Как Матронушка, беспаспортная бродяжка, избегала ареста, объяснить невозможно.

     Однажды “добрые” люди донесли “куда следует” о бабке, к которой валом валит подозрительный народ. Незамедлительно явился милиционер.

     – Нарушаем паспортный режим, – сказал он. – Велено тебя арестовать.

     – Иди скорее домой – у тебя несчастье, – ответила ему Матронушка.

     – Ты мне голову не морочь, старая. Я должен тебя доставить в отделение, а там решат, что с тобой делать.

     – Беги скорее. Слепая от тебя никуда не денется. Я сижу на постели, никуда не хожу.

     Милиционер задумался: вдруг правда? А слепая и в самом деле никуда не убежит.

     И поехал домой на милицейской машине – благо, что недалеко, – а в доме и в самом деле несчастье: пока он требовал у слепой бабки несуществующий паспорт, взорвался примус, и жена его обгорела.

     Милиционер на служебной машине мгновенно доставил пострадавшую жену в больницу, и доктор сказал ему:

     – Вам повезло, что вы оказались около дома, иначе бы её не спасти.

     На следующее утро, говорят, милиционеру был устроен разгон от вышестоящего начальства за невыполнение приказа. Милиционер рассказал о случившемся – начальство задумалось.

     – Ладно, Бог с ней, со слепой, – сказало начальство. – Только предупреди её, гражданку Никонову, чтобы убиралась из нашего околотка, то есть района. И не так открыто помогала людям. Видать, не простая эта бабка.

     А жила Матронушка то на Ульяновской улице у священника, мужа Пелагеи, пока его не арестовали за религиозность; то на Пятницкой, то в Сокольниках в летней фанерной пристройке, то в Вишняковском переулке у племянницы, у Никитских ворот, в Петровском-Разумовском, в Царицыно, в Сергиевом Посаде, в Староконюшенном переулке на Арбате, а то и в других местах, о которых никто теперь не знает.

     Москву, где у Матронушки не было ни кола ни двора, она очень любила.

     – Это святой город, сердце России, – говорила она. – От Москвы пойдёт спасение, если мы повернёмся ко Христу, Свету нашему.

     Но как виделась её внутреннему взору Москва, перестраиваемая на новый лад и взрываемая богоборцами, сказать трудно. Скорее всего, в образе небесного града на горе, о котором говорил Спаситель.