Я стоял у двери в спальню и умолял Полу впустить меня. Я снова и снова повторял слова извинения, как я виноват перед ней и как мне ужасно стыдно, но она не отвечала.

В конце концов я сдался и, вернувшись в гостиную, сел на диван и обхватил голову руками. Просто не верилось, что я так сильно ее толкнул.

Я завернул в полотенце немного льда и вернулся к двери в спальню. Пола по-прежнему не хотела пускать меня, поэтому я сказал ей, что оставлю лед в коридоре, и ушел. Через минуту дверь отворилась, и Пола схватила лед, потом дверь снова захлопнулась, и я услышал, как в замке повернулся ключ.

Принесли суши. Есть не хотелось, и я убрал еду в холодильник.

Я вернулся к двери в спальню и попытался уговорить Полу впустить меня.

— Я хочу, чтобы ты знала одно: я очень, очень тебя люблю, и, Богом клянусь, подобного больше никогда не случится. Ты права — у меня есть проблема, и я готов обратиться за помощью. Пожалуйста, не сердись. Я никогда больше не сделаю тебе больно — честное слово. Ну поверь… Вот открой дверь, и сама увидишь, как мне стыдно.

Она не отвечала. Я продолжал свои мольбы, пытаясь найти верный тон, но все бесполезно. Наконец я сдался и вернулся в гостиную на диван.

На следующий день в половине седьмого дверь в спальню все еще была заперта. Несколько раз я тихонько постучал, но ответа не услышал. Потом я сказал:

— Если ты проснулась, пожалуйста, дай мне войти. Дай мне возможность извиниться как следует.

Она не ответила. Я вывел Отиса и приготовил кофе. Пройдя несколько раз туда-сюда по квартире, я снова подошел к двери.

— Ну пожалуйста, — попросил я. — Это уже просто становится смешным. Ну я тебя прошу — открой дверь.

Но Пола не отвечала. Часы показывали уже начало восьмого, и мне нужно было забрать одежду из спальни и идти на работу.

Следующие минут десять я стучал в дверь, пытаясь привлечь ее внимание, мое раздражение росло. Я понимал, что она просто хочет наказать меня и что будет держать меня у запертой двери, пока я не опоздаю на работу.

В половине восьмого я выругался и полез под душ в маленькой ванной. Голову пришлось мыть мылом. Мне нужно было уходить самое позднее без двадцати восемь, потому что на девять у меня была назначена встреча, а перед этим нужно было еще заскочить в офис и взять материалы для презентации. Я колотил в дверь и требовал, чтобы Пола меня впустила.

— Что за хрень! — сердился я. — Я вчера был неправ, признаю, но зачем вести себя как ребенок? Я ведь уже просил прощения. Согласен, у меня есть проблема, но жизнь продолжается. Да откроешь ты дверь, наконец, или нет!

Я был в таком отчаянии, что чуть было не стал выламывать дверь, но тут понял, что так еще больше стану похож на сумасшедшего и насильника, а значит, еще труднее будет убедить Полу простить меня. Я поступил иначе. Среди вещей, которые Пола собиралась отнести в секонд хэнд, я нашел старый, мятый пиджак и штаны и наскоро их прогладил. Костюм все равно выглядел жеваным, но делать было нечего. На дне шкафа я обнаружил мятую рубашку, но гладить ее времени не было. Не важно — можно не расстегивать пиджак. Выбегая из квартиры, я услышал шум душа, доносившийся из второй ванной. Разумеется, Пола собиралась идти сегодня на работу, но не хотела выходить из спальни до моего ухода.

Я взял такси. Зайдя за перегородку, на свое новое рабочее место, я собрал все необходимые для встречи материалы. Пешком я прошел до пересечения Парк-авеню с Сорок седьмой на встречу с финансовым директором маленькой фирмы, занимавшейся контролем и регулированием капитала. Пока я знакомил его с проектом, я едва ли сам понимал, что говорил. Мои мысли были заняты Полой. Я надеялся, что она пришла в себя и что рано или поздно она меня простит.

В конце встречи я неожиданно для себя услышал, что к концу недели меня просят отфаксовать обсчет небольшого сетевого проекта. Было совершенно неясно, как мне удалось произвести благоприятное впечатление, поскольку на голове у меня было воронье гнездо и держался я, видимо, тоже неадекватно.

Спускаясь в лифте, я по сотовому позвонил Поле в офис. Трубку взяла ее секретарша, но стоило ей услышать мой голос, как она тут же извинилась и сказала, что Пола «на совещании» и не может подойти.

— Соедините меня с ней, я попал в аварию.

По-моему, это прозвучало убедительно, но Пола оказалась слишком проницательной и, скорее всего, догадалась о моей выдумке, потому что немного погодя я снова услышал в трубке голос ее секретарши:

— Мне очень жаль, но она не хочет… Я хотела сказать, не может сейчас подойти к телефону. Ей что-нибудь передать?

— Я позвоню попозже…

Я прошел через вестибюль и вышел на улицу. Я был настолько поглощен своими мыслями, что едва замечал движущиеся машины и людей на тротуарах. Я прошел до пересечения Мэдисон и Пятьдесят четвертой и остановился прямо у здания, где работал Майкл Рудник.

Я был готов ждать хоть целый день — мне во что бы то ни стало нужно было еще раз увидеть Рудника и на этот раз припереть его к стенке. Я понятия не имел, как именно с ним говорить, но твердо решил, что такой разговор состоится.

Еще не было десяти, но я уже чувствовал, что, скорее всего, придется ждать до двенадцати, а то и до часу. Я сел на парапет перед зданием. Немного посидев, я снял пиджак и ослабил галстук. Я не отрываясь смотрел на вращающиеся двери, готовый сразу же подняться, как только увижу Рудника. Потом у меня возникла мысль. Я вспомнил название фирмы, где он работал, — «Рудник, Айсман и Стивенс», — и достал свой мобильник. Узнав номер через справочную, я сделал звонок. Трубку сняла девица на ресепшене, и я спросил, на месте ли сегодня Майкл Рудник. Не говоря ни слова, она соединила меня напрямую, и я услышал, как низкий голос произнес: «Майкл Рудник».

Я ждал, что мне ответит секретарша, поэтому голос Рудника застал меня врасплох. Я подержал телефон возле уха, слушая, как он повторяет: «Майкл Рудник» — все более и более раздраженным тоном, а потом отключился. Несколько минут я сидел, машинально прижимая телефон к уху. Потом вдруг заметил, что меня трясет. Злобно обозвав себя слизняком, я убрал телефон.

Я просидел на парапете еще два часа. В двенадцать из здания на обед стали выходить служащие. Если он вдруг не пойдет на обед, решил я, вернусь в половине пятого и поймаю его по дороге домой. Если и тогда мне не повезет, приду завтра, послезавтра — рано или поздно я непременно встречусь с ним с глазу на глаз.

И тут я увидел, как он выходит из здания. Он шел в компании мужчины и женщины и улыбался. Троица направлялась прямо ко мне. Внезапно меня охватил тот же панический страх, как когда я услышал в трубке его голос. Поравнявшись со мной, он надел темные очки — они были на нем в тот день, когда я встретил его на переходе у Пятой авеню. Он прошел мимо и не заметил меня.

Несколько секунд я не мог пошевелиться, но потом взял себя в руки и вышел из транса. Я встал и пошел за Рудником и его друзьями по Мэдисон-авеню, через Пятьдесят третью улицу.

Тротуар был запружен народом. Компания свернула налево, на Пятьдесят первую, и я пошел за ними, держась метрах в десяти. Посреди квартала они зашли в японский ресторан. Я встал у дверей и наблюдал, как метрдотель ведет их к столику. Постояв еще пару минут, я решился зайти внутрь. Тот же метрдотель повел меня к суши-бару, но тут я заметил пустой столик рядом с тем, за которым сидел Рудник. Я попросил метрдотеля посадить меня туда.

Я сел на стул рядом с Рудником. Нас разделяло полметра, спинки наших стульев почти соприкасались. С тех пор как мы последний раз были в его подвале, я никогда не был от него так близко.

В ресторане было шумно, но до меня доносились кое-какие обрывки их разговора. Несколько раз я слышал, как Рудник произнес слово «ликвидация», и предположил, что он адвокат и занимается недвижимостью.

Я заказал два рулета с тунцом, один с желтохвосткой и два суши с семгой. Я вспомнил, как вчера убрал суши в холодильник, и сообразил, что со вчерашнего дня ничего не ел.

Я прислушивался к разговору — теперь они говорили о нью-йоркском рынке недвижимости, и до меня то и дело доносилась фамилия Трамп. В какой-то момент Рудник вдруг громко захохотал, и меня всего передернуло от его самодовольства. Интересно, что бы сказали его соседи по столу, если бы узнали правду. Руднику было бы не до смеха — это точно.

Принесли мой заказ. Я проглотил суши, почти не почувствовав вкуса, продолжая подслушивать скучный разговор за моей спиной. Поев, они, наверное, еще с полчаса торчали за столом, обсуждая различные проекты в области недвижимости. Наконец раздался звучный бас Рудника, он подзывал официанта, находившегося от нас за несколько столиков: «Пожалуйста, счет!»

Когда официант обернулся, я сказал: «И мне тоже, пожалуйста».

Рудник протянул официанту кредитную карточку, я расплатился наличными. Официант принес мне сдачу, а ему квитанцию. Услышав за собой шум отодвигаемых стульев, я тоже встал. В какой-то момент Рудник повернулся в мою сторону, но его взгляд скользнул мимо меня.

Выходя из ресторана, я шел прямо за ним, так близко, что чувствовал запах его одеколона. Одеколон был другой, не тот, которым он пользовался тогда, но запах был все такой же навязчивый. На секунду я представил себе, что сейчас догоню его, хлопну по плечу и скажу: «Что, говнюк, помнишь меня?»

Я пошел за Рудником и его друзьями обратно по Мэдисон-авеню, ожидая, что они вместе войдут в здание. Это означало, что мне придется ждать другого раза — может быть, до вечера, а может быть, и до завтра. Но тут на углу Мэдисон и Пятьдесят четвертой группа неожиданно остановилась, и они начали прощаться. Я тоже остановился и сделал вид, что разглядываю витрину, одновременно следя за отражением Рудника в стекле. Он пошел дальше один, направляясь к входу в здание.

Вот мне и представился удобный случай сказать ему пару ласковых. Так он себе и шел, и тут я вдруг выпалил: «Эй, Майкл Рудник!»

Рудник остановился и, повернувшись, взглянул на меня. На нем не было очков, и выглядел он довольно растерянно. Видно, мое лицо показалось ему смутно знакомым, но он никак не мог припомнить, кто я такой. Может, он решил, что я один из его прежних клиентов или, к примеру, знакомый по колледжу или по юридической школе.

— Не помните меня? — спросил я.

— Простите. — Он слегка прищурился. — Не припоминаю…

— Ричард. Но вы, наверное, помните меня как Ричи — Ричи Сегала.

В первую секунду выражение лица Рудника не изменилось. Потом я увидел, как по нему пробежала тень. Он вспомнил меня. Это произошло так быстро, что не жди я его реакции, то, наверное, и не заметил бы, но в тот момент мне стало ясно: он вспомнил все. Я восторжествовал, увидев мелькнувший в его глазах ужас, — небось гадает, чего ему от меня надо. Потом лицо Рудника снова приняло фальшиво-растерянное выражение.

— Простите, где мы с вами встречались?

Я ушам не верил — вот наглый говнюк!

— Неужели вы и вправду меня не помните! — воскликнул я. — Мальчиком вы жили в доме напротив нас.

Он по-прежнему недоумевающе смотрел на меня. Он гнался за мной вокруг теннисного стола и распевал: «Сейчас ты у меня получишь! Сейчас ты получишь!» Потом вдруг сказал, словно в голове у него что-то щелкнуло.

— Верно, Ричи Сегал. Сто лет не виделись! Как ты узнал меня?

— У меня отличная память, — сказал я.

Несколько секунд мы пялились друг на друга как дураки, потом я опустил глаза и мой взгляд упал на его толстое обручальное кольцо. Рудник сказал:

— А ты здорово изменился. Когда мы в последний раз виделись, тебе было сколько? Десять?

— Вы переехали, когда мне исполнилось двенадцать.

— А, ясно.

Он рассеянно огляделся. Было заметно, что ему неловко и он хочет поскорей закончить разговор. Он взглянул на часы и сказал:

— Очень рад был снова с тобой повидаться. Ну, мне нужно идти, опаздываю на совещание. Увидимся.

Он не оглядываясь пошел к зданию.