Генри потерял всякую надежду. После пятнадцатого этажа он перестал считать – всё равно толку было мало. Слизняки покрыли стену плёнкой, воздух нагрелся до июльского жара, а конца лестнице не было видно. Один раз лестница привела их к новой двери, и они прошли через пустую комнату с серыми обоями и разделанными тушами животных на деревянных нарах. После этого спуск продолжился, как ни в чём не бывало. Вопли раздавались так близко, что казалось – протяни руку, и ты коснёшься тех, кто их издаёт.

Звон часов донёсся, когда они остановились передохнуть на тридцатом или сороковом лестничном пролёте. Часы звучали негромко и скромно, но хрустальный перекликающийся звук был слышен отчётливее, чем любой из размазанных криков. И доносился он снизу… совсем близко.

– Это? – нерешительно спросила Айлин.

– Часы, – ответил Генри. Он не перепутал бы это ни с чем. В айовском доме в спальне бабушки стояли большие деревянные часы с маятником, сделанные из орехового дерева. Каждый полдень они разражались размеренным звоном, но куда как мрачнее и глуше, чем этот. – Кажется, двумя-тремя этажами ниже…

Не обменявшись больше ни словом, оба поспешили вниз, пока часы не закончили отбивать время. Они не смогли бы внятно объяснить, почему им так важно найти эти часы – но одно они правило этого мира они выучили крепко: здесь нельзя было пренебрегать ничем, даже самой крохотной наводкой. Если ты видел на алтаре потайной церкви раскрытую книгу, её следовало прочесть. Если на останках пожара сидела сгоревшая кукла, то к ней нужно было подойти. А если после долгой, долгой прогулки по лестнице ненастоящего отеля ты услышал звон часового механизма, тут уж будь добр, отыщи источник.

Возможно, и не требовалось так надрываться: часы не собирались останавливать своё музицирование. Когда Генри и Айлин дошли до двери, отзвуки продолжали разноситься по лестнице, хотя часы пробили по меньшей мере пятнадцать раз. И крики людей вроде бы стали тише.

Они попали в не очень просторное, почти кубическое помещение, на потолке которого висели зеленоватые лампы, источающие желчный свет. Генри живо припомнился госпиталь. Но мягкий запах конторской древесины вместо аромата формальдегида и стены с приделанными к ним пустыми массивными полками убеждали, что это не так. Как и большие настенные часы на противоположной стене, продолжающие качать маятником и зазывать прозрачным звоном.

Странно смотрелся этот механизм прошлых лет в пустующем помещении. Тем более странно, что был почему-то перевёрнут вверх тормашками, но исправно работал. Тяжёлый диск маятника двигался из стороны в сторону, замирая на точке равновесия, и именно в этот миг по округе разносилась мелодичная трель. Куранты отбивали который по счёту час.

Это же бабушкины часы, думал Генри с благоговейным трепетом, следя за коловращением маятника. Стекла и хрусталя тут больше, но модель та же…

Не смей трогать мои часы, Генри Таунсенд. Ты знаешь, они волшебные. Если ты прикоснёшься к ним… то есть страшная тёмная комната за часами, и ты ведь не хочешь, чтобы тебя утащил туда дух часов, не так ли?

И он верил.

– Смотри, – Айлин указала на хрустальные фигурки людей, которые яростно стучали молотом по хрустальной же наковальне. Человечки уютно расположились под циферблатом и не испытывали дискомфорта из-за перевёрнутого мира. – Красивые…

– Да, – согласился Генри. Словно ответ отрезал невидимую нить, часы тут же перестали бить. Ось маятника замерла, будто наткнулась на прочное препятствие. Крики людей возобновились с новой силой, напуская в комнату холода.

– Что случилось? – спросила Айлин. Кажется, она испугалась, да и Генри, признаться, пережил довольно неприятное мгновение.

– Не знаю, – сказал он. – Они остановились.

– Но почему? Мы же ничего не сделали…

Может, духу часов не понравилось, что мы тут стоим и глазеем на его сокровище, подумал Генри. Чушь, конечно – зато снова вспомнилось зловещее предостережение бабушки. О тёмной комнате, которая находилась за часами, и об обитающих там невообразимых созданиях.

Дух часов всегда голоден, Генри, вот что я тебе скажу. Когда часы бьют время – это его жадные крики, просящие новых жертв. Если ты попадёшь к нему… в ТУ САМУЮ комнату… никогда не подходи к часам, понятно? Ты меня понял, Генри Таунсенд?

Закусив губу, он сделал шаг и схватился ладонями за тяжёлую коробку часов. Зажмурился на короткий миг, боясь, что на щиколотках защелкнется рука духа часов, но ничего такого не случилось. Это придало ему уверенности. Под удивлённым взглядом спутницы Таунсенд сдвинул часы в сторону, открывая взору спрятанную дверь. Дверь была меньше, чем парадная, но они могли свободно сквозь неё пройти.

Тяжело дыша, Генри отпустил часы и посмотрел на дверь. Он ещё продолжал изучать её, когда к Айлин вернулся дар речи:

– Боже мой, Генри, откуда ты узнал?

– Считай, что мне подсказала бабушка, – он усмехнулся, но не отвёл глаз от двери, которая вела в тёмную комнату – ту самую, где скрывались самые страшные твари из тех, что могла носить земля.

Было время, и опустевшие полки прогибались под весом вещей, на них стоящих. Не то чтобы вещи сильно различались – все они так или иначе были предназначены для измерения времени. Часы большие, часы маленькие, часы престижные и часы дешёвые; часы, покрытые хромом, золочёные, отделанные хрусталём. Комнатушка была живым монументом времени и его неотвратимости – по крайней мере, так задумывал её владелец магазина Уильям Грегори. Никуда не спешить, наслаждаться каждым мгновением течения жизни – эту фразу он выбрал своим путеводителем с раннего детства. И увлечение часовыми механизмами стало для Уильяма вполне закономерным.

Теперь же, на старости лет, он полагал, что прожил правильную жизнь. Несмотря на то, что некоторые пытались устыдить его тем, что он провёл всю жизнь, запершись в своей каморке, Грегори ни о чём не жалел. Время пожирает всё: богатство, славу и почести. Эти щелкающие на циферблате секунды всё равно отберут у тебя то, что тебе принадлежит. Он довольствовался тем, что не совершал дурных поступков и просто занимался любимым делом.

Оставалось несколько минут до закрытия. День ничем не отличился: сегодня у Грегори купили около десятка наручных часов и пару настенных. Да ещё пяток отдали на починку. В узких кругах он считался первоклассным мастером – если бы не любовь к своему делу, он мог бы свернуть продажи и заниматься исключительно ремонтом.

Последний оставшийся посетитель не спешил уходить: он застрял около больших часов из орехового дерева, стоящих вплотную к стене. Грегори не мешал ему, просто ждал, сидя за прилавком, и чинил очередные часы. Случай был лёгкий, ослабла пружина механизма – заменить, только и всего. Но сделать это Уильям не успел: посетитель подошёл к нему в самый неподходящий момент, когда он полностью разобрал устройство, и вежливо поздоровался. Положив отвёртку на стол, Уильям посмотрел на него. Молодой мужчина в синем плаще, на котором видны остатки прилепившейся грязи.

– Я хочу получить у вас свои часы, – сказал посетитель.

– Часы? – Уильям нахмурился; память у него хорошо работала и на шестом десятке, и он не помнил, что человек подходил к нему раньше. – Вы уверены, что вы сдавали мне часы?

– Абсолютно, – сказал мужчина. – Такие серебристые, на стальной цепочке… не помните?

Уильям подумал и покачал головой:

– Нет. А когда вы их сдавали мне на ремонт?

– Шесть лет назад.

Он с интересом посмотрел на мужчину. Вроде бы он не подшучивал над ним. Наоборот, казался очень даже серьёзным.

– Сэр, я не ремонтирую часы так долго. Должно быть, вы…

– Да нет же, – миролюбиво перебил собеседник. – Я уверен, что вы знаете.

Ошалелый часовщик честно попытался вспомнить, что же было шесть лет назад. Шансы, конечно, были почти равны нулю – даже если странный человек сдавал какие-то часы, всё давным-давно предано Лете. Но, как ни странно, ему удалось кое-что выкопать. Случай, конечно, был из ряда вон, потому и врезался в память. К нему приходил какой-то парень, почти мальчишка, и сдал на ремонт посеребренные наручные часы. Уильям не помнил, что там было не так в механизме – однако эти часы стали первыми за долгий срок, которые он не смог привести в рабочее состояние. Помнится, это его довольно-таки удручило – он-то полагал, что знает в своём деле абсолютно всё. И когда парень заявился за вещичкой, он сказал ему, что…

– Так это вы? – вырвалось у него.

Посетитель улыбнулся:

– Рад, что вспомнили. Так вот, я всё-таки хотел бы получить часы обратно.

– Я не знаю, что вас заставило прийти сюда опять, – сказал Грегори, чувствуя неприятное посасывание в животе, – но, насколько я помню, я потерял ваши часы. Не знаю, как вышло, но это так. Я же отплатил вам компенсацию за них.

– Как же, я помню, – человек согласно кивнул, небрежно постукивая костяшками пальцев по прилавку. – Но я не уверен, что мои часы были потеряны. Может быть, вам стоит поискать их получше?

Уильям открыл рот, чтобы ответить (хотя что можно было на такое сказать?), но в эту секунду затихший магазин взорвался звуками. Сначала дзинькнули часики в виде шкатулки, лежащие на дальней полке. Следом поспешно подали голос остальные механизмы, знаменуя пришествие нового часа. Эхо звона прокатывалось от одной стены к другой. Никогда Уильям не был так рад звуку своих чад – теперь странный посетитель будет сбит с толку и можно будет его вежливо выпроводить. Он привстал с места и с тревогой увидел, что маленькая буря в лавке не возымела никакого эффекта на человека в плаще. Не переставая дружелюбно улыбаться, мужчина поднял его отвертку со стола. Бой курантов ещё продолжался, отбивая один раз, два, три… но прежде чем все звуки замолкли ещё на шестьдесят минут, Уильям Грегори уже умер.