Зинаида Жданова из Себина, ставшая москвичкой, отыскала матушку в Сокольниках в деревянной щелястой теплушке для рабочих с холодной печкой-буржуйкой. Матронушка лежала на топчане лицом к стене и никак не могла повернуться к гостье – волосы примёрзли к стене.

     – Матушка, вы ведь знаете, – заговорила Зинаида, – что мы живем вдвоём с мамой, отец в тюрьме, брат на войне, у нас большая тёплая комната на Арбате. Почему вы не хотите перебираться к нам?

     – Бог не велит, – ответила Матронушка.

     – Бог скорее не велит оставлять вас в этой собачьей конуре.

     – Погоди, милая, переберусь к вам, но не теперь.

     Она словно чувствовала, что Зинаиду вскоре арестуют за её веру. А если в её квартире обнаружат блаженную, к которой ходят за утешением и молитвенной помощью, это даст дополнительный материал по уголовному делу и добавит новые статьи, такие же вздорные, как и само дело.

     Матронушка духовным своим зрением прозревала приближение опасности и, когда за ней приходили, всегда оказывалась в другом месте. Какая-то сила спасала и тех, кто давал ей приют.

     Времена ведь были суровые: покарать могли за малейшее нарушение режима проживания и несогласие (даже молчаливое) с большевистской религией поклонения смертному человеку, который, по слову Апостола, есть ложь. Один лишь раз дала она себя поймать, да и то ради спасения обгоревшей жены милиционера, матери четверых детей, которая после телесного выздоровления пришла ко Христу. У Господа ведь много путей для нашего вразумления.

     В начале сорок первого года сестра Зинаиды Ольга, которая имела обыкновение прежде всякого дела обращаться за благословением к Матронушке, спросила, идти ли ей в отпуск из-за дешёвой путевки – не лучше ли дождаться лета: уж очень ей не хотелось отдыхать зимой.

     – Иди в отпуск сейчас, – сказала Матронушка. – Потом долго не придётся отдыхать.

     – Почему?

     – Будет война.

     – Кто на нас посмеет напасть?

     – Как всегда, с запада. Оттуда ничего хорошего не жди.

     – Кто победит?

     – Мы и победим, но много русской крови прольётся. Ой, много! Поглядишь на иных – всё ругаются и собачатся между собой. И думаешь: “Чего ругаться, когда жить осталось совсем чуток? ”

     И в самом деле, 22 июня началась война, а вместе с ней и послабление от большевиков для православной веры. Власти ведь понимали, кто будет воевать: русские. И были выпущены из тюрем священники, открылись кое-где храмы Божии, в Троице-Сергиевой зазвонили ранее запрещённые колокола. Матронушка перебралась на Арбат, в Староконюшенный переулок.

     Ольга со свекровью и детьми – а их было трое – собралась ехать подальше от германца, который ходом шёл почти без остановки на Москву. В Себино, думала она, враг не сунется: село в сорока верстах от железной дороги – туда после дождя и на конях не проедешь.

     Пошла к Матронушке за советом.

     – Никуда не уезжай. А кто поедет, того ждут большие муки.

     – А если немец зайдёт в Москву?

     – Красный петух победит чёрного. Германца разобьют под Москвой.

     – А в Тулу зайдёт?

     – И в Тулу не зайдёт. А за Себино я молиться буду.

     После разгрома немцев под Москвой стало известно, что карательный отряд захватчиков стремительно влетел на машинах и мотоциклетках в Себино, и солдаты зачем-то согнали всех детей в погреб. Поставленные на часах каратели постреливали в плачущих матерей, не знающих, что замыслил враг. И вдруг словно приказ какой пришёл сверху: незваные гости вспрыгнули на свои мотоциклеты и уехали так же неожиданно, как и появились.

     Об этом впоследствии рассказала Вера из Себина, которая, не послушавшись Матронушки, уехала с семилетним сыном из Москвы и перенесла большую муку, когда её мальчика заперли в подвал.