Трубку Борис снял не сразу. Какое-то время колебался, не зная, чего ждать от этого звонка. Но потом не выдержал, решился.
— Слушаю, — несмело проговорил он.
— Это я, — услышал он голос мамки. — Чего это ты долго не подходил?
— Я… Я был в туалете, — соврал Борис. — А что? Ты чего звонишь?
— Слушай сюда внимательно, — мамка говорила решительно, с напором. — Я уже перезвонила. К тебе уже выехали. Когда приедут, то скажут, что за кассетой, ты им ее просто отдай, и все. И забудь про нее, и никому ничего не говори, — подтвердила мамка худшие предположения Бориса. — Как будто и не было ее вовсе.
— А кто это будет? — несмело поинтересовался он.
— Увидишь, — не стала распространяться мамка. — Когда отдашь, тут же перезвони мне, я буду ждать звонка.
Значит, понял Борис, опуская трубку на место, к нему и в самом деле приедет не кто-нибудь официальный, а те, кого он уже успел вычислить благодаря детективным фильмам, которые очень любил, — бандиты.
Ну, мамка, ну, стервоза!.. Своего сына так подставить!.. Ну ладно, еще посмотрим, кто кого!
Борис решительно схватил трубку, начал лихорадочно набирать номер.
— Итак, суммируя сказанное, можно сказать так, — продолжал долдонить дед. Однако внук его слушал вполуха. — На сегодняшний день сахарный диабет неизлечим. Задача науки состоит в том, чтобы максимально облегчить страдания людей, которых постиг этот недуг. Насколько я знаю, прибора, подобного тому, который сделал я, в мире не существует. Страна или фирма, которая его заполучит, будет иметь огромные доходы. Я хочу, чтобы этой страной была Россия…
"Старый маразматик!" — уловив последнюю фразу, вдруг окрысился на покойного Борис. Уехал бы дед со своей идеей на Запад, или в свой Израиль, ему бы там и лабораторию дали, и в деньгах купался бы как дядюшка Скрудж из мультика про утиные истории, и его, Бориса, вывез бы, и обучал бы его западной жизни на конкретных примерах… А тут теперь из-за его чистоплюйства, из-за выжившего из ума старого козла, сиди и трясись от страха!
— Кому я на хрен нужен, ёканый мамай? — раздалось наконец в трубке.
— Малахай, это я, — торопливо проговорил Борис. — Слушай меня сюда…
В трубке раздался приглушенный звон стекла и женский пьяный смех.
— А ты не мог бы попозжей звякнуть? — Малахай был откровенно не расположен к разговору.
— Малахай, друг, спасай меня!
Мишка Малахов, старый друг, на просьбу отреагировал более чем прохладно.
— Не могу, Берий, — сказал он. — У меня тут сейчас такая подруга… И предки в отлучке…
Подруга!.. У него подруга! А здесь сейчас неизвестно, что может произойти!
— Ну, Малахай, пойми, мне помощь твоя нужна! — взмолился Борис. — Без балды, по-настоящему… Я к тебе так еще ни разу не обращался…
В трубке зависла короткая пауза.
— Ну ладно, слушаю, еканый мамай, — откровенно вздохнул Мишка. — Что тебе нужно?.. Только быстро, а то у меня тут все стоит, а ты мешаешь, — коротким хохотком подчеркнул он двусмысленность шутки.
Из трубки опять донесся женский смех.
— Малахай, у меня тут такое дело… — Борис вдруг понял, что не знает, как по телефону обрисовать ситуацию — чтобы было ясно и в то же время ничего не рассказать. — Ты ведь нашего участкового знаешь?
— Ну, знаю, — похоже, только теперь Мишка встревожился всерьез. — А что, у тебя и в самом деле что-то случилось? Я думал, просто выпить не с кем…
Дошло!
— В том-то и дело, что случилось… Малахай, срочно дай мне телефон участкового!
— Записывай… А что случилось?
И тут Борис не выдержал.
— Малахай, мне страшно, — едва не всхлипнул он. — Ты знаешь, я думаю, что ко мне сейчас могут приехать бандиты…
— Глупости, — неуверенно отозвался Мишка. И добавил: — Ну так уходи из дома… Давай ко мне, еканый мамай!
Может, и в самом деле?.. Да только что потом мамке сказать? Вдруг тут и в самом деле ничего страшного нет? Ну не может же мамка своего сына…
— Нет, мне обязательно нужно быть дома, только участковому позвоню.
— Знаешь что, я к тебе сейчас тоже зайду! — вдруг решительно сказал Малахов. Было слышно, как он сказал кому-то: — Ты ведь меня подождешь?.. Ага, потом мы, наверное, вдвоем вернемся… Ха-ха… Не переживай, еканый мамай, из-за тебя мы не подеремся, разве что поделимся… — и опять в трубку: — Все, решено, сейчас буду. Но если ты меня разыгрываешь — самого в задницу отдеру!..
Мишка — друг… От бабы оторваться, чтобы другу помочь — это поступок…
Борис начал набирать продиктованный другом номер.
— Итак. Модификации прибора могут быть разными, — говорил дед. — Это неважно. Важен принцип. Более того, быть может, со временем и от других недугов смогут найти средство, аналогичное этому. Ведь человечество страдает примерно десятью тысячами болезней! Может быть, островки Лангерганса поджелудочной железы со временем станут трамплином, с которого стартует принципиально новое направление медицины…
— Отделение милиции слушает, — наконец раздалось в трубке.
— Мне нужен наш участковый, — торопливо проговорил Борис, — старший лейтенант Захаров.
Только бы он был на месте!..
— Я слушаю.
Ответ прозвучал слаще райской музыки. Борис почувствовал, что у него отлегло от сердца.
— Владимир Иванович, это говорит Берий… — торопливо, сбиваясь и проглатывая окончания слов, зачастил он. — То есть Боря, внук Штихельмахера Арона Абрамовича, который недавно умер и у которого в квартире был погром… Вы меня помните?.. У нас тут недавно было…
— Да-да, конечно, я помню, — перебил участковый. — К сожалению, пока ничего нового…
Он и в самом деле вспомнил. Причем вспомнил также и то, что ему часа два назад звонил начальник и передал — правда, с известной долей скептицизма — полученную «сверху» рекомендацию взять под охрану наследника квартиры Штихельмахера. Да только Захаров, не придав «рекомендации» особого значения, закрутился — и забыл. Правда, этот наследник еще не вступил в законные права на квартиру и участковый мог не знать, где его разыскивать…
— Владимир Иванович, послушайте! — Борис понимал, что на пустопорожние разговоры уходит сишком много времени, что бандиты, скорее всего, уже мчатся к его дому… — Мне нужна ваша помощь. Я боюсь, что на нашу квартиру опять готовится нападение бандитов. И я боюсь…
— А почему ты так думаешь? — похоже и участковый не воспринял его слова всерьез.
Хотя, если этот звонок соотнести с «рекомендацией» начальства…
— Владимр Иванович, пожалуйста, приезжайте, я вам все объясню! Только обязательно оружие возьмите!
И Борис бросил трубку. Он твердо решил больше к телефону не прикасаться. Пусть звонит кто угодно и сколько угодно. Он боялся оставаться. Но и уйти тоже боялся: во-первых, по-юношески опасался оказаться в смешном положении, а потом, "запустив маховик" с вызовом Малахая и милиции, ретироваться было уже поздно. Куда больше он боялся теперь другого — если ничего не случится и тревога окажется напрасной, как он будет выглядеть и как над ним будут смеяться-потешаться… Малахай, конечно, мужик свой, да только он не преминет во всех подробностях и картинках рассказать на тусовке, как у него все стояло, а он бросился помогать другу, как там нарвался на ментуру, а потом просто приехал человек, забрал какую-то кассету и уехал… Была бы такая возможность, Борис уже повернул бы время вспять и отменил оба вызова. Да только теперь робел сделать и это.
— У меня очень слабое сердце. Кто его знает, может, скоро помру, — заканчивал свой монолог покойный Арон Абарамович. — Поэтому официально заявляю, что в случае моей внезапной смерти все наследственные права или как они там называются на изобретение переходят исключительно Кариночке Туманян. Исключительно ей одной. Ни дочка, ни тем более внук не смогут ими распорядиться как следует…
"Старый ты хрен!" — едва не вслух воскликнул Борис. Не смогут распорядиться… Мамка ладно, на своих вовиков все спустила бы. Ну а я… Да я бы с этими правами, вернее, с дивидендами от этих прав… Ох, и зажил бы я! Тогда бы пил не такую хренотень, как это пойло. А какие девочки у меня были бы!..
В этот момент раздался звонок в дверь. Борис бросился в прихожую. Хотел было припасть к глазку и посмотреть, кто пришел, но потом вдруг вспомнил, что в фильмах киллеры часто стреляют, когда затемняется глазок. Он понимал, что в него стрелять сквозь дверь бандитам невыгодно… Но в то же время вдруг почувствовал себя старым опытным шпионом, а потому встал за бетонный выступ и крикнул сквозь дверь:
— Кто там?
— Да я это, еканый мамай, — послышался в ответ голос Малахая. — Охренел ты что ли совсем?
И в самом деле, как ребенок, в игрушки играюсь, устыдился своего поступка Борис.
Он отодвинул защелку-"собачку", впустил друга. Тот был под изрядным хмельком. Но не так, как Борис, тяжело, а весело и легко.
— Ну что у тебя тут? — ввалился Мишка в комнату. — Кого «мочить» будем, еканый мамай?.. О-о, это хорошо! — увидел он недопитую бутылку. — А говорил, не за этим зовешь… — В следующий миг Малахай увидел деда Арона, который что-то по-прежнему бубнил с экрана. — А это что?..
— Что-то я заболтался, — словно отвечая ему, сказал Штихельмахер. — Тем более что главное уже сказано… Итак, окончательный итог. Мой прибор не имеет аналогов в мире. Но у нас в стране, а в Институте и подавно, сейчас нет денег, поэтому я боюсь, что его попросту за бесценок продадут за бугор. Даже не его, а идею… А потому я хочу довести его до относительного совершенства и сделать так, чтобы польза от него была в первую очередь России, а потом уже всему остальному человечеству… Итак. Судя по тому, что кто-то добрался до этой кассеты, меня уже нет в живых. Ну а раз так, прежде чем перейду непосредственно к техническому описанию прибора, я хочу пару слов сказать для своего внука, Бориса Иванова… — дед скривил губы в насмешливой гримасе. — Надо ж, как судьба распорядилась: Штихельмахер-Иванов… Прямо анекдот…
— Слышь, Берий, я не просек базара, — Малахай был искренне удивлен.
— Погоди! — остановил его Борис.
Дед нечастно с ним разговаривал и при жизни, а тут вдруг с того света…
— Внучок! — седой носатый Арон Абрамович говорил едва ли не с библейской торжественностью. — Мы с тобой никогда друг друга толком не понимали. Это нормально и объяснимо: отцы и деды, или там как-то иначе, неважно — это не нами придумано и так будет всегда. Главное, что нам этого и не отменить… Итак. Главное, пойми, в другом… Борис, пойми: о том, что каждый из нас представляет, судят не по тому, чего мы хотим, даже не по тому, что мы хотим и собираемся сделать, а по тому, что мы делаем и что уже сделали. И в жизни недостаточно замечать грехи других и разглагольствовать о том, что можно было бы сделать, — нужно делать самому. Это сказано про тебя. Если ты способен исключительно только пьянствовать, так не осуждай других за то, что они тоже допускают какие-то ошибки и имеют какие-то слабости. Знаешь, для меня самые неприятные люди в Библии — это фарисеи, которые, к слову, тоже были семитами, то есть те, кто требует от других праведной жизни, в то время как сами не являют собой образец добродетели… Но это все так, к слову. Я знаю, Боря, ты меня всегда осуждал, что я живу в этой стране, а не уезжаю в Израиль. Ты был уверен, что там ты будешь жить в свое удовольствие и в ус не дуть. Да только, Боренька, в этой жизни просто так дается что-то очень немногим…
В дверь опять позвонили. Борис был так увлечен обращением к нему деда, что, забыв о своих страхах, кивнул через плечо Малахаю:
— Открой!
Малахай направился в прихожую.
— Ты не можешь понять, Боря, что я не мог выехать в Израиль по самой простой причине, — пытался растолковать свои взгляды дед. — Это здесь я — еврей, там я всегда был бы русским. Улавливаешь?.. Да, русские, в том числе и твой папаша, очень своеобразный народ, который почему-то вознамерился вымирать… Но это мой народ, Борис, это мои земляки, которых я люблю и уважаю. Мне, скажу тебе, стыдно за тех евреев, которые занимаются здесь только одним — бессовестно грабят и обирают Россию, русских, других россиян. И я хочу, чтобы простым русским людям, людям других национальностей, которые спасли меня, когда я умирал от голода во время войны, жилось лучше, потому что они этого заслуживают… Впрочем, я думаю, ты этого никогда не поймешь. А потому я тебе приведу другой довод, с которым ты согласишься и который тебя проймет. В Израиле всеобщая воинская обязанность, которая касается, кстати, и женщин. И там от службы уклониться невозможно, это у нас от армии можно «откосить». И пришлось бы тебе служить со своим брюхом и ленью где-нибудь в оккупированных районах…
В комнату вошел милиционер. Он мельком взглянул на экран, на котором замерло изображение старика Штихельмахера, остановленное Борисом. При жизни он Арона Абрамовича не знал, а потому никак не отреагировал на изображение.
— Ну и что тут у тебя произошло? — устало спросил он у Бориса. — Можно присесть? — спросил он и, не дожидаясь ответа, отодвинул от стола стул и опустился на него.
Заметив стоявшие на полу возле дивана винные бутылки и стаканы, выразительно посмотрел на каждого из друзей, осуждающе покачал головой. Однако ничего говорить не стал.
— Да-да, конечно, — Борис, старательно делая вид, что не заметил этого взгляда, тоже уселся, наискосок от него, чтобы видеть гостей и телевизор, на диван.
Малахай примостился в самом углу, в кресле.
— Рассказывай!
А что тут было рассказывать?
— Я очень боюсь, — в который уже раз повторил Борис. — Пожалуйста, побудьте здесь, пока ко мне тут приедут…
Захаров смотрел на него тяжело, оценивающе. С одной стороны, у него и так дел невпроворот… А с другой, нечасто в милицию звонит такой вот инфантильный избалованный жизнью юноша-переросток и просит побыть у него дома, потому что кто-то должен приехать… Да и «рекомендация» начальства…
— Ладно, побуду, — принял решение милиционер. — Только не очень долго. И при условии, что ты мне все расскажешь.
— Хорошо-хорошо, конечно, — согласился Борис. И попросил: — Только можно я чуть-чуть досмотрю? Это мой дедушка, который умер, я у него кассету нашел, где он ко мне обращается…
Милиционер взглянул на экран уже иначе, с большим интересом.
— Смотри, — разрешил он.
Борис нажал кнопку и дед опять ожил.
— А потому, внучок, мой тебе завет. Люби Россию. Но не забывай, что ты еврей! Прощай!
Захаров хмыкнул:
— Хорошо сказано. Классическая формула евреев, проживающих за пределами Израиля… Ну так что же у тебя случилось?
Больше они не смотрели на экран, где покойный Штихельмахер сыпал техническими терминами, какими-то формулами, показывал некую сложную схему, рассказывал, где находится опытный экземпляр прибора, каким паролем и в каком компьютерном «портфеле» можно вскрыть информацию об изобретении… В конце концов, в этом потом смогут куда лучше разобраться специалисты.