Завершенная в 1979 году книга Вениамина Александровича Каверина «Эпилог», разумеется, не могла быть опубликована в СССР в глухие брежневские времена. Николай Вениаминович Каверин писал: «О публикации „Эпилога“, в котором рассказывается о советском периоде, нечего было и думать. В книге, в частности, идет речь о попытке НКВД завербовать Каверина в качестве литературного стукача осенью 1941 года (больше им делать было нечего в момент, когда замкнулась блокада Ленинграда, а Гудериан наступал на Москву). Идет речь о подготовке депортации евреев в период „дела врачей“ и связанной с этим попытке состряпать письмо „видных евреев“ с просьбой расстрелять „врачей-убийц“, о травле Солженицына, о разгроме „Нового мира“ Твардовского. И всё это описано участником событий, да еще каверинским пером!.. Публиковать книгу за рубежом Каверин не хотел. Он собирался и дальше писать и печататься и совершенно не стремился в тюрьму или эмиграцию. Было решено рукопись отложить до лучших времен, а для безопасности — переправить за границу, пусть там лежит и дожидается своего часа. В это время власти как раз собирались изгнать за границу Владимира Войновича, и Каверин с ним договорился, что если Войнович действительно уедет, то рукопись будет к нему переправлена. Просто отдать ее Войновичу, чтобы он взял рукопись с собой, представлялось слишком рискованным, и, кроме того, работа над мемуарами была еще не совсем закончена. Потом, когда Войнович уже уехал, а книга была завершена, я попросил Люшу (Елену Цезаревну Чуковскую) помочь с пересылкой рукописи. Я знал, что у нее есть немалый опыт в делах такого рода. Но, видимо, как раз в это время она не могла сама этим заниматься, так как „всевидящее око“ внимательно за ней присматривало в связи с ее участием в делах Солженицына. Поэтому она попросила Бориса Биргера, известного во всём мире, но не признанного Советской властью художника, помочь переслать рукопись. Самого Каверина во все эти детали я не посвящал, он только знал, что я намерен обеспечить пересылку рукописи Войновичу. Именно из-за этого был момент, когда дело приняло неожиданный оборот и едва не сорвалось. Биргер обратился с просьбой отвезти рукопись к своему знакомому, австрийскому дипломату, а тот усомнился, действительно ли автор желает, чтобы его мемуары были переправлены на свободный Запад. И они оба, Биргер и дипломат, приехали на дачу к Каверину в Переделкино, чтобы получить личное одобрение автора. Меня в этот момент на даче не было, и никто не мог объяснить Каверину, какое отношение имеет Биргер, а тем более неизвестный австриец, к „Эпилогу“. Тем не менее всё обошлось благополучно. Каверин всё понял, подтвердил свое одобрение задуманной пересылки, и „Эпилог“ уехал к Войновичу, где и пролежал „до лучших времен“. „Лучшие времена“ в конце концов наступили, книгу не пришлось публиковать за рубежом».

Эти «лучшие времена» Вениамин Александрович Каверин назвал в Послесловии к «Эпилогу» «немотой конца XX века», но и он не мог предвидеть, что произойдет в самое ближайшее время, вскоре после 1989 года, когда книга его выйдет в Москве, а сам он через несколько месяцев скончается.

«Немота» наступала постепенно и для Вениамина Александровича вполне очевидно. В Послесловии он писал о том, что «постепенно понижается интеллектуальный уровень, постепенно, целенаправленно происходит усреднение, затронувшее все виды искусства» (выделено мной. — Н. С.). Рассуждал писатель и о попытках угодить вкусу «высокой администрации», и о неприкрытой зависти к таланту. Еще в «Эпилоге» он точно охарактеризовал причины травли «Нового мира» и противостояние Твардовского: «Твардовский и „Новый мир“ были опорой, державой, нравственным эталоном новой советской литературы. Роковое для нашего искусства решение, возможно, не было бы принято, если бы в нем не были кровно заинтересованы те писатели, характерной чертой которых является пропасть между дарованием и положением».

Говоря об «усреднении», Каверин «упустил» такой существенный момент, что некогда, совсем недавно «самая читающая страна в мире» постепенно превращалась в одну из самых нечитающих. Это было, скорее всего, связано с приближающейся перестройкой, когда более прочего людей занимали политика, экономика, необходимость коренных изменений в общественной жизни России, являющейся так же постепенно на смену СССР.

Спустя несколько лет, когда прилавки книжных магазинов буквально затопила замолчанная, пропущенная несколькими поколениями литература, открылись имена и события, о которых большинство читателей и не ведало, «Эпилог» отчасти затерялся в этом пронзительном, поворачивающем душу «глазами внутрь», открывающем невиданные горизонты чтении. Хотя книгу читали, о ней говорили, но ошеломляющего впечатления она не произвела. Не случайно, опрашивая интеллектуальных, читающих знакомых, я нередко наталкивалась на их недоумение — они об «Эпилоге» и не слышали…

Сегодня эта книга, как представляется, переживает вторую жизнь, потому что воспринимается как эпилог к последним нескольким десятилетиям, когда эйфория начала 1990-х годов растаяла словно дым, а на смену ей пришла попытка объяснения, поиска логического смысла той второй «оттепели», которую нам довелось пережить на собственном опыте и выйти из нее со значительными нравственными и духовными потерями. И тогда многое в каверинском своеобразном завещании увиделось и прочиталось совсем по-другому: обогащенные событиями последних десятилетий, мы можем сегодня оценить провидческие мысли Вениамина Александровича Каверина.

Каверин писал: «Изучали ли жизнь Тургенев, Толстой, Чехов? Да, но они не ездили в командировку за своим „материалом“. Изучение жизни и жизнь так тесно были переплетены в их сознании, что им показалось бы, вероятно, очень странным, что, прежде чем написать современный роман, нужно изучить жизнь современного человека. Они просто жили… В деле литературы, которая всегда была близка пророчеству или учительству, подчеркнутое профессиональное сознание выглядит немного смешным».

Как не вспомнить здесь снова несколько раз упомянутую на этих страницах новеллу Гофмана «Угловое окно» с заветом умирающего автора выглянуть на улицу, в «суетню» будничной жизни? Вениамин Александрович Каверин не только усвоил и запомнил эту заповедь создателя цикла новелл «Серапионовы братья» и вдохновителя одноименного литературного ордена в далекой России, но, можно сказать, пережил на собственном опыте, изучая темную действительность петроградских катранов и опиумных курилен; следуя с записной книжкой за Виктором Шкловским и пристально наблюдая старых и новых профессоров в окружении Юрия Тынянова; отправившись в Сальские степи, а затем в Магнитогорск; пройдя Великую Отечественную войну; изучая исторические документы и географические карты, вникая в труд биологов и вирусологов; познавая действительность во всём ее многообразии через человеческие характеры и естественное для них нравственное чувство.

И вывод старого писателя о пророчестве и учительстве отечественной и мировой литературы воспринимается как глубокое и обоснованное утверждение — справедливое по самой своей сути. Потому он писал о литературе: «Она существовала до моего появления, будет существовать после моей смерти. Для меня она, как целое, — необъятна, необходима и так же, как жизнь, не существовать не может».

Если не бояться пафосных изречений (а в этом случае — тем более!), необходимо сказать, что высокому служению делу своей жизни Вениамин Александрович Каверин отдал себя без остатка и профессионально, и личностно. Литература никогда не была для него «занятием» — она была служением с необходимой долей пророчества и учительства. Не навязчивого, не назидательного, а естественного и простого, как сама жизнь.

В телевизионной передаче 1982 года по случаю его восьмидесятилетия Вениамин Александрович сказал: «Я придерживаюсь в жизни очень простых правил. Быть честным, не притворяться, стараться говорить правду и оставаться самим собой в самых сложных обстоятельствах. Эти принципы я и пытался претворить в моих произведениях, в характерах моих героев. Истины эти просты, но сделать так, чтобы они тронули сердца современных читателей, — непростая задача».

Здесь возникает еще одна весьма существенная проблема.

Современная литература, как бы ни разнились между собой произведения среднего и молодого поколений (а особенно — молодого) писателей, кажется, менее всего обеспокоена тем, чтобы «достучаться» до читательских сердец. В лучшем случае — попытаться пробудить интеллект, не задумываясь над тем, что читатели не представляют собой некую однородную массу и уровень интеллекта у них разный. Может быть, и с этим связано то печальное обстоятельство, что читают сегодня мало, в основном детективы и слезоточивые женские романы, предпочитая завораживающему шелесту страниц и запаху типографской краски экраны ноутбуков или планшетов, а то и мобильных телефонов? Более молодые читатели оправдывают это тем, что таскать с собой в транспорте книгу гораздо тяжелее, чем планшет или телефон. Но ведь подобное чтение, что ни говори, качественно отличается от общения с книгой. Впрочем, для кого как…

Имя Вениамина Александровича Каверина не кануло в Лету. Оно осталось, к сожалению, для большинства лишь связанным с «Двумя капитанами», но о том, что этот роман продолжает жить не только в памяти более старших поколений, а может и должен стать своего рода «проводником» и для молодых читателей, свидетельствует тот факт, что в 2001 году появился на московских подмостках мюзикл Алексея Иващенко и Георгия Васильева «Норд-Ост», поставленный по каверинскому роману. И вошел он в историю навсегда не столько благодаря своим театрально-музыкальным достоинствам, сколько страшной трагедией, случившейся на одном из представлений, — террористическим актом, взятием заложников, героическим поступком доктора Л. Рошаля, рискнувшего войти в здание, чтобы попытаться спасти детей.

Поистине что-то мистическое было во всём этом. Словно вновь попытались оборвать, далеко не в первый раз на протяжении нашей сложной и противоречивой исторической действительности, романтические порывы, устремленные к высоким чувствам и целям.

Это произошло на заре XXI столетия. И это было страшно.

В «Эпилоге» Вениамин Александрович Каверин вспоминает, как провожал его Корней Иванович Чуковский всякий раз, когда он бывал у него в Переделкине: «…Он не провожал меня до выходных дверей (надо было спускаться по лестнице), а выходил на балкон, провозглашая с неизменным, поучительным выражением:

„В России надо жить долго. Долго!“».

Литератору — наверное, особенно, потому что жизнь одаривает его сильными, незабываемыми ударами и наградами. И испить эту чашу необходимо до дна. Вениамину Александровичу Каверину это удалось. А нам остается помнить и перечитывать его книги, каждый раз открывая в них что-то упущенное, но необходимое…