Глава 1

Военная реформа и организация контрразведки 

Военная реформа и Балканский кризис. Проект Инструкции по контрразведке. Письмо Столыпина в Генштаб. Циркуляр Департамента полиции «Об усилении борьбы со шпионством». П. П. Заварзин и дело Германа-Розова. Дело благотворительницы Фишман. 1-я Межведомственная комиссия по контрразведке. Генерал Курлов и работа 2-й Межведомственной комиссии по контрразведке. Создание окружных КРО. Первые нормативные документы российской контрразведки. Первая Инструкция Окружным контрразведывательным отделениям. Полковник В. А. Ерандаков и ротмистр А. А. Немысский. Порядок приема на службу в контрразведку. Требования к сотрудникам контрразведки. Создание Центрального регистрационного бюро. Полковник В. М. Якубов и его команда. Знаменитая картотека. Дело барона Унгерна фон Штернберга и капитана Постникова. Деятельность консульской агентуры. Создание морской контрразведки. Проблемы взаимодействия спецслужб. Механизм правового обеспечения контрразведки

После завершения Русско-японской войны и бурных событий Первой российской революции в Российской империи начался противоречивый период ломки старой государственной системы, потерпевшей тяжелое военно-политическое поражение от Японии. Следствием этого поражения явилось умаление роли России, подрыв ее престижа на мировой арене, потеря части территории и резкое снижение военного потенциала. Основным геополитическим итогом явилось нарушение равновесия в мире, главным компонентом и гарантом которого в конце XIX в. являлась русская военная мощь. Восстановление утраченного престижа и военного потенциала потребовало от российских правящих кругов в первую очередь перестройки военной системы путем проведения военной реформы.

Однако времени на это отпущено не было. В 1908 г. на западных рубежах Российской империи замерцали всполохи новой войны. К этому времени окончательно завершилась перегруппировка сил вокруг двух извечных противников — Англии и Германии. Российское внешнеполитическое ведомство во главе с опытным и осторожным дипломатом В. Н. Ламсдорфом придерживалось принципа «ни Германия, ни Англия». Первый в истории России премьер-министр граф С. Ю. Витте считал, что «России необходим мир и внешний покой по меньшей мере на 20-25 лет, в течение которых она сконцентрировала бы усилия на внешнем устроении и восстановлении военного потенциала». Но уже осенью 1908 г. обострилось положение на Балканах, где Россия столкнулась с империей Габсбургов. Аннексия Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией привела к резкому ухудшению отношений между двумя монархиями. Попытки дипломатов нивелировать сложившиеся положение оказались безрезультатными.

В этих условиях вновь обострилось тайное противоборство спецслужб. В частности, заметно активизировался германский и австрийский шпионаж. Количество судебных шпионских процессов, по свидетельству руководителя австрийских спецслужб М. Ронге, в это время «увеличилось до небывалых размеров». В разведывательную деятельность активно вовлекались не только разведчики-профессионалы, но и различного рода авантюристы, мошенники, искатели легкой наживы. Заметно активизировали свою деятельность контрразведывательные органы стран Тройственного союза. Так, был объявлен персоной нон грата российский военный агент в Вене полковник М. К. Марченко, а за прибывшим ему на смену полковником М. И. Занкевичем было установлено весьма плотное неприкрытое наблюдение. В этой обстановке руководство российского военного ведомства пришло к мнению, что разведка и контрразведка — вещи взаимосвязанные и должны находиться в одних руках.

В августе 1908 г. начальник Генерального штаба Ф. Ф. Палицын направил на имя Председателя Совета министров Петра Аркадьевича Столыпина письмо, в котором содержался подготовленный проект «Инструкции по контрразведке». В этом проекте предлагался определенный порядок координации деятельности всех заинтересованных ведомств. Военное ведомство считало, что руководящая роль в контрразведывательной деятельности должна принадлежать штабам военных округов, а исполнение должно быть возложено на жандармские и полицейские учреждения.

П. А. Столыпин великолепно понимал государственную важность профессиональной постановки контрразведывательного дела. В своем письме в Генеральный штаб он согласился с необходимостью ликвидации «пустот» в сфере обеспечения государственной безопасности. Однако вместе с тем решительно отверг предложение военного ведомства о возложении «исполнительских функций всецело на жандармские и полицейские учреждения» при руководящей роли командования военных округов. По его мнению, контрразведка являлась, «в сущности лишь одной из отраслей политического розыска». С полным основанием Столыпин считал, что в штабах военных округов в то время не было квалифицированных кадров, знающих достаточно хорошо «техническую сторону розыска». Эффективное взаимодействие со штабами военных округов могли бы, по его мысли, осуществлять региональные («районные», по терминологии того времени) охранные отделения. Сложным и противоречивым оставался вопрос о финансировании.

Российский премьер в то время обладал значительным административным ресурсом. Он являлся одновременно министром внутренних дел и шефом жандармов. Поэтому он отдал распоряжение структурам, ведающим политическим розыском, предоставить ему соответствующие справки по организации борьбы с иностранным шпионажем.

Как известно, вопросы государственной безопасности в системе Министерства внутренних дел императорской России находились в компетенции Департамента полиции. С 13 июля 1906 г. обязанности директора Департамента полиции исполнял Максимилиан Иванович Трусевич. Он происходил из дворян Черниговской губернии. После окончания Императорского училища правоведения в 1885 г. поступил на службу кандидатом на судебные должности при прокуроре Петербургской окружной палаты, где вскоре получил должность секретаря. Затем в течение длительного времени занимал различные должности в органах суда и прокуратуры. Он осуществлял прокурорский надзор за следствием об убийстве уфимского губернатора Богдановича. 1 января 1905 г. с формулировкой «за отличие» произведен в действительные статские советники.

Последний начальник Московского охранного отделения полковник Мартынов давал следующую характеристику своего начальника: «Выше среднего роста, худощавый, исключительно элегантный шатен с тонкими чертами лица, чуть коротковатым тонким носом, щетинистыми усиками, умными, пронизывающими и несколько насмешливыми глазами и большим открытым лбом. Трусевич являл собой тип европейского светского человека. Он был живой, даже порывистый в движениях, без типично русских манер. Даже многочисленные недруги его никогда не отказывали ему в остроте мышления, знании дела и трудоспособности; докладывать ему дела, самые запутанные и сложные, было просто удовольствием — он понимал все с полуслова. Трусевичу нельзя было подавать сущность дела с размазыванием подробностей, с подготовкой и разъяснением, как это часто приходилось делать с менее способными администраторами. Он схватывал сущность дела сразу и давал ясные указания. Он был по своему характеру замечательным мастером розыска, тонким психологом, легко разбиравшимся в людях. Политическая карьера его окончилась с выяснением роли Азефа и переменами в министерстве… С его уходом правительство потеряло исключительно человека "на своем месте". Я совершенно уверен, что ни до него, ни, тем более, после него такого директора Департамента полиции российское правительство не имело».

Совсем противоположное мнение о М. И. Трусевиче сложилось у первого российского премьера графа С. Ю. Витте. В своих воспоминаниях он писал: «С этим Трусевичем я довольно близко познакомился в тот день, когда у меня была в доме обнаружена адская машина. Тогда он приезжал и очень интересовался этим делом, у меня завтракал, и я сразу понял, что Трусевич — человек, которому доверять нельзя. Это тип полицейского сыщика-провокатора». Оценивая это свидетельство, не следует, однако, забывать, что в российском обществе упорно циркулировали слухи, что покушение на жизнь Витте было инсценировано им самим. Очевидно, опытный следователь-профессионал, которым был новый директор Департамента полиции, весьма быстро раскусил эту инсценировку и недвусмысленно дал понять об этом премьер-министру. К тому же не следует забывать, что М. И. Трусевич был человеком из команды П. А. Столыпина, соперника и противника Витте. Этим и объясняется сильная антипатия к нему автора мемуаров.

Новый умный и энергичный руководитель органов государственной безопасности сразу же начал приводить этот институт в соответствие с требованиями времени. Уже 1 июля 1906 г. он рассылает своим подчиненным секретные циркуляры о необходимости оперативно пресекать и подавлять любые призывы к новым восстаниям. Период с декабря 1906 по февраль 1907 г. оказался поворотным и самым насыщенным в деле проведения внутренней реорганизации как в системе Департамента полиции, так и в политическом розыске. Именно в это время были созданы новые учреждения политического розыска — районные охранные отделения, усилена сеть охранных отделений, создана специальная комиссия по пересмотру структуры и функций полиции, внесены необходимые коррективы в деятельность делопроизводств и Особого отдела. Изучив особенности новой сферы своей деятельности, М. И. Трусевич подготовил на имя министра внутренних дел докладную записку «О реорганизации политического розыска в связи с усилением революционного движения в России». Он предлагал «существенно изменить постановку политического расследования сообразно революционных фракций», создать несколько центральных розыскных органов и провести изменения в организации Особого отдела. Был поставлен вопрос о кадрах, внутренней агентуре и наружном наблюдении и намечена программа, которая начала проводиться в жизнь при поддержке П. А. Столыпина.

За многообразием антиправительственных сил руководитель государственной безопасности видел единый руководящий центр и в письме к варшавскому генерал-губернатору поклялся, что приложит все силы, дабы не допустить на территории Российской империи распространения международного масонского заговора с целью свержения монархии. Так или иначе, но в своей работе М. И. Трусевичу приходилось все чаше сталкиваться с подрывной антигосударственной деятельностью спецслужб иностранных государств.

Поэтому во исполнение распоряжения П. А. Столыпина он направил в подведомственные ему органы политического розыска специальный циркуляр «Об усилении борьбы со шпионажем». В нем М. И. Трусевич требовал от своих подчиненных отчитаться за три года о проделанной работе по борьбе со шпионажем, а также обобщить практику оперативного розыска. Особое внимание он обращал на выявление и обобщение наиболее характерных способов ведения военного шпионажа иностранными государствами в России.

Однако представленные материалы свидетельствовали, что особых успехов на этом поприще достигнуто не было. Пожалуй, лучше всего дело обстояло на территории бывшего Царства Польского. Здесь Привислинское районное охранное отделение возглавлял весьма опытный агентурист подполковник Отдельного корпуса жандармов Павел Павлович Заварзин. Он прислал в Департамент полиции самый обстоятельный отчет. Его успехи в борьбе со шпионажем были во многом обусловлены тем, что он работал в тесном контакте с руководителем военно-разведочного бюро Штаба Варшавского военного округа Генерального штаба, полковником Николаем Степановичем Батюшиным, который в то время уже являлся признанным авторитетом в вопросах борьбы со шпионажем.

П. П. Заварзин родился 13 февраля 1868 г. в семье дворян Херсонской губернии. После окончания Одесского реального училища учился в Одесском пехотном училище, которое окончил в 1888 г. по первому разряду и поступил на службу в 16-й Стрелковый батальон его величества, где прослужил 10 лет. В составе батальона он находился в Ливадии во время последнего пребывания там Александра III, а затем охранял будущую императрицу Александру Федоровну. В 1898 г. в чине поручика он перешел на службу в Отдельный корпус жандармов. Службу проходил сначала в Бессарабском ГЖУ, а затем в Таврическом ГЖУ, где в августе 1899 г. получил чин штаб-ротмистра. В мае 1900 г. его перевели на должность помощника начальника Волочисского отделения Киевского жандармско-полицейского управления железной дороги. В декабре 1900 г. он получает чин ротмистра, а в июне 1901 г. его переводят на должность начальника Лубенского отделения Киевского жандармско-полицейского управления. Через два года Заварзин был снова прикомандирован к Бессарабскому ГЖУ и назначен на должность начальника вновь созданного Бессарабского охранного отделения. Революционные события на Юге России застали его на должности помощника начальника Могилевского ГЖУ в Гомельском уезде. Драматическая ситуация в Одессе потребовала укрепления этого района опытными кадрами, и его переводят сначала на должность начальника Одесского охранного отделения, а затем, с 7 июля 1905 г., он становится начальником Донского областного охранного отделения. 11 августа 1906 г. его переводят начальником отделения по охране общественной безопасности в г. Варшаву.

Здесь Заварзин прослужил почти три с половиной года. Это был, пожалуй, самый сложный период его деятельности. В Варшаве традиционно были очень сильные революционные организации. У них была хорошо поставлена конспирация, отлажены нелегальные каналы связи с заграничными эмигрантскими революционными организациями. Здесь активно работали разведывательные организации германского и австрийского Генеральных штабов. Опираясь на свой уже достаточно большой опыт, Заварзин смог эффективно организовать работу секретных сотрудников по противодействию революционерам и шпионам. Одним из самых ярких примеров по делам немецкого шпионажа был следующий.

В Варшаве еще до революции проживал некий молодой человек по фамилии Розов, служивший на складе фотографических материалов. В 1906 г. он начал постоянно бывать в мелких ресторанах и пивных, которые находились вблизи штаба округа и охотно посещались нижними чинами. Это был веселый, бойкий, разговорчивый человек. Розов не был скуп на угощение, небогатые завсегдатаи не отказывались от приглашения распить с ним бутылочку пива. Его внимание всегда было обращено на штабных писарей. Именно с ними охотнее всего он сходился в застольях, выясняя место службы, т. е. тот или иной отдел управления штаба Варшавского военного округа.

Среди знакомых чаще всего Розов встречался с писарем Федотовым, который служил в военно-разведывательном отделе штаба. Федотов был очень осторожным и наблюдательным человеком. Из разговоров с Розовым он вынес впечатление, что тот неспроста ведет кампанию, а делает это в целях шпионажа. Эти соображения он высказал своему непосредственному начальнику Н. С. Батюшину. Тот немедленно сообщил об этом в Варшавское охранное отделение. С этого момента за Розовым учредили неослабное наблюдение. Федотову были даны указания не прекращать знакомства и встреч с «приятелем». Выражаясь современной терминологией, Федотов сдался секретным сотрудником в контрразведывательной операции.

Розов, ничего не замечая, стал упорно напрашиваться в гости к Федотову, который проживал в квартире, расположенной в казенном здании военного ведомства. Даже после отказа Федотова под предлогом запрещения начальства принимать гостей Розов продолжал напрашиваться в гости, и тогда Федотов пригласил его в квартиру «двоюродной сестры», которая в действительности была сотрудницей Варшавского охранного отделения Маховой. Молодая, веселая, интересная женщина произвела впечатление на гостя, который весь вечер рассыпался в любезностях, а перед уходом просил позволения чаще бывать в ее обществе.

Махова в свою очередь ответила, что давно не встречала такого интеллигентного и воспитанного человека и что после занятий в дактилотехнической конторе все вечера проводит в одиночестве дома, а потому с особым удовольствием просит бывать у нее. Уже через несколько дней умелыми разговорами Махова внушила Розову доверие к себе настолько, что он подарил своей новой знакомой золотые часы и браслет. Правда, за это Розов предложил ей добыть при посредстве Федотова совершенно секретный приказ по Варшавскому военному округу № 74. Этот приказ касался дислокации войск округа и незадолго до этого был отменен. Поэтому по согласованию с командованием округа было решено передать Розову просимый документ. Махова нарочно долго оттягивала передачу ему приказа, а затем с большой таинственностью вручила ему интересовавшую его служебную бумагу.

С этого момента Розов стал считать Махову своим агентом, но посвящать ее в свою деятельность не торопился. Правда, он периодически обращался к ней просьбой добыть через Федотова тот или иной секретный военный документ. По соображениям контрразведывательной деятельности кое-какие бумаги приходилось выдавать Розову, но получение важных документов под благовидными предлогами оттягивалось.

Однажды Розов сообщил Маховой, что в Варшаву из Сосновиц приехали два знакомых коммивояжера, и пригласил ее поехать в театр, а затем поужинать в их компании в ресторане. Во время ужина ей удалось вытащить из кармана одного из компаньонов бумагу, которая оказалась зашифрованной. При расшифровке выяснилось, что текст содержал вопросы военного характера, поставленные этой группе шпионов германским Генеральным штабом.

Вместе с этим наблюдательные агенты выяснили, что Розов проживал вместе с отцом и сестрой, причем его настоящая фамилия была Герман. За ними было установлено наблюдение. Старик Герман оказался очень общительным человеком. В кругу его знакомых были исключительно офицеры, среди которых оказались лица, занимавшие высокое служебное положение. Негласное наблюдение установило, что все эти военные были лютеранами, а встречи с Германом маскировались сбором денежных пожертвований на расширение лютеранской церковной школы, в которой Герман был казначеем. Во время этих встреч он представлялся российским патриотом, как правило, переводил разговор на состояние современной российской армии и порой даже получал ценную информацию по стратегическим вопросам.

Весьма серьезные результаты дало наблюдение за сестрой Германа. Неожиданно эта девица выехала в Санкт-Петербург. Там слежкой было установлено несколько лиц, группировавшихся около отставного военного, который в то время служил в мобилизационном отделе железной дороги и имел связи с таким же отделом Министерства путей сообщения. Результаты негласного наблюдения вызывали серьезные опасения у Заварзина, что честные российские офицеры бессознательно для себя могли быть излишне откровенными. К тому же появилось опасение, что опытный противник мог заметить наблюдение. Поэтому он принял решение о ликвидации шпионской группы Розова-Германа.

Ликвидация была произведена днем, когда Герман-старший возвращался домой с портфелем в руках. В квартире во время обыска были обнаружены тайники. В частности, основные бумаги для его изобличения были найдены под привинченной мраморной доской умывальника. На страницах каталогов, лежавших на письменном столе Германа, оказались конспиративные записи, сделанные химическими чернилами, невидимыми для глаза. В двух банках на кухне вместо соды и соли оказались химические реактивы, необходимые для воспроизводства скрытых текстов.

Все участники шпионской группы были арестованы. Герман и его дочь дали чистосердечные показания. Старший Герман состоял в двойном подданстве — германском и российском. Ему удалось получить весьма ценную информацию о местах перевода кавалерийских полков, точное расположение в Привислинском крае 46 воинских частей, точные адреса офицеров, служивших в крепостных укреплениях Привислинского края. Склад фотографических материалов, где служил молодой Герман, был главной явкой для приезжающих шпионов. При обыске оказалось, что в пачках фотобумаги, импортированных из Германии, находились инструкции резидентам германской разведки в России из берлинского Главного штаба. Вскоре полицейская засада задержала несколько настоящих шпионов. Среди них оказался лесопромышленник, немец по национальности, который доставлял германским военным властям обширные статистические сведения по Западному и Северо-Западному краю, представляющие определенный стратегический интерес.

Дочь Германа созналась в том, что успела сообщить в Германию сведения о передвижении российских войск за последний месяц перед арестом. Из допроса Розова-Германа выяснилось, что тот прошел специальную подготовку по технике добывания военных секретов в иностранных государствах. Среди особо ценных документов, обнаруженных у него, оказался полный список адресов офицеров разведывательного отдела штаба Варшавского военного округа. На допросе он показал, что этот список составил сам на основе памятной книжки, похищенной у знакомого штабного писаря, которого предварительно напоил до потери сознания. Финалом этого нашумевшего дела был суровый судебный приговор.

Эта и другие операции обеспечили Заварзину репутацию специалиста высокого класса, и в конце 1909 г. он был назначен начальником Московского охранного отделения. Он явился инициатором создания Инструкции Московского охранного отделения по ведению внутренней агентуры. В отличие от аналогичной инструкции Департамента полиции, изданной в 1907 г., она была интересней, написана более доступным языком и давала конкретные ответы и рекомендации по приобретению агентуры, общению и работе с агентурой, конкретизировала различные категории секретных сотрудников. Однако она не была согласована с начальством, и это привело в негодование начальника Особого отдела Департамента полиции А. И. Еремина и директора Департамента Н. П. Зуева. Дружеские отношения Заварзина с московскими властями резко контрастировали с все более напряженными отношениями с руководством Департамента полиции. В июле 1912 г. П. П. Заварзин был неожиданно назначен начальником Одесского жандармского управления. Хотя формально это не являлось понижением, но в действительности означало, что пик карьеры прошел. Его сменил молодой и честолюбивый полковник А. П. Мартынов. Он характеризовал своего предшественника как примитивного человека, малокультурного, с недостаточным общим развитием. Однако Мартынов вынужден был отдать должное его профессионализму, считая, что «после четырнадцатилетней службы в жандармском корпусе (Заварзин) обладал практикой розыскного дела», а смещен с должности начальника Московского охранного отделения «просто по несоответствию этой сложной должности». Современные исследователи истории российского политического розыска отмечают, что Завар-зин «был трудолюбив и исполнителен, не конфликтовал с коллегами, хорошо знал свое дело и оставил свое отделение Мартынову в отличном состоянии».

В июне 1914 г. Заварзин четко организовал встречу семьи Николая II в Одессе, когда она возвращалась из частной поездки в Румынию. Наследника румынского престола в эти годы прочили в мужья старшей дочери российского императора княжне Ольге Николаевне. За отличный порядок во время пребывания императора в Одессе Заварзину было объявлено «Высочайшее благоволение». В начале Первой мировой войны под его руководством и при прямом участии была ликвидирована шпионская группа из 17 человек, доставлявшая в Германию сведения о передвижении российских войск, а также о снабжении артиллерийских частей снарядами. При негласном осмотре вещей в комнате гостиницы, в которой остановился подозреваемый Ковальский, было установлено наличие зашифрованной рукописи с данными о производстве в Одессе артиллерийских снарядов. Российскими контрразведчиками были установлены все участники шпионской организации, во главе которой стояла обрусевшая немка, некая Фишман, активно посещавшая военные госпитали в качестве дамы-благотворительницы. При обыске во время ареста у членов группы были обнаружены специальные шифровальные книги, а также подготовленные сведения о передвижении российских войск.

3 июня 1916 г. П. П. Заварзин был назначен начальником Варшавского ГЖУ. Однако в связи с наступлением германских войск и эвакуацией Варшавского ГЖУ он переехал в Петроград и поступил в распоряжение Министерства внутренних дел. В феврале 1917 г. он был командирован в Архангельск для расследования обстоятельств взрыва огромного количества артиллерийских снарядов, нехватка которых на фронте оборачивалась катастрофой для русской армии. Факты свидетельствовали о возможной диверсии германских спецслужб. Заварзин вернулся в Петроград уже после Февральской революции. Служить новой власти он отказался, а в заявлении указал на свое служебное положение и твердые монархические убеждения. После этого он был арестован и около месяца находился в заключении. Затем по ходатайству генерала Сапожникова, который возглавлял комиссию по расследованию взрыва в Архангельске, был освобожден и смог выехать за границу.

Однако вернемся к драматическим событиям 1908 г., когда на высшем уровне решались вопросы организации контрразведывательной службы Российской империи. Наряду с Заварзиным обстоятельный материал об организации борьбы с японским шпионажем прислал начальник жандармско-полицейского управления Уссурийской железной дороги полковник Р. П. Щербаков. Однако это были, пожалуй, единственные примеры целенаправленной борьбы со шпионажем. В большинстве ответов значилось следующее: «Особой агентуры с целью борьбы с военным шпионством не имеется, и этого рода деятельность не велась».

Так, в Одесском охранном отделении основное внимание было сосредоточено на деятельности японского консульства. Видимо, сказывались печальные итоги Русско-японской войны, и на южных верфях шло строительство новых кораблей военно-морского флота. Кроме этого, по заявке Одесского военного округа было организовано систематическое наблюдение за приезжими иностранцами. Стратегически важное Киевское охранное отделение вело работу достаточно пассивно, выполняя аналогичные поручения военного командования Киевского военного округа. Возглавляющий его подполковник Н. Н. Кулябко докладывал: «…Специально же дела военной разведки и контрразведки отделение не вело и с приемами иностранных государств по делу военной разведки… не знакомо». Как показывала практика, попытки противодействия разведорганам вероятного противника со стороны начальников жандармских управлений и охранных отделений не были скоординированы с соответствующими подразделениями других заинтересованных министерств — пограничной и корчемной стражи. Слабой была координация с отделами военной разведки.

М. И. Трусевичу предстояло лично возглавить специальную межведомственную комиссию по контрразведке и организовать ее работу. Поэтому он внимательно знакомился с докладами и наиболее интересные места в них отмечал резолюцией «Подлежит обсуждению в комиссии по контрразведке». К этому времени он уже реформировал структуру политического розыска и развил активную организационную деятельность по подбору способных кадров, сосредоточивая в Департаменте полиции всех, кто имел склонность к работе по политическому розыску или мог руководить его учреждениями. Он смело выдвигал на руководящие посты молодых офицеров. «Существеннейшие интересы России вызывают необходимость принимать к руководству указания служебного опыта лиц, хотя и ниже стоящих в чинах, но специально подготовленных в данном деле. Рутина и споры из-за формальных условий дела ныне неуместны и должны уступить место живой работе, простору для способностей и энергии», — писал он в записке П. А. Столыпину.

В декабре 1908 г. 1-я Межведомственная комиссия по контрразведке была, наконец, созвана. Председателем ее, как и предполагалось, был назначен М. И. Трусевич. В нее вошли вице-директор Департамента полиции коллежский советник С. В. Виссарионов, заведующий Особым отделом Департамента полиции полковник Е. К. Климович, состоящий при Особом отделе подполковник В. А. Беклемишев. От военного ведомства были представлены делопроизводитель разведывательного отделения Генерального штаба полковник Н. А. Монкевиц, его помощник капитан С. Л. Марков, старший адъютант разведывательного отделения, отвечающий за разведывательную работу в штабе Киевского военного округа, Генерального штаба полковник А. А. Самойло, а также начальник Иностранной части Морского генерального штаба капитан 2 ранга Б. И. Доливо-Добровольский.

Материалы, находившиеся в распоряжении комиссии М. И. Трусевича, свидетельствовали о необходимости создания новой специальной службы в виде особых контрразведывательных органов, специализирующихся на борьбе с разведкой иностранных государств. Разрозненные действия различных ведомств в силовых структурах Российской империи не могли надежно обеспечить государственную безопасность от разведывательного натиска и были далеко не адекватны масштабам военного шпионажа противостоящих России государств. Отрицательным образом сказывалось фактически полное отсутствие денежных средств, недостаток знания и опыта у случайно назначаемых и постоянно меняющихся руководителей контрразведки, отсутствие инструкций и правил, а также пригодных агентов всех степеней. Все это не способствовало успешной деятельности контрразведки.

По мнению комиссии, заметно активизировалась деятельность иностранных военных атташе. Практически за всеми из них «необходимо периодическое наружное наблюдение». В материалах комиссии особо подчеркивалось, что «агентов же германских, австрийских, английских, японских, шведских, турецких, североамериканских, итальянских и специального германского офицера, состоящего при особе его величества, необходимо обеспечивать также и внутренним наблюдением».

Предполагалось, что при получении оперативных данных надлежало брать под наблюдение дипломатический и консульский персонал, иностранных граждан и выявлять их связи среди русских подданных. Важное значение имел вывод в отношении особых мер по обеспечению сохранения государственной и военной тайны. Особое внимание предлагалось обратить на военных секретоносителей, живущих не по средствам. Кроме чиновников секретного делопроизводства к этой категории также относились подрядчики военного ведомства, комиссионеры, служащие и мастеровые военных и морских заводов, мастерских и т. д.

Особое внимание в итоговом протоколе комиссии было уделено наиболее рациональным мероприятиям в организации контрразведки. В частности, речь шла об организации правильной и широко поставленной секретной агентурной службы, которая имела бы «достаточно сильные оперативные позиции в зарубежных центрах шпионажа, а также среди иностранных разведчиков, действующих в России». На основе этих выводов впоследствии была разработана первая специальная инструкция по ведению негласного расследования дел по шпионажу.

Межведомственная комиссия одобрила разработанный Главным управлением Генерального штаба понятийный аппарат контрразведывательной деятельности. Так, военным шпионством назывался «сбор всякого рода сведений о вооруженных силах (сухопутных и морских) и об укрепленных пунктах государства, а также имеющих военное значение географических, топографических и статистических данных о стране и путях сообщения, проводимый с целью передачи их иностранной державе». Контрразведкой называлась деятельность, заключавшаяся «в своевременном обнаружении лиц, занимающихся разведкой для иностранных государств, и в принятии мер по воспрепятствованию разведывательной работе этих государств в России». Конечной целью являлось привлечение к судебной ответственности лиц, уличенных в военном шпионаже, на основании ст. 108-119 Уголовного уложения 1903 г. или прекращение «вредной деятельности» названных лиц хотя бы административными мерами.

Особое внимание в работе комиссии занимали вопросы организации структуры контрразведывательных органов. Разногласия возникли по вопросам подчиненности контрразведки — Главному управлению Генерального штаба Военного министерства или Департаменту полиции Министерства внутренних дел. Здесь мнения представителей различных ведомств разделились, но в конечном итоге все пришли к выводу о необходимости учреждения в структуре тайной полиции специальных контрразведочных органов, так называемых «военно-розыскных бюро», входящих в соответствующие районные охранные отделения. Для этого необходимо было использовать как сотрудников охранных отделений, обладавших опытом в розыске преступников, так и сотрудников разведывательных отделений военных округов, ввиду их компетентности в военных вопросах и сосредоточения у них данных по разведке за рубежом. Руководство ими предлагалось возложить на офицеров-жандармов. По мнению членов комиссии, полагалось возможным направлять на должности помощников начальников военно-розыскных бюро, строевых обер-офицеров по распоряжению начальников штабов военных округов, но с предварительного согласия директора Департамента полиции.

Такая структура органов контрразведки позволяла Департаменту полиции осуществлять маневр наличными силами и средствами розыскных учреждений. По сути, это являлось реальным воплощением идеи Столыпина о неразрывности борьбы со шпионажем с деятельностью подразделений, обеспечивающих внутреннюю безопасность государства. Оперативный опыт являлся важнейшей составляющей для успешного решения задач по пресечению иностранного шпионажа в общегосударственном масштабе, а недостаток штатного личного состава Отдельного корпуса жандармов восполнялся кадрами армейских офицеров.

Первые военно-розыскные бюро предполагалось сформировать в семи крупнейших стратегически важных центрах империи — в Санкт-Петербурге, Варшаве, Киеве, Вильно, Одессе, Иркутске и Владивостоке. Общая численность в каждом предполагалась до 25 человек, включая офицеров-агентуристов, агентов наружного наблюдения и чиновников канцелярии. На эти расходы предполагалось затратить денежные средства в сумме 251 тыс. 520 руб. Предполагаемые расходы значительно превысили аналогичные затраты предыдущих лет. Однако по сравнению с растущим финансированием разведки: в 1908 г. – 585 130 руб., 1909 г. – 675 130 руб., 1910 г. – 875 130 руб., ассигнования на борьбу со шпионажем были явно недостаточными и носили остаточный характер. Создание контрразведывательных органов предполагалось завершить к 1 июля 1909 г.

Однако это не получилось. Многие идеи «комиссии Трусевича» оказались нереализованными. Ко времени подписания итогового протокола 25 марта 1909 г. он уже подал в отставку с должности директора Департамента полиции. 29 марта 1909 г. его место занял Нил Петрович Зуев, бывший до этого вице-директором Департамента полиции. В его компетенции находились организационные и хозяйственные вопросы, поэтому он особо не разбирался в проблемах государственной безопасности. Н. П. Зуев сосредоточился на упорядочивании кадровых и хозяйственно-финансовых вопросов, ведении делопроизводства. При нем была создана секретарская часть, в которой сосредоточилась вся переписка, производство дел, носивших «особый характер», контроль за ведением документации. Это был типичный бюрократ.

Вся оперативно-розыскная работа по обеспечению государственной безопасности оказалась в руках товарища (заместителя) министра внутренних дел, генерала Павла Григорьевича Курлова. По авторитетному мнению современного историка спецслужб 3. И. Перегудовой, истиной причиной отставки Трусевича явились его амбиции. Он почувствовал себя оскорбленным, когда его подчиненный П. Г. Курлов (вице-директор Департамента полиции) был в январе 1909 г. неожиданно назначен на высокую должность товарища министра внутренних дел, которую хотел получить сам руководитель государственной безопасности Российской империи. В марте 1909 г. Курлов стал шефом Отдельного корпуса жандармов, а бывший директор Департамента полиции М. И. Трусевич был назначен сенатором.

За всем этим крылась очередная политическая интрига, которыми так богата отечественная история. П. Г. Курлов был наиболее приемлемой фигурой на этой должности для ближайшего окружения последнего российского монарха. Премьер-министр П. А. Столыпин долгое время противился его назначению. Однако он уступил после того, как императрица по окончании одной из аудиенций бросила фразу: «Только тогда, когда во главе политической полиции станет Курлов, я перестану бояться за жизнь государя». Вновь назначенный товарищ министра и командир Отдельного корпуса жандармов был достаточно опытным администратором, имевшим представление о специфике политического розыска.

Он происходил из дворянского рода, принадлежащего к богатым землевладельцам Новгородской и Тверской губерний. В 1880 г. закончил по первому разряду Николаевское кавалерийское училище, проходил военную службу сначала в конно-гренадерском полку, а затем в корпусе пограничной стражи. В 1888 г. закончил по первому разряду Александровскую военно-юридическую академию и работал на прокурорских должностях в Костроме, Твери, Вологде, Москве. В 1903 г. Курлов перешел на службу в Министерство внутренних дел с назначением курским вице-губернатором. С мая 1905 г. занимал должность минского губернатора. По приказу Курлова 18 октября 1905 г. войска без предупреждения открыли огонь по участникам многотысячного митинга в Минске. Это событие, вошедшее в историю под названием «Курловский расстрел», явилось основанием для его отстранения от губернаторской должности и последующего сенатского расследования, которое, впрочем, было быстро прекращено. 7 октября 1906 г. Курлов был назначен членом Совета министра внутренних дел, а с декабря 1906 по февраль 1907 г. временно управлял Киевской губернией. В апреле 1907 г. назначен вице-директором Департамента полиции и куратором Особого отдела Департамента полиции. С сентября 1907 г. стал начальником Главного тюремного управления вместо убитого А. М. Максимовского.

Став товарищем министра внутренних дел, Курлов заведовал делами полиции и фактически, ввиду большой загруженности Столыпина, руководил работой министерства. Кроме того, он был куратором Департамента духовных дел иностранного исповедания и председателем Особого совещания с оставлением в должности шталмейстера Двора Его Императорского Величества. По Табели о рангах последняя должность соответствовала чину генерала от инфантерии российской армии. Курлов пользовался определенным влиянием при дворе и действительно много занимался организацией охраны царской семьи, сопровождая императора и его семью во время поездок по стране во время юбилейных торжеств: в честь 200-летия Полтавской битвы, в честь 200-летия присоединения Лифляндии к России. В ходе этих поездок впервые была апробирована деятельность Временного регистрационного бюро, специально созданного для проверки благонадежности населения. Безусловно, «лоббистские возможности» Курлова были достаточно высокими для решения вопроса об организации специальной контрразведывательной службы.

К этому времени могущественный премьер-министр России П. А. Столыпин утратил свое влияние на решение важнейших государственных дел. У него сложились непростые отношения с ловким царедворцем и опытным интриганом военным министром В. А. Сухомлиновым. Теперь от его поддержки во многом зависела практическая реализация решений 1-й Межведомственной комиссии по организации контрразведывательной службы. Однако сам Курлов полагал, что решение вопроса об организации специальных контрразведывательных органов является далеко не первоочередной задачей для российских спецслужб. Для начала он считал необходимым навести порядок в собственном ведомстве. В зоне особого внимания Курлова оказались проблемы оперативной деятельности охранных отделений. В частности, весьма острое значение приобрел вопрос о провокаторстве как методе борьбы с антиправительственными партиями и группировками.

В начале 1909 г. эта проблема широко дебатировалась на страницах газет и журналов, вызывала острые споры и различных кругах российского общества и даже рассматривалась в Государственной думе. Причиной скандала явилось разоблачение знаменитого руководителя Боевой организации, члена ЦК партии эсеров Евно Азефа. По странному стечению обстоятельств «дело Азефа» достигло своего апогея как раз во время работы «комиссии Трусевича». Оно не только серьезно подорвало престиж российской тайной полиции, но и вызвало определенную растерянность среди ее сотрудников. Утечка информации из стен всесильного Департамента полиции и «предательство» бывшего директора А. А. Лопухина, подтвердившего В. Л. Бурцеву информацию о связях главы террористов с полицией, деморализовало сотрудников.

Дело дошло до того, что 11 февраля 1909 г. по этому вопросу на заседании Государственной думы вынужден был выступить сам П. А. Столыпин, который не только отверг обвинения Азефа в провокаторстве, но и фактически защитил его, охарактеризовав как «агента правительства», работавшего против террористов. В его выступлении впервые была публично обоснована необходимость политического розыска на основе использования внутренней агентуры в качестве наиболее эффективного средства борьбы против террора. Публичное раскрытие методов работы тайной полиции не имело аналогов в мировой практике работы спецслужб, и поэтому оно вызвало эффект разорвавшийся бомбы. Фактически вся мировая печать перепечатывала и комментировала выступление российского премьера.

Несмотря на все достижения Департамента полиции в обеспечении безопасности российской государственности, Курлов начал серьезно реформировать практику работы политического розыска. Это коснулось структурных и кадровых изменений в организации охранных отделений Департамента полиции. Так, была упразднена центральная агентура, отменены поощрения за конкретные результаты в оперативной деятельности, проведена «чистка» сотрудников охранных отделений. Основное внимание Курлов сосредоточил на усилении режимных охранных мероприятий, наружного наблюдения, совершенствовании регистрации неблагонадежных лиц и их выселения из мест пребывания или проезда императора. Упор был сделан на работу осведомителей, не являвшихся активными членами подпольных организаций. Бывший начальник Петербургского охранного отделения А. П. Герасимов впоследствии писал: «Вся деятельность в тот период вообще была не чем иным, как работой по разложению аппарата политического розыска». В этих условиях вопросы создания специальной службы борьбы с иностранным шпионажем были отложены практически на год.

Лишь 26 декабря 1909 г. Курлов ответил на письмо из Генерального штаба, пролежавшее в его канцелярии более четырех месяцев, что препятствий для реализации ранее принятых решений со стороны МВД нет. Единственным условием является ассигнование Военным министерством необходимых денежных средств. Однако с выделением необходимых сумм Военное ведомство явно не торопилось. К этому времени выявились принципиальные разногласия по весьма деликатному вопросу: кто будет руководить и давать задания контрразведывательным органам? Не решена была и такая важная проблема, как создание секретной агентуры тайной полиции в армии и флоте. В своих воспоминаниях на этот счет Курлов свидетельствовал: «Государь воспретил секретную агентуру в войсковых частях, считая совершенно достаточным наблюдение со стороны надлежащего военного начальства, поскольку, в действительности, такое наблюдение не достигало цели. При таких условиях от секретной агентуры среди нижних чинов нужно было отказаться, а ее предстояло искать в кругу лиц, так или иначе, с войсками соприкасающихся». Еще 17 ноября 1909 г. Курлов дал указание начальникам охранных отделений, чтобы все агентурные сведения о Выявленных военно-революционных организациях в войсках и на флоте лично сообщались военному начальству. Для всех профессионалов политического розыска было очевидным, что налаживание сети контрразведывательной агентуры среди секретоносителей, выявление шпионажа является весьма непростым и хлопотным занятием. Однако обострение международной ситуации заставило представителей МВД и Военного ведомства решительнее взяться за это дело.

Летом 1910 г. Люблинское жандармское управление сообщило, что по агентурным данным австрийская разведка приступила к организации складов оружия и подготовке специальных кадров для диверсионных акций на российской территории в военное время. Одновременно из Киева пришла информация об активизации деятельности представителей австрийского консульства в среде украинских националистов. Эти материалы были направлены в Военное министерство. Военный министр В. А. Сухомлинов сразу же направил письмо П. А. Столыпину с предложением провести особое совещание по выработке мероприятий по противодействию подрывным акциям австрийской стороны.

29 июля 1910 г. в 8 часов 30 минут' вечера в здании штаба Отдельного корпуса жандармов по адресу Фурштатская, д. 40 под председательством товарища министра внутренних дел генерала Курлова начала свою работу 2-я Межведомственная комиссия по борьбе со шпионажем в России. На этом заседании присутствовали «исполняющий должность директора Департамента полиции статский советник С. П. Белецкий, помощник начальника штаба Отдельного корпуса жандармов генерал-майор Залесский, исполняющий обязанности вице-директоpa Департамента полиции статский советник С. Е. Виссарионов, делопроизводитель разведывательного отделения Главного управления Генерального штаба полковник Н. А. Монкевиц, заведующий Особым отделом Департамента полиции полковник А. М. Еремин, начальник жандармского полицейского управления Уссурийской железной дороги полковник Ю. А. Савицкий, начальник Киевского охранного отделения подполковник Н. Н. Кулябко, начальник иностранной части Морского генерального штаба старший лейтенант М. И. Дунин-Барковский, помощник делопроизводителя разведывательного отделения Главного управления Генерального штаба капитан П. Л. Ассанович и чиновник особых поручений VI класса при Департаменте полиции коллежский секретарь Сенько-Потовский.

Уже на первом заседании Комиссия констатировала, что «департамент полиции не обладает специальными знаниями военной организации русской и иностранных армий и, вследствие этого, не может руководить контрразведочной службой», поэтому последняя должна состоять «в ведении военного начальства». Курлов предложил для решения этой проблемы откомандировать в распоряжение военных опытных в розыскном деле жандармских офицеров. Они, по его мысли, должны были стать «основной исполнительной силой» в формирующихся при штабах военных округов контрразведывательных отделениях. Обосновывая свое предложение, он говорил: «Исходя из положения, что Департамент полиции не обладает специальными знаниями военной организацией русской и иностранных армий и вследствие этого не может руководить контрразведывательной службой… органы Департамента полиции могут оказывать лишь содействие и помощь». Курлов считал, что «офицеры-жандармы могли бы быть в отделении лишь вспомогательной силой и вести контрразведку по указаниям стоящего во главе отделения офицера Генерального штаба». Члены комиссии поддержали точку зрения Курлова, а полковник Монкевиц обязался представить военному министру подробный доклад о результатах совещания.

4 августа 1910 г. состоялось второе заседание 2-й Межведомственной комиссии, где уже были обговорены детали организации и финансирования новой российской спецслужбы. На следующий день, 5 августа 1910 г., Курлов направил Сухомлинову специальное письмо с информацией по этому вопросу. Очевидно, Сухомлинов был уже подготовлен к тому, что военное ведомство будет заниматься новыми функциями. Генерал Курлов так определил круг обязанностей и полномочий командируемых и знающих дело розыска жандармских офицеров: «…для технической работы и производства необходимых следственных действий». Руководство российской тайной полиции отдавало себе отчет, что разрывать оперативно-розыскную и следственную деятельность нецелесообразно.

Результаты работы 2-й Межведомственной комиссии оказались более результативными. Так, по сравнению с 1-й Комиссией изменилось финансирование и организационно-штатное построение контрразведывательной деятельности. Денежные отчисления должны были составить уже 845 тыс. руб. в год. Комиссия Курлова признала весьма желательным, «чтобы Военное министерство вошло с представлением в Совет министров об ассигновании в текущем году еще 200 тыс. руб.». Претерпело некоторые изменения предполагаемое число военно-окружных центров контрразведки. Так, в последнюю очередь было принято решение о создании контрразведывательного отделения (КРО) Петербургского военного округа. Это связано с тем, что штаб войск гвардии в лице начальника фон Бринкена отказался принимать участие в работе 2-й Межведомственной комиссии. Потребовалось время, чтобы убедить штаб гвардии в целесообразности создания контрразведывательных отделений.

Согласно обновленным штатам численность личного состава семи отделений армейской контрразведки определялась в 108 единиц, из которых 23 передавались штабу войск гвардии и Петербургского военного округа, 19 — Варшавского, 17 — Киевского, и по 13 — штабам Хабаровского и Виленского военных округов; по 11 и 12 единиц получали Иркутский и Одесский округа соответственно. В предполагаемой структуре столичному контрразведывательному отделению отводились две должности помощников начальника отделения, одна из вакансий замещалась офицером морского ведомства. Финансирование разведывательной и контрразведывательной деятельности проводилось по графе «Секретные расходы» Военного министерства.

В согласованиях и переписке бюрократических структур прошел еще почти целый год, прежде чем 8 июня 1911 г. военный министр Сухомлинов утвердил подготовленный Генеральным штабом пакет совершенно секретных документов. Это были: «Положение о контрразведывательных отделениях», «Инструкция начальникам контрразведывательных отделений», «Правила регистрации лиц контрразведывательными отделениями» и «Инструкция начальникам контрразведывательных отделений по расходованию ассигнуемых им сумм и ведению отчетности по ним». Именно эти документы легли в основу организации российской контрразведки перед войной.

Так молодая российская контрразведка приобрела официальный статус спецслужбы Российской империи. Теперь к небольшому оперативному подразделению ГУ ГШ — Разведочному отделению, существовавшему с 1903 г. только в столице Российской империи, добавилось еще одиннадцать отделений при штабах военных округов. Одновременно при Особом делопроизводстве в отделе генерал-квартирмейстера Генерального штаба начал действовать Центральный регистрационный орган, в котором сосредоточивались материалы по вопросам борьбы с военным шпионажем.

Согласно Положению «контрразведывательные отделения создавались для борьбы с военным шпионством, и вообще для воспрепятствования тем мерам иностранных государств, которые могут вредить интересам империи». Военное шпионство квалифицировалось как «всякая деятельность по добыванию сведений о вооруженных силах, военно-материальных и военно-технических средствах». К нему было отнесено следующее: «сбор всякого рода сведений о вооруженных силах (сухопутных и морских), об укрепленных пунктах государства, а также имеющих военное значение географических, топографических и статистических данных о стране и путях сообщения, производимый с целью передачи их иностранной державе».

Все контрразведывательные отделения были учреждены в крупных городах и состояли при штабах военных округов. Петербургское городское отделение находилось на особом положении и состояло при Отделе генерал-квартирмейстера ГУ ГШ. Во главе каждого контрразведывательного отделения стоял офицер Отдельного корпуса жандармов. Он был непосредственно подчинен генерал-квартирмейстеру ГУ ГШ (как это было в Петербурге) или генерал-квартирмейстеру штаба соответствующего Военного округа. Вся делопроизводственная переписка, доклады и соображения на имя генерал-квартирмейстера шли через делопроизводителя Особого делопроизводства Отдела генерал-квартирмейстера (Огенквар) ГУ ГШ в Петербургском городском отделении и соответственно старших адъютантов разведывательных или отчетных отделений окружных штабов. Все делопроизводство по контрразведывательному отделению и переписка по вопросам борьбы с военным шпионством возлагались на помощника делопроизводителя из числа прикомандированных офицеров Отдельного корпуса жандармов.

Инструкция начальникам контрразведывательных отделений определяла задачи борьбы как с военным шпионством, так и с прочими видами деятельности иностранных государств, угрожающей внешней безопасности Российской империи. Она состояла из 22 статей и регламентировала деятельность вновь созданных органов государственной безопасности. В частности, ставила задачу выявления заграничных разведывательных центров, которые, с одной стороны, являлись первоисточниками организованного шпионства в России, а с другой — средоточием добываемых иностранными шпионами сведений. В дальнейшем было признано необходимым заведение «в означенных центрах постоянной агентуры, а равно путем устройства на службу к ним в качестве агентов-разведчиков возможно большего числа подставных лиц» для всестороннего выяснения «всей организации иностранного шпионства и преследуемых последним задач». Инструкция особо предостерегала, что использование двойных агентов для контрразведывательных целей «должно быть крайне осторожно и лишь в исключительных случаях».

В условиях мирного времени вся агентура подразделялась на категории: консульскую и штабную. В ведении первой находились иностранные консульства и агентства, находящиеся на территории Российской империи. Вторая агентура занималась высшими учреждениями военного и морского ведомств, которые являлись главными секретоносителями и соответственно сферой деятельности шпионов по добыванию секретных документов.

Инструкция четко определяла 22 категории лиц, подлежащих особенному вниманию контрразведывательных отделений. Кроме граждан иностранных государств здесь значились как реальные, так и потенциальные секретоносители из числа подданных Российской империи. В инструкции подробно определялась техника контрразведывательной деятельности: места деятельности внутренней агентуры, способы контактов и конспирации с лицами, могущими оказать услуги. Большое внимание уделялось вопросам координации деятельности внутренней и наружной агентуры, а также вопросам участия контрразведывательных органов в предварительном следствии и судебном разбирательстве.

Специальный раздел инструкции был посвящен борьбе с деятельностью иностранных государств по следующим направлениям:

а) создание внутренних осложнений в империи, способных нарушить успешное осуществление мобилизации в случае войны с упомянутым государством;

б) приращение вооруженных сил иностранных государств за счет инородного населения Российской империи.

Особое внимание инструкция уделяла таким подрывным мероприятиям, как подготовка в России вооруженного восстания, подготовка вооруженных формирований из числа инородческого населения (личного состава, складов оружия, взрывчатых средств), подготовка к осуществлению возможной диверсионно-подрывной деятельности, сбор денежных средств в пользу потенциального противника среди инородческого и неблагонадежного населения, подготовка забастовок и стачек на государственных и частных заводах, изготовляющих предметы сухопутного и морского вооружения и снабжения, порча оборудования и сооружений на заводах, железных дорогах и судах морского флота, устройство и несанкционированное содержание частными лицами средств связи — голубиных станций, радиотелеграфного и телефонного сообщения, а также дрессировка голубей и собак для связи.

Конечно, эта инструкция была далека от совершенства. Так, оставалась неизменной ситуация с деятельностью штабной агентуры. Кадровое российское офицерство в массе своей всегда негативно относилось к любым попыткам оперативного поиска шпионов и вредителей в своей среде. Инструкцией строго запрещалось вербовать агентуру среди военнослужащих, а устанавливать наблюдение за офицерами разрешалось лишь с санкции генерал-квартирмейстера, да и то лишь в исключительных случаях. Все это в значительной степени осложняло работу молодой российской контрразведки. Однако в ее деятельности за сравнительно короткий срок обозначились явные успехи.

Материальное положение сотрудников контрразведки зависело от занимаемой должности. Так, жалованье начальника отделения включало выплаты по чину, квартирные деньги, деньги на наем прислуги, а также установленное «добавочное содержание» 3600 руб. В общей сумме это достигало 5800 руб. в год. Его доход можно сравнить с зарплатой начальника сыскной полиции Санкт-Петербурга (4 тыс. руб. в год) или генерал-квартирмейстера ГУ ГШ (6 тыс. руб. год). Помощник начальника получал все льготы, распространяемые на жандармов, и «добавочное содержание» в сумме 1500 руб. Остальные служащие согласно положению имели фиксированное годовое содержание: чины для поручений - 1800 руб., старшие и младшие наблюдательные агенты - по 1200 и 780 руб. каждый. Доход последних из них, составляющий 65 руб. в месяц, считался крайне низким. Розничные цены на продукты питания и одежду в Санкт-Петербурге накануне Первой мировой войны были следующими: овощи - от 10 до 70 коп. за кг, водка - 1 руб. 65 коп., коньяк - 10 руб. за бутылку, ботинки мужские - от 2 руб. 50 коп. до 6 руб., брюки - от 4 до 18 руб., пальто мужское демисезонное - от 10 до 55 руб. При этом заметим, что средняя заработная плата рабочих на Адмиралтейском судостроительном заводе равнялась к тому времени 55 руб.

На особом положении находилось городское контрразведывательное отделение столицы. Его начальник подчинялся непосредственно генерал-квартирмейстеру ГУ ГШ либо его ближайшему помощнику. Он оставался в списках офицеров Отдельного корпуса жандармов и числился в командировке.

Первым начальником столичной контрразведки после ее организации стал полковник В. А. Ерандаков, прибывший из Нижегородского ГЖУ. Выбор на него пал не случайно, ибо он был личностью весьма незаурядной. Василий Андреевич происходил из потомственных казаков. В 1894 г. закончил Новочеркасское юнкерское училище по первому разряду и был произведен в подхорунжие 8-го Донского казачьего полка. Через три года назначен командиром конно-саперного взвода 2-го Семиреченского полка. В составе русских казачьих частей принимал участие в подавлении восстания ихетуаней в Китае.

В 1901 г. сотник В. А. Ерандаков был прикомандирован к штабу Отдельного корпуса жандармов «для испытания по службе и перевода впоследствии в корпус». 13 января 1902 г. высочайшим приказом переведен в Отдельный корпус жандармов «с переименованием в поручики». Он проходил службу на руководящих должностях в Тульском, Киевском, Нижегородском и Петербургском ГЖУ. В 1911 г. за отличия по службе Ерандаков был произведен в чин подполковника и откомандирован в распоряжение начальника Главного штаба «с зачислением по армейской кавалерии». С одной стороны, он был высококвалифицированным «розыскником» с большим практическим опытом. К моменту назначения на должность начальника столичного КРО он имел десятилетний стаж службы на руководящих должностях. С другой стороны, являясь потомственным военным, В. А. Ерандаков обладал лучшими профессиональными и личностными качествами русского армейского офицера, приобретенными во время девятилетней службы в казачьих частях: незаурядный человек, добропорядочный семьянин, требовательный и энергичный офицер, государственник по своим убеждениям.

Помощником В. А. Ерандакова был назначен ротмистр Альвиан Александрович Немыский, занимавший до этого должность помощника начальника Финляндского жандармского управления по Улеаборгскому пограничному району. Он происходил из потомственного дворянского рода Полтавской губернии. После окончания Петровского Полтавского кадетского корпуса поступил в Павловское военное училище, которое окончил в 1897 г. по первому разряду и в звании подпоручика был назначен для прохождения воинской службы адъютантом 1-го батальона 350-го Брянского полка.

В 1901 г. поручик А. А. Немыский был прикомандирован к штабу Отдельного корпуса жандармов «для испытания по службе и перевода впоследствии в корпус». С 1902 г. проходил службу в различных командно-жандармских должностях в Отдельном корпусе пограничной стражи. В июле 1911 г. прикомандирован в столичное КРО.

Становление и развитие российских контрразведывательных органов проходило в условиях абсолютной тайны. Так, заведующий Особым отделом Департамента полиции А. М. Еремин в официальном ответе В. А. Ерандакову по результатам проверки лица, поступающего на службу в КРО, писал следующее: «Департамент полиции просит Вас на будущее указывать, для какой именно надобности требуются запрашиваемые Вами сведения, так как таковые могут быть сообщены лишь в целях помощи контрразведке».

Формы приема на работу в контрразведку были предельно ограничены, чтобы не утратить превентивного характера будущей работы и не допустить проникновения в штат новой спецслужбы вражеской агентуры. Первоначально подбор кадров осуществлялся путем личных контактов и рекомендаций, а также через газетные объявления о поиске работы. Сотрудниками отделения были бывшие служащие Департамента полиции, мигрировавшие из отделения в отделение, гражданские лица с прошениями на имя В. А. Ерандакова и даже перевербованные соотечественники, использованные в интересах иностранных разведывательных органов.

Специальная проверка, осуществлявшаяся по местам проживания и службы административно-полицейскими и военными властями, предоставляла исчерпывающую характеристику нравственных качеств, политической благонадежности, криминального прошлого кандидата. В случае отсутствия компрометирующих сведений кандидат мог рассчитывать на зачисление в штат отделения. Однако ввиду острого недостатка в личном составе в первые годы существования контрразведке приходилось закрывать глаза на такие недостатки, как факты злоупотребления спиртными напитками, зафиксированные на прежних местах службы кандидатов. К концу 1911 г. столичная контрразведка была полностью укомплектована и официально располагалась по адресу: Каменный остров, Набережная реки Малой Невки, д. 13. Через год появилась еще одна дополнительная квартира для получения «казенной корреспонденции» — ул. Петровская, д. 10. По своему социальному составу в основном контрразведчиками были выходцы из крестьянской и мещанской среды (70-75%), и лишь 25% были дворяне. Почти все были отставными военными, имевшими элементарное представление об организации иностранных армий и военной разведки.

Особое положение столичной контрразведки вытекало из необходимости решения задач государственной важности. Требовалось организовать негласное наблюдение за представителями дипломатических миссий иностранных государств, осуществлявших военную разведку против России. Накануне войны в столице насчитывалось 29 зарубежных посольств. Особое внимание требовалось обратить на сотрудников посольства Австро-Венгрии, расположенного по адресу Сергиевская, д. 10, и посольства Германии. Из состава последнего городскую контрразведку интересовали девять должностных лиц, занимавших в нем ответственное положение. Требовалось также принять предупредительные меры для пресечения контактов потенциальных секретоносителей из высших учреждений Военного и Морского ведомств с лицами, подозреваемыми в шпионаже. Особое внимание сотрудникам контрразведки предлагалось обратить на служащих с отрицательными качествами (слабохарактерность, склонность к картам, спиртным напиткам, увлечение женщинами), а также ведущих образ жизни, не соответствующий их материальным средствам. В зоне особого внимания находился инженерно-технический персонал, занимающийся конструкторскими разработками новейшего вооружения, а также «представители заграничных заводов» на оборонных производствах столицы.

По ходатайству Ерандакова в штат столичного КРО были добавлены не рядовые агенты, а интеллигентные работники, владеющие иностранными языками. Отделение располагало телефонными аппаратами и «фотографическим павильоном», десятью велосипедами и «казенным авто». До Первой мировой войны только двум отделениям контрразведки — столичному и варшавскому — были отпущены денежные средства на приобретение транспортных средств.

Для быстрого обмена информацией и для взаимодействия контрразведывательных подразделений военных округов с 1 ноября 1911 г. при Особом делопроизводстве Огенквара ГУ ГШ, которое возглавлял профессиональный разведчик Н. А. Монкевиц, начало работу Центральное регистрационное бюро. Оно располагалось по адресу: Саперный переулок, д. 13/6. Его руководителем был назначен жандармский подполковник Владимир Михайлович Якубов. Он родился 17 февраля 1868 г. в семье потомственного дворянина. После окончания 3-го военного Александровского училища по первому разряду в 1887 г. был назначен в звании унтер-офицера в 3-й Кубанский пластунский батальон. В 1894 г., дослужившись до сотника, он был прикомандирован к штабу Отдельного корпуса жандармов «для испытания по службе и дальнейшего перевода в корпус». Спустя год поручик Якубов был назначен адъютантом Рязанского ГЖУ, а в дальнейшем проходил службу в должностях помощника начальника Подольского, Полтавского и Петербургского ГЖУ.

В. М. Якубов особо отличился, когда вместе с начальником Санкт-Петербургского охранного отделения М. Ф. фон Коттеном оказал «Военному министерству весьма ценное содействие по ликвидации военно-шпионских дел барона Унгерна фон Штернберга и капитана Постникова».

Суть дела состояла в следующем. В 1910 г. по подозрению в шпионаже в пользу Австро-Венгрии и Германии был арестован отставной корнет 8-го Драгунского Смоленского полка барон Э. П. Унгерн фон Штернберг. В результате обыска, проведенного на его квартире, были изъяты финансовые документы и «Секретный доклад Комиссии по обороне о величине новобранцев в призыв 1910 г.». Эти документы полностью изобличали задержанного в разведывательной деятельности. В ходе предварительного следствия было установлено, что Э. П. Унгерн фон Штернберг состоял в связи с Ф. фон Пурталесом и другими немецкими дипломатами. Эти факты позволили следователю по важнейшим делам П. А. Александрову предъявить ему обвинение по статье 111 Уголовного Уложения 1903 г. за продажу агентам Австро-Венгрии и Германии секретных сведений, касающихся внешней обороны России.

В 1911 г. контрразведка зафиксировала попытку вступления в контакт с Г. фон Люциусом жителя Санкт-Петербурга Е. С. Полисадова с предложением услуг по военно-промышленному шпионажу. При обыске у задержанного было изъято «Пояснение к чертежу снаряда для стрельбы по дирижаблям и аэропланам».

В том же году на пограничной станции Белоостров был задержан капитан артиллерии А. А. Постников, следовавший в Швецию. В письме начальника Петербургского контрразведывательного отделения В. А. Ерандакова начальнику Особого отдела Департамента полиции А. М. Еремину говорилось, что арест этого офицера был произведен жандармами по агентурным сведениям городского КРО, а наблюдением до пограничной станции руководил сам начальник. Операция по задержанию была хорошо продумана и организована. Сложность положения состояла в том, что русская полиция и жандармские чиновники были полностью бесправны. Население Финляндии, ее власти и в особенности полиция испытывали «сильную ненависть ко всему русскому». Как указывал старший адъютант разведывательного отделения штаба войск гвардии и ПВО полковник А. А. Свечин, они «прилагали все усилия, чтобы помешать разведке в наблюдении за иностранцами, состоящими на учете, как занимающиеся военным шпионажем».

После окончания предварительного следствия артиллерийскому капитану было предъявлено обвинение в том, что в течение 1910-1911 гг. он сообщал военному агенту германского правительства сведения об «упразднении крепостей, о предполагаемом изменении крепостных гарнизонов, о развитии укреплений в Николаевской крепости… каковые заведомо должны в видах внешней безопасности России храниться в тайне от иностранных государств».

Картотеки Якубова содержали сведения регистрационно-статистического значения по военному шпионажу, полученные от всех отделений контрразведки. Всего существовало пять форм карточек учета:

а) на лиц, причастных к военному шпионажу;

б) на лиц, подозревавшихся в нем;

в) на лиц, уволенных из контрразведки;

г) на лиц, предлагавших ей свои услуги, но по каким-либо причинам отвергнутых;

д) на лиц, чьи имена появлялись в газетах в связи с данными о шпионаже.

Карточки учета должны были храниться в архивах КРО в течение 50 лет. Кроме этого, Центральное регистрационное отделение осуществляло наружное наблюдение, имело в своем составе не только группу филеров и переводчика, но и резерв конспиративных квартир.

Параллельно с созданием городской (столичной) организации началось оформление контрразведывательного отделения штаба войск гвардии и Петербургского военного округа, в ведение которого передавалась охрана военных и военно-промышленных секретов в пределах военного округа. 12 июля 1911 г. его возглавил старший чиновник для поручений при Петербургском охранном отделении Департамента полиции ротмистр В. В Сосновский. Он родился 17 октября 1880 г. в дворянской семье. После окончания Михайловского Воронежского кадетского корпуса и Михайловского артиллерийского училища по первому разряду в 1901 г. Сосновский служил в 3-й гренадерской артиллерийской бригаде, а затем во 2-м Сибирском резервном артиллерийском парке. С 1907 г. перешел на службу в Отдельный корпус жандармов, где служил на различных должностях. За время службы зарекомендовал себя с положительной стороны, неоднократно отмечался наградами. По службе он находился в непосредственном подчинении начальника разведотделения и генерал- квартирмейстера штаба округа полковника Микулина, прямым же его начальником был определен генерал-квартирмейстер ГУПТТ.

Во второй половине 1911 г. завершилось формирование штатов контрразведывательных отделений на местах. Они сумели достаточно быстро обеспечить себя необходимым количеством агентуры и направить ее на выявление германских, австрийских, японских, английских и иных шпионов. «Удачно приобретенная агентура в Эйдкунене и Кенигсберге на первых же порах дала ценные указания относительно существования и местонахождения лица, ведущего военную разведку в России, и о некоторых его агентах», — говорилось в отчете генерал-квартирмейстера штаба Виленского военного округа Белова о работе контрразведывательного отделения за 1912 г.

Подбор личного состава контрразведывательных отделений проходил в обстановке повышенной секретности. Руководители Особого делопроизводства Огенквара ГУ ГШ не без основания полагали, что сведения об организации контрразведывательных отделений в России рано или поздно проникнут за границу и вызовут со стороны разведывательных организаций иностранных государств энергичные попытки к их обнаружению «и проведению в число сотрудников своих доверенных лиц». Поэтому полковник Н. А. Монкевиц настоятельно рекомендовал практиковать принцип избирательности при подборе сотрудников контрразведки, «состояние дел которой должно быть обставлено должной тайной». Однако полное соблюдение директивных указаний вышестоящего руководства в вопросах подбора кадров новой спецслужбы было невозможно в силу причин субъективного характера. Частая смена, «текучесть кадров» происходила из-за недостаточного оклада содержания и частично из-за несоответствия кадров службе в контрразведке. Комментируя факт увольнения почти половины сотрудников контрразведывательного отделения штаба войск гвардии и Петербургского военного округа, его руководитель ротмистр В. В. Сосновский писал Н. А. Монкевицу: «Трудно предположить, что они не предали хотя бы весьма ограниченной огласке прежнюю свою деятельность». Поэтому он предложил ввести специальную расписку увольняющемуся из КРО, в которой говорилось, что увольняющийся «не имеет права разглашать (путем печати, разговоров, частных писем и т. д.) под страхом наказания, предусмотренного ст. 111 Уголовного уложения, все то, что стало известно по роду службы».

Контрразведывательные отделения при окружных штабах достаточно быстро создали необходимое количество агентуры и даже наладили ее обучение. Начальник контрразведывательного отделения Виленского военного округа ротмистр Беловодский, например, сообщал, что, «набирая людей для наблюдательного состава, пришлось вести с ними занятия, знакомя их в общих чертах с устройством войск, расквартированием и тому подобными сведениями, необходимыми для ведения розыска». Новые сотрудники контрразведки знакомились также с приемами ведения наружного наблюдения, выработанными Главным управлением Генерального штаба, и указаниями, принятыми чинами Отдельного корпуса жандармов.

Результат такой подготовки наблюдательной агентуры сказался практически незамедлительно. Контрразведывательная агентура очень скоро выяснила наличие целой преступной организации сети военного шпионажа в городе Ковно. В связи с этим уже в начале декабря 1911 г. возникла необходимость направить в Ковно специальную группу сотрудников контрразведывательного отделения (по терминологии того времени — «наблюдательный отряд»). 19 января 1912 г. «при совместном агентурном освещении и непрерывном наружном наблюдении были задержаны во Владиславе Захарий Кауфман и Гирш Сагалович, которые везли для продажи за границу важные мобилизационные документы штаба Виленского военного округа. Одновременно с этим в городе Ковно был арестован писарь 28-й артиллерийской бригады Иван Греблов и его соучастники — Рабинович и Шеин…».

Петербургское окружное контрразведывательное отделение имело свою агентурную сеть не только на территории России, но и за ее пределами, решая при этом не только контрразведывательные, но и разведывательные задачи. Под контролем контрразведки в короткий срок оказались дипломатические представительства главных европейских стран. В частности, в посольстве Великобритании через агентуру контрразведки снимались копии с материалов, отправляемых в Лондон послом Джорджем Бьюканеном и военным агентом подполковником Альфредом Ноксом. Добываемые агентурным путем сведения и копии отправляемых материалов позволили вскрыть источники информации англичан, поскольку значительная часть материалов была секретной, а также выяснить отношение посольства Великобритании к вопросам внутриполитической жизни России. Так, оказалось, что англичан особо заинтересовали проекты железнодорожного строительства в Средней Азии и их возможное значение при мобилизации, изменения в организации и структуре русской армии, происходившие перед Первой мировой войной, а также темы выпускных работ, разрабатываемые выпускниками Академии Генерального штаба.

Наряду с организацией территориальных подразделений армейской контрразведки официальный статус получило отделение морской контрразведки. Оно было создано в структуре Особого делопроизводства Морского генерального штаба. Его возглавил капитан 2 ранга М. И. Дунин-Барковский. Михаил Иосифович родился в 1878 г. в потомственной дворянской семье. В 1898 г. был произведен в мичманы 18-го флотского экипажа, а в 1899 г. с отличием закончил Морской кадетский корпус. В знак высшего отличия его имя было «записано в белую Мраморную доску». М. И. Дунин-Барковский начал проходить военно-морскую службу в Главном гидрографическом управлении, а затем, после окончания минных офицерских классов, продолжал службу минным офицером на транспорте «Камчатка». 23 декабря 1904 г. был назначен преподавателем в минную школу. 26 июня 1906 г. был зачислен в Морской генеральный штаб (МГШ) обер-офицером. 14 апреля 1913 г. произведен в капитаны 2 ранга, с перемещением на должность штаб-офицера высшего оклада МГШ.

На Морской генеральный штаб была возложена работа по вопросам борьбы с иностранным морским шпионажем в России, а также контрразведывательное обеспечение заводов и учреждений Морского ведомства. К этому времени галопирующая гонка морских вооружений охватила почти все крупные государства. Строительство новейших типов военных кораблей и подводных лодок, разработка артиллерийского вооружения, новейших образцов мин и торпед, создание мощных непреступных крепостей находились в ведении управлений МГШ. В его компетенции находились также и вопросы создания военно-экспериментальных и судостроительных баз. Однако властные структуры императорской России не сочли нужным обеспечить их контрразведывательную защиту. С опозданием, лишь к середине 1914 г., когда европейские государства уже втягивались в схватку за передел мира, Особое делопроизводство Морского генерального штаба предусмотрело в «Секретной инструкции» ведение морской контрразведки. Задания по контрразведке и ее результаты отныне должны были фиксироваться в специальном журнале Особого делопроизводства. В состав контрразведывательного отделения вошли: заведующий М. И. Дунин-Барковский и три делопроизводителя — капитан 2 ранга А. А. Нищенков, ст. лейтенант В. А. Виноградов и лейтенант Н. Гойнинген-Гюне.

Организация эффективного противостояния разведывательному натиску иностранных государств настоятельно требовала консолидации усилий всех специальных подразделений Военного министерства и взаимодействия с органами политического розыска Министерства внутренних дел. Так, между отделениями окружной и городской контрразведки в столице был организован систематический взаимообмен сведениями агентурного характера. Ротмистр В. В. Сосновский не реже двух раз в месяц был обязан информировать В. А. Ерандакова обо всех объектах, попавших в сферу его наблюдения. Необходимые сведения о следовавших в Санкт-Петербург лицах, подозреваемых в шпионаже или перехваченных на границах России в пределах Варшавского и Виленского и других военных округов, руководители столичных отделений контрразведки получали из внутрислужебной переписки со своими коллегами.

Однако не столь однозначно складывались отношения между службами разведки и контрразведки, объединенными единой территорией, руководством и взаимодополняющим родом деятельности. Офицеры, возглавлявшие их, как правило, располагали собственными агентурными возможностями и нередко действовали независимо друг от друга. Это объяснялось не только чрезмерной конспиративностью, но и соображениями военно-политической конъюнктуры. Представители военной разведки в большинстве своем были выпускниками Академии Генерального штаба. Они находились в состоянии постоянной конкуренции с «розыскными» чинами контрразведки и оспаривали право первого доклада вышестоящему начальству по вопросам безопасности государства. Документы свидетельствуют, что контакты руководителей разведывательных отделений штаба войск Гвардии и Петербургского военного округа с соответствующими отделениями контрразведки не носили характера непосредственного сотрудничества, а происходили лишь при посредничестве Особого делопроизводства Огенквар ГУ ГШ. Механизм персонального партнерства отсутствовал даже внутри самого Военного ведомства, и его не удалось наладить даже накануне войны.

Не менее сложный и противоречивый характер имели взаимоотношения розыскных учреждений МВД с контрразведкой. В 1911—1912 гг. руководство Департамента полиции не торопилось с оказанием реальной помощи контрразведке, поскольку не видело своей роли и места в борьбе со шпионажем. Оно сосредоточило все свои лучшие силы и средства на решении первоочередной задачи — борьбы с инакомыслием внутри страны. Так, новый директор Департамента полиции С. П. Белецкий в одном из своих первых циркуляров начальникам губернских жандармских управлений, жандармских пограничных управлений, охранных отделений в 1912 г. прямо указывал, что содействие контрразведке не должно отражаться на успешном выполнении ими своих прямых обязанностей по ведению политического розыска. Даже наружное наблюдение должно было устанавливаться «лишь в случае экстренной надобности, до прибытия на место чинов контрразведывательных отделений, и причем в местах постоянного квартирования филеров».

Опыт межведомственного взаимодействия носил характер переписки по общим вопросам динамики иностранного шпионажа и состояния борьбы с ним. По договоренности с Департаментом полиции его руководство снабжало контрразведывательные отделения военных округов нормативно-аналитическими материалами, касающимися борьбы с иностранным шпионажем.

Работа столичных отделений контрразведки в значительной степени обременялась бумажно-канцелярской волокитой, перепиской с представителями городских властей. Еще в конце 1911 г. петербургский градоначальник В. В. Лысогорский подписал «Секретное дополнение к приказу по Санкт-Петербургскому градоначальству и столичной полиции», согласно которому все требования руководителей столичной контрразведки подлежали исполнению. Однако на практике полицейские приставы оказались не способны в установленной форме даже уведомить руководителей столичной контрразведки о прибывающих и выбывающих из столицы Российской империи иностранцах, сведения о которых в обязательном порядке предоставлялись им домовладельцами, дворниками и швейцарами гостиниц. На излишнюю переписку с ними тратились время и человеческие ресурсы.

Тактика «невмешательства» розыскных органов Департамента полиции и Отдельного корпуса жандармов в борьбу со шпионажем могла обернуться весьма пагубными последствиями. Поэтому помощник 1-го обер-квартирмейстера генерал-майор Н. А. Монкевиц 14 февраля 1912 г. обратился с письмом к вице-директору Департамента полиции С. Е. Виссарионову, в котором обозначил три основных требования содействия контрразведке:

а) своевременное уведомление отделений о прибытии или выбытии из данного пункта лиц, проходящих по наблюдению;

б) учреждение по просьбе отделений в случаях экстренной надобности наружного наблюдения, впредь до прибытия чинов контрразведки;

в) сообщение по просьбе отделений справок о нравственной и политической благонадежности, судимости, роде занятий и семейном положении.

Такая минимизация отношений с Министерством внутренних дел было серьезной тактической ошибкой руководства ГУ ГШ. Она во многом проистекала из-за появившийся тенденции к скрытой конфронтации между главными службами по борьбе со шпионажем. Очевидно, это можно объяснить лишь разным пониманием собственных прерогатив в обеспечении внешней безопасности государства. Однако именно эта конфронтация грозила в корне изменить положение дел на местах. Следствием этого уже становилось все усиливавшееся соперничество начальников отделений контрразведки с офицерами губернских жандармских управлений и охранных отделений в вопросах вербовки секретных сотрудников, «переманивание» в КРО внештатных осведомителей розыскных органов Департамента полиции и Отдельного корпуса жандармов.

Слабой стороной имперской контрразведки являлся неотлаженный механизм задержания лиц, подозреваемых в шпионаже, и последующие процессуальные действия. Существующее российское законодательство ограничивало специальные обязанности должностных лиц контрразведки только «выявлением и негласным наблюдением». В кульминационной стадии, во время ареста, они полностью утрачивали свои полномочия.

В соответствии с должностной инструкцией начальник контрразведки, собравший полные данные на объект разработки, должен был «испросить разрешение» Особого делопроизводства Огенквар ГУ ГШ на передачу их жандармским властям для производства ареста (по терминологии того времени — «ликвидации»). При этом для обыска и задержания военного офицера иностранного государства, находившегося в России с частным визитом, требовалась дополнительная санкция командующего военным округом. Арест подозреваемых проводился контрразведчиками под руководством чинов полиции.

Требовалось изменение существующего законодательства по борьбе со шпионажем. В 1911 г. Военное ведомство и Министерство юстиции приступили к пересмотру действующего в России законодательства о государственной измене путем шпионажа. До этого в Уголовном Уложении Российской империи существовала статья 111, по которой преступными признавались такие деяния, когда сообщаемые иностранному государству сведения составляли тайну и тайный характер этих сведений был заведомо известен обвиняемому. По смыслу этой статьи многие секретные и другие важные государственные документы, в том числе приказы по военному ведомству, не являлись секретными, и поэтому их передача иностранным агентам признавалась ненаказуемой. Дело доходило до курьезов.

Так, разведывательным отделением Варшавского военного округа, где велась наиболее интенсивная борьба со шпионажем, за периоде 1901 по 1911 г. была раскрыта деятельность 150 иностранных шпионов. До суда удалось довести только 17 дел, по которым было привлечено к ответственности всего 33 шпиона, из коих четверо были оправданы.

Понадобилась длительная процедура бесконечных согласований и уточнений, прежде чем министр юстиции Щегловитов и военный министр Сухомлинов представили на рассмотрение Государственной думы законопроект об изменении Закона о государственной измене путем шпионства. Только летом 1912 г. этот закон был утвержден Николаем И. Закон от 5 июля 1912 г. не просто ликвидировал отсталость российского законодательства в области борьбы с иностранным шпионажем, но и давал серьезное оружие судебным и контрразведывательным органам для борьбы со шпионажем. С его принятием шпионаж против России стал являться тягчайшим видом государственной измены, а наказание за шпионские деяния увеличилось с 8 до 15 лет каторжных работ.

В период перед Первой мировой войной были разработаны мероприятия по подготовке контрразведывательных органов к действиям в случае объявления мобилизации. В основу деятельности контрразведки в этот период было положено «стремление, во-первых, создать подвижную агентуру в виде личного состава, подготовленного к предстоящей деятельности еще в мирное время, во-вторых — сеть агентов, распределенных в наиболее важных в военном отношении пунктах. Предполагалось, что эта сеть должна быть подготовлена в мирное время путем подбора энергичных и надежных агентов среди мирного населения». Однако практических шагов по осуществлению этих мероприятий сделано не было.

  

 

Глава 2

Партизаны и диверсанты полковника Корнилова и капитана Лехмусара против «соколов» Юзефа Пилсудского

Российские специалисты по партизанской борьбе и диверсиям. «Самые энергичные меры к недоставке оружия из-за границы». Террорист Овсей Таратута и ученики капитана Уеда. Контрразведчики Отдельного корпуса пограничной стражи. Гибель генералов Вестенрика и Цукатто. «Соколы» Юзефа Пилсудского и диверсанты австрийского и германского генеральных штабов. Борьба со шпионажем на границах Российской империи. Последний полет «Эльбы»

Опыт русско-японской кампании подтвердил важность подготовки диверсионных и партизанских отрядов в тылу противника. Эти мероприятия получили название «активная разведка». Практическая разработка таких мероприятий была связана в предвоенный период с именем военного атташе в Китае полковника Л. Г. Корнилова.

В ноябре 1907 г. к его помощнику полковнику Р.-К. Ф. Вальтеру обратился проживающий в Шанхае бывший адъютант корейского императора Хион-Сан-Гиен. К этому времени Корея имела около 40 тыс. винтовок и 8 млн. патронов, складированных в Гонконге. Они в любую минуту могли быть захвачены японцами. Суть предложения состояла в фиктивном приобретении их от лица подставной французской фирмы и последующей транспортировке во Владивосток. Корея, по словам бывшего адъютанта, — это целая страна в тылу будущих японских операций, «схваченная самой искренней ненавистью к своему притеснителю… На эту силу можно рассчитывать, если Япония сделает нам вторичный вызов». Он предложил свою кандидатуру в качестве руководителя будущего восстания против японцев.

Об этом было доложено по инстанции начальнику Генерального штаба Ф. Ф. Палицыну. Проведение операции было возложено на штаб Приамурского военного округа. Однако в силу различных причин прямой контакт не состоялся, а в 1912 г. бывший адъютант был включен в состав негласной агентуры ГУ ГШ.

12 мая 1912 г. помощник начальника Хабаровского контрразведывательного отделения штабс-капитан Лехмусар, минуя свое непосредственное начальство, обратился прямо к генерал-квартирмейстеру Главного управления Генерального штаба с предложением организовать подготовку корейских повстанцев с целью нападения на японских жандармов, на маленькие войсковые гарнизоны, разрушения железных дорог, телеграфных линий, а также опытных японских ферм, чтобы расстроить японскую экономику.

Лехмусар закончил корейское отделение Восточного института во Владивостоке. Он хорошо знал культуру и особенности духовной жизни корейцев и являлся убежденным противником агрессивных устремлений японцев. Для того чтобы воспрепятствовать духовной экспансии Японии на Дальнем Востоке, опытный контрразведчик предлагал поддержать издающуюся во Владивостоке корейскую газету и следить за ее направлением, издавать серию книг и брошюр в желательном для интересов России направлении. Он предлагал установить контроль за корейским «Обществом развития труда», чтобы в его правление не проводились преданные японцам люди, и как можно полнее освещать тайную подрывную работу японской разведки среди корейского населения Дальнего Востока. Особую озабоченность вызывал тот факт, что японцы «в каждом нашем городе организуются в нелегальные общества, где они дружно работают во всех направлениях».

Военное ведомство всерьез заинтересовалось предложениями Лехмусара. Однако оно не получило поддержки МВД и МИД Российской империи, а самое главное, российского премьер-министра П. А. Столыпина, который был серьезно озабочен наплывом в дальневосточные владения России «желтой расы». Между тем 1 сентября 1911г. трагический выстрел в Киевском оперном театре оборвал жизнь последнего реформатора Российской империи. Тайна убийства Столыпина осталась нераскрытой и по сей день.

Одной из главных задач российских спецслужб перед Первой мировой войной явилась организация операций по пресечению контрабандного ввоза оружия в Россию. Контрабандный промысел оружием получил широкое распространение в связи с увеличением масштабов терроризма и развитием политической нестабильности. К концу XIX — началу XX в. он принял угрожающие размеры и настоятельно требовал от правительства выработки системы мер по усилению охраны границ Российской империи. Несмотря на усиление пограничной службы дополнительными постами, контрабанда оружия продолжалась. Противодействие этому требовало от пограничной стражи профессионального мастерства, бдительности и отваги. Так, пограничный наряд Редикульского отряда Санкт-Петербургской пограничной бригады во главе со старшим урядником А. Феличкиным задержал у пограничной станции Белоостров рабочего Путиловского завода Макарова с 6 револьверами и 300 патронами. Он шел из Финляндии. Стражник Озерский задержал троих нарушителей с 36 револьверами системы браунинг с запасными частями к ним и 1508 боевыми патронами.

В годы Первой российской революции резко возросло число задержаний контрабандного оружия на пограничных железнодорожных станциях. Так, 14 января 1905 г. на станции Линдварово ротмистр Степанов арестовал террориста Овсея Таратуту. Задержание было не совсем обычным. Его уже долго искали, и на всех пограничных пунктах имелись фотографии Таратуты. Виленское охранное отделение своевременно информировало о его прибытии поездом № 342 и организовало сопровождение. Таратута шел по перрону с двумя корзинами. Террористу дали возможность войти в здание вокзала и провели задержание. Сопротивления он не оказывал и в ответ на требование сдать оружие «молча снял с пояса револьвер в кобуре и передал его Степанову вместе с 30 патронами». Во время обыска у него нашли пироксилин и три паспорта на имена австрийских подданных. На допросе он первоначально назвался Михаилом Столяровым и только после опознания его наблюдательным агентом назвал свое настоящее имя. Именно он и являлся одним из главных организаторов легальной и нелегальной транспортировки оружия в Россию, пользуясь при этом поддержкой разведывательной службы Австро-Венгрии.

Леворадикальные политические партии — эсеры и социал-демократы (большевики) — создали в своих структурах специальные боевые и технические группы, одной из задач которых была нелегальная транспортировка оружия в Россию. На северо-западной границе транспорты с оружием шли через территорию Финляндии при содействии националистической Партии активного сопротивления Финляндии.

Один из организаторов таких транспортов — Н. Е. Буренин впоследствии вспоминал: «Наши товарищи возили запалы с гремучей ртутью на себе в особых самодельных лифчиках-патронташах, куда входило три ряда запалов по пятьдесят штук». Бикфордов шнур наматывался на ноги и тело. «Человек превращался в хорошо снаряженную бомбу. Ехать было очень трудно, всю дорогу от Парижа до Гельсингфорса надо было бодрствовать, сидеть в вагоне, не прикасаясь к спинке скамьи, во избежание толчков, которые могли привести к взрыву». Тайные базы и склады с оружием были созданы в непосредственной близости от столицы Российской империи Санкт-Петербурга — на станциях Финляндской железной дороги Разлив, Тарховка, Сестрорецк.

На границе с Австрией оружие проносили люди, имевшие так называемые «легитимационные билеты», и российские таможенники не имели право подвергать их личному досмотру. За месяц таких лиц набиралось до 90 тыс. человек. Кроме того, оружие и взрывчатка перевозились в Россию в вагонах с силезским углем. Их досматривали только «на выдержку», и поэтому вероятность обнаружения контрабанды оружия была минимальная. По информации австрийского подданного А. Машека, контрабандистам удалось даже зафрахтовать два парохода (датский и нидерландский) для доставки ружей и патронов в Россию.

24 ноября 1905 г. Совет министров вообще запретил перевоз оружия через Великое княжество Финляндское, как для личного пользования, так и для организаций. Исключение составляли лишь те лица или торговые фирмы, которые представляли в таможенные учреждения особое разрешение от МВД. Шеф Отдельного корпуса пограничной стражи, министр финансов А. И. Шипов информировал Совет министров, что им предложено Департаменту таможенных сборов и командиру Отдельного корпуса пограничной стражи «принять самые энергичные меры к недоставке контрабандного оружия и огнестрельных припасов». Однако различные оговорки в постановлении Совета министров сводили на нет усилия пограничников по борьбе с контрабандой оружия. Таможенные учреждения по разрешению МВД пропустили на внутренний рынок империи 3214 ружей различных систем, 26 878 патронов, 907 пистолетов.

Поэтому усилия пограничников пресечь контрабанду оружия не прекращались. В ночь с 23 на 24 декабря часовой Мервенской заставы Василий Чернобровенко заметил четырех человек, переходивших р. Судиловку из Австро-Венгрии в Россию. При попытке задержания они бросились бежать, но часовой все-таки смог задержать жителя Варшавы Шлома Урбану и 6 мешков контрабандного товара, среди которого было обнаружено 50 револьверов. По данным Отдельного корпуса пограничной стражи с 21 августа по 1 января 1907 г. чины стражи изъяли у контрабандистов 1984 винтовоки, 67 охотничьих ружей, 612 револьверов, 456 250 штук боевых патронов, 14 кинжалов и даже одно орудие.

Контрабанда оружия не прекратилась и после поражения революции 1905-1907 гг. Наоборот, в 1912 г. было замечено усиление его ввоза в Россию. В частности, отмечалось увеличение ввоза пистолетов системы браунинг и патронов к ним. Такой канал доставки был обнаружен на участке Калишской бригады. Контрабандисты тщательно упаковывали пистолеты в деревянные ящики размером 0,5 х 0,25 х 0,25 м и доставляли в деревню Скальмержище Островского округа Познанской провинции. Это была первая от г. Калиша железнодорожная станция в Германии. Затем через деревни Бочков, Собудки, Кухары и Богуслав оружие транспортировалось в Россию. Большое количество браунингов перевозили севернее деревни Шипиорно Калишского уезда.

Попытки нелегального ввоза оружия на территорию России нередко приводили к боевым столкновениям пограничной стражи с контрабандистами. Так, 15 июля 1906 г. в бою с контрабандистами были убиты начальник III округа пограничной стражи генерал-лейтенант А. И. Вестенрик и командир Ченстоховской бригады генерал-майор граф Н. М. Цукатто. Преступники захватили большую сумму денег, оружие и скрылись. Несмотря на тщательные поиски, они не были обнаружены.

Все-таки в целом ситуация на западной границе России контролировалась. Значительно хуже было в Закавказье. В конце 1906 г. здесь начались столкновения различных этнических групп местного населения на национальной почве. Контрабандный ввоз оружия приобрел в Закавказье такие масштабы, что наместник генерал-адъютант Н. Н. Воронцов-Дашков обратился к командиру Отдельного корпуса пограничной стражи с просьбой усилить контроль за границей с Персией «в целях предупреждения контрабандного ввоза оружия в Кавказский край через границу».

Мероприятия по усилению агентурной работы по выявлению лиц, занимавшихся контрабандой оружия, привели к заметным результатам. Благодаря этой работе были успешно пресечены многие попытки контрабандистов по распространению оружия на Кавказе. Так, в документах особо отмечались отличные результаты работы в этом направлении командира Шахтахлинского отряда Эриванской бригады штаб-ротмистра Н. В. Гокке.

Тщательные расследования, проводимые после задержания, нередко выводили в самые отдаленные от границы точки страны, откуда приходило оружие, в том числе в Москву. В частности, 26 октября 1906 г. в г. Шуше была задержана группа лиц, занимавшаяся сбытом на Кавказе оружия, которое приобреталось в Туле.

Однако вскоре ситуация на Кавказе полностью изменилась. После покушения на персидского шаха в 1908 г. обнаружилось, что оружие в довольно больших количествах стали переправлять из Закавказья в Персию. Это имело политические последствия. Гофмейстер Гартвиг телеграфировал из Тегерана 10 февраля 1908 г., что следствие обнаружило «бомбы, коими было совершено покушение, русского происхождения… Шах обратил мое внимание на то, что на Кавказе продолжается усиленный подвоз снарядов и оружия. Его Величество усердно просит о принятии возможно строгих мер…». Тайный вывоз оружия в Персию вел к ухудшению отношений с Россией. 21 февраля 1908 г. российский министр иностранных дел А. П. Извольский обратился с письмами к наместнику на Кавказе и министру финансов В. Н. Коковцеву об установлении более строгого надзора на границе. Шеф Отдельного корпуса пограничной стражи признавал, что, действительно, «границы ныне слабо охраняются, и препятствовать контрабанде фактически невозможно. Таможне следует, однако, тщательно проверять все вывозимое»

Во исполнение этого распоряжения командир Отдельного корпуса пограничной стражи (ОКПС) дал указания командиру 27-й Эриванской пограничной бригады установить надзор за всеми подозрительными лицами, выяснить через агентуру всех подозреваемых в хранении оружия и гранат и установить за ними негласный надзор, сообщая каждый раз полиции о фактах нарушения пограничного режима. Командир бригады, в свою очередь, предпринял шаги к улучшению взаимодействия с уездными начальниками. К концу мая 1908 г. отряды на персидской границе были усилены опытными пограничниками. В числе других на кавказскую границу прибыл известный пограничник ротмистр У. И. Степанов, отличившийся на западной границе. Была значительно расширена агентурная сеть и улучшена ее деятельность, укрепились связи с местными таможенными и полицейскими властями для координации совместных усилий в отношении «занимающихся или способствующих водворению оружия». Однако 27 октября 1908 г. Извольский снова сообщал шефу ОКПС о непрекращающихся прорывах через кавказскую границу в Иранский Азербайджан вооруженных формирований из русских подданных, которые шли для поддержки революционеров в Тавриз группами по 40 человек.

Заместитель начальника штаба ОКПС генерал-майор И. И. Веймарн сообщал о принятых мерах: установлено взаимодействие между погранохраной, таможенным ведомством и полицией, налажена тайная агентура. 30 октября шеф ОКПС В. Н. Коковцев также подтвердил эти мероприятия, закончив письмо словами: «К сему считаю долгом присовокупить, что я затрудняюсь что-либо добавить к тем мероприятиям по установлению надежной границы». Российские пограничники в силу своих возможностей старались пресекать контрабанду оружия. Однако этого было недостаточно. По-прежнему не хватало денежных средств и личного состава, и здесь не помогали даже самые грозные приказы и хорошие должностные инструкции. В целом и в 1909 г. отмечалось, что «наша сухопутная граница с Персией остается по-прежнему почти открытой для перевозки контрабанды и перехода нежелательных элементов».

Наиболее верным и эффективным способом розыска и задержания транспортов оружия как на границе, так и внутри края являлась секретная агентура. 30 марта 1908 г. Департамент полиции разослал в адрес начальников районных охранных отделений, губернских и жандармско-полицейских железных дорог в приграничных губерниях и на пограничные пункты специальный циркуляр «Об использовании секретных сотрудников для наблюдения за снабжением революционеров оружием». В нем признавалось необходимым применение секретной агентуры для «преследования тайного водворения оружия в Россию в самых широких масштабах». В зоне особого внимания были главные склады с оружием в местах отправления и складские пункты, в которых сосредоточивалось оружие, уже водворенное в Россию. Все сведения предлагалось заносить в специальные дневники, в которых должны делаться отметки об использовании полученной информации.

К работе по пресечению нелегальной транспортировки оружия в Россию были привлечены практически все спецслужбы. Требовалось создать единый координационный центр, который позволил бы избежать ведомственной разобщенности. Для этого была учреждена Особая комиссия для обсуждения мер против водворения в Россию оружия под председательством действительного советника А. А. Макарова. Она основательно проанализировала сложившееся положение и высказала свои рекомендации практически всем спецслужбам: разведке и контрразведке, пограничной службе, соответствующим подразделениям Министерства внутренних дел.

Так, российским военным агентам в Швейцарии, Нидерландах, Бельгии, Швеции, Дании и Норвегии была поставлена задача через свои связи определить возможные каналы, по которым в Россию могла поступать эта контрабанда. Кроме того, эти задачи решали органы контрразведки, пограничной охраны, охранные отделения и Заграничная агентура Департамента полиции. Оружие предназначалось, как правило, для вооружения незаконных вооруженных формирований леворадикальных политических партий — от анархистов до социал-демократов. Поэтому Департаменту полиции предлагалось усилить разработку этих партий.

Отдельному корпусу пограничной стражи предлагалось расширить район действия чинов пограничной стражи по преследованию тайного водворения политической контрабанды и оружия до 50 верст от западной сухопутной границы. Учитывая, что большое количество оружия доставлялось морским путем, предлагалось усилить морской надзор в Финском заливе, особенно в местах прохода финляндских каботажных судов на протяжении от Санкт-Петербурга до Ревеля. Кроме того, рекомендовалось расширить нашу морскую таможенную полосу с 3 до 12 миль.

В конечном итоге совместными усилиями различных ведомств — МВД, Военного ведомства, Министерства финансов удалось в значительной степени перекрыть многие каналы контрабандной доставки оружия на западных и южных границах России. Однако полностью справиться с поставленной задачей российским спецслужбам не удалось.

В 1913 г. от Заграничной агентуры Департамента полиции начали поступать сведения об активизации деятельности польского националистического движения. В частности, шла речь об организации военизированных формирований Польской социалистической партии типа «Сокол» и «Стрелковые дружины» на территории Галиции. Во главе их стоял Ю. Пилсудский. Особое делопроизводство Огенквар ГУ ГШ было весьма озабочено возможным участием этих формирований в военных действиях на стороне Австро-Венгрии. Российским контрразведчикам удалось установить, что в середине 1908 г. видный деятель ППС Александр Малиновский по заданию Ю. Пилсудского установил тесные контакты с начальником политико-разведывательного отдела Львовского корпуса, майором австрийского Генерального штаба Густавом Ишковским. Вместе с ним Малиновский проводил работу, направленную на воспитание кадров, которые в подходящий момент должны были стать костяком повстанческой армии.

Военизированные формирования Пилсудский пытался подкрепить соответствующими политическими структурами. Он ясно понимал, что без такой опоры ему не удастся развернуть военные действия. Начало этому положило создание «Союза активной борьбы». Однако конспиративный характер этого союза не позволял развернуть массовую деятельность. Этот барьер был устранен лишь в 1910г., когда в соответствии с австрийским законодательством были созданы легальные военизированные организации «Стрелок» в Кракове и «Союз стрелков» во Львове. При этом «Союз активной борьбы» не был распущен, а сохранился и продолжал свою деятельность как тайный руководящий центр.

По инициативе Пилсудского летом 1912 г. возникло Польское военное казначейство, имевшее своей целью решение постоянных финансовых проблем. Пилсудский был назначен Главным комендантом всех польских военных сил. К началу Первой мировой войны он превратился из политического деятеля в военачальника и погрузился в изучение различных военных дисциплин. Согласно отдельным донесениям российской контрразведки, планировалось «вооруженное выступление польского населения Юго-Западного края, Австрийской Галиции против России в случае крайнего обострения взаимоотношений между Россией и Австро-Венгрией». В 1914 г., незадолго до начала военных действий, разведывательное отделение Варшавского военного округа доносило о концентрации «польских банд» на границе с Россией.

Военно-политическая обстановка в мире в период 1908-1914 гг. характеризовалась для России нарастанием угрозы войны, обострением отношений с вероятным противником. Постоянному жесткому давлению подвергались военные агенты в Германии и Австро-Венгрии. Контрразведка потенциальных противников применяла активные и превентивные меры. Это была слежка за русскими разведчиками, насаждение собственной агентуры в представительствах России, использование осведомителей, попытки компрометации военных агентов в прессе, перлюстрация и контроль за почтово-телеграфными отправлениями, а также внедрение провокаторов в агентурную сеть разведки и попытки перевербовки негласной агентуры из числа иностранцев.

Борьба со шпионажем являлась одной из важнейших задач чинов Отдельного корпуса пограничной стражи. Основные силы и средства были сосредоточены на западном, южном и среднеазиатском рубежах. На западном участке российской границы наибольшую активность проявляли немецкая и австрийская разведки. Они не только непрерывно наращивали агентурные сети, но и постоянно совершенствовали технику нелегального перехода границы, а также установления новых каналов связи. С 1910 г. участились случаи вербовки жителей приграничной полосы и чинов Отдельного корпуса пограничной связи. Так, в Велюнской пограничной бригаде Варшавского пограничного округа к унтер-офицеру Л. Сергиевскому обратился мещанин X. Ружевич с предложением сотрудничать с немецкой разведкой. Сергиевский служил писарем бригады и имел допуск к секретным документам. Унтер-офицер сразу же доложил по команде в жандармское отделение. Командир бригады разрешил ему встречу с Ружевичем, чтобы узнать его намерения и условия возможного сотрудничества. Встреча состоялась. При встрече выяснилось, что Ружевича интересовали мобилизационные планы бригады. Вознаграждение за такие «услуги» было установлено в сумме 10 руб. Ружевича полностью разоблачили, арестовали и вскоре осудили.

В конце XIX в. между многими населенными пунктами России и Германии немцы установили голубиную связь. В числе этих городов значились Торн, Кенигсберг, Варшава, Новогеоргиевск, Пиллау, Мемель, Либава, Двинск. Голубиная почта использовалась для передачи разведывательной информации. Поэтому еще в феврале 1888 г. в Высочайше утвержденном мнении Государственного Совета пропуск голубей из-за границы допускался с особого разрешения по согласованию с министром финансов. До 1906 г. руководство корпуса неоднократно поднимало вопрос о пресечении полетов почтовых голубей. Вопрос был решен, в 1906 г. было дано указание стрелять по голубям при их перелете через границу и обратно. Всех задержанных голубей осматривать и обнаруженные у них депеши, а «также и перья, если на них окажутся какие-либо знаки или клейма», передавать в штаб военного округа.

Западная граница часто нарушалась воздушными шарами. После появления иностранных шаров «с целью сбора разведывательных данных» по докладу военного министра 19 ноября 1891 г. император отдал распоряжение, чтобы при повторении подобных случаев воздушные шары конфисковывались, а сами воздухоплаватели задерживались и направлялись в Варшаву, Киев и Вильно генерал-губернаторам «для точного разъяснения причины появления шаров в наших пределах».

В 1897 г. между Россией и Германией было заключено соглашение, регламентирующее режим полетов воздушных шаров. Однако Германия продолжала нарушать границу и одновременно с этим предприняла дипломатическое наступление, мобилизовав усилия прессы. Особенно ярко это проявилось в случае с воздушным шаром «Эльба». 20 марта 1912 г. германское правительство довело до сведения МИД Российской империи данные о неправомерных действиях пограничников против воздушного шара «Эльба». Расследование установило, что 15 марта воздушный шар «Эльба» пролетел от посада Болеславец к деревням Хрусцин и Голя вдоль границы. Часовые поста Хрусцин рядовые 3. Помогаев и С. Простко, несшие службу у Гольской таможенной заставы, объявили тревогу, но стреляли не в шар, а в противоположную сторону, так как «нижние чины твердо знают, что по воздушным шарам стрелять нельзя».

Чины Отдельного корпуса пограничной стражи вели разведывательную работу в приграничных районах империи. Эта работа приносила большие результаты в борьбе с нарушителями границы. Так, ротмистр Хотинской бригады Ф. А. Максимович, узнав агентурным путем, что в приграничных селах под видом шарманщиков, фокусников, монахов и др. за последнее время появилось много подозрительных лиц, приказал всех их препровождать к нему. 27 мая 1910 г. рядовой Безуглый, совершая обход своего участка, заметил двух музыкантов. Он их обыскал и обнаружил географическую карту Европейской России, Бессарабии и компас, после чего задержал «музыкантов» и отправил к Максимовичу. Задержанные имели при себе паспорта на имя жителей города Вильно В. Кондрашевича и И. Русецкого. При более тщательном обыске в складках пиджака у одного из них была найдена записная книжка, в которой оказалась схема всех постов Хотинской бригады с указанием количества людей на каждом посту. Был найден также шифр. Задержанных препроводили в жандармское управление г. Кишинева. Стражник Кузьма Беловецкий проходил службу в Дружковском отряде Волынской пограничной бригады. Находясь в дозоре на границе, 11 декабря 1912 г. он заметил на австрийской стороне трех жандармов с лопатами и топорами, которые вели работу у пограничной черты. Беловецкий попытался скрытно проследить за действиями австрийцев, однако ничего подозрительного не увидел. На другой день бдительный пограничник осмотрел внимательно этот же участок и обнаружил тонкую проволоку, которая была спущена с большого дерева у телефонного столба и соединена с нашей телефонной линией. Проволока шла по дереву к земле и соединялась с проводом, протянутым с австрийской территории примерно в 200 метрах от будки пограничника. Австрийские пограничники таким образом перехватывали телефонные переговоры русской стороны.

Часовой, действуя, как предписывалось инструкцией, несколько раз выстрелил. Прибывший по тревоге командир отряда ротмистр Архипов обнаружил, что проволока соединялась с подземным телефонным проводом, проложенным на австрийской территории в направлении к будке, находившейся в двухстах метрах от пограничной черты. Так была предотвращена попытка перехвата наших телефонограмм. ч На представлении к награде император Николай II написал: «С такими молодцами не страшны русской армии ни враги, ни шпионы. Еще раз спасибо рядовому Беловецкому, а начальствующим лицам, воспитавшим столь преданного и верного слугу Отечества, объявляю мою искреннюю благодарность за "надзор"… и именными часами с именной гравировкой "За отличную пограничную службу"».

Бдительному пограничнику Кузьме Беловецкому был вручен пограничный знак отличия № 162.

В Заамурском пограничном округе контрразведывательная служба пограничной стражи была особенно результативной. Как правило, ею занимались офицеры, снабженные инструкциями и материалами для изучения сопредельных стран. Кроме того, все начальники разъездов, даже из солдат, непрерывно объезжающих в целях охраны прилегавшую к железной дороге 25-верстую полосу, были обязаны представлять как своему непосредственному начальнику, так и в отчетное отделение штаба округа рапорты о виденном и услышанном. В Мукдене и Куанченцзы были созданы небольшие разведывательные бюро, во главе которых поставлены офицеры, зарекомендовавшие себя способными к ведению разведки и контрразведки, знающие китайский и японский языки.

1 февраля 1912 г. была введена новая «Инструкция чинам Отдельного корпуса пограничной стражи по разведке в пограничных иностранных государствах». Чины пограничной стражи должны были оказывать содействие чинам военного ведомства по получению негласным путем необходимых сведений, касающихся соседних армий (разведка), а также по борьбе со шпионажем соседних государств (контрразведка).

Содействие выражалось «в немедленном сообщении по команде случайно полученных сведений, касающихся жизни войск иностранных государств в пограничной полосе, а равно признаков усиления деятельности их войск, в доставлении сведений по определенно каждый раз предложенным отдельным задачам, в проверке сведений, имеющихся уже в распоряжении военного ведомства, в подыскании для военного ведомства агентов».

  

 

Глава 3

«Кротоловы», или Как охранялись государственная и военная тайны Российской империи 

Основные направления деятельности контрразведки в преддверии Великой войны. За что германский кайзер наградил русского банкира. Коррупция в высших эшелонах власти как угроза национальной безопасности России. Институт Шиммельпфенга. Немецкая радиоразведка. Радиопередатчик -6- на Невском проспекте. Шпионы фирмы «Зингер». Дело К. А. Орбановского и В. П. Глазова. Германский след А. И. Гучкова. Журналисты и предприниматели на службе кайзера. «Кроты» в российских посольствах и представительствах. Дезинформация и первый российский фабрикант фальшивок. Изменение нормативно-правовой базы в сохранении государственной и военной тайн. Первый перечень сведений, составляющих государственную и военную тайны. Циркуляр германского Генерального штаба

К 1913 г. удалось наладить конструктивные взаимоотношения розыскных учреждений МВД с местными отделениями контрразведки. Это проявилось в совместной деятельности по выявлению лиц, оказывавших услуги иностранным разведкам. Департамент полиции в срок осуществлял специальную проверку не только тех лиц, кто устраивался на работу в КРО, но и значительного количества подозреваемых в связях с германской агентурой. Так, реальная помощь была оказана при установке 19 иностранных подданных, проживавших в зданиях Военного и Морского ведомств. Как правило, это были женщины, нанимавшиеся в семьи военнослужащих гувернантками, боннами и т. д. Большинство из них было немецкого происхождения. Статус «члена семьи» позволял им не только подслушивать разговоры офицеров, но и получать некоторый доступ к официальной корреспонденции и служебным документам. Некоторые из них, по данным контрразведки, находились в контактах с зарубежными военно-разведывательными организациями. Наружная полиция представила также списки администраций частных военно-промышленных предприятий Санкт-Петербурга и ПВО, подозреваемых в связях с германской и австрийской агентурной разведкой.

Контрразведывательные разработки иностранных шпионов велись по трем основным направлениям. Первое заключалось в организации негласного наблюдения за руководителями шпионажа и аналитическими центрами в дипломатических представительствах в столице и военных округах. Второе — в сборе компрометирующего материала о разведывательной деятельности служащих торгово-промышленных и страховых обществ. Третье состояло в предотвращении утечки сведений военно-промышленного характера путем установления контроля над деятельностью столичных корреспондентов и немецких журналистов, аккредитованных в городе.

В конце 1912 г. в поле зрения контрразведки попал директор Особенной канцелярии по кредитной части Министерства финансов Л. Ф. Давыдов. Внешним наблюдением были установлены его интенсивные контакты с опытным резидентом германской разведки Г. фон Люциусом. Встречи проходили как на нейтральной территории — в ресторанах «Медведь», «Кюба», так и в квартире Давыдова. Перлюстрация дипломатической переписки позволила окончательно убедиться в причастности высокопоставленного чиновника к военно-шпионской деятельности в пользу Германии. В письме послу Германии в России графу Ф. Пурталесу Люциус рекомендовал представить Давыдова к награде и указывал на целесообразность использования его в интересах агентурной разведки. Он писал следующее: «Вашему превосходительству известно, какие ценные сведения мы имеем благодаря этому, обыкновенно такому замкнутому человеку. Вероятно, Давыдов будет назначен директором русского для внешней торговли банка и таким образом уйдет на некоторое время с государственной службы, — но все же он останется влиятельным лицом и когда-нибудь будет министром финансов…» В 1913 г. Л. Ф. Давыдов был награжден германским орденом Королевской короны 1-го класса, вручавшимся за заслуги в общественной жизни, просвещении и благотворительности.

За несколько месяцев до начала Первой мировой войны контрразведка установила факт передачи Давыдовым Г. фон Люциусу в помещении германского посольства служебного секретного издания «К вопросу о русском золотом запасе за границей». Оно было издано Особенной канцелярией по кредитной части Министерства финансов и отпечатано в типографии штаба Отдельного корпуса пограничной стражи. Этот документ имел исключительное значение для наращивания военно-экономической мощи Германии. За несколько месяцев до начала войны германский император Вильгельм II отдал приказ о «стягивании максимума золотой наличности в страну», в реализации которого активно участвовали немецкие банкиры в России, а также представители русского финансового капитала.

Несмотря на столь веские компрометирующие факты, контрразведка не смогла предъявить Л. Ф. Давыдову обвинения в государственной измене ни накануне войны, ни в ее начале. В его неприкосновенности были очень заинтересованы представители крупной финансово-промышленной буржуазии. Они считали выгодным «заплатить миллионное жалованье… директору кредитной канцелярии Давыдову, чтобы перетянуть к себе его осведомленность и связи».

27 июля 1914 г. В. А. Ерандаков получил сообщение от начальника столичного жандармского управления, что в гостинице «Астория» разместился нелегально прибывший в город бывший германский консул в Ковно, ротмистр прусской гвардии Г. М. фон Лерхенфельд. Данные о его шпионской деятельности, полученные в этой связи от КРО Виленского военного округа, свидетельствовали, что этот визит был также связан с военно-разведывательными задачами. Через три дня фон Лерхенфельд и его заместитель по дипломатической работе в Ковно Р. А. фон Бюлов были арестованы на Финляндском вокзале в Санкт-Петербурге. Однако большинству руководителей различных немецких представительств в Петербурге, а также военным и военно-морским атташе удалось беспрепятственно и на Легальных основаниях покинуть пределы Российской империи до войны и даже после ее объявления.

Важным направлением борьбы со шпионажем стало раскрытие преступной роли представителей немецкого торгово-промышленного сословия, которые осуществляли сбор информации оборонного значения путем разведки в частном и казенном секторах военной экономики. Прежде всего, речь шла о предприятиях военно-промышленного комплекса и страховых обществах. Особое внимание российских контрразведчиков привлекла деятельность справочной конторы «Институт Шиммельпфенга». В марте 1912 г. разведка и контрразведка Киевского военного округа докладывала руководству Особого делопроизводства ГУ ГШ, что Германия осуществляет целенаправленную шпионскую деятельность под видом коммерческой деятельности пяти отделений этой фирмы. Комплекс розыскных мероприятий по линии контрразведки позволил выяснить, что общее руководство разведывательной деятельностью российских филиалов «Института Шиммельпфенга» осуществлялось главным управлением в Берлине, штат которого состоял более чем из 500 служащих.

Усилиями городской и окружной контрразведки была установлена оргструктура этой организации. Российские контрразведчики доказали, что столичная справочная контора является центральной резидентурой, в подчинении которой находятся отделения в Москве, Одессе, Риге и Варшаве. Отделения располагали большой сетью осведомителей из числа работников артиллерийских, оружейных, судостроительных заводов и страховых обществ, а также почтово-телеграфных отделений. Контора внимательно изучала оборонные объекты столицы, получая от германского правительства регулярные субсидии. Собранный материал позволил инкриминировать администрации «Института Шиммельпфенга» участие в военно-промышленном шпионаже. 21 июля 1914 г. Особое делопроизводство Отдела генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба разослало письменный приказ о закрытии всех филиалов конторы, а ротмистр В. В. Сосновский передал градоначальнику столицы распоряжение о ее безотлагательном закрытии.

Наряду с администрацией компании «Институт Шеммельпфенга» под наблюдение контрразведки попали правления других военно-промышленных объединений России, руководящие позиции в которых занимали подданные Германии. Это были такие компании, как «Тильманс и К», «Герц Карл», «Русское общество для изготовления снарядов и военных припасов», «Общество Тульских меднопрокатных и патронных заводов» и др. Материалы контрразведки указывали, что наряду с этническими немцами в составе правления находились известные представители российского делового мира. Агентурный материал подтверждал связь некоторых из них с германской разведкой.

Однако в силу ряда причин результаты расследования не были доведены до логического конца. Прежде всего, в условиях предвоенного времени аресты могли инициировать шовинистические антинемецкие настроения определенных слоев общества. Результатом неосторожной политики правительства вполне мог стать экономический кризис. Наконец, следовало учитывать, что отдельные предприниматели занимали привилегированное положение в структурах государственной власти и пользовались особым расположением членов императорской фамилии.

Эта «неприкосновенность» компенсировалась успешной работой по разоблачению шпионов среднего звена и их соучастников из числа русского населения. Так, если в 1910 г. контрразведкой округа по подозрению в шпионаже было зарегистрировано 5 германских подданных, то к сентябрю 1912 г. на оперативном учете контрразведки состояло 59 немцев, «подлежащих личному обыску, обыску квартиры, где проживает, и административной высылке». В январе 1913 г. количество подозреваемых в шпионаже в пользу Германии составило 111 человек, из которых 20 проживало за пределами Российской империи. Кроме того, велась разработка 12 шведских, 8 австро-венгерских и 7 японских разведчиков.

7 июля 1914 г. в окружную контрразведку поступило срочное сообщение из Особого делопроизводства Огенквар ГУ ГШ о том, что служащие торговой кампании «Зингер и К°» получают из бременского бюро «Поставщик международных известий» письма с предложениями сообщать сведения, касающиеся вооруженных сил России. В результате целого комплекса розыскных мероприятий была раскрыта широкая шпионская сеть, состоявшая из коммерческих представителей фирмы в уездах Петербургской губернии, и установлена методика ее деятельности. Однако к началу войны русская контрразведка не располагала всеми сведениями о шпионаже служащих фирмы «Зингер» для привлечения их к судебной ответственности. Только спустя год после начала военных действий удалось перехватить циркуляр помощника директора компании О. О. Кельвина на имя всех заведующих ее магазинами в Петрограде с предписанием собирать сведения военно-технического характера на оборонных предприятиях города. Этот документ стал неопровержимой уликой.

В результате были арестованы резиденты германской агентурной разведки О. О. Кельвин и Т. Р. Грасгоф, служивший управляющим гельсингфорским отделением компании. На предварительном следствии им инкриминировалось участие «в сообществе… для содействия Германии и ее военным против России планам всеми средствами, в том числе и путем шпионажа».

Любопытно, что в предвоенные годы при отсутствии достаточной фактической базы о причастности к шпионажу российская контрразведка практически не пользовалась такой превентивной мерой, как административная высылка подозреваемых немцев и их пособников. Очевидно, причины отказа от этой меры крылись в экономической нецелесообразности, недостатке бюджетных средств и дипломатическом прикрытии обрусевших немцев. Первая явилась закономерным итогом долговременной протекционистской политики царского правительства в отношении немецких предпринимателей и колонистов. Налоговые льготы, права на развитие промыслов и приобретение недвижимости настолько расширили долю участия Германии в частном секторе российской экономики, что в 1914 г. П. Н. Дурново прямо заявлял «об абсолютной беспомощности и бесперспективности российского производства и сельского хозяйства без участия в них немецкого торгово-промышленного сословия».

В России отсутствовала система целевого кредитования принудительного выезда иностранцев. Выдворяемые за пределы страны получали только свидетельство на беспрепятственный проезд, а покидать страну должны были самостоятельно. В результате разоблаченные разведчики имели возможность не только не доезжать до государственной границы, но и возвращаться к прежнему роду занятий.

Наконец, серьезным препятствием для высылки являлась сама специфика двойного подданства подозреваемых в шпионаже немцев. Согласно немецкому законодательству с 1913 г. все немцы, проживавшие за пределами своей страны, и их потомки автоматически приобретали германское подданство. Поэтому каждый из них мог рассчитывать на поддержку дипломатических представителей Германии, и во избежание международных осложнений высылка становилась крайней и весьма нежелательной мерой воздействия.

Только после начала боевых действий в июле-сентябре 1914 г. прошла депортация подозреваемых в военном шпионаже членов акционерных компаний во внутренние губернии России. Так, из 25 членов акционерного общества «Артур Коппель» 23 германских подданных были высланы во внутренние губернии России и за границу.

Столица Российской империи — г. Санкт-Петербург по праву считался морской столицей России. Здесь были сосредоточены не только все центральные учреждения Морского ведомства, но и предприятия, связанные с ним. Поэтому охрана военно-морских секретов России перед войной становилась одной из приоритетных задач российской контрразведки. После хищения «Малой судостроительной программы» 1907 г. особое внимание контрразведки было сосредоточено на постановке внутренней агентуры на кораблях Балтийского флота, а также в учреждениях и предприятиях Морского ведомства.

В конце 1913 г. по каналам российской военной разведки была получена информация из Вены о состоявшемся 16 ноября в Вене совещании высших представителей Военного ведомства Австро-Венгрии. На этом совещании была заслушана аналитическая записка с кратким описанием характерных приемов германской и австрийской разведки. В ней отмечалось, что все усилия добыть секретные данные о состоянии русского Балтийского флота «остались пока почти безрезультатными, вследствие невозможности завязать необходимые связи в соответствующих военно-морских сферах…».

Свидетельством вклада российских контрразведчиков в сохранение государственной и военной тайны в Морском ведомстве может служить оперативная комбинация столичных и владивостокских контрразведчиков по разоблачению и задержанию директора «Путиловских верфей» К. А. Орбановского. Еще перед началом войны российские разведчики в Германии добыли сведения б том, что К. А. Орбановский намеревается вывезти через Приморье за границу секретные документы. Эта информация была срочно передана во Владивосток. Операцией по ликвидации немецкого агента руководил бывший помощник начальника петербургского КРО ротмистр А. А. Немыский. 16 сентября 1914 г. Орбановский был задержан в гостинице «Версаль». Его задержали «с поличным». При аресте в качестве компрометирующего материала у него были изъяты следующие документы: судостроительная программа от 1912 до 1930 г., технические условия на поставку предметов из стали, выдержки технических условий русского морского министерства за 1913 г., перечень материалов, необходимых для Ижорского завода, технические условия на поставку изделий из кованной стали, технические условия для поставки металлического сплава — антимона на Санкт-Петербургский патронный завод. Эти документы были предназначены для передачи руководству крупнейшей в Приморском регионе германской резидентуры торговой фирме «Кунст и Альберс».

Наряду с частными и казенными предприятиями военно-промышленного комплекса в сфере особого внимания российских контрразведчиков оказались крупные страховые общества. В результате «внутреннего освещения» деятельности крупнейшего российского страхового общества «Жизнь» были получены косвенные улики о причастности ее служащих к шпионажу. Так, сын директора общества В. П. Глазов являлся бывшим артиллеристом германской армии и состоял членом пангерманского общества «Главный союз немецкого флотского общества за границей». Ф. К. Адам состоял в аналогичной организации «Пальма», О. Г. Зейме находился в близких отношениях с германским военно-морским агентом Позадовским-Вернером. Шпионская деятельность членов общества была хорошо законспирирована. Они внимательно следили за новыми сотрудниками и в случае малейшего подозрения принимали все меры, чтобы избавиться от них. Так, внедренный в страховое общество агент контрразведки Яновский уличил их в шпионстве, но они разоблачили его и обвинили в мошенничестве. В результате разоблаченный агент был осужден и отправлен в арестантские роты. Шпионскую деятельность служащих общества «Русь» удалось локализовать лишь после объявления мобилизации в Германии, когда циркуляром В. Ф. Джунковского все немецкие подданные — мужчины в возрасте от 18 до 45 лет объявлялись военнопленными и подлежали аресту и высылке. В частности, был арестован и выслан в Вятскую губернию помощник управляющего В. П. Глазов.

Другим предприятием, которое подозревалось КРО в принадлежности к шпионажу в пользу Германии, было страховое общество «Россия». Накануне войны агентурным путем была установлена связь председателя общества с немецкой дипломатической миссией. Секретные сотрудники столичной контрразведки установили, что в квартире, принадлежавшей директору страхового общества, на 12-й линии Васильевского острова проживает офицер германского рейхсвера, вице-консул германского посольства Э. Ферстер. Деятельность страхового общества «Россия» была приостановлена только после начала предварительного следствия в отношении председателя общества А. И. Гучкова, который обвинялся «в содействии противнику через перестраховочные конторы».

Не менее важным направлением работы контрразведки в предвоенный период явилось наблюдение за деятельностью корреспондентов столичных печатных изданий, а также журналистов иностранных газет, аккредитованных в Санкт-Петербурге. В контрразведывательных подразделениях столицы и военных округов специалистов в области журналистики попросту не было. Здесь особую активность проявляли сотрудники охранного отделения Департамента полиции. Основное внимание было сосредоточено на газетной продукции радикального толка. Однако нормы административно-правового воздействия на нарушителей — штрафы, изъятие номеров и даже временное закрытие газет — были неэффективными. Главный цензор Российской империи А. В. Бельгорд вспоминал впоследствии: «…Арестовать газету можно было лишь после выпуска ее из типографии… Даже если в статьях содержались признаки преступлений, мы были лишены возможности помешать частичному распространению этих газет». Явно недостаточный контрразведывательный контроль за сохранением государственной и военной тайны в печати во многом обусловил такое положение, когда в периодической печати появлялись статьи, содержащие информацию государственной важности.

Отсутствие системного агентурного освещения деятельности издательских домов столицы не позволяло реализовать мероприятия по установлению поставщиков сведений, составляющих государственную и военную тайну, а также их покупателей, которые действовали от имени редакции. Лишь в конце 1913 г. директор Департамента полиции С. П. Белецкий обратился к градоначальнику Петербурга с предложением отдать распоряжение начальнику Отделения по охране общественной безопасности и порядка о создании «газетной агентуры» в редакциях городских газет, «возбуждающих наибольшие подозрения в смысле противозаконного добывания и разглашения официальных документов…».

Более квалифицированно контрразведывательное наблюдение велось за представителями иностранной прессы. Так, из аккредитованных в столице германских журналистов в активной разработке находились Анна фон Аурих, Ю.-А. Полли-Полячек и 3. Гей.

Российские контрразведчики установили, что их основная работа заключалась в вербовке негласных информаторов в издательствах столицы, центральных органах законодательной и исполнительной власти, Государственной думе Российской империи и городской думе столицы, а также в сборе сведений оборонного характера, опубликованных в городских газетах. 2 января 1912 г. начальник окружной контрразведки ротмистр В. В. Сосновский информировал начальника городской контрразведки подполковника В. А. Ерандакова, что «госпожа фон Аурих, весьма осведомленная в военных делах, получила не так давно награду от императора Вильгельма, приуроченную к периодическим сообщениям сведений о России».

Ранее, в сентябре 1910 г., в поле зрения политической полиции попал некий «доктор Поль», который по сведениям, поступившим в Департамент полиции, «состоит агентом иностранной державы и в целях военного шпионажа входит в тайные сношения с чинами различных ведомств». Проверка личности подозреваемого установила, что «доктор Поль» в действительности являлся подданным Германии Юлиусом-Адрианом Полли-Полячеком. Он действительно имел свободный доступ на заседания Государственной думы и Госсовета в качестве иностранного корреспондента. В целях сохранения в тайне законотворческих инициатив депутатов, касающихся внешней безопасности государства, начальник столичного охранного отделения М. Ф. фон Коттен наложил запрет на посещение им законодательных органов власти. Полли-Полячек обратился с жалобой на имя П. А. Столыпина, который распорядился о немедленном снятии всех ограничений с его журналистской деятельности, наложив резолюцию: «Я его знаю, — что это за история?» Несмотря на то, что к этому времени Департамент полиции располагал сведениями о тесных контактах Ю. А. Полли-Полячека с уже упомянутым германским шпионом Э. П. Унгерном фон Штернбергом, товарищ министра внутренних дел П. Г. Курлов был вынужден отдать приказ о допуске его к освещению работы российского парламента.

В 1913 г. было аннулировано право беспрепятственного посещения заседаний Государственного Совета представителем немецкого телеграфного агентства 3. Геем. Контрразведывательные органы смогли лишь воспрепятствовать осуществляемому им сбору информации государственного значения, а вот привлечь его к судебной ответственности за шпионскую деятельность не удалось. В июле 1914 г. 3. Гей, как запасной офицер немецкой армии, получил официальный отзыв из Генерального штаба и беспрепятственно покинул пределы России.

Разведка и контрразведка иностранных государств стремилась проникнуть в государственные тайны России, используя своих агентов — «кротов» в посольствах и зарубежных представительствах Российской империи. Они в полной мере использовали неудовлетворительное состояние охраны в российских посольствах, а также порядки, царившие в них. Борьба с «кротами» также постепенно становилась важной составной частью контрразведывательной деятельности. В ней активно участвовали российские военные разведчики. Прежде всего, это были военные и военно-морские атташе, аккредитованные в Германии, Австро-Венгрии и Турции.

Так, в феврале 1911 г. в Берлинском посольстве усилиями российских разведчиков, военного агента в Швейцарии Д. И. Ромейко-Гурко и военного агента в Германии А. А. Михельсона, был разоблачен многолетний немецкий агент Юлиус Рехак, работавший старшим канцелярским служителем. «На его обязанности, — докладывал полковник Михельсон, — лежала уборка в помещении канцелярии посольства, покупка и выдача письменных канцелярских принадлежностей, отправка почты, заделка курьерской почты, сдача и получение этой почты на вокзалах. Юлиус является комиссионером в каких угодно делах. Его осведомленность поразительна. Практически во всех учреждениях и заведениях у него были свои доверенные лица. Он мог достать билеты на железную дорогу или в театр, когда они были уже распроданы, получить беспошлинно с таможни вещи или переслать их». Немецкие власти, и в особенности полиция помогали своему агенту во всем, и это позволило ему создать блестящий имидж у чинов посольства и высоких российских путешественников. У него на руках находились все ключи от помещения канцелярии посольства. Во время уборки, и особенно ночью они находились полностью в его распоряжении. Очевидно, Юлиус работал не один, поскольку вся прислуга была из немцев. Однако уволить его и, тем более, арестовать оснований не было, поскольку информация была получена от российского военного агента в Швейцарии.

Попытки внедрить своего человека в состав обслуживающего персонала российского посольства в Турции, по свидетельству военного агента А. Н. Щеглова, неоднократно предпринимали спецслужбы младотурецкого правительства. Однако эти попытки успешно парировались действиями одного из самых опытных российских разведчиков. В конечном итоге была предпринята попытка отравления Щеглова, которая не удалась только благодаря своевременному вмешательству российских врачей.

Общей бедой в работе российских заграничных представительств была халатность. Военный агент в Париже граф А. Игнатьев вспоминал: «В Париже опасность раскрытия военной тайны начиналась с момента отправки бумаг дипкурьером. По издавна установленному порядку переписка, упаковка и отправка на вокзал дипломатической почты производилась не русскими людьми, а французами. Во время моей службы этим занимался некий Шлаттери, говоривший немного по-русски. По счастливой случайности К. М. Нарышкин, исполняющий когда-то должность советника посольства, обратил мое внимание на слишком долгий срок, который требовался Шлаттери для переезда от здания посольства до вокзала». По мнению Нарышкина, это время использовалось Шлаттери для перлюстрации нашей дипломатической почты французскими властями. Для пресечения этого были приняты весьма эффективные меры: почта привозилась и вручалась Шлаттери собственноручно военным агентом лишь за несколько минут до отхода поезда.

Для борьбы с «кротами» Главное управление Генерального штаба приняло следующие меры. Был изменен порядок хранения секретной документации. Военным агентам за границей был разослан специальный циркуляр, в котором подробно разъяснялось, что их квартиры не пользуются правом экстерриториальности, и поэтому шифры, коды и секретные дела военной агентуры строго предписывалось «хранить в соответствующих помещениях посольств, миссий и генеральных консульств, и отнюдь не в своей квартире, хотя бы и в секретных несгораемых хранилищах». Одновременно военным агентам было предложено заменить всех вольнонаемных слуг русскими подданными, военнослужащими, лучше всего из состава нижних чинов полевой жандармерии. При этом все расходы на командировку и содержание оплачивались совместно Генеральным штабом и военными агентами. Кроме этого, было разослано уведомление военным агентам о конкретных примерах ненадежности частной прислуги, которое включало, в частности, нижеследующее.

«1. Стремление прислуги точно выяснить, кто посещает военного агента и с какой целью, хотя это не вызывалось требованием службы.

2. Рытье в бумагах, брошенных черновиках и т. д.

3. Вхождение более частое, чем это нужно при шифровке бумаг.

4. Пропажа ключей от секретных шкафов».

Все изложенное сообщалось для сведения и принятия мер предосторожности даже от прислуги, вывезенной из России и уже давно состоящей на службе.

Однако на деле это предупреждение оказалось малодейственным, и некоторые представительства России за рубежом крайне неохотно предоставляли необходимые помещения для хранения секретных документов и сопротивлялись принятию необходимых мер предосторожности. Нижние чины из состава полевой жандармерии появились далеко не у всех агентов, поскольку не каждому было по карману содержание их за свой счет.

Одним из средств нейтрализации деятельности разведки противника являлась его дезинформация. Это составная часть общей военной стратегии любого государства. Идея о необходимости наладить в ГУ ГШ фабрикацию фальшивых документов была высказана в 1905 г. ротмистром В. П. Никольским. «Значительным подспорьем для ведения негласной разведки, — писал он, — является порядок, принятый в некоторых государствах, где особо назначенные лица предлагают и выдают иностранцам сфабрикованные сведения и документы, получая за них деньги, которые расходуются на содержание личного состава. Кроме материальных выгод подобная организация направляет деятельность иностранных агентов в желательном для нас направлении и тем самым как бы несколько гарантирует от посягательства на наши тайны и в то же время показывает, что именно иностранцы не знают про нас».

По мнению опытных аналитиков ГУ ГШ, этим достигалось следующее.

«1. Введение в заблуждение вероятного противника и во всяком случае внесение элемента некоторой неуверенности в его работу по подготовке к войне, могущего внести нерешительности путаницу в его решения в критическую минуту.

2. Ослабление разведки вероятных противников путем оттяжки части средств на негодные цели.

3. Возможность усиления разведки продавцам фальшивых документов за счет покупателя».

Особое делопроизводство ГУ ГШ считало, что столь «существенные выгоды, достигаемые таким путем, являются причиной того, что наши западные соседи стремятся широко использовать его против России». Вопрос о применении этого приема российскими спецслужбами поднимался неоднократно. Однако всякий раз это дело сталкивалось с серьезными трудностями, главная из которых заключалась в составлении самих фальшивых документов. Нужны были специалисты, которые могли бы придать им правдоподобие. От них требовалась тщательная продуманность и систематичность, устранение из них элементов явной недостоверности и фантастичности. Возложить эту задачу предполагалось на учреждение, которое ведало оперативной частью ГУ ГШ. Однако трудность заключалась в том, что соответствующее оперативное подразделение ГУ ГШ не имело для осуществления этой задачи «ни времени, ни рабочих рук», отсутствовали необходимые специалисты и в органах контрразведки. Российские контрразведчики считали наипростейшим решением вопроса сбывание за границу устаревших документов с изменением в них лишь дат и подписей, а также неосуществленных проектов.

Перед Первой мировой войной лучшими специалистами по дезинформации противника считались спецслужбы Германии и Франции. В конце октября 1912 г. руководство Особого делопроизводства ГУ ГШ запросило военного агента во Франции А. А. Игнатьева об аналогичных мероприятиях, проводимых французами в данном направлении. 20 ноября 1912 г. Игнатьев доносил своему руководству, ссылаясь на «самый достоверный источник», следующее:

«1. Продажу фальшивых документов провокационным путем французы практикуют так: крупных работ и печатных документов французы не фабрикуют, а продают фальшивые письма, официальные бумаги, описание материальной части, словом, по мелочам. 2. Подлинные документы составляет разведывательное отделение Генерального штаба, привлекая артиллерийское и инженерное управления. Все сбываемые сведения носят отрывочный случайный характер».

По мнению российских аналитиков, у французов отсутствовал серьезный подход к фабрикации фальшивых документов. Получить же аналогичную информацию из Германии не удалось. Очевидно, эти обстоятельства не привели руководство ГУ ГШ к принятию практических решений по данному вопросу. Дезинформация вероятного противника не стала в предвоенный период составной частью деятельности контрразведывательных органов Российской империи. К этому они вернулись во время Первой мировой войны, а в 1920-е гг. один из самых опытных российских контрразведчиков В. Г. Орлов станет самым известным «фабрикантом» антисоветских фальшивок.

Обеспечение национальной безопасности Российской империи настоятельно требовало изменения правовой базы борьбы со шпионажем. Этот процесс нашел свое практическое выражение в принятии серии нормативно-правовых актов, первым из которых стал Закон от 5 июля 1912 г. История его принятия такова. Уже в начале 1911 г. по инициативе начальника разведочного отделения штаба Варшавского военного округа Н. С. Батюшина и подполковника А. С. Резанова был разработан законопроект о борьбе с военным шпионажем. Объяснительная записка к документу свидетельствовала о серьезном отставании Уголовного Уложения от зарубежных аналогов, значительно облегчавших борьбу со шпионажем. Итогом этой законотворческой деятельности явилось принятие 5 июля 1912 г. «Закона об изменении действующих законов о государственной измене путем шпионства». Новый закон предусматривал ответственность виновного не только за опубликование или сообщение правительству или агенту иностранного государства секретных сведений, но и за «способствование» в сборе как секретной, так и несекретной информации о национальной безопасности России. Статья 111 Уголовного Уложения предусматривала ответственность за продажу иностранной державе «долженствующих сохраняться в тайне изобретений, касающихся военной обороны» и наказание каторгой на срок не свыше восьми лет.

Однако отдельные категории иностранных подданных не подпадали под новые нормы закона. Прежде всего, к ним относились представители генеральных штабов иностранных государств, пожелавшие ознакомиться с состоянием боеспособности сухопутных и военно-морских сил, военно-промышленными объектами, прибывшие с официальными визитами в Россию, а также военные и военно-морские атташе, осуществлявшие «легитимную» разведывательную деятельность.

Практически одновременно с этим были приняты меры к сохранению государственной тайны в печати. С этой целью 26 октября 1912 г. на заседании Совета министров был рассмотрен «Перечень сведений по военной и военно-морским частям, оглашение коих в печати запрещалось». Этот нормативный акт был утвержден 29 ноября и содержал восемь ограничений в военной, военно-морской и военно-промышленной областях. Он должен был обеспечить сохранение государственных секретов, касающихся обороны. В частности, запрещалось опубликование сведений:

а) о боевой готовности армии и флота;

б) о ходе ремонтных работ на судах флота, а также о вооружении, боевых и морских качествах строящихся и намеченных к постройке судов;

в) об усилении работ на заводах по изготовлению заказов Военного и Морского ведомств.

Через год Совет министров признал необходимым продление срока действия перечня до конца 1914 г. и пересмотра некоторых его статей. Во исполнении распоряжения Совета министров под руководством начальника Главного управления по делам печати МВД было проведено специальное совещание, принявшее несколько видоизмененный «Перечень», в котором принципиальные позиции были изложены в более точной редакции. 13 января император Николай II утвердил этот обновленный документ. За месяц до начала войны были опубликованы еще два перечня, которые предназначались к введению в действие в условиях предмобилизационного периода.

Одновременно с этим была ужесточена ответственность военнослужащих за совершение преступлений, связанных с государственной изменой и военным шпионажем. Так, за преступления, связанные с разглашением государственных тайн, вместо определенного законом наказания каторгой на срок не свыше восьми лет для гражданских лиц военным полагалась бессрочная каторга.

Однако модернизация нормативно-правовой базы борьбы со шпионажем, как, впрочем, и сама организация контрразведывательных органов, проводилась с опозданием. Она сильно отставала от требований времени. Органы государственной власти оказалась не в состоянии надёжно обеспечить национальную безопасность Российской империи. В России отсутствовала разработанная и утвержденная государственная доктрина борьбы со шпионажем. Число возбужденных дел по обвинению в шпионаже было сравнительно невысоким. Еще меньше было осужденных. Для сравнения заметим, что в Германии за период 1910-1914 гг. было арестовано 943 человека, в Австро-Венгрии же только в 1913 г. было арестовано 500 человек.

Доминантой политического розыска в Российской империи оставалась борьба с революционным терроризмом и ростом политической оппозиции к существовавшей власти. Однако сотрудники Департамента полиции продолжали игнорировать информацию о связях российских революционеров и представителей оппозиции с агентурой иностранных государств.

Военно-политическое руководство страны не сумело извлечь уроков из печального опыта Русско-японской войны, когда японская разведка сумела во многом обеспечить победу своей страны над более сильным северным соседом. Военное ведомство продолжало делать ставку на отработанный аппарат внешней разведки. Представители крупного торгово-промышленного и финансового капитала не были заинтересованы в создании еще одной сильной спецслужбы, которая могла бы стать реальной опорой самодержавия. Малочисленность опытных кадров, отсутствие достаточного профессионального опыта и крайне малое лимитированное финансирование приводили к тому, что многие мероприятия оказывались ограниченными, несвоевременными и малоэффективными. Военно-морская контрразведка была самым молодым подразделением российских спецслужб, однако именно она сумела эффективно обеспечить тайную разработку и строительство сверхдредноутов Балтийского флота. Российская контрразведка сумела в короткий срок перенять все лучшее из тактических приемов полиции и выработать свои методы борьбы с иностранным шпионажем, апробировать которые пришлось на фронтах будущей войны. Накануне большой войны российские контрразведчики сумели организовать противодействие шпионажу, нейтрализуя деятельность иностранной агентуры в силу своих возможностей.

Поражение России в Русско-японской войне нарушило геополитический баланс сил в Европе в пользу центральных держав. Воспользовавшись этим, Австро-Венгрия провела аннексию Боснии и Герцеговины. Русский Генштаб и Военное министерство тревожили сведения разведки об увеличении численности армий основных будущих противников — Германии и Австро-Венгрии. В конце 1913 г. резко обострились российско-германские отношения. В германской прессе началась активная антироссийская кампания, которая получила название «газетной войны». Российские аналитики расценивали это как психологическую подготовку к грядущей войне.

Российские контрразведчики в это время отмечали установку германских и австрийских спецслужб на выполнение задач разведывательно-диверсионного характера. 9 июня 1914 г. генеральный советник германской армии доктор Фишер подписал циркуляр Генерального штаба, предписывающий немецким военным агентам организовать уничтожение «неприятельских фабрик, заводов, важнейших военных и гражданских сооружений». Циркуляр предлагал озаботиться возбуждением забастовок, «истреблением судов, зажиганием запасов сырья, лишением больших городов электрической энергии, запасов топлива и провианта». Для этого предусматривались специальные военные кредиты, размещенные в банках Швеции, Норвегии, Швейцарии и США. Необходимое техническое обеспечение военные агенты должны были получить контрабандным путем. Однако свое реальное практическое применение циркуляр получил лишь с началом Первой мировой войны. Российской контрразведке предстояло пройти сложный период становления на полях сражений и в тылу.

  

 

Глава 4

Тайные общества, масоны и русская контрразведка  

Тайные общества на Балканах. «Черная рука», «Млада Босна» и спецслужбы Сербии. «Здесь в меня бросают бомбы». Хронология Сараевского убийства. Масонский фактор в политической истории России. Материалы Департамента полиции и меморандум графа В. Н. Ламсдорфа. Полковник фон Мец и Л. П. Ратаев. Миссия асессора Алексеева и П. А. Столыпин. Масоны в МВД. Масонство и сепаратизм в Финляндии и Украине. Барон Г. И. Ностиц. «Медовая ловушка» для русского разведчика. Масоны на Балканах. В. А. Артамонов и Н. М. Потапов. Младотурецкая революция и масоны. Проблемы национальной безопасности России. Краткая историческая справка «Масоны и Коминтерн»

В конце июня 1914 г. разгорелся очередной австро-сербский конфликт. Австрийский император доживал свои последние годы. В политической жизни Австро-Венгрии все большее значение приобретал его племянник, наследник престола эрцгерцог Франц Фердинанд. Его планы были направлены на укрепление былого могущества Габсбургской империи. В 1913 г. император Австро-Венгрии назначил наследника престола генеральным инспектором вооруженных сил. На Франце Фердинанде лежала ответственность за боеготовность армии и флота, поэтому он периодически проводил смотры и маневры сухопутных войск и флота.

Летом 1914 г. местом проведения очередных маневров армии стала Босния. Обстановка в этой провинции Австро-Венгрии была сложной. Аннексия Боснии и Герцеговины спровоцировала резкий рост радикально-националистических настроений среди местных сербов и части мусульман. Они создали националистическую организацию «Млада Босна», которая стояла на радикальных националистических позициях. Боснийских радикалов поддерживали ультранационалистические круги в Белграде. Центром и движущей силой этих кругов являлась тайная организация сербских офицеров «Черная рука» во главе с руководителем сербских спецслужб полковником Драгутином Дмитриевичем.

«Черная Рука» была создана в 1911 г. группой радикально настроенных молодых сербских офицеров, большинство из которых ранее состояли в других националистических организациях «Народна одбрана» и «Омладина». Главной целью этой организации было объединение всех сербов в рамках единого государства и создания Великой Сербии. «Черная рука», или другое название — «Объединение или смерть», являлась тайным обществом и была очень хорошо законспирирована. Ее члены были приверженцами методов революционной борьбы, под которыми подразумевался, прежде всего, террор по отношению к «противникам сербской идеи». К последним относились высокопоставленные представители австро-венгерской монархии. В период с 1911 по 1914 г. руководителями «Черной руки» было организовано шесть покушений на видных сановников Австро-Венгрии.

В свою очередь власти Австро-Венгрии через свою агентуру внутри сербских националистических организаций были хорошо осведомлены о террористических планах последних. Венгерские спецслужбы знали немало «секретов» сербских националистов, поэтому для них не было новостью, что против эрцгерцога что-то замышляется. В марте 1914 г. стало известно, что в июне Франц Фердинанд прибудет на маневры двух военных корпусов в Боснию. Сербская разведка считала, что эти маневры явятся подготовкой к нападению на Сербию. «Млада Босна» вынесла эрцгерцогу смертный приговор как врагу славянства и приступила к подготовке покушения. Исполнителями были назначены гимназист Гаврила Принцип и Неделко Чабринович. Оружием и необходимой информацией их снабдила «Черная рука».

План покушения не был тайной в Сербии. Об этом часто и охотно говорили в кафе боснийские эмигранты, а сербский посланник в Вене даже предупредил австрийского министра Билинского, в ведении которого находились территории Боснии и Герцеговины. Однако это предостережение было оставлено без внимания. Разведывательное бюро австрийского Генерального штаба было также информировано о подготовке покушения на Франца Фердинанда. Об этом знали начальник Генерального штаба Конрад фон Гетцен-дорф и сам император Франц-Иосиф.

Сербское правительство знало о заговоре и не одобряло его. Оно опасалось его последствий, потому что сербская армия не оправилась от балканских войн, а в России не была завершена реорганизация армии. 3 июня русский военный агент в Сербии полковник В. А. Артамонов докладывал в Главное управление Генерального штаба: «После трех кампаний Сербия истощена материально и в финансовом отношении, поэтому всякого рода осложнения, и тем более военные действия для нее крайне нежелательны…»

Существует версия, что российская военная разведка и дипломатическая служба были не просто осведомлены о готовящимся покушении, но и своими действиями подталкивали к его совершению. Основанием для этого предположения являются показания Драгутина Дмитриевича в суде, что «двое русских знали о подготовлявшемся заговоре». На самом же деле после свидания германского кайзера Вильгельма II и эрцгерцога Франца Фердинанда в Конопиште начальник сербской разведки полковник Дмитриевич получил секретное сообщение от российского Генерального штаба, что русское правительство имеет точные сведения о характере и цели этого свидания. Германия одобрила план нападения Австро-Венгрии на Сербию и ее оккупации, обещая ей свою помощь и поддержку. В действительности российские дипломаты доносили, что в Конопиште обсуждался вопрос об отношении Румынии к Четвертному союзу.

В конце июня 1914 г. эрцгерцог Франц Фердинанд и его супруга отправились в Сараево, где их ждали готовые к маневрам части императорской армии и высшие чины местной бюрократии. Жена эрцгерцога Карла, будущая императрица Зита, вспоминала, как, находясь у них в гостях в 1913 г., Франц Фердинанд в разговоре с ними без всякого повода неожиданно произнес: «Должен вам кое-что сказать. Меня… меня скоро убьют». Маневры 15-го и 16-го корпусов, размещенных в Боснии и Герцеговине, прошли благополучно, и 28 июня Франц Фердинанд намеревался прибыть в Сараево. Дата была выбрана очень неудачно. В этот день сербы отмечали Виндован — годовщину битвы на Косовом поле, где сербское войско было разбито турками. Эта была национальная трагедия Сербии.

Генерал-губернатор Боснии и Герцеговины Оскар Потиорек не испытывал никаких опасений за жизнь наследника австрийского престола. Он был убежден, что в его провинции все спокойно, и жизни наследника ничего не угрожает. Утром 28 июня, осмотрев казармы местного гарнизона, наследник престола с супругой в сопровождении генерал-губернатора Потиорека, мэра Сараево Чурчича и небольшой свиты направились в муниципалитет, где должен был состояться прием в честь высоких гостей. Программа визита не была секретной, поэтому члены группы «Млада Босна» успели подготовиться и занять места на улице вдоль пути следования кортежа. Первый боевик Мухаммед Мехмедбашич оробел и не бросил бомбу, которая лежала у него в кармане. Другой террорист, Неделко Чабринович оказался решительнее. Он метнул гранату в машину эрцгерцога, которая двигалась в составе кортежа со скоростью 20 км/час. По одним сведениям, она отскочила от крыши автомобиля, сложенной «гармошкой»: из-за жаркой и солнечной погоды эрцгерцог ехал в открытом автомобиле. По другим сведениям, Франц Фердинанд рукой отбил бомбу, после чего та взорвалась, срикошетив от крыши. Несколько человек, ехавших на задних машинах, получили ранения. Чабринович был тут же арестован, а кортеж продолжал свой путь.

Наследник престола был не напуган, а просто взбешен. Прибыв в муниципалитет, он обрушился с гневом на мэра Сараево: «Господин бургомистр! Я приехал в Сараево с визитом — а здесь в меня бросают бомбы! Это возмутительно! Ладно, теперь можете говорить». Чурчич, с трудом собравшись, дрожащим голосом произнес заготовленную приветственную речь. Эрцгерцог понемногу успокоился, и казалось, что самое страшное позади и опасность миновала. Затем наследник решил, что дальнейший маршрут будет изменен. Вместо посещения местного музея он решил навестить раненного бомбой Чабриновича.

Однако водителя автомобиля забыли предупредить, и тот, в соответствии с прежним маршрутом, повернул на набережной направо. Потиорек закричал шоферу, чтобы тот остановился и вернулся на набережную. Автомобиль затормозил и оказался в метрах двух от места, где стоял другой член «Млада Босны» — 19-летний Гаврила Принцип. Он еще не знал, чем закончилось покушение Чабриновича, и совершенно случайно оказался лицом к лицу со своими жертвами. Офицер свиты, находившийся в машине, которая ехала за автомобилем эрцгерцога, вспоминал: «Я увидел, как молодой человек, стоявший справа от машины, поднял руку и с расстояния 5-6 шагов выстрелил в наследника».

Сам террорист находился в таком состоянии, что, как он позднее признался на допросе, стрелял, почти не целясь. Тем не менее одна из пуль Принципа разорвала аорту Софии фон Гогенберг, другая перебила шейную артерию Франца Фердинанда. Герцогиня скончалась практически моментально, воскликнув: «Боже, что случилось?!» Наследник жил несколько минут. По показаниям графа Гарраха, стоящего на подножке машины наследника, Франц Фердинанд успел крикнуть: «Соферль, Соферль! Не умирай! Живи, ради детей!» Все было кончено, и 29-го супруги отправились в свой последний путь в Вену.

На другой день после убийства в Вене царила полная растерянность. Начальник Генерального штаба Конрад фон Гетцендорф требовал немедленного объявления войны против Сербии. Его поддерживал министр иностранных дел Бертхольд. Сараевское убийство было удобным поводом для Австро-Венгрии, чтобы, разгромив Сербию, восстановить господствующее положение на Балканах. Однако премьер Венгрии Тиса выступил против, а сам император казался равнодушным. Российские разведчики сообщали из Вены, что в городе «нет никакого траурного настроения. В Пратере… повсюду играет музыка».

Убийство наследника австрийского престола обострило обстановку в мире. Австрия, заручившись поддержкой Германии, усилила нажим на Сербию. Россия выступала в поддержку сербов. Усилилось противостояние спецслужб. Контрразведывательные органы Петербургского военного округа отметили рост антинемецких настроений среди населения столицы. Одновременно активизировалась деятельность германской и австрийской разведывательных служб. По данным руководителя столичной контрразведки полковника Якубова из Генерального штаба Германии последовало указание негласной агентуре готовиться к осуществлению диверсионных актов, возбуждать антивоенные настроения среди рабочих. В сводках Отдельного корпуса пограничной охраны отмечалась активизация деятельности контрабандистов на западных границах Российской империи. Так, в Прибалтике чины пограничной стражи обнаружили несколько складов с взрывчаткой и огнестрельным оружием, предназначенных для диверсионных групп из числа немецких колонистов. Значительно увеличился поток политической контрабанды в виде антироссийских изданий националистического характера еврейского, финского и кавказского происхождения.

Российская разведка докладывала о разжигании антирусской пропаганды за границей, особенно в странах Тройственного союза.

В Турции была предпринята попытка отравления морского агента России в Константинополе капитана 1 ранга А. Н. Щеглова. На Кавказе были задержаны турецкие эмиссары, призывавшие мусульман «к новой войне против неверных под зеленым знаменем пророка». Любопытно, что двое из задержанных оказались офицерами германского Генерального штаба.

В политической истории России масонский фактор стал играть заметную роль со второй половины XVIII в. Масоны приняли активное участие в возведении на престол Екатерины II, а затем активно участвовали в выработке и практическом осуществлении политики «просвещенного абсолютизма». Его влияние заметно усилилось во время Великой французской революции. В начале XIX в. политическое масонство стало одним из действенных тайных механизмов власти в Европе. Сведения о деятельности масонских лож всегда были покрыты некой завесой секретности. Как правило, основное внимание отечественных и зарубежных исследователей обращалось на религиозно-философскую, эзотерическую и мистическую сторону их деятельности. Однако реалии политической жизни поставили вопрос о влиянии масонов на все сферы политической, экономической и духовной жизни, внутренней и внешней политики.

Проблемы обеспечения национальной безопасности включают в себя обеспечение внутренней стабильности и устойчивого развития. Участие масонов в революционном, национально-освободительном и демократическом движении не являлось секретом для правительственных кругов. Они были самыми активными и наиболее последовательными противниками последних европейских монархий.

В конце XIX—начале XX в. деятельность масонских лож становится предметом специального внимания российских спецслужб, и прежде всего, органов политического сыска, контрразведки и внешней разведки. В Особом отделе Департамента полиции МВД Российской империи масонская тема была выделена в особое производство под названием «Переписка о последователях различных сект и религиозных учений, деятельность коих носит противоправительственный характер. О масонах» и составила более 3 тыс. листов машинописных и рукописных документов. Они свидетельствовали, что российские спецслужбы серьезно стали заниматься российским политическим масонством в начале XX в., особенно после бурных событий Первой российской революции и организационного оформления либеральной оппозиции. Материалы собирались агентурным путем в заграничных командировках, посредством наружного наблюдения, а также с применением аналитических методов изучения масонской литературы и документов.

Российские органы государственной безопасности регулярно информировали руководство страны о преступной деятельности масонов, о конспиративном, заговорщическом характере организации, о связи масонства с деятелями российского революционного и либерального движения, с представителями спецслужб противников России. Российские специалисты по борьбе с масонской конспирацией вполне обоснованно отмечали недостаточность мер чисто полицейского характера для противодействия масонству. Они совершенно справедливо считали, что с масонством можно было покончить только объединенными усилиями церкви, правоохранительных органов и государственного аппарата, создав для их существования невыносимые условия и постоянно разоблачая их преступную деятельность.

29 сентября 1905 г. в Департамент полиции для расследования поступила копия письма за подписями Магистра и секретаря общества «Ложи Мезори ордена Розенкрейцеров», адресованного Николаю И. В нем говорилось, что Великий магистр «Ложи Мезори» провел собрание для обмена мнений по текущим вопросам внутренней и внешней политики Российской империи. Далее подробно излагались основные выводы и положения, содержащиеся в Заключении (Итоговом документе) этого собрания. Первым и главным было следующее: «Необходимость поддержать во что бы то ни стало начал, по коим до сих пор строилось и зиждилось благополучие и процветание империи, а именно господство православия, самодержавия и народности». «Между тем, — говорилось далее в письме, — еврейско-масонской партией, насчитывающей многих сочленов среди правящих сфер, в том числе даже особ императорской фамилии, и в тайне преследующей цель ниспровержения начал монархического и христианского, для водворения повсеместно самодержавного иудейства, были измышлены, а затем Вами утверждены некоторые законоположения и мероприятия, коими нарушается изъясненный выше исторический уклад Российской империи».

Далее назывались указ о веротерпимости, наносящий удар по государственной религии — православию, «течение дел» в Государственной думе, которое, по прогнозу авторов письма, должно перейти в руки «если не самих евреев», то «либеральной плутократии, поддерживаемой жидовскими капиталами, несмотря на кажущееся численное превосходство русского элемента, и особенно крестьянства, в Думе». По мнению авторов письма, не только Русско-японская война, но и «внутренняя смута» поддерживается «извне тем же масонством…». Обвинялись в тяжких грехах высокопоставленные сановники, среди которых назывались великий князь Алексей Александрович, «его пособник» Авелан, тут же осуждалась «трусливая и вредная политика в Финляндии князя Оболенского», Варшавского генерал-губернатора генерала Максимовича и наместника Кавказа графа Воронцова-Дашкова. Нарушенное царем обещание не заключать мира с Японией в момент, когда та полностью «изнурена», делало его в глазах народа «потворщиком лихих людей». Письмо требовало проявить больше твердости в связи с предстоящим созывом Государственной думы. Собрание предлагало провести переориентировку российской внешней политики с Германии, которая всегда являлась «исконным врагом России и всего славянства», на Англию. В отношении Австро-Венгрии высказывалось твердое убеждение, что «альфа и омега русской политики заключается в удачных действиях среди австрийских славян и на Балканском полуострове». Заканчивалось письмо кратким экскурсом-предупреждением в историю Франции, когда в XVIII в. «слепота правительства оказалась роковой как для страны, так и для царствующей династии».

Вполне возможно, что этот документ был всего лишь мистификацией ультраправых сил. «Ложа Мезори» по делопроизводству Департамента полиции не числилась. Однако ее след мелькнул еще раз в политической истории уже Советской России. В личном фонде председателя Петросовета Г. Е. Зиновьева среди писем, поступивших в его адрес осенью 1918 г., было письмо-обращение Великого магистра и секретаря «Ложи Мезори ордена Розенкрейцеров», в котором содержался призыв остановить ужасы «красного террора», захлестнувшего бывшую столицу Российской империи. Однако в опубликованных ныне материалах архивно-следственных дел российских розенкрейцеров, арестованных органами ОГПУ в Москве и Ленинграде в конце 1920-х гг., подобная ложа также не числилась.

Тем не менее заметим, что Департамент полиции оставил это письмо без всяких последствий. 3 января 1906 г. министр иностранных дел Российской империи граф В. Н. Ламсдорф направил на имя императора «Записку об анархистах». Она была навеяна событиями революции 1905 г., и в частности декабрьским вооруженным восстанием в Москве. Речь шла о материальной поддержке русских революционеров со стороны заграничных капиталистических организаций. Его информация носила сугубо служебный, государственный характер. Основываясь на информации дипломатических агентов, сведениях, поступавших по каналам российской военной разведки и контрразведки, Ламсдорф писал об особой роли, которую играло мировое масонство в дестабилизации Российской империи. Он писал, что заслуживает самого серьезного внимания международная сторона революционного движения в Российской империи, которая «выражается, прежде всего, в том факте, что оно в значительной степени поддерживается из-за границы».

Вместе с тем Ламсдорф с полным основанием считал, что поддержка российского революционного движения из-за границы оружием и деньгами «едва ли может быть отнесена за счет иностранных правительств, за исключением точно определенных, частичных случаев, как, например, поддержка финляндского движения из Швеции и, может быть, отчасти польского из Австрии». В его представлении революционное движение в России являлось проявлением общего революционного плана, сущность которого состояла «в водворении в политическом строе — республики, в экономическом — социализма и в религиозном — атеизма». Он предлагал выработать систему совместных мероприятий в организации бдительного надзора и совместной борьбы «с общим врагом христианского и монархического строя в Европе». В качестве первого шага предлагалось немедленно начать переговоры по этим проблемам с германским правительством. Ознакомившись с этим документом, Николай II наложил резолюцию следующего содержания: «Следует приступить к переговорам безотлагательно. Вполне разделяю высказанные мысли. Царское Село, 3 января 1906 г.». Однако весной 1906 г. российское правительство сменилось, и Ламсдорф ушел в отставку. Сменивший его А. И. Извольский придерживался французской ориентации и явно сочувствовал масонам, которые к 1906 г. активизировали свою деятельность.

Департамент полиции установил систематическое наблюдение за деятельностью масонских лож в Москве и Петербурге. В частности, в активной разработке негласной агентуры находился депутат Государственной думы Е. И. Кедрин. Наблюдение, установленное за ним, со временем дало весьма ощутимые результаты. Полицейские власти по своим каналам зафиксировали прибытие в Россию масонских эмиссаров ложи «Великий Восток Франции» Гастона Буле и Бертрана Сеншоля. Российская контрразведка установила их встречи с рядом лиц, подозреваемых в шпионаже.

2 апреля 1908 г. Министерство иностранных дел препроводило в Департамент полиции копию телеграммы российского посла в Париже о принадлежности к масонству гласного и князя Бебутова, которые, находясь в Париже, встречались с главарями масонства и получили от них указания о расширении пропаганды в пределах Российской империи. 29 апреля 1908 г. по этому поводу был разослан специальный циркуляр начальникам районных охранных отделений о принятии безотлагательных мер к выяснению степени распространения масонства в Российской империи.

В Департаменте полиции разработка масонов была поручена жандармскому подполковнику Генриху Генриховичу фон Мецу. К 1908 г. он завершил обширное исследование «О существе и целях Всемирного общества франкмасонов». Его результаты подполковник обобщил в подробной аналитической записке на имя директора Департамента полиции 8 октября 1908 г. Внимательно прочитав ее, М. И. Трусевич наложил резолюцию: «Прошу С. Е. Виссарионова обработать записку в более краткую форму (но достаточно полно) для доклада Его Величеству». Однако вскоре после этого решения М. И. Трусевич был смещен с поста директора Департамента полиции, а подполковник Г. Г. Мец — откомандирован в распоряжение Дворцового коменданта.

К этому времени российская разведка и контрразведка сумели проникнуть в самые сокровенные тайны масонских лож. В 1908 г. руководителю Зарубежной агентуры Департамента полиции в Европе А. М. Гартингу удалось внедрить во французскую ложу «Жюстис», входившую в «Великий Восток Франции», своего агента. Это был некий Биттар-Моненан, продержавшийся в этой ложе около пяти лет, пока не был разоблачен в 1912 г. знаменитым «охотником за провокаторами» В. Л. Бурцевым. Его донесения позволили Департаменту полиции установить подлинную цель приезда в Россию двух масонских эмиссаров Лаффера и Вадекара, открывших в Петербурге и Москве ложи «Полярная звезда» и «Возрождение» под эгидой «Великого Востока Франции».

В августе 1909 г., во время пребывания в Крыму, Николай II неожиданно пожелал ознакомиться с разработками по масонству. Подполковник Г. Г. Мец подготовил новый вариант записки с приложениями и передал их дворцовому коменданту, у которого они хранились до весны 1910 г.

Подрывная деятельность масонства сильно тревожила российские власти, и особенно императора Николая П. Свои соображения и опасения по этому поводу он высказал министру внутренних дел П. А. Столыпину. Тот, в свою очередь, также считал, что следствие Департамента полиции о подрывной деятельности масонов ведется неудовлетворительно. По его приказанию Департамент полиции усилил деятельность по сбору сведений о масонстве. В частности, был назначен специальный эксперт по этой проблеме. Им стал старший помощник делопроизводителя, коллежский асессор Борис Кирович Алексеев. Для сбора необходимой информации он был командирован в Париж. Здесь его соратником стал бывший заведующей Заграничной агентурой Департамента полиции, весьма опытный оперативник Леонид Александрович Ратаев.

Он служил в Министерстве внутренних дел с 1880-х гг. В 1902-1906 гг. был заведующим Заграничной агентурой в Париже. В 1906 г. вышел в отставку и остался жить в Париже под фамилией Рихтер. Здесь он и занялся сбором информации о подрывной деятельности масонов в России. В Государственном архиве Российской Федерации хранится его переписка с руководством российского Министерства внутренних дел. В 1911—1916 гг. он специально собирал за границей сведения о международной деятельности масонства. Уже в марте 1911 г. им был представлен первый доклад на эту тему. Всего в делопроизводстве представлено более десятка различных документов.

Б. П. Алексеев через посредничество Л. А. Ратаева вошел в контакт с руководством Антимасонской лиги и, в частности, с аббатом Турмантеном. Материал, собранный Алексеевым, позволял ему сделать выводы о том, что пропаганда масонства в России исходит не только из Франции и что французское масонство прямо зависит от еврейского капитала.

Сводка докладов Алексеева была представлена Столыпину, который внимательно ознакомился с планом совместной с Антимасонской лигой борьбы и требуемой для этого суммой денег, а затем выразил желание, чтобы этот проект получил непосредственную санкцию императора, лично интересующегося масонским вопросом. В декабре 1910 г. товарищ министра внутренних дел генерал Курлов представил на имя императора доклад, в котором указывалось на неотложную необходимость полного освещения масонского вопроса в России. По словам дворцового коменданта генерала Дедюлина, этот доклад «сильно заинтересовал Его Величество, причем Государь несколько раз говорил, что по этому вопросу необходимо назначить отдельную аудиенцию». Департамент полиции для подготовки этого вопроса запросил сведения от Л. А. Ратаева. Он подготовил в марте 1911 г. подробную записку о масонстве, в которой особо отмечал «серьезное противогосударственное значение возрождения масонства в России и указывал на необходимость серьезной борьбы с ним».

Предстоящая аудиенция (совещание с присутствием императора) по масонскому вопросу для обсуждения программы борьбы намечалась Столыпиным после киевских торжеств или после возвращения царя из Крыма осенью 1911 г. Уже в середине 1911 г. П. Г. Курлов представил «в высшие сферы» подробную докладную записку о деятельности масонов. Очевидно, к этому времени Столыпин осознал всю серьезность и реальную угрозу национальной безопасности России со стороны внешне безобидных масонских лож и теперь планировал предпринять решительные меры против них.

Борьба российских спецслужб против преступной антигосударственной деятельности масонских лож оказывалась малоэффективной и во многом парализовалась из-за засоренности самого Министерства внутренних дел и других правительственных учреждений империи. В масонских ложах состояли самые высокопоставленные государственные чиновники, среди которых были В. Ф. Джунковский, С. Д. Урусов, А. А. Мосолов, призванные защищать интересы национальной безопасности Российской империи. Они тормозили проведение антимасонских мероприятий. Многие сведения, добытые нередко, с риском для жизни, сразу же становились известны вольным каменщикам. Так, глава «Союза русского народа» А. И. Дубровин 10 октября 1910 г. по этому поводу писал: «…Департаменту полиции он больше никаких сведений по масонству давать не будет, потому что сообщения его, переданные конфиденциально… были известны в масонских кругах на следующий же день».

Очевидно, убийство П. А Столыпина в Киевском оперном театре 1 сентября 1911 г. не без оснований связывалось с деятельностью вольных каменщиков. В пользу такого предположения свидетельствует донесение известного агента Департамента полиции Б. К. Алексеева, полученное после убийства премьер-министра. В этом документе, найденном после Февральской революции в материалах Департамента полиции, он писал: «Покушение на жизнь Председателя Совета Министров находится в некоторой связи с планами масонских руководителей».

Однако в материалах «Делопроизводства сенаторов М. И. Трусевича и Н. 3. Шульгина по расследованию действий должностных лиц, принимавших участие в осуществлении мер охраны во время пребывания Николая II в Киеве в 1911 г., по делу убийства министра внутренних дел П. А. Столыпина в сентябре 1911 г. в Киеве» масонский след не был обнаружен. После Февральской революции обстоятельства гибели Столыпина были предметом особого разбирательства членов Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. Однако и тогда возможная причастность масонства к этому не рассматривалась. В 2003 г. эти документы были опубликованы, и читатель может составить об этом свое мнение.

Убийство Столыпина резко изменило политический климат страны. Оно привело к отставке его ближайших сотрудников по Министерству внутренних дел. Одним из первых ушел в отставку П. Г. Курлов. Поэтому выработка программы борьбы с масонством была отложена на неопределенный срок, а фактически так никогда и не была осуществлена. Новый председатель Совета Министров В. Н. Коковцев в своей программной речи заявил: «Довольно националистической реакции, теперь нужно примирение». По данным О. А. Платонова, сам Коковцев состоял в масонском обществе «Маяк». Это привело к усилению влияния в российском обществе либеральных и левых кругов. В декабре 1912 г. министром внутренних дел был назначен черниговский губернатор Н. А. Маклаков, родной брат известного масона, одного из лидеров кадетской партии В. А. Маклакова. Пост товарища министра занял генерал В. Ф. Джунковский, ставший шефом Отдельного корпуса жандармов. При нем началась перестройка российских спецслужб.

В частности, в июне 1913 г. были упразднены все районные охранные отделения. При этом все их дела были переданы в ведение местных ГЖУ. Одновременно с этим жандармским офицерам было запрещено просить о переводе из корпуса жандармов в армию. Тогда же были уничтожены органы секретного наблюдения в войсках. Военное руководство традиционно негативно относилось к жандармам в армии. Сталкиваясь с подрывной работой в войсках, оно стремилось «не выносить сор из избы», а поскорее замять дело во избежание скандала. Джунковский приложил немало сил и энергии, чтобы убедить военного министра Сухомлинова и командующего войсками Николая Николаевича в необходимости ликвидировать «омерзительную агентуру в войсках». Это во многом осложнило контрразведывательную работу в армии.

В январе 1914 г. С. П. Белецкий по поручению В. Ф. Джунковского обратился к Л. А. Ратаеву с предложением продолжить сбор и передачу информации о деятельности масонских организаций и взаимоотношениях их с Россией. В первом письме директору Департамента полиции А. В. Брюи де Сент-Ипполиту 23 августа 1914 г. Ратаев обращал внимание руководства российских спецслужб на тесную связь масонства с пацифизмом. По словам Ратаева, масонская пропаганда пацифизма являлась одним из наиболее могущественных средств дезорганизации современного общественного строя в России. В письме подробно излагалась история антивоенного движения и его связь с масонскими организациями. Главная цель, которую ставили противники России в преддверии грядущей войны, заключалась в деморализации российской армии, которая, по их выражению, являлась «главным оплотом реакции». Кроме того, они активно поддерживали финских националистов и сторонников «мазепинского движения» на Украине.

В добавление к этому письму Ратаев обращал внимание на деятельность масонских лож в Турции и Македонии. В другом письме содержалась подробная информация о деятелях российского масонства. Однако его записки остались невостребованными. Последний документ Ратаева о масонах относился к февралю-марту 1916 г. Однако тогдашний директор Департамента Е. К. Климович, прочитав его, какого-либо хода документу не дал.

Документы и материалы Л. А. Ратаева хорошо согласуются с деловой перепиской российских военных атташе (по терминологии того времени — военных агентов) с руководством российского Генерального штаба. В частности, речь идет о донесениях русского военного атташе во Франции графа Г. И. Ностица военному министру Российской империи В. А. Сухомлинову.

Генерального штаба полковник граф Григорий Иванович Ностиц был высококвалифицированным, талантливым российским разведчиком. Он родился 23 января 1862 г. в аристократической, весьма состоятельной дворянской семье. Закончил Московский университет, 2-е Константиновское училище и Николаевскую академию Генерального штаба по первому разряду. Службу проходил на строевых и штабных должностях в гвардейской кавалерии. С 5 марта 1898 г. по 3 апреля 1900 г. исполнял обязанности военного агента в Берлине, затем продолжал службу делопроизводителем в Военно-учетном комитете Главного штаба. Это был главный аналитический орган российской разведки и контрразведки. В 1901-1908 гг. занимал должность штаб-офицера для поручений при штабе генерал-инспектора кавалерии. С 3 августа 1908 по 1 марта 1912 г. — российский военный агент в Париже. После возвращения из заграничной командировки до 1915 г. был начальником штаба гвардейского корпуса, а затем состоял в распоряжении начальника Генерального штаба.

Предшественником Ностица на посту военного агента в Париже был Владимир Петрович Лазарев. Это был очень сильный, глубокий, всесторонний аналитик. В военных кругах французского общества он был весьма непопулярен. Причиной этого было скептическое отношение российского разведчика к боеспособности французской армии. Именно он предложил французскому Генеральному штабу план действий против возможного наступления германских армий по левому берегу Мааса через территорию Бельгии. Он много потрудился над этим планом, однако французские военные аналитики оставили его без внимания. Прогнозы В. П. Лазарева подтвердились во время Первой, а затем и Второй мировой войны, когда германские войска действительно вторглись на территорию Франции вдоль левого берега Мааса.

В отличие от В. П. Лазарева Григорий Иванович Ностиц быстро и легко вошел во французские военные круги. Поток информации в ГУ ГШ резко возрос. Количество документов, отправляемых им в Санкт-Петербург, указывал впоследствии его преемник граф Алексей Игнатьев, производило сильное впечатление астрономическими цифрами исходящих номеров. Ностиц был весьма богатым человеком и даже затмил российского посла роскошными приемами. Это позволило ему получить весьма ценные источники информации во всех слоях французского общества. Он также весьма критически относился к демократизации французской армии и сообщал в Петербург: «Дрейфусовское дело, дав возможность этим людям произвести разлад в военной среде, разбило прежнее единство, и с тех пор под влиянием жидовствующих и масонских правящих кругов целый ряд мер был направлен к низвержению лучших французских военных элементов и к уничтожению принципов, на которых основана военная дисциплина».

Особую озабоченность у него вызывал подрыв принципов офицерской корпоративности, когда «чувство товарищества и принадлежности к одному целому было среди офицеров в корне потрясено». Большой блок информационных материалов русского военного агента касался внутриполитических проблем Франции. Основными препятствиями на пути укрепления обороноспособности страны перед лицом германской угрозы он считал «пацифистов, социалистов, масонов и представителей еврейского капитала, а также тайных германофилов из числа перечисленных выше недоброжелателей России».

Информируя руководство ГУ ГШ о масонах и финансовых кругах, проникнутых русофобией, в марте 1909 г. Ностиц сообщал о сочувственном восприятии сербского дела широкими кругами французской общественности, не исключая, кстати, и масонов, многие из которых были настроены антиавстрийски. Однако тут же он делал оговорку, что «довольно влиятельная группа политических и в особенности финансовых деятелей предпочла бы заключение соглашения с Германией для обоюдного провозглашения в случае австро-русского конфликта». Содержание служебных записок, рапортов Ностица носило ярко выраженный антимасонский характер. Членам масонских лож он отводил роль «пятой колонны» прогермански настроенных элементов французского общества, выступавших с критикой императорской России. В 1909 г. эта тема становится доминирующей в его информационных материалах, направляемых в Штаб-квартиру российской разведки. Негативная оценка места и роли масонства в общественно-политической жизни западноевропейских стран заметно усиливалась. В распоряжении Ностица оказывались документы и материалы, которые свидетельствовали о серьезных нападках масонов на франко-русский военный союз. «При том влиянии, которым масоны пользуются во Франции, — писал он, — и при их недружелюбии к России они отныне будут в состоянии придать новую силу стремлениям тех, которые стремятся поколебать существующее во французском народе верование в необходимость франко-русского союза».

Поиск внутреннего врага был весьма характерен для оборонного сознания представителей военной элиты многих стран, в том числе и Российской империи. Это так или иначе заставляло их внимательно относиться к деятельности тайных политических обществ и видеть в них серьезную деструктивную силу. Очевидно, именно это обстоятельство побудило Ностица направить военному министру В. А. Сухомлинову специальное сообщение о завершении совместного «съезда» французских и германских масонов в Баден-Бадене, на котором представители французских лож публично отказались от всякой мысли о возвращении Эльзаса и Лотарингии. «Почин в этом принадлежит масонской ложе г. Венсана, близ Парижа, — сообщал Ностиц, — резолюция была принята единогласно всеми ложами Франции. В Эльзасе и Лотарингии это возбудило сильное негодование, члены масонских лож, по заявлениям французских газет, решили выйти из масонской секты». Антимасонская и антисемитская тональность сообщений Ностица отчасти являлась проявлением настроений российского высшего офицерства накануне мировой войны.

Особую тревогу у российского военного агента вызывали французские анархо-синдикалисты, движение которых достигло значительного размаха. Особую опасность вызывала синдикалистская пропаганда в армии. В целом, в картине общественно-политической жизни Франции, представленной Ностицем, преобладали негативные тона. Озабоченность вызывала политизация армии, право участвовать в политической борьбе и в выборах парламента. Восприятие идеологических и политических установок масонства проходило у представителей российских спецслужб через призму военной угрозы и государственной безопасности. Как прямое следствие «всемирного масонского заговора» против Российской империи российский военный агент рассматривал открытую русофобскую кампанию в печати накануне визита Николая II в Шербур.

Антимасонская и антигерманская деятельность российского военного агента не являлась секретом как для руководства масонских лож, так и для руководителей германских спецслужб. Когда она начала реально угрожать их безопасности, были приняты радикальные меры, чтобы остановить не в меру ретивого российского военного агента. 1 марта 1912 г. Ностиц неожиданно подает прошение на увольнение. Причиной этого оказалась неудачная женитьба.

На одном из дипломатических приемов старый холостяк потерял голову при встрече с эффектной американкой, которая была женой видного берлинского банкира. Ностиц долгое время добивался ее развода с мужем, а потом женился на ней. О том, что произошло после женитьбы, писал преемник Ностица граф А. А. Игнатьев. «Для вящего блеска своего парижского "двора" он (Ностиц. — Б. С.) взял себе в адъютанты красивого гусара… Этому молодчику… удалось иметь успех у супруги своего начальника. Дело ограничилось бы "семейными обстоятельствами", если бы французский Генеральный штаб неожиданно не довел до сведения министра иностранных дел о подозрениях, падающих на этого гусара за преступную связь его с Берлином. Высоко метили на этот раз германские вербовщики». Очевидно, это, на языке спецслужб, была типичная «медовая ловушка», подготовленная германской разведкой и контрразведкой совместно с французскими масонами. Российские контрразведчики пытались по своим каналам предупредить Ностица. Однако военный агент высокомерно отказался принять их помощь.

После его отставки временно исполняющим обязанности военного атташе был назначен Генерального штаба полковник М. А. Адабаш, а 10 марта 1912 г. должность военного агента во Франции принял А. А. Игнатьев. Выпускник Пажеского корпуса и Николаевской академии Генерального штаба, он планировался Генеральным штабом на аналогичную должность в Вену. Однако австрийское правительство отказалось принимать военного дипломата, который носил слишком славянскую фамилию.

Интересная информация о подрывной деятельности масонских лож в странах Юго-Восточной Европы содержалась в материалах, поступавших в ГУ ГШ от российских военных агентов в балканских странах. Так, в сообщениях и рапортах российского военного агента в Сербии полковника В. А. Артамонова содержалась ценная информация об удачной попытке масонов взять под свой контроль деятельность тайной организации «Объединение или смерть», более известной как «Черная рука». 9 ноября 1911 г. он докладывал в Генеральный штаб следующее: «Разочарование армии в правительстве, которое оказалось неспособным противостоять экспансии Австро-Венгрии, стремление военных создать сильную власть, намерение офицерства вести более решительную внешнюю политику, направленную на присоединение к Сербии единоплеменных народов… К сожалению, за идею воссоединения югославских земель вокруг Сербии взялись люди совершенно неподходящие и вместо партии создали тайную организацию, напугавшую многих, а привлечение в нее нескольких молодых людей бросило тень на репутацию сербского офицерства».

В другом сообщении содержалась подробная информация о составе, структуре и отделениях организации в Словении, Македонии, Боснии и Герцеговине. Подробно сообщалось о символике и ритуале вступления в союз, которые во многом копировали масонские. Организация выступала с тактикой индивидуального террора. Полковник В. А. Артамонов сообщал, что в проскрипционных списках тайной организации значились болгарский царь Фердинанд, король Греции Константин, черногорский монарх Николай и австрийский престолонаследник Франц Фердинанд. Все славянские организации бойскаутов, гимнастические общества «соколов» и даже антиалкогольные братства — все эти легальные союзы на самом деле были хорошо законспирированными ответвлениями «Черной руки».

17 января 1912 г. Артамонов информировал руководство русской военной разведки о следующем: «"Черная рука" сделала через одного офицера попытку войти в сношение со мною. Конечно, я немедленно и решительно отклонил приглашение переговорить с членами этой тайной организации, чтобы не дать им возможность примешивать при агитации имя России». Опытный российский разведчик вполне обоснованно считал это возможной провокацией австрийских спецслужб.

Одновременно в российский Генеральный штаб поступили сообщения от русского военного агента из Черногории Генерального штаба полковника Н. М. Потапова, в которых делался упор на освещение попыток неких деструктивных сил в Черногории «расколоть сложившийся союз "народ-войско-население" на две враждебные половины». Причина усматривалась в поспешно принятой конституции и очевидном, постоянно углублявшемся конфликте между князем Николаем, обладавшим неограниченной властью, и представителями влиятельного слоя черногорских старейшин Й. Пилетичем и П. Павличем, которые даже вынуждены были эмигрировать из-за преследования со стороны властей. Такая деятельность деструктивных сил обусловливалась особым, военным менталитетом черногорского народа. В одном из своих донесений русский военный агент писал: «Черногория имеет замечательный, хороший материал для создания действительно серьезной боевой силы, так как каждый черногорец — воин в душе и с любовью несет военную службу, быстро к ней применяясь».

Большую озабоченность российского военного агента вызывала итальянская ориентация черногорского князя Николая. Он справедливо указывал, что важность Черногории для России определяется ее положением на Балканском полуострове. В плане необходимых мероприятий на укрепление позиций России в Черногории, представленном в российский Генеральный штаб, Потапов предлагал ограничить денежные субсидии князю Николаю, усилить давление черногорского общества на власть и нейтрализовать деятельность деструктивных сил.

По единому мнению русских военных агентов и дипломатов, главной деструктивной силой на Балканах выступали масонские организации. Информация об этом поступала из различных источников. В начале XX в. повышенное внимание к проблемам масонства отмечается и по линии официальных дипломатических представителей Российской империи. После Первой мировой войны и создания объединенного королевства сербов, хорватов и словенцев масонство не только окончательно внедрилось в Сербию, но и в значительной степени упрочило свое положение. В 1923 г., выступая на конвенте «Великой ложи Франции», сербский масон Тумич с гордостью заявил: «Вы можете считать "Великую ложу Югославии" приемной дочерью "Великой ложи Франции"».

Краткая архивная справка

До недавнего времени эти материалы и документы были недоступны российским исследователям. Однако именно они позволяют по-новому переосмыслить и понять политическую историю Юго-Восточной Европы и Российской империи в конце XIX — начале XX в. Известно, что повышенное внимание к масонским организациям проявляли спецслужбы нацистской Германии и ее союзников. Достаточно сказать, что масоны занимали первое место в списке организаций, подлежащих уничтожению в оккупированных странах. Специальные подразделения германской службы безопасности, контрразведки и разведки проводили аресты членов масонских лож и осуществляли конфискацию их архивов. После Второй мировой войны эти документы оказались в СССР и США в качестве трофеев. Примечательно, что вместе с архивными материалами спецслужб фашистской Германии и ее союзников оказались также и соответствующие делопроизводственные документы спецслужб оккупированных стран. Среди этих материалов особое место занимали документы о деятельности масонских лож в Болгарии, Югославии, Чехословакии, Австрии, Франции, Германии и других странах. Российская архивная служба в это время была соответствующим структурным подразделением НКВД-МВД. В 1955 г. при широкомасштабной передаче трофейных документов и культурных ценностей странам народной демократии Югославии, Болгарии и Чехословакии были возвращены трофейные архивы, связанные с их историей. Однако материалы о деятельности масонских лож оставались на секретном хранении в Особом архиве Главного Архивного управления. В 1994-1996 гг. по распоряжению президента Российской Федерации Б. Н. Ельцина соответствующие документы были возвращены в Германию, Францию и Австрию. Заметим, что российские исследователи все это время были лишены возможности работать с данными источниками по причинам строгой секретности этих документов.

В материалах российских спецслужб, прежде всего разведки и контрразведки, отложились сведения о подрывной деятельности масонских лож в Османской империи. В свое время она, подобно другим империям, создавалась «железом и кровью». Однако экспансия османов в Юго-Восточную Европу столкнулась не только с силами одряхлевшей Византийской империи. Основной удар на Балканах пришелся на славянские государства Южной Европы: Болгарию, Сербию и другие. Они сыграли практически ту же роль, какую сыграли русские княжества в XIII в., ставшие щитом на пути монгольской экспансии в страны Западной Европы. В течение XV-XVIII вв. государства Западной Европы испытывали перманентную угрозу османского вторжения, oic которой ее в значительной степени спасал опрокинутый тыл из славянских народов Османской империи.

Процессы распада Оттоманской империи, начавшиеся в XVIII в., оказали большое влияние на политическую историю стран Юго-Восточной Европы. Принято считать, что ведущую роль в сокрушении самой могущественной империи Востока сыграли великие державы и русско-турецкие войны XVIII в. Однако еще в начале XIX в. путешествовавший по странам Востока французский ориенталист Жеpap де Нерваль обратил внимание на масонский фактор в сокрушении могущества Оттоманской Порты. В своих путевых заметках о путешествии по Востоку он подробно описал миссию эмира Ливана Фахр ад-Дина при дворе Медичи. Ливанский эмир заявлял о своей поддержке борьбы государств Священной Лиги против турок. Он во многом связывал успех этой борьбы с деятельностью масонских лож Востока. Османская империя, или, как она именовалась, Великолепная Порта, являлась государством с неограниченной властью монарха, которую по всем масонским канонам следовало сокрушить. Великие державы Европы использовали освободительное движение народов Юго-Восточной Европы, чтобы затем укрепить свое господство на Балканах.

Особое место в этих процессах принадлежало Англии, Франции, Австрии и России. Эскадры британского и французского военно-морского флота в XVIII в. обозначили свое присутствие в Средиземном море и по мере сокрушения могущества Турции пытались занять лидирующее положение в этом регионе. Однако серьезным соперником на их пути к гегемонии в Средиземноморье стал Черноморский флот Российской империи. В борьбе за наследие Османской империи уже в первой половине XIX в. Англия становится главным тайным политическим противником Российской империи.

В середине XIX в. Англия и Франция выступили в качестве союзников Турции в Восточной войне против России. Этому предшествовали революционные события 1848-1949 гг. в Европе, когда российская армия приняла активное участие в подавлении революционного движения в Австрийской империи. Русские войска разгромили венгерскую армию генерала Гергея и спасли Габсбургскую империю от неминуемого распада. Известно, что революционным выступлением венгров руководили масонские ложи Вены и Будапешта.

Поводом для Восточной войны явилась хорошо продуманная и спланированная провокация — передача католикам христианских реликвий, ключей от Вифлеемского храма в Иерусалиме. Начало войны ознаменовалось блестящей победой российского Черноморского флота, разгромившего турецкий флот в Синопской бухте. После этого в войну вступили Англия, Франция и Сардинское королевство. Высадка десанта союзников в Крыму и аналогичные попытки на Дальнем Востоке и Российском Севере, героическая оборона главной военно-морской базы российского Черноморского флота — города Севастополя и успешные военные действия на Кавказе составили основное содержание военных действий. Подписание Парижского мирного договора продемонстрировало, что у России нет надежных союзников в Европе.

Это особенно проявилось в конце 1870-х гг., когда в ходе Берлинского конгресса были пересмотрены итоги русско-турецкой войны. Великие державы использовали победу России над Турцией, чтобы укрепить свое положение на Балканах, и завязали узел сложнейших противоречий в Юго-Восточной Европе. Эти противоречия фактически привели в XX столетии к двум мировым войнам. Весьма активную роль в этих процессах на протяжении всего времени играли тайные масонские организации Франции и Англии, которые, несмотря на противоречия между ними, нередко объединяли свои усилия в борьбе со всем славянским миром и прежде всего с Российской империей.

В начале XX в. внимание масонских лож к наследию Блистательной Порты на Балканах возросло. По сообщениям российской внешней разведки и контрразведки, усилиями пяти масонских лож Италии и Франции в Турции было создано организационное ядро политической партии «Единение и прогресс». При этом руководство масонских лож оставалось в тени, а всю черновую работу выполняли за них рядовые члены лож — профаны, большинство из которых составляли государственные чиновники и молодые турецкие офицеры. Они явились организаторами и основной движущей силой так называемой младотурецкой революции.

Уже после младотурецкой революции усилиями тех же масонских лож Франции и Италии в Константинополе создается самостоятельная турецкая масонская ложа «Великий Восток Турции». Великим мастером этой ложи стал один из лидеров младотурецкого движения Талаат-паша, который одновременно являлся председателем комитета партии «Единение и прогресс». Именно он весной 1914 г. возглавлял дипломатическую миссию в России и вел переговоры от имени турецкого правительства с официальными лицами Российской империи. По данным российского военно-морского атташе А. Н. Щеглова, он был в большей степени занят партийными, а не государственными делами.

Заметную роль в политической жизни Турции того времени играл министр финансов младотурецкого правительства Джавид-бей. По сведениям русского военного атташе генерала М. Н. Леонтьева, Джавид-бей принадлежал к французскому и турецкому масонству. Он осуществлял связь турецкого правительства с финансовыми кругами Франции через своего советника Анри Лорана, который представлял отделение масонской ложи «Великий Восток Франции» в Стамбуле. Именно ему удалось 15 февраля 1914 г. примирить французских держателей пакета акций Оттоманского банка с «Дойче Банком» относительно зон деятельности германских и французских железнодорожных компаний. В это время в активное обсуждение этих вопросов включились финансовые круги США, во главе которых стояли масоны.

В начале XX в. масонские ложи Франции обратили особое внимание на славянские страны Юго-Восточной Европы. Многие из участников переворота 1903 г. в Сербии принадлежали к масонским ложам. За различными масонскими национальными ложами Сербии и Хорватии стояли их руководители за рубежом, которые через них проводили свою политику. Известно, что многие сербские ложи находились под покровительством французской ложи «Великий Восток Франции». Активные участники дворцового переворота 1903 г. принадлежали к масонской ложе «Объединение», основанной в 1903 г. французскими и сербскими «вольными каменщиками».

Масонские организации исподволь инициировали напряжение на Балканах. Особенно активизировалась деятельность тайных организаций после 1908 г. Французские масоны способствовали перевооружению сербской армии новейшими французскими винтовками и размещению во Франции сербского заказа на производство пушек. В 1911 г. Франция предоставила Сербии заем в размере 94,5 млн. франков. Усилиями тайных организаций была создана мощная антитурецкая коалиция Балканских стран. Руками этой коалиции масоны стремились окончательно разрушить остатки Османской империи. С другой стороны, они тут же пытались разжечь разногласия между славянскими странами на Балканах и всемерно ослабить их. В любом случае при этом укреплялись позиции великих держав в регионе. Именно эти факты стали предметом особого внимания российской военной разведки и контрразведки накануне Первой мировой войны.

В 1912 г. два высокопоставленных турецких масона Ниязи Фахретдин-бей и Хюсейн Хильми-паша получили высокие назначения на дипломатическую работу. Хюсейн Хильми отправился турецким послом в Вену, а Ниязи Фахретдин стал послом Турции в Петербурге. Они были дружны со времени учебы в Стамбульском военном училище. Вместе служили в военных частях, расквартированных в Македонии, и носили прозвище «фракийские львы», поскольку первыми вошли в масонскую организацию «Единение и прогресс». Они активно участвовали в революции 1908 г., а затем входили в руководство младотурецкой партии. Они поддерживали активную переписку. Черновики писем Ниязи Фахретдина и некоторые письма его корреспондента неизменно становились достоянием сотрудников российской контрразведки, служивших во 2-м (Черноморском) отделении Морского генерального штаба Российской империи.

Обратить внимание на переписку двух послов российским контрразведчикам рекомендовал военно-морской агент в Турции А. Н. Щеглов. Перлюстрация переписки опытными контрразведчиками дала весьма ощутимые результаты. Так, становилось очевидным, что Берлин и Вена настойчиво пытаются нацелить прогермански настроенных офицеров ориентироваться не на Балканы, а на Арабский Восток, на Среднюю Азию и Кавказ и создавать там нелегальные опорные базы.

Большая группа писем была посвящена итогам Балканских войн 1912-1913 гг. Турецкий посол в Вене обращал внимание на проблему беженцев как возможную основу будущих конфликтов. Это была проблема балканских турок, бежавших в Малую Азию. «Турецкие беженцы — это символ и провозвестник крушения самой Турецкой империи, — писал Хюсейн Хильми-паша. — Турецкие беженцы — это часть национального горя. Однако если появятся на дорогах Европы и России миллионы славянских беженцев, то рухнут многие кабинеты», — предсказывал дипломат. Он считал, что пожар на Балканах уничтожит сразу три империи: Османскую, Австро-Венгерскую и Российскую.

Оба турецких дипломата считали возможным создание Юго-Восточного блока. В основу должен был быть положен союз России, Турции и славянских балканских стран. Большие опасения вызывала панисламистская и пантюркистская политика младотурецкого руководства, воспитывающая среди мусульман ненависть ко всем христианам. Турецкий дипломат в Петербурге писал венскому коллеге о своих информаторах из российского Генерального штаба и Министерства иностранных дел, которые доверительно информировали его, что программа перевооружения российских сухопутных и военно-морских сил завершится только к лету 1917 г. «Воевать раньше этого срока не входит в планы русских», — писал он.

Из переписки турецких дипломатов можно было извлечь не только массу интересных деталей о политике России и Турции на Балканах, но и о стратегии масонских лож в Турции. В частности, предполагалось до середины 1920-х гг. вести выжидательную политику, активизировать ее в 1930-е гг. и к середине 1940-х — середине 1950-х гг. позволить Турции занять прочное лидирующее положение среди Балканских и Ближневосточных стран.

Ниязи Фахретдин-бей был всесторонне образованным человеком. Он стажировался в Европе, знал русский язык и свободно говорил на нескольких европейских языках. Он был самым последовательным сторонником укрепления российско-турецких отношений. Однако с горечью вынужден был констатировать в письме своему другу: «Русские не доверяют болгарам; к румынам их доверие также сильно поубавилось, как, впрочем, и к грекам. Нам верят менее всего». Основания для такого отношения в российском Генштабе и МИДе были. Дело в том, что позиция посла резко контрастировала с устными и письменными высказываниями военно-морского атташе Турции в Санкт-Петербурге Али Мухтар-бея. Посол и атташе диаметрально расходились по принципиальным вопросам русской политики.

Али Мухтар-бей был совершенно иным и по характеру, и по воспитанию. Это был малообразованный, чрезвычайно ограниченный и подчеркнуто правоверный турецкий офицер. Долгое время он служил адъютантом военного министра Турции Энвер-паши, бывшего одним из лидеров младотурецкой революции. По данным наружного наблюдения российской контрразведки, Мухтар-бей был желчным и неуравновешенным человеком; в обществе своих коллег, турецких военных и дипломатов, держался скованно и заносчиво. Его весьма недолюбливали и избегали. Каждый свой шаг он сверял с австрийским посланником в Петербурге, которому, по словам наблюдателя, доверял больше, чем собственной супруге. В переписке с Энвер-пашой он поносил Россию и постоянно негодовал по поводу массы приемов и празднеств в русской столице. По данным современных российских исследователей, он навредил русско-турецким связям накануне Первой мировой войны куда больше, чем сделал доброго его непосредственный начальник — посол Фахретдин-бей.

Посол весьма трезво оценивал положение не только России, но и Турции. Он категорически отвергал возможность поднять народы Кавказа против России и весьма трезво оценивал финансовые возможности Турции: «Франция не сможет дать нам новых сумм. Тех же денег, что нам даст Германия, не хватит на расходы войны. Необдуманное выступление может оказаться гибельным для государства. Надлежит принять необходимые меры и произвести частичную мобилизацию, сохраняя при этом нейтралитет». Это было последнее письмо Фахретдин-бея его венскому другу. Оно так и не дошло до адресата. Хильми-паша не получил это письмо. После перлюстрации по неизвестным причинам оно не было отправлено адресату, а осело в архиве российского МИДа.

Российские контрразведчики установили, что Фахретдин-бей имел формуляр в Императорской Публичной библиотеке. Они внимательно изучили его и установили, какие газеты регулярно читал турецкий посол. Анализ прочитанных газет и его переписки с Хильми-пашой позволил контрразведчикам сделать вывод об антигерманских настроениях турецкого посла.

Первая мировая война явилась следствием сложных переплетений геополитических интересов и противоречий. Одной из главных причин было столкновение интересов России и Австро-Венгрии на Балканах. По сути дела, это была борьба за наследство Османской империи. При этом Россия традиционно выступала в роли покровительницы славян, поддерживая борьбу южнославянских народов за свободу и национальную независимость. Российское правительство стремилось упрочить свое влияние на Балканах и создать под своей эгидой Всеславянскую федерацию. Сложная военно-политическая ситуация на Балканах потребовала точной информации и трезвых аналитических расчетов российского Генерального штаба. Поэтому пристальное внимание русской военной разведки к внутриполитическим процессам распространялось на все страны Балканского полуострова, а также и на великие державы. Нередко ключ к малообъяснимым зигзагам во внешней политике находился в перипетиях внутриполитической борьбы, деятельности тайных обществ и организаций.

Характерной чертой российской военной аналитики в начале XX в. явилось вполне оправданное перенесение главного акцента стратегических прогнозов и оценок на Центральную и Юго-Восточную Европу. В связи с этим в материалах российских спецслужб, и, прежде всего, — органов военной разведки, уделялось повышенное внимание деятельности тайных обществ и организаций; особенно это касалось деятельности масонских лож Франции и Германии, отдельных этнических сообществ. В Генеральный штаб поступала стратегическая и военная информация, рассчитанная на выработку стратегических решений. Отличительной чертой этого периода было относительно точное прогнозирование возможного хода событий в целом в Юго-Восточной Европе. Однако наибольших успехов русские разведчики достигли в оценках и анализе внутриполитической ситуации и военной политики стран пребывания. Так, российские разведчики-аналитики установили следующую особенность. Если в государствах Западной, Центральной и Северной Европы расстановка внутриполитических сил скорее определялась социально-классовой, чем этнической и уж тем более религиозной составляющей (хотя отмеченные тенденции, конечно, тоже имели место), то для стран Юго-Восточной Европы этнический и конфессиональный аспекты играли в определенных моментах доминирующую роль.

Военно-политическая ситуация в странах Юго-Восточной Европы была предметом особого внимания русских спецслужб: военной разведки и контрразведки. В конце XIX — начале XX в. Балканы действительно превратились в пороховой погреб Европы, и здесь работали высококвалифицированные агенты российского Генерального штаба, австрийская и германская разведка, спецслужбы Англии и Франции. Наиболее тесно связанной с Россией в военно-политическом отношении была Черногория. Деятельность в этой стране военного агента генерал-майора Н. М. Потапова была весьма специфична. Он осуществлял руководство боевой подготовкой черногорской армии в строевом, хозяйственном и административном отношениях. Эта деятельность регламентировалась специальной инструкцией начальника Главного штаба, утвержденной 22 декабря 1903 г. Главными положениями инструкции были следующие: «…сообщения о состоянии черногорской армии и ее наиболее настоятельных нуждах», «наблюдения за правильностью расходования Черногорией отпускаемых военных субсидий», «посильное содействие проведению необходимых военных реформ и вообще усовершенствование боевой готовности армии, имея в виду возможность участия последней в войне нашей на Балканах или с Тройственным союзом…»

Сербия традиционно рассматривалась российским Генеральным штабом как самое сильное в военном отношении государство среди суверенных славянских стран на Балканах. Она традиционно являлась союзником России на Балканах. Военными агентами в Сербии были опытные разведчики Генерального штаба: генерал-майор И. Н. Сысоев (до 1906), Генерального штаба полковник В. П. Агапов (1906-1909), Генерального штаба полковник В. А. Артамонов (с октября 1909). В сфере их особого внимания кроме чисто военных вопросов находилось отслеживание общей тенденции межгосударственных отношений на Балканах. Военные атташе в этом регионе во многом выполняли задачи внешнеполитической разведки. Особенно оживилась деятельность российской военной разведки в период Боснийского кризиса и Балканских войн. Именно в это время в сфере внимания российских военных агентов оказалась деятельность тайных масонских организаций.

Балканское масонство в значительной степени инициировало славянский вопрос. Бывший заведующий Заграничной агентурой Департамента полиции Л. П. Ратаев в письме директору Департамента полиции сообщал, что организационный центр всех интриг и заговоров на Юго-Востоке Европы находится в г. Салоники, где в начале XX в. сосредоточили свою деятельность пять масонских лож: «Истина», «Возрожденная Македония», «Труд и Свет», «Постоянство» и «Филиппополь». Особым влиянием, по его словам, пользовалась ложа «Возрожденная Македония». Ее деятельность в значительной степени инициировала революционное движение на Балканах и не только способствовала крушению Османской империи, но и во многом создавала и поддерживала политическую нестабильность в этом регионе.

Для Балканских стран было характерным создание тайных конспиративных организаций в среде военных и политиков. Руководители масонских лож делали особую ставку на проникновение в военную среду и создание там своих отделений. Так, в июле 1909 г. русский военный агент в Греции полковник В. А. Артамонов докладывал начальнику Генерального штаба, что в Салониках произошло объединение трех подпольных групп в одну конспиративную офицерскую организацию во главе с полковником Н. Зорбасом, получившую название «Военная лига». По сути, это была военная секция балканского отделения «Великого Востока Франции».

Краткая историческая справка

Масоны и Коминтерн

Первая мировая война привела к изменению геополитической карты мира. Ее итогом явился распад мировых империй — Российской, Германской, Австро-Венгерской и Османской, а также возникновение новых государств в Восточной и Юго-Восточной Европе и формирование новой социалистической государственности советского типа в России. В 1920-е гг. отношения Советской России и Балканских стран — Королевства сербов, хорватов и словенцев (СХС), Болгарии, Греции и Румынии характеризовались крайней враждебностью. Балканы рассматривались Советским правительством как слабое звено в Версальской системе, прежде всего, в силу многочисленных противоречий территориального характера между странами региона. В Турции, Болгарии и Югославии сосредоточился основной контингент российской военно-политической эмиграции. Эти страны рассматривались в Москве как источник постоянной опасности. Поэтому советские спецслужбы — внешняя и военная разведка, Отдел международных связей Коминтерна — неизменно проявляли повышенный интерес к этому региону.

Основные усилия Коминтерна и коммунистических партий Балканского региона были направлены на подготовку и осуществление мировой социалистической революции. В январе 1920 г. в Софии была создана Балканская коммунистическая федерация, которая ставила своей задачей осуществлять координацию выступлений компартий Балканских стран и оказывать «всевозможное содействие Российской Советской Социалистической Федеративной Республике и предстоящей пролетарской социалистической революции в Европе, парализуя все действия контрреволюционных сил, направленные против них со стороны Балкан или через Балканы». Решением Бюро Исполнительного комитета Коминтерна (ИККИ) от 2 февраля 1920 г. было учреждено Балканское бюро ИККИ в Софии.

Всей нелегальной работой на Балканах в начале 1920-х гг. руководил Венский пункт связи Отдела международных связей (ОМС) Коминтерна. Он был организован летом 1921 г. и включал в сферу своей деятельности Австрию, Венгрию, Румынию, Югославию, Грецию. Турцию и Болгарию. Он занимался переправкой людей и грузов нелегальным путем в СССР и обратно, внедрением «нелегалов» в эти страны для проведения работы в компартиях под «крышей» торговцев, представителей фирм и т. д. Законспирированность деятельности ОМС, его тайные действия в Балканских странах способствовали укреплению связей отдела ИККИ с Иностранным отделом ОГПУ и Разведывательным управлением РККА. 19 декабря 1922 г. по решению Оргбюро ИККИ была создана специальная Нелегальная комиссия, которая рассматривала вопросы о конспиративной работе компартий. Это была специфическая работа по подготовке нелегальных явок и нелегальных типографий, наблюдению за фашистскими и белогвардейскими организациями, подготовке рекомендаций по пользованию шифрами, созданию боевых организаций и ведению работы в армии и на флоте.

В сфере особого внимания советских разведывательных служб и Коминтерна стали тайные организации государств Юго-Восточной Европы. Так, уже в первой половине 1920-х гг. Иностранный отдел ОГПУ стал активно следить за деятельностью Военной македонской революционной организации (ВМРО), присылая в Москву сообщения с предложениями об установлении контроля за этим движением. Однако уже тогда, в 1922-1924 гг., советская разведка столкнулась с сильнейшим противодействием неких сверхсекретных организаций. Это были масонские ложи, которые уже давно установили контроль за деятельностью ВМРО. Идея добиться автономии Македонии революционным путем во многом обеспечивала Военной македонской революционной организации сравнительно массовую поддержку. Ее отделения существовали практически во всех Балканских странах и фактически представляли готовый материал для различного рода революционно-экстремистских выступлений. Результатом политики, проводимой руководством ВМРО, было постоянное нагнетание напряженности в болгаро-югославских отношениях. Это во многом отвечало интересам Коминтерна, рассматривавшего возможный вооруженный конфликт Болгарии и Югославии как начало социалистической революции на Балканах.

Коммунистическому влиянию на Балканах масонские ложи противопоставили деятельность националистических и профашистских организаций. Они использовали фашистов для борьбы против коммунистов. 20 декабря 1922 г. от советского резидента внешней разведки в Иностранный отдел ОГПУ поступило сообщение, в котором говорилось: «При македонской неразберихе более чем возможна угроза захвата руководства революционным движением фашистами. Москва должна сделать все, чтобы захватить это руководство в свои руки. Болгарским коммунистам это сейчас не под силу. Они ждут, когда националистические пережитки будут изжиты македонцами, но этого придется ждать довольно долго.

Сейчас македонское революционное движение ярко националистическое. Несомненно, что в случае выступления против нас Сербии лучшим средством оттянуть часть ее военных сил было бы восстание в Македонии с перспективой его перенесения в Черногорию, Албанию и Хорватию. Необходимо срочно пригласить в Москву македонскую делегацию. Если в Москве будет признана невозможной поддержка широкого восстания, то, во всяком случае, тесная связь с македонским центром и умеренное его субсидирование будут чрезвычайно полезны в будущем. О возможности приема македонской делегации просим срочно ответить».

Очевидно, столкновение Коминтерна и масонов на Балканах обусловило тактику взаимоотношений между ними. В декабре 1922 г. Коминтерн категорически высказался о невозможности пребывания коммунистов в масонских ложах. На IV Конгрессе, проходившем в ноябре-декабре 1922 г., было объявлено, что большинство членов французской радикал-социалистической партии принадлежит к различным ложам «Великого Востока Франции». Этот факт обсуждался после доклада Троцкого, который несколько раз упомянул о необходимости железной метлой вымести масонство, «как мост, соединяющий в мирном сожительстве классовых врагов». «Масонство, — говорил он, — орудие обхода революции, буржуазное орудие, усыпляющее сознание пролетариата, и рычаг буржуазного механизма». В резолюции по его докладу было единогласно принято решение исключить масонов из Коммунистического Интернационала. С этого времени в борьбу с масонством активно включились советские спецслужбы: контрразведка, органы политического сыска, внешняя и военная разведка. Из архивов были затребованы все разработки по масонам, которые велись спецслужбами императорской России. В качестве консультантов спецслужб Советской России выступали бывшие чины Отдельного корпуса жандармов, контрразведчики и разведчики, находящиеся как в России, так и за рубежом.

Как показали последующие события, это было сделано весьма своевременно. В советской России начался процесс восстановления масонских лож, которые быстро установили связи со своим руководством в Западной Европе и США. Они действовали на нелегальной и полулегальной основе и активно пытались внедриться в партийный и советский аппарат, включая ЦК ВКП(б), Совнарком, НКИД, РККА и ОГПУ. В Москве и Ленинграде была восстановлена деятельность орденов розенкрейцеров и тамплиеров, создано «Единое трудовое братство» и другие организации. Во второй половине 1920-х гг. они представляли реальную угрозу еще неокрепшей российской государственности советского типа.

В 1928 г. органы государственной безопасности в лице ОГПУ нанесли серьезный удар по масонским ложам в СССР. Многие активные масоны в Ленинграде, Москве, Харькове и других городах были арестованы, и ложи фактически прекратили свое полулегальное существование. В руках у сотрудников ОГПУ оказались документы и материалы, которые свидетельствовали о связях и планах международного масонства, о его истинном отношении к новой российской государственности.

Однако советским чекистам удалось лишь частично решить поставленные задачи. Под удар спецслужб были подставлены лишь масонские организации религиозно-мистического, философского плана. Глубоко законспирированное политическое масонство пережило серьезное потрясение, но избежало полного разгрома. Очевидно, советским спецслужбам не хватало квалифицированных сотрудников, специальных знаний и масштабности в оценках деятельности политического масонства. Репрессии второй половины 1920-х гг., направленные против религиозно-мистических организаций, надолго затушевали подлинную опасность международного политического масонства.

Документы и материалы, изъятые во время обысков, лишь частично были приобщены к архивно-следственным делам,. В массе они были либо уничтожены, либо погребены в строго засекреченных ведомственных архивах. Наиболее ценные материалы оказались в распоряжении Специального отдела ОГПУ, во главе которого стоял чекист Г. И. Бокий, еще до революции бывший членом масонской ложи. После революции Г. И. Бокий являлся одним из организаторов «Единого трудового братства». Во время большого террора в 1937 г. он и его сотрудники были . репрессированы «за попытку создания масонской организации в НКВД».

В 1930-е гг. масонам удалось в значительной степени укрепить свое положение в Юго-Восточной Европе. Это было достигнуто в значительной степени за счет усиления конфронтации националистических сил и Коминтерна. Большую роль в этом процессе сыграла массовая чистка руководства коммунистических партий этого региона и коминтерновских организаций, осуществленная сталинским режимом.

Деятельность политического масонства в Балканском регионе еще раз проявилась после Второй мировой войны. Сталинский план советизации Балканских стран столкнулся с сильным противодействием масонских лож. Особенно сильным их влияние было в Болгарии. По оценке руководителя болгарских коммунистов Г. М. Димитрова, «масонские ложи являются иностранными шпионскими и предательскими агентурами. Поэтому они опасны для свободы и независимости нашего народа и нашей страны. Мы бьем тревогу против этих антинародных гнезд. Народ требует проявить особую бдительность по отношению к масонским ложам у нас. Органам народной власти требуется принять меры против них, как зловредных тайных организаций. Каждый должен понять, что несовместимо быть болгарским государственным и общественным деятелем — министром, депутатом, руководителем политической партии и общественной организации — и в то же время масоном, быть зависимым от иностранной воли и от иностранной дисциплины. Масонские ложи — национальная опасность для нашей Родины, и она требует их ликвидации».

Масонский фактор в политической жизни Юго-Восточной Европы в полной мере заявил о себе в конце XX в., после ликвидации коммунистических режимов в Балканских странах. Все они стали объектом экспансии международного политического масонства, которому в значительной степени удалось реализовать свои планы. Впрочем, это специальная тема для отдельного исследования.

  

 

Глава 5

Спецслужбы противников России в мировой войне  

Предмобилизационный период в сводках российских спецслужб. Война объявлена. Генерал Спиридович о разгроме германского посольства. Состояние российской контрразведки в начале войны. Генерал Н. А. Монкевиц — первый генерал от спецслужб. Его биография и судьба. «Союз верных» и РОВС. Таинственное исчезновение русского генерала. Спецслужбы Германии, Австро-Венгрии и Турции в годы войны. Контрразведка на чужой территории. Дания и Румыния. Дезинформация в системе контрразведывательной службы. Анализ политических настроений населения оккупированных регионов. Вальтер Николаи и Максимилиан Ронге в интерьере мировой войны. Разные судьбы асов мирового шпионажа. Человеческая трагедия Вальтера Николаи

К началу Первой мировой войны российским спецслужбам так и не удалось добыть планы стратегического развертывания германских войск и ведения первых военных операций. Предложения такого рода неоднократно поступали, но они отклонялись по причине сомнений в достоверности этих документов. Личность самого «продавца» зачастую вызывала подозрения. Русский Генеральный штаб ошибочно считал, что первый удар Германия нанесет по России. Обе страны усилили подготовку к войне.

12 июля 1914 г. были получены сведения, что в Австро-Венгрии и Италии началась подготовка к мобилизации. На срочно созванное заседании Совета министров было решено объявить в России предмобилизационный период. Специальным повелением царя предлагалось незамедлительно осуществить следующие мероприятия:

«1) вернуть все войска на зимние квартиры;

2) потребовать от соответствующих министерств выполнения мероприятий, предусмотренных Положением о подготовительном к войне периоде;

3) сделать распоряжение по Кронштадтской, Ревельской и Свеаборгской крепостям об окончании вооружения батарей и постановке минных заграждений;

4) крепость Кронштадт… объявить на осадном положении без призыва нижних чинов запаса;

5) остальные крепости Петербургского округа, а равно и пограничные крепости Западного фронта и крепость Михайловскую объявить на военном положении…

8) всех офицеров, причисленных к Генеральному штабу и отбывающих цензы, перевести в Генеральный штаб теперь же;

9) возвратить из отпусков всех офицеров, за исключением тяжело больных;

10) офицеров переменного состава офицерских школ откомандировать в свои части».

Всем командующим военными округами в Европейской России была отправлена телеграмма следующего содержания:

«Петербург — начальнику штаба округа, Новочеркасск — войсковому наказному атаману,

Варшава, Вильна, Киев, Одесса, Москва, Казань — командующему войсками округа.

Высочайше повелено 13 сего июля считать началом подготовительного к войне периода на всей территории Европейской России. Вам надлежит принять все меры по первому и второму перечням положения об этом периоде и выполняемые распоряжением окружных штабов, довольствующих управлений комендантов крепостей и войсковых частей и управлений. Положение было препровождено 12 июля 1914 г.

Генерал-лейтенант Янушкевич.»

В Германии приготовления к войне начались раньше других стран. Еще 5 июля 1914 г. Вильгельм II провел в Потсдаме совещание с участием представителей военного и морского ведомств для выяснения вопроса о готовности германской армии и флота к войне. 25 июля все немецкие офицеры, находившиеся в отпусках и командировках, были вызваны в свои части. 27 июля военный министр отдал приказ о возвращении войск из лагерей в пункты расквартирования. Была усилена охрана железных дорог, в районах сосредоточения создавались запасы продовольствия.

Всего германская армия насчитывала 2 млн. человек. Число обученных германских резервистов приближалось к 3,8 млн. человек. Германия располагала восемнадцатью дирижаблями, тридцатью тремя авиационными подразделениями, четырьмя тысячами автомобилей и грузовиков. Число человек, формально годных для службы в армии, достигало 12 млн., из которых 8,4 млн. в случае крайней необходимости могли быть призваны в армию.

Такие же предмобилизационные мероприятия были произведены и в вооруженных силах Австро-Венгрии. 13 июля военный агент в Австро-Венгрии полковник Винекен срочно телеграфировал в ГУ ГШ следующее: «Официально объявлены частная мобилизация, частный призыв ополчения. Дунайская флотилия сосредоточивается к Зееману. Из Будапешта отправляются воинские поезда к юго-западу, юго-востоку, кажется, на северо-восток. Из источников, заслуживающих доверия, узнал: Против Сербии мобилизуются корпуса XVI, XV, XIII, IV, VII, части II и III, против Румынии XII, общей численностью предположительно четыреста двадцать пять тысяч человек. Главнокомандующим называют эрцгерцога Фридриха. Начальником штаба — генерала Конрада, командующими тремя армиями — генералов Потиорека, Франка и Ауфенберга. Последние сведения нуждаются в проверке». В тот же день Винекен сообщал, что первым днем мобилизации назначено 15 июля.»

15 июля в часть 1-го обер-квартирмейстера ГУ ГШ по линии контрразведывательного отделения поступило донесение о том, что «15 июля в канцелярии градоначальника взяты заграничные паспорта восемнадцатью иностранными подданными; 15 германских и 3 австрийских, причем германские подданные в разговоре между собой в канцелярии говорили, что двое из них вызваны экстренно по случаю войны».

15 июля в полдень Австро-Венгрия объявила войну Сербии. Это создало принципиально новую международную ситуацию. 16 июля генерал-майор Монкевиц особо отметил в сводке сведений, поступивших в Главное управление Генерального штаба в этот день, что из Киева вызваны в Австро-Венгрию все живущие там австрийские подданные.

Германские дипломаты пытались оттянуть проведение российских военных приготовлений. В час ночи 17 июля посол Германии граф Пурталес позвонил министру иностранных дел Сазонову и попросил срочно принять его. Пурталес запросил, не может ли Россия удовлетвориться обещанием Австрии не нарушать целостности Сербии. В ответ Сазонов сформулировал условия, на которых Россия была бы согласна остановить вооружение. Германский посол сразу же информировал о русских условиях Берлин. Практически в это же время из Петергофа Николай II отправил телеграмму германскому кайзеру, в которой объяснял приготовления России как меру защиты против военных приготовлений Австрии. Николай II просил усилить давление на Австрию, чтобы она пришла к соглашению с Россией.

Эта телеграмма вызвала негодование Вильгельма П. Проведение Россией частичной мобилизации ухудшало стратегическое положение Германии и затрудняло реализацию плана Шлаффена, предусматривавшего разгром противника по частям. Все дипломатические демарши Германии, включая переписку Вильгельма и Николая, были направлены на то, чтобы отсрочить проведение мобилизации в России. Перехваченная российскими контрразведчиками информация агентов германской военной разведки свидетельствовала, что германская разведка не считала мобилизацию преддверием войны. Так, 17 июля военный агент Германии майор фон Эвелинг телеграфировал следующее: «Мне кажется, что здесь мобилизовались из страха пред грядущими событиями, без агрессивных намерений».

По сведениям российской военной разведки, Австро-Венгрия начала сосредоточение армейских корпусов на русско-австрийской границе. На русской границе в Галиции, против Сандомира, обнаружена австрийская кавалерия, а также прибывшие пехота и артиллерия. По донесению штаба Киевского военного округа, на границе начали усиливаться посты австрийской пограничной стражи. По сведениям российских контрразведывательных органов, 16 июля все запасные австрийские офицеры, проживающие в Москве, получили приказ выехать на родину в 24 часа. В ночь с 15 на 16 июля австрийцы начали бомбардировку Белграда. Немецкий генерал Хелиус, состоящий при Николае И, телеграфировал в Берлин, что «существует надежда на соглашение Германии с Россией… Касательно мобилизации высшие офицеры говорили в клубе, что, имея в виду огромные расстояния, нет возможности задержать ее. К тому же в России от начала мобилизации до начала войны еще очень далеко. Поэтому еще есть время для мирного разрешения спора». Поэтому Пурталес впоследствии писал, что Хелиус сообщал в своей телеграмме в Берлин: «За исключением нескольких демонстраций, в Петербурге все спокойно».

18 июля Россия объявила всеобщую мобилизацию. Встревоженный германский посол добился аудиенции у российского императора. 19 июля российские контрразведчики расшифровали телеграмму австрийского посла в Петербурге Сапари министру иностранных дел Бертхольду.

В телеграмме, в частности, говорилось, что во время аудиенции «император якобы высказал живейшее сожаление, что отмена мобилизации невозможна по техническим условиям, и дал слово, что его армия не нападет первая. Его величество отнесся якобы к сообщению германского посла с видом человека, отнюдь не отдающего себе отчета в серьезности положения и важных последствиях его мероприятия… Императору Николаю, по-видимому, внушили, что наподобие русской, и германская контрмобилизация ничего не значит — взгляд, разделяемый, по-видимому, и Сазоновым. Подстрекатели к войне, среди которых министр внутренних дел играет первую роль, по-видимому, повлияли на императора указаниями на воинственное настроение, опасное в настоящее время даже для престола, из чего вытекает безусловная необходимость, чтобы "что-нибудь произошло"».

По воспоминаниям Пурталеса, имена «подстрекателей к войне» ему стали известны из беседы с министром двора Фредериксом, который дал понять, что «приказ о мобилизации был проведен под давлением военного министра Сухомлинова и министра внутренних дел Маклакова. Из них первый находился под страхом внезапного нападения, а последний сумел убедить императора Николая в том, что внутреннее положение России настоятельно требует какого-нибудь исхода».

Обмен телеграммами между Николаем и Вильгельмом продолжался, но исход переговоров был уже очевиден. Ранним утром 18 июля австрийский император Франц-Иосиф после докладов Конрада и Бертхольда дал согласие издать указ о всеобщей мобилизации. В тот же день русская контрразведка перехватила и дешифровала телеграмму Бертхольда австрийскому послу в Берлин: «Согласно приказаний императора решено войну против Сербии продолжать. Оставшаяся часть армии мобилизуется и сосредоточивается в Галиции. Первый день мобилизации 4 августа. Приказ о мобилизации будет объявлен сегодня 31 июля. Просьба сообщить предполагаемый в Берлине первый день мобилизации».

В сводке сведений, поступивших в ГУ ГШ, отмечалась активизация вооруженных сил Австро-Венгрии в приграничных районах. Под войсковую охрану были приняты галицийские и буковинские железнодорожные сооружения. На совещании в штабе XI корпуса во Львове присутствовали представители польских националистических организаций. На нем «было намечено осуществление следующих задач в пределах России: прервать телеграфные сообщения, попытаться испортить железнодорожные мосты, организовать покушения на отдельных лиц, усилить агитацию в пользу польского восстания». На железных дорогах Германии была выставлена военная охрана. На станциях между Берлином и Кенигсбергом на запасных путях стояли оборудованные вагоны. 17 июля было прекращено движение товарных поездов.

19 июля (1 августа) посол Германии в России граф Пурталес после отказа министра иностранных дел России Сазонова дать благоприятный ответ вручил два варианта ноты с объявлением войны. В сводке сведений, поступивших в этот день в ГУ ГШ, значилось следующее: «Штаб Киевского военного округа сообщает, что в Галиции призываются все военнообязанные всех возрастных классов». В дневнике Николая II записано в этот день было следующее:

«19 июля. Суббота.

Утром были обычные доклады. После завтрака вызвал Николашу и объявил ему о его назначении верховным главнокомандующим впредь до моего приезда в армию…

Погулял с детьми. В 61/2 поехали ко всенощной. По возвращении оттуда узнали, что Германия объявила нам войну…»

В этот день вечером части 5-го германского корпуса вошли в Калиш и устроили там резню мирного населения. Первая мировая война началась. Однако, объявив войну, Германия поспешила взвалить ответственность за этот шаг на Россию. Российские контрразведчики перехватили телеграмму итальянского министра иностранных дел Сан-Джулиано послу Италии в Санкт-Петербурге Р. Карлотти. В ней говорилось: «Германский посол только что сообщил мне, что император Вильгельм издал сегодня около пяти часов приказ о мобилизации вследствие внезапного нападения, произведенного русскими войсками на германскую территорию. Таким образом, Германия находится в состоянии войны с Россией и, следовательно, Франция также нападет на Германию». Николай II, прочитав телеграмму, поставил пометку: «И тут ложь».

Россия ответила на объявление войны взрывом патриотизма. «Толпы народа всякого звания и положения ходили по улицам с царскими портретами и флагами и пели "Спаси, Господи, люди Твоя". Кричали бесконечное "ура"», — писал в своих воспоминаниях жандармский генерал А. И. Спиридович. Пресса нагнетала обстановку, сообщая, что немцы задержали на границе поезд с императрицей Марией Федоровной, которой пришлось вернуться в Данию. Муссировалось известие о том, что великий князь Константин Константинович должен был пешком перейти границу.

В Петербурге было разгромлено германское посольство. Впоследствии А. И. Спиридович вспоминал: «Погода была дивная. Невский полон народу… По Морской бежал народ, скакали извозчики, неслись автомобили. Громадная толпа с царским портретом впереди шла к посольству (германскому. — Б. С). Слышались ругательства, угрозы в адрес Германии, императора Вильгельма… Толпы народа вперемешку с извозчиками и автомобилями запрудили всю площадь и тротуары около посольства. Напротив здания, к стороне Исакия, горел громадный костер.

Это жгут вильгельмовские портреты, — сказал подбежавший ко мне юркий молодой человек и, прибавив, что скоро будет еще лучше, убежал… Кипы бумаг полетели из окон верхнего этажа и полетели как снег, посыпались листами на толпу. Летели столы, стулья, комоды, кресла. Все с грохотом падало на тротуары и разбивалось вдребезги. Публика улюлюкала и кричала "ура". А на крыше здания какая-то группа, стуча и звеня молотками, старалась сбить две колоссальные конные статуи.

Голые тевтоны, что держали лошадей, уже были сбиты. Их стянули с крыши под восторженное "ура", стащили волоком к Мойке и сбросили в воду. Рядом на тротуаре стоял городовой. Кругом меня все галдело. Галдела интеллигенция. А из окон посольства все летели, летели разные предметы. Раздававшиеся при этом треск и грохот вызывали "ура". Чем сильнее был треск, тем громче было "ура" и улюлюканье. Полиция только просила не ходить на тротуар перед посольством. Эскадрон был наготове. На площади был сам министр внутренних дел Маклаков и только что назначенный новый градоначальник князь Оболенский.

Вдруг пронеслось, что на крыше громилы нашли труп убитого человека. Это был русский, долго служивший в посольстве. В группе начальства заволновались. Со стороны эскадрона жандармов послышалась команда. Публику стали просить расходиться. Никто не слушался. Появилась пожарная машина, в толпу направили струю воды, и все с хохотом стали разбегаться. Я сел в экипаж и поехал телефонировать своему начальнику. По дороге обогнал большую толпу. Шли громить австрийское посольство, но полиция не допустила погрома. Я доложил обо всем генералу Воейкову. Он просил меня остаться до утра. Утром, по дороге на вокзал, я заехал посмотреть на посольство. Жуткая картина. Колоссальное здание зияло разбитыми окнами. На крыше покосившиеся лошади, их не сумели сбить. Тротуары завалены грудами обломков и осколков. Полиция не позволяет приближаться. Публика смотрит молча. Все ходят посмотреть на Мойку, на сброшенные статуи».

С началом войны в западных пограничных округах приступили к осуществлению мобилизационного плана. В Санкт-Петербургском, Виленском, Варшавском и Киевском западных пограничных округах были приняты меры для прикрытия государственной границы и обеспечения развертывания российской армии и флота. Пограничные части были переданы в подчинение армейским соединениям, дислоцированным в приграничной зоне. За их счет были пополнены гарнизоны Ковенской, Осовецкой, Новогеоргиевской и Козельской крепостей. Рано утром 20 июля 1914 г. военные и пограничные округа получили срочную телеграмму за подписью военного министра Сухомлинова, в которой сообщалось об объявлении Германией войны России. Командующие округами получали право самостоятельно начать военные действия против Германии. Вместе с тем в телеграмме содержалось предупреждение не предпринимать никаких действий против Австро-Венгрии, потому что она' войны не объявила, но «надлежит зорко следить и при первых враждебных действиях на таковые отвечать».

На долю войск прикрытия и российских пограничников выпали первые выстрелы и первая кровь. Первыми жертвами в русской армии стали штабс-ротмистр Рамбиди и вахмистр Пристыжнюк 6-й Таурогенской пограничной бригады.

С 20 июля пограничники на Западном фронте приступили к выполнению боевых задач по пресечению проникновения на территорию России разведывательных и диверсионных групп противника. Для этого в каждой бригаде было создано по три-четыре летучих разъезда от 20 до 70 человек в каждом для действий на сопредельной стороне. Они переходили государственную границу с Пруссией, уничтожали объекты противника и вели разведку. В приграничных районах силами пограничников были взяты под охрану железные дороги, мосты, банковские учреждения, почтово-телеграфные конторы. Они же обеспечивали связь между полевыми войсками. В Привислинском крае пограничникам приходилось выполнять конвойные и полицейские функции.

Через два дня после объявления войны германские передовые отряды заняли наши пограничные пункты Вержболово, Калиш, Влоцлавск, Ченстохов, Беидин, Почаев, Заложцы и Каменец-Подольск. Однако большинство из них были отбиты отрядами русской кавалерии, которые сами вступили в пределы Восточной Пруссии.

Австро-Венгрия готовилась к войне давно: по данным российской разведки, первые планы совместных операций императорской армии и германских войск против России разрабатывались еще в конце 1880-х гг. Сотрудничество двух генеральных штабов стало особенно тесным после 1906 г., когда начальником германского Генштаба был назначен Гельмут фон Мольтке, племянник героя франко-прусской войны фельдмаршала Мольтке. Начальники австрийского и германского генеральных штабов Конрад фон Гетцендорф и Гельмут фон Мольтке тесно сотрудничали, и более того, их отношения можно назвать дружескими. Оба пытались влиять на принятие ключевых решений монархами и политиками центральных держав, причем Конрад был гораздо более активным, чем его германский коллега.

Австро-Венгрии пришлось вести войну, как и Германии, на два, фронта — воевать на Балканах и в Галиции. Уже 25 июля, за день до официального объявления войны России, австрийская кавалерия при поддержке ландштурма в нескольких местах перешла российскую границу и была встречена ружейным огнем пограничников и чинов жандармского корпуса. В этот день Австро-Венгрия окончательно определила свою позицию.

26 июля Австро-Венгрия официально объявила войну России. В официальной ноте австрийского посла в Петербурге, врученной министру иностранных дел России, говорилось: «Ввиду угрожающего положения, занятого Россией в конфликте между Австро-Венгерской монархией и Сербией, и при наличии того обстоятельства, что вследствие этого конфликта Россия, как это явствует из сообщения берлинского кабинета, сочла необходимым открыть военные действия против Германии, и что последняя, таким образом, находится в состоянии войны с вышеозначенной державой, Австро-Венгрия равным образом считает себя с настоящего момента в состоянии войны с Россией».

Активные боевые действия развернулись в Галиции, куда в 20-х числах августа вторглись российские дивизии. Они во встречных боях разгромили противника и заняли Львов. Армия Австро-Венгрии потерпела сокрушительное поражение: она потеряла половину своего наличного состава, а потери офицерского корпуса были настолько значительными, что от них она уже не смогла оправиться.

В начале войны в России было нарушено важнейшее условие достижения победы над врагом: обеспечение единства фронта и тыла, т. е. единство действий высшего военного командования и государственных органов власти в России. Дело в том, что в июле 1914 г. было утверждено «Положение о полевом управлении войск в военное время». В документе закладывалось организационное противоречие, которое выражалось в расчленении управления Россией на две части: фронт и тыл. Это были Верховный главнокомандующий и его штаб в лице великого князя Николая Николаевича и в тыловых районах — Военное министерство с входящим в его состав Главным управлением Генерального штаба.

Это повлияло на строительство российских спецслужб, и прежде всего, органов разведки и контрразведки. В частности, задачи последней необоснованно сужались до защиты чисто армейских секретов. На территории, не входящей в район театра военных действий, продолжали функционировать контрразведывательные отделения штабов военных округов, созданные на основании Положения от 1911 г. После начала войны они не подверглись какой-либо трансформации, а главный насущный вопрос об увеличении числа контрразведывательных органов в стратегически важных пунктах страны не был продуман и спланирован. Так, настоятельно требовалось организовать контрразведывательное отделение Казанского военного округа, на территории которого находились многочисленные пороховые и оружейные заводы, крупнейшие армейские склады, требовавшие соответствующих мер по их контрразведывательному обеспечению. Эти задачи возлагались на контрразведывательный отдел Московского округа. Однако при ограниченном штате решение таких задач было практически невозможно.

В действующей армии процесс создания и становления органов контрразведки растянулся на несколько месяцев, поскольку никаких мобилизационных планов по линии КРО не существовало. Правда, еще в начале 1913 г. штабам Варшавского, Киевского и Виленского военных округов по заданию Главного управления Генерального штаба было поручено подготовить предложения по созданию новых КРО на случай войны. Их создание планировалось при штабах армий, которые разворачивались лишь с объявлением мобилизации. Эти указания оказались практически невыполнимыми — прежде всего по причине отсутствия необходимых кадров: пополнение обычно рекрутировалось из сотрудников Министерства внутренних дел.

В более выгодном положении оказались штабы Виленского и Варшавского военных округов, которым рекомендовали увеличить штат еще до начала мобилизации либо прикомандировать к ним необходимое число сотрудников для изучения обстановки на территории предстоящих боевых действий. Однако многие из предложений остались на бумаге й не смогли оказать существенного влияния на процессы организации контрразведки в предвоенные годы.

Пожалуй, самыми яркими фигурами в среде сотрудников российских спецслужб, разведчиков и контрразведчиков в начале XX в., безусловно, были Николай Августович Монкевиц и Николай Степанович Батюшин. Оба были выходцами из Варшавского военного округа и первыми в российской армии получили генеральские звания за заслуги перед Отечеством на поприще контрразведывательной службы…

Николай Августович Монкевиц родился 22 ноября 1869 г. в небогатой дворянской семье. Закончил Второй кадетский корпус, Первое военное Павловское училище, Николаевскую академию Генерального штаба по первому разряду. Военную службу начал проходить с 11 марта 1899 г. в должности помощника старшего адъютанта Варшавского военного округа. На этой должности проявил незаурядные аналитические способности. Затем продолжил военную службу в качестве помощника редактора Варшавского военного журнала. 10 апреля 1901 г. был прикомандирован к лейб-гвардии Литовскому полку для командования ротой, а затем был исполняющим должность штаб-офицера для особых поручений при штабе 1-го кавалерийского корпуса. 16 июля 1904 г. был назначен старшим адъютантом штаба Варшавского военного округа.

1 мая 1906 г. Н. А. Монкевиц стал редактором Варшавского военного журнала, а затем был вновь откомандирован в лейб-гвардии Литовский полк для командования батальоном. После командировки был назначен начальником штаба 1-го округа Отдельного корпуса пограничной стражи в Санкт-Петербурге. Затем он проходил службу на Дальнем Востоке в качестве правителя канцелярии Управления начальника военных сообщений 3-й Маньчжурской армии. С началом военной реформы в российской армии Н. А. Монкевиц был назначен в 7-е отделение Главного управления Генерального штаба, а 5 марта 1908 г. он становится делопроизводителем управления генерал-квартирмейстера Генерального штаба с зачислением в часть второго обер-квартирмейстера. 22 октября 1910 г. назначен делопроизводителем 5-го делопроизводства части первого обер-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба, а затем назначается помощником первого обер-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба. С 31 октября 1910 г. на него были возложены обязанности заведования военно-статистическим делопроизводством части первого обер-квартирмейстера и с 1 июня 1914 г. — особым делопроизводством Главного управления Генерального штаба. С этого времени в его руках фактически сосредоточилась вся разведывательная и контрразведывательная работа в российской армии. В напряженные дни июня-июля 1914 г. Н. А. Монкевиц был назначен первым обер-квартирмейстером Генерального штаба, а с 21 июня по 2 июля — исполняющим обязанности генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба Российской армии. В июле 1914 г. он подал рапорт об откомандировании в действующую армию.

В годы Первой мировой войны Монкевиц служил в действующей армии начальником штаба 30-го армейского корпуса, а затем командиром 71-й пехотной дивизии. Он принимал личное участие в военных действиях и проявил храбрость и героизм. Именно на фронте он стал георгиевским кавалером. С 21 сентября 1916 по май 1917 г. исполнял должность начальника штаба 47-го отдельного корпуса, а с мая 1917 г. — начальника штаба 4-й армии.

В ноябре 1917 г. Совет солдатских депутатов предложил ему возглавить 4-ю армию. Генерал-лейтенант российской армии Н. А. Монкевиц отказался от этого предложения и поэтому 1 декабря 1917 г. был освобожден от занимаемой должности. С декабря 1917 по июнь 1918 г. он находился в распоряжении бывшего командующего Румынским фронтом генерала Щербачева. Он всеми силами и возможностями пытался воспрепятствовать разграблению имущества Румынского фронта провозглашенным украинским правительством Центральной Рады, а затем Директории и германскими войсками. По своим убеждениям Н. А. Монкевиц был сторонником восстановления законной монархии в России. В июне 1918 г. после неудачной попытки его убийства самостийники отдали приказ о его аресте, и Н. А. Монкевиц эмигрировал в Западную Европу.

Тогда же он вступил в монархическую тайную организацию «Союз верных», которую возглавлял бывший депутат Государственной думы Н. Е. Марков. Это была строго законспирированная организация, члены которой приносили присягу. Первоначально вступившие в Союз именовались «латниками», а после прохождения обязательного испытательного срока принимались в «воины», обязанные беспрекословно подчиняться приказам своих начальников. Формально «Союз верных» должен был возглавлять «Местоблюститель царского престола». Непосредственное руководство всеми делами осуществлял «Тайный верх». Формально в него входили Н. Е. Марков, князь А. А. Ширвинский-Шахматов, сенатор Римский-Корсаков, В. П. Баранский, генералы П. Н. Краснов и В. И. Гурко. Неформально на строго конспиративной основе его работой руководили наиболее опытные руководители разведки и контрразведки императорской России. В их числе были генерал-лейтенант Н. А. Монкевиц и генерал-лейтенант А. Е. Едрихин, принявший еще в 1913 г. фамилию Вандам. Союз не выступал открыто, а влиял на политические события тайно, через своих многочисленных членов. Так, при содействии Союза гетманом Украины стал П. П. Скоропадский, а затем была организована борьба последнего с С. В. Петлюрой. К началу 1919 г. «Союз верных» организовал объединение всех антибольшевистских воинских сил для похода на Москву, который возглавил А. И. Деникин. В марте 1919 г. Н. А. Монкевиц вступил в Вооруженные силы Юга России.

Другой крупной акцией «Союза верных» стало создание Северо-Западной армии. Ее основу первоначально составляли части Псковского корпуса Северной армии, командование которыми осенью 1918 г. временно осуществлял генерал А. Е. Едрихин (Вандам). Эти части формировались на строго добровольной основе. На их сторону перешел ряд частей Красной Армии и корабли Чудской военной флотилии. После капитуляции Германии 11 ноября 1918 г. начались призывы к проведению мобилизации в Северную армию и назначению ее командующим генерала от кавалерии графа Ф. А. Келлера. Группа офицеров, открыто интригуя против Вандама, выразила ему недоверие. В результате в ноябре он заявил о своем уходе с поста Командующего Псковским добровольческим корпусом по болезни, а его пост занял полковник А. П. Родзянко. Граф Ф. А. Геллер стал Главнокомандующим всеми силами на территории Украины в гетманской армии и был убит петлюровцами 21 декабря 1918 г.

Н. А. Монкевиц стал начальником Русской миссии в Париже от Вооруженных сил Юга России, т. е. фактически представителем генерала Деникина. Он занимался вопросами материальной поддержки офицерства и эвакуацией офицеров из Латвии. Находясь в эмиграции, издал книгу «Крушение русской армии», в которой описал крах старой русской армии. Начиная с февраля 1917 г. Н. А. Монкевиц входил в ряд разведывательных белоэмигрантских организаций. В частности, в материалах советских спецслужб указывалось на его связи со службой военно-морской разведки, созданной в мае 1919 г. старшим лейтенантом А. А. Абазой. Она была создана на основе разведывательной сети, сформировавшейся еще в царское время, и работала в тесном контакте с английской разведкой.

После поражения белых армий в Гражданской войне в политике «Союза верных» и во взглядах Н. А. Монкевица произошли изменения. Он был против прямой интервенции стран Антанты в советскую Россию, полагая, что эта акция «будет направлена исключительно для выгоды их, а не для восстановления Великой России». Поэтому главную ставку в захвате власти в России делал на работу в Красной Армии, которая должна была осуществить военный переворот, возглавляемый внедренными в нее членами «Союза верных». После образования «Русского общевоинского союза» Н. А. Монкевиц стал по рекомендации великого князя Николая Николаевича ближайшим помощником генерала А. П. Кутепова. По его заданию он вместе с генералом И. А, Хольмсеном встречался с представителями «Монархической организации центральной России» А. А. Якушевым и Генерального штаба генерал-майором Н. М. Потаповым, не подозревая об их связях с ОГПУ. Лишь впоследствии стало известно, что Потапов и Якушев были главными фигурантами агентурно-оперативной разработки «Трест».

Н. А. Монкевиц вместе с дочерью и сыном проживал в Фонтенбло. Там же в это время проживал с семьей генерал А. И. Деникин. По вечерам они часто встречались. Неожиданно с 1925 г. в белоэмигрантской печати появились публикации о связях Н. А. Монкевица с советскими спецслужбами. В тот ноябрьский вечер 1926 г. Монкевиц, как обычно, пришел в гости к Деникиным и засиделся. Он выглядел очень озабоченным, одет был кое-как, рукава пиджака были коротковаты, и он силился натянуть их до должной длины. Монкевиц задержался на этот раз дольше обычного. Антон Иванович уже не раз переглядывался с Ксенией Васильевной, недоумевая, когда же удалится гость. Наконец во втором часу ночи Монкевиц попрощался с Деникиными, вышел на улицу и бесследно исчез.

Утром к Деникиным прибежала встревоженная дочь Монкевица и спросила, где ее отец. Деникины ответили, что он был у них допоздна, но куда ушел, сказать не могли. Дочь позвонила в полицию и просила помочь разыскать отца. Деникин знал, что у Монкевица дома могли быть важные бумаги, и попросил дочь Монкевица принести их к нему до прихода полиции. Бумаги были доставлены к Деникиным, но по ним нельзя было установить причину исчезновения Монкевица.

Деникин совещался с Кутеповым, пытаясь разгадать загадку. Но Кутепов не смог объяснить причину пропажи своего помощника. В записке, оставленной Монкевицем, значилось: «Во избежание лишних расходов на погребение, прошу моего тела не разыскивать».

15 ноября 1926 г. генерал Врангель писал своему другу генералу Барбовичу: «…в области "работы" генерала Кутепова — крупный скандал. За последнее время целым рядом лиц получены сведения…» весьма неблагоприятные для ближайшего помощника генерала Кутепова — генерала Монкевица. Недавно в управлении генерала Хольмсена были получены документы, подтверждающие преступную связь этого генерала с большевиками. Предупрежденный сам генерал Кутепов, однако, этому отказался верить. На днях Монкевиц исчез, оставив записку, что, запутавшись в деньгах, кончает жизнь самоубийством. Однако есть все основания думать, что это — симуляция. Трупа нигде не найдено, а следы генерала Монкевица следует, видимо, искать в России…»

В эмиграции еще долгое время циркулировали слухи, что Монкевиц, являясь агентом ОГПУ, инсценировал самоубийство, чтобы скрыть бегство в Советский Союз. Однако никаких документальных подтверждений этого заявления до сих пор не найдено.

С начала боевых действий спецслужбы Германии и Австро-Венгрии объединили свои усилия с целью пресечения деятельности разведок России и стран Антанты как на своей территории, так и на территории нейтральных государств. К проведению контрразведывательных операций широко привлекались военная разведка и полиция обоих государств.

Такое сотрудничество двух стран с течением времени вылилось в доминирующее положение Германии во всех вопросах. Руководитель германской военной разведки Вальтер Николаи позднее писал: «Общая работа привела к установлению теснейшей связи между германской и австрийской разведками. Чем больше высшее стратегическое руководство переходило к немцам, тем более сильным становилось и влияние на разведки и контрразведки. При всех австрийских штабах… были… офицеры германского верховного командования, старавшиеся использовать на Востоке опыт, приобретенный разведкой на западном театре военных действий».

Германское руководство не обошло своим вниманием и спецслужбы Турции. Тот же Николаи далее отмечал: «…Благодаря ознакомлению турецких руководителей разведки с германскою разведкой и посылке германских офицеров в Турцию удалось все же достигнуть удовлетворительного согласования». Причем масштаб координации мероприятий спецслужб нарастал по мере продолжения войны.

Так, руководитель австрийских спецслужб Макс Ронге в своих воспоминаниях писал: «С 1912 г. велась регистрация всех подозревавшихся в шпионаже или во враждебных антигосударственных действиях. Теперь их арестовывали, интернировали или высылали. Всех иностранцев из враждебных нам государств нужно было проверить, чтобы помешать выехать военнообязанным. Кроме военных врачей, все прочие иностранцы могли выехать. Но не через районы сосредоточения армии. Был только задержан ряд богатых и знатных русских для обмена их на задержанных в России австрийцев». -273-

Судебным преследованиям подвергались потенциальные «шпионы», известные русофилы. 4 августа был арестован член австрийского рейхсрата С. Марков. 21 июля 1915 г. в Вене начался процесс против группы «русин», обвиненных в «подрывной деятельности». Термин «русин» употреблялся поляками и немцами в отношении всех русских, проживающих в Австро-Венгрии. Среди тех, кто предстал перед судом, были «депутат рейхсрата Марков, судебный советник Кириллович, русский писатель Дмитрий Янчевецкий, адвокаты Кирилл Черлунчакевич и Риттер, крестьянин Дьяков и слесарь Мулькевич». В качестве основной улики на суде фигурировала брошюра «Современная Галиция», добытая агентурной разведкой Германии и Австро-Венгрии. Она была выпущена в 1914 г. Отделом военной цензуры при генерал-квартирмейстере штаба Юго-Западного фронта. В ней содержался подробный анализ политических партий Галиции и оценка их отношения к России. По замыслу составителей брошюры она должна была служить справочным материалом для командного состава русских армий этого фронта. Брошюра действительно носила характер справочника. В ней были поименно указаны все члены русофильских организаций, на которых могли рассчитывать российские военные власти. После двухмесячного судебного процесса всем обвиняемым был вынесен смертный приговор, замененный впоследствии длительным тюремным заключением. По делу второй партии «русин», обвиненных в шпионаже, австрийский суд в феврале 1917 г. вынес 17 смертных приговоров. Эти меры находили полную поддержку у руководителей германских спецслужб.

Так, Вальтер Николаи писал: «В Восточной Галиции русскому шпионажу охотно оказывали услуги родственные по племени русины. Ему помогали духовные лица, депутаты, адвокаты и судьи. Русинские школы и союзы являлись центрами панславистской и великосербской пропаганды и давали приют агентам… В течение первых двух лет войны пришлось вынести 140 смертных приговоров одним лишь русским агентам внутри страны. Были приговорены к смертной казни и политические вожди, как Крамарж и Рошин, но затем были по амнистии помилованы».

Буквально в первые дни власти Австро-Венгрии начали широко использовать апробированную в Боснии систему захвата заложников, «главным образом волостных старост и православных священников». До начала 1916 г. «125 священников были интернированы, 128 расстреляны и 25 подверглись судебным преследованиям». С начала войны до конца 1915 г. органами полицейской дирекции Вены были произведены обыски у 1479 человек, находящихся под политическим подозрением, арестовано 1069 человек, подозревавшихся в антигосударственной деятельности, из них 185 подозревалось в шпионаже. Много хлопот доставляли германским и австрийским спецслужбам слухи о готовящихся террористических актах в отношении руководящих деятелей стран Тройственного союза. Под особым постоянным наблюдением находились аккредитованные в Вене и Берлине военные агенты нейтральных стран.

Венгерская пограничная полиция уже в течение первого года войны взяла под подозрение в шпионаже 2 тыс. человек; из них 1506 было арестовано, 65 интернировано и 20 выслано. Для борьбы со шпионажем германские и австрийские власти ввели жесткий пограничный и паспортный контроль, чтобы следить за передвижениями отдельных лиц как внутри стран Тройственного союза, так и при пересечении границ государств, входящих в него. Все подданные Германии и Австро-Венгрии, а также иностранцы, желавшие выехать из страны, должны были лично получить разрешение соответствующего военного управления. В штабе предстояло дать «определенный ответ, для какой надобности лицо выезжает из страны или с какой целью прибывает в монархию». Разрешения на выезд или пребывание в монархии выдавались в очень ограниченном количестве. Подозрительные лица, прибывшие в Австро-Венгрию или в Германию, немедленно возвращались обратно.

Особенно строгий контроль был установлен за военнослужащими. Так, только в Берлине за первые три года войны были задержаны 1785 человек за незаконное ношение формы, в том числе оказалось 384 самозванных офицера.

«В целях пресечения шпионажа, — писал Макс Ронге, — было введено обязательное предъявление паспорта при пересечении границы. Вскоре было введено дальнейшее ограничение передвижения внутри страны. Гражданские пассажиры, ехавшие по железным дорогам северного театра военных действий, должны были иметь удостоверение личности. На железнодорожной линии Бухе-Вена, идущей с запада, и на ее продолжении через Будапешт, Предел в Румынию был организован до конца года железнодорожный контроль, проконтролировавший более 2300 поездов, перевезших около 400 тыс. пассажиров, из коих около 300 было задержано».

Как утверждал В. Николаи, «каждый проезжавший с запада через Англию или через Францию подвергался самому тщательному наблюдению». Для ограждения мест дислокации частей от проникновения иностранных разведчиков въезд в эти районы и выезд из них для гражданских лиц разрешались только «в исключительных случаях». Особенно старательно оцеплялись тыловые районы частей германской и австрийской армий во время подготовки к наступательным операциям и их проведения.

Российские разведчики сообщали, что поезда, прибывавшие в Германию и Австро-Венгрию, обезлюдели. В них обычно находилось всего 2-3 пассажира. «Въезд и выезд как в Германию, так и в Австро-Венгрию чрезвычайно затруднен… Приезжающих и отъезжающих не только тщательно обыскивают, но иногда и купают». Провозить сведения в каблуках, в чемоданах с двойным дном уже никто не пытался, поскольку пограничники в Австро-Венгрии зачастую отнимали буквально все — «белье, костюмы, туалетные принадлежности», заменяя их другими. Всех подозреваемых задерживали на границе. Был случай, что одну женщину держали шесть недель в пограничном пункте, опасаясь сохранения сведений в памяти. Допрос на границе производился очень квалифицированно, и поэтому скрыть настоящую цель приезда было очень трудно. За лицами, прибывшими из-за границы, особенно строго следили знали о каждом их передвижении. С 1916 г. было введено правило проверять подлинность виз. Для этого пассажиры задерживались до тех пор, пока не получали ответ от консулов, поставивших визы.

По воспоминаниям Вальтера Николаи, при осмотре подозреваемых применяли даже рентгеновские лучи. «Мы просвечивали рентгеновскими лучами тела подозреваемых, особенно сапожные подошвы, также белье, карандаши и авторучки… Однажды… у одного агента-женщины, которая работала на жаловании, были извлечены из-под золотой коронки зуба миниатюрные письма».

Каждый подозрительный иностранец обязательно фотографировался на границе, а его фотографии пересылались в пограничный пункт места назначения по маршруту следования. Если он не появлялся, то в управление полиции поступали соответствующие сведения. Каждый иностранец, как только появлялся на границе, подозревался в шпионской деятельности на чужую страну. «Каждый швед, каждый швейцарец, который въезжал в Германию в качестве купца и импортировал продукты питания, мог многое увидеть, что для властей противника имело большое значение».

Пограничная полоса была оборудована тремя рядами проволочных заграждений, к которой на ночь подключался электрический ток. К активным мероприятиям германской и австрийской контрразведки относилась также перлюстрация и военная цензура. Особо тщательной цензуре подвергались письма военнопленных. Под постоянным наблюдением находилась аристократия и ее переписка. Под особый контроль попала практически вся переписка в прифронтовой полосе. В австро-венгерском цензурном отделе было занято 572 человека, из них 470 профессиональных цензоров.

«Разговоры и переписка в кругах аристократии велась по большей части на темы большой политики, — писал Макс Ронге. — Наступившая война порвала нити и воздвигла препятствия, в которых некоторые из них не отдавали себе должного отчета. То, что могло быть сказано в мирное время, легко вступало во время войны в противоречие с интересами отечества. Многие как будто бы не сознавали, что разговоры в нейтральных странах и обмен письмами могут во время войны граничить с государственной изменой. Особенно важно было то обстоятельство, что тайны часто выбалтывались перед лицами, близко стоявшими к неприятельским правительствам». До 15 января 1915 г. в Австро-Венгрии был просмотрен миллион писем.

Отдельная цензурная группа просматривала книги и печатные материалы, которые получали военнопленные. Другая группа занималась исправлением корреспонденции, которая не запрещалась цензурой, а исправлялись лишь отдельные места. В руках Генерального штаба Германии были сосредоточены наблюдение за почтой и телеграфом, выдача и проверка паспортов в паспортных бюро. Для обнаружения путей передачи информации, использовавшихся противником, при III отделении Генерального штаба было создано специальное научное отделение, а также отделение для постоянного испытания и обеспечения надежности применявшихся систем шифровки. Здесь на службу были призваны ученые химики, физики и математики. По свидетельству Вальтера Николаи, русская разведка меньше других занималась проблемами усовершенствования химических чернил для тайнописи.

Постоянно совершенствовались средства передачи сведений. Информация маскировалась под почтовыми марками, между склеенными открытками, в оболочке пакетов. Активно использовались игольчатые уколы в отдельные буквы газеты или письма, напечатанного на машинке. Коллекция германской контрразведки содержала чудеса изобретательности и упорной работы разведки противника.

При отправке телеграмм требовалось предъявление паспорта. Поэтому контрразведывательные службы Австро-Венгрии и Германии легко проверяли отправителей телеграмм. С началом войны в целях сохранения тайны для обозначения штабов был введен код, который применялся в телеграфных сообщениях. В отдельных случаях накануне крупных наступательных операций в Австро-Венгрии и Германии полностью прекращалась почтово-телеграфная связь.

Во время войны была введена цензура на все газетные публикации. По мнению руководства разведки Германии и Австро-Венгрии, особую опасность представляли газетные объявления, в которых родственники пытались выяснить судьбу без вести пропавших. В них указывались не только войсковая часть, в которой служило разыскиваемое лицо, но и номер полевой почты. Большое внимание германская и австрийская контрразведка уделяли выявлению фальшивых паспортов, удостоверений личности и других документов. Вспоминая об этом, В. Николаи писал, что «размер шпионажа против Германии привел к тому, что к концу войны при каждом военном округе были созданы химические бюро, руководившие по своей специальности всеми учреждениями, наблюдавшими за почтовым, телеграфным и пограничном сообщением».

Австрийские спецслужбы поднимали вопрос об изъятии объявлений из газет, направляемых за границу. Однако германская сторона не поддержала это предложение. Газеты лишь выборочно проверялись на наличие в них тайнописных сообщений.

Большое внимание в контрразведывательных мероприятиях спецслужб Германии и Австро-Венгрии отводилось проблемам, связанным с организацией сохранения военной тайны. Прежде всего, это касалось вопросов, связанных с переброской воинских частей с Западного на Восточный фронт. Мобильный характер войны требовал перемещения огромных человеческих масс, техники, лошадей. «Для хранения военной тайны, — вспоминал Николаи, — требовалась колоссальная работа и прилежание. Но во время мировой войны, благодаря прекрасной организации и образцовому выполнению обязанностей специальными органами, все же удалось скрыть подготовку целого ряда больших операций».

По данным Макса Ронге, с конца 1914 г. в Австро-Венгрии по подозрению в шпионаже было задержано 800-900 человек. Гражданскими и военно-полевыми судами было вынесено 97 приговоров. «Обстановка требовала строгих наказаний. Поэтому неудивительно, что три четверти подозреваемых были присуждены к смерти», — вспоминал австрийский контрразведчик.

На территории Германии «за преступления против законов о государственной измене» был осужден 401 человек. Среди них было 225 немцев, 22 русских, 46 французов, 31 голландец, 25 швейцарцев, 20 бельгийцев, 13 люксембуржцев, 5 датчан, 4 подданных Австро-Венгрии, по 3 итальянца, англичанина и шведа и 1 перуанец. Германской разведке удалось раскрыть 55 человек, работавших на разведку России. В 14 случаях арестованные агенты, как выяснялось в ходе допросов, работали на несколько спецслужб одновременно. Германская разведка (отделение III В Большого Генерального штаба) насчитывала к концу войны 1139 штатных сотрудников, не считая обширной сети осведомителей. По данным Макса Ронге, состав разведывательной и контрразведывательной службы Австро-Венгрии насчитывал около 300 офицеров, 400 полицейских агентов и 600 солдат. При этом он указывал, что максимальное число австрийских агентов в годы войны достигало цифры 2 тыс. человек. Часть из них была отстранена от работы из-за непригодности и ненадежности. Некоторые подозревавшиеся в шпионаже на обе стороны были отданы под суд или интернированы. К концу войны число агентов сократилось примерно до 600 человек.

Расходы на разведку и контрразведку в Австро-Венгрии, включая премии за успешную работу по подслушиванию и цензуре, оплату печатных изданий и т. п., составили за время войны около 20 млн. крон. В эту сумму не входили расходы на денежное довольствие сотрудников войсковых разведывательных органов.

В Турции борьба с разведками стран Антанты осуществлялась под руководством германских специалистов. Отмечая сильные и слабые стороны работы турецких спецслужб, Вальтер Николаи писал: «Сильной помехой в борьбе со шпионажем было то, что "Сюрте женераль" и полицейский префект Константинополя были разными учреждениями и что в них добросовестно соблюдалось служебное время и вне его работы не велось. Сама по себе турецкая полицая была ловкой и энергичной. Она была научена политическими интригами и поэтому внушала страх».

Далее руководитель германской разведки писал: «Удалось обезвредить большое количество органов вражеской разведки. Оно было так велико, что проведение процессов застаивалось. Наказания были суровыми, закон о шпионаже соответствовал проекту, который был представлен германскому рейхстагу и не был утвержден последним, но принят Турцией. Состояние переполненных шпионами турецких тюрем было очень плачевно, часто в них царил сыпной тиф. Массовый характер шпионажа и вызванная этим затяжка быстрого судебного решения повлекли за собой, без сомнения, и гибель многих невинных».

Австрийский военный атташе в Константинополе также позаботился о совместной работе с начальником разведывательного отдела турецкого генштаба майором Зейфибеем. Австрийское разведывательное отделение использовало объявление Турцией «священной войны» против русских. С одобрения турецкого посла в Вене летчики и агенты распространяли воззвания среди мусульман русской армии. По свидетельству Макса Ронге, эта пропаганда, которой особенно занимался ротмистр Вальцель, «имела некоторый успех».

С 1915 г. в Австро-Венгрии начала издаваться газета контрразведывательной направленности, публиковавшая сведения о разыскиваемых шпионах, предостережения относительно шпионов-мошенников и лиц сомнительного происхождения и прочую информации). Было специально издано пособие «Разведчик», составленное разведывательным бюро штаба Главного командования и предназначенное для унтер-офицеров и солдат. В нем освещалась деятельность шпионов и вытекавшая отсюда опасность для армии. С целью втянуть население в борьбу со шпионажем широко использовались средства наглядной агитации. В частности, повсюду распространялись плакаты «Предостережение от шпионов».

18 сентября 1916 г. Особым делопроизводством ГУ ГШ был составлен специальный доклад об отношении нейтральных стран к деятельности спецслужб воюющих стран на их территории. В нем отмечалось, что в Швейцарии и в Греции «австро-германцы опираются на сочувствие правительств и общественных кругов, а в северо-восточной Швейцарии и в Америке, кроме того, и на широкую поддержку и симпатии родственного населения.

…Настроение политических и общественных кругов Дании и Норвегии характеризуется большими симпатиями к державам Согласия, однако германское влияние в этих странах все же является значительным и в то время, как Дания предоставляет почти полную свободу деятельности разведывательным организациям всех воюющих держав, правительство Норвегии стремится пресечь разведывательную деятельность одинаково всех воюющих государств, за исключением, по-видимому, лишь Англии.

…Обстановка работы в Голландии, по-видимому, приближается к таковой в Дании, однако с несколько большей свободой в деятельности германцев…».

Свобода деятельности немецких спецслужб в Швейцарии и симпатии к Германии со стороны федеральных органов власти приводили к тому, что после раскрытия Германией разведывательных организаций России и Франции на территории Швейцарии все материалы по этим фактам передавались в швейцарские суды, что завершалось в худшем случае арестами, а в лучшем — высылкой из страны обвиненных в шпионаже.

По свидетельству В. Николаи, «еще до войны русская разведка эффективно работала в Румынии» против срединных держав, — в особенности против Австрии при поддержке румынской полиции. Пока Румыния сохраняла нейтралитет, такие условия оставались и во время войны.

Одной из задач спецслужб любой страны во время войны является «введение противника в стратегическое или тактическое заблуждение», т. е. дезинформация. В германской армии эти задачи определялись специальным документом под названием «Инструкция офицерам разведывательной службы». Из анализа этого документа видно, что дезинформация противника была введена в систему. В частности, в инструкции говорилось: «…Могут быть случаи, когда тенденциозными известиями военного характера желательно ввести противника в стратегическое или тактическое заблуждение. Разрешение на составление и распространение соответствующих материалов в таких случаях зависит от командования армией, а в особо важных случаях — от верховного командования. Введение противника в заблуждение выдуманными разговорами в окопах допускается лишь при очень небольшом расстоянии от противника. Если при штабах армий находятся офицеры по борьбе с нарушением военной тайны, то упомянутое возлагается на них…»

Руководитель германской разведки во время Первой мировой войны Вальтер Николаи в своей книге «Тайные силы» так писал о контрразведывательной задаче дезинформации: «…Германская разведка не была заинтересована в ограничении массового характера разведки противника. Наоборот, она старалась еще больше усилить этот избыток разведки и даже допускала поступление к неприятелю по установленным уже путям таких сведений, которые, очевидно, не должны были быть правильными, но которые иногда, а именно в тех случаях, когда имелись основания предполагать, что противник этим соображениям не поверит, бывали и верными. Ввиду громадного количества попавших в немецкие руки шпионов найти подходящее орудие для этого обмана не было трудно. Будучи выбраны без разбора, неприятельские шпионы не относились серьезно к своей задаче и охотно соглашались работать в качестве двойников».

Для того чтобы агенты, не известные контрразведке, автоматически получали ложные сведения, надо было, чтобы такие же сведения давали военнопленные в войсковых частях, в оккупированных областях, внутри Германии и в нейтральных странах. В особо важных случаях намеренно распространялись ложные сведения, которые должны были поступать к противнику. «Такое введение неприятеля в заблуждение, — по признанию Николаи, — было трудной и важной отраслью работы. Оно было строго сконцентрировано в руках разведывательного отдела верховного командования; всем же подчиненным учреждениям самостоятельное распространение ложных сведений было запрещено, ибо беспорядочное пользование таковыми могло повлечь за собой непоправимые последствия. Взяв в руки систематический обман неприятельской разведки, германская разведка одновременно, по возможности, защищала себя от подобных же попыток противника…»

Ранее в аналитической записке «Германская разведка и контрразведка в мировой войне» он писал, что при распространении среди населения ложных сведений, которые автоматически должны были быть подхвачены агентами разведки противника, эти сведения по своему оперативному содержанию должны были конкретно отвечать на вопросы: где, когда и как? Он утверждал, что для германского военного командования дезинформация была не только одним из средств контрразведки, но и средством, способствовавшим ведению войны.

Большое значение дезинформации придавал германский генерал Людендорф. Рассказывая о сражении под Танненбергом в ходе восточно-прусской операции германских войск в августе 1914 г., он писал: «…Наши разведывательные органы здесь хорошо поработали над распространением ложных слухов и по контрразведке. Ни русским, ни Антанте не удалось получить сведений об означенных движениях».

Описывая в своих воспоминаниях отход германских войск в марте 1917 г. на линию «Зигфрида» на Западном фронте, он отмечал: «…Одновременно подполковник Николаи получил указания ввести неприятеля в заблуждение сообщением ему ложных данных. Подполковник Николаи и полковник фон Гефтен должны были соответственно повлиять на германскую и нейтральную прессу, чтобы произведенное впечатление не нарушалось… Неприятель стремился раздуть наше отступление в крупный успех. Но в печати нами была произведена столь действительная и искусная подготовка, что это ему не удалось… Благодаря слухам, которые мы распространили, противник не сумел помешать нашим работам по эвакуации и разрушению…»

Документы свидетельствуют, что систематическая дезинформационная работа велась немцами из Дании. Здесь для этого была очень подходящая почва. Дело в том, что с началом войны Копенгаген сделался ареной деятельности очень многих разведывательных организаций, работавших против Германии. Здесь активно работали русская, английская и французская разведывательные службы. Однако наспех сколоченные, возглавлявшиеся в ряде случаев лицами совершенно некомпетентными и недостаточно подготовленными или же попросту авантюристами, эти организации очень скоро становились известными германской контрразведке. Тогда по требованию немецких дипломатов происходила высылка. К такому способу борьбы с разведкой противника прибегали всегда в нейтральных странах. Причем лишь тогда, когда организации или агенты становились для них опасными и не поддавались обработке в желательном направлении. Однако следует отметить, что зачастую такая обработка применялась немцами с успехом и вела к нейтрализации агентов и даже целых разведывательных организаций.

В силу этих обстоятельств действия немецкой разведки в Дании носили контрразведывательный характер. Направленность немецкой разведки сводилась к тому, чтобы перевербовать агентов союзников, с тем чтобы контролировать те сведения, которые они передавали своему руководству. Как правило, немцы не только допускали это, но и сами снабжали перевербованных агентов своей информацией, зачастую даже достоверной, для того чтобы они могли войти в доверие к своим руководителям.

Одной из важных задач контрразведки является выявление настроений различных слоев населения. Представление о настроении населения Галиции, оккупированной русскими войсками в 1914 г., можно получить из докладной записки вице-директора дипломатической канцелярии при Ставке Базили Верховному главнокомандующему великому князю Николаю Николаевичу от 28 сентября 1914 г.

Настроение населения в оккупированных русскими войсками областях Галиции в общем характеризовалось как сдержанное и выжидательное. «Сочувствующие нам элементы, — писал Базили, — боятся пока явно высказывать свои симпатии, опасаясь возвращения австрийцев и возмездия с их стороны. "Москвофильская" интеллигенция, вообще малочисленная, сильно поредела вследствие преследования со стороны австро-венгерской власти». По данным чиновника Лабенского, русских было арестовано свыше 8 тыс., из них около 800 были священниками. Многие были казнены. Остальных отступающие австрийцы увезли с собой. Вожди «москвофилов» Дудыкевич, Лабенский и Глушкевич избежали ареста австрийскими властями лишь благодаря тому, что находились случайно в России.

Русская крестьянская масса, составлявшая 65% населения Восточной Галиции, симпатизировала российским войскам. Однако автор докладной записки осторожно указывал, что «нельзя, впрочем, не считаться с долголетней работой против нас украинцев. Для-.;, искоренения их влияния и вообще в целях сразу привлечь доверие населения, необходимо ныне же на деле доказать благожелательность и заботливость русской власти по отношению к Галитчине, так долго ожидавшей воссоединения с Россией». Базили считал, что лояльность может быть достигнута широкими мерами помощи населению, очень сильно пострадавшему от военных действий. В частности, в местах, где шли бои, жители испытывали острую нужду: они были лишены пищи и крова, одежды и санитарной помощи.

Меры в этом отношении неотложны еще и потому, что вследствие нужды есть опасность эпидемии в тылу войск.

Он считал необходимым обеспечить крестьян семенами и всем необходимым для восстановления хозяйства. По его мнению, преданность русского крестьянства будет обеспечена мерами расширения русского крестьянского землевладения за счет крупного еврейского и польского. В Галиции 35% помещичьей собственности принадлежало евреям и три четверти всех земель находились в их руках вследствие развития так называемого еврейского «посессорства». Подорвать еврейское засилье можно было с помощью доступного низшим классам кредита.

В записке указывалось, что с приходом русской армии вожди украинофильства бежали с австрийцами, а их идейный предводитель, униатский митрополит граф Шептицкий, был выслан в Нижний Новгород. После закрытия украинских школ, газет и обществ открытая антирусская деятельность прекратилась. Главный антирусский орган «Просвит» был закрыт. При поддержке австрийского правительства и поляков украинство насаждалось на экономической почве. С этой целью были специально созданы страховое общество «Днестр» и кооперативное общество «Господарь».

Настроение польского населения в Галиции характеризовалось как «скрытно-враждебное». Однако держались поляки корректно, не допуская открытых выступлений. В Западной Галиции настроения поляков были более радикальными и характеризовались как «явно против нас враждебные». По сведениям одного из руководителей русофильской партии Дудыкевича, «вожди польских "народовцев" в Галиции Гломбинский и граф Скарбек» выехали в Краков, чтобы содействовать выступлениям населения Западной Галиции против российских войск. Все чиновничество в Восточной Галиции безусловно «симпатизирует Австрии. В их руках до сих пор магистрат и полиция города Львова. Заменяющий бежавшего президента магистрата (руководство местного самоуправления на территории Восточной Галиции. — Б. С.) его заместитель Рутовский в начале войны поддержал предложение о пожертвовании городом Львовом полутора миллионов крон на содержание польских легионов против России».

В записке отмечалось, что «еврейское население относится к нам крайне враждебно. …Они стараются нам вредить насколько возможно. Изымая из обращения мелкую монету, они пытаются создать денежный голод. Они спекулируют на подорожании продуктов и скрывают запасы их». Трезво оценивая сложившуюся ситуацию, автор докладной записки указывал: «Вообще можно думать, что безопасность лишь внешняя». Когда во время напряженных боев казалось, что взятие Львова австрийскими войсками неминуемо, «польское и еврейское население города не скрывало своей радости. Есть сведения, что на юге Галиции готовятся террористические акты против наших властей. Бывали неоднократные случаи умышленной порчи наших телеграфных линий. Если наша власть в крае не будет располагать достаточной силой, то в случае каких-либо наших неуспехов нельзя быть уверенным в спокойствии и нашим сообщениям может угрожать опасность. Организация же русской полиции, тайной или явной и при том достаточно многочисленной, совершенно неотложна».

В области межконфессиональных отношений автор считал желательным не спешить с обращением униатов в православие. Он справедливо полагал, что это лишь поможет нашим противникам и станет предлогом для развития недоверия к нам в народных массах, не разбирающихся в религиозных вопросах. При умелой и осторожной политике, по его мнению, «униатство исчезнет само собой».

Перед новой российской администрацией в Галиции стояли весьма трудные задачи. Обстановка, в которой приходилось работать, была сложной. Старая австрийская администрация представляла собой очень совершенную и эффективную машину, поэтому русская власть не должна была уступать ей качественно. В связи с этим главной становится задача с самого начала поднять на должную высоту управление краем. При этом автор записки вполне справедливо большое значение придавал низовому звену управления — уездным начальникам. «Было бы чрезвычайно желательно, — писал он, — чтобы на эти должности привлекались просвещенные, независимые по своему положению лица, вроде наших предводителей дворянства и лучших местных деятелей. Уездным начальникам должен быть дан в помощь достаточный персонал».

Потеря большей части Галиции лишила Австро-Венгрию важного источника продовольствия. Поэтому австрийские и германские спецслужбы также не менее внимательно изучали настроения населения и вырабатывали адекватные мероприятия, способствовавшие нейтрализации российского влияния. Руководителям российских спецслужб приходилось иметь дело с сильным, высокопрофессиональным противником. Ими были руководители германской разведки и контрразведки Вальтер Николаи и австро-венгерской спецслужбы Макс Ронге.

Это были действительно высокие профессионалы своего дела, чей талант в полной мере раскрылся только в период Первой мировой войны. С 1913 г. до конца Первой мировой войны разведывательное бюро австрийского Генерального штаба возглавлял офицер Максимилиан Ронге. До этого назначения он уже имел солидный опыт работы в спецслужбах Габсбургской империи. Начиналось все это так.

После окончания военного училища молодой офицер 6 лет проходил службу в воинских частях армии Австро-Венгрии, затем 3 года работал в Генеральном штабе и 11 лет — на итальянской и русской границе, а также внутри монархии. Неожиданно осенью 1907 г. его вызвали в Вену. Его принял сам начальник разведывательного бюро, полковник Евгений Гордличка. До него разведывательное бюро австрийского Генерального штаба возглавляли полковник Адольф Леддин (1876-1879), полковник Карл фон Рипп (до 1882), Гуго фон Биллимек (до 1886) и Эджунд Майер фон Мариетт (1892). Майор Евгений Гордличка работал в Белграде и сумел добиться такого расположение короля Сербии, что ему не повредил даже разразившийся скандал, когда консульский агент в Негетине Радованов заявил, что майор Гордличка занимается разведкой. Он стал новым начальником разведывательного бюро в 1903 г. после разоблачения одного из лучших австро-германских агентов в России, русского полковника Гримма.

Гордличка спросил Ронге, какими языками тот владеет. Хотя за время учебы и службы в качестве офицера в разных государствах он изучил или начал изучать 8 языков, Ронге отважился сослаться на знание лишь французского, английского и итальянского. Этого было вполне достаточно, и Ронге поступил на службу в разведывательное бюро.

12 ноября 1907 г. он приступил к исполнению обязанностей в качестве руководителя разведывательной группы, личный состав которой состоял вместе с ним из двух человек. Именно майор Дзиковский стал первым наставником своего начальника и посвятил его в детали службы. Он также обучил его пользованию тайными письменными средствами, простым шифром и т. п. Кроме этой группы в разведывательном бюро работало еще 6 групп, занимавшихся разведкой в отношении иностранных армий: русская, итальянская, германская, французская, английская и балканская. Личный состав всех перечисленных групп состоял из 9 офицеров генштаба и 5 прочих офицеров. Все они занимались аналитической работой, изучая и обобщая полученную информацию.

Непосредственная разведка была возложена на главные разведывательные пункты в Граце и Инсбруке — против Италии; в Темешваре, Аграме, Сараеве и Заре — против Сербии и Черногории; во Львове, Кракове и Перемышле — против России. Всего работало 15 офицеров. Работа заключалась в вербовке, обучении и отсылке агентов, в приемке их донесений, в использовании доверенных лиц, находившихся постоянно за границей, в установлении связи с этими лицами.

В январе 1908 г. Макс Ронге получил первое крупное задание, которое заключалось в подготовке «усиленной» разведки в связи со слухами о возможном вторжении итальянцев на территорию Австро-Венгрии в случае смерти Франца-Иосифа. Речь шла об отправке офицеров для проведения всевозможных мероприятий, о посылке большего числа агентов в районы сосредоточения итальянских войск. Во вторую очередь дело касалось подготовки контрразведывательных мероприятий: закрытия границ; составления и дополнения списков подозрительных и политически неблагонадежных лиц; выявления опасных иностранцев, предназначенных к высылке; подготовки к подавлению всякого опасного для государства оппозиционного движения; установления контроля за гражданским изготовлением взрывчатых веществ, за почтово-телеграфной связью и за всеми но-литическими событиями и политическими настроениями всех слоев населения. Ряд контрразведывательных мероприятий был успешно осуществлен во время аннексионного кризиса. Так, при участии Ронге были нейтрализованы российские разведчики, во главе которых стоял многоопытный военный агент полковник Марченко. Была раскрыта и взята в активную разработку группа сербских разведчиков во главе с полковником Лисяниным.

В октябре 1909 г. полковник Евгений Гордличка получил новое назначение — на должность командира бригады, а его место занял полковник Август Урбанский. Это был опытный офицер спецслужбы. Он добился значительного увеличения финансирования разведывательной и контрразведывательной работы. Число штатных сотрудников разведывательного бюро также значительно увеличилось. Так, отдел, которым руководил Макс Ронге, был переструктурирован, и в его составе теперь было три подотдела. В практику работы вошли периодические совещания руководителей разведывательных пунктов с оперативными работниками и аналитиками разведбюро Генерального штаба.

В числе других сотрудников разведывательного бюро Ронге принимал активное участие в разработке нормативных документов австрийской контрразведывательной и разведывательной службы. Так, под руководством Августа Урбанского, при активном участии Ронге были выработаны предложения об изменении ответственности за шпионаж. Это был период, когда мир постепенно втягивался в подготовку мировой войны. Это привело к усилению противоборства спецслужб стран Антанты и Тройственного союза. Число разоблаченных агентов стран антантовского блока в Австро-Венгрии неуклонно росло. Среди них было немало известных политических деятелей, журналистов, военных агентов. Макс Ронге неизменно принимал в контрразведывательных акциях самое активное участие. Так, он непосредственно участвовал в оперативной разработке операции по разоблачению российского суперагента — полковника Альфреда Редля. Позднее в своих воспоминаниях он изложил свою версию «дела Редля», пытаясь преуменьшить масштабы вреда для Австро-Венгрии от его деятельности. Он писал: «Редль несомненно принес вред. Однако представление, что он являлся могильщиком Австрии, преувеличено. Самое большое предательство — выдача плана развертывания против России — не принесло русским пользы. А наоборот, ввело их в заблуждение».

Представляется, что Ронге явно лукавил. Разоблачение Редля сыграло заметную роль в судьбах многих офицеров австрийского Генерального штаба. В апреле 1913 г. полковнику Августу Урбанскому дали понять, что по желанию генерального инспектора всех вооруженных сил эрцгерцога Франца Фердинанда он не получит дальнейшего движения по службе. Он был освобожден от должности начальника разведывательного бюро австрийского Генштаба, а на его место был назначен Макс Ронге.

Шла подготовка к войне, и Ронге первым делом установил более тесные связи с германскими спецслужбами. С началом войны с германской разведкой был установлен тесный контакт. Штабс-капитан фон Флейшман был прикомандирован к отделу IIIВ германского Генерального штаба, который возглавлял в это время полковник Брозе. Майор Вальтер Николаи, о котором речь пойдет ниже, находился в это время в распоряжении главного командования германской армии.

С началом мобилизации под непосредственным руководством Ронге начались активные мероприятия по линии контрразведки и разведки. Всех подозреваемых в шпионаже арестовали, интернировали и выслали. Среди арестованных оказался сербский начальник Генерального штаба воевода Путник, находившийся на курорте в Глейхенберге, но по приказу императора он был освобожден. За короткий срок Ронге удалось создать в австрийской армии достаточно эффективную службу радиоперехвата. Безусловно, в его работе были серьезные провалы. Так, не удалось организовать диверсионную деятельность на железной дороге в районе Архангельска. Это было поручено полковнику Штраубу. Однако диверсионные акты против ледоколов и железной дороги провалились. Не удалась попытка организации агентурной разведки на территории Ирана.

В апреле 1915 г. обер-лейтенант Генштаба Вольфганг Геллер прибыл в Тегеран в качестве военного атташе. Его главной задачей была подготовка спецоперации по освобождению 40 тыс. австрийских военнопленных, размещенных в Туркестане. Однако эта операция провалилась. Сам Геллер во время охоты был окружен и взят в плен сотрудниками российских спецслужб. Кстати, почти одновременно с этим российские контрразведчики сорвали планы германского военного атташе ротмистра графа Каница использовать против России конные отряды участников восстания 1916 г. в Туркестане. Эта попытка завершилась гибелью Каница в феврале 1916 г.

Ронге одним из первых поддержал предложение ротмистра фон Вальцеля об организации широкой пропаганды по разложению войск противника. С этой целью были изданы брошюра о русских зверствах и воззвание от имени «Русской народной организации» в Женеве, приуроченное к годовщине событий 9 января 1905 г. Воззвание было издано тиражом 50 тыс. экземпляров и доставлялось агентами, а также при помощи детских воздушных шаров. По свидетельству Ронге, этим воззванием очень возмущалась русская ставка, «расценившая его как низкий маневр».

Ронге был, безусловно, талантливым аналитиком и организатором деятельности спецслужб. Даже во время войны он специально изучал опыт работы российских, итальянских, французских и английских разведчиков и контрразведчиков, а также постоянно обменивался оперативной информацией с представителями германских и турецких спецслужб. Даже неудачи на фронте не подорвали его авторитета в глазах верховного главнокомандования Австро-Венгрии. Об этом лучше всего свидетельствовали его награды, полученные в годы войны.

Крушение Габсбургской империи привело к возникновению новых государств в Европе. Воспоминания Макса Ронге позволяют сделать вывод, что ликвидация спецслужб Австро-Венгрии — разведки и контрразведки — прошла организованно и спокойно. Их архивы были частично уничтожены в большой печи отеля «Герцогенгоф». Личный состав бюро тем временем разъехался в разные стороны.

В 1920-1930-е гг. Ронге вел частный образ жизни. В 1930 г. он опубликовал свои воспоминания «Война и индустрия шпионажа», которые были переизданы в СССР накануне войны Государственным военным издательством Наркомата обороны под названием «Разведка и контрразведка». Его коллега и наставник, бывший руководитель германской разведки и контрразведки Вальтер Николаи весьма критически отнесся к воспоминаниям Ронге, потому что тот позволил себя раскрыть многие тайны спецслужб. По некоторым сведениям Ронге занимал большой пост в Австрийском министерстве внутренних дел. В 1934 г. он вновь занял пост начальника разведки и контрразведки австрийской армии.

В январе 1924 г. состоялась встреча «трех китов» руководства спецслужб начала XX в. — Макса Ронге, Вальтера Николаи и Николая Батюшина. Она не протоколировалась, ведь разведки умеют хранить свои тайны. Однако в дневниковой записи Вальтера Николаи сохранилось краткое описание этой встречи. Она проходила по просьбе Н. С. Батюшина. «Встреча была назначена на середину января 1926 г. в Вене, — пишет Николаи. — На второй день на нее прибыл также бывший шеф австрийской службы разведки Макс Ронге, в настоящее время он работает на важном посту в Министерстве внутренних дел, это назначение он получил в качестве награды за свои заслуге в войне». Это была встреча и беседа трех знаковых фигур в истории спецслужб. Судя по дневниковым записям, она касалась в основном вопросов истории разведки.

Таким же высоким профессионалом своего дела являлся руководитель германских спецслужб Вальтер Николаи. По мнению историков спецслужб, «Николаи был крупнейшим разведчиком XX в., одним из влиятельнейших людей Германии того периода, гордостью кайзеровской армии. Такой известности не было тогда и долгое время спустя ни у одного начальника разведки ни одной страны мира. По умению наладить работу "тайного ведомства" и его эффективности Вальтеру Николаи не было равных». Исследование его профессиональной деятельности позволяет согласиться с мнением специалистов. Обратимся же к фактам его политической биографии.

Его предками были протестантские священники. Первый из них, носивший фамилию Николаи, был современником Мартина Лютера, изгнанным в период Реформации из Унна (Вестфалия) в Гамбург, где он поселился и проживал под фамилией Николаи. Среди его сородичей один был ученым-естественником, двое других — юристами. Отец Вальтера, Герман Николаи, был офицером, а мать происходила из крестьянской среды Магдебургской провинции. Вальтер Николаи родился в Брауншвейге 1 августа 1873 г. Отец служил сначала адъютантом в полку, а затем командиром роты. Он умер, когда сыну исполнилось всего три года. Семья жила на средства матери, получавшей вдовью пенсию в размере 800 марок. В 14 лет Вальтер стал кадетом и, как сын офицера, платил за обучение всего 90 марок. Он был большим поклонником Прусской военной школы и с гордостью называл себя «прусским кадетом».

После экзаменов 18-летний юноша был зачислен в категорию унтер-офицеров, которых еще на год оставляли в училище, а затем уже офицерами отправляли в армию. В марте 1893 г. он был произведен в лейтенанты в городе Геттингене, который славился своим университетом. Его оклад составлял 75 марок в месяц. Он не имел ни отца, ни протекции, ни дворянства, ни состояния.

В 1900 г. он женился на Марии Кольгоф, дочери командира полка, в котором тогда служил. Как лейтенант, он получал уже ежемесячно 250 марок. Жена была очень зажиточной женщиной; среди ее родных по линии матери были дворяне, состоявшие на высоких государственных постах в Германской империи. Ее старшая сестра была замужем за гвардейским офицером, изгнанным из Франции за свои религиозные убеждения. В 1901 г. Николаи послали на учебу в военную академию в Берлине.

В 1904 г. после окончания военной академии и успешной сдачи экзаменов он, старший лейтенант, получил назначение в Генеральный штаб Германии. Этот небольшого роста, неразговорчивый офицер избегал шумных офицерских вечеринок с выпивками, предпочитая размеренную жизнь добропорядочного немецкого бюргера в своей семье. Он пылко включался в диспут, но особенно оживлялся, когда заходил разговор о Германии. Выдержав экзамен переводчика русского языка, Николаи был причислен к первому русскому отделу Генерального штаба. Шла Русско-японская война, и Николаи обязали изучать японский язык. В Берлине тогда было много японцев, возвращавшихся из русского плена на родину. Победители России были в то время очень популярны в Европе, их называли «пруссаками Дальнего Востока».

В 1906 г. Николаи сдал экзамен на знание японского языка и неожиданно получил предложение от начальника своего отдела майора фон Лаценштейна перейти на службу в разведку против России, которая начинала военную реформу и перевооружение. Это было расценено Германским генеральным штабом как подготовка войны против Германии. После глубокой внутренней борьбы Николаи решил, что как солдат он не может отказаться, и принял это предложение.

Он начал свою новую работу в Кенигсберге под руководством опытного и дальновидного генерала Рюдтгера фон дер Гольца. Ему и начальнику Генерального штаба Николаи до конца жизни будет благодарен за то, что они оказали молодому генштабисту необходимую помощь и поддержку. Он привлек внимание руководства Генерального штаба Германии своим докладом о современных средствах ведения разведки. Николаи произвел впечатление на старых, заслуженных генералов рейхсвера и продемонстрировал глубокие, точные, умные суждения и высокую профессиональную культуру. По его собственному признанию, он «способствовал устранению с постов непригодных к делу офицеров разведки, очищая, таким образом, ряды "агентов" от всех обманных элементов».

В 1910 г. Николаи оказался в Эрфурте в должности командира роты. В 1911 г. его рота принимала участие в четырнадцатидневных маневрах и на заключительном смотре была признана лучшей. Выступивший на нем фельдфебель в присутствии высокого начальства преподнес ему от лица подчиненных шпагу с гравировкой «Рота ополчения своему капитану».

В 1912 г. Вальтер Николаи был произведен в ранг майора Генерального штаба, а в начале 1913 г. назначен начальником службы разведки. Он радикально изменил методы работы: первым делом приступил к набору агентов, которые должны были работать на территории противника. Они были внедрены во все сферы, включая политические партии и окружение российского императора. Николаи очень хорошо был осведомлен о решениях Генерального штаба России и российских секретных служб. Для засылки шпионов он использовал все источники, вербуя в свою агентурную сеть светских дам и театральных актеров, предпринимателей и профессоров, революционеров и представителей оппозиции. В одном из своих докладов военному руководству Германии он писал: «Правительство, чей Генштаб может предвидеть минимальные колебания акций на медь, сталь, хлопок, шерсть на бирже, а также следить за производством бензина и пищевых продуктов, нужных для армии, — такое правительство выигрывает сражение, еще не начав войны». Безусловно, этот разведчик-аналитик, талантливый организатор германской спецслужбы, был не чужд позы и бравады, заявляя своему начальству: «Я держу русских в кулаке».

Сам кайзер Вильгельм II высоко ценил Николаи, считая его гением секретной службы. Опыт организации разведывательной службы на Востоке Николаи успешно переносил в Западную Европу. Он лично поехал во Францию и увидел там много неприятного. Французы ненавидели немцев. Они были настроены воинственно и полны подозрений. Французы терпеть не могли прусскую военную форму. За Николаи сразу же установили слежку французские спецслужбы, поэтому он сократил свою поездку и поехал инспектировать филиалы секретной службы в Мельце и Страсбурге.

Своей заслугой как начальника разведки в мировую войну он считал тот факт, что эту войну уже в момент ее объявления он рассматривал как тотальную и мировую и определял свое место рядом с военным командованием. Оценивая свою роль, он писал: «Я создал организацию самостоятельного действия — способный, строгий и наблюдательный орган. Я руководил этой организацией, как шеф разведки управлял этим важнейшим участком работы, а не только приказывал и критиковал».

Для работы в отделе IIIВ Николаи привлек ученых, промышленников, экономистов, создавая копилку знаний, своеобразную энциклопедию по всем вопросам, прибегая в случае необходимости к помощи этих советников. В его лабораториях работали химики и физики. Они разрабатывали для разведки новые симпатические чернила. Другие специалисты работали в области новейших средств связи. Немецкая аристократия имела большие родственные связи с коронованными семьями Европы, а потому должна была также служить Германии, сообщая секреты, которые ей становились известны. Лучшие математики были привлечены к работе криптографической службы и занимались созданием шифров и кодов, равно как и дешифровкой перехваченной корреспонденции противника.

Начальник секретной службы отдал приказ использовать полицию в работе спецслужб. По неписаным законам разведки при необходимости допускалось применять умеренный шантаж. Николаи вдохнул новую жизнь в разведку. При нем ее работа окрасилась в романтические тона и постепенно становилась точной наукой. Николаи ввел в практику стратегическое планирование и использование технических средств.

Высокую оценку его деятельности в годы мировой войны дал генерал Людендорф. В книге «Воспоминания о войне» он писал: «Подполковнику Николаи было поручено руководить средствами печати, следить за настроениями в армии, укрепляя дух солдат. Кроме того, он должен был контролировать работу почты, телеграфа, телефонной сети. Принимать меры против экономического шпионажа. Николаи справился со всеми поставленными задачами, послужив своему отечеству».

Руководитель германской спецслужбы старался следить за всем и немедленно устранял ошибки и недочеты в работе разведывательной службы. Он довел до совершенства службу разведки и контрразведки за границей и внутри страны. В августе 1914 г. немецкие войска форсированным маршем подошли к промышленным городам Франции. Николаи немедленно затребовал техников и специалистов для перевозки конфискованных и демонтированных машин и станков в Германию. Эта работа проводилась методично, по плану, являясь составной частью экономической войны. Кстати говоря, в этих операциях отличился будущий германский дипломат, разведчик и политический деятель Франц фон Папен, которому в 1914 г. было 35 лет.

Агентура Вальтера Николаи не только активно действовала в Европе, но и пыталась проникнуть в страны Азии и Америки, внедриться в африканские колонии Англии и Франции. Так, германской разведке удалось создать сильную резидентуру в Индии и Иране. Однако попытка использовать исламский фактор для ослабления Антанты провалилась. Два знаменитых сотрудника Николаи, Васмус и Нидермайер, столкнулись с противодействием российской и английской контрразведки и потерпели поражение в этом поединке. Через Индию и Непал германская агентура прокладывала пути в Тибет, а через афганскую границу она вышла на территорию российского Туркестана.

Сотрудники Николаи активно работали в Китае и Японии. В частности, в Северной Маньчжурии им удалось создать сильную разведывательную организацию, раскрыть и нейтрализовать которую удалось только советской контрразведке в 1920-1930-е гг. В Харбине и Шанхае, в Пекине и Кантоне — всюду находились следы германской агентуры.

Николаи привлек к активной разведывательной работе женщин. Его агентами были Маргарет Зеле, вошедшая в историю под именем Мата Хари, и Элизабет Шрагмюллер, более всего известная как «фрейлейн Доктор». Маргарет Зеле была по национальности голландкой. Ее внедрение в германскую разведку произошло, когда она была уже известной танцовщицей и имела множество богатых любовников. Видные деятели политики и литературы, военные и титулованные аристократы искали ее общества. Перед войной она поселилась в Берлине. Мата Хари свободно передвигалась по Европе. Во время пребывания в Париже она была завербована французской разведкой. Однако начальник французской контрразведки был уверен, что она работала на германскую сторону. Она была арестована 12 февраля 1917 г. по обвинению в шпионаже. Провести две контрразведки ей не удалось. 15 октября 1917 г. она была расстреляна.

Элизабет Шрагмюллер родилась в Мюнстере в буржуазной семье. В 16 лет она влюбилась в Карла фон Винански, молодого офицера гусарского полка. Винански сотрудничал с германской разведкой и во время командировки в Париж взял Элизабет с собой. Во время выполнения задания они едва не были арестованы французской полицией, однако сумели скрыться и пересечь границу. После неожиданной смерти Карла Элизабет предложили самой работать в разведке. Она была способнейшим агентом. Ей удалось добыть схемы расположения бельгийских военных укреплений и воинских подразделений. Затем последовала командировка в Англию. С началом войны она побывала в Италии, а затем занималась отбором агентов для работы во французском тылу. Она великолепно разбиралась в психологии, обладала хорошими организаторскими способностями. В 1916 г. фрейлейн Доктор возглавила разведывательную школу в Ганновере, имевшую филиалы в Швейцарии и Франции. Энергия этой разведчицы казалась неистощимой. В конце войны ей удалось уничтожить все архивы разведшколы.

После войны она вела частный образ жизни, написала и опубликовала свои воспоминания. Однако никаких секретов не выдала, а писала только о хорошо известных фактах. Она часто встречалась со своим начальником Вальтером Николаи, выступала на международных конференциях. По мнению современных историков спецслужб, она была самой гениальной разведчицей всех времен.

Германия шла к катастрофе, а талантливый организатор и аналитик разведки и контрразведки Вальтер Николаи все больше задумывался над причинами неминуемого поражения. Именно тогда, в 1917 г., по его инициативе создается специальная служба внутренней разведки, фактически полиции. Она не входила в структуру военной разведки. Ее главной задачей были — сбор и анализ информации о внутриполитическом положении в стране в интерпретации германской прессы, а также сведений экономического, политического и военного характера из зарубежной прессы. В пропагандистскую задачу военного управления печатью входила обязанность «снабжения населения страны известиями о военном положении, которые должны были поднимать настроение немцев в Германии».

Николаи и его подчиненные зачастую вынуждены были идти на фабрикацию заведомо ложных данных о ситуации в стране и на фронтах. Это противоречило главным задачам разведывательной службы. «Успокаивающая информация», рассчитанная на массовое психологическое восприятие, рано или поздно начинает сбивать с толку политическое руководство и способствует принятию ошибочных политических решений. Более того, сам аппарат начинает искать только такую информацию, которая отвечает пожеланиям или видениям «верхов». Такая селекция поступающих данных свидетельствует о том, что подобная информация становится в конечном итоге объективным следствием непонимания самим политическим руководством неизбежности катастрофы. Сознательный и целенаправленный обман «низов» оборачивается иллюзорностью практической политики «верхов».

Вальтер Николаи явно заблуждался в оценке политических процессов, происходящих за границами Германии. Так, он не смог правильно и своевременно оценить информацию о том, что в России назревает революция. Упоминание о Февральской революции в России появляется в его дневнике лишь в связи с приемом турецкой делегации во главе с военным министром Энвер-пашой. Позже его будут обвинять в том, что он организовал переезд Ленина в Россию через территорию Германии. Какую роль сыграла германская разведка и лично Вальтер Николаи в «германо-большевистском заговоре» — это тема для отдельного исследования. Заметим только, что тогда Николаи больше всего волновали более важные проблемы: в войну на стороне Антанты вступили США, на Западном фронте появилось новое грозное оружие — танки. Это во многом предрешало исход мировой войны в пользу стран Антанты.

Октябрьский переворот, установление большевистской диктатуры и заключение Брестского мира, казалось, возродили иллюзии достойного выхода Германии из мировой войны. Тем более что в Брест-Литовске армейское командование праздновало победу. Российская империя была разрушена, а ее сила и гордость — российская армия полностью прекратила свое существование. Однако агенты Николаи докладывали, что искры Октябрьского переворота в России уже тлеют в Германии и грозят реальным пожаром мировой социалистической революции. Следы вели в дипломатические и торговые представительства советской России в Германии. Германская контрразведка установила каналы проникновения в страну пропагандистской литературы и оружия. В результате советско-германские отношения были разорваны, а полпредству было предложено в течение 24 часов покинуть Берлин.

Однако эта превентивная мера запоздала. В ноябре 1918г. начались восстание моряков в Киле и уличные бои с полицией в Берлине. В стране стали создаваться Советы солдатских и рабочих депутатов. Монархия рухнула, а кайзер Вильгельм II отрекся от престола. Германская армия была деморализована и постепенно разваливалась. В Германии начались сложные политические процессы, и победительница «русского медведя» в конечном итоге сама оказалась побежденной «британским львом» и «французским петухом». В начале 1920 г. подполковник Вальтер Николаи получает свой последний приказ об увольнении из армии. Правда, он увольнялся с присвоением очередного звания полковника и с правом ношения формы. Это было все, что могла сделать поверженная страна для своего верного рыцаря.

Мировую известность Вальтер Николаи получил благодаря публикации своей книги «Тайные силы», которая была издана в Германии в 1923 г. и переведена на английский, французский, шведский, турецкий, болгарский и русский языки, а также благодаря многочисленным публикациям, появлявшимся о нем в Англии, Франции, Германии и США.

О его послевоенной деятельности ходило много мифов и легенд. Многие из них настолько прочно закрепились в сознании, что стали составной частью учебников истории и научных исследований. Более того, они отразились на практически-политической деятельности спецслужб не только Германии, но и других стран. Всего лишь несколько лет назад западные исследователи даже заявляли, что в 1937-1941 гг. Вальтер Николаи являлся «резидентом Главного разведывательного управления Наркомата обороны СССР».

На самом же деле факты свидетельствуют, что он без восторга, а с большим скепсисом отнесся к появлению на политической арене Германии национал-социалистической рабочей партии. Хотя отставной полковник постоянно предлагал свои услуги спецслужбам Германии, новая политическая элита с большим подозрением относилась к опытному разведчику и всякий раз отвечала отказом на его предложения о сотрудничестве. Очевидно, эти попытки, во многом приукрашенные журналистами, выдававшими желаемое за действительное, позднее становились основой этой мифологии.

С другой стороны, следует признать, что Николаи действительно удалось в начале XX в. создать самую мощную спецслужбу в мире. После крушения ее осколки продолжали существовать автономно, а со временем начали даже претендовать на роль реаниматора и создателя такой же сильной спецслужбы новой Германии, прикрываясь при этом именем и авторитетом своего создателя. Любая империя подчиняется одинаковым законам возникновения и гибели.

Талант и способности Вальтера Николаи оказались не востребованными новой германской государственностью. Они были не нужны в Веймарской республике, не понадобились и партийным бонзам Третьего рейха. Ему пришлось довольствоваться лишь третьестепенной ролью эксперта в Институте истории новой Германии. Он уже не участвовал в выработке, а уж тем более в принятии каких-либо важных решений.

После капитуляции Третьего рейха город Нордхаузен, где проживал бывший руководитель германской императорской разведки, сначала отошел к американской зоне оккупации, но вскоре оказался в советской. Такая метаморфоза объясняется просто: еще с довоенных лет в этих местах действовал советский разведчик, установивший, что там имелись залежи урановой руды. Об этом было доложено Сталину, и в ходе работы Потсдамской конференции тот предложил «выровнять» линию соприкосновения союзных войск в районе Тюрингии. В результате город Нордхаузен перешел в ведение советской администрации.

Вальтер Николаи был арестован 7 сентября 1945 г. Распоряжение о его аресте отдал генерал-полковник И. А. Серов, заместитель народного комиссара внутренних дел СССР, назначенный руководить советскими спецслужбами в Германии. Причиной его ареста стала книга американского журналиста Курта Рисса «Тотальный шпионаж», опубликованная в октябре 1941 г. в Нью-Йорке. В ней фактически на каждой странице полковник Николаи упоминался как руководитель немецких спецслужб, принимавший участие во многих тайных операциях в Европе и Америке накануне и в ходе Второй мировой войны. В книге особо подчеркивалась его близость к главарям Третьего рейха. В апреле 1945 г. ее перевод неожиданно появился на московских книжных прилавках. Выдержки из этой книги были предъявлены Николаи в качестве доказательства его деятельности в нацистских спецслужбах. К этому времени из архивов Лубянки было извлечено досье «Оберет», заведенное на главу германского шпионажа советской внешней разведкой после Первой мировой войны. Советская контрразведка оказалась втянутой в сложную политическую интригу, в центре которой оказался 82-летний отставной шеф кайзеровской военной разведки. На него было заведено оперативное дело № 21152, озаглавленное « Материалы по делу Николаи Вальтера Германовича, бывшего начальника разведки германского Генштаба».

После ряда допросов в Веймаре, где обосновалась оперативная группа НКВД в Тюрингии, судьба Вальтера Николаи решилась. В октябре 1945 г. он вместе с изъятым при аресте архивом был этапирован в Москву. Далее началась череда долгих утомительных допросов, в которых принимали участие наиболее опытные следователи НКВД И. И. Болховитинов, Л. А. Влодзимирский, Л. А. Шварцман, В. И. Масленников и др. Однако получить интересующую информацию оперативного характера от престарелого разведчика не удалось. Очевидно, руководители советской контрразведки осознали свою ошибку, и поэтому Николаи перевели на спецобъект, где он занимался написанием истории разведки и контрразведки Германии накануне и в годы Первой мировой войны. 4 мая 1947 г. он скончался от инсульта в Бутырской тюремной больнице. Тело бывшего руководителя германской разведывательной службы кремировали на московском Донском кладбище. Так трагически завершилась жизнь еще одного аса мирового шпионажа.