и несколько секунд не спускал с аппарата пылающего взгляда; затем опять поднял трубку и набрал другой номер. Когда ему ответили, он попросил позвать Куилла. Когда тот подошел, Бронсон распорядился:

— Садись на самолет! И немедленно вылетай в Буффало! Позвони, когда прилетишь, по номеру Эджевуд 5–65–98. Спросишь Фреда Кирка.

— И позвонить прямо сразу, мистер Бронсон, как прилечу?

— А то как же, дьявольщина! Ты как думал, Куилл? В следующем году, что ли?

Бронсон прервал связь, затем набрал местный номер. Голос в трубке ответил:

— Слушаю!

— Дайте мне Фреда!

— Кто его спрашивает?

— Я спрашиваю! И хватит вопросов! Повисла тишина.

После короткого ожидания в трубке раздался другой голос:

— Да?

— Это Бронсон! Где–то сегодня ночью или завтра из аэропорта позвонит человек по имени Куилл. Сгоняй за ним и привези сюда.

— Будет сделано!

— Хорошо!

Бронсон опять положил трубку и какое–то время недвижно сидел за столом. Он докурил сигару, посидел еще немного, сделал еще один звонок — на этот раз к Фэйрфаксу в Нью–Йорк. Когда Фэйрфакс оказался на линии, Бронсон сообщил:

— Паркер опять подкинул нам неприятностей.

— У Преподобного Клайра сотрясение мозга. Но говорят, он выкарабкается.

— Что? Да кого это волнует? Тут вот парочка профессионалов накрыла наш игорный притон этой ночью.

— Ты имеешь в виду, что угроза Паркера…

— Я имею в виду, что двое профи наложили свою лапу на одну из наших операций. У тебя что, пробки в ушах?

— Ладно, Арт, ладно! Не принимай так близко к сердцу!

— К черту твое «не принимай так близко к сердцу»! Что же мы имеем, в конце концов? Дьявольщину какую–то. Организацию или одно название? Разве не насчитываем мы в своих рядах двенадцать тысяч сотрудников от одного побережья до другого или это не так? Какого же черта?! Выходит, один крутой мужик может нас трахать всякий раз, когда ему это вздумается?

— А ты уверен, что ограбление связано с Паркером, Арт?

— А с кем же еще?

— Паркер был в Нью–Йорке не далее как два дня тому назад.

— Да Бога ради, ты слушаешь или просто торчишь у телефона и накручиваешь свои усы? В клубе был не сам Паркер, а два его дружка! Ты хоть понимаешь, что это значит?

— Арт, разве они так сказали? А теперь подожди орать на, меня хотя бы минуту. Разве они признались, что связаны с Паркером? Может, здесь замешан кто–то еще?..

— Ну, нет! Бывает, дилетанты иногда пытаются наступить нам на мозоль, но не профи. Те нас оставляли в покое. Так почему же пара профессионалов вдруг нанесла нам такой удар? Может, по–твоему, это совпадение?

— Хорошо, значит, это сам Паркер — вали все на него. Прямо сейчас он самолетом летит в Орегон — может быть, или же в Майн, а то и в любое другое место и завтра ночью вновь подложит нам свинью. А ты будешь втыкать булавки в карту и утверждать: «Смотрите, да ведь это по всей стране! Да их целая банда!»

— А что, такого быть не может?

— Вряд ли! Эти грабители работают в одиночку. Они ни за что не станут помогать другому за бога ради.

— Правильно! Но нам–то что за разница?

— Что?

— Да сам ли Паркер сделал это или кто другой, нам–то что за разница? Главное, что кто–то это делает! Нас накололи прошлой ночью на восемьдесят семь тысяч!

— Ну, все, что я хочу сказать…

— Не утомляй меня своей болтовней! Я звоню тебе не за тем, чтобы ты излагал тут кучу теорий — на кой черт они мне?

— Ладно, Арт, это твои десять центов потрачены на разговор, а не мои.

— Какие там к черту десять центов, ты, сволочь? И ты еще смеешь вставлять мне шпильки?!

— Я тебе не Паркер! Ори на него, Арт, если хочешь, а на меня орать нечего.

— Ладно! Погоди! Погоди минуту! — Бронсон выронил трубку и перевел дыхание. Он потер рукой лицо. Затем опять поднял трубку и вымолвил: — Ладно, я просто выбит из колеи — вот и все!

— Понятно, Арт. И что же ты хочешь?

— Паркера. Я хочу Паркера. Мне нелегко признаться в этом. Он всего лишь жалкий одиночка, а я представляю организацию, раскинувшуюся от побережья до побережья. Каково такое сознавать?

— Все не так просто.

— А то я не знаю? Хорошо! Кто такой Паркер? Каково его окружение? Откуда он родом? Где живет? Есть ли у него семья? Должна же у него где–то быть семья?

— У него была жена, но она умерла. Он сам ее убил.

— Но должен же у него быть кто–то еще? Мне нужна какая–то зацепка! Я нуждаюсь в информации, чтобы наконец сцапать его. Послушай, подключи к этому людей. Мне надо знать, чем дышит этот самый Паркер и какое у него слабое место.

— Сдается мне, что он не имеет слабых мест.

— Брось, у всех они есть! У всякого свое слабое место. Но мы–то целая мощная организация, верно? Неужели нам не под силу выследить одного человека? Найдите мне эту сволочь, Паркера! Разузнай, кто он, что делает, кого знает? Короче, найдите его!

— Я сделаю все, что в моих силах, Арт!

— Сделай больше, чем в твоих силах, и пусть сам дьявол тебе поможет! Найди его!

— Хорошо, Арт, остынь немного. Я позвоню тебе утром или же на следующий день.

— Просто найди его!

Он положил трубку и некоторое время в раздумье продолжал сидеть за столом. Затем поднялся и вышел из кабинета. Он вспомнил, как резко оборвал Уиллу, и захотел загладить свою вину. Она была где–то в одной из этих чудовищно неуютных комнат, может, все еще сидит у телевизора? Он найдет ее, и они могут поехать куда–нибудь прогуляться, скажем, в Фоллс. И остановятся где–нибудь пообедать. Боже, хоть бы раз не брать с собой этих проклятых телохранителей!

Бронсон остановился на середине лестницы и задумался. Нет никакого смысла в том, чтобы оставаться без прикрытия. Может быть, просто усадить их в другой «кадиллак», как он сделал минувшим утром? Эффект будет тот же самый. Уилла даже и знать не будет об их присутствии.

 

Глава 4

Три дня спустя после налета на клуб «Какаду» и за тысячу двести миль от него…

Все деньги стекались в корпорацию «Увеселительные новинки». Денежный поток складывался из мелочей то здесь, то там — и так по всему городу — и устремлялся в центральный офис — все деньги, что были поставлены на номера.

Возьмем, например, монету в десять центов. Некая леди заходит в лавку, где продают журналы, и говорит человеку за прилавком, что желает поставить десять центов на номер 734. Если этот номер выиграет, то она получит шестьсот долларов. Ставки 999 к одному, но платежные ставки — 600 к одному. Владелец лавки записывает: «734» и ниже — «10 ц.» на двух квитанциях. Одну дает женщине, а другую прячет в жестянку из–под сахара под прилавком. Он опускает монету в десять центов в кассовый аппарат, но пробивает: «Без продажи». В три часа жена сменяет его за прилавком, пока он относит жестянку в заднюю комнату и подсчитывает суммы на квитанциях. Общий итог — восемнадцать долларов и шестьдесят центов. Владелец лавки складывает все квитки в конверт, подходит к кассовому аппарату и извлекает из него банкнот в десять долларов, пятидолларовую купюру, три бумажки по одному доллару, два четвертака и монету в десять центов. И помещает всю эту наличку в конверт с квитанциями. После чего вкладывает конверт в журнал научной фантастики — по средам здесь продают научно–фантастические журналы — и прячет журнал под прилавок.

В три тридцать является сборщик. Это пухлый молодой человек с улыбающимся лицом, начинающий писатель, вынужденный подрабатывать себе на жизнь в ожидании, пока к нему придет известность. Он водит «плимут» десятилетней давности, принадлежащий местной организации, имеющей отношение к лотерее, — машиной он может пользоваться только во время сбора ставок. Он паркует автомобиль прямо перед лавкой, заходит в нее и спрашивает экземпляр якобы какого–то особого журнала научной фантастики. Хозяин лавки дает ему этот журнал и сообщает, что его цена доллар восемьдесят шесть центов. Ни один журнал научной фантастики в мире не может стоить так дорого, но молодой человек без возражений платит указанную сумму.

Этот молодой человек затем относит журнал к себе в машину. Он садится за руль, извлекает конверт из журнала и прячет в кейс, стоящий рядом. Затем швыряет журнал на заднее сиденье к остальным семи выпотрошенным таким же образом журналам и достает небольшую записную книжку из нагрудного кармана, в которой записывает несколько похожих отметок: «Упл.1.86». После чего убирает ручку и записную книжку и едет к следующему сборному пункту.

Всего в таких пунктах своего маршрута он покупает пятнадцать журналов, а затем ведет машину к Кенилворф–Билдинг и оставляет автомобиль на стоянке возле входа. Молодой человек, взяв кейс, поднимается на седьмой этаж и заходит в приемную корпорации «Увеселительные новинки». Он улыбается секретарше, которая никогда не удостаивает его даже кивком, и проходит во вторую дверь справа, где болезненного вида мужчина с обвисшей в губах сигаретой удостаивает его кивком, правда едва заметным. Молодой человек кладет на стол кейс и записную книжку, затем присаживается сам и ждет.

У болезненного вида мужчины на письменном столе стоит счетная машинка. Он открывает записную книжку, складывает цифры за день, и у него получается сумма: 32 доллара и 31 цент, что составляет десять процентов от дневных ставок. Затем плюсует цифры на гербовых квитанциях и получает сумму 323 доллара и 10 центов, которую перепроверяет еще раз. Наконец подсчитывает наличку из всех конвертов и вновь выходит на сумму 323 доллара 10 центов, что полностью совпадает с первым итогом. Из этих денег он выдает молодому человеку 32 доллара 10 центов, уплаченных тем за журналы. К этим деньгам добавляет ему 16 долларов 15 центов, что составляет полтора процента от дневных ставок в пунктах его сбора, — это доля молодого человека за труды по сбору ставок. В среднем начинающий писатель зарабатывает таким образом 15 долларов в день. Весьма довольный, он удаляется и отправляется к покинутой им пишущей машинке, ожидающей его дома.

Мужчина болезненного вида, взяв гроссбух, заносит в него суммы на квитанциях и фактическую наличку, записывает каждую ставку с точным указанием — где и когда она была сделана. Затем для проверки вновь складывает все цифры и выходит на точный итог. К этому времени является уже и следующий сборщик. Мужчина болезненного вида — один из шести человек в корпорации, каждый из которых принимает ставки от пяти сборщиков. Они корпят над этим приблизительно от четырех часов до шести. Каждый из них за день собирает до тысячи долларов, а все они в целом за день учитывают грязными до девяти тысяч долларов.

Десять с половиной процентов из этих денег уже выплачены. Каждый приемщик сборщиков получает один процент. Дополнительные расходы на зарплату служащих офисов, аренду помещений и прочее съедают еще около трех с половиной процентов. Когда болезненного вида мужчина запихивает выручку за день в брезентовый мешок и относит в заднюю комнату с табличкой на двери: «Бухгалтерия», от выручки остается около восьмидесяти пяти процентов. В среднем за день это составляет около семи тысяч семисот долларов. Еще десять процентов сразу же наличкой помещаются в конверты, которые вручаются представителям закона и местной власти. Двадцать пять процентов удерживается для нужд местной организации и распределяется между ее членами и главарями, оставшиеся пятьдесят процентов еженедельно отправляются в Чикаго — куш национальной организации. В среднем за шесть дней работы этот куш доходит до двадцати пяти тысяч долларов. Каждый день доля, приходящаяся на этот куш, помещается в сейф бухгалтерии, и в ночь на субботу наличка из сейфа в кейсе отправляется самолетом в Чикаго. Для подстраховки кейс сопровождают двое вооруженных людей: один из местной организации, а другой — из национальной.

В эту субботу в сейфе с пометкой для отправки в Чикаго лежало 27 тысяч 549 долларов. Вместе с ними там хранилось еще двадцать тысяч — резерв на тот маловероятный случай, когда какой–нибудь номер выиграет, или же если возникнет необходимость срочно кого–то подмазать — словом, НЗ для непредвиденных, экстренных расходов. Кроме того, в сейфе было 13 тысяч 774 доллара и 50 центов — недельные отчисления в размере двадцати пяти процентов на нужды местной организации, подлежащие дележке в понедельник. Всего в сейфе на этот раз насчитывалось 61 тысяча 323 доллара и 50 центов, включая и монету в десять центов, полученную от леди.

В шесть пятнадцать в эту субботу запоздалый почтальон с пухлой сумкой прошел в Кенилворф–Билдинг, поболтал с лифтером насчет особых пакетов спецдоставки и поднялся на лифте на девятый этаж. Затем по лестнице спустился на седьмой. Парой минут позже в здание вошли два хорошо одетых человека с кейсами, похожие на страховых агентов, и поднялись на шестой этаж. Лифтер был несколько смущен — в субботу здесь после шести часов обычно не наблюдалось особой активности, — но он отогнал прочь возникшие было подозрения. Когда же спустился в лифте на первый этаж, то увидел, что его ожидают два бородатых молодых человека с футлярами для тромбонов. Один из них спросил:

— Эй, отец, на каком этаже тут у вас «Ассошиэйтед тэленте»?

— На десятом. Но думаю, что они уже все разошлись по домам.

— Лучше бы им этого не делать, мужик. Они вызвали нас специально. Тачка с музыкой на уик–энд, вот так–то.

Лифтер поднял их на десятый этаж. А на седьмом, возле холла корпорации «Увеселительные новинки», почтальон посетовал страховым агентам на людей которые неточно указывают свои почтовые адреса. Несколькими минутами позже два тромбониста появились на лестничной площадке седьмого этажа и присоединились к трем остальным. Почтальон посмотрел на часы.

— В нашем распоряжении пятнадцать минут, — произнес он.

Они все полезли в почтовую сумку и извлекли оттуда белые носовые платки, которые повязали так, как это делают бандиты, чтобы закрыть лицо. Затем достали два кургузых обреза, стволы которых были спилены почти до казенной части. Тромбонисты открыли свои футляры и извлекли частично собранные «шмайссеры» — автоматы со складными прикладами. Он их мигом собрали и прищелкнули магазины.

Почтальон заявил:

— Хорошо. Дайте мне одну минуту. Он открыл дверь в помещение корпорации и вошел в приемную. Остальные четверо ожидали снаружи; один из тромбонистов не отрываясь смотрел на часы. Все другие офисы на этом этаже были уже закрыты. Сборщики успели прийти и уйти, курьеры в ближайшие полчаса не ожидались, а посему казалось маловероятным, что собравшейся группе людей кто–то помешает.

Почтальон вошел в приемную с робким и смущенным видом. У него были пышные усы, припорошенные сединой, и очки с очень толстыми стеклами. Он приблизился к столу секретарши:

— Прошу прощения, мисс, но я не могу найти эту компанию. Вы не знаете, где находится «Ассошиэйтед ремувалс»?

Секретарша покачала головой:

— Никогда о такой не слышала.

— Ну, может быть, название и не совсем такое. Надпись на посылочной этикетке ужасно неразборчива. Вот, только взгляните… — Он начал обходить стол. — Возможно, здесь написано что–то другое, и я просто неверно прочитал.

Секретарша знала, что никому не позволено заходить сзади ее стола. Если кто–либо попытается сделать это без разрешения, то она должна наступить на кнопку на полу под столом. Но на этот раз ей даже и в голову не пришла мысль о кнопке. Вместо этого она потянулась к посылке. Внезапно почтальон ухватил ее за запястье, сдернул со стула и затолкал в угол. Она упала на бок, ударившись головой о стену. А когда в изумлении подняла глаза, то увидела в руке почтальона направленный на нее пистолет.

— Сможете ли вы своим криком заглушить эту пушку? — спросил лжепочтальон.

Секретарша словно завороженная не сводила глаз с оружия. Она даже при всем своем желании не могла бы и пикнуть. Даже дыхнуть ей было страшно.

Наружная дверь открылась, и вошли четверо мужчин: двое с обрезами и двое с автоматами. Девушка просто глазам своим не верила — ну точь–в–точь как в тех фильмах о гангстерах тридцатых годов! В реальной жизни откуда бы взяться таким автоматам? Автоматы и мыши Уолта Диснея — это все понарошку!

Почтальон убрал пушку под куртку и снял с плеча свою сумищу. Он вытащил из нее шнур и крепко связал руки и ноги секретарши. Она, все еще не веря глазам своим, уставилась на него с открытым ртом, когда он еще туже стянул узлы. «Они зашли не в тот офис, — подумала она. — Должно быть, по соседству снимают сцену для телевидения со стрельбой, и эти люди просто перепутали офис. Произошла досадная ошибка».

Почтальон заткнул ей рот кляпом из чистого носового платка, в то время как другие внесли из наружного холла два футляра от музыкальных инструментов и два кейса. Почтальон сначала взял кейсы. Люди с автоматами возглавили процессию. Они все проследовали по коридору и остановились возле двери помещения, находящегося рядом с бухгалтерией. Почтальон открыл дверь, и все пятеро ринулись в комнату.

Это было помещение, где должен был бы раздаться звонок тревоги, если бы секретарша вовремя вспомнила про кнопку у себя под столом и надавила бы на нее ногой. Четверо мужчин в коричневой униформе с пистолетами в кобурах на массивных поясах, как у шерифов, сидели за столом и резались!в покер. Они вскочили было, как только открылась дверь, и тут же замерли. Они верили, в отличие от секретарши, в автоматы.

Почтальон приказал им лечь на пол лицами вниз, и они немедленно подчинились. Он использовал их собственные галстуки, чтобы связать руки, и их же пояса, чтобы связать ноги. Оторвал полосы от их рубашек и пустил на кляпы, чтобы заткнуть им рты. Затем все пятеро вернулись в коридор. Один из тромбонистов вернулся в офис секретарши, уселся за ее стол и, положив автомат на колени, стал охранять дверь. Другой тромбонист встал в дальнем конце коридора, следя за закрытыми дверями, которые туда выходили.

Липовые почтальон и страховые агенты со своими обрезами прошли в помещение бухгалтерии.

Оттуда еще не успел уйти один лишь главбух. Он стоял окна, покуривая сигарету и ожидая курьеров. Когда открылась дверь, главбух обернулся, увидел трех входящих мужчин — и сигарета выпала из его пальцев. Он сразу же поднял руки вверх. Это был добропорядочный обыватель, муж и отец, сорока семи лет, среднего роста, малость полноватый и никак уж не готовый вступать в спор с коротко отпиленными обрезами.

Почтальон распорядился:

— Открывай сейф!

— Я не знаю комбинацию, — произнес тот первое, что пришло на ум.

Почтальон подошел к нему и отвесил ему свободной рукой увесистую оплеуху.

— Не трать понапрасну времени!

В ответ молчание.

— Ладно, тогда снимай ботинки! — Почтальон вынул из кармана перочинный нож и открыл его. Главбух уставился на ножик:

— Что вы собираетесь делать?

— Всякий раз, когда я буду просить тебя открыть сейф, а ты будешь отвечать «нет», я буду отрезать тебе по пальцу на ногах. Один палец ты мне уже должен, так что давай снимай ботинки!

— Подождите! Пожалуйста, подождите! Я не лгу, я… Тот прервал его, обратившись к одному из своих людей:

— Стащи с него ботинки!

Один из страховых агентов подошел к главбуху и, ухватив за грудки, швырнул на стул, потом нагнулся, чтобы ухватить правую ступню бедняги.

Главбух завопил:

— Я все сделаю! Не надо! Я согласен!

— Если управишься за минуту, останешься с пальцами! Главбух поспешил к сейфу. Это была огромная стальная махина, четыре фута в высоту, три в ширину и три в длину. Он в спешке стал набирать комбинацию, но был так взволнован, что в первый раз набрал ее неправильно. Попытался снова — и на этот раз успешно: сейф открылся.

Пока почтальон связывал главбуха и запихивал кляп ему в рот, двое остальных выгружали деньги из сейфа в кейсы. Затем вышли в коридор, где к ним присоединился тромбонист, и все вместе они направились к столу секретарши, уложили автоматы в футляры для тромбонов, а обрезы — в почтовую сумку. И сразу же, как только вышли в наружный холл, сорвали с лица носовые платки, спрятав их подальше, в ту же почтовую сумку.

Затем все вместе направились к лестнице. Страховые агенты спустились на шестой этаж, почтальон поднялся на девятый, а тромбонисты еще выше — на десятый. Все они вызвали лифтера почти одновременно. Тот явно был доволен, что не придется подниматься на каждый вызов отдельно, а удалось собрать всех в лифте за одну поездку. Лишние две ходки сэкономил.

Тромбонисты зашли в лифт первыми и сообщили ему, что они договорились насчет уик–энда. Этажом ниже к ним присоединился почтальон и пожаловался, что какой–то идиот написал неверный адрес на посылке спецдоставки. Через три этажа в лифт вошли два страховых агента и начали живо обсуждать между собой процент прибыли. Все пятеро вместе вышли из лифта, покинув здание. Почтальон повернул направо и медленно побрел по улице. Тромбонисты остановились, прикурили сигареты и обсуждали «тачку с музыкой». Страховые агенты прошли на парковочную площадку и забрались в свой автомобиль. Когда они выкатили его со стоянки, тромбонисты не спеша направились к их машине и забрались на заднее сиденье. Водитель повернул направо и в полквартале остановился, чтобы дать возможность подсесть почтальону.

Спустя сорок минут у мотеля тромбонисты сорвали свои бороды, почтальон — усы и очки, и все пятеро смыли краску с волос. Затем достали бумагу и ручки и разделили на пятерых 61 тысячу 323 доллара. Пять десятицентовых монет они оставили в сейфе. Среди них была и монета той самой леди.

 

Глава 5

В тот же самый день на семьсот миль к востоку… Раз в месяц Эрик Ларенни надевал коричневый костюм с семьюдесятью пятью тысячами долларов наличными, зашитыми за подкладку пиджака, и летел на самолете. Они выбрали его для этой работы главным образом потому, что он, числясь в рядах мафии, жил в нужном городе и полностью заслуживал их доверия. Кроме того, у него был тридцать шестой размер, притом укороченный. Последнее обстоятельство имело решающее значение, так как человек на другом конце также имел укороченный тридцать шестой размер.

Человек на другом конце был Марв Хенкс и обладал теми же «блестящими» достоинствами, что и Эрик Ларенни. Раз в месяц он получал телеграмму — всегда в тот же самый день, когда Эрик Ларенни получал ежемесячный вызов по телефону. Телеграмма всегда была одинакового содержания: «Мама больна Должен отложить визит». В день получения телеграммы Марв обычно надевал коричневый костюм и отправлялся в аэропорт, чтобы встретить самолет, прибывающий с севера в пять двадцать.

День, выбранный Эриком Ларенни для полета на самолете, всегда начинался одинаково — рано утром с телефонного звонка. Обычно звонок раздавался около девяти и, как правило, будил его. Холодный женский голос неизменно информировал: «Мы подтверждаем зарезервирование места для вас на рейс до Майами», — он всегда отвечал: «Благодарю вас». Вешал трубку, умывался, облачался в обязательный коричневый костюм и отправлялся в офис «Аргус импорте». Неизменно прямиком шествовал в офис Майка Семела, снимал пиджак и отдавал его Майку. Майк взамен вручал ему другой коричневый пиджак, на вид точно такой же, в каком он пришел, но если его охлопать, то он шелестел так, словно был сшит из толстой бумаги. Ларенни надевал пальто, покидал офис, устраивал себе запоздалый завтрак и отбывал в аэропорт, чтобы поспеть на самолет. Это был не прямой рейс, а с пересадкой посреди пути, с сорокаминутным ожиданием. Ларенни неизменно выдерживал все перипетии полета до Майами и проводил там день или два, но только после того, как заканчивал свою работу, связанную с переодеванием.

А вся работа заключалась в следующем: Хенкс обычно находился в аэропорту, когда прибывал самолет Ларенни. Последний — тоже обычно — выходил из самолета и отправлялся в терминал, чтобы размять ноги во время сорокаминутного ожидания, где–нибудь в здании терминала он и Хенкс обменивались пиджаками — в закусочной, в мужской комнате или же на обзорной площадке, — словом, там, где, по мнению Хенкса, было удобнее всего. Затем Ларенни садился на другой самолет и отправлялся в Майами. Хенкс же брал такси и отбывал обратно в город на таможню под началом мистеру Уинкля. Там он прямиком следовал в офис мистера Уинкля, стаскивал с себя пиджак Ларенни и отдавал его Фреду. Те взамен давал ему другой, и Хенкс отправлялся домой. В кармане нового пиджака обычно оказывался конверт, содержащий внутри банкнот в двадцать долларов и купюру в пять долларов — его плату.

Таким образом, всего в операции было задействовано четыре коричневых пиджака — все одинаковые, — и вот каким манером доставлялась наличка. Героин проделывал путь несколько иным способом, но о нём ни Хенкс, ни Дарении ведать не ведали. Им было не положено знать об этом, а раз так, то они ничего и не знали. Их роль ограничивалась доставке наличных денег.

Четыре года назад у Ларенни было обострение аппендицита, сопровождавшееся пневмонией, поэтому в течение трех месяцев он не мог выполнять обязанности курьера и мафии пришлось на время подыскивать ему замену. Выбор пал на Арти Стренда главным образом потому, что у него тоже был укороченный тридцать шестой размер, и все три месяца он совершал вояжи в Майами. Было просто необходимо, чтобы кто–то взял на себя эту роль, так как вся операция была связана с предоплатой: нет денег — не будет и героина. После того как Ларенни поправился и приступил к работе, мафия обнаружила, что Арти Стренд ненадежен, и его отправили отставку с цветами. Но никому не было ведомо, что сделали это слишком поздно: тот успел–таки проболтаться кое–кому этих темных делишках.

Арти Стренд был женат, и брат его жены Фред Парнелл был гонщиком. Его привлекали как водителя к разного рода операциям, проводимых такими людьми, как Паркер, Жако, Генди Мак–Кей. Он считался одним из лучших в делах подобного рода. Он никогда не паниковал, не терял скорости и не пытался поскорее смотаться с места действия. Поэтому и получал приглашения не менее двух, а то и трех раз в году с разных концов страны для участия в качестве водителя в самых рискованных предприятиях. Из–за того, что Стренд был болтун, Парнелл знал, чем тот зарабатывает себе на жизнь, кто были его подельники, как много имеет он в неделю, и все прочее касательно него. Сам же Парнелл ни о чем не распространялся, кроме своих машин, поэтому Стренд ничего толком о нем не знал. Однако он догадывался, что Парнелл время от времени переступает запретную черту, ибо тратит гораздо больше, чем зарабатывает на гоночных треках. Посему Стренд сделал вывод, что они не только родственники по жене, но и близкие по духу и по сути своей люди, и это дало ему повод развязать язык.

Однажды вечером, когда Парнелл навещал сестру и оба они изрядно нагрузились пивом, Стренд похвастал:

— А знаешь… Знаешь что?.. Если я когда–нибудь буду нуждаться в шальных деньгах… знаешь что? Да то, что я знаю, где смогу раздобыть их наверняка… Ты знаешь об этом? Я–то точно знаю, где их можно хапануть. Семьдесят пять тысяч! — Он щелкнул пальцами. — С легкостью!

Это случилось спустя два месяца после того, как Эрик Ларенни опять приступил к своим обязанностям курьера.

Естественно, Парнелл начал слушать в оба уха, как только Стренд упомянул про семьдесят пять тысяч. Затем Стренд выложил и всю подноготную: о коричневых пиджаках, передаче денег в «Аргус импортс», полетах на самолете, пересадке и обмене пиджаками. Парнелл слушал–слушал, а потом задал один или два вопроса. Он выяснил, что работа курьера — по меньшей мере, так было в течение трех месяцев, когда ею занимался Стренд, — всегда происходит в первую неделю месяца. Если мафия и имеет в каждом аэропорту людей для слежки за тем, чтобы курьер не смотался, то он, Стренд, никогда не видел таковых. Сумма всегда была одна и та же — семьдесят пять тысяч — и ни центом больше или меньше.

Парнелл был всего лишь водителем и боялся связываться с мафией по–крупному, поэтому просто запомнил информацию. Так, на черный день. Позже, через год, Стренд разбился при падении с подъемной площадки сабвея и умер, поэтому если бы Парнелл теперь решился воспользоваться полученной информацией, то у мафии не было никакой возможности проследить источник ее утечки.

Какое–то время спустя Парнелл получил письмо от Паркера с просьбой пошерстить мафию. Он трижды работал с Паркером, последний раз пять лет назад, и ладил с ним лучше, чем с остальными. Тем не менее, не испытывал к нему особо приязни и не был ничем обязан. Он, скорее всего, проигнорировал бы его просьбу, если бы не покойный муж сестры.

Но Стренд подкинул ему идею, а Паркер — зацепку, чтобы ею воспользоваться. С семьюдесятью пятью тысячами долларов он мог бы сделать себе автомобиль — наконец свой собственный! — и отправиться с ним во Францию и Италию этим же летом для участия в гонках. Все его приработки от участия в делах Паркера, Жако, Генди Мак–Кея и всех остальных уходили на гонки, и он никак не мог скопить достаточно, чтобы отойти от дел. Кроме того, он и сам считал, что рано уходить на покой: ему нравилось принимать участие в рискованных предприятиях.

Семьдесят пять тысяч! Шутка ли?!

Он подумывал было сначала без особых хлопот провернуть всю работу самому. Эта операция вполне по силам одному человеку, но, пораскинув мозгами, Парнелл изменил решение. Он был не профи, а всего лишь водитель. Поэтому вошел в контакт с «тяжеловесом» по этой части, которого хорошо знал, Коблером, и посвятил его во все детали. Коблер согласился принять участие в деле, и они согласовали причитающуюся каждому долю добычи: Парнелл должен был получить двадцать пять процентов за разработку деталей операци, Коблеру причиталось пятьдесят — за проведение операции в жизнь; Парнелл к тому же получал еще двадцать пять процентов как водитель машины. Коблеру поначалу пришлась не по душе идея дележа прибыли. Но, в конце концов, в самый последний день месяца они пришли к полному согласию.

Оба съехали с прежних квартир. Парнелл вообще уехал даже из города, в котором жил, в пункт пересадки с одного самолета на другой, где присмотрел меблированную комнату за три перекрестка от аэропорта на расстоянии от него две с половиной мили. Он отправил адрес Коблеру, перемещения которого на данном этапе свелись к тому, что он перебрался в другую часть города, в квартиру напротив дома, где жил Эрик Ларенни. Коблер выяснил, как выглядит этот Ларенни, и теперь день за днем каждое утро проводил у окна, поджидая, когда тот появится на улице, облаченный в коричневый костюм. Обычно же Ларенни носил серые штаны и фланелевую рубашку, так что не было вопросов, когда настанет решающий день.

И вот он настал, этот вторник, пятое. Коблер увидел, как появился Ларенни, экипированный в коричневый костюм, свернул сначала налево, а затем в дальнем конце улицы — за поворот направо. Сразу же, как только Ларенни скрылся из виду, Коблер стал названивать по телефону. Его первый звонок был в аэропорт с подтверждением, что Роберт Соутвелл сохраняет за собой место на рейс до Майами на час пятьдесят дня. Он резервировал за собой место на этот рейс под вымышленным именем на каждый последующий день, включая десятое число, чтобы быть уверенным, что попадет в самолет вместе с Ларенни. Девушка подтвердила наличие места для Роберта Соутвелла. Он поблагодарил ее и положил трубку. Затем позвонил в «Вестерн юнион» и отправил телеграмму Парнеллу: «Прибываю аэропорт 5.20 Соутвелл».

Коблер оделся, упаковал чемодан и кейс. В чемодане лежали смена белья и туалетные принадлежности, в кейсе — револьвер «блэкхаук», револьвер «магнум», заряженный патронами для кольта 38–го калибра. В отличие от многих представителей своей профессии, Коблер никогда не избавлялся от пушки после операции и не заказывал новую. Он не расставался со своим «блэкхауком» с 1955 года, когда эти револьверы впервые появились на рынке, и намеревался хранить его при себе, пока не ухлопает кого–нибудь из этой пушки, чего пока еще, однако, не случилось. Когда же такое произойдет, тогда–то он и раздобудет себе новое оружие.

Коблер был в аэропорту уже за полчаса до посадки, купил заказанный билет, сдал чемодан в багаж, а кейс оставил при себе как ручную кладь. Затем стал в очередь сразу же за Ларенни. К счастью, пассажиров было так много, что не выглядело странным, когда Коблер занял место рядом с Ларенни. И сразу же, как только уселся, взял в руки журнал, чтобы не дать Ларенни возможность завязать с ним разговор. После того как самолет оказался в воздухе, Коблер малость вздремнул, положив кейс себе на колени. Он был крупным, крепкого телосложения мужчиной, с грубым топорным лицом и короткими черными волосами, и выглядел как бывший борец — экс–призер, ныне подвизающийся в качестве регионального менеджера компании по сбыту пива. Пассажиры обычно смотрят в иллюминаторы, когда самолет начинает приземляться. Коблер явно очнулся от своей дремоты, когда лайнер пошел на посадку, Ларенни пристально вглядывался в иллюминатор. Точно так же вели себя и остальные пассажиры, кроме двух или трех бизнесменов, которые продолжали читать свои газеты.

Коблер открыл свой кейс и потянул Ларенни за рукав:

— Взгляни на это!

Ларенни повернулся и увидел открытый кейс, не проявляя большого любопытства.

— Загляни в него! — настаивал Коблер.

Ларенни наклонился и заглянул внутрь. Когда же увидев «блэкхаук», то как–то сразу обмяк и уставился на Коблера выпученными от страха глазами.

— Не принимай близко к сердцу, Ларенни. Это так, на случай… — Коблер говорил тихо и спокойно.

— На случай? — Ларенни был на грани паники, но инстинктивно придерживался тона Коблера. — На случай чего?

— На случай, если у Хенкса окажется сообщник.

— У Хенкса? — Ларенни никак не мог взять в толк, откуда этот совершенно незнакомый ему человек знает его имя, равно как и имя Хенкса, а на все, что не укладывалось в его знании, Ларенни смотрел как баран на новые ворота. — Никак не пойму, о чем это вы толкуете?

Коблер придвинулся плотнее.

— Семьдесят пять штук, — прошептал он, — в пиджаке…

— Что?!

— …который на тебе.

— Иисус Христос! — только и пролепетал несчастный Ларенни. — Что вы за дьявол?

Колеса самолета коснулись посадочной полосы, отскочили от нее и вновь коснулись. Ларенни и Коблер затряслись в своих пристяжных ремнях. Когда самолет затих, Коблер сообщил:

— Я твой телохранитель. Нам только что стало известно, что этот самый Хенкс намеревался дать тягу с деньгами.

— Да он просто спятил! Они же в один миг до него доберутся!

Ларенни и сам подумывал не раз сделать ноги вместе с деньгами, но всегда хоронил эту идею, так как знал, что мафия будет искать его повсюду, пока не доберется до него, а в том, что его найдут, не было сомнения. Сейчас он был взбешен, услышав, что Хенкс задумал то же самое и не только задумал, но и собрался претворить в жизнь. У него было чувство, будто его надули, словно Хенкс украл его идею и покушается на то, что ему не принадлежит.

— Выслушай меня, — сказал Коблер. — В нашем распоряжении одна минута. Мне следовало бы все сказать тебе раньше, да вот беда — задремал. Мы с тобой пройдем мимо Хенкса как ни в чем не бывало. Там нас будет поджидать машина. На этот раз тебе самому придется выполнить часть работы Хенкса, а к следующему визиту мы уже подыщем ему замену. Весьма возможно, что уже этим вечером ты увидишь того, кто будет вместо Хенкса.

— Но… предполагается, что я должен проделать весь путь до Майами.

— Ты успеешь вернуться обратно. До вылета у тебя остается еще сорок минут.

— Но…

— Они не могли предупредить тебя до вылета, разве тебе еще не ясно? Они же не знали, будет кто–нибудь с Хенксом или нет. — Самолет теперь остановился окончательно, и люди начали подниматься с мест и пробираться по проходу. Коблер торопливо зашептал: — От тебя не требуется целиком полагаться на мои слова. Когда мы окажемся в терминале, подойди к Хенксу и вешай ему лапшу на уши. Затем позвони боссу и проверь, прав я или нет. Так и предполагалось, что ты не сразу мне поверишь. Но запомни, если Хенкс попытается отколоть какой–нибудь номер, дай мне знак. Усек?

— Даже не знаю, — неуверенно произнес Ларенни.

— Пошли, нам пора на выход.

Они остались единственными пассажирами в салоне самолета, и Коблер процедил сквозь зубы:

— Веди себя так, словно ты не со мной. Если увидишь Хенкса — сделай знак, чтобы он обождал минуту, затем прямиком двигай в телефонную кабинку и звони боссу. Идет?

— Ну… ладно!

Ларенни не мог быть уверен, является ли Коблер членом мафии, и если да, то в каком ранге. Он никогда не видел Коблера прежде, но это ровным счетом ничего не значило. Да что может случиться с ним в терминале? Он лишь уклонится от встречи с Хенксом и позвонит по телефону. Если в процессе телефонного разговора выяснится, что Коблер его купил, тогда Ларенни обратится к Хенксу за помощью. В любом случае Ларенни уже поверил, что Хенкс намеревается скрыться с деньгами. Разве он и сам совсем недавно не подумывал сделать то же самое?

Они вошли в терминал; Коблер на шаг позади Ларенни. И тут Ларенни увидел Хенкса, широкими шагами направляющегося к закусочной. Ларенни незаметно кивнул ему, продолжал идти наискосок, отдаляясь от закусочной. Хенкс остановился и нахмурился, а Ларенни кивком дал понять ему, чтобы тот вошел и минуту обождал там. Хенкс пошел, но очень медленно, наблюдая за Ларенни с озадаченным видом и не переставая хмуриться.

Коблер не знал, как выглядит Хенкс, но, проследив за сигналами Ларенни, засек озадаченно нахмурившегося мужчину в коричневом костюме. Коблер пробормотал:

— Я пока займу его. Поторопись со звонком! — затем отошел от Ларенни и направился, чтобы поговорить с Хенксом.

Хенкс видел, как незнакомый человек приближается нему, и его вид стал еще более озабоченным, даже слегка встревоженным. Он начал забирать в сторону от Коблера, не желая вступать в разговор, но Коблер настиг его и в упор спросил:

— Где остальные?

— Что? Ты принял меня за другого, приятель!

— Ты же Хенкс, не так ли?

Хенкс судорожно соображал, признаваться или нет? Кто этот мужик? Представитель закона или кто–то иной? Коблер тем временем наседал:

— Где остальные, черт бы вас всех побрал! Ты что, хочешь дать ему уйти?

— Что? Кому?

— Ларенни! Разве ваши не получили телеграмму?

— Какую еще телеграмму?

— Ох, да ради Бога! — воскликнул Коблер. — Ларенни замыслил смотаться с семьюдесятью пятью штуками. Мы только–только пронюхали об этом. Я едва успел сесть с ним на один самолет. Он не знает меня и никогда в глаза не видел. Куда это, дьявольщина, он пошел?

Хенкс машинально отозвался:

— К телефонным кабинам.

— Да, мы так и решили, что у него здесь кто–то есть. А кроме этих, тут где–нибудь телефонные кабины существуют?

— Послушай… — начал было Хенкс. События развивались слишком быстро для его восприятия. Да, он подумывал, и не раз, смотаться с семьюдесятью пятью тысячами, но всегда оказывалось, что у него на это кишка тонка. И сейчас в голове просто не укладывалось, что у кого–то хватило пороху на такое. Хенкс был так потрясен своим открытием, что никак не мог оправиться от шока.

А Коблер не желал дать ему шанса прийти в себя:

— Будь ты проклят, я спрашиваю про телефонные будки!

— Да, есть там, за камерами хранения. Но…

— У нас нет времени! Я не хочу, чтобы он видел, как ты звонишь отсюда. Рви к тем кабинам и позвони боссу насчет телеграммы, дошла она до них или еще нет. Скажи, чтобы прислали сюда парочку или тройку ребят. Мы не знаем, кто именно еще с Ларенни и сколько их. Я не уверен, что смогу справиться один. Давай, жми в темпе!

— Но…

— Я не могу терять из виду Ларенни! — оборвал его Коблер и заторопился прочь.

Хенкс не знал, что делать. Но и Ларенни вел себя странно, а этот здоровенный мужик привел ему вполне убедительный довод такого поведения, поэтому Хенкс и поступил, как ему было велено: он поспешно застучал каблуками по гулкому полу туда, где в дальнем конце терминала, за камерами хранения, стояли телефонные будки.

Коблер между тем направился следом за Ларенни. Тот исчез за двойным рядом телефонных кабинок. Если вам случалось оказаться между такими рядами, то вас трудно было разглядеть из самого терминала. В кабинках, кроме Ларенни, закрылись еще три человека, и все они так оживленно разговаривали, что не обращали ни малейшего внимания на то, что творится кругом. Коблер вытащил «блэкхаук», взял револьвер за дуло и открыл дверь телефонной кабинки, там был Ларенни. Он двинул его рукояткой пушки по голове к раз в тот момент, когда оператор наконец связался с «Аргус импортс».

Из трубки, повисшей на проводе, донеслось слабое «Алло!».

Коблер повесил трубку на рычаг и содрал с Ларенни пиджак. Запихнул его и пушку в кейс, запер его, а затем притворил дверь телефонной кабинки. Потом прошел в пункт выдачи багажа на терминале, и когда чемодан оказался на прилавке, забрал его, направившись к выходу на стоянку машин. Он как раз проходил через двери, когда Хенкс опрометью выбежал из телефонной будки в дальнем конце терминала. Он знал уже, что произошло неладное и Ларенни, возможно, не имеет к этому отношения. Однако, взгляд Хенкса был устремлен на дальние телефонные кабинки, поэтому он не мог видеть, как Коблер выходил из ближней.

А тот между тем прошел на парковочную стоянку, где уже поджидал Парнелл, сидя за рулем «Меркьюри», движок которого работал на холостом ходу. Коблер поставил чемодан и кейс сзади, сам уселся рядом с Парнеллом, и они покатили в меблированную комнату Парнелла, где тут же распороли по шву пиджак и извлекли деньги, хранившиеся за подкладкой.

Чуть позже тем же вечером Парнелл вылетел в Нью–Мехико, чтобы приступить к работе над новой гоночной машиной.

 

Глава 6

На следующий день и на четыреста миль к югу… С бензозаправочной станции хорошо просматривались трибуны вокруг беговой дорожки. Маури сидел в офисе на бензозаправке, положив ноги на стол и поглядывая из окна на помпы и на проходящее за ними шоссе; трибуны в этот день были битком набиты машущими руками посетителями ипподрома. Он сидел здесь, как и все предыдущие дни, надеясь, что телефон не зазвонит. Каждый день в течение сезона скачек он проводил вторую половину дня на бензозаправке в ожидании, что телефон так и не зазвонит, и по большей части так оно и случалось.

Но хотя бы раз в сезон, по меньшей мере, звонок раздавался, и Вилли, который командовал всеми делами на бензозаправочной станции, обычно поднимал трубку, затем оборачивался к Маури и говорил: «Это тебя». И Маури должен был бежать к дорожке ипподрома. Маури вообще не любил бегать: ни на ипподром, ни куда бы то ни было вообще. Но упаси Бог, если он, отправившись туда шагом, в результате узнал бы, что явился слишком поздно, чтобы сделать ставку. В те дни, когда звонил телефон и Вилли говорил, что это зовут его, Маури прыжком срывался с места и бросался к телефону с криком: «Открывай сейф! Открывай сейф! Не стой как истукан!» И он уже тяжело дышал, еще до своего рывка к беговой дорожке, когда хватал трубку, называл себя и слушал голос на другом конце провода, произносивший: «Три на Мистера Вискера!»

«Три на Мистера Вискера!» — обычно тут же повторял Маури. После чего связь прерывалась, и Маури вешал трубку на рычаг, поворачивался к Вилли и вопил: «Что это — сейф еще не открыт?» Вилли, как правило, спрашивал: «Сколько надо, Маури? Да не бесись ты так, Христа ради, Маури! Как много?»

И Маури обычно отвечал: «Три».

Затем Вилли вручал ему три тысячи долларов в стодолларовых купюрах — тридцать таких банкнотов, — и он распихивал их по карманам и бежал на ипподром. Казалось, что за ним гонятся, когда он бросался к окошку, где принимали стодолларовые ставки и, еле переводя дух, говорил: «Три тысяч на Мистера Вискера».

Клерк в окошке обычно улыбался и произносил: «Привет, Маури! Большая игра на этот раз, а?» Он принимал у Маури тридцать стодолларовых купюр и отсчитывал взамен тридцать квитанций на Мистера Вискера.

Теперь Маури мог позволить себе расслабиться на несколько минут. Он мог пройти на какое–нибудь место, чтобы понаблюдать за скачками, либо просто усесться и отдышаться, дожидаясь, пока не кончится тот особый забег, на который он сделал ставку. Если Мистер Вискер выигрывал, Маури возвращался к окошку и собирал обильную жатву на свои тридцать квитанций. Если же Мистер Вискер проигрывал, относил тридцать квитанций к себе на станцию, вкладывал их в конверт и отсылал на черную биржу, поэтому им там всегда было известно, что он доподлинно сделал ставку на три тысячи баксов, а не прикарманил эти деньги.

Он подумывал иногда: а если не ставить эти доллары, а придержать, дождавшись, когда лошадь проиграет. Маури мог бы подобрать достаточное количество квитанций, которые выбрасывали другие, чтобы втереть очки, будто бы и впрямь делал ставку. Но большинство проигравших в припадке раздражения рвут квитанции почти сразу же после забега. И кроме того, а что, если лошадь не проиграет? Если лошадь победит, и он, Маури, не поставит на нее, то окажется не в состоянии вернуться с выигрышем. А если такое случится, тогда поможет ему Бог! Поэтому и довольствовался он тем, что получал свои пятьдесят баксов в неделю за сидение на заправке в надежде, что телефон так и не зазвонит, и за беготню через шоссе — когда звонок все же имел место — с карманами, набитыми тысячами, которые всякий раз испытывал искушение оставить себе.

Маури получил эту работу от родственника, брата своей жены, который был крупной шишкой. Сам Маури, напротив, был мелкой сошкой; ему и в дальнейшем светило оставаться ею. Брат его жены предоставил ему эту работу только из–за того, что в противном случае тот не смог бы содержать семью и забота о ней легла бы на плечи родственника. И брат жены недвусмысленно дал понять Маури, что это именно та работа, на которую он только и способен в своей жизни, и Маури ни за что не хотел ее лишиться. «Если ты попробуешь словчить, Маури, то я уже ничего больше не смогу для тебя сделать. Моя сестра станет вдовой».

Это налагало черт–те сколько ответственности и страшно пугало Маури. Вот почему он проводил каждую вторую половину дня в надежде, что проклятый телефон не зазвонит.

То, чем занимался Маури, являлось, по сути дела, всего лишь одним из звеньев в длинной цепочке; и каждый случайный звонок был следствием процесса, состоящего из многих этапов и охватывавшего всю страну.

Возьмем, скажем, того же букмекера, что находился за углом. Нормально! Он хотел бы обеспечивать все ставки сам, потому что тогда ему бы доставались все деньги проигравших игроков. Но слишком часто случается так, что очень многие ставят на одну лошадь — и эти ставки так высоки, что, когда такая лошадь выигрывает, вашему букмекеру за углом приходится спускать с себя, что называется, последние штаны, чтобы расплатиться по ставкам. Ваш букмекер за углом — азартный игрок, но он не сумасшедший. Поэтому он звонит одному из крупных букмекеров в Нью–Йорк или в Чикаго и ставит часть из полученных денег на эту лошадь. Если лошадь не приходит первой, то он теряет деньги, которые отстегнул крупному букмекеру. Зато если лошадь выигрывает, у него оказывается достаточно средств, чтобы оплатить выигрыши, и он может рассчитаться с теми, кто ставил у него на эту лошадь.

Не только у мелких букмекеров вошло в практику делать порой ставки у крупного букмекера, но и крупным букмекерам зачастую приходится подстраховываться. Скажем, Мистер Вискер котируется ставками двенадцать к одному, что обозначает выплату двадцати четырех долларов на каждые два доллара ставки. Некое количество мелких букмекеров принимают ставки на Мистера Вискера и сами из части полученных денег делают на него ставки у больших букмекеров. Но не только они, но и энное число постоянных клиентов больших букмекеров также делают большие ставки на Мистера Вискера. Поэтому крупные букмекеры звонят на черную биржу в Сент–Луис, или в Цинциннати, или в Чикаго и там делают свои ставки.

Кроме черной биржи, больше нет места, где бы можно было делать крупные ставки. За исключением разве самого ипподрома. Поэтому черная биржа, если необходимо, делает ставки напрямую на ипподроме. Такая система обеспечивавает для нее двойное преимущество, так как не только покрывает выплаты по ставкам, но и поставленная в обрез до забега большая сумма на фаворита позволяет значительно срезать ставки, так что сумма выплат на лошадь, за которую платил двадцать четыре доллара на поставленные два доллара до той как черная биржа поставила на нее деньги, может в последний момент существенно снизиться — например, упасть до десяти и меньше долларов на каждые два доллара ставки.

Но хотя черная биржа и получает дополнительное преимущество, делая ставки в последний момент на самих бегах, это ставит перед ней дополнительную проблему чисто физического свойства. Мелкий букмекер может позвонить крупному. Тот, в свою очередь, может позвонить на черную биржу, а черная биржа не может позвонить на ипподром.

Поэтому черная биржа делает единственно возможную вещь: нанимается человек, который неотлучно находится телефона вблизи от ипподрома всю вторую половину дня время всего сезона скачек. Когда черная биржа хочет сделать ставку, оттуда звонят нанятому человеку и сообщают ему, сколько и на какую лошадь следует поставить. Этот человек мчится на ипподром и лично делает ставку.

Есть, однако, одно «но». Для того чтобы этот человек имел возможность делать большие ставки, когда такое потребуется, у него под рукой всегда должна быть крупная сумма денег. Скажем, в сейфе офиса этой бензозаправочной станции хранилось постоянно от тридцати до пятидесяти тысяч долларов. Когда сумма становилась меньше тридцати тысяч, она пополнялась доставкой налички из черной биржи спецкурьером. Если сделанные ставки оборачивались выигрышем, все деньги от выигрыша, превышающие верхний предел уставного фонда — пятьдесят тысяч долларов, — незамедлительно должны были быть возвращены черной бирже.

В ту вторую половину дня, когда двадцать минут третьего раздался телефонный звонок и Маури ощутил, как у него от страха засосало под ложечкой, в сейфе лежало сорок две тысячи долларов.

Салса восседал в своей машине на том же самом месте каждую вторую половину дня с тех самых пор, как получил письмо от Паркера с предложением — кстати, весьма соблазнительным, — пошерстить мафию, и неотрывно наблюдал в бинокль за бензозаправочной станцией. Он уже начинал терять терпение — потому что была среда, а Салса намеревался ждать только до конца недели. Если к тому времени не будет заметно никакой активности, он готов был бросить эту затею.

Салса был высоким мужчиной тридцати семи лет, с хорошо развитой мускулатурой. Он являлся нелегальным иммигрантом, юность которого прошла под знаком преданного служения рухнувшим идеалам некоторых политиканов в ряде стран, враждебно относящихся к Соединенным Штатам. После двадцати лет в нем внезапно пробудился интерес к собственной выгоде — истине непререкаемой и гораздо более надежной, нежели любая иная политическая доктрина. В дальнейшем он убедился, что именно этой истины придерживается большинство политических лидеров, которым он так слепо служил в своей юности. Они провозглашали беззаветную борьбу за лучший мир, и Салса, будучи молодым и зеленым, верил им на самом деле. Он беззаветно боролся за лучший мир, пока не понял, что большинство тех, за кем он слепо следует, борются в основном за лучший мир для самих себя. С той поры всякий раз, встречаясь человеком, который заявлял, что борется за лучший мир, Салса мысленно неизменно задавал ему вопрос: «Лучший для кого, брат?»

Точно так же, как когда–то он старался претворить в жизнь все идеи, которые проповедовали эти лидеры, теперь Салса начал практиковать методы прямо противоположные. Но он был все еще слишком молод, излишне дерзок и неосторожен в своих действиях, и ему очень скоро пришлось стать беженцем. Для некоторых стран Салса стал нежеланным гостем, ему вдоволь пришлось поскитаться в поисках места для себя в этом внезапно оказавшемся враждебном мире. Его молодость и физическая сила сослужили ему хорошую службу, привлекательная внешность оказала еще более неоценимую услугу: немало женщин учили его местным языкам. Салса до сих пор говорил на английском с легким британским акцентом.

Со временем Салса открыл, что трансатлантический теплоход для жиголо — сущий рай. Оставаясь на борту и не высаживаясь в конечных пунктах, он скрывался от властей в время пребывания корабля в порту с помощью одного из устроителей досуга для женщин на теплоходе. Целых три года провел Салса — легких и приятных года — на борту этого судна. Пища была хорошей, а компания — интересной. Одежду и деньги на карманные расходы всегда можно было украсть и не предвиделось недостатка в женщинах, желающих заполучить компаньона в каюту, так что спать на палубе ему не приходилось. Но в такой жизни не было постоянства, а главное — ни малейшего шанса собрать приличную сумму денег, чтобы зажить потом безбедной жизнью. Поэтому в один прекрасный день он сошел с корабля в Нью–Йорке.

Соединенные Штаты, очевидно, были для него самой подходящей страной — а уж он побывал во всех странах, кроме Австралии, — но из–за грехов своей юности и предосудительного с точки зрения морали поведения в настоящее время, не могло даже и речи идти о том, чтобы обратиться к властям с въездной визой: ответ ему был известен заранее. Поэтому Салса просто соскочил с корабля и стал ждать, что же ему предложит Новый Свет.

Увы, он предложил ему очень немногое: работу по мытью грязной посуды и с подозрением относящихся к его особе полисменов. Так продолжалось вплоть до того дня, когда Салса наткнулся на типа по имени Рико, который оказался вором–профессионалом. Когда Рико обнаружил, как велики познания Салса в области всякого рода оружии — а это была часть полученного им в юности политического воспитания, — для него открылся путь к новой карьере. За восемь лет, начиная с того самого времени, Салса принял участие в четырнадцати делах, из них в восьми с Рико и в двух — с Паркером. Семнадцать тысяч долларов составили его долю в самом первом деле, что позволило Салсе купить бумаги, подтверждающие, что он американский гражданин, уроженец Балтимора и ветеран войны в Корее. У него теперь завелся диплом высшей школы, водительские права, страховой полис, учетная карточка демобилизованного из армии — словом, все то, в чем он так всегда нуждался.

Деньги, вырученные от следующих двух дел, пошли на приобретение и обустройство нового дома на северном берегу Лонг–Айленда, Салса купил большой дом, построенный полвека назад на пяти с половиной акрах земли, с видом на Лонг–Айленд–Саунд. Он был владельцем «форда–танденберда» и «кадиллака» — Салса оказался на поверку гордым, шовинистически настроенным патриотом, гражданином, который не желал покупать автомобили иностранных марок и вообще ничего, что сделано за пределами добрых старых Соединенных Штатов, — и яхты «Крискрафт». Его друзья по большей части подвизались на телевидении и в области рекламы, и среди них ходил слушок, что Салса унаследовал богатое состояние. Чтобы поддерживать свое реноме, он брался за работу, едва лишь начинала пустеть «кладовка», а все остальное время вел жизнь подлинного плейбоя — именно так описывал подобных ему джентльменов популярный мужской журнал с аналогичным названием.

По счастливой случайности Салса пронюхал о Маури и деньгах, хранящихся в сейфе на бензозаправочной станции.

Он был наслышан о системе черного тотализатора и о том, как она работает, и знал, что черные биржи держат своих людей на время сезона скачек возле каждого мало–мальски известного ипподрома. Случилось так, что Салса просто остановился на этой бензозаправочной станции — надо была заправить «форд», — когда после полудня раздался телефонный звонок, предназначенный Маури.

Салса направлялся на юг, чтобы посетить вечеринку, приглашение на которую получил заблаговременно по междугородному телефону. Пока служитель заправлял машину бензином, он зашел в офис, чтобы купить сигареты. Там сидел коренастый, праздного вида мужчина, который, удобно устроившись, водрузил ноги на крышку стола и курил сигару. Обнаружив у себя отсутствие мелочи, Салса вытащил доллар и попросил коренастого мужчину разменять. Увалень ответил:

— Франт, вот те крест святой! При мне налички всего девять центов, — и в доказательство похлопал себя по карманам.

Салса, сконфузившись, указал на кассовый аппарат:

— Но уж точно…

— Я не работаю здесь, франт! (Вилли не жаловал и не доверял Маури, потому и не подпускал и близко к кассе.) Вилли! Эй! Тут мужику нужна мелочь!

Вилли, выйдя в контору из подсобки, разменял ему доллар. Салса получил сигареты из автомата и направился к своей машине, размышляя об увиденном. Какой–то лентяй рассиживается тут, водрузив ноги на стол, а сам, оказывается, даже не работает здесь. Тут он поднял глаза и увидел вдали зрительские трибуны по другую сторону шоссе. Салса спросил у жителя возле помпы:

— Что это там такое?

— Ипподром, — последовал ответ.

И тогда Салса все понял. Ему не надо было ничего объяснять. Как раз в тот момент, когда он трогал машину с места, он увидел, как сначала Вилли отвечает по телефону, а затем передает трубку тому самому типу в офисе. Заметил, как Вилли скорчился возле сейфа, спешно открывая дверцу, и поздравил себя с тем, что не ошибся в оценке происходящего: наемный слуга черной биржи — и целый капитал, хранящийся в сейфе на бензозаправочной станции! Салса запомнил все, чему стал свидетелем, — запомнил так, на черный день, и погнал машину дальше на юг.

Дельце обещает быть нетрудным, подумалось ему, вполне по силам и одному человеку. Но он привык работать на тех условиях, что всегда кто–то другой, а не он сам, готовит почву, разрабатывает детали операции, не представляя себя в роли профи, который способен все взять на себя, от начала и до конца. Да и кроме того, существовало неписаное правило — не покушаться на деньги синдиката. Если же когда–нибудь его и припрет основательно, он, конечно, нарушит это правило и использует то, чему стал свидетелем на бензозапрвочной станции, но до той поры постарается забыть об этих махинациях мафии.

Салса так и сделал — забыл и не думал об этом, — пока не получил письмо от Паркера. Вот тут–то он и вспомнил о нем, расплывшись в довольной улыбке. Грабануть то местечко будет сушим удовольствием! Его первое дельце, провернутое в одиночку, таким и должно быть — легким и верным.

В тот же день он прибыл на место и осмотрел территорию. И тут ему обломился лишний кусок удачи, на который он и не рассчитывал. Почти впритык к бензозаправочной станции стояла пострадавшая от пожара придорожная закусочная. Внутри нее все выгорело дотла, но наружные стены кое–где уцелели. Прижимистые любители скачек, не желая раскошеливаться на платную стоянку возле ипподрома, оставляли свои машины на стоянке возле пепелища, поэтому Салса преспокойно припарковался среди их автомобилей. Оттуда просматривался офис бензозаправки, и сквозь стеклянную панель в двери был виден стол, за которым во вторую половину дня восседал приземистый увалень. Салса навесил на свой «форд» фальшивые номера и досконально прродумал маршрут бегства с награбленным. Дело было за малым — телефонным звонком для этой «шестерки».

По его мнению, был единственный способ провернуть дельце без лишнего шума: дождаться телефонного звонка и войти в офис в тот момент, когда сейф будет открыт. Средь бела дня, да еще во время работы, представлялось весьма проблематичным заставить кого–либо открыть сейф. Лучше дать сделать это им, а затем уже войти.

Но прошла почти неделя — и никто не звонил! Либо он ошибся в своем предположении, что было маловероятно; либо черная биржа переживала безоблачные дни. Поэтому Салса, теряющий терпение, решил дождаться конца следующей недели и только тогда послать все к черту.

Он в который уже раз повторял себе это, когда вдруг увидел, как Вилли вошел в офис и отвечает кому–то по телефону. Телефон висел на стене возле двери, поэтому действия Вилли хорошо просматривались через стеклянную панель. Салса увидел, как Вилли повернулся к «шестерке», как тот внезапно вскочил на ноги и ринулся, чтобы схватить трубку. Еще того, как Вилли начал поворачиваться в сторону сейфа, Салса положил бинокль на сиденье и завел движок.

Ему не потребовалось даже выезжать на шоссе: низкая живая изгородь отделяла черное покрытие парковочной стоянки закусочной от такого же покрытия возле бензозаправочной станции. Салса на скорости продрался через низкий кустарник, одной рукой управляя машиной, а другой натягивая на голову маску — зеленую маску Франкенштейна, с которой он мигом управился. Сверху маски напялил шляпу и резко притормозил «форд» перед самым офисом. Салса выпрыгнул из машины и ринулся в дверь, на ходу вытаскивая из–под пиджака пушку, а Маури тем временем уже слушал трубку, повторяя:

— Пять на Флосси–Билли! Пять на Флосси–Билли!..

Вилли уже отсчитывал пять тысяч из зеленой металлической коробки, вынутой из сейфа, где лежали пачки стодолларовых купюр — по десять в каждой, перетянутых бумажной лентой, как до него донеслось:

— Прочь от сейфа! Только попробуй закрыть его — и покойник!

Маури развернулся, словно волчок, увидел Франкенштейна в шляпе и с пушкой в руке. Вилли отшатнулся от сейфа с посеревшим лицом, а Маури завопил:

— Закрой его, Вилли! Закрой же!

Тогда Франкенштейн сделал шаг к Маури и замахнулся на него пушкой. Удар пришелся тому по скуле, и он, врезавшись спиной в стол, рухнул, как куль, на пол. Через кровавую пелену в глазах он с трудом различал предметы: увидел, как человек в маске оглушил Вилли рукояткой пистолета, потом — как грабитель бросился к сейфу, запихал стодолларовые купюры в пачках обратно в зеленую металлическую коробку, закрыл ее и выпрямился, засунув коробку под мышку.

— Всем оставаться на полу! — приказал Франкенштейн и предостерег: — Первую же голову, которая приподнимется, прострелю через окно! — Затем, пятясь, он, выскочил из офиса, и Маури услышал, как с шумом завелся движок и взвизгнули шины.

Вилли был первым, кто решился подняться. Он пулей вылетел из офиса, оставив Маури одного. Маури же, цепляясь за стол, тоже начал медленно подниматься, пока не почувствовал наконец, что ноги как–то держат его. Пошатываясь, он все еще испытывал страх и головокружение, плетясь к выходу, и уже у самой двери столкнулся с возвратившимся Вилли.

— Я не успел даже мельком глянуть на эти чертовы номерные знаки, — сообщил Вилли. — Знаю лишь, что это был «форд» кремового цвета, но номера я не разглядел. — Он протиснулся мимо Маури. — Дай же, наконец, подойти к телефону, нечего за меня цепляться!

— К телефону? Зачем к телефону?

— Я должен позвонить в полицию, ты, тупица!

— В полицию? — Прежний ужас охватил Маури. — Великий Иисусе, Вилли! Ты не можешь звонить в полицию! Вилли отдернул уже протянутую было к трубке руку.

— Ох! — вымолвил он и посмотрел на Маури. — Выходит, это сукин сын даже испугом не отделается?

— Я должен позвонить брату моей жены, Вилли, а ты поговоришь с ним. Объяснишь, что я ничего не мог поделать, верно, Вилли? Ведь ты же был здесь, верно? Ты все видел? И я ничего не мог поделать, ведь так?

— Да, да! — с брезгливым отвращением подтвердил Вилли. В его лице возник благоговейный ужас. — Ты прав, он выйдет сухим из воды, этот сукин сын останется чистеньким!

Маури опустил в аппарат десятицентовую монетку набрал номер брата своей жены. И когда на другом конце провода уже раздались длинные гудки, его вдруг поразила другая мысль, и он повернул бледное, без кровинки, лицо к Вилли.

— Господи Иисусе! — прошептал он. — А что, если Флосси–Билли победит?..

 

Глава 7

Бронсон стоял подле одного из окон своего кабинета вглядывался в темноту ночи. Струящийся из других окон по фасаду здания свет выхватывал из кромешной черноты зелень газона и участки живой изгороди, отделяющей газон от тротуара. Ближняя обочина была пуста, а прямо напротив через улицу, стоял припаркованный голубой «олдсмобил». И никакого дорожного движения в этот час.

Двенадцать! Двенадцать ограблений за пять дней! Свыше миллиона долларов сгинули, словно их и не было! Операции нарушены, клиенты в панике, трое работников синдикита мертвы. Как пережить такой удар? За здорово живешь — целый миллион долларов! Никто не сможет примириться с тем, что их так высекли!

А тут еще этот Карнс, эта сволочь с Западного побережья. Он, видите ли, настаивает на созыве в полном составе регионального комитета, желая выяснить для начала — как это Бронсон, во имя дьявола, умудрился втянуть их всех в такую воронку? Карнс метил на кресло Бронсона, а любому человеку место другого можно занять, если тот, другой, уйдет на повышение или же дав ему пинком под зад, чтобы тот, другой, вылетел из кресла. Но в случае с Бронсоном повышение исключается — он и так сидит выше некуда. Выбора у Бронсона нет. Он должен или удержаться на самом верху, или слететь вниз с риском сломать себе шею, ведь Карнс уже давно под него копает.

Миллион долларов! Это дьявольски весомый аргумент — миллион баксов, — и Карнс не преминет пустить его в ход. Он будет тыкать всем под нос этим миллионом до тех пор, пока Бронсона не отстранят и Карнс не займет его место. И Бронсон сейчас, стоя у окна, терзался вопросом: что же ему делать?

Если бы все упиралось только в Паркера, это было бы еще не так уж плохо. Предстать перед комитетом с головой Паркера на подносе — такой «картины» хватило бы, чтобы заставить Карнса навсегда заткнуться. Но вот беда: дело не в одном Паркере. Четыре ограбления за день, причем в разных концах страны. Это не только Паркер, но и его чертовы друзья, люди, о которых Бронсон ничего не знал, люди, которые временно перестали грабить банки, нападать на бронированные машины с инкассаторами, потрошить почтовые вагоны, — и все это вдруг неожиданно обрушилось на мафию. Начали чистить тотализаторы на ипподромах, брать казино и черные биржи, забирать выручку от букмекерства и продажи наркотиков. И потом в темпе вальса упорхнули вместе с миллионом баксов, предоставив этой сволочи, Карнсу, возможность, которую он ждал аж с 1956 года.

Бронсон размышлял. Повесить, что ли, все на Фэйрфакса? Возможно, такое и сработает. Вся эта заваруха с Паркером началось в Нью–Йорке, на территории, ответственный за которую Фэйрфакс. Он встречал Паркера, говорил с ним и устроил тому ловушку, из которой Паркер ускользнул, когда Фэйрфакс отстегивал Паркеру его паршивые сорок пять тысяч баксов. И пусть даже Фэйрфакс подстроил ловушку Паркеру по его, Бронсона, приказу и Стерн был послан на юг опять же по приказанию Бронсона, однако от всего этого можно как–то откреститься.

Ладно! Надо устроить собрание комитета, которого так жаждет Карнс. Отдать Карнсу на растерзание Фэйрфакса — пусть подавится! А затем посмотреть, что можно будет сделать с Паркером. Пойти перед ним на попятный или же убить его, в зависимости от обстоятельств, — будет видно, что лучше. Уничтожить, если такое окажется возможным, в противном случае — прийти с ним к соглашению. Пусть Карнс живьем съест этого Фэйрфакса — черт с ними обоими. В любом случае, Бронсон никогда не любил Фэйрфакса.

А когда все придет в норму, послать несколько надежных людей на Западное побережье, чтобы внедрить их в проводимые там операции и начать постепенно выживать Карнса.

Так что в целом случившееся, пожалуй, ему, Бронсону, даже на руку. Благоприятная для Карнса ситуация заставила того действовать в открытую, а Бронсону представилась возможность увидеть, кто из региональных лидеров представляет для него опасность, — как говорится, друзья познаются в беде. А что Карнс ему врет, теперь он был уже уверен в этом, Бронсон также убедился, что никто из прочих не собирается катить на него бочку, потому что лишь один Карнс пытается во что бы то ни стало выставить его, Бронсона, во всем виноватым. Итак, нет худа без добра — сейчас Бронсон знает гораздо больше, чем прежде. Кроме того, теперь он сможет избавиться от Фэйрфакса, поэтому, может быть, Паркер даже оказал ему в некотором роде услугу.

Во всем доме часы, выдержанные в стиле рококо, пробили на все лады семь раз. Бронсон не удержался от гримасы, слушая их разноголосицу. Перед домом остановилось такси. Куилл! Бронсон и торчал здесь, у окна, поджидая этого человека, но сейчас, когда тот и в самом деле показался на дорожке, это пожалуй, уже не имело такого большого значения. Уже случилось двенадцать ограблений, так что самое первое из них утратило свою актуальность. А кроме того, он только что принял решение, как действовать, чтобы исправить положение.

Бронсон наблюдал, как Куилл приближается по дорожке вдали, за ним вновь заметил голубой «олдсмобил», все еще припаркованный на той стороне улицы. Это вызвало внезапное раздражение. Улица была не из тех, что предназначали для голубых «олдсмобилов», — тут припарковывались «кадиллаки», «роллс–ройсы», «империалы» и, на худой конец, древние серые «паккарды».

Но ведь и сама улица со временем разительно менялась, этого нельзя было отрицать. И Бронсон задумался: если вдруг Уилла захочет продать этот дом, кто пожелает купить его? Может быть, женский монастырь или школа для детей с отсталым развитием? Половина домов на этой улице уже превращена в разного рода институты. Соседский дом слева — теперь школа для слепых; дом справа — штаб–квартира какой–то попечительской организации, о чем гласит небольшая неоновая вывеска над дверью. Неон! Подумать только — неон на такой улице! Но сегодня улицы как эта — истинный анахронизм! Сегодняшние богачи — в большинстве своем люди типа Артура Бронсона — предпочитают красную кожу и хром. Старые особняки уже не вызывают прежнего восторга и обходятся слишком дорого, да и жить в них стало уже не престижно.

Этот голубой «олдс» наглядное подтверждение перемен. Кто–то наверняка допоздна засиделся за работой в одном из теперешних институтов, в которые превратились особняки на этой чопорной когда–то улице. Вне всякого сомнения! Бронсон пожал плечами, как бы отгоняя эту мысль, и отправился в холл, чтобы встретить Куилла, которого впустил в дом один из телохранителей. Жена уже была в постели. Они вечером с ней вдвоем сыграли в «русский банк», но это их обоих еще больше смутило. Бронсон в действительности не любил эту игру. Он сел за стол больше для того, чтобы как–то развеять свою тоску. Он ощущал себя виноватым из–за того, что совсем недавно стремился избежать встреч с Уиллой в ее же собственном доме, а «русский банк» была та самая игра, которую она любила. Игра шла не на деньги и не на какой–либо другой интерес, а просто чтобы посмотреть, кто наберет больше очков и выйдет победителем, поэтому и не было особого азарта и оживления.

Бронсон был не в курсе того, чтобы Уилла вовсе не жаловала карточные игры вообще, будь то «русский банк» или любая иная игра. Она садилась к столу только потому, что знала, что ее муж обожает карты, и еще из желания помочь ему развеять хандру. Обычно, когда они играли, Уилла болтала обо всяких пустяках, но не потому, что ей этого хотелось, а потому, что думала, болтовня поможет, ей разогнать мрачные мысли мужа, связанные с тягостным для него пребыванием дома. Но когда Бронсон был озабочен своим бизнесом, она знала, что муж предпочитает молчание, поэтому в этот вечер Уилла словно воды в рот набрала. И Бронсон был только рад, что она хоть на этот раз хранила молчание. В каждый из его редких визитов домой, когда они играли в «русский банк», Уилла болтала без умолку и доводила Бронсона этим почти до сумасшествия, но он сдерживался изо всех сил, чтобы не портить ей удовольствия. Ведь он такой редкий гость в доме, поэтому приходилось терпеть. Этим вечером Уилла была на редкость неразговорчива, и это было особенно кстати, потому что он, как назло, проигрывал.

Жена и не стремилась обставить его — она знала, что муж терпеть не может проигрывать, но он так и не смог целиком сосредоточиться на игре, поэтому она и продолжала выигрывать, сама того не желая. С виноватым выражением лица на протяжении всей игры она как бы извинялась за свое везение, занижала счет, умышленно неверно добавляла очки не в свою пользу, но толку от всего этого было чуть. Уилла продолжала выигрывать вплоть до того момента, как они наконец закончили игру, к обоюдному облегчению обоих.

И вот теперь, обуреваемый мыслями обо всем случившемся за последние дни, Бронсон потерял счет времени, стоя окна своего кабинета, и лишь мельком видел жену, когда та прошла мимо открытой двери, отправляясь к себе в спальню примерно час назад.

Он скоро выберется из этого чертова мавзолея, он уверен! Уилла доводила его порой до умопомрачения. Когда Бронсон жил вдали от нее, все выглядело нормальным; но когда оказывался в одном доме, то чувствовал себя вынужденным относиться к ней с особым пиететом; но усилия, которые приходилось при этом затрачивать, постоянно держали его нервы н взводе.

Хорошо хоть, что ему не придется представлять ей теперь Куилла! Подспудное ощущение, что он здесь чужой, вынуждало Бронсона представлять Уилле всех, кто приходил к нем в этот дом, включая своих телохранителей. В то же время он понимал, как это глупо — представлять телохранителей своей жене, словно это джентльмены, а не слуги. Но теперь она была уже в постели, как и в первый раз, когда приходил Куилл, поэтому, к счастью, ему и сейчас не нужно было изображать какие–то церемонии.

Бронсон стоял наверху лестницы и наблюдал, как поднимается по ней Куилл. Тот представлял новое поколение мафии: отдавал предпочтение серым костюмам и очкам в роговой оправе; с кейсом в руке выглядел как агент солидной страховой компании, и если и имел когда–то при себе оружие — что весьма маловероятно, — то таким оружием непременно должна была оказаться «беретта–минни».

— Приветствую, мистер Бронсон, — произнес Куилл еще в начале лестницы и, уже поднимаясь, выложил все остальное: — Такая каша заварилась с этим клубом «Какаду»! — То, как он разговаривал, никак не вязалось с его обликом солидного страхового агента.

«Если сейчас он переложит кейс в левую руку и попытается бесцеремонно обменяться со мной рукопожатием, — свирепо подумал Бронсон, — я просто спущу его с лестницы!»

Но Куилл пожимал руки только клиентам и себе равным, но уж никак не работодателям. Он добрался до верха лестницы и огляделся:

— Очень милый дом, мистер Бронсон. И в самом деле прекрасный.

— Ты уже говорил это в прошлый раз.

Куилл подкупающе улыбнулся:

— Не совсем так и не в таких выражениях.

— Хрен редьки не слаще. Ладно, Куилл, пошли в кабинет!

Бронсон шел впереди, указывая дорогу. Конечно, это было необходимо, и то, что он думал минуту назад, что разговор этот, как таковой, лишь пустая трата времени, было в корне неверным. Клуб «Какаду» подвергся дерзкому ограблению, что само по себе казалось просто невозможным. В задачу Куилла как раз и входило выяснить, почему такое стало возможным, с тем чтобы впредь подобное можно было вовсе исключить. После анализа проблем «Какаду» необходимо исследовать и причины удачи одиннадцати других ограблений. Какая–то гниль наверняка завелась в организации, если все ее члены оказались вот так легко уязвимы. Безотносительно к тому, что будет сделано с Паркером, Карнсом, Фэйрфаксом, эти проблемы стали реальными и должны быть разрешены.

Они прошли в кабинет. Бронсон уселся за письменный стол, тогда как Куилл раскрыл свой кейс и извлек оттуда кучу разных бумаг.

— Я провел расследование самым тщательным образом, мистер Бронсон, — начал он, — и пришел к некоторым заключениям, которые, возможно, поразят вас.

— Даже так?

— Сейчас!.. — Куилл начал медленно разворачивать какой–то сложенный в несколько раз лист бумаги и разворачивал до бесконечности. Постепенно выяснилось, что лист оказался калькой поэтажного плана клуба «Какаду». — Сейчас, для того чтобы вы могли представить истинную картину того, что имело место, вы должны увидеть сначала, как это произошло. Могу я?

Он стал раскладывать план на столе, и Бронсон нехотя очистил для него место. Затем Куилл, опершись на локоть, начал водить пальцем по кальке и объяснять. Он воссоздал все перемещения грабителей с самого начала и до конца и сейчас описывал ограбление в деталях: его палец проследил путь бандитов от входа в переднюю дверь, далее через обозначенные на плане помещения и до боковой двери на выход. Вопреки ожиданию, Бронсон заинтересовался подробным описанием операции и вникал в ее детали, следя глазами за движущимся пальцем.

После воссоздания картины ограбления Куилл выпрямился и направился к другому концу стола за кейсом и другим бумагами.

— У меня здесь, — заявил он, — фактические характеристики по каждому работнику клуба «Какаду», включая собственные показания. Вы сможете просмотреть их позже. Сейчас же я вам просто перечислю основные моменты.

Он вывалил груду бумаг на край стола и начал загибать пальцы, приводить главные факты:

— Первое! Никто в клубе «Какаду», от менеджера до уборщицы, даже и в мыслях не допускал возможности вооруженного ограбления опытными профессионалами. Персонал был готов принять версию о дилетантах–любителях, которые, возможно, могут неожиданно ворваться, размахивая оружие и вопя: «Всем поднять руки!» — или же начнут подсовывать записки кассирам с требованием положить деньги в брезентовую сумку, или нечто в этом роде. Но никто не был готов нападению грабителей с интеллектом.

— Второе! Никто в клубе «Какаду», от менеджера до уборщицы, не имел ни малейшего представления, что делать, если случится профессиональное ограбление на самом деле. Не было мобилизационного плана и вообще никаких наметок действий на сей счет. Как результат вышеизложенного, поиски грабителей были предприняты крайне ограниченным числом сотрудников, не имеющих соответствующего опыта, которые действовали на свой страх и риск безо всяких инструкций. Только спустя целых пять часов после случившегося менеджер наконец додумался позвонить главе местной организации мафии для более существенной помощи. Но было уже поздно… слишком поздно! Если бы звонок был сделан сразу, то уже через полчаса на «хвосте» грабителей оказалось бы пятьдесят опытных вооруженных спецов.

— Третье! Никто в клубе «Какаду», от менеджера до уборщицы, и не оказал существенного сопротивления вооруженным грабителям. Их отношение, по–видимому, было следующим:

«У мафии, мол, достаточно денег, чтобы с лихвой покрыть убытки от одного, а то и двух ограблений, поэтому нет смысла рисковать жизнью».

— Четвертое! Все сотрудники клуба «Какаду» ведут себя так, словно состоят в штате заурядной, вполне законной корпорации, а не отлучены от общества, что и должно главным образом определять их поведение…

Бронсон уже не слушал, но на всякий случай кивнул.

Куилл разжал загнутые четыре пальца.

— Вот вам четыре фактора, сыгравшие роковую роль в том, что случилось с клубом, — резюмировал он. — Они не думали, что будут ограблены, они не думали, что будут делать в случае нападения грабителей, никто из них не желал рисковать — быть застреленным ради защиты денег организации, и никто из них не считает себя преступником. Вот, если быть кратким, основные причины…

— Притормози — Бронсон, в свою очередь, вытянул руку, словно коп–регулировщик. — Что ты имеешь в виду, говоря, что пострадавшие не считают себя преступниками?

— Они зарабатывают на жизнь. У них есть работодатель, они платят налоги, подпадают под законы, обеспечивающие социальные права и защиту, являются владельцами домов, автомобилей и официально зарегистрированы как служащие. Им известно, конечно, что корпорация, где они работают, подвизается в нелегальном бизнесе, но они думают: какого дьявола им ломать над этим голову, какая–де корпорация, в наши дни не занимается махинациями — взять хотя бы уклонение от налогов или дачу взяток властям за продажу по завышенным ценам.

— А что, разве это не так, Куилл? — В голосе Бронсона прозвучали нотки предостережения насчет дальнейших возражений. Он подумал сейчас о себе точно так, как только что описал Куилл. Разве он преступник? Конечно, нет! Это такие сволочи, как Паркер, преступники. Бронсон возомнил себя бизнесменом. Ладно, пусть он даже и преступает закон, но у всех, кто занимается бизнесом, рыльце обязательно в пуху.

Но если Куилл и заметил предостережение, прозвучавшее в голосе Бронсона, то решил это проигнорировать.

— Они работают на мафию, мистер Бронсон, на преступный синдикат. Они за чертой закона, за пределами общества. И если они… — Тут он сделал паузу, чтобы собраться с мыслями. И, наконец, решился продолжить: — Давайте предположим… предположим, что в парке через улицу играют на деньги. В игре участвуют два взломщика, душитель, профессиональный киллер и поджигатель. Теперь допустим, что вы… Ну, предположим, что я направляюсь туда с пистолетом, чтобы ограбить их. Что произойдет?

Бронсон мрачно улыбнулся.

— Да они бы выдрали у тебя сердце! — ответил он, представив себе мысленно эту картину.

— Конечно! А почему? Да потому, что они — преступники. Объявленные вне закона негодяи. Они не считают себя членами общества и думают о себе как об индивидуалистах, волках–одиночках в городских джунглях. Следовательно, они всегда начеку, всегда готовы постоять за себя. Эти люди никогда не обратятся в полицию, никогда не застрахуют свое имущество на случай пожара или воровства, никогда не потребуют от общества, чтобы оно защитило их, возместило убытки или отомстило за них… Казалось бы, почему люди, работающие на синдикат, не мыслят подобными категориями? И, тем не менее, они так не думают. Служащие клуба «Какаду» тоже не причисляют себя к преступному клану, считая себя служащими, низшим рабочим звеном. И вот результат: они позволили двум грабителям беспрепятственно проникнуть в клуб, а потом скрыться. В противном случае грабителям бы не сдобровать — их бы растерзали на куски.

— Ты имеешь в виду, что мафиози стали слишком нежными?

Куилл улыбнулся, явно довольный собой:

— Я имею в виду, что мафия становится цивилизованней, так сказать, приобщается к культуре. Ведь синдикат — в высшей степени бюрократическая организация.

— Неужто даже так? — Бронсон уже не был уверен, злится он на Куилла или соглашается с ним. — И что же нам в таком случае делать с этим? У тебя есть какие–нибудь соображения на этот счет?

— Не думаю, что с этим вообще можно что–то поделать. Если вы вознамеритесь убедить работников клуба «Какаду», что они всего–навсего преступники, то девять из десяти тут же оставят работу и найдут себе другие места. Они не хотят быть отторгнутыми от общества. — Куилл улыбнулся и развел руками. — Полагаю, это все результат процветания, во времена депрессии таких проблем не наблюдалось.

Бронсона так и подмывало спросить его: «Да ты–то откуда знаешь?» — но он сдержался и вместо этого задал вопрос:

— Что же тогда остается? Неужели ты так ничего и не можешь предложить конкретного?

— Нет, могу! — Лекция, судя по всему, закончилась, и Куилл заметно оживился. — Вы, очевидно, заметили, как и я, пристально взглянув на зияющую брешь в системе защиты клуба «Какаду»: это дверь из мужской комнаты, ведущая в клетку к кассирам.

— Но если им приспичит, они же должны пользоваться туалетом?!

— Конечно. Но не в одиночку, а парами! И при этом всегда должен присутствовать вооруженный человек у двери со стороны кассиров.

Бронсон опять посмотрел на лист кальки:

— Точно. Так почему же никто вовремя до этого не додумался?

— Потому что раньше так и было. Пятнадцать или двадцать лет назад на сей счет существовало неукоснительное правило: кассиры ходили в мужскую комнату парами, и у них в закутке всегда был пост охранника. Но ничего никогда не случалось, и за последние годы бдительность подкачала. На работе не могло не сказываться одновременное отсутствие сразу двух кассиров, а охранник был переведен в офис, где находился сейф и где он мог коротать время, болтая с управляющим.

— Чертовы дураки! — в сердцах бросил Бронсон.

— Конечно! Но раз ограблений не случалось долгие годы, то постепенно даже такая возможность вообще уже не представлялась реальной. — Куилл пожал плечами. — Полагаю, что теперь все мы извлекли необходимые уроки из этого печального факта в клубе.

— А из остальных?

— Ну… — замялся Куилл, — я слышал, будто имели место и другие случаи.

— Целых одиннадцать! И я хотел бы, чтобы ты разобрался с ними со всеми досконально, как и с этим.

— Сдается мне, что и тут я столкнусь с подобными проблемами.

— И что, у тебя уже есть готовые ответы?

— Нет, пока только предложения, мистер Бронсон. Первое. Каждая операция организации, которая постоянно или время от времени сопряжена с оборотом больших сумм денег, должна проводиться в обстановке полной информированности: то есть люди, отвечающие за нее, непременно должны быть в деталях осведомлены обо всех имевших место ограблениях и предупреждены о том, что и с ними может случиться нечто подобное. Второе. Все, кто проводит такие операции, должны знать, кому звонить в том случае, если случилось что–то непредвиденное, чтобы вызвать специальных людей, которые немедленно прибудут на место в случае ограбления. Третье. Если ограбление случилось из–за нерасторопности и халатности сотрудников, то эти сотрудники должны быть наказаны по заслугам: может быть, им будет снижена заработная плата, которая пойдет на возмещение убытков.

— «Снижена заработная плата»?! Да ты что думаешь — у нас тут детский сад?

Куилл печально улыбнулся:

— Да, мистер Бронсон, боюсь, вы привели сейчас очень точное определение. Если то, чему я стал свидетелем в клубе «Какаду», присуще всей организации в целом, то даже наиболее квалифицированные работники столь же индифферентны к вопросам закона и порядка, как и их ближайшие коллеги по работе. Если бы «Дженерал электрик» начала угрожать убийством каждому своему плохо работающему сотруднику, то они наверняка решили бы, что их начальство попросту спятило. Они бы просто в такое не поверили! А вот в то, что им урежут зарплату, они бы поверили и задумались бы! Я не говорю сейчас о каре более жестокой, нет, я о наказаниях эффективных и общепринятых.

Бронсон потер рукой лицо, чувствуя себя слегка смущенным и даже отчасти потерянным: он слишком высоко взлетел по лестнице карьеры, и ему никогда не приходило в голову, что в основании пирамиды находятся обычные люди, просто зарабатывающие себе на жизнь. В какую же преисподнюю катится его мир?! Следующее, чего им захочется, — это профсоюза. Или же гильдии. Они, пожалуй, и впрямь возомнят себя «белыми воротничками»! О, Иисусе!

— Ладно, — произнес он. — Ладно, Куилл, хорошо! Ты справился с работой!

— Но у меня еще не все, мистер Бронсон.

— Готов биться об заклад, что ты не все выложил. Но знаешь, прибереги на потом! До завтрашнего утра. Мы обсудим остальное завтра, и я дам тебе список других мест, где мы потерпели урон.

— Да, сэр, мистер Бронсон!

— А пока хватит! Пусть один из телохранителей там, внизу лестницы, покажет отведенную тебе комнату.

— Да, сэр. Доброй ночи, мистер Бронсон!

— И тебе того же!

Оставшись один, все еще сидя за столом, Бронсон задумался: «Что же, во имя дьявола, происходит?» Он припомнил двадцатые годы. Да нет, ничего подобного тогда не происходило. Мыслимое ли дело, чтобы кто–то из мафии расхаживал вот так с кейсом, как этот Куилл, битком набитым всяческими отчетами?

— Мы все тогда были паркерами! — вырвалось вдруг у него громко, удивив и рассердив его. Он поднялся из–за стола, подошел к окну и выглянул наружу, думая о том, чего не досказал ему еще Куилл. Замешаны ли в этой игре и люди мафии? Возможно, некоторые — да, но, очевидно, немногие.

Вот сволочь, этот Паркер, заварил такую кашу! Бронсон словно бы видел его сейчас воочию вылезающим из старого голубого «олдса», припаркованного на другой стороне улицы и углубляющегося как ни в чем не бывало в парк. Дьявольщина. Да разве хоть половина тех, кто состоит в мафии, отважится пойти в парк посреди ночи?!

Потом он опять задумался: где бы Паркер мог находиться в этот момент, прямо сейчас? Подумал и о том, насколько хороши эти его чертовы четверо телохранителей, правда, ему еще не доводилось видеть их в деле. Мысль о них вызвал легкий холодок в позвоночнике.

И когда Бронсон отвернулся от окна, он увидел, что дверь в холл была открыта.

В ней стоял человек. Бронсон прежде не видел его ни раз в жизни, но почему–то сразу догадался, что это Паркер.

Он даже не удивился.

 

Глава 1

Несколько дней спустя после налета на «Три короля» Паркер сидел в номере с приспущенными портьерами мотеля «Грин–Глен», что к северу от Скрэнтона, и высматривал в окно дорогу номер шесть.

Было это в восемь тридцать вечера в четверг, Генди должен был появиться через полчаса.

Он услышал шаги, приближающиеся по цементной дорожке, и отпрянул назад, ожидая, когда тот, кто бы это ни был, пройдет мимо окна. Но звуки шагов стихли, и он услышал, как к нему в дверь постучали. Голос Мадж окликнул:

— Паркер? Это я!

Паркер покачал головой и поднялся на ноги. Придется — хочешь не хочешь — разговаривать с ней.

Мадж содержала мотель «Грин–Глен». Сейчас ей уже шел шестой десяток, и она была из тех редких представительниц древнейшей женской профессии на земле, что удалилась от дел, отложив изрядную сумму денег в банке. Содержание мотеля давало ей средства на скромную жизнь, предоставляло возможность не сидеть сложа руки и пусть косвенно, но быть связанной со своей прежней профессией, так как большинство номеров в мотеле сдавалось на час проституткам. Из–за того, что Мадж можно было доверять, мотель иногда использовался для встреч и собраний людьми, занимающимися теми же делами, что и Паркер. Единственное, что являлось существенным минусом Мадж, было то, что она слишком любила болтать.

Паркер открыл дверь, и она вошла, неся в руках бутылку и два стакана.

— Включи свет, Паркер. Какого дьявола, ведь ты же не мотылек!

Паркер затворил дверь и включил верхний свет.

— Садись, — предложил он, зная, что она и так сядет, без его приглашения.

Мадж была тонкокостной, с острыми локтями, морщинистым горлом и волосами вызывающе белого цвета, очень коротко подстриженными. Снаружи стоял холод, но она даже не удосужилась накинуть пальто, чтобы дойти до номера от своей конторы. На ней были фирменные черные шерстяные слаки с острыми складками на брючинах и белая блузка с большими черными пуговицами по всей длине. В ушах красовались треугольные бирюзовые серьги, а черные же плетеные сандалии открывали бледные ноги с ярко накрашенными ногтями. Брови выщипаны почти до основания, и кожа под ними прочерчена заново черными, поистине сатанинскими линиями. Ногти на пальцах рук были длинными, изогнутыми, кроваво–красного цвета. Но помады на губах не было вовсе, отчего рот казался бледным шрамом на тонком, резко очерченном лице.

Мадж поставила стаканы на бюро и показала бутылку Паркеру.

— Высший класс! Только что с корабля! — похвасталась она и засмеялась, открыв ослепительно белые вставные зубы. Под молодежным одеянием скрывалось старческое тело; но в этом теле все еще таилась не желающая стареть плоть. Мадж никоим образом не позволяла себе этого. В 1920 году она был ровесницей века, столь же молодой, как и начавшееся новое столетие. Первая мировая война уже закончилась, «сухой закон» вступил в силу — и деньги буквально валялись под ногами. Это была великая вещь — в начале века быть молодой и полной жизни первосортной шлюхой, котирующейся по самому высшему разряду. И до самой смерти Мадж так и будет пребывать душой в том благостном для нее 1920–м.

— Хочешь льда? — спросила она. — Могу достать немного, если пожелаешь.

— Не беспокойся! — уверил Паркер. Все, что он хотел, — это чтобы она поскорее убралась подальше отсюда со своими разговорами: Генди должен был вот–вот уже появиться.

Мадж плеснула спиртного в стаканы, протянула один ему, провозгласив:

— За добрые старые времена!

Он фыркнул. Напиток, когда он попробовал его на вкус, оказался теплым и кисловатым. Ему бы, конечно, следовало отправить Мадж за льдом.

— Какой сюрприз! — Она прошла и уселась на кровать. — Я все еще никак не могу привыкнуть к твоему новому лицу, Паркер. Ты знаешь, мне показалось, оно намного хуже старого.

— Благодарю! — Он опять подошел к окну и выглянул наружу. Когда Генди заявится, надо будет выставить Мадж отсюда под каким–нибудь благовидным предлогом.

— Я тебе не говорила, что Марти Кэйбелл был здесь прошлым летом? Он подхватил некую блондиночку, Кристи, так ее вроде бы звали. Он и усы отпустил тоже…

Мадж говорила ему в спину, так как он по–прежнему стоял, глядя в окно. Она поведала обо всех, кого видела в прошлом году, и о ком слышала, и где находится такой–то и такой–то, и что случилось с тем–то. Мадж всегда была битком набита информацией. Некоторые имена, упомянутые ею, Паркер не мог никак припомнить. Мадж думала, что все те, кого знает она, непременно должны знать друг друга. Одна большая счастливая семья! Это тоже было частью Мадж, оставшейся с тех пор такой же, какой она была в двадцать лет.

Какая–то машина свернула с шоссе, и Паркер поспешно прервал ее излияния:

— К тебе постоялец.

— Этхел там на стреме.

Этхел была девахой двадцати девяти лет, несколько заторможенной в развитии. Она жила в мотеле и работала на Мадж, Убиралась в номерах, когда они были не заняты, иногда дежурила в конторе. Откуда она явилась и какое отношение имела к Мадж, Паркер не знал, да и знать не хотел. Поговаривали, будто бы Этхел доводится Мадж дочерью.

Мадж продолжала болтать. Время от времени она делала паузу или задавала вопрос, и Паркеру приходилось отрываться от окна, принимая участие в разговоре. Конечно, Мадж любила вволю почесать языком, но была неоценима в других отношениях, и имело смысл быть с ней пообходительней, ведь ее мотель — самое безопасное убежище в Западной Пенсильвании.

Этхел прошла мимо окна, неся в руке ключ, в сопровождении парочки несовершеннолетних, которые шли в обнимку.

Девчонка выглядела испуганной, парень же пытался придать себе уверенный вид. Спустя минуту Этхел вернулась уже одна и направилась обратно в контору. За спиной Паркера не переставала болтать Мадж. Сейчас она задавала вопросы, пытаясь выудить у него то, чего еще не знала, чтобы поделиться новыми сведениями со следующим общим их приятелем, который остановится у нее в мотеле. Паркер отделывался краткими фразами типа: «В тюрьме», «Покинул Калифорнию», «Мертв»! И так далее.

Наконец с шоссе свернула еще одна машина. Паркер к тому моменту покончил с тепловатым напитком, принесенным Мадж, и наотрез отказался от второй порции. Он вполуха продолжал слушать трескотню Мадж и вполуха вслушивался звуки приближавшихся шагов. Он внутренне собрался и ждал, когда наконец раздастся стук в дверь.

Генди?.. Но на всякий случай Паркер обратился к Мадж:

— Ответь за меня, сделай одолжение!

— Конечно! А ты что, попал в неприятность, Паркер?

— Нет!

Мадж пожала плечами, будучи все еще в хорошем расположении духа, и отправилась открывать дверь.

— Привет, Генди! Давай заходи.

— Что скажешь, Мадж? — Генди Мак–Кей был высоким тощим как жердь, с жилистыми запястьями, костлявым лицо и жесткими темными волосами, начинающими седеть за ушами. В углу рта у него прилепилась сигарета, и, когда он ее вынул, она оказалась настолько обмусоленной, что через серую бумагу просвечивал коричневый табак.

— Как это здорово увидеть тебя, Генди, — ответиа Мадж. — На вот, держи! Я возьму себе другой стакан.

Вмешался Паркер:

— С этим попозже, Мадж!

— Дела! — произнесла недовольно женщина. — С тобой всегда только одни дела, Паркер! — Она положила руку на плечо Генди: — Заходи попозже в контору, мы с тобой выпьем!

— А то как же, Мадж! — ухмыльнулся Генди и попридержал для нее дверь. Мадж вышла, он плотно закрыл дверь за ней и повернулся к Паркеру: — Славная бабенка!

— Только слишком много болтает. Ну, как ты?

— Да так себе. Похоже, все тихо по поводу той самой работенки о взятии бронемашины с инкассаторами. Ты ничего не встречал в газетах?

Паркер отрицательно покачал головой.

Это случилось три месяца назад: он с Генди и еще двумя сообщниками взяли инкассаторскую бронемашину в Нью–Джерси. Если бы не эта заварушка с мафией, Паркер и сейчас бы все еще жил во Флориде на свою долю от захваченной тогда добычи. Они с Генди поделили все поровну, так как двое других попытались их надуть, и в результате остались с носом.

— Копы еще ни до чего не докопались, — заметил Генди. Он подошел к столу и раздавил сигарету в пепельнице: она зашипела. Затем вытащил из кармана небольших размеров коробок, достал из него спичку и вставил в рот — в перерывах между сигаретами Генди всегда сосал спичку. Он повернулся к Паркеру и добавил: — Ты помнишь, что я сказал после захвата инкассаторов? Я сказал тебе — это мое последнее дело. Ухожу в отставку.

Паркер согласно кивнул. Генди всегда собирался завязывать после каждого очередного дела… И так все последние десять лет.

— В тот раз я говорил на полном серьезе, — уверил Генди, словно догадываясь, о чем думает Паркер. — Я теперь обретаюсь в Преск–Айл, что в Мэне. Там база военно–воздушных сил, и я открыл столовку прямо напротив главных ворот. Открыта всю ночь. Мне нравится иметь дело с «кокардами», ведь я привык работать по ночам.

— Что ж, желаю удачи!

— Спасибо! — Генди прошел вперед и уселся на край кровати. — Я слишком долго был в нашем бизнесе, Паркер. Да и ты тоже! Обоим нам чертовски везло. Но сколько веревочке ни виться, вечно это продолжаться не может, а мой кончик, как я представляю, уже показался. Теперь осяду в своей столовке — и катись все остальное к дьяволу!

На Генди были грубые рабочие штаны и охотничья куртка в черно–красных тонах. Паркер глядел на него и не мог себе представить того владельцем столовки, но в то же самое время знал, что он вернется к прежнему в любой момент, едва Паркер предложит ему принять участие в деле. Столовка же просто будет обозначать место, куда Генди отныне станет постоянно возвращаться. И он не откажется от любой работы, которая обещает хороший навар.

Генди прикатил теперь сюда, в такую даль, чтобы увидеться с Паркером, даже не зная о причине вызова, да и сам факт его присутствия здесь — доказательство, что он отнюдь не каждую ночь готов просиживать в столовке, беседуя с «кокардами».

Паркер опустил жалюзи на окне и пересек комнату, чтобы присесть на легкий стул возле бюро.

— Не из–за работы я вызвал тебя сюда на сей раз, — сообщил он. — Во всяком случае, не из–за нашей работы в привычном смысле слова.

— И в каком же это смысле? Паркер выложил ему все то, что случилось: о киллере, который промазал, стреляя в него, о письмах к профи, о том, как рассчитался с Меннером, и о том, как взял «Три короля».

Генди слушал все это, ковыряя спичкой в зубах, и, когда Паркер добрался до конца, ответил:

— Я вот что думаю. Из тех ребят, которых я знаю, по меньшей мере восемь будут счастливы получить твои письма. Они не мешкая пустятся во все тяжкие и претворят в жизнь планы, которые вынашивали все эти годы. — Он ухмыльнулся, удовлетворенно кивнув. — Этот Бронсон и его дружки, бьюсь об заклад, уже сейчас хорошенько оприходованы.

— Им еще и не так достанется. — Паркер прикурил сигарету. — Во всяком случае, мне известно, где сейчас находится Бронсон. И я отправляюсь туда.

— Что еще?

— Мне нужен надежный напарник. Я в этом деле не ради навара, поэтому отдаю тебе все, что хапанул у игроков в покер и добыл в «Трех королях». Сорок две сотни. Плюс все, что мы возьмем в доме Бронсона.

— Я не участвовал в тех двух твоих делах. Зачем же мне брать то, что ты поимел с них, работая в одиночку?

— Чтобы хоть как–то вознаградить тебя за участие. Бронсон, возможно, у себя в доме и не хранит много налички.

— Оставь свое при себе, Паркер. Мы знаем друг друга уже много лет. И поделим пополам, что возьмем у Бронсона, а там будет видно!

Паркер нахмурился. Такой подход его не устраивал. Он заявил:

— Тогда давай поделим мою добычу поровну уже сейчас. По двадцать две сотни каждому плюс все, что возьмем у Бронсона.

— Но почему? — Генди так и не вынул спичку изо рта, пока не достал новую сигарету. — Почему это тебе так не терпится прямо сейчас расстаться с деньгами?

— Я не бросаю их на ветер. Но хочу оплатить твое время. Ты же не будешь работать за так?

Генди, не отрывая глаз от сигареты, поднес к ней горящую спичку, затем потянулся, чтобы кинуть спичку в пепельницу, и пожал плечами.

— Хорошо, — наконец согласился он, — давай поделим, как ты предлагаешь. — Он зажал сигарету в зубах, ухмыльнулся, а потом взглянул на Паркера. — В любом случае найду, как использовать эти деньги.

— Для своей столовки?

— Конечно, для нее.

Генди вновь уселся на кровати, заметно расслабившись.

— Когда ты хочешь отправиться на охоту за этим Бронсоном?

— В начале следующей недели. К этому времени мафию уже пошерстят не раз и не два. Хочу быть уверенным, что этот малый, Карнс, никак уж не пожелает сводить со мной счеты, когда займет место Бронсона.

— Когда ты намерен отправиться в Буффало?

— Завтра. Можно прямо сейчас начать собираться. Как насчет твоей тачки? Ворованная?

— Вот уж нет! Купил за наличные в Вангоре. Абсолютно на законных основаниях.

— Зарегистрирована на то же имя, что и твоя обжорка?

— Точно. На мое собственное.

— Тогда воспользуемся моей. Так будет безопасней. По ней никак нельзя выйти на меня.

— Угнанная?

— Да. Достал ее через Чими в Джорджии.

— Через того мужичонку, у которого есть брат?

— Конечно!

— Ну тогда все должно быть окей!

— Так оно и есть.

— Ладно! — Генди встал с кровати. — Хочу ненадолго заглянуть к Мадж. Составишь компанию?

— Нет, не сегодня ночью.

— Ну, тогда увижу тебя утром.

Генди вышел, и Паркер выключил свет. Он уселся у окна и, покуривая, стал вглядываться в шоссе. Генди почему–то тревожил его. Надо же, купил машину на законных основаниях! Приобрел столовку и собирается вкалывать там на полном серьёзе. И даже пожелал принять участие в деле за «спасибо» из чувства солидарности!..

Это плохой признак, когда такой человек, как Генди, начинает приобретать недвижимость и всерьез подумывает том, чтобы позволить себе заиметь друзей. Владение собственностью привязывает человека к месту, а дружба делает слепым. Паркер ничем не владел: люди, которых он знал, были знакомыми, и только, они ничем не были ему обязаны, как и он им. Конечно, под именем Чарлза Уиллиса владел частью активов в некоторых предприятиях, разбросанных и здесь и там, но это делалось только ради отмывания денег. Он всегда держался на расстоянии от мест своего бизнеса, числился там в основном для виду и не пытался выжать из них хотя бы цент дохода. То, что делал Генди, было совсем иным: он приобретал вещи, чтобы владеть ими. И согласился на работу с человеком только потому, что ему этот человек нравился.

Когда такой, как Генди, стремится владеть собственностью и начинает тяготеть к дружбе, это означает, что он теряет качества, необходимые для их опасного бизнеса. А это плохой признак.

 

Глава 2

Подъезд к Сиракузам начался со свалок автомобилей, где всем заправляли дилеры по продаже подержанных машин. Затем пошли плохо оштукатуренные бары и лавчонки, торгующие всякой всячиной, под которые были переделаны дома–развалюхи. Это был конец дня, пятница, наступал час пик дорожного движения для автомашин, отправляющихся на уик–энд. Паркер продирался на своем «олдсе» через поток машин, делая все от него зависящее, чтобы наверстать время. А вот и Соут–Сэлина–стрит! Магазины стали выше и солиднее, дорожное движение — еще более плотным, до того самого момента, как они оказались в нижней части города, где все улицы вели не в ту сторону, в какую им было нужно.

— Мне ненавистен этот город! — заявил Паркер.

— Город как город, — отозвался Генди. — Все они одинаковые.

— Тогда они все мне ненавистны. За исключением курортных — Майами, Вегаса, — там никогда не натолкнешься на такое.

— Ты, как я, любишь маленькие городки. Слышал когда–либо о Преск–Айл?

— Нет.

— А следовало бы полюбоваться — какие там зимы. Снега — выше головы.

— Звучит неплохо.

Генди засмеялся.

— Мне там нравится, — сообщил он. — Мы что, заворачиваем? Ты уверен, что нам направо?

— Это единственный способ, чтобы выехать на встречную полосу.

— Ох, да. Следующий поворот направо, а потом уж надо сделать круг. Я и забыл, что здесь одностороннее движение.

Следующий поворот, однако, мало что изменил. Встречная улица допускала движение только в том направлении, в котором они уже ехали целый квартал до поворота. Паркеру удалось вовремя проскочить еще квартал, прежде чем их тормознул светофор. Женщины в зимних одеждах, с коробками, в которые были упакованы покупки, хлынули на переход и сгрудились вокруг машины как стадо. Был еще не декабрь, но началось уже украшение витрин к Рождеству, Все еще оставались некоторые декорации со Дня благодарения, но никто, однако, не удосужился их убрать.

Зажегся зеленый свет, и Паркер свернул направо. Но следующая пересекающая улица была еще одной, которая пропускала движение в ту же самую сторону.

— В Преск–Айл тоже улицы с односторонним движением?

— Может быть, одна или две. Там можно прожить всю жизнь, даже не зная об этом.

— Возможно, я заеду туда в один прекрасный день.

— Тормозни возле столовки, и я сварганю тебе отличную яичницу.

— Благодарю!

И только следующая улица позволила им, наконец, двигаться в нужном направлении.

— Печально, но факт, — вздохнул Генди, — но мне хотелось бы знать кого–нибудь в Буффало, тогда бы мы могли не колесить по этому городишку, а просто миновать его.

— В Буффало будет не легче с движением.

— Да, но мы уже были бы там.

— После того как наладишь связи, мы двинем из города север, уже по верной дороге, и остановимся в мотеле. Я уже устал крутить баранку. Можем попасть в Буффало и завтра все равно у нас достаточно времени.

— Окей, тогда ладно. Припаркуйся где–нибудь.

— Попробую.

Но и здесь не оказалось мест для парковки. Они уже миновали нужное здание, а новой стоянки все еще не встретили. Обочина Соут–Сэлина–стрит справа, на протяжении целой половины квартала, была свободной от машины, но вся пестрела знаками «Стоянка запрещена!». Паркер и хотел бы вернуться к началу квартала, но, чтобы сделать такой маневр, ему бы вновь пришлось исколесить полгорода, поэтому он вырулил на запрещенную зону и заглушил движок. Пусть только попробуют всучить ему квитанцию на штраф! В любом случае машина была не его. И гонять эту тачку Паркеру осталось неделю, от силы — две. Как только дело будет завершено, он избавится от «олдса». Поэтому пусть себе записывают номер водительской лицензии в свои блокноты и облепят капот квитанциями как снегом.

Они выбрались из машины. Паркер запер дверцы, и на своих двоих оба отправились в обратную сторону к нужному зданию — двое высоких мужчин в охотничьих куртках и кепи среди толпы невысоких и казавшихся толстыми из–за зимних одеяний женщин, с руками, полными пакетов и свертков.

Это было старое, с оштукатуренными стенами здание, выкрашенное в грязно–зеленый цвет. Из двух лифтов работал только один. Так как время приближалось к шести, старик лифтер сидел на своем стуле уже в пальто, чтобы перевезти нескольких последних трудяг и после сразу же отправиться домой. Поэтому нахмурился, когда увидел Паркера с Генди, зная, что они заставят задержаться одного из работающих — а следовательно, и его — тоже.

— Все уже разошлись по домам, — буркнул он, надеясь, что ему поверят и отправятся восвояси.

Однако Генди успел еще раньше дозвониться сюда из Бинг–хемптона.

— Тот, кто нам нужен, еще здесь. Нам на третий этаж.

Человек Генди был неким Эймосом Кли, и на указателе между лифтами значилось: «Эймос Кли. Конфиденциальные исследования».

Кли являлся лицензированным частным детективом, но если бы он попытался заработать себе на жизнь частным сыском в таком городке, как этот, да еще с офисом в таком здании, то через месяц умер бы от голода. Кли же оказался обладателем бесценного блага, позволяющего ему уплачивать ренту и постоянно находиться при деньгах. Этим благом стало его разрешение на оружие. Штат Нью–Йорк выдал ему три листка бумаги, каждый из которых позволял Кли — в силу специфики работы — приобретать, владеть и носить с собой, пистолет. Три листка бумаги — это три пистолета. Кли, как правило, имел в своем распоряжении от пятидесяти до ста пистолетов, но на виду никогда не держал больше трех.

Пистолеты и составляли бизнес Кли. Револьверы, автоматические пистолеты и от случая к случаю даже дробовики и ружья. Дважды за всю свою карьеру Кли попросили достать автоматы, и оба раза он выполнил нелегкий заказ. В обоих случаях, правда, клиентам пришлось немного обождать, но Эймос Кли их не подвел.

С обычным пистолетом все обстояло намного проще: заказ выполнялся в течение дня. Звонишь ему утром — заходишь вечером и оплачиваешь покупку. Все просто! И позже, если пожелаете, Кли за полцены мог выкупить у вас пистолет обратно. Он мог затем вывинтить дуло, приладить его к другому пистолету, вычистить, смазать, если было необходимо, и вновь пустить в продажу. Если ему предлагали пистолет, который еще не побывал у него в руках, то Кли покупал такую пушку за очень низкую цену — всего за четверть ее стоимости, по которой будет продавать: новая пушка значила для него дополнительную работу по спиливанию серийных номеров. В порядке побочного бизнеса он неплохо подрабатывал на изготовлении подделок для коллекционеров оружия. Так, он сделал три экземпляра — точные копии музейных револьверов, — в подлинности которых мог усомниться разе только эксперт, да и то с лупой в руках.

Из–за того, что телефон Кли как–то раз прослушивался, он чуть было не остался без лицензии, разрешений и прочего, Генди во время утреннего звонка ему из Бингхемптона все время разговора ни словом не обмолвился о пушках.

— Кли слушает.

— Мистер Кли, вы меня не знаете, но доктор Холл из «Грин–бэй» рекомендовал мне вас. Я намереваюсь быть в Сиракузах в следующий понедельник после полудня, и, если у вас найдется время, мне бы хотелось обсудить с вами деликатную тему.

— В понедельник?

— Или же сегодня, но позже.

— Лучше в понедельник. А в чем проблема?

— Ну, я предпочел бы обсудить это лично.

— Что–то связанное с разводом?

— Ну да.

— Сожалею, но я не занимаюсь делами подобного рода. Генди извинился и повесил трубку. Упоминание доктора Холла из «Грин–бэй» подсказало Кли, что он говорит с желающим приобрести пистолет. Кли требовал от всех клиентов, чтобы они дважды называли время встречи, когда они могут зайти, чтобы повидаться с ним; и та дата, на которую он отвечал «нет», и будет временем, когда следует прибыть. Если его телефон опять прослушивается, и если «закон» клюнет на гамбит с доктором Холлом из «Грин–бэй», то он бы знал, что тот, кто явится к нему в якобы назначенное им время, на самом деле окажется подсадной уткой.

Итак, Кли должен быть на месте и ожидать их прихода. Старик лифтер поворчал, что доставит их на третий этаж, а когда они выходили из лифта, заявил:

— В шесть я отправляюсь домой. Если вы слишком долго проторчите здесь, то вам придется спускаться вниз пешком.

Они проигнорировали его сообщение и прошли в холл. Та же самая мерзкая зеленая краска покрывала и здесь штукатурку на стенах. Офис Кли ютился между брокерской конторой и представительством какой–то непонятной компании. Генди прямиком направился в офис.

Однокомнатное помещение с деревянной перегородкой, проходящей точно посередине, создавало иллюзию того, что находящееся за перегородкой и есть сам офис, а все, что перед ней, — это приемная. Кли в гордом одиночестве восседал у захламленного письменного стола возле дальней стенки. Он был очень низкого роста и очень толстый, в очках в проволочной оправе и с черными жиденькими волосами на голове. Лацканы его пиджака были засыпаны табачным пеплом от сигарет. Он имел на диво застенчивую улыбку и обыкновение вести дела, связанные с пушками, в эмоциональной манере. Поэтому его клиентам частенько приходило в голову, что Кли как бы создан, чтобы его ограбили. Чего проще: войти, что бы приобрести пушку, купить ее, наставить на Кли, грабануть его, а затем смотаться. Кли — а уж это точно! — дважды подумает, прежде чем обратиться в полицию. Но большинство клиентов любили его, восхищаясь его предприимчивостью, доверяли осмотрительности, а посему в конечном итоге выбирали своими жертвами других.

Кроме того, в ходу была одна история. Однажды молодой головорез вознамерился хорошенько потрясти торговца оружием, но слишком много болтал на эту тему и в один прекрасный день слушок докатился до Кли. Этот щенок позвонил по телефону, и когда заявился за пушкой, тот вручил ее молодому балбесу как ни в чем не бывало. Тот проверил оружие, пушка оказалась заряженной, и он направил ее на Кли, приказав: «Поднять руки!» Вместо этого Кли потянулся за другой пушкой. Щенок не собирался ухлопать торговца, но казалось, что теперь ему ничего другого не оставалось, поэтому он нажал на спуск — пушка взорвалась в его руке, отчего та здорово пострадала. Кли засмеялся и спросил, не хочет ли малец вызвать полицию? Незадачливый стрелок кое–как спрятал раненую руку в карман пальто и выбежал вон. Больше Кли ничего о нем не слышал. И никто с тех пор уже не пытался с ним сыграть злую шутку.

И вот теперь Кли приветственно махнул рукой из–за стола.

— Проходите сюда! Генди, это ты? То–то мне показался по телефону знакомым твой голос, но я не мог сразу догадаться, кому он принадлежит.

— Как делишки, Эймос?

— Неплохо, неплохо. Есть одна игрушка, как на заказ тебя, Генди, поверь, славная штучка! — Он перевел взгляд Паркера. — Прошу прощения, — спохватился он. — Я тебя знаю?

— Это Паркер, Эймос, — доложил Генди. Он ухмыльнулся. — У него лицо переделали заново.

— Ну, надо же! Никогда бы тебя не узнал! — Улыбка растаяла. — Значит, вам нужны две пушки? Сожалею, я этого сразу не усек, Генди. Тебе бы следовало сказать: «Мой напарник и я» — или еще как–нибудь хотя бы намекнуть.

— У меня уже есть пушка, — успокоил его Паркер. — Обзавелся ею еще на юге. Я же не знал, что окажусь в здешних краях.

— О, тогда все в порядке! Надеюсь, что и впредь ты останешься моим покупателем.

— Конечно!

Кли выбрался из–за стола и теперь казался еще более низким и толстым, чем когда сидел. Он повернулся к старому железному сейфу в углу:

— Полагаю, вы спешите?

— Это старик лифтер спешит, — пошутил Генди.

— Старик становится все хуже с каждым днем. Вскоре, надеюсь, он вообще откажется от работы или его уволят. Может быть…

Кли улыбнулся им через плечо, а затем с трудом скорчился перед сейфом, набирая комбинацию замка. Его пухлые пальцы проворно крутили номерной диск, потом он опустил ручку вниз — и сейф открылся. Показалась плоская деревянная шкатулка, в которой ювелиры обычно хранят ожерелья и всевозможные драгоценности. Кли перенес ее на письменный стол.

— Поистине стоящая вещь! — объявил он, открывая шкатулку. — «Ивер Джонсон», 66–я модель, короткий ствол. Подходят заряды от «смит–вессона» 38–го калибра и от нового полицейского кольта. Пять пуль. Задний прицел снят и теперь на рукоятке для лучшей хватки новый пластиковый держатель.

Он извлек из шкатулки револьвер — изнутри она была обита зеленым бархатом — и нежно взял его в обе руки. Пальцы торговца, как и дуло пушки, были короткими и толстыми. И пока он направлялся к ним, то ласково оглаживал пушку пальцами.

— Видите эту округленную переднюю мушку? Не будет цеплять за карман, как «кадет». Этот револьвер еще называют «индейцем». Прекрасная компактная вещь, способная не только убираться в карман, но даже в дамскую сумочку. — Эймос издал смешок и, с неохотой расставаясь с ней, вручил пушку Генди.

Тот внимательно осмотрел ее:

— Это лучшее, что у тебя есть?

— За приемлемую цену для этого размера — да. Для револьверов. Но если ты хочешь автоматический пистолет, могу предложить отличный семизарядный «старфайр». Размером побольше, чем эта, но зато потоньше.

— Сколько ты хочешь за эту?

— Семьдесят.

— А за автоматический пистолет?

— Восемьдесят.

— Пожалуй, эта подойдет.

— Отличный небольшой револьвер, поверь, так оно и есть! Кли закрыл сейф, не убрав в него шкатулку. — Я уже дважды продавал его перед этим — и ни разу ни одного нарекания.

— Это хорошо. Заряды к нему есть?

— Конечно! — Кли направился обратно к письменному столу, уселся за него и открыл нижний ящик с правой стороны, вытащил небольшую коробку с патронами и поставил на крышку стола.

Генди не дал себе труда зарядить револьвер. Он запихнул его прямо во внутренний карман охотничьей куртки, а коробку с патронами — в карман штанов и начал было рассчитываться с Кли за пушку.

Но тут вмешался Паркер:

— Нет. Запомни, все оплачиваю я.

— О, ну конечно!

Паркер стал отсчитывать деньги и выкладывать их на стол.

Кли наблюдал за ним с улыбкой и затем сказал:

— Теперь запомни — я выкуплю пушку обратно, когда она сделает свое дело. За полцены. Дам за нее тридцать пять долларов, если ты пожелаешь вернуть ее мне.

— Если нам представится такой шанс, то верну, — пообещал Генди.

— Вот это хорошо, очень хорошо. И ты тоже. Паркер. Я приму и твою пушку из рук в руки. Что она собой представляет?

— «Смит–вессон», 38–го калибра, короткоствольный.

— Десятой модели?

— Думаю, что да.

Кли начал размышлять:

— Если пушка в хорошем состоянии — могу отстегнуть тебе за нее двадцатку.

— Ладно, — согласился Паркер. — Если только обратно проследуем тем же самым путем.

— Само собой. Еще увидимся.

— До встречи!

 

Глава 3

Генди кивнул Паркеру.

— Вон тот, — пояснил он. — Тот, что слева от дома, с неоновой вывеской.

Паркер глянул на особняк, где обитал Бронсон, и кивнул. Он подогнал «олдс» к тротуару и вперил пристальный взгляд через улицу на каменную махину.

Дело было в субботу вечером. За тысячу миль от этого места, может быть, именно в эти минуты совершался налет на клуб «Какаду»… Но Паркер, однако, об этом ничего пока не знал. Не знал и Бронсон — известие об ограблении он получит по телефону чуть позже.

Паркер вырубил движок:

— Давай разомнем ноги и прогуляемся.

— Давай!

Они выбрались из машины. Парк был под боком, и Паркер с Генди пошли вдоль него, не переходя на другую сторону, пока не оказались перед идущей поперек улицей. Они двинулись по ней, потом свернули направо и направились к задней стороне дома Бронсона. Шли они медленно, как бы прогуливаясь, — Двое представительного вида мужчин в охотничьих куртках, кепи, руки в карманах. И даже не переговаривались друг с другом. В эту ночь в их намерения не входило попытаться добраться до Бронсона — прогулка была предпринята в целях рекогносцировки.

— Здесь гараж, — отметил Генди.

— Да, и подъездная дорожка.

Генди и Паркер проследовали дальше, заглядывая мимоходом во все припаркованные машины, мимо которых проходили, запоминая все подходы к дому. Так они добрались до следующего поворота, после чего опять направились к парку.

— Все открыто настежь! — недоумевал Генди. — Как тебе это нравится?

— Может быть, Бронсон известен здесь под другой личиной — добропорядочного гражданина, и выглядело бы нелепо, если бы он держал своих охранников вокруг всего дома!

— Наверное, ты прав.

— Хотя, полагаю, внутри дома он должен иметь под рукой телохранителей.

Так размышлял Паркер, пока они шли обратно к парку. Здесь была крыша Бронсона, проходила его легальная жизнь. Возможно, образ жизни в этом доме разительно отличается о того, который он ведет в мафии. Точно так же, как Генди в своей столовке на другом конце страны, или сам Паркер, когда становится Чарлзом Уиллисом. И весьма возможно, что Бронсон всерьез полагает, будто его крыша в Буффало достаточно надежна, чтобы защитить его.

Тогда появляется лишний повод, чтобы свести счеты. Бронсон покусился на жизнь Чарлза Уиллиса — в отместку Паркер покончит с его спокойной жизнью в Буффало.

Они свернули направо, прошли мимо фасада дома Бронсона и дальше, до конца квартала. Затем перешли на другую сторону, вернулись обратно к машине, уселись в нее, и Паркер покатил прочь от этого места.

Выходит, вот где убежище Бронсона! Эта огромная каменная махина в глубине двора, за плотной высокой живой изгородью, окружающей границы владений. Соседи — по обе стороны — на значительном отдалении. Если глядеть от парка, то справа от дома — школа для слепых, слева — здание, приспособленное для собраний какой–то попечительской организации. Оба дома пустовали, во всяком случае по ночам. Через улицу — безлюдный, почти никем не посещаемый парк.

И ничего позади особняка, кроме собственного гаража. Бронсон был изолирован здесь, как утка на воде. Хоть динамит здесь взрывай — никто ничего не услышит.

— Что выбираешь для дежурства — дни или ночи? — нарушил молчание Генди.

— Возьму на себя ночи. Я уже немного вздремнул после полудня по пути сюда.

Они двинули на север через Кенмор и Тонавэнду и нашли дальше по пути мотель. Женщина за конторкой болтала без умолку, напомнив Паркеру Мадж, с той только разницей, что та не была такой толстой. Наконец она показала им номер, вручила ключ и отправилась обратно. Паркер и Генди сами внесли свой багаж.

Генди взглянул на часы:

— Десять. До встречи в десять утра?

— Договорились!

Паркер отправился обратно к машине и погнал ее на юг, в Буффало, а там уже к дому Бронсона. Припарковался через улицу, напротив особняка, так чтобы виден был весь фасад. Его часы показывали двадцать минут одиннадцатого.

Он достал из бардачка записную книжку, ручку и сделал приблизительный набросок фасада дома, пронумеровав окна с первого по одиннадцатое. Пять из них были освещены. Паркер записал: «10.20 — №: 1, 2, 3, 6, 7» — и проследовал на машине до поворота, объехав дом сзади, — там вообще ни в одном окне не горел свет. Паркер вернулся на прежнее место.

Закончив наблюдение и зафиксировав его результат, он положил ручку с записной книжкой рядом с собой на сиденье, зажег сигарету и, усевшись поудобней, принялся ждать.

В одиннадцать сорок мимо проехала машина полицейского патруля, направляясь в восточном направлении. Паркер отметил этот факт в записной книжке.

В одиннадцать пятьдесят пять погасло окно № 3. В одиннадцать пятьдесят семь зажглось окно № 9. Паркер сделал пометку. В двенадцать десять окно № 9 погасло. Он опять сделал пометку.

В двенадцать двадцать погас свет в окнах № 6 и № 7. Паркер подождал, но вместо них другие окна не зажглись. Он врубил движок и опять обогнул здание, но в задней части дома ничего не изменилось. Он вернулся на прежнее место стоянки.

В час пятнадцать опять появилась машина полицейского патруля, направляясь в восточном направлении. Значит, это был объезд по кругу, а не рейд туда–обратно. Объезд по времени длился около полутора часов. Паркер и об этом сделал пометку в записной книжке.

После того как патрульная машина исчезла в его зеркал заднего обзора, он выбрался из «олдса» и пересек улицу.

Уличные фонари располагались на большом удалении один от другого, и все они находились со стороны парка. Паркер со стороны мог показаться лишь легкой тенью, когда, проскользнув сквозь отверстие в живой изгороди, стал под углом подкрадываться к дому через газон, подбираясь к освещенным окнам. Он заглянул в одно из них. И увидел в комнате овальный дубовый стол с канделябром наверху и пятерых мужчин, сидящих вокруг стола. Почти минута ушла у Паркера на то, чтобы догадаться, чем они заняты. Играли в какую–то игру «Монополия» — игра не для бедных: доллар за цент!

Паркер всматривался в каждого в отдельности и сразу же засек Бронсона. Он выделялся манерой держаться, холеным видом, высокомерным выражением лица. И еще — недовольным взглядом. Остальные четверо были крепкими грубыми мужиками, с виду — вышибалы или телохранители. В данном случае, скорее всего, телохранители.

Паркер отошел от окна и двинулся вокруг дома, стараясь держаться ближе к стене. Поверх гаража находилась пристройка, которую он как–то не заметил раньше. Через открытое окно оттуда струился свет и доносилась музыка из проигрывателя. Пока Паркер наблюдал, в окне мелькнул негр в майке. Несомненно, шофер. Паркер продолжил свое бесшумное незаметное путешествие вокруг дома.

Больше освещенных окон не было. Кто–то отправился спать за окном № 9 — там погас свет. В пристройке над гаражом, он уже это отметил, расположился шофер. Бронсон и четыре телохранителя играли в «монополию», очевидно, в гостевой, у подножия лестницы. Особа, отправившаяся спать, — кто она, жена Бронсона? Вполне возможно! Напрашивался вывод: в доме всего находилось шестеро плюс шофер. Паркер вернулся обратно в машину и записал все это в книжечку.

Два часа пятьдесят минут — снова патрулирование полицейской машины.

Три десять — зажегся свет в окне № 3. Минутой позже оно погасло, затем появился свет в окнах № 6 и 7, что наверху. Они так и остались освещенными.

Кто же выбыл из игры? Бронсон? Окно № 3, возможно, осветилось, когда он включил свет, чтобы подняться наверх. Окна № 6 и 7, вероятно, были окнами спальни. Окна № 1 и 2, где шла игра, по–прежнему оставались освещенными.

Три сорок пять — окна № 6 и 7 погасли. Затем осветилось окно № 8 — это и есть окно спальни Бронсона? Может, у него там «логово», и Бронсон проводит в нем некоторое время, прежде чем отправиться в кровать. Паркер записал и это, но рядом поставил вопросительный знак.

Он еще раз объехал вокруг всего дома. Шофер у себя наверху уже выключил свет, а в задней части здания по–прежнему без перемен — не было видно никаких огней.

Странно, но телохранители и не думали об осмотре дома и его окрестностей. В полном составе они все еще резались в карты в той же самой гостиной.

Паркер никак не мог в такое поверить. Он опять припарковал машину на старом месте, вылез из нее и снова направился к окну, чтобы убедиться в правильности своего вывода. И точно — все четверо все еще сидели там за овальным дубовым столом и играли в «монополию».

Паркер отправился обратно к машине, забрался в нее, записал увиденное и поставил вместо вопросительного восклицательный знак.

Когда окно № 3 погасло в четыре пятьдесят и перестал гореть свет в окнах № 1 и 2, то он уже знал, что теперь уж точно все отправились спать: никто не остался на страже. Все предпочли кровати. Когда окно № 3 стало темным, Паркер включил мотор и опять — в который раз! — отправился в объезд дома. Цепочка огней вспыхнула в окнах третьего этажа. Он дождался, пока все они, один за другим, не погасли.

Сейчас наконец весь дом погрузился в темноту. И не осталось никого, чтобы в случае надобности поднять тревогу. Паркер опять отогнал машину на ставшую уже привычной стоянку и стал ждать наступления утра. Он отметил нечастые, но регулярные вояжи патрульной полицейской машины, а также и то, что двое копов, находившихся в ней, не удостоили его и мимолетным взглядом: он проторчал тут всю ночь, но это никого из них, казалось, ничуть не встревожило.

В семь тридцать Паркер положил ручку и записную книжку в карман, вылез из «олдса» и отправился в парк. Туда вела дорожка с черным покрытием и вдоль нее стояли редкие скамейки. Он уселся на одну из них и стал дожидаться десяти часов утра, продолжая следить за домом.

В пять минут десятого из–за живой изгороди выкатил черный «кадиллак» и свернул направо. Прищурившись, Паркер сумел разглядеть за рулем негра–шофера и одного человека на заднем сиденье. Должно быть, Бронсон, больше некому! Другой черный «кадиллак» вырулил из–за перекрестка слева, повернул и пристроился почти вплотную за первым. В нем сидело четверо мужчин. Оба «кадиллака» укатили прочь. Так что теперь в доме никого, по его расчетам, не должно было остаться, кроме жены Бронсона.

В девять тридцать напротив дома припарковалось такси, и из него вышла женщина–негритянка с коричневой бумажной сумкой в руке, вошла в дом. Повариха, служанка или уборщица с рабочей одеждой в сумке?

Без пяти десять появилось еще одно такси, остановилось, а затем стало выруливать на обочину к припаркованному «олдсу» и вновь остановилось впритык за Паркером. Из него вылез Генди и расплатился с водителем. Паркер встал со скамейки и пошел по дорожке, вглядываясь в сменщика. Генди сперва заглянул в «олдс», а затем начал озираться вокруг, пока не засек Паркера. Он пошел ему навстречу прямо по траве. Паркер уселся на ближайшую скамейку.

Генди сел рядом:

— Как прошло дежурство?

Паркер достал записную книжку и прочитал все пометки, сделанные за последние двенадцать часов, сопровождая их собственными комментариями и замечаниями. Генди слушал, кивая, и наконец промолвил:

— Он сам облегчает нам задачу.

— Как–то все это не вяжется с Бронсоном.

— Разве тебе не ясно? Он считает себя здесь в полной безопасности. Эти телохранители — так, на всякий случай, но на самом деле он даже и не помышляет о том, что они ему могут понадобиться.

— Назначим визит на четверг. Это даст нам пять дней, чтобы все проверить и перепроверить.

— Окей!

Паркер встал со скамьи:

— Увидимся вечером.

— Как договорились. Паркер поглядел на «олдс»:

— Может, нам следует отогнать отсюда машину?

— До наступления темноты она мне не понадобится.

— К тому времени я уже вернусь.

Паркер вышел из парка, забрался в «олдс» и отъехал. Отогнав ее подальше, за парк, он запер дверцы и напрямик, через парк, вернулся к Генди.

— Машина там, за парком. Следуй прямо по дорожке и упрешься в нее.

— Окей.

Паркер передал ему ключи и вышел к обочине. Вскоре он поймал такси и отправился в мотель.

 

Глава 4

В среду после полудня Паркер позвонил Бетт Харроу в Майами.

Девушки на месте не оказалось, поэтому он продолжал держать линию, опуская десятицентовики и четвертаки в прорезь для монет, пока не дожидался ответа. Генди был в Буффало, засев в парке напротив дома Бронсона, и занимался наблюдением. Работенка, которая к настоящему моменту порядком им обоим осточертела. Бронсон по большей части оставался дома, и его никто не посещал. Первоначальная оценка Паркера о наличии тут постоянных обитателей и расположении наиболее важных комнат вновь и вновь подтверждалась.

Сейчас оставалась единственная причина, из–за которой следовало продолжать наблюдение за домом: Бронсон мог внезапно принять решение и покинуть особняк, мгновенно собрав вещи, и уехать в какой–нибудь другой город. Генди уже предлагал нанести визит, не дожидаясь четверга, так как работенка обещала оказаться проще, нежели они ожидали, но Паркер все же решил выждать. Ему хотелось быть уверенным, что к настоящему моменту мафии уже будет нанесен ряд ощутимых ударов, до того как он избавится от Бронсона. Поэтому они и выжидали, продолжая тянуть резину и наблюдать за домом, хотя никаких новых записей в книжечке так больше и не появилось.

Если все пойдет как по маслу, Паркер сможет вернуться во Флориду в пятницу или в субботу. Вот почему он и названивал Бетт Харроу, дабы убедиться, что она все еще там и его пушка по–прежнему при ней. Если ей надоело ждать, и она уже успела передать оружие полиции, он хотел знать и об этом тоже.

Когда она наконец взяла трубку, он сказал:

— Это Чак!

— О! Ты где?

— Не во Флориде. Пушка все еще при тебе?

— Было умно с твоей стороны догадаться, зачем мне она.

— Большого ума здесь и не требовалось, других причин и быть не могло.

— А вдруг мне просто захотелось заиметь пушку? — В ее голосе явно слышалась издевка.

— Вот как? Так она все еще у тебя?

— Конечно! Ведь ты же просил меня месяц подождать, не так ли?

— Ладно! Я вернусь через пару дней. Увидишь меня в своих апартаментах где–то в субботу вечером.

— Звучит восхитительно!

— Надеюсь. — Он повесил трубку и вышел из кабинки. Телефонная кабинка стояла на автозаправке, через дорогу от мотеля. Паркер подошел к обочине, выждал, когда поток машин прервется, и переправился на другую сторону. Было шесть часов пятнадцать минут, и час пик дорожного движения шел на убыль. Паркер поднялся в свой номер мотеля и растянулся на кровати, дожидаясь десяти вечера.

Он испытывал странное чувство напряженности и нетерпения. Ему это здорово не нравилось — такого он не ожидал от себя. Всегда, работал ли он, дожидался ли начала проведения намеченного дела, когда уже все было подготовлено и спланировано, и все, что ему оставалось, — это лишь смотреть на часы и ждать, как, например, сейчас. Всегда, при всех обстоятельствах Паркер оставался собранным, не ощущал, как тянется время, не испытывал ни напряжения, ни беспокойства, ни нетерпения, ни скуки — словом, его нервы всегда были в норме. Однажды в Спокэйне ему довелось брать склад, поэтому пришлось для пользы дела просидеть в контейнере в кромешной тьме целых шесть часов, не имея возможности даже покурить; и он перенес все неудобства с олимпийским спокойствием. На всех стадиях работы — от подготовки до завершения — Паркер неизменно оставался спокойным и не срывался, что бы ни случилось.

Кроме нынешнего дня. Сегодня он почему–то никак не мог войти в норму, не испытывал холодного удовлетворения, продумывая детали нынешней операции. А дело было в том, что ему предстояла весьма неординарная работа, — вот в чем была причина его состояния, — и Паркер догадывался об этом: он охотился на сей раз не за деньгами, а за человеком. И не ради выгоды, а по личным причинам. Паркеру было не по душе использование своего богатого опыта и привычных методов для столь несвойственной ему цели — утолить жажду мести.

Он поймал себя на том, что думает о Бетт Харроу. Первым делом в субботу надо будет затащить ее в постель. Еще до всех разговоров о пушке и обо всем, что она потребует у Паркера за тайну пистолета, — словом, сначала постель, все остальное потом. Именно кровать первым делом, ибо после может возникнуть горечь в душе, а Паркер не желал, чтобы ложка дегтя испортила бочку меда.

По крайней мере, хотя бы в этом он был спокоен. Его нынешняя тяга к сексу не была совсем уж неожиданной. Паркер никогда не жаждал женщину, когда занимался работой, во всяком случае, не испытывал сиюминутных вспышек вожделения, которым нельзя было противостоять. Это вошло в его плоть и кровь, стало частью жизни. Совсем иное после окончания работы: он, наоборот, становился неистовым, как сатир или как жених, дождавшийся медового месяца после обязательного похвального воздержания до свадьбы. Постепенно неистовость ослабевала, вспышки страсти становились реже. И вожделение сходило на нет. Так продолжалось вплоть до того времени, как приспевало новое дельце, и Паркер вновь становился аскетом. Он не желал даже мысленно прикасаться к женщине или думать о ней, пока с делом не было покончено. Но как только освобождался, все начиналось сначала.

И так было всегда, сколько он себя помнил. Когда Линн, его жена, была еще жива, ей нелегко было привыкнуть к сексуальным выкрутасам Паркера, но теперь, после смерти Линн, он утолял свои желания во время очередного цикла прилива страсти с временными подругами, такими, как Бетт Харроу, что было несравненно легче для обеих заинтересованных сторон.

В субботу — Паркер это предвидел — он будет изнывать с вожделения, поэтому пусть той ночью всему иному предшествует удовольствие.

До этого момента он еще был в состоянии думать, лежа кровати, но теперь вскочил на ноги и начал расхаживать комнате: его, лишая покоя, грызло нетерпение. Он посмотрел на часы. Было еще только без двадцати пяти семь. Паркер накинул пальто и вышел из мотеля, держа путь в столовку и размышляя о том, как долго продлится на сей раз его обед.

Всего–то осталось подождать до завтрашней ночи, убеждал он себя. Надо все это воспринимать легче! Еще одна ночь и все!

 

Глава 5

Генди жевал спичку:

— Мне не хотелось бы тратить время еще и на шофера.

Они припарковались у противоположного тротуара напротив дома Бронсона. Паркер был за рулем, Генди рядом. Был четверг, десять сорок вечера.

— Этот шофер единственный, кто находится снаружи дома. Они просто обязаны держать с ним связь — по телефону или как–то еще. Если хоть один из них успеет капнуть шоферу про нас, то нет способа помешать ему обратиться за помощью.

— Полагаю, это так, — все еще сомневаясь, все же согласился Генди.

— И, кроме того, окна комнаты водителя выходят на заднюю часть дома, а ведь мы именно оттуда собираемся проникнуть в дом Бронсона.

— Да, пожалуй, ты прав! — Генди мотнул головой и выплюнул спичку. — Никак не привыкну к мысли, что придется вламываться в жилище! Буду–ка я лучше помалкивать и дам тебе спокойно все обмозговать.

Это был уже второй раз, когда у них возникли трения, и Генди пришлось признать свою неправоту. В первый раз он настаивал на том, что надо дождаться двух или трех часов утра, когда все в доме окончательно заснут, но Паркер объяснил ему, чем плох этот вариант:

— В этом случае мы будем иметь дело с десятью людьми в шести комнатах в доме тихом как могила. Уйдет слишком много времени и сил, чтобы их всех повязать. Если же будем ждать только до той минуты, когда начнется игра в «монополию», а жена Бронсона будет смотреть телевизор в студии, а сам Бронсон поднимется к себе в логово, то у нас в итоге получится — шесть людей уже в трех комнатах и достаточно шума во всем доме, чтобы незаметно пробраться на второй этаж, к Бронсону в гости, а он будет на целом этаже один. Нам даже не понадобится вязать телохранителей. Мы просто минуем их и поднимемся к Бронсону. Придется только следить за лестницей — вот и все!

Этот последний момент операции, когда нужно будет миновать телохранителей, чтобы добраться до Бронсона, не выходил из головы Генди уже несколько часов. Если они собираются проигнорировать присутствие телохранителей, то почему бы не поступить точно так же и с шофером?

Но наконец было покончено и с этим спором, и оба пришли к соглашению. Паркер посмотрел на дом:

— Вот и свет зажегся в логове. Пора!

— Верно!

Они выбрались из олдса» и направились вдоль улицы со стороны парка, как бы прогуливаясь, словно пара добрых старых друзей. Этой ночью оба облачились в просторные пальто, не сковывающие движений, и шляпы, сдвинутые на затылок. Их ботинки были на резиновой подошве. Руки оба держали в карманах пальто, там же, в правых карманах, лежали и пушки.

Сейчас, когда настало время действовать, Паркер чувствовал, как постепенно спадает первое напряжение, уступая место спокойствию, свойственному Паркеру в минуты опасности. И то, что топтаться на улице предстояло еще не менее часа, уже не имело никакого значения: он стал спокоен, собран и уверен в себе.

Они шли, не переходя на другую сторону, пока не уперлись в пересекающую улицу, пошли по ней, а затем свернули направо. Узкая улочка освещалась только на перекрестках, и кроме них, везде царила кромешная темень, задняя часть дома выходила как раз на такой вот неосвещенный участок. Туда они и направлялись, их ботинки позволяли бесшумно ступать по тротуару. Проскользнув сквозь живую изгородь, они оказались во владениях Бронсона. Темное покрытие дорожек глушило шаги, и было бы хуже, если бы пришлось иметь дело гравием.

Справа находился гараж на четыре машины. Снаружи, у дальней стены, винтовая лесенка вела к пристройке наверх, где располагались апартаменты шофера. Паркер и Генди с пушками в руках поспешно миновали гараж, а затем медленно и осторожно стали подниматься по светлым деревянным ступням лестницы. Ночь выдалась такой темной — ни луны, ни звезд, — словно одеялом, небо было окутано плотными облаками, поэтому ступеньки едва можно было различить во мраке.

Лестница наверху заканчивалась площадкой, на которую выходила дверь пристройки. В двери было четырехстворчатое окно, задернутое плотными занавесками, поэтому наружу едва пробивался неясный свет.

Костяшками пальцев Паркер негромко постучался в окно. Тут же отозвался почему–то испуганный голос:

— Секундочку!

Паркер удивленно поднял брови. Он ожидал, что шофер спросит обычное: «Кто там?» — и намеревался ответить, что его желает видеть Бронсон. Этого оказалось бы вполне достаточно, чтобы заставить шофера открыть дверь. Пушки доделали бы все остальное, заставив шофера вести себя тихо, пока бы они связывали его и запихивали в рот кляп. Но шофер вообще ничего не спросил, и это могло означать, что он кого–то ждал в этот час. Паркер бросил взгляд в сторону самого дома, но ничего не увидел — ни огонька в окнах, ни кого бы то ни было, приближающегося к гаражу.

Наконец дверь открылась — в проеме выросла фигура шофера, в черных брюках, нижней рубахе и коричневых шлепанцах. Он глянул на пришедших, на пушки в их руках и отступил назад, только воскликнув: «О Боже!» Бедняга выглядел так, будто вот–вот грохнется в обморок. Он даже не попытался захлопнуть перед ними дверь.

Паркера посетила нелепая мысль, будто шофер ожидал сейчас именно его, что не кто иной, как сам Паркер, и был долгожданной персоной. Лицо шофера на удивление стало каким–то крапчатым. Он продолжал пятиться в комнату, тряся головой, дико жестикулируя и бормоча:

— Мой Бог! О Боже! Я знал это, я знал это. Мой Бог, я знал!..

Паркер вошел и шагнул вправо, а Генди, войдя следом за ним, закрыл дверь. Паркер произнес:

— Не принимай так близко к сердцу. Незачем так волноваться, смотри на вещи проще!

Но шофер продолжал пятиться, бормоча про себя, пока наконец не уперся спиной в стенку. Он так и остановился там, напуганный до умопомрачения и все еще жестикулируя.

Судя по всему, это была уютная гостиная, премило обставленная современной мебелью, с торшером, в ней был даже большой стереопроигрыватель.

Генди нахмурился, взглянув на шофера, не менее озадаченный его поведением, чем Паркер.

— Что с тобой стряслось? — спросил он и перевел взгляд на Паркера: — Что с ним за дьявольщина такая творится?

— Не знаю, — отозвался тот. — Эй, ты, заткнись!

Шофер немедленно замолк. Руки его опустились, и он так и остался стоять, вытянувшись в струнку, как заправский солдат в строю.

Внезапно Паркера словно осенило, словно он все сразу понял. Засмеявшись, тихо сказал:

— Следи за ним, Генди! Я скоро!

— Ладно! — кивнул тот.

— Мистер, — вымолвил шофер хриплым голосом. В нем звучали плаксивые нотки, словно он вот–вот начнет рыдать.

— Помолчи–ка минуту, приятель! — Паркер проследовав мимо него.

За гостиной была столовая и холл, который вел в кухню, также в ванную и спальню. Паркер подошел к двери спальни и подергал за ручку. Она была заперта изнутри.

— Ну–ка, выходите! — произнес он. — Никто не собирается причинить вам вред — выходите же! Что ж, мне придется выстрелом разнести замок, вряд ли это вам понравится!

Ключ осторожно повернулся в замке, и дверь поспешно открылась. Женщина, которая неохотно подчинилась, часто моргая глазами, вышла из темной спальни; была она невысокой пухленькой на вид и несколько перезрелой. Возможно, она уже разменяла третий десяток; на ней было черное платье, такое, какое встретишь на женщинах в дешевых барах. Кожа была белой, а волосы выкрашены под блондинку.

— Он принудил меня, — сообщила женщина, глядя скорее на грудь Паркера, чем на его лицо. Голос был гнусавым, а мрачность, звучавшая в нем, не добавляла ему прелести. Я не хотела приходить сюда. Он заставил меня силой.

— Конечно. Понимаю. Пошли со мной.

— Но это правда! — мрачно продолжала настаивать женщина.

Паркер взял ее за локоть и повел в гостиную. Когда Генди увидел женщину, он ухмыльнулся, внезапно все поняв, повернулся к шоферу:

— Так вот, оказывается, что тебя так беспокоило?

— Он принудил меня, — мрачно повторяла женщина. Она твердила эту фразу, будто заучивая реплику, которую ей предстояло произнести во время спектакля.

Генди, все еще ухмыляясь, покачал головой.

— Послушай, — обратился он к шоферу, — ты же не собирался прямо отсюда отправиться с ней на занятия в школу, не так ли?

Шофер захлопал глазами и уставился на него.

— Тебе туго пришлось бы, если ты собирался изучать с нею геометрию или же заняться каким–то иным, столь же неподобающим мужчине делом, — не отставал Генди. — Ну, так как?

К шоферу медленно возвращалось самообладание. Он изобразил на лице подобие улыбки в ответ на ухмылку Генди и решительно замотал головой.

— Ну, тогда все нормально! — решил Генди. — Ну, я о том, что ты не собирался заниматься с ней самообразованием.

Улыбка на лице шофера растаяла снова, когда он перевел взгляд на пушку в руке Генди.

— То, что происходит, не имеет к тебе никакого отношения, — успокоил его тот. — И к женщине — тоже.

— Он принудил меня…

— Заткнись! — приказал Паркер.

— Мы намерены добраться до Бронсона — вот и все! — объяснил Генди цель своего прихода. — И мы думали, что, может быть, лучше будет связать тебя, чтобы ты потом не попал в переделку.

— Ну, будь я проклят! — вырвалось у шофера. — Чтобы мне умереть на этом самом месте!..

— Поэтому ты и леди сейчас ляжете на пол. — Генди прервал его причитания.

— Я не хотела приходить сюда.

Паркер толкнул женщину на пол.

— Все, что от тебя требуется, — свирепо заявил он, — это лежать и не рыпаться!

Шофер уже растянулся на полу, видимо испытав облегчение, что не надо стоять на ногах, которые еле его держали. Паркер держал обоих под прицелом, пока Генди искал, чем бы таким их связать.

Шофер глянул вверх и спросил:

— Вы намерены убить его?

— Возможно. Так что тебе придется подыскивать себе новую работу.

— Вы собираетесь и ее убить тоже?

— Его жену? Нет!

— Тогда мне вовсе не надо будет искать себе место. Просто свяжите меня покрепче, чтобы она знала, что я никак не мог освободиться и предупредить его.

— А в чем дело? Объясни! Ты что, не любишь его?

— Он высокомерный сукин сын!

— Это верно, — согласился Паркер.

Генди вернулся с мотком плотной бечевки и двумя шнурами. Бечевку он использовал, чтобы связать им руки за спинами, а шнуры — чтобы стянуть лодыжки. В ящике комода Генди нашел нижние рубашки и употребил их на кляпы.

Когда шофер и женщина были надежно связаны, а в их рты запихнуты кляпы, Паркер обошел апартаменты, повсюду выключая свет. Затем они с Генди вышли наружу, плотно прикрыв за собой дверь. После чего спустились по лестнице и направились к темному остову здания.

— Бедняге не повезло! — мягко заметил Генди, имея в виду шофера. — Такую ночь ему испортили.

 

Глава 6

Генди имел при себе три небольших тонких приспособления, завернутых во фланель и спрятанных во внутреннем кармане пальто. Он извлек из кармана свертки и развернул фланель. Возле задней части дома темень была такая, что хоть глаз выколи, но Генди умел видеть руками. Его отмычки, издавая приглушенные металлические звуки, работали над замком задней двери. Она вскоре открылась так легко, словно замок был сделан из масла. Генди вновь бережно завернул свои приспособления, убрал во внутренний карман и опять вытащил свой револьвер 38–го калибра.

Паркер вошел первым. В правой руке у него была пушка, а в левой фонарик–карандаш, из острия которого выбивался тонюсенький лучик света.

Они проникли на лестничный проем, бетонные ступени вели в подвал, деревянные — на верхние этажи. Прямо по ходу, впереди виднелась дверь — она явно была не на замке. Паркер осторожно открыл ее и обнаружил за ней… еще большую темень. Он направил вперед лучик фонарика и увидел, что они оказались в большой квадратной кухне. Он пересек ее, Генди неотступно следовал за ним. На другой стороне оказалось еще три двери. Одна вела в небольшую столовую направо, одна — в достаточно просторную кладовку, а третья — в большой коридор. Дальний конец коридора был освещен лампой. Когда Паркер начал пробираться по коридору, во всем доме часы начали бить одиннадцать.

Оба застыли, ожидая, когда часы сделают последний удар. Когда же трезвон наконец прекратился, Генди прошептал: «Иисусе!»

Но едва Паркер опять двинулся вперед, как тут же раздался еще какой–то звон. Он подумал сначала, что это бьют другие часы, но затем решил, что подобные звуки издает входная передняя дверь.

— Притормози! — прошептал он одними губами, обращаясь к Генди.

Впереди, в дальнем конце коридора, возник один из телохранителей. Они, притаившись, услышали, как открылась эта дверь, как раздались голоса, затем дверь закрылась, и телохранитель вернулся обратно к прерванной игре.

Паркер двинулся снова. Он и Генди тихо крались по коридору туда, где начинался главный холл. Стало отчетливо слышно, как кто–то, поднимаясь по лестнице, произнес:

— Приветствую вас, мистер Бронсон! Такая каша заварилась с этим клубом «Какаду»!

Другой голос пробурчал в ответ что–то нечленораздельное.

— Очень милый дом, мистер Бронсон! И в самом деле прекрасный.

— Ты уже говорил это в прошлый раз.

Должно быть, Бронсон, судя по голосу, чем–то раздражен.

— Не совсем так и не в таких выражениях.

— Хрен редьки не слаще. Ладно, Куилл, пошли в кабинет.

Повисло молчание, затем захлопнулась какая–то дверь наверху.

— Наблюдай за лестницей! — прошептал Паркер.

Генди кивнул.

Паркер двинулся наискосок вправо, подкравшись к открытой двери, где телохранители играли в «монополию». Он заглянул внутрь и увидел их всех сидящими за столом и целиком сосредоточившимися на игре. За этим занятием они проведут и следующие несколько часов. Телохранители, наверное, ни во что другое не играли: «монополия» стала для них чем–то вроде допинга, так что какое–то время их вполне можно было не принимать в расчет.

Для Паркера стал неожиданностью этот визитер Куилл. Бронсона в последние пять дней посетил только один человек — молодой мужчина с кейсом, явившийся в управляемому шофером лимузине в воскресенье на ночь глядя, он был допущен в дом. Если бы не этот лимузин, его бы вполне можно было принять за страхового агента. Этот человек пробыл в доме не более получаса, а затем укатил снова.

Паркер размышлял: тот ли это человек, который явился тогда с визитом. Но кем бы он ни был, его присутствие осложняло дело.

Паркер вернулся к Генди и прошептал:

— Они завязли в игре. Про телохранителей можно забыть.

— Дай–то Бог!

Миссис Бронсон была уже в постели. Они видели, как в ее спальне еще час назад зажегся свет и тотчас погас. Таким образом, за исключением этого визитера, все шло так, как было запланировано.

Паркер начал подниматься по лестнице первым. Ступени были устланы толстым ковром, как и холл на втором этаже, так что они двигались совершенно бесшумно.

Третья дверь направо должна была быть дверью в кабинет Бронсона. Его спальня находилась за кабинетом, а еще дальше, в самом конце, спальня миссис Бронсон. Холл тускло освещался электрическими светильниками в виде канделябров. Из–под двери кабинета Бронсона выбивался яркий свет.

Паркер неслышно подкрался к двери и приложил к ней ухо. Он услышал монотонный голос незнакомца. Его имя было Куилл. Через минуту ему стало ясно, о чем тот говорит: мафии нанесен чувствительный удар в заведении под названием клуб «Какаду», и Куилл детально описывал Бронсону ограбление.

Паркер улыбнулся про себя. Он оказался прав. И сейчас его интересовало, какое из его писем стало причиной ограбления. Он отошел от двери и вернулся к Генди, который ждал на лестничной площадке, наблюдая за лестницей на тот случай, если кто–то решит подняться наверх.

— Этого типа зовут Куилл, — прошептал Паркер. — Они говорят об ограблении.

— Только об одном? — ухмыльнулся Генди.

— Пока не знаю.

Паркер опять вернулся к двери и снова начал вслушиваться. Бронсон не очень–то, судя по всему, жаловал этого Куилла. Тот объяснял теперь, как вышло, что работающие в клубе «Какаду» позволили бандитам не только ограбить, но и скрыться с похищенным. Паркер слушал столь же нетерпеливо, как и сам Бронсон, и наконец Куилл произнес:

— Ну, я думаю, что теперь мы извлекли необходимые уроки из этого налета.

В голосе Бронсона явственно слышалась горечь, когда он спросил:

— А из остальных?

— Ну, я слышал, что имели место и другие случаи…

— Целых одиннадцать!..

Паркер, не дослушав, вновь отправился к Генди, не скрывая победной улыбки.

— Двенадцать! — прошептал он. — Мафию потрошили двенадцать раз!

— Да, это, должно быть, сурово, — констатировал Генди.

— Карнсу теперь придется быть посговорчивей. Надо же, двенадцать раз! Уверен, он еще будет отстегивать нам, лишь бы мы остановились.

Генди глянул поверх перил на лестничный проем внизу. Отдаленные звуки голосов телохранителей, играющих в «Монополию», доносились и сюда. Генди спросил:

— Ну и что ты намерен делать? Прищучишь его вместе с тем типом, что сейчас у него?

— Нет! Этот Куилл, вполне вероятно, должен посетить и, другие места, где его ждут. Мы же не хотим заставить его остаться здесь и тем самым сорвать график встреч.

— И что же делать?

— Ждать! И не где–нибудь, а в спальне Бронсона.

— Согласен. Пошли.

Они, неслышно ступая, добрались до холла уже вместе, миновали дверь логова, откуда по–прежнему доносились невнятные голоса Куилла и Бронсона, и вошли в спальню. Паркер шел первым, обшаривая все вокруг лучиком фонарика–карандаша, чтобы удостовериться, что комната пуста. Генди вошел следом. Паркер выключил фонарик, и они, оставшись в темноте, начали ждать.

Дверь в холл была оставлена полуоткрытой, на тот случай если один из телохранителей вздумает подняться или миссис Бронсон вдруг решит выйти из своей комнаты. Шляпы они сняли и бросили на кровать, но оставались в пальто. Генди присел на край кровати, а Паркер встал у двери. У обоих руках были пушки. Им было слышно и отсюда, как за соседней дверью продолжали разговаривать Бронсон и Куилл, слов уже невозможно было разобрать.

Так прошло около пятнадцати минут, а затем они услышали, как дверь логова открылась. Куилл громко пожелал Бронсону доброй ночи, на что тот что–то пробурчал, и Куилл, закрыв дверь, направился в сторону лестницы.

— Займись лестницей! — прошептал Паркер. — Я же отправляюсь сейчас к Бронсону.

— Ладно!

Сразу же, как только Куилл начал спускаться вниз и скрылся из виду, Генди покинул спальню. Он неслышно прокрался по холлу и, прижавшись к стене на лестничной площадке, встал на страже.

Паркер обождал минуту, затем тоже вышел в холл и открыл дверь в логово Бронсона. Тот стоял у окна, вглядываясь в ночь, спиной к двери. Паркер несколько мгновений изучал его спину, размышляя, имеет ли смысл тратить время на то, чтобы сначала побеседовать с Бронсоном, и совсем уже было решил, что никакой особой причины для предварительного разговора вроде бы нет, когда Бронсон внезапно обернулся.

Бронсон увидел Паркера и вздрогнул, но тут же взял себя в руки. Горькая улыбка скривила его губы, и он спросил:

— Так ты и есть Паркер?

— Совершенно верно! — Паркер поднял пушку. Но тут справа от него раздался какой–то шум. Паркер повернул голову и увидел Генди, бегущего по холлу. Он ступил в логово Бронсона, и Генди, влетев следом за ним, хрипло прошептал:

— Они возвращаются.

— Почему? — обратился Паркер к Бронсону.

— Что — почему? Ах да, Куилл остается на ночь!

— Хорошо! Держи рот на замке!

Бронсон отрицательно покачал головой:

— Ну нет! Я как раз размышлял, есть ли какой–нибудь прок от этих чертовых телохранителей. Вот сейчас и выясню. — Он поднял голову и закричал: — На помощь!

Паркер в припадке раздражения выстрелил и, пригнувшись, бросился в холл; позади него Бронсон уже валился на письменный стол.

Куилл и один из телохранителей были уже на лестничной площадке. Они, разинув от неожиданности рты, уставились на Паркера с Генди, а затем ринулись вниз по лестнице. Паркер и Генди выстрелили, но оба целились в телохранителя, поэтому Куилл продолжал бежать, неожиданно споткнувшись о тело охранника, которое покатилось по ступеням.

— Жена! — произнес Паркер и распорядился: — Заставь ее молчать!

— Ладно! — донеслось в ответ.

Генди бросился обратно в холл, а Паркер вернулся в логово Бронсона. Тот лежал ничком позади стола. Паркер осмотрел его и убедился, что тот больше не нуждается в чьей–либо помощи. Затем, выпрямившись, снял трубку телефона, надеясь, что в доме всего одна линия. Если все остальные аппараты подключены к ней, то никаких звонков в город не последует.

Паркер опять выбежал в холл. Генди, однако, еще не вернулся. Паркер, ринувшись на лестничную площадку, сбежал по ступеням вниз как раз вовремя, чтобы увидеть, как трое телохранителей появились у подножия лестницы. Он выстрелил, никого не задев, и они нырнули обратно в комнату, где играли в «монополию». Тогда, встав на колени за перилами, он стал дожидаться Генди.

Место было выбрано удачно: отсюда просматривалась вся лестница и нижний холл, до самой входной двери. Паркер мог держать их внутри комнаты, если они только не попытаются вылезти в окно.

Кто–то выстрелил в него из дверного проема. Паркер отпрянул назад, дождался топота ног и, подавшись вперед, выглянул, чтобы увидеть, как один из телохранителей делал рывок через холл к противоположной комнате, надеясь взять Генди и Паркера под перекрестный огонь. Паркер укрепил дуло пистолета 38–го калибра на перилах, подстрелил бегущего человека и вновь отпрянул назад, скрывшись из виду. Телохранители опять открыли огонь из комнаты справа, и пули изрешетили всю стену над головой Паркера.

Показался Генди. Низко пригнувшись, он добежал по ступеням до Паркера и опустился рядом с ним на колени.

— Она связана и во рту кляп! — сообщил он. — А что у здесь?

— Осталось трое. Двое телохранителей и Куилл.

— Как насчет задней лестницы?

— Я не хочу погони. Мы покончим с ними здесь. Тут стоящий в уединении особняк, никто снаружи ничего не услышит.

— О'кей.

— И кроме того, нам нужно время, чтобы все здесь обобрать. Ты же не хочешь работать за так?

— Окей!

— Тогда оставайся здесь. Стреляй по ним всякий раз, как высунутся, и прикрывай огнем меня. Я же спущусь вниз и снаружи подберусь к окну.

— Договорились.

Паркер, как сказал, пригнувшись, спустился вниз и выпрямился, когда уже почти пересек холл. Он торопился попасть в дальний конец, где находилась лестница, ведущая к задней двери. И уже начал спускаться по ней, когда какой–то звук заставил его остановиться: кто–то вошел через заднюю дверь.

Паркер ждал. Кто бы это ни был, он крался медленно и осторожно. Редкие, едва слышные звуки, доносившиеся до Паркера, говорили ему, что делает неизвестный. Вот он вошел через заднюю дверь, закрыл ее за собой и затем начал подниматься по лестнице. Паркер прикрыл позади себя дверь второго этажа, поэтому на лестничном пролете не было видно ни зги. Он присел на верхнюю ступеньку, держа в правой руке пушку, а в левой фонарик–карандаш. И ждал с пистолетом и фонариком, направленным вниз.

Человек продолжал медленно подниматься по ступеням и наконец достиг первой лестничной площадки. Он сделал поворот и начал преодолевать второй лестничный пролет, ведущий к тому месту, где стоял Паркер. Паркер включил фонарик–карандаш: это оказался один из телохранителей, который сейчас таращился на него, ослепленный светом. Паркер выстрелил — и лицо качнулось назад. Он выключил фонарик и услышал, как телохранитель с грохотом покатился по ступеням.

Паркер поспешно начал спускаться: он и так потерял слишком много времени, Генди наверняка уже тревожится — куда, к дьяволу, он мог запропаститься!

Паркер вышел через заднюю дверь и обогнул дом снаружи. Увидев открытое окно, сквозь которое вылез телохранитель, пытаясь применить тактику Паркера, только наоборот — не из дома наружу, а снаружи в дом, — он подобрался к окну, заглянул в него и увидел внутри двух оставшихся в живых мужчин. Последний телохранитель скорчился возле дверного проема, выглядывая за угол, с автоматическим пистолетом в руке. Куилл притаился в дальнем конце комнаты, сидя на стуле с кейсом на коленях. На его лице застыло отсутствующее выражение, словно у человека в зале ожидания. Паркер окликнул телохранителя:

— Брось свою пушку! Не оборачиваться! Но телохранитель не внял предостережению. Он как ошпаренный завертелся, паля напропалую, и Паркер уложил его с одного выстрела. Затем повернулся и показал пушку Куиллу, твердо установив рукоятку на подоконник.

— Не рыпайся! — предупредил он. — Ни единого движения.

— Да я просто сижу, — ответил Куилл. Он не казался особенно встревоженным.

— Генди! Давай сюда!

Он подожал и спустя минуту увидел входящего и ухмыляющегося до ушей Генди. Он оглядел все вокруг и произнес:

— Еще одним меньше. Не хватает еще одного.

— Я повстречал его на задней лестнице. Последи за этим малым, Куиллом.

— Ладно!

Паркер отошел от окна и вновь направился в обход, к задней части здания. Вошел через черный ход и, пройдя в дом, вернулся в комнату, где оставались Генди и Куилл. Паркер подошел к последнему.

— Ты знаешь Карнса? — спросил он у Куилла.

— Не лично. Слышал о нем.

— А я слышал, он возглавит синдикат!

— А что, Бронсон мертв?

— Мне нужно, чтобы ты передал от меня весточку Карнсу.

— Полагаю, вы Паркер?

— Попал в точку!

— Ну, раз вы хотите, чтобы я передал послание Карнсу, значит, вы даруете мне жизнь.

— А почему бы и нет?

— А ведь точно! — Куилл улыбнулся. — Почему бы и нет?

— Есть при тебе что–то, Куилл?

— Пушка, что ли? Никогда ее не ношу.

— Так я и думал. Ладно, вот послание. Скажешь Карнсу, я начинаю входить в контакты со своими друзьями, оповещая их, что мафию надо оставить в покое. Но это займет некоторое время. Возможно, случится еще несколько ограблений, прежде чем я успею связаться со всеми. Эта одна из вещей, которые нелегко начать, но еще труднее остановить. И если бы не Бронсон, я бы не взялся за раскрутку операции, которая и в самом начале потребовала от меня столько трудов. Так что пусть Карнс судит сам, чего будет стоить ее остановка. Сделаю так скоро, как смогу. Так и передай Карнсу, слово в слово!

— Итак, могут быть еще налеты, но вы остановите их, и так быстро, как это только возможно.

— Вот именно! И добавь, что, если меня вынудят, я смогу все и повторить. А если случится так, что я буду убит мафией, то мои друзья сделают все, чтобы свести с ней счеты. — Последнее было чистейшей ложью, но откуда Карнсу было знать об этом?

— Все передам в точности.

— Хорошо! — Паркер повернулся к Генди: — Я послежу за этой птичкой, пока ты будешь наводить шмон в доме.

— Идет! — Генди убрал пушку в карман и вышел из комнаты.

— Так это вы подготовили всю эту серию ограблений?

— Нет! Мои друзья свои операции готовят сами.

— Ну, значит, они весьма профессиональные грабители!

— Мои друзья профессионалы высшей пробы.

— Да иначе и быть не может!

Оба замолчали, не зная, о чем еще говорить.

Прошло десять минут и вернулся Генди.

— Я нашел сейф, — объявил он и, обернувшись к Куиллу, спросил: — Что тебе известно о нем? Что там может быть внутри?

— Понятия не имею. Я слишком мало знал мистера Бронсона, чтобы быть посвященным в такие детали.

— Мне делается не по себе при одной только мысли, что после стольких трудов, связанных с проникновением в этот дом, не говоря уже обо всем прочем, остаться на бобах, не найдя в сейфе ничего, кроме кучи бумаг — Генди передернуло. — Ладно, посмотрим!

На этот раз он отсутствовал гораздо дольше. Паркер сидел за овальным столом, где еще не так давно телохранители играли в «монополию», а Куилл оставался там, где и был, — на стуле, положив руки на кейс, лежащий на коленях.

Генди вернулся через полчаса, довольно ухмыляясь.

— Сорвал–таки куш! — сообщил он. — Бронсон, должно быть, держал в этом сейфе наличку, которую утаивал от налогового ведомства. Двадцать четыре тысячи баксов. Плюс к этому еще три сотни, что я наскреб по сусекам, и ювелирные украшения. Возможно, нам удастся загнать драгоценности за пять или шесть тысяч.

Паркер встал из–за стола. Итак, все кончено! Теперь можно и расслабиться. Карнс — не Бронсон, переть на рожон не станет.

— Пока, Куилл! Так не забудь передать весточку от меня Карнсу!

— Такое забыть — себе дороже! Прощайте, мистер Паркер!

 

Глава 7

Паркер сидел за столом в номере мотеля и писал письма. Мотель этот был небезызвестный «Грин–Глен», что в окрестностях Скрэнтона, а Генди на пару с Мадж за выпивкой предавались воспоминаниям. Паркер копировал свое первое письмо, написанное им еще в полдень. Таким манером он составил все семь из уже написанных им посланий.

«Фрэнк!

Если ты еще ничего не сделал в связи с моим первым письмом, то ничего страшного. Я уже все уладил сам, поэтому мы можем теперь оставить мафию в покое. Я вошел в контакт с тем мужиком, который всем там верховодил, и тот, кто ныне занял его место, вполне здравомыслящий человек. Я разговаривал с ним, и мы прекрасно поладили. Если ты уже нацелился на работенку, связанную с Бронсоном, то валяй — делай, но ко мне это уже не будет иметь никакого отношения. Всегда можешь связаться со мной через Джо Шира, что в Омахе. Может быть, нам снова удастся поработать вместе в недалеком будущем.

Паркер.»

Он только что приступил к написанию девятого письма, когда дверь открылась, и Паркер, подняв глаза и ожидая увидеть Генди или Мадж, увидел Этхел, помощницу Мадж; в руках у нее была кипа простыней.

— Я должна поменять постельное белье… прямо сейчас! — доложила она.

— Раз должна, меняй.

Она проследовала к кровати, а он вернулся к написанию письма. Паркер накропал их еще целых два. Наконец Этхел доложила:

— Окей! Все белье поменяла.

— Вот и хорошо!

— Выглядит отлично! — сообщила она.

Паркер обернулся, чтобы взглянуть на Этхел. Она была здоровенной девахой, с выпирающими буграми грудей и мясистыми ляжками; белокурые волосы в беспорядке падали на лицо, которое вполне можно было бы назвать миловидным, не будь оно таким тупым и апатичным.

— Да, хорошо! И даже очень! — размышлял он, полагая, что она выпрашивает чаевые.

— Вам еще что–нибудь нужно от меня? — спросила Этхел. — До того, как я уйду. Подумайте!

И только тут до него дошло. Паркер на полном серьёзе обдумывал секунду или две, не заняться ли с ней сексом. Работа была закончена, и он находился в состоянии возбуждения и желал женщину, как всегда после завершения очередного дела. Как было бы здорово оторваться от писем и завалить Этхел на чистые простыни. Но тупое лицо этой коровы остановило Паркера, ибо он знал, что будет иметь дело не с женщиной, а скорее с животным, лишенным каких–либо мыслей, кроме одной — об удовлетворении самых насущных своих потребностей. Сегодня ночью он, пожалуй, двинет в Скрэнтон, хотя по–прежнему опыту знал, что вряд ли найдет там что–нибудь стоящее. Если сорвется и на этот раз, то будет дожидаться завтрашней ночи. Бетт Харроу позаботится обо всем остальном… Нет, со Скрэнтоном пожалуй, лучше обождать. Его первая женщина после такой работы должна быть конфеткой, а не какой–то свиньей из Скрэнтона. Вот Бетт — это то, что надо!

— Мне ничего не нужно, — уверил он ее и добавил: — Выбрось это из головы!

— Ну, раз вы так говорите, то… — Улыбка сползла с ее лица, и оно стало тусклым и безжизненным. Этхел вышла, прикрыв за собой дверь, а Паркер все еще писал письма, когда ввалился Генди.

— Мадж позаботится, чтобы загнать ювелирные украшения, — сообщил он. — Она придержит вырученные за них денежки, пока мы к ней вновь не заявимся. Ты решил, куда двинешь отсюда?

— Меня кое–что ожидает в Майами.

— Другая работа?

— Не совсем так. — И он поведал Генди о Бетт Харроу и пушке, которой угодил в висок Стерна. — Не знаю, что у нее на уме. Если ничего особенного, я пойду ей навстречу. Иначе пусть катиться ко всем чертям! Сейчас самое время создать себе новую крышу.

— Ты хотел бы, чтобы с тобой поехал я?

— А как же столовка в Преск–Айл в Мэне?

Генди, пожав плечами, смущенно улыбнулся:

— А катись она к дьяволу, эта столовка вместе с военно–воздушной базой!

— Ну, тогда двинем на пару! — согласился Паркер.