Бульвар. Опять бульвар. Причем тут бульвар? С чего бы это он так вдруг заинтересовал Айвазяна именно теперь, когда Александр общался с Яной? Что он вдруг понял по поводу этого бульвара?..

Максимчук, зябко ежась, неторопливо шел по тротуару. И рассуждениями о непонятной записке Ашота старался отогнать мысли о том, что у него произошло с Яной. Да и вообще выбросить бы из головы всю эту историю, чтобы и не вспоминать никогда…

Александр всегда был убежден, что максимально простая конструкция — это конструкция наиболее надежная. Любой дополнительный элемент, который эту конструкцию усложняет, привносит в нее какую-то лишность, ненужность. Лишает простоты. Понятно, это отнюдь не значит, что он предпочитал сидеть только на табуретке, стрелять исключительно из рогатки, а кататься лишь на самокате. Но во взаимоотношениях с людьми, а особенно в следственной работе, он всегда изначально стремился к максимальному упрощению, пусть даже искусственному упрощению ситуации, потому что какие-то детали лишь могли что-то добавить или дополнить, а могли и увести в сторону, направить не по тому следу… Потому главное, что в первую очередь старался сделать в подобных случаях Александр — понять нечто самое центральное, нечто самое ключевое, нечто самое побудительное, нечто такое, что могло и должно было бы стать движителем рассматриваемого процесса, потому что, по его убеждению, все остальное являлось уже вторичным. Как любил повторять Александр, какой-то абсолютной и единственной правды в природе не существует; есть лишь некая объективная истина — ну а правда это всего лишь субъективный взгляд на эту объективную истину или же субъективная попытка об этой истине рассказать.

Если следовать таковой логике, то сложившуюся ситуацию можно описать так. Первое: частный детектив относительно случайно попал в квартиру, хозяин которой похищен с неведомой пока целью. Второе: частный детектив ввел хозяйку в заблуждение, предъявив удостоверение и не стал ее разубеждать в ее ошибке, когда она приняла его за представителя официальных правоохранительных органов. Третье: частный детектив воспользовался приступом слабости хозяйки квартиры и жены человека, которого похитили с неведомой целью и вступил с ней в интимную связь…

Да ну ее, эту логику! — вдруг обозлился сам на себя Александр. Тоже мне, выискался схоластический казуист! Если сказать коротко и ясно, не должен был я поддаваться искушению и соблазну, никак не должен был! И не потому, что это само по себе нехорошо — в конце концов, не она у него первая и он ее не насиловал и даже не давал повода для соблазна. Дело в другом: теперь он попросту обязан отыскать этого Абрамовича, целым и невредимым вернуть супруге. Причем, сделать это лично! Иначе та же Яна может подумать, что он не приложил всех усилий для этого, желая либо избавиться от соперника, либо опасаясь, что, вернувшись, муж узнает об этом любовном приключении его жены. Помимо моральной стороны, тут наличествовала еще и другая опасность. Если вдруг с этим Абрамовичем что-то случится, Яна, не исключено, может пожаловаться на него, на Максимчука, а он не станет отрицать интимную подробность их общения… С другой стороны, если только выяснится, что Максимчук в чем-то ошибся, где-то в расследовании пойдет по неверному пути, Ашот тоже может заподозрить его в преднамеренности ошибки, а мнением друга Александр дорожил. Да и сам он, отставной офицер милиции, осознавал, что, случись теперь что-то с этим чертовым Абрамовичем, не знать бы его и не видеть, случись что с ним, он сам себя должен будет презирать, ибо время, потерянное на его жену, должен был бы использовать по-иному… Подумав последнюю мысль, Александр вспомнил своего давнего и верного друга, оставшегося после распада Советского Союза в Ашхабаде, Володьку Грачева, который в подобных случаях говорил: иногда хочется стать верблюдом, иметь такие губы, чтобы можно было их оттянуть и плюнуть самому себе в морду…

Уходя от Яны Казимировны, Александр даже не стал звонить Ашоту. Потому что вдруг ощутил это дело как свое, личное. Это теперь стало делом его чести — вытащить из беды Абрамовича. Благо, фотографию его он видел — специально посмотрел у нее в альбоме, как выглядит его новый братишка.

— А ведь ты авантюрист, батенька, — негромко сказал он сам себе вслух, чтобы отвлечься от роя назойливых мыслей, которые неугомонно гудели в голове, непрерывно жалили его, не давая покоя. — Авантюрист чистейшей воды… Ну да ладно… Будь что будет!

Впрочем, наличие у него авантюрной жилки для Максимчука открытием не было. За годы работы в уголовном розыске и региональном управлении по организованной преступности ему не раз доводилось участвовать в авантюрах похлеще этой. Впрочем, без такого качества, наверное, оперативником быть попросту невозможно. Одна операция октября 94-го года, когда он, перед самой войной, в одиночку отправился, ни много ни мало, в Грозный, тогда еще красивый и не порушенный авиацией и артиллерией город, для того, чтобы вызволить похищенного с целью вымогательства выкупа сына богатенького коммерсанта, чего стоила. А ведь сумел, добрался, вызволил!.. Да и позже, уже в частном детективном агентстве, довелось ему поучаствовать в выполнении многих заказов, некоторые из которых были, что называется, на грани фола.

Так что присутствовал у него в натуре этот авантюризм! В этом он был вполне солидарен с братьев-вайнеровским Фоксом: жизнь без риска — все равно что еда без соли… Единственное, что он бы лучше сказал — без перца.

Правда, сегодня присутствовал здесь один маленький, но кардинально важный нюансик. До сих пор, насколько бы самостоятельно ни действовал Александр, он всегда знал, что выполняет дело ЗАКОННОЕ, что если он даже попадется, ему на помощь придут начальство, коллеги, друзья… Сегодня было иначе, сегодня за него заступиться было некому.

И все же… Есть громкие слова, которые не то что вслух, посторонним — даже самому себе говорить неловко из-за их патетичности. Но что ж поделать, если в обыденном лексиконе аналогов у них нет. Максимчук и в самом деле считал, что иначе сейчас поступить не может. Это было бы попросту не по-мужски.

…Если бы только он мог предположить, какую ошибку допускает в своих рассуждениях!..

Итак, Александр неторопливо шел по бульвару. Брел не слишком быстро — чтобы иметь возможность впитать в себя как можно больше информации. Правда, и прогулочный шаг сейчас выглядел бы неестественно — холодно, после дневной оттепели и капели столбик термометра скукожился и пополз вниз, и теперь сырой морозец стыло сочился за воротник, проникал в рукава, разливался с каждый вздохом по легким… Про такую погоду говорят, что, мол, хороший хозяин и собаку на улицу не выгонит… А тут человек сам, добровольно, идет, причем, не просто идет, а идет на поиски таких приключений, о которых только в книжках читать бы, да и то предпочтительнее в комфорте и уюте.

Странное все-таки, существо — человек. Ведь можно сейчас спокойненько отправиться домой, налить крепкого чая в любимую черную чашку с золотистым знаком Зодиака, и усесться перед телевизором — благо, нынче по «ящику» развлекаловки всевозможной идет масса, не чета пуритански строгому ЦТ его молодости. Можно плюнуть на все и опять рвануть к Валюхе, этой прелестнице, с которой у него уже столько лет тянется бурный роман, с которой они уже сколько раз пытались разбежаться, но рано или поздно (обычно рано) с неизбежностью рока оказывались в одной постели и в очередной раз у них начинался период безумной страсти. Можно сыграть с самим с собой в поддавки и без особого труда убедить себя в необходимости выставить на всю ночь охранника в собственном лице в квартире Яны Казимировны. Можно поехать в фирму, забрать Ашота и завалиться куда-нибудь на сто грамм и семь пельменей, пообсуждать сложившуюся ситуацию… Можно много еще что сделать.

А он, уже не слишком молодой и, надо думать, неглупый человек, добровольно лезет в змеиное кубло, и при этом совсем не уверен, что сможет из него настолько же легко и просто выбраться.

Впрочем, чего ж это так уж про человека-то, как про существо исключительное? Как будто кто-то в силах разумно объяснить, кто заставляет какую-нибудь полярную крачку два раза в год пролетать по семнадцать тысяч километров, чтобы перебраться с Северного Заполярья в Южное, как будто для нее существует принципиальная разница, за которым из полярных кругов высиживать птенцов? Или крохотный рубиновый колибри, например, весом всего-то 3 с половиной грамма, совершает миграции над Мексиканским заливом, преодолевая за 25 часов расстояние в 900 километров, делая при этом по 50 взмахов крыльями в секунду — как будто где-то там комары или нектар — чем этот колибри питается? — вкуснее… Или аисты… Хотя нет, что касается аистов, тут все понятно, им на зиму улетать в Африку просто необходимо — неграм ведь тоже дети нужны. Ха-ха-ха. Это шутка такая.

…Так, какая же дверь нам нужна?.. По описанию Ашота какая-то из этих двух. Хотя, быть может, и вон та, расположенная чуть поодаль… Тогда откуда Ашот мог наблюдать за ними? Да откуда угодно — скамеек тут несколько. Правда, вон та поломана, так что вряд ли… А где могла остановиться машина с подъехавшим подкреплением? И куда Айвазян потом мог убегать?..

Максимчук остановился, на ходу ситуацию оценить было непросто. В таких случаях курящему сыщику легче, он без всяких подозрений может остановиться, достать сигареты, пощелкать зажигалкой, прикурить, глубоко и с наслаждением затянуться, сделать вид, что сигарета погасла или выкрошилась — и все начать сначала. Целый ритуал. За это время можно рекогносцировку провести — будь здоров.

Однако Александр бросил курить уже давно. И начинать не желал даже изредка, даже ради таких вот тактических хитростей. Знал же: себе можно попустить и дать поблажку только единожды, потом, как говаривал покойный отец, пиши пропало. С женой у него по этому поводу постоянные свары были — та всегда стремилась начать курить и только категорическая позиция Александра удерживала ее от того, чтобы она не начала активно травиться никотином… Странное у нас сейчас все-таки время: курящих мужчин становится все меньше, зато женщины, словно с цепи сорвались — дымят все подряд, да еще и подруг уговаривают-подзуживают, если та пока не заразилась этим повальным поветрием! Отрыжки эмансипации, едрит ее…

Правда, уже давно стемнело, а притормозился он в месте относительно слабо освещенном, и тем не менее долго торчать тут не стоило.

Судя по всему, дверь, из-за которой у Ашота едва не начались неприятности, вон та. Ну а раз так, то начнем действовать!

Первым делом Александр достал из кармана коробочку служебного сотового телефона. Откинул крышечку, быстро настучал знакомый номер.

— Слушаю вас.

Наташенька. Чудесная девушка, юная, красивая, добрая, доброжелательная… К ней в фирме отношение у всех было особенное: ее отец погиб в Афгане, как говорили раньше, при исполнении служебных обязанностей, семья получила посмертную Звезду Героя и заверения, что никто и ничто не будет забыто. Однако потом, когда страна распалась, Наташа со своей матерью никому уже не были нужны… И сколько их, таких позабытых семей, мужчин которых родина послала на смерть, а потом о них добросовестно забыла, осталось по всей России и ее ближайшим окрестностям!.. Короче говоря, Наташе просто повезло, что сослуживец и друг ее отца, организовав частную охранно-детективную фирму, в память о нем взял в секретарши его дочь.

— Наталь, это Александр.

— Слушаю тебя, Сашенька.

Она ко всем была очень добра. Однако Сашке очень хотелось верить, что к нему она обращается нежнее, чем к остальным.

— Ашот еще там?

— Нет, он сюда заскочил буквально на минутку, а потом куда-то уехал. Но просил тебе передать…

Ну что он может ему передать? Что так не поступают? Так это Александр и сам знал.

— Погоди, Наташенька, мне ничего передавать не надо, — не стал он дожидаться продолжения. — Это ты ему передай, если есть возможность, что я пошел на бульвар. Место он знает. Войду внутрь, посмотрю что там и как…

— Погоди, Саша!.. — секретарша попыталась его остановить.

Однако Максимчук не поддался.

— Нет, я решил — так и будет! Одно еще только: я телефон отключаю, так что звонить мне не надо. Когда будет возможность, сам тебе перезвоню. Счастливо!

Потом позвонил домой. Трубку сняла дочь.

— Это я, — в разговорах с дочерью он старался быть кратким. — Передай маме, что я задерживаюсь на работе и когда буду — не знаю.

— Ладно.

Вот и весь разговор.

Дочка за последнее время как-то вдруг, разом повзрослела, превратилась из мосластой девчонки в сформировавшуюся девушку. И в ней так же вдруг проклюнулись женские начала. Она чувствовала, что у родителей что-то не клеится, судя по тону, осуждала отца, фыркала на мать… То самое, что называется, от рук отбилась. Да и сын, чем дальше, тем больше стал хулиганить… И это само по себе тоже не добавляло теплоты в домашнюю атмосферу.

Ну и последний звонок.

— Валюшка, это я.

— Приветики, — в раздавшемся голосе сквозил неприкрытый сарказм. — Явился — не запылился… Ты это откуда?

— Я сегодня на задании. Когда освобожусь, не знаю. Если не слишком поздно, позвоню.

— Очень надо… Надеюсь, работать будешь не по обслуживанию какой-нибудь красотки?

Вот же язвочка! — с теплотой в душе подумал Александр. Однако вслух произносить эту фразу не стал.

— Для этих целей у нас есть парни помоложе… В общем, счастливо!

— Сань, — остановила его Валентина неожиданно серьезным голосом. — Там у тебя что-то случилось?

Даже странно, удивился Александр. К его работе она никогда особенно серьезно не относилась. Неужто женское чутье и в самом деле имеет место наличествовать у этой взбалмошной журналисточки? Даже не верится…

— А что?

— Да так, Саня… — еще подбавила она неопределенности. — Что-то, Саня, тревожно мне.

— Все в порядке, Валюха, не переживай.

И опять, не дожидаясь от нее еще каких-то напутствий-расспросов, отключился.

Однако после этих слов ему еще больше захотелось бросить все и повернуть обратно. Едва ли не единственное, что его остановило — что он не умел и не любил менять принятое решение на противоположное.

— Да что ж это я, в самом деле? Что тут, генеральный штаб вооруженных сил мафии собирается? — негромко сказал Максимчук. — Или совет безопасности организации объединенных мафий?.. Обычный притончик. В котором, скорее всего, и держат этого Абрамовича… Войду, посмотрю, если что, дурака включу — а там видно будет!

Он дошел до «зебры» перехода, не стал дожидаться разрешающего сигнала на светофоре, быстро перебежал дорогу. Прошел сквозь сквер. И как-то сразу понял, в какую именно дверь должны были войти в тот раз Абрамович и сопровождавшие его люди. Она и в самом деле была старая и облупившаяся, и даже внешне не могла не оказаться не снабженной тугой скрипучей пружиной.

Еще имеется последняя возможность повернуть направо, к метро…

Подумав об этом, Максимчук решительно направился к намеченной двери.

Дверь и в самом деле противно и протяжно заскрипела. И гулко бухнула за спиной. Словно выстрел прозвучал. Или грохнула граната.

Парадное было как парадное — таких в подобных домиках в центре столицы до фига и больше. Освещение слабое — лампочка чуть теплится, всего-то, наверное, в 25 ватт. Короткий лестничный пролет с неровными ступенями, протертыми несчетным множеством подошв. Темная, еще более короткая, лесенка в подвал упирается в частую решетку, сваренную из толстенных арматурных прутьев, замкнутую могучей цепью и несокрушимым амбарным замком.

В подъезде царила полнейшая тишина. Только отгудело эхо от звука громко захлопнувшейся двери и снова все затихло. Даже шум с улицы доносился как-то приглушенно.

Александр сжал в кармане кастет. Специально нападать на кого-то он не собирался, первым бить — тоже. Однако приходится быть готовым к любым неожиданностям.

Он осторожно двинулся вверх по лестнице. На площадку выходило две большие двери. Никакой нумерации квартир, никаких надписей, которые могли бы указать, что за ними скрывается, здесь не было. Только плохо различимые, закрашенные номера, прибитые к наличникам. А квартиры явно не жилые — еще с улицы Александр обратил внимание, что в этом доме не светится ни одно окно. Да и «глазки» в дверях не были освещены изнутри… Что ж, пойдем дальше.

Максимчук шел, прижавшись к стене, подальше от перил. Старался, чтобы даже песчинка под ногами не скрипнула. Хотя и понимал, что если тут кто-то есть, этот неведомый уже осведомлен о его визите — не случайно же на входе стоит такой скрипучий «сторож».

Пролет позади. Сквозь мутное, немытое стекло с улицы слабо цедился свет фонарей.

Площадка второго этажа была сродни первой. Единственное, чем она отличалась, было отсутствие здесь хотя бы слабенькой лампочки. Такие же две темные сумрачные двери. И полная тишина. То же и на третьем… И на четвертом…

Выше хода не было. Вертикальная металлическая лестница, ведущая на чердак, забрана в густую ячеистую сетку и тоже заперта на замок внушительных размеров.

Александр расслабленно выдохнул. Ничего и никого.

Так за что же тогда пытались напасть на Ашота? И зачем сюда приходили Абрамович сотоварищи? И где его тут держат? И что же вдруг понял Ашот?

Нет, его партизанский наскок оказался безрезультатным. Ну а для более детального разбирательства нужны люди и нужны санкции. Санкции, оснований для которых у него нет. Да и Вадиму их не дадут.

Так что же, опять его друга из налоговой полиции привлекать? Тоже не дело.

Пора было уходить. Обо всех вопросах, которые остались нерешенными, нужно будет помозговать потом.

Максимчук повернулся и медленно пошел по лестнице вниз. Он не услышал, как за его спиной быстро и абсолютно бесшумно распахнулась дверь и к нему метнулись две темные фигуры…