В шесть часов вечера Генри Таунсенд вернулся в свой дом. Весь день он бесцельно ходил по городу, после обеда два часа просидел на скамейке в парке. Снять номер в отеле он не мог – кредитная карта осталась в квартире 302 вместе с бумажником. Когда в Эшфилд пришёл вечер, и порывы ветра стали ощутимо холодить лицо, он решил вернуться.

Полицейская машина всё ещё стояла у дома – правда, только одна. Лишь несколько окон в обоих крыльях здания были освещены, большинство чернело стекольной гладью. Генри вошёл в дом. Дежурный коп был тут как тут. Увидев его, он, кажется, удивился, но ничего не сказал, делая вид, что рассматривает почтовые ящики. Генри прошёл мимо него и стал подниматься. Тишина на этот раз не раздражала, а успокаивала. Ему хотелось спать. После визита к Айлин, когда он узнал, что с ней всё в порядке, Таунсенд испытывал только умиротворение, растекающееся по жилам.

Коридор третьего этажа. Угрюмое молчание. Похоже, здесь никто не живёт. Генри по пути постучался в дверь квартиры 305. Нет ответа. То же самое он сделал у квартиры 304. Никто не подошёл открывать.

После триста третьего номера шла его квартира. Генри бросил быстрый взгляд на отпечатки ладошек, надеясь, что они сгинули, исчезли без следа. Как же – по-прежнему красуются на стене, вся двадцать одна штука. Он покачал головой и вошёл к себе.

Здесь было темно. Генри нащупал кнопку выключателя на стене, но нажимать не спешил, отстранённо разглядывая гостиную. За окном сияла зажжённая вывеска отеля. Пульт от телевизора лежал на столике, и вентилятор на потолке мерно вращался, изгоняя духоту.

Странно, как странно стоять здесь, в царстве уюта и покоя, и вспоминать ужасные события, связанные с этим местом. Как будто сон; как будто ничего не было. И не хотел Уолтер Салливан возродить в этих стенах свою не существовавшую Мать, и не стучался в эти двери маленький мальчик, который так и не дождался мамы, и не вращался в кровавом озере сердечник, впитавший в себя кровь двух десятков людей. Как будто не таилось здесь неосознанное зло, нашёптывающее угрозы в ухо. Генри с силой нажал на кнопку, и темнота тотчас отступила под искрящимся электрическим светом. Яркие лучи проникли во все уголки, не оставили тьме шанса.

Генри подошёл к столику и провёл мизинцем по его поверхности. На кончике пальца осел серый слой пыли.

А ведь я могу уехать.

Это верно – нужно только дождаться, пока эта чёртова подписка о невыезде перестанет действовать. Потом – сесть в вагон и оставить этот город, подводя черту этапу жизни. Прощай, Эшфилд. Без пагубного влияния квартиры 302 он со временем снова сможет радоваться простирающейся перед ним дороге, этим рассветам и закатам, которые различны день ото дня.

Так и будет, решил Генри, наблюдая за мельтешением огней машин. Он как-то задержался в этом городке. Пора двигаться дальше. Айлин огорчится, но переживёт это расставание, как и он сам. Всё будет хорошо…

А может, она уедет с ним.

Сбрасывая одежду на ходу, Генри пошёл в ванную комнату. Помедлил перед тем, как взяться за ручку, потом рассмеялся и распахнул дверь. Плиты кафеля были целехоньки. Никакой дыры, мороза или детских голосов. Он покрутил кран. Горячая вода тугой струёй ударила о дно ванны.

Генри мылся долго и с наслаждением, чувствуя, насколько тело отвыкло от этой простой радости. Закончив, порылся в шкафу и подобрал свежий комплект одежды. Не отутюжено, но выбирать не приходится…

Он поел давнюю невкусную ветчину из холодильника и посмотрел вечерние новости. Не городские, а вашингтонские, чтобы не наткнуться на репортаж о происшествиях в доме. Обострения во внешней политике, в Аризоне бастуют рабочие, требуя немедленно выдать им зарплату. Генри улыбнулся. Приятно осознавать, что за время твоего вынужденного отсутствия мир ни на йоту не поменялся.

Потом Генри отправился в спальню. Уже собираясь лечь на постель, он заметил фотографию, которая лежала на рабочем столе. Маяк, возвышающийся над туманом. Болезненное воспоминание, как лезвие молнии: девушка, говорящая сквозь прутья решетки. Так хотел Бог. Генри задержал дыхание, углы губ задёргались. Ничего не говоря, он положил фотографию на место, но лицом вниз, и забрался на кровать.

Ночью во всём доме стояла тишина, и спать было удивительно приятно.