Приближался 1914 год. Никто не знал, не подозревал ещё, что вскоре разразится война с германцем, что за ней последуют две революции и погибнет множество людей.

     Однажды Матронушка попросила свою мать Наталию передать священнику, что в его библиотеке на такой-то полке и в таком-то ряду книг хранится прорись (образец на бумаге) редкой иконы “Взыскание погибших”. И эту икону следует заказать изографу (иконописцу), аккуратному в художестве и благочестивому.

     – Мне эта икона о погибших снится. Грядут немилостивые времена. Много будет погибших.

     Наталия пошла к священнику, а сама думала: “Каких ещё погибших? Где она видела погибших? И вообще, где искать деньги на художника – художники нынче дороги. Впрочем, образца, о котором говорила Матрюша, у батюшки может и не быть”.

     Каково же было удивление и Наталии, и самого священника, когда в указанном месте обнаружилась редкая прорись иконы.

     – Что ж, средства будем собирать всем миром – Христа ради, – сказал батюшка.

     Необходимое для оплаты художника собрали по подписному листу на удивление скоро и сложили собранное перед Матронушкой. Та потрогала руками деньги и отделила рубль и полушку.

     – Это верните, – сказала она.

     Женщины, находившиеся при ней, стали переглядываться, и лишь одна вспомнила, что среди жертвователей был мужик, который положил рубль в кружку с ругательствами, а другой смеху ради бросил полушку.

     Скоро и изограф, понимающий, как говорили, священное художество, прибыл из города Епифани и предстал перед Матронушкой, главной заказчицей работы.

     – Сможешь написать икону?

     – Дело для нас привычное, – сказал художник.

     – Коли так, то приступай к делу. Грунта положи лебастровые, а не меловые, и плави клади не сразу, а по-старинному.

     – Дело привычное, – повторил художник, недоумевая, как слепая от роду может рассуждать об его тонком ремесле, когда сама никогда не видела икон.

     Однако Матронушка продолжала в чём-то сомневаться.

     – Ладно. Пробуй, – сказала она. – Но прежде всяких дел исповедайся и причастись. И получи благословение. Иначе ничего не выйдет.

     – Это можно, – охотно согласился художник.

     Прошло немалое время, можно было бы и работу представить на суд прихожан, да только привычное для художника дело сразу как-то не заладилось. Кисть потеряла трепетность, а глаз – зоркость к миру духовному. И выходил не образ Пречистой, а то, о чём наш насмешливый народ говорит: не сгодится Богу молиться – сгодится горшки покрывать.

     Напуганный утратой своей способности к священному художеству, изограф пошел к Матронушке просить прощения.

     – Пришёл? – встретила его Матронушка.

     – Пришёл, – ответил художник, не понимая, как слепая узнала об его приходе.

     – Не получается?

     – Не получается.

     – То-то и оно, что не получается. Теперь иди и покайся в своем главном и нераскрытом грехе, за который ты не понёс наказания и о котором промолчал на исповеди.

     Художник (а на его совести и в самом деле было преступление, о котором, как он думал, никто не знал) так и повалился Матронушке в ноги.

     – Грешен! Прости, матушка.

     – То-то и оно, что грешен. Бога не проведёшь, Господь всё видит, ничто от Него не укрывается. Ступай к батюшке и впредь не лги.