1

— Прости, отец, но я не могу согласиться, — заявил Магнус.

Род вытаращил глаза и застыл, держа наколотый кусок мяса на кончике ножа.

— Не можешь согласиться? Да с чем тут соглашаться, спрашивается? Герцог Логир собирает войско! Это факт, а не чье-то мнение!

— Точно, — кивнул Джеффри, положил на стол ложку и укоризненно посмотрел на брата. — Ты что же, хочешь сказать, что лазутчик короля лжет? Ну так отправляйся в южные пределы королевства да сам погляди!

— В том, что лазутчик сказал правду, я не сомневаюсь, — ответил Магнус. — А согласиться не могу с тем, что в происходящем надо видеть угрозу.

Род нахмурился.

— Почему же? — Он не стал обращать внимания на то, как тревожен и полон немой мольбы стал взгляд его жены, и настойчиво продолжал: — Тебе прекрасно известно, что двадцать пять лет назад герцог Ансельм возглавил мятеж. Руку на сердце положа, я думаю, что его брат совершил глупость, позволив Ансельму унаследовать титул и владения умершего отца, даже при том, что Туан — король.

— Позволять или не позволять — уж это было их величествам решать, а не тебе.

— Увы, да. И теперь, полагаю, мои худшие опасения сбываются. Ансельм снова затевает смуту.

— А вот это, — усмехнулся Магнус, — уж точно мнение, и с ним я не согласен.

— Да почему же не согласен, можно спросить? — взорвался Джеффри. — Думаешь, он солдат просто так собирает, поиграть?

— Если честно, — спокойно отозвался Магнус, — да, я так думаю. А ты, братец, плоховато разбираешься в том, как работает человеческий разум.

— Только не тогда, когда речь идет о войне!

— А когда речь идет об игре? — парировал младший брат, Грегори. — Мне кажется, что здесь Магнус отчасти прав. Этот герцог Ансельм всегда носился со своими мечтами, старался подогнать реальность под них, правда?

Роду до сих пор становилось не по себе, когда он слышал подобные тонкие замечания из уст столь юного создания. Правда, Грегори уже переступил порог детства — ему исполнилось тринадцать. Род усиленно пытался придумать, что бы такое сказать, чтобы изъять из сердца мальчика жало излишней предосторожности, но так ничего и не измыслил.

Не удалось и Джеффри выступить с достойным возражением. Он онемел и вытаращил глаза, а Корделия сказала:

— Это верно, Грегори, но Джеффри имеет полное право тревожиться, потому что герцога Ансельма извечно точил червь зависти — судя по тому, что о нем говорили его отец и мать. Покуда был жив отец, Ансельм только о том и мечтал, как бы стать герцогом. Теперь он обзавелся этим титулом и захлебывается собственной желчью, видя, что младший брат стоит выше него, что он восседает на королевском троне. Нет, Ансельм и вправду может желать отобрать все, чем владеет его брат, силой оружия.

— Да как же это? — сокрушенно воскликнул Магнус. — И ты туда же? А я‑то думал, что у юной девушки достанет милости, сострадания. Я полагал, что ты скорее пожалеешь этого человека, нежели станешь бояться его.

— Мне жаль его, это правда, — кивнула Корделия. — Но уж если я наделена даром видеть все, что на сердце у людей, то я умею видеть и их злость и желчность.

— А мне кажется, — вступила в разговор Гвен, — что царственный брат сам сумеет управиться с Ансельмом.

Но Род покачал головой.

— У Туана доброе сердце. Он всегда думает о людях хорошо. Вот почему он всегда так изумляется, когда они оказываются мерзавцами — а в особенности его собственный братец.

— Но уж королева Катарина могла бы разглядеть чьи-то злобные происки, — возразил Магнус.

— А разве она когда-то умела разглядеть хоть что-то еще? — хмыкнул Род и был вынужден поднять руку, чтобы предотвратить бурю протестов. — Ладно, беру свои обвинения назад. Уверен, порой она видит кое-какие добродетели. И все-таки я сильно сомневаюсь, что ее монарший супруг в данном случае прислушается к ней.

— А неплохо было бы некоторым супругам иногда прислушиваться к мнению жен, — мрачновато изрекла Гвен. — Однако, Магнус, действовать без одобрения королевы Туан не может.

— Вот-вот, — кивнул Род и многозначительно поднял указательный палец. — Вследствие чего деятельность королевской власти, можно сказать, парализована в то время, как Ансельм собирает войско.

— Но может быть, он вовсе не собирается затевать войну! — горячо возразил Магнус. — Разве его нужно вешать за убийство, если он еще и кинжала не обнажил?

— Сам повесится, и притом очень скоро, — заверил брата Джеффри.

— Не сомневаюсь, он так или иначе даст знать о своих намерениях, — рассудительно проговорил Грегори. — Он не блещет умом, поэтому будет слушаться своих советников.

— Которых еще сильнее снедает зависть, чем его самого, — добавила Корделия. — Уж вот кто спит и во сне видит, как бы поскорее ввергнуть нашу страну в пучину хаоса.

— Да вы тут все, похоже, против меня сговорились! — Магнус вскочил на ноги и резко отшвырнул стул. — Вы и слушать меня не желаете, да? Ну и отлично, наслаждайтесь своей беседой. Глас противоречия ретируется вместе со своим владельцем!

И он порывистой походкой вышел из комнаты.

Остальные члены семейства изумленно и испуганно переглянулись. Подметки сапог Магнуса протопали по булыжнику мостовой, звук шагов вскоре стих вдали. Послышался голос слуги, задавшего молодому человеку какой-то вопрос, затем Магнус что-то рявкнул в ответ, а потом хлопнула входная дверь главной башни.

Гвен и Корделия проворно вскочили.

— Скорее! Нужно догнать его, пока он не прошел под решеткой! — воскликнула Гвен, остановилась и недоуменно воззрилась на мужа. — Ты не пойдешь?

— Нет, — покачал головой Род, и его взгляд стал отстраненным. — Пожалуй, нет.

— Но его душа в полном смятении, отец! — горячо возразила Корделия.

— Верно, в смятении, — подтвердил Грегори. — Из-за чего он так вспылил, папа?

— Да из-за того, что младшие братья и сестра посмели спорить с ним, — высказал предположение Джеффри.

— Нет, — покачал головой Род. — Думаю, тут дело посерьезнее.

— Ну, если ты такой кладезь мудрости, ты и должен догнать его и успокоить! — в отчаянии выкрикнула Гвен. — По-твоему, это у него возрастное? И ты отказываешься догнать его и поговорить с ним по душам?

— Не отказываюсь и поговорю, — ответил Род. — Но не сию секунду. Ему нужно немного остыть. Если я брошусь за ним прямо сейчас, он только окрысится на меня и уйдет куда глаза глядят.

— А сейчас он не туда идет? — съязвила Корделия.

— Туда, — не стал спорить Род. — Но он вернется. Если же я пойду за ним прежде, чем он будет готов к разговору, он может уйти навсегда.

Джеффри сдвинул брови и недоуменно уставился на отца.

— Как же так, папа? Какая душевная хворь напала на моего брата?

— Та самая, которую я еще помню слишком хорошо, — ответил Род. — В этой хвори есть нечто такое… Ну, как будто человек уже давно готов пойти по миру, по жизни самостоятельно, но при этом он не видит своего пути ясно и потому не уходит из дома.

— Ты не велишь ему уйти из дома! — испуганно воскликнула Гвен.

— Нет, — ответил Род. — Но и говорить ему, что он должен остаться, я тоже не стану. — Он взял со стола нож и отрезал себе еще кусок мяса. — Так или иначе, у меня, пожалуй, есть время закончить ужин.

И тут у него мелькнула мысль: «Кто знает, когда я еще вот так поужинаю?»

Сына Род нашел на берегу реки. Магнус сидел под деревом, крона которого к осени пожелтела. Неподалеку был привязан его конь. Род придержал поводья Векса и еле слышно сказал коню-роботу:

— Побудь рядом, ладно?

Векс молча кивнул в ответ. Он благоразумно решил не нарушать тишины. Род спешился и тихо подошел к сыну. Тот неотрывно смотрел на вертящиеся водовороты, на уплывавшие вдаль опавшие листья.

— Кажешься себе таким вот листком, да? — негромко спросил Род.

Магнус вздрогнул и обернулся. Почти сразу же он помрачнел, но признался:

— Да. Ведь моя жизнь примерно такова, верно? Несет меня, куда пожелает. Поток событий влечет меня к какой-то цели, о которой я и не догадываюсь, а догадался бы — так отказался бы к ней идти.

— Может, и так, — медленно протянул Род и уселся на ствол поваленного дерева рядом с Магнусом. — Но нужно что-то делать, чтобы не потонуть в этом бурном потоке событий, правда? Или хотя бы реку выбрать по своему усмотрению.

Магнус удивленно глянул на отца.

— В свое время тебе довелось побывать в моей шкуре, да?

— Да, на по совершенно иной причине. Я — младший сын младшего сына, поэтому для меня не было места в том мире, где я родился. Но и уйти просто так я не мог.

— В то время как я не могу уйти, потому что я — наследник, — с горечью проговорил Магнус.

— Нет, — покачал головой Род. — Это не должно сковывать тебя. Ты не добьешься особых успехов на моем поприще, если не веришь в правоту моего дела, если не хочешь им заниматься. Кроме того, у тебя есть два брата, которые возьмут на себя эту ношу, если ты от нее откажешься.

Магнус уставился на отца в полном изумлении. Он явно был уязвлен.

— Так ты выгоняешь меня?

Род вздохнул. Парень был в одном их тех настроений, когда что ни скажи — все будет воспринято не так. К тому же в душе Магнус все еще оставался ребенком, хотя телом, разумом и даже опытом уже был мужчиной. Двадцать один год — вполне достаточно для того, чтобы считаться взрослым, но все же Магнус был слишком юн, чтобы считаться зрелым мужчиной.

Причиной тому было то, что Магнус, в его возрасте, жил дома, с родителями. Крестьянский парень, его ровесник, уже имел бы жену и двоих детей — и был бы наделен ответственностью, из этого вытекающей. И вот теперь, невзирая на то что Магнус был скован привычными узами семейных отношений, он начал делать первые серьезные шаги к настоящей зрелости.

— Нет, — ответил Род. — Я не говорю, что ты должен уйти. Гораздо больше бы мне хотелось, чтобы ты остался здесь. Но это было бы лучше для меня, а не для тебя. Хочу сказать по-другому: ты можешь уйти, если чувствуешь, что это нужно тебе.

Магнус ответил с горькой усмешкой.

— О, сэр, конечно, как же еще? А про себя ты так сказать не можешь?

Род был готов ответить автоматически, но прикусил язык. А сказать он хотел, что Магнус и держит его на Грамерае — Магнус, его сестра и братья, а более всего — их мать.

Их мать, чья красота и доброта привязали Рода крепко-накрепко. Даже теперь, когда Гвен миновало пятьдесят, Роду казалось, что все прелести огромной галактики меркнут в сравнении с его супругой. Он пытливо изучал лицо сына и в отчаянии гадал, какой же дать ответ…

…И вдруг ответ явился, словно озарение.

— А в этом что-то есть, кстати, — сказал Род и поднялся на ноги. — Я ведь могу уйти, правда? — Его зубы медленно обнажились в волчьем оскале. — Я ведь могу сделать ноги, как только пожелаю. Спасибо, сынок, надоумил. Пожалуй, я так и сделаю.

Род подошел к Вексу, вспрыгнул в седло и ускакал в темноту. Магнус застыл с раскрытым ртом, будто его молнией ударило.

А в следующее мгновение его охватил гнев. Магнус порывисто вскочил на ноги, беззвучно выкрикнул ругательство, оседлал коня и бросился следом за отцом. Он ни на секунду не сомневался, что его старик точно знает, что делает, и не менее точно — что будет делать он.

Они ехали по темному хвойному лесу, где сейчас, к вечеру, когда грозовые тучи низко нависли над верхушками деревьев, было еще мрачнее. Магнус скакал позади отца и не слышал их разговора с конем-роботом, поскольку они общались на радиоволновой частоте, а не телепатически. В челюстную кость, над передними зубами, у Рода был вживлен микрофон, а за ухом — наушник. Ну а у Векса все приемно-передающее оборудование было, естественно, встроенным.

Но с другой стороны, отец и Векс могли и не разговаривать, а Магнус, если честно, не слишком верил в то, что они посмеиваются над ним из-за того, что он за ними увязался. Но даже при этом злость так и раздирала его. Возмущению не было предела, и Магнус даже не желал притворяться, будто это не так. Какое право отец имел вот так выдернуть его из дома, не дав и мгновения подумать?

С другой стороны, почему бы и не прокатиться? Никаких особо интересных планов на ближайшее время у Магнуса не было. Если уж быть честным до конца, то он просто-таки с ума сходил от скуки и безделья, и ему казалось, что вот так, без всякого смысла, и пройдет вся его жизнь… Ни тебе великих подвигов, ни большой романтической любви. Он и сейчас размышлял примерно так же, и все-таки злился на отца за то, что тот так бесцеремонно утащил его за собой. Магнус, будучи старшим сыном, был обязан сопровождать отца, заботиться о нем — и не только о нем, а и о тех, кто мог попасться на пути отца.

На какое-то мгновение у Магнуса мелькнула мысль о том, что, пожалуй, только он один и считает, что в этом состоит его священная обязанность. Может быть, больше никто на свете и не думал, что он обязан так поступать? Может быть, это вовсе и не так? Может быть, на этот раз можно было спокойненько отсидеться дома, и пусть себе отец побродит по окрестностям в гордом одиночестве?

Кстати говоря, не исключалось, что отец как раз такой вариант и предпочел бы.

Магнус решительно отбросил эту мысль. Он поежился от холода — порывы ветра становились все более пронзительными. Кто бы ни задумал эту поездку на ночь глядя, деваться было некуда. Даже если он сам себя назначил телохранителем отца, кто-то же должен был выполнить эту работу.

Ну правда же?

Род украдкой оглянулся назад и с трудом сдержал смешок.

— Он все еще едет за нами, Векс.

— Наверное, не догадался, Род.

— Да нет, догадался — но не до конца. Но правду сказать, он всегда осознавал свою ответственность перед семьей. Вот чего он не осознает, так это того, что стал вполне взрослым для того, чтобы суметь на время сбросить эту ответственность.

— И как ты думаешь, скоро ли он поймет, что может уйти, если пожелает, Род?

— Ох не скоро, Векс. Мальчик у меня просто-таки на редкость решительный.

— Ты сказал «упрямый», Род, или мне послышалось?

— Ладно, ладно, давай не будем устраивать состязание в синонимах. Если честно, то я вот что думаю: еще дольше до него будет доходить мысль о том, что он в самом деле хочет уйти.

— Но сейчас он как раз в том самом настроении, Род.

— Да, но он еще не задумывался об этом всерьез.

Порыв ветра хлестнул Рода по лицу. Он поднял голову и удивился тому, что уже стемнело.

— А дождь давно пошел?

— Несколько часов назад, Род. Не дождь, морось.

— Угу, и шквальный ветер в придачу. — Род зябко поежился. — В следующий раз, когда я вот так куда-нибудь рвану в порыве страсти, посоветуй мне дождаться хорошей погодки. Ну а что там делается выше деревьев, Векс?

— Судя по звуку — проливной дождь. Уж не слабее, чем здесь, под ветками.

— Если так, то лучше устроить стоянку, пока еще хоть что-то видно.

Род увел коня с тропы и спешился. Земля в лесу была ровная, устланная ковром прошлогодней пожелтевшей хвои. В сосновых лесах не бывает густого подлеска, поскольку сквозь густой лапник почти не проникает солнце. Род подвигал плечами, чтобы размяться, вздохнул и зашагал по лесу в поисках камней. Он вернулся, найдя два увесистых булыжника, и увидел, что Магнус подкатывает очередной камень к другим, образовавшим почти правильный круг.

Род немного постоял, пользуясь возможностью понаблюдать за сыном, когда тот его не видел. До сих пор Род порой изумлялся, видя лицо Магнуса поверх груды натренированных мышц. Но это зрелище вызывало у отца не только изумление, но и гордость. Славный вырос парень. Вот только Род никак не ожидал, что из прыгучего жизнерадостного малыша с золотистыми кудряшками в итоге получится темноволосый молодой человек с не самым легким характером. Сейчас рост Магнуса равнялся шести футам и семи дюймам, и судя по всему, он мог подрасти еще. Темные волосы обрамляли удлиненное лицо с высокими скулами и тяжелым волевым подбородком, растянутым тонкогубым ртом и большими, широко посаженными темно-синими глазами. Увидев его, высокого и широкоплечего, в сумерках, случайный путник, пожалуй, мог и струхнуть — пока не увидел бы, какая у этого великана добрая и немного лукавая улыбка, а во взгляде — готовность помочь, посочувствовать. Нет, он не был великаном — людоедом, он был добрым гигантом, которого не стоило опасаться доброму человеку. Род улыбнулся, согретый этой мыслью, и когда Магнус поднял голову, отец посмотрел на него в упор и увидел, как в глазах сына, застигнутого врасплох, отступают, тают злость и обида.

Роду стало не по себе. Когда его сын успел стать таким? Откуда эта горечь? Кто мог обидеть Магнуса? На миг Родом овладела застарелая ярость. Он был готов растерзать на куски мучителя собственного ребенка — только бы тот ему попался. Но к ярости примешалось жуткое опасение: не он ли сам и был этим мучителем.

Род усилием воли прогнал прочь охватившие его чувства. Скорее всего его опасения были беспочвенны.

— Зачем ты, сынок? Я бы и сам камней натаскал.

— Да? — с язвительной усмешкой выговорил Магнус. — А я, что же, отсиживаться должен? Я тоже хочу поскорее развести костер!

— Ну… Вполне разумные речи. — Род положил камни на землю, разогнулся и нахмурился. — Что же насчет того, что ты должен… Нет, ты вовсе не обязан мне помогать. Мог бы и подождать лишних несколько минут. Кстати говоря, и следовать за мной ты тоже не обязан.

— Неужто?

— Нет, представь себе, не обязан. — Род сдвинул брови, уязвленный насмешкой Магнуса. — Ты отправился следом за мной по собственной воле.

— По собственной воле! — Магнус выплюнул эти слова, словно они были ему оскорбительны. — Какая у меня воля, какой у меня есть выбор, по большому-то счету? Я — старший. Скажешь ты: «Вперед, за мной!» — и я обязан выполнить твой приказ.

— Вот как? — Род ухватился за эту мысль. — И кто же тебе такое сказал? — Не дав Магнусу ответить, он добавил: — Мама?

Магнус покраснел и отвел взгляд.

— Сегодня она ничего такого не говорила.

— А что она тебе говорила сегодня? Чтобы ты не ходил гулять? А тебе не кажется, что ты слишком взрослый для этого?

Удар угодил в цель. Глаза Магнуса полыхнули гневом.

— И правда, странно, что я до сих пор торчу дома? Что держусь за мамочкину юбку?

— Ну так иди. — Род указал в чащу леса. — Никто тебя не держит. Вся страна открыта для тебя.

Магнус вытаращил глаза. Изумление и жуткая обида читались в его взгляде. Род, поняв, что перегнул палку, тут же мысленно выругал себя за резкость. Но прежде чем он успел придумать, как бы сгладить неловкость, Магнус отрывисто бросил:

— Ну и хорошо! Если тебе неохота сидеть дома, то почему я должен там сидеть? Вот спасибо, наконец меня спустили с привязи! — Он умолк, отвесил Роду притворный поклон. — Я отбываю, повинуясь воле моего повелителя! Желаю приятно провести время!

С этими словами он развернулся, схватил коня за поводья и размашисто зашагал в чащу леса.

Ярость захлестнула Рода, будто кто-то ударил его с размаху хлыстом. В отчаянии он принялся мысленно напоминать себе, что его сын уже не маленький мальчик, а взрослый мужчина, что он способен справиться с любой опасностью, какая бы ни встретилась на его пути.

То есть так хотелось думать Роду. Он сдержался, прикусил язык — а ведь был готов разразиться ругательствами, — развернулся и вставил ногу в стремя. Оседлав Векса, он пробормотал:

— Кажется, я маленько переборщил, а?

— Да нет — если, конечно, специально старался прогнать его, Род.

Уж не занялся ли Векс самоцензурой или Роду это только показалось?

— Нет, пойми, я просто хотел, чтобы он понял, что может поступать так, как пожелает. Но я вовсе не рассчитывал на то, что он именно так и поступит!

— Следовательно, имела место погрешность в оценке, — нейтральным тоном отозвался робот.

Род сдвинул брови и уставился коню в затылок.

— Ладно, педант ты этакий. Если считаешь, что я завалил экзамен, так и скажи.

Векс помедлил с ответом, и этого времени Роду как раз хватило для того, чтобы понять: его догадка совсем недалека от истины. Наконец робот проговорил:

— Пожалуй, точнее было бы сказать, что тебе следовало бы говорить так, как подсказывают чувства.

Род покачал головой.

— Ты знаешь, что для отца это невозможно, Векс. Иначе человечество давным-давно вымерло бы вследствие мятежей и бунтов. Мы должны делать для наших детей то, что нужно, а не просто то, чего нам хочется. — Он пожал плечами. — Не знаю… Может быть, у меня что-то не то с отцовским инстинктом.

— А может быть, тебе следовало быть более откровенным.

— Да, пожалуй. — Род вздохнул. — Но теперь масло уже вылито в огонь, и мне стоит поскорее разыскать огнетушитель. Следуй за ним, Векс, — но на почтительном расстоянии, чтобы он нас не заметил.

— Он уже взрослый, может сам о себе позаботиться, — возразил Векс. — Согласен: ты говорил необдуманно, резко, но нельзя, чтобы чувство вины вынудило тебя вмешиваться в его жизнь.

— Я вмешиваться не собираюсь, но хочу оказаться поблизости, если он позовет на выручку.

— Нет никакой необходимости…

— Нет, есть! Заботиться об отце сын не так уж обязан, а вот отец уж точно должен заботиться о сыне!

— Подобное отношение к данной проблеме мне никогда не было понятно, Род, однако его проявлял и твой отец, и его отец тоже.

— Дед… — Воспоминания придали Роду решимости. — Да, я все еще отвечаю за Магнуса и всегда буду отвечать.

— Но почему, Род?

— Потому что я породил его на свет, — объяснил Род. — Если бы этого не случилось, ему бы вообще никакие опасности не грозили, и уж точно он бы не был так несчастен. — Он покачал головой. — Мой сын, мой долг. Если с ним что-то стрясется, я с ума сойду.

— Он взрослый человек, он принадлежит самому себе, Род. По крайней мере старается ни от кого не зависеть. Ты должен отпустить его.

— Понимаю, — кивнул Род. — Поэтому и держи дистанцию, хорошо? Просто иди в ту же сторону, куда едет он. В конце концов у меня не было на уме какой-то определенной цели, так что почему бы не поехать туда же, куда едет Магнус?

— Только не перегони его, — посоветовал Векс.

Род помотал головой.

— И в мыслях не было. Ну а уж если так случится — ведь это может быть простым совпадением, а, Векс?

— Ну да, конечно, — по-роботски вздохнул Векс. — Как скажешь, Род.

И верный конь Гэллоугласса зашагал по сумрачному лесу.

 

2

Магнус ехал в сгущающейся тьме. Злость, обида и непонимание происходящего переполняли его сердце. Отец отказался от него? Он ему не нужен? Отлично! А ему не нужен отец! На какое-то мгновение мелькнула мысль — не вернуться ли домой. В конце концов отец дал ему волю выбирать.

Но зачем ему было возвращаться? Он стал взрослым мужчиной и не обязан был жить в родительском доме. Большинство молодых людей, его ровесников, уже были женаты, обзавелись собственными домами, растили детей. Дома, с родителями, жили только закоренелые холостяки, потерпевшие вереницу неудач на любовном фронте.

Но чтобы быть старым холостяком в двадцать один год!

Конечно, в средневековом обществе другой альтернативы не было — ну разве что пойти служить в королевское войско или податься в монастырь. Ты жил с родителями, потом женился. Или шел служить в армию. Или постригался в монахи. Магнус вдруг задумался о том, сколько молодых людей вступали в брак только ради того, чтобы уйти из-под родительского крова и стать хозяевами собственных жилищ…

Правда, некоторых из них назвать хозяевами можно было с большой натяжкой. Магнусу были знакомы несколько бедолаг, которые избавились от родительской опеки и с изумлением обнаружили, что оказались под каблучком у своих драгоценных женушек. Ну, допустим, не все становились в прямом смысле подданными дражайших супруг, но многим приходилось терпеть рядом с собой сварливую мегеру. Да, да, таких было немало, насколько знал Магнус. При мысли о таком безвыходном, беспросветном житье молодому человеку стало зябко. Еще сильнее его зазнобило, когда он подумал, как такая жизнь сказывается на детях. Правда, большинство знакомых ему семей казались довольно-таки счастливыми — мужья многого от жизни не ждали, жены ждали еще меньше, так что никто не был разочарован.

Неужели это — все, что он мог выбрать для себя?

Немного успокоившись, он напомнил себе о том, что по большому счету был мало с кем из своих ровесников близко знаком. Отпрыски благородных родов не общались с простолюдинами, а дети, не наделенные псионными способностями, так или иначе сторонились волшебниц и чародеев. Юные эсперы, двадцать лет назад откликнувшиеся на призыв королевы и составившие ее магическое войско, переженились между собой и завели детей, чему были очень рады как отец Магнуса, так и орден Святого Видикона. Увеличение числа действующих эсперов входило в сферу их первостатейных интересов. Но к тому времени, когда молодое поколение грамерайских эсперов обзавелось первенцами, Магнусу уже исполнилось десять. Даже его младший брат Грегори был на год — два старше потомков королевских чародеев. Детство у детей Гэллоуглассов получилось одиноким — но, с другой стороны, сами они этого почти не замечали, поскольку довольствовались обществом друг друга, а этого большей частью хватало за глаза. Чудесный подарок Магнус, Корделия, Джеффри и Грегори получали, когда выпадала возможность пообщаться с ровесниками — сыновьями короля и королевы, принцами Аланом и Диармидом, но это случалось редко. Другие же контакты со сверстниками у Магнуса бывали краткими и зачастую враждебными. И вообще по общению он не тосковал — до сих пор.

Вдруг в вышине послышался жуткий вой. Магнус поднял голову, насторожился. При мысли о грозящей опасности сердце у него забилось чаще — не от страха, а от волнения, потому что он, пожалуй, даже хотел сейчас с кем-нибудь сойтись в лихом бою. Но в следующее мгновение полы плаща Магнуса взметнул порыв ветра, и он понял, что никто не кричал, что просто ветер взвыл в ветвях.

Но как только молодой человек опустил голову, он увидел прямо перед собой незнакомца.

Магнус вздрогнул он неожиданности, но тут же нахмурился и возмущенно спросил:

— Кто ты такой, чтобы являться вот так бесцеремонно, без предупреждения?

Вопрос был хороший. Незнакомец выглядел совсем не по-грамерайски: остроконечная шляпа, плащ с капюшоном в викторианском стиле, брюки и резиновые сапоги с отогнутыми голенищами, причем все какое-то изношенное, потрепанное. Посох у незнакомца был украшен затейливой резьбой, а еще обращали на себя внимание его широченные бакенбарды — тоже, кстати, имевшие вид растрепанный и неряшливый.

— Кто ты такой? — еще более требовательно вопросил Магнус, и его рука легла на рукоять меча.

— Твой злой гений, Магнус, — ответило видение.

Магнус прищурился.

— Тебе известно мое имя?

— Разве не всем в Грамерае знакомо имя сына Верховного Чародея?

Удар попал в цель — намек на то, что он как бы сам себя не знает. Магнус сменил тему.

— Никогда не видел прежде таких одежд, как на тебе…

— Видел, — возразил незнакомец. — В своих книжках по истории.

— Разве что там. — Магнус нетерпеливо тряхнул головой, но сердце у него екнуло от страха. Что этому типу известно о его книгах? — Откуда ты взялся?

— Из Лондона, который описан в твоих книжках, — отвечал незнакомец. — Я тот, кто подбирает обрывки чужих мыслей, а потом копается в них, отыскивая то, что для меня забавно. Что не могу взять сам — покупаю, а все, что мне прискучивает или не представляет для меня ценности, — отдаю другим. У меня есть для тебя подарочек.

— Он мне не нужен!

— А я думаю, он тебе понадобится, потому что это заклинание на неприкосновенность.

— Чтобы мое тело не могло поразить никакое оружие? — уточнил Магнус и брезгливо скривил губы. — Такого не бывает. Это просто иллюзия!

— Тебе ли говорить о том, что бывает, а что нет, — негромко произнес старьевщик. — Нет, не все твое тело я мог бы сделать неуязвимым, а только твое сердце.

Магнус задумался. Ему частенько встречались юные особы, с виду достойные любви, но на самом деле желавшие только использовать его — так или иначе. Поэтому молодому человеку была понятна ценность заклинания, предложенного старьевщиком.

— А тебе-то что с этого будет? Что я могу дать взамен?

— Да ничего. — Старьевщик ответил тихо и, пожалуй, слишком небрежно. — Я же сказал тебе: эта безделица мне ни к чему, потому я и готов отдать ее тебе.

— Я не поверю никому, кто проявляет подобное бессребреничество, — проворчал Магнус. — А уж тем более нет у меня веры тому, кто не отсюда и не из этого времени, но при этом так много знает обо мне. Не желаю иметь с тобой ничего общего! Изыди!

Старьевщик пожал плечами и улыбнулся.

— Очень скоро ты передумаешь. Я посещу тебя вновь, когда мое предложение покажется тебе более ценным.

С этими словами он резко махнул рукой, как бы отсекая себя от Магнуса, и исчез.

Магнус некоторое время неотрывно смотрел на то место, где только что стоял незнакомец.

Потом он пришпорил коня и продолжил путь, потрясенный гораздо сильнее, чем ему хотелось в том себе признаться. Он постарался взять себя в руки, стал дышать ровнее и через некоторое время успокоился настолько, что начал обращать внимание на все, что его окружало. Дорога пошла на подъем. Конь сам шагал по оленьей тропке. Магнус осознал, что понятия не имеет о том, где находится.

И это его очень порадовало.

На самом деле находился он где-то посреди леса Геллорн — самого обширного во всем королевстве, чащобы которого были настолько же не исследованы, как материковая часть суши планеты Грамерай. К слову сказать, материковая часть в своем развитии застряла на каменноугольном периоде. Магнус догадывался, что скорее всего дорога завела его в район предгорий у северного края леса, а узнавать более точно у него охоты не было.

Еще он почувствовал, что дрожит от холода. Он натянул поводья и не без удивления обнаружил, что промок до нитки. Нужно было найти место, где можно было бы развести костер и обсушиться. В принципе не исключалась возможность телепортации в населенные края, но Магнус пока был не готов общаться с другими людьми. Он впал в тоску, это верно, но пока наслаждался одиночеством и хотел, чтобы оно продлилось подольше. Магнус старательно прислушался, прощупал ночь с помощью системы псионных ощущений…

…И услышал глуховатое непрерывное постукивание музыкального камня где-то неподалеку. Такие камни буквально наводнили Грамерай. Кудесник Ари, которого обманом заставили создавать камни, из-за которых чуть было не пала жертвой добрая часть грамерайской молодежи, пожелал исправить свою ошибку и принялся один за другим сотворять камешки, которые распевали о доброте, участии и милосердии. Однако кудесники средней руки, наспех обучившиеся этому ремеслу, стали штамповать собственные музыкальные камни. Вот только мелодии у них выходили не такие красивые, как у Ари.

Но эта песенка являлась исключением. Магнус сосредоточился, сдвинул брови и различил слова.

Интересно… Магнус отвлекся от песни и стал гадать, кто же ее мог сочинить. Может быть, какой-то мелкий местный чародей, любовь которого отвергла некая смазливая молочница? А может быть, и вправду где-то здесь обитала старуха-колдунья, обозлившаяся на всех людей на свете?

Если так, то неплохо было бы с ней сразиться. Магнус был как раз в настроении, когда хочется драки — только дай повод, и не важно на каком уровне биться — физическом или магическом.

Увы, противник и не вздумал возникнуть. Промокший, продрогший и дрожащий, Магнус огляделся по сторонам в поисках укрытия. Он вспомнил о том, что звериные тропы обычно куда-нибудь, да ведут, что даже олень — и тот знает, где разыскать убежище от непогоды. Магнус прищелкнул языком, призывая коня тронуться с места, и конь зашагал по ночному лесу.

Через какое-то время они добрались не то чтобы до пещеры, а до наклонно стоявшей скалы, под которой нашелся клочок сухой земли, милосердно усыпанной прошлогодней листвой. Дождевыми потоками под скалу нанесло и обломанных веток. Оленей здесь уже давно не бывало. Магнус догадался, что олениха весной выхаживала тут оленят, а сейчас была уже глубокая осень. Магнус сгреб в кучу листья, положил поверх них тонкие прутики. Затем он пристально воззрился на маленькую пирамидку и стал целенаправленно думать о молекулах, слагавших те листья, что лежали в самой серединке. Он представил себе, как движутся эти молекулы — хаотично, неправильно, а потом вообразил, что их движение ускорилось, стало быстрее, еще быстрее…

В середине пирамидки вспыхнул огонек.

Молодой чародей улыбнулся. Всегда приятно было убедиться в том, что твое дарование тебя не подводит. Практика оттачивает навыки, поэтому время от времени нужно было упражняться хотя бы в таких мелочах — как знать, а вдруг скоро придется работать по-крупному. Магнус подбросил растопки, а когда пламя разгорелось по-настоящему, отошел и принес сырых сучьев покрупнее, наломал их и воткнул в землю вокруг костра, чтобы подсохли. На паре веток он развесил свой промокший плащ, потом расседлал коня, постарался отряхнуть влагу с его шкуры, повесил ему на голову торбу с овсом и покопался в седельных сумках. Сухари, сыр и колбаса. Весьма спартанский получился перекус, но скудная пища вполне соответствовала настроению Магнуса. Он поел, попил холодной воды из бурдюка, снял с головы лошади торбу, налил для нее воды в ямку на камне, потом разделся догола, развесил одежду для просушки, а сам завернулся в подсохший плащ. Затем Магнус развернул одеяло, уселся на него, подоткнул с боков, вынул из седельной сумки небольшую арфу и настроил ее.

Он взял несколько аккордов и сознательно погрузился в рассеянное расположение духа. Разочарование и гнев растворялись, мысли странствовали, куда пожелают.

И сразу же его охватила тоска, которую он всегда старательно скрывал от других. Теперь же это чувство обрело волю, и Магнус стал думать о том, как было бы славно, если бы его утешила, приласкала некая прекрасная незнакомка. Она ждала его где-то — по крайней мере так утверждали книжные истории. Он непременно должен был ее встретить… Сестра Магнуса считала, что подобная уверенность граничит с религиозным убеждением, а мать пела про это в колыбельных песнях, когда дети были маленькими. Магнусу и в голову не приходило спорить с этим — он просто гадал, как и теперь, какова будет собой его избранница. О том, каково ему будет рядом с ней, он и не думал, потому что точно знал из песен и стихов, что его ждет блаженство.

Особого опыта общения с женщинами своего возраста у Магнуса не было — по той же самой причине, по которой он не слишком часто заводил знакомство с молодыми аристократами. Простолюдины с дворянами никогда не сходились накоротке, так же как эсперы с не эсперами. Дети из придворного окружения, наделенные псионными способностями, в среднем были лет на десять моложе Магнуса.

Конечно, молодые дворяне порой сходились с крестьянками, правда, никто подобных связей не афишировал. Магнус же был взращен в лоне церкви, его учили соблюдать заповеди, и кроме того, у него было воспитано высочайшее чувство ответственности. Ему и в голову не приходило соблазнить крестьянскую девушку — ведь это было бы нарушением кодекса дворянской чести. Как можно было овладеть женщиной, не имея намерений на ней жениться…

Или женщиной, в которую ты не влюблен.

Ведь, конечно же, любовь представляла собой волшебные чары, противиться которым не было никакой возможности. Если любовь приходила, а ты отворачивался от нее, потом ты мог никогда вновь не полюбить и до конца своих дней страдать от одиночества. О таком исходе предупреждали песни, предостерегали истории, описанные в книгах. С другой стороны, и песни и истории обещали вечное блаженство, которое сулила истинная любовь, когда бы она ни пришла, куда бы ни повела за собой, независимо от титулов, богатства и благоразумия.

Родители, конечно, давали подросшим детям совершенно противоположные советы, но к тому времени мечта об Истинной Любви успевала пустить корни и не желала слушаться никаких предостережений. Магнус жаждал блаженства такой любви, хотя никогда бы в этом не признался, он мечтал о телесных радостях, которые бы она принесла.

Порой Магнусу случалось ловить на себе похотливые взгляды женщин постарше или крестьянских девушек, но он всегда знал, что это враги его отца и короля, что они только хотят использовать его для каких-то своих целей. Ну если эти женщины и не принадлежали к лагерю неприятелей, все равно они мечтали тем или иным способом чего-то добиться за счет Магнуса — даже при том, что были готовы предложить ему воспользоваться ими. Магнус упорно избегал таких женщин, отворачивался от них. То, что они предлагали ему, не называлось Истинной Любовью. Если женщина тебя по-настоящему любит, она ни за что не попытается использовать тебя, не будет стараться достичь чего-то, связав с тобой свою судьбу. Она лишь будет желать счастья с тобой и счастья тебе.

Ну а Магнус был готов приносить радость своей избраннице — всегда и во всем.

Однако пока все это были прекрасные мечты. Магнус взял последний аккорд и убрал арфу в мешок. Он подбросил сучьев в огонь, пощупал одежду. Она оказалась еще влажной. Только нижнее белье просохло. Магнус обмотался набедренной повязкой, подложил под голову седельную сумку вместо подушки, завернулся в плащ и одеяло и улегся на землю.

Ему приснился сон. Прекрасная дева с лучистой улыбкой, покачиваясь в танце, приближалась к нему и сбрасывала с себя одежды — одну за другой. Улыбка не сходила с ее лица, искренняя, без малейшей тени фальши. Ей был нужен только он, она жаждала подарить ему счастье, чтобы самой обрести в этом радость. Сердце Магнуса трепетало от блаженства, он понимал, что это и есть Истинная Любовь, а обнаженная красавица прижималась к нему все теснее, и ее тело казалось ему чудесным видением. Магнус был готов обнять ее и погрузиться в экстаз…

Он очнулся.

А она не исчезла. Она смотрела на него из-под полуприкрытых век и призывно улыбалась. При этом она была одета и манила Магнуса к себе пальчиком.

Магнус вытаращил глаза, был готов вскочить, но застыл, поскольку смутился — ведь он-то был одет весьма приблизительно. Но она все манила его, гортанно ворковала, потом наклонилась и взяла его за руку.

И как только ее пальцы коснулись его кожи, Магнус мгновенно позабыл о всех сомнениях, стыдливости, скромности. Он поднялся, завороженный ее взглядом. Для него перестало существовать что-либо, кроме ее глаз. Они словно притягивали его, а он будто бы тонул в них…

Она повела его от костра в темноту. Очарованный в прямом и переносном смысле, Магнус последовал за нею, не чувствуя ни холода, ни дождя.

Род устроился на ночлег неподалеку от сына и спал — покуда спал Магнус. Векс, который бодрствовал всегда, своим радаром засек момент, когда молодой человек покинул свою стоянку. Почему — этого робот не понял, вот и разбудил Рода.

— Что такое? — Род выгнул шею, прищурился, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть во тьме. — Сколько я проспал? Часика два?

— Один, Род.

— Только час! И зачем ты меня разбудил?

— Подумал, что ты не захочешь дожидаться завтрака, Род. Магнус ушел со своей стоянки.

— Ушел! Посреди ночи? Почему?

— Понять трудно, Род, но судя по показаниям радара, лошадь он с собой не взял.

Род пару минут лежал не шевелясь. Он обдумывал происшедшее, и его воображение рисовало картины, одну неприятнее другой. Наконец он порывисто встал и свернул спальный мешок.

— Надо забрать конягу, если так. Вперед.

Но несмотря на то что Векс был оборудовал прибором ночного видения, шли они очень медленно, поскольку конь-робот не знал дороги.

Зато ее хорошо знала девица, явившаяся к Магнусу.

Она вела молодого человека вверх по склону высокого холма, к башне, которая стояла на вершине. Войдя в башню, она повела Магнуса по винтовой лестнице. Лестница привела в покои, увешанные гобеленами. У одной стены стояла широкая кровать с пуховой периной и горами шелковых подушек, напротив ярко горел камин. Красавица начала раздеваться, пританцовывая, улыбаясь и не спуская глаз с Магнуса.

Почему-то сомнения не до конца покинули сына Чародея. Возможно, полностью предаться созерцанию женских прелестей ему мешали какие-то детские страхи перед неизвестным. Как бы то ни было, некая часть сознания Магнуса бодрствовала, и потому он заметил, что фигуры, вытканные на гобеленах, сливались в порывах любовной страсти. Более откровенных изображений соития молодому человеку до сих пор видеть не доводилось. Однако за этими сценами открывались другие, более экзотичные, непривычные, даже…

Жестокие.

Боковым зрением Магнус ловил сюжеты, где сценам любви сопутствовали хлысты и цепи, связанные по рукам и ногам мужчины и женщины в карнавальных полумасках. Эти сцены шокировали Магнуса. Как любовь могла сопрягаться с жестокостью?! Что-то заставило его осознать: его, чародея, одурманил, заманил в ловушку некто более искушенный в магии. При мысли об этом Магнусу стало не по себе — ведь он был самым опытным эспером в своем поколении. Кто же она была такая, эта женщина, если сумела зачаровать его, приманить своей красотой, этим роскошным миражом? Как она могла завладеть им до такой степени, что он и не подумал сопротивляться?

Да была ли она женщиной?

Его словно хлестнули по щеке наотмашь. Магнус напряг всю свою волю ради того, чтобы разрушить чары, чтобы увидеть в истинном свете все, что его окружало. На мгновение перед ним предстали голые каменные стены, увешанные паутиной, полусгнившая солома на полу… и самая отвратительная старуха, какую только можно было себе вообразить.

Лишь несколько жалких седых волосков украшали ее покрытую старческими пятнами макушку. Огромный крючковатый нос торчал из груды бородавок, светились желтые злобные глаза, в глубоких складках почти не виден был рот, но когда старуха разжимала губы, обнажались коричневые гнилые зубы. Старая карга, шамкая полубеззубым ртом, приговаривала:

— Нет, нет, шпи, шпи, жабудь про эту ужашное видение, оно ненаштояшшее… Вернишь к правде, к тому, што ешть, и ты опять увидишь мои прелешти, мои шокровишша…

Шепелявое пришепетывание вдруг сменилось зазывным пением — гортанным, мелодичным, чуть хрипловатым, полным желания, и красавица вернулась, а за ее спиной заиграли яркими красками гобелены. Женщина обнажилась до пояса и превратилась в средоточие земных радостей. Она принялась расстегивать крючки на юбке, приговаривая:

— О, я люблю тебя! О, я тебя желаю! Иди ко мне, приласкай меня, мое сокровище!

Но опыт, натренированный с детских лет, помог Магнусу ощутить, как чужое сознание обволакивает его разум, ищет найденную им лазейку, пытается закупорить ее, ищет трещинку вожделения в выставленном им щите обороны, пробует расширить ее, упрямо тянется к самой сердцевине его сознания. На миг у Магнуса перехватило дух. Он был потрясен талантом колдуньи. Ее дар по силе намного уступал его собственному.

Зато намного превосходил по ловкости, рожденной из долгой практики.

Скольких же молодых людей она покорила своей воле, если обрела такие прочные навыки?

И чего она хотела от него?

— О, только той радости, которую ты жаждешь подарить мне. — Юбка упала на пол, а под ней не оказалось более никаких одежд. Красавица порывисто шагнула к Магнусу. — Иди же ко мне, любовь моя. Я открыта для тебя. О, как я тебя желаю! Иди!

— Нет, — процедил Магнус сквозь стиснутые зубы, снова напрягся изо всех сил и опять увидел все в истинном свете. Перед ним предстала обнаженная грязная старуха, пытавшаяся прижаться к нему. Он в отвращении отшатнулся.

Но вновь вернулась зачарованная комната, и женщина опять стала прекрасной и чувственной. Теперь ее озарял свет солнца, лившийся сквозь высокое окно, и из-за этого шелковистые волосы красавицы отливали золотом.

— Иди ко мне, — выдохнула она, пронзая Магнуса взглядом. Ее пальцы потянулись к его набедренной повязке. — Возьми меня!

Она запрокинула голову, закрыла глаза, разжала губы…

На миг сознание Магнуса озарила вспышка, и он увидел провал беззубого рта, вновь испытал отвращение… Но воспоминания мгновенно отступили при виде обнаженной прелестницы — гордой, желанной, зовущей, стоящей в лучах солнца. Тело Магнуса потянулось к ней с желанием, граничащим с болью. А она улыбнулась и поманила его к себе, и он, почти против собственной воли, пошел к ней неверными, медленными шагами. Ему так хотелось коснуться ее прекрасной, совершенной кожи… И вот он склонился к ее губам, был готов поцеловать их…

И выдавил единственный слог, полное желания слово. Он простонал:

— Нет!

— Не может быть! Только не говори «Нет!».

Слезы застлали большие, чудесные фиалковые глаза, потекли по щекам. Чудесная головка склонилась, плечи сотряслись от рыданий.

— О, ты не заставишь меня страдать!

Чувство вины охватило Магнуса. Ему стало совестно из-за того, что он заставил женщину плакать. Он был готов протянуть к ней руки, прижать ее к себе в лучах закатного солнца, от света которого разгоралось желание в них обоих… Ему так хотелось шагнуть вместе с ней к белоснежному пышному ложу. Он желал ее, желал до боли.

Боль напомнила Магнусу о картинах, вытканных на гобеленах. Он взглянул на них краешком глаза и в ужасе отшатнулся.

Неожиданно гобелены исчезли, снова появились голые стены, затянутые паучьими сетями, и отвратительная голая старуха. Стоя перед Магнусом, она завопила:

— Глупец! — Омерзительная в своей наготе, она прошипела: — Злодей! Подлый мержавец! Ты не мужшина! Не желаешь вжять, што тебе предложили, так штань же тем, што ты ешть — нижайшим иж нижких!

Она взметнула руками, и Магнус ощутил, как ее воля подавила его волю. Глаза колдуньи выпучились, ее взгляд поглотил его, увлек в страшный, кроваво-желтый водоворот. У Магнуса закружилась голова, навалилась слабость, он упал на колени, стал извиваться на полу.

— Стань жмеем, каков ты и ешть, — прошипела старуха, и ее глаза полыхнули мстительной радостью. — Ты оштанешься им вовеки веков.

Магнус попытался отрешиться от жутких чар, но вновь воля более опытной колдуньи одолела его, лишила возможности сопротивляться. Умом он понимал: колдунья только убедила его в том, что он — змей, что физически он остался таким же, каким был. Но подсознание говорило о другом. Подсознание настолько же поверило в то, что он превратился в змея, как сознание верило в то, что он — человек. Колдунья сковала чарами самый разум Магнуса, да так ловко, как не удавалось никому до нее. От уверенности в этом было некуда деться. Это было настолько же верно, как то, что он не смог бы просто так взять да и допрыгнуть до луны.

— Убирайшя прочь! — прошипела старая карга и злорадно скривилась. Магнус пополз по полу, извиваясь, спустился по лестнице. Его мутило от отвращения, но он чувствовал, как его тело изгибается подобно телу змеи. Старуха противно расхохоталась и зашаркала следом за ним по ступеням. Вниз, вниз, вниз, во тьму ночи.

В сотне ярдов от башни тело Магнуса рухнуло у подножия раскидистого векового дуба. Неожиданно для самого себя он обернулся вокруг ствола, прижался к шершавой коре.

— Тут ты и оштанешшя, — прошамкала колдунья. — Будешь штеречь это дерево, покуда не подохнешь! А твои кошточки будут тут лежать и вшякий, кто ни глянет на них, поймет, што должен покоритьшя Ведьме из Башни!

Она отвернулась и пошла прочь, а Магнус смотрел ей вслед. Как отвратительна была ее испещренная пятнами кожа, обвисшие ляжки. Только теперь он понял, что песенка музыкального камня была предупреждением, что нужно было прислушаться к ней внимательнее…

Но как она заканчивалась?

Он пытался вспомнить, но лишь слабо осознавал, что юноша каким-то образом сумел избежать судьбы, которую уготовила ему ведьма. Магнусу стало страшно. Он даже боялся посмотреть по сторонам: а вдруг вокруг окрестных деревьев обвились скелеты других молодых людей? «Музыка, — в отчаянии думал Магнус. — Может быть, песня подскажет мне, как спастись!» Он изо всех сил напрягал слух, но слышал только вой ветра. Даже птицы не пели здесь, так близко от логова колдуньи — наверное, их пугали миазмы ее злобы. Может быть, и музыкальные камни умолкли из-за мерзких чар старухи.

Магнус прижался к древесной коре. Впервые в жизни он по-настоящему осознал смысл слова «отчаяние».

* * *

На закате Род подъехал к деревне, лежавшей в небольшой долине. В ясное небо поднимался дым из печных труб. Крестьяне возвращались домой с полей, держа в руках серпы. Им осталось сжать совсем немного пшеницы.

Обстановка была самая тихая.

Род нахмурился. Что-то было не так. Крестьяне, возвращавшиеся с работы, должны были петь, как пели по всему Грамераю. Правда, сейчас, осенью, было прохладно, и с губ крестьян срывались клубы пара, и одеты они были в шерстяные куртки, но все равно грамерайские крестьяне по дороге на поле хохотали и перешучивались, а по дороге домой с работы пели песни. Пели и их жены, занимаясь домашними трудами, а дети за игрой распевали стишки и считалочки.

А в этой деревушке никто не пел.

Род поглядел на солнце и увидел на его фоне силуэт мрачной башни на вершине одного из холмов, протянувшихся цепью на горизонте. Местный князек? Тиран, более жестокий, нежели остальные в округе? Не потому ли так молчаливы местные крестьяне?

Выяснить это можно было единственным путем. Род направился к деревне.

Завидев его, крестьяне попятились в сторону с дороги, зашептались:

— Рыцарь! Рыцарь!

Род недоуменно сдвинул брови. Что же, рыцарь в этих краях был в диковинку?

Надо было спросить. Но как только он подъехал к первому попавшемуся дому, хозяйка вытаращила глаза от страха, созвала детей и загнала их в дом.

Так… Род слышал о том, что матери-крестьянки велят незамужним дочкам отворачиваться лицом к стене, когда мимо проезжают благородные господа. Но при чем тут малыши! Род обратился к старику, который шаркая шел по улице.

— Добрый вечер, дедушка!

Старик опасливо глянул на него.

— Чего тебе надобно от меня, сэр рыцарь?

— Скажи, что во мне такого необыкновенного? Что, рыцари сюда редко наведываются?

Старик пустился в пространные и запутанные объяснения, из которых понять что-либо не представлялось возможным, но у Рода было особое чутье на разные недомолвки. В итоге он понял: да, рыцари сюда наезжали нечасто, даже местный барон со свитой — не чаще раза в год. Остальное время он посиживал в своем замке, потому как до смерти боялся ведьмы из башни, и только раз в месяц засылал в деревню бейлифа под надежной охраной. Другие же рыцари сюда и вовсе не наведывались, а если какой-то случайный путник всходил по тропинке к башне, так потом его больше уж никто не видал.

Род нахмурился.

— Чем же так ужасна эта колдунья? Злая она, что ли?

Старик объяснил: да, жуть, какая злая, и добавил кое-какие подробности. Когда он завершил свое повествование, Род направился прямиком к зловещей башне, вознамерившись навсегда избавить жителей деревни от ига злой колдуньи. А еще он очень сильно опасался за судьбу сына.

 

3

Чем заняться, когда ты — змей?

Правду сказать, выбор у Магнуса был невелик. Он был привязан к дереву тем же фокусом подсознания, в очаге которого угнездилось убеждение в том, что он — змей. Если он пытался отползти от дуба, какая-то сила вынуждала его двигаться вокруг ствола, против часовой стрелки. А если он хотел ползти по часовой стрелки, то двигался хвостом вперед. Осознание того, что он движется против солнца, казалось Магнусу зловещим. Наверняка тем самым заклятие, наложенное колдуньей, усиливалось, загоняло чары еще глубже в подсознание.

Короче говоря, он попался. Что же он такого сделал, чем заслужил такое страшное наказание? Ничем, кроме того, что размечтался о женщинах — и ответил отказом на призыв одной из них. Он ничего не сделал, чтобы обидеть ее, он лишь старался сохранить свою целостность, неприкосновенность, помешал ей использовать себя, растоптать, унизить (судя по тому, что было изображено на гобеленах). Вот что он сделал, сказав «нет».

Как же спастись?

В голову Магнусу приходила мысль об одном-единственном способе — позвать на помощь. Но эта мысль была ему нестерпима. Позвать на помощь… Да был ли хоть кто-то на свете, кто мог бы ему помочь? Ведь нужно было снять приказ, запечатленный колдуньей в его подсознании.

Как бы то ни было, стоило попытаться. Кого он мог позвать? Мать и отца, конечно. Но при мысли об этом Магнус содрогнулся. Звать на помощь мамочку, в его-то возрасте? По той же причине стыдно было обратиться к братьям-подросткам, к Корделии. Еще потешаться над ним начнут, большое спасибо.

Оставался отец.

А вот этого Магнусу определенно не хотелось — после того как они с отцом поссорились, после того как отец велел ему уйти. Между тем выбора не оставалось. Уж лучше отец, чем мать, братья и сестренка.

Правда, еще был Векс.

Но куда пойдет Векс, туда пойдет и отец. В конце концов он ехал верхом на коне-роботе.

* * *

Род скакал вверх по склону холма в сгущающихся сумерках. Приземистую башню он уже не видел, но знал, что она никуда не делась. Он очень устал, но гнал прочь мысли об отдыхе.

— Он ведь может оказаться где угодно, если он вообще тут. Есть хоть какие-то признаки его присутствия, Векс?

— Справа от нас пролегает дорога, Род.

— Тропинка, в смысле? Ну она, если можно так выразиться, просто кричит… Ты вон про ту тропинку?

— Про нее, Род. Про ту самую, по которой ты решил не ехать.

— А я заметил, что ты не выразил протеста. Почему? Ты тоже уловил там какие-то следы присутствия Магнуса?

— К сожалению, нет. Но мы могли бы поискать его следы, если бы пошли по той тропинке.

— Не надо. Теперь уже недалеко до вершины. — Род насторожился, прислушался. — Скорее всего тропа тоже ведет туда — к башне.

Он проверил, легко ли вынимается меч из ножен.

Векс остановился, опустил голову.

— Что такое? — нахмурился Род.

— Там скелет, Род.

Род застыл от страха, но заставил себя посмотреть вниз.

И точно. Скелет был закручен вокруг ствола дерева. Казалось, кто-то умер из преданности лесу. У Рода по спине побежали мурашки.

— Странная поза, правда?

— Правда, Род. Смахивает на ритуальное убийство.

— Или у кого-то здесь весьма своеобразное чувство юмора. — Род был настроен куда менее радужно, нежели его робот. — И мозги свихнутые, и дырка вместо сердца.

— Есть и другие скелеты, — сообщил Векс, обшарив склон холма с помощью инфракрасных лучей. — Отсюда я вижу не меньше дюжины.

— Деревенский житель болтал что-то насчет ведьмы, которая ворует молодых людей, помнишь? — процедил сквозь зубы Род. — И еще про то, что очень немногие из них возвращаются обратно.

— Не хочешь же ты сказать, что вот это она делает с ними после того, как они ей прискучат?

— Слыхал я и о вариантах похуже. Ну, вперед, моя Ржавая Кляча. Давай поглядим, что под другими деревьями.

— Род, я возражаю…

— Ладно, ладно, ты у нас Нержавеющий Скакун. Так давай заглянем под деревья, лады?

Медленно ступая, Векс вышел из кустов. Впереди чернел могучий дуб, за свою жизнь потерявший немало ветвей, от чего его кора пестрела отметинами, а еще…

Что-то белесое лежало у его корней.

Род вытаращил глаза, остолбенел. Он не в силах был вымолвить ни слова.

Вокруг ствола обвился змей. Бледный, белесый змей… с головой его сына! Магнус разжал губы… и зашипел.

Безумный гнев охватил Рода. О, как он разозлился на мерзкую ведьму, которая заколдовала его сына! Мир вокруг потускнел, когда Род сосредоточил все свои силы на заклятии, наложенном на Магнуса, — на заклятии, из-за которого его сын уверился в том, что стал змеем, да еще и другим теперь с могуществом подлинного эспера навязывал это убеждение.

Род вихрем ворвался в дебри заклятия, принялся разрывать путы чар силой своего сознания. На миг Магнус предстал перед ним в истинном обличье — обнаженный, обвившийся вокруг ствола дуба. Но только на миг, а в следующее мгновение разум сына вновь вложил отпечаток иллюзии в сознание отца, и Род почувствовал, насколько Магнус могущественнее него. Он пошатнулся и отступил. Отчаяние и страх сковали его, но он прогнал эти чувства. Схватившись за гриву Векса, он постоял и подождал момента, когда пройдет головокружение. Род пытался призвать на смену страху чувство гордости за сына, но ощутил гнев. Его ярость раскалилась добела, но теперь она стала управляемой. Эту энергию надо было только направить в нужное русло, а не крушить с ее помощью что попало. Род посмотрел на изуродованное, сморщенное лицо сына.

— Кто это сделал с тобой, Магнус? Назови мне ее имя. Просто подумай о ней. Покажи мне ее лицо. Покажи, где она живет.

Лик змея искривила гримаса отчаяния. Рот Магнуса открылся, но оттуда вырвалось лишь натужное шипение. Но сознание Магнуса словно бы озарилось вспышкой в ответ на вопросы отца. И Род различил слова «Ведьма из Башни», расслышал мелодию песенки, прозвучавшей в сумерках, увидел привидевшуюся Магнусу красавицу, ощутил все чувства, которые довелось пережить его сыну от мгновения соблазна до раскрытия истины…

— Я все понял, — кивнул Род. — Она живет в башне.

Он обернулся, посмотрел в сторону каменной твердыни. Образ отвратительной колдуньи отчетливо запечатлелся в его сознании. Затем Род излучил телепатический призыв на помощь. Он просил тех, кого звал, не медлить ни минуты. Сознание Магнуса буквально сжалось от стыда и смущения, но Род успокоил сына трезвой и четкой мыслью: «Сейчас не время думать о честолюбии». Конечно, с другой стороны, какое уж тут «честолюбие», когда прибывшая «скорая помощь» узреет тебя обвившимся вокруг дерева. Вслух Род сказал:

— Побудь тут еще немножко.

С этими словами он развернул Векса к башне. Магнус, глядя в спину отца, снова зашипел, но теперь в его шипении было не только отчаяние, но и надежда. Род почувствовал, как сознание сына слилось с его собственным. Магнус передал отцу часть своих сил. Род напряженно улыбнулся. Он ощутил такое тепло и желание помочь, что на миг забыл о злости.

А потом он подъехал к башне.

Дверь из крепчайших досок высотой десять футов закрывали путь в башню колдуньи. От времени и непогоды древесина стала темно-серой, а в том месте, где створки дверей касались руки, она блестела, как отполированная. Что-то сверкнуло в темноте. Род пригляделся и увидел лезвие серпа с отломанным кончиком, висевшее на ржавой цепи. К этой же цепи были привязаны старые конские подковы, сломанные железные штыри, треснувшие котелки. Целая коллекция ржавого железа украшала дверь. Выше висела еще одна цепь. Она окольцовывала башню целиком, и к ней тоже были прицеплены всевозможные ни на что не годные железные предметы утвари и обихода.

Дрянное ведение хозяйства. Но при всем том — сплошное Холодное Железо. Вот и объяснение тому, почему со злодейкой-колдуньей до сих пор не разобрались фэйри — Маленький Народец.

Род порадовался тому, что дверь выглядела не так, чтобы, разрушив ее, он потом пожалел, что испортил хорошую вещь. Он прищурился и направил на дверь обнаженный гнев Магнуса…

Дверь с грохотом, подобным пушечному выстрелу, разлетелась вдребезги. Невидимое поле разбросало осколки дерева и железа во все стороны. Векс одним прыжком перескочил через порог и внес Рода в логово колдуньи.

Оказалось, что в башне обитает не только она.

Вдоль стен стояли огромные урны из необожженной глины. Горловины этих урн были запечатаны, но когда Род проезжал мимо, пробки вылетали. Сосуды трескались, из них выливалась зловонная жидкость, и наружу начали выбираться отвратительные существа. Выбравшись, они тут же вставали в боевые стойки и кидались на Рода со всех сторон — мерзкие голые крысы размером с добермана-пинчера. Блестели их зелено-желтые зубищи, с которых стекала вонючая слюна. Крысы прыгали на задних лапах и размахивали передними, увенчанными длиннющими загнутыми когтями.

Род был не в том настроении, чтобы нежничать с какими-то тварями. Он выпрямил обе руки, представил, что вооружен автоматом и лазерной пушкой, и мрак рассекли нити алого света. По барабанным перепонкам Рода ударили отзвуки сверхзвукового крысиного визга, а крысы разлетелись пополам, но при этом их половинки все равно продолжали тянуться к нему. Но рубиновые лучи вновь принялись за работу и стали кромсать крыс на более мелкие куски. В конце концов мерзкие твари превратились в извивающиеся клочья протоплазмы, а потом, совершенно неожиданно — в куски серой грибковой массы. Род довольно кивнул. До этого мгновения он точно не знал, были ли крысы сотворены из ведьмина мха или просто представляли собой миражи. Как бы то ни было, свет покончил с ними.

Он развернулся к винтовой лестнице.

— Как думаешь, ты одолеешь эти ступени, Векс?

— У моего корпуса имеются известные ограничения, Род, однако в этот лестничный проем я должен вписаться.

И конь-робот зашагал вверх по ступеням.

Как только он одолел первый виток лестницы, колодец наполнился громким шипением. Род выругался, попытался вглядеться в темноту.

— Что там такое, Векс?

— Слышу какой-то торопливый скрежет, Род, но не вижу…

Два желтых глаза засверкали в темноте наверху — небольшие, но широко расставленные. Шипение зазвучало еще громче. Оно было таким пронзительным, что Роду захотелось зажать уши ладонями. «Ну все, хватит!» — решительно подумал он и представил себе, как молекулы воздуха разгоняются все быстрее и быстрее, как они сбиваются все теснее и теснее друг к другу…

В воздухе сверкнула ослепительная вспышка, выросла, начала разрастаться, и в ее свете Род увидел…

Жуткую змею, скользящую навстречу ему по ступеням. Ее тело было не меньше трех футов толщиной, из разверстой пасти вырывалось отвратительное шипение. Глаза сверкали во впадинах величиной с небольшие пещеры. Казалось, змею разбудили в то время, когда еще не успела окончательно полинять. С ее боков свисали клочья старой шкуры, а под ними виднелись мышцы и кровеносные сосуды. На макушке покачивался полусгнивший гребешок, морду украшали глубокие морщины. Света не хватало, чтобы рассмотреть, какого цвета чудовище, но казалось, что оно серо-голубое, как брюхо дохлой рыбы.

Ярость вновь захлестнула Рода, прогнала страх и омерзение. Что за маньяк-извращенец держал в доме таких, с позволения сказать, «зверушек»? Род выхватил меч и постарался придумать какой-нибудь способ более эффективной борьбы с чудовищем.

— Держись крепче, Род, — посоветовал хозяину Векс, встал на дыбы и ударил змею копытами.

До удара змея чуть ли не усмехалась, но когда ей по морде заехали стальные копыта коня-робота, сразу отползла с разъяренным шипением и тут же снова пошла в атаку.

Как бы то ни было, маневр Векса дал Роду как раз столько времени, чтобы продумать тактику боя. Не сказать, чтобы Род был таким уж умельцем лепить что-либо из ведьмина мха, но что-нибудь простенькое изобразить все-таки мог, что и сделал: он собрал в одну кучу весь ведьмин мох, оставшийся у подножия лестницы. Теперь эта куча полетела к нему, а скорости ей придал позаимствованный Родом у Магнуса телекинез. На лету ведьмин мох принял очертания гигантского двадцатифутового трезубца с зубьями, расставленными на расстоянии в восемнадцать дюймов. Грозное оружие накренилось и пронзило змею чуть подальше головы. Пробить насквозь камень трезубцем не удалось, поскольку у ведьмина мха существовал предел твердости. Центральное острие изогнулось, стукнувшись о прочную змеиную чешую, но при этом рукоятка уперлась в потолок, выгнулась дугой, качнулась, и змея заметалась на ступенях. Она яростно шипела, но никак не могла поднять голову, пришпиленную к ступеням трезубцем. Лестница дрожала сверху донизу, откликаясь на жуткий шум, производимый разбушевавшейся змеей, но чудовищная рептилия ничего не могла поделать: стены колодца крепко держали ее.

Теперь, когда чудовище было, можно сказать, отчасти обездвижено, Род мог сосредоточить свои усилия на его уничтожении. Как только он направил поток сознания на монстра, вокруг стало темнее, а сама змея стала ярче. Род попытался представить себе громадное чудовище в виде бесформенной груды грибковой массы, и тут же наткнулся на чье-то мысленное сопротивление. Он ожидал такой реакции, был готов к ней, поэтому «прибавил мощность». В данном случае с чарами колдуньи сражались двое: сам Род, родившийся далеко от Грамерая и не имевший никакого отношения к пулу генов этой планеты, но при этом полный решимости и гнева, а также его сын-дитя от смешанного брака, могущественный эспер. Колдунья начала сдавать позиции, и змея тоже. Она стала размягчаться, бледнеть, и в конце концов превратилась-таки в серую бесформенную массу, каковую представлял собой ведьмин мох в естественном состоянии.

Но этого было мало. Род знал, что если оставить волшебный грибок вот так, нетронутым, колдунья запросто может слепить из него что-нибудь, пожалуй, и пострашнее змеи — как только они с Магнусом забудут о ведьмином мхе. Род стал думать о чем-то маленьком, безвредном — и вот рыхлая серая масса распалась на сотни мелких червячков. Затвердевая, они из серых становились желтовато-белыми. Род пришпорил Векса, и они продолжили свой путь вверх по лестнице посреди вихря спагетти, послушно ложившихся штабелями вдоль стен. Тонкие макароны похрустывали под копытами коня, но это ему нисколько не мешало.

— Не слишком скользко? — поинтересовался Род.

— Нет, они ведь не вареные, Род, — отозвался робот и, одолев последние ступени, вошел в комнату.

Комнату украшали бордовые занавески со множеством оборок, кругом лежали шелковые подушки. Все это создавало атмосферу притягательности и соблазна. Посреди подушек стояла женщина, сексуальнее и порочнее которой Роду не доводилось видеть ни разу в жизни. Глаза с поволокой, пухлые губы… А из одежды — лишь тоненькая газовая повязка на бедрах. Золотистые волосы ниспадали на плечи прелестницы, между их длинными прядями виднелись обнаженные полные груди. Гурия одарила Рода кокетливым взглядом из-под полуопущенных ресниц и чуть хрипло проворковала:

— Возляг со мной, о храбрый воин.

— Благодарю, меня дома ждет жена, — ответил Род, не задумываясь, и более чем когда-либо порадовался тому, что женат на Гвен, даже не будучи здесь, она оберегала его. — А моя жена выглядит прекрасно, не прибегая ни к каким обманам.

Он посмотрел на гурию в упор, и ее силуэт начал колебаться и мерцать.

— Нет! — взвизгнула она и метнула в Рода разряд магической энергии, полный ненависти, страха и злости.

Род ответил ей ударом не меньшей силы, и в этом ударе было больше участия Магнуса. Род сосредоточил все свои усилия на том, чтобы увидеть эту женщину в ее подлинном обличье. Два магических разряда сошлись в воздухе, послышался оглушительный взрыв. Колдунья отвлеклась на долю мгновения, но Роду этого хватило для того, чтобы заглянуть в ее сознание. Ведьма злобно заверещала, попыталась прикрыть руками наготу, вся скрючилась от стыда, но сразу же ненависть возобладала над всеми остальными чувствами, и она бросилась на Рода, выставив перед собой руки со скрюченными когтями.

Род поразился тому, как высоко умела подпрыгивать старуха: она чуть было не вцепилась когтями ему в глаза. Но он успел заслониться рукой и отбросил старую ведьму в сторону, но при этом тут же ухватил ее за запястье и вывернул руку. Ступни старухи коснулись пола, но вторая рука у нее осталась свободной. Она беспомощно размахивала ею, дико визжала, но Род держал ее крепко, развернув к себе спиной и прижав к боку Векса. Колдунья металась, пыталась схватить Рода за ногу, дотянуться до его паха, но это у нее никак не получалось. Наконец она взвыла от боли. Род проворно спрыгнул с коня и схватил ведьму за вторую руку. Затем он сжал оба ее запястья одной рукой, а свободной порылся в седельной сумке и вытащил моток бечевки. Он трижды туго обмотал бечевку вокруг запястий колдуньи, ловко завязал узел и оттолкнул старуху от себя. Она повалилась на пол — омерзительная обнаженная старая карга. Род нашел среди подушек шелковый шарф и обвязал им голову колдуньи так, что получилось что-то вроде кляпа. Старуха продолжала вопить, но теперь Род хотя бы слов не слышал. Не больно-то они ему были нужны, эти слова: те образы, которые проецировала в его сознание колдунья, заставляли его содрогаться.

Род рывком поднял ведьму на ноги.

— Хочешь — иди, хочешь — катись по ступеням, но ты спустишься вниз, ясно?

На верхней ступени колдунья помедлила, была готова заупрямиться, но ярость Рода, его гнев, не уступавший по силе ее злости, погнал ее вниз. Она поплелась вниз по ступеням, продолжая приглушенно ругаться. По обе стороны от колдуньи и Рода спагетти начали раскачиваться и размягчаться, но Род сразу же возвращал их к форме макаронных изделий. В конце концов ведьма сдалась, но попыталась наполнить сознание Рода всякой безобразной порнографией. Уяснив, что у него к этому делу стойкий иммунитет, она попробовала запугать его картинами пыток, которым бы ей мечталось его подвергнуть.

— Не слабо, — процедил сквозь зубы Род. — Надо бы испробовать эти очаровательные методы на ком-нибудь. А с другой стороны, зачем откладывать это дело в долгий ящик?

Видения мгновенно прекратились.

Колдунья, пошатываясь, переступила порог башни, упала и покатилась по траве.

— Далеко собралась? — поинтересовался Род и дернул за веревку, дабы напомнить старухе, что она по-прежнему на привязи. Веревка больно врезалась в запястья, колдунья бешено взвизгнула, но все же поднялась на ноги и заковыляла впереди Рода.

Рванув к себе веревку, он остановил колдунью перед тем деревом, где лежал Магнус.

— Сними свои чары, старая ведьма! Преврати его в человека!

Колдунья медленно подняла голову, одарила Рода взглядом, полным яда. Злобная гримаса перекорежила ее уродливую рожу. Содержание мыслей ведьмы не оставляло сомнений: уж в этом-то она ему могла отказать и идти на уступки не собиралась. Но вот в сознании Рода возникла картина: Магнус стоит рядом с ним — такой же, как был раньше, освобожденная колдунья уходит восвояси, а они — домой.

— Не пойдет, — процедил сквозь зубы Род. — Не хочешь по-хорошему, сейчас сюда явится кое-кто, кто заставит тебя сделать это!

Он сфокусировал свои мысли в направленный луч и отправил короткое послание.

Послышался шелест ветра в ветвях, и вот вниз опустилась озаренная лунным светом грациозная фигурка верхом на метле и приземлилась прямо перед Родом. Юная девушка спрыгнула на землю, глянула на колдунью и, посмотрев на отца, обрушила на него поток возмущения:

— Как же так, папа! Как тебе не стыдно! Связать беспомощную старушку! В твоем-то возрасте!

Род был готов буквально ко всему, и все же упоминание о его возрасте задело его не на шутку. Он все-таки сдержался и сказал:

— Она беспомощна только потому, что у нее связаны руки, и вдобавок мы с Магнусом сковали ее сознание, Корделия. А до того, как нам удалось это сделать, она немножко пошутила с твоим братом.

Корделия обернулась. Змей отполз назад, но она успела разглядеть его лицо. Девушка сразу прониклась состраданием.

— О, Магнус! Что же она с тобой сделала!

Корделия опустилась на колени рядом со змеем, протянула к нему руки — но ее брат отполз еще дальше, не спуская с сестры взгляда, полного страха и ужаса. Корделия заглянула в его глаза и замерла.

А в следующее мгновение она резко развернулась, вскочила на ноги и подбежала к колдунье.

— Ах ты старая образина! Ты не только его разум искорежила, но и его душу тоже! Ты связала чарами его сердце, а не только тело!

Корделия грозно прищурилась.

Ведьма завопила. Вытаращив глаза, она уставилась на девушку, но Корделия продолжала наступать. Лицо ее было хладнокровным, она подняла руки, и ее ногти сверкнули в лунном свете. Колдунья заметалась, попыталась вырваться, но Род держал ее крепко. И вдруг ее глаза закатились, а голова повисла. Корделия мрачно, но довольно кивнула.

— Теперь мне ясно, как она закляла его разум.

— Похоже, тебе пришлось ей сделать больно, — заметил Род. — Насколько я понял, она не хотела откровенничать с тобой.

— Не хотела, а я не пожелала ждать, покуда она подобреет. А если ей было больно, то мне ее ни капельки не жалко.

С этими словами Корделия вернулась к брату.

Род улыбнулся, глядя на дочь, а змей, свиваясь кольцами, отпрянул от нее.

— Ну что же ты, братец, — нежно, ласково проговорила Корделия. — Ведь это я, ты меня знаешь… Я — твоя младшая сестренка, с которой ты так весело играл в детстве…

Магнус вроде бы немного успокоился, но, смерив девушку взглядом с ног до головы, приближаться к ней не стал.

— Ах, она и вправду изуродовала тебя! — вскричала Корделия. — Посмотри мне в глаза, братец, постарайся мне поверить! Я люблю тебя, мы с тобой одной плоти и крови! Ты ничего такого не сделал, чтобы сожалеть и стыдиться, хотя искушение для тебя было велико. Только за то и можно винить тебя, что ты не растерзал эту ведьму на куски в первое же мгновение, как только увидел ее!

Магнус успел растаять настолько, что дал мысленный ответ:

— Я не мог. Я же не знал, что она такая.

— Меня с тобой рядом не было! Но теперь я здесь и горжусь тобой. Нет-нет, я вижу твой страх, но ведь ты знаешь меня, ты знаешь, что мне можно верить! От меня никто не узнает о том, что произошло нынче ночью, братец. Я никому ни слова не скажу о твоих злоключениях, о том заклятии, что наложила на тебя эта старая карга. Поверь мне хоть немного, Магнус! Открой для меня свой разум!

Змей пару мгновений не шевелился, а потом медленно вытянул шею и подвинулся ближе к Корделии.

Корделия прикоснулась к его лбу, и ее рука была легка, как перышко. Ее глаза подернулись поволокой, и разум соединился с разумом Магнуса и принялся за работу. На глазах у Рода змей распустил кольца, отполз от дерева и поднял голову — высоко, на два фута над землей. А в следующий миг силуэт рептилии задрожал и расплылся, а перед отцом и сестрой предстал Магнус, сидевший на земле, скрестив ноги. Он был обнажен, но цел и невредим — только сильно дрожал.

— Теперь с тобой все хорошо! — воскликнула Корделия и из скромности повернулась к брату спиной. — Папа, дай ему плащ!

Род сбросил плащ. Колдунья при этом упала на землю, а Род бросился к сыну, помог подняться, накинул плащ ему на плечи. Магнус ростом было намного выше, поэтому плащ ему оказался короток, но все же доходил до середины бедер. Руки Магнус просунул в прорези.

Корделия порывисто обернулась и обняла брата.

— Слава Богу, ты снова с нами!

И вдруг она вся задрожала и разрыдалась.

В первый миг Магнус был не в силах пошевелиться, но потом обнял сестру за плечи и прижал к груди. Еще минута — и к нему вернулся дар речи.

— Со мной все хорошо, сестренка, — благодаря тебе. О, я благодарен всем святым за то, что у меня такая сестра!

— Но ты еще не до конца исцелился, — проговорила Корделия, подняв голову и посмотрев на Магнуса полными слез глазами. — В твоем сердце остались раны, братец. Ты воспротивился, и я не смогла их залечить. Даже не знаю, удалось ли бы мне это сделать… Уж очень глубоко она ранила тебя.

— Успокойся, сестрица. Не только она повинна в этих ранах, но и другие.

— Но такие раны способны нанести только женщины! — У Корделии вдруг высохли слезы — настолько жаркими были ее гнев и возмущение. — Как они только смели так мучить тебя!

— Некоторых из них ты видела своими глазами, — негромко отозвался Магнус. — Вспомни молочницу, которая явилась к нам, когда отца и матери не было дома, вспомни девушек на плоту — когда мы охотились за музыкальными камнями…

— Да, помню. — Гнев отступил, Корделия робко подняла руку и коснулась щеки брата. — Но я и не догадывалась, что они причинили тебе такую боль. Ах, Магнус! Неужели я столько лет не понимала тебя? Неужели под доспехами воина бьется такое нежное сердце?

Магнус покраснел и отстранился.

— Ты же обещала, что никому не скажешь о том, что узнала нынче ночью…

— Конечно, не скажу! О мой бедный брат! — Корделия снова обняла Магнуса — так, словно хотела уберечь от беды, защитить. Но при этом ростом она едва доходила Магнусу до середины груди. — Чего бы я только не сделала, чтобы залечить раны, нанесенные тебе женщинами! И как ты только мог противостоять их жестокости! А ведь я… ведь я тоже женщина!

— Не убивайся так. — Магнус погладил волосы Корделии. — Я должен исцелиться сам, правда? Нет-нет, сестрица, ты ни в чем не виновата, и ты не должна страдать из-за меня.

— Да как же мне не страдать!

— Просто будь такой, какая ты есть, — светлой, яркой, сотканной из солнечных лучей. — Магнус нежно поцеловал сестру в лоб. — Оставайся такой, и тогда ты сможешь сделать для моего исцеления больше, чем кто-либо другой. — Он отстранил Корделию и улыбнулся ей. — Господь видит: я готов сделать для тебя столько же, сколько ты для меня, хотя исцелить тебя я вряд ли бы смог, я могу только оберегать тебя.

Корделия взглянула на него с тревогой.

Магнус негромко рассмеялся и сжал плечи сестры.

— Нет-нет, не бойся, сестренка. Я не стану следить за тобой и докучать тебе, и даже защищать тебя не стану, если ты сама на попросишь.

Корделия улыбнулась, и они дружно рассмеялись.

Род усмехнулся и подошел к детям.

— Если не возражаете, я бы предложил тут особо не задерживаться.

Корделия оглянулась, увидела лежавшую на траве без чувств колдунью и кивнула.

— Но что же нам делать с ней?

— Думаю, стоит препоручить ее духам природы, — сказал Род, встал лицом к лесу и воззвал:

На миг все вокруг замерло, а у колдуньи широко раскрылись глаза и она стала в страхе озираться по сторонам. От страха она так вытаращилась, что стали видны испещренные кровеносными сосудами белки. Старая ведьма жутко задрожала.

А потом зашуршала высокая трава, и из нее вышел человечек ростом в фут. Следом за ним появился еще один, и еще, и еще… После дрогнула низко нависшая ветка, и на поляне появился некто ростом дюймов восемнадцать, широкоплечий и большеголовый. Он запрокинул голову и ухмыльнулся.

— Так и думал: уж если вы пошли этой дорогой, без суматохи не обойдется.

Ведьма застонала.

— Ты прав, как всегда. — Род довольно улыбнулся. — Рад видеть тебя, Пак.

— Неужто? И что же ты для меня припас?

Род кивком указал на корчащуюся на земле старуху.

— Что-нибудь знаешь про нее?

Колдунья застонала.

Глазки Пака сверкнули в темноте, будто раскаленные угольки.

— Еще бы нам о ней не знать! Когда она сюда заявилась, она тут весь Маленький Народец распугала. Обвешала свое мерзкое логово Холодным Железом, многих ранила, а двоих и вовсе убила.

Род кивнул.

— Ну раз так, то мы оставим ее на твое попечение.

Он отвернулся, взял за руки Магнуса и Корделию и зашагал к лесной тропинке. Корделия только на минутку отошла в сторону, подняла с земли свою метлу. Она лишь немного замешкалась и поэтому успела услышать, как жутко закричала колдунья и как ее крик оборвался. Корделия поежилась и поспешила догнать отца и брата.

— Папа…

— Они по-своему милосердны, — твердо, решительно проговорил Род. — Не сомневайся: она не почувствует и доли той боли, какую приносила другим.

— Но все-таки без суда… — покачал головой Магнус.

Род изумленно взглянул на сына.

— Только не говори мне, что считаешь ее невиновной!

— Да нет, я вовсе не хотел этого сказать!

— Вот и хорошо. Не волнуйся. У эльфов все в порядке с чувством справедливости. Ни ты, ни Корделия им не понадобитесь как свидетели. И еще, сынок: фэйри никогда не сплетничают. По крайней мере смертным они ничего не расскажут.

Магнус кивнул и немного расслабился.

— Ты ничего не расскажешь Джеффри и Грегори?

— Конечно, нет. И маме не скажу.

— Если она сама не спросит, — уточнил Магнус.

— Ну… да. Но ты не переживай, она тоже умеет хранить тайны.

— Кстати, — вступила в разговор Корделия. — Почему ты призвал меня, а не маму?

Род покачал головой.

— Твою маму я не «призываю», Корделия. Зову на помощь — так будет точнее. К тому же тебя вряд ли удастся призвать вот так еще раз.

Корделия пытливо взглянула на него.

— И поэтому ты призвал меня, а не ее?

— О нет, — покачал головой Род. — Я позвал тебя потому, что лучше тебя нет целительницы, дочка. Мама отлично обучила тебя этому ремеслу. Конечно, у нее больше опыта, но талантом ты ее превзошла — хотя бы в этом деле. По крайней мере она сама так говорит. А ты не знала?

 

4

Еще раз пообещав, что никому не расскажет о ночных злоключениях Магнуса, Корделия села верхом на метлу и вскоре исчезла за пеленой предутреннего тумана. Роду и Магнусу удалось найти путь к месту ночевки, и там они нашли коня и одежду молодого человека. Одевшись и оседлав коня, Магнус почувствовал себя намного увереннее.

Из леса они выехали на рассвете. Тут Магнус вспомнил, что ему по идее следовало бы обидеться.

— Ты шел за мной по пятам, да?

Род был готов ответить, но осекся и не стал отрицать очевидного. Он старался никогда не лгать своим детям, хотя бывали случаи, когда ему казалось, что было бы лучше соврать. Сейчас случай был не такой.

— Да, сынок, — ответил Род.

— Зачем? Ты боялся, что на моем пути встретится кто-то, кого я не сумею одолеть? Ты меня ребенком считаешь?

— Нет, — ответил Род и порадовался тому, что Магнус задал сразу два вопроса. Ответив на тот, который показался ему удобнее, он добавил: — Я отдаю себе отчет в том, что ты — взрослый мужчина.

— И как же тогда ты вдруг оказался поблизости в то время, когда я попал в беду?

— Просто-напросто крестьяне попросили меня покончить с колдуньей. — Род указал в сторону деревни. — Не веришь — сам у них спроси.

Но спрашивать не пришлось. Крестьяне выходили на поля. Они только увидели Рода — и остолбенели. А потом побросали мотыги и побежали навстречу с радостными криками:

— Да это тот рыцарь вернулся!

— Живой! Победил, стало быть!

— Благодарение Богу, вы живы, сэр рыцарь!

— Да, только Бога я и благодарю, — улыбнулся Род. — Уж вы мне поверьте.

— Так вы что же, удрали от ведьмы?

— Или не отыскали ее?

— Я ее отыскал, — негромко ответил Род. — Еще как я ее отыскал — правда, сынок?

Магнус поджал губы и скованно кивнул.

Крестьяне насторожились. Пару минут они простояли молча, поглядывая то на отца, то на сына, и в конце концов, похоже, пришли к выводу, что сходство имеет место.

— А сынок ваш?

— Без него мне бы ее не одолеть, — заверил крестьян Род.

— Значит, вы таки изничтожили ее!

— Колдунья мертва?

— Маленький Народец забрал ее, — ответил Род.

— И похоже, не очень-то она им понравилась, — добавил Магнус. — Если она и не мертва, то, наверное, жалеет об этом.

Крестьяне испуганно загомонили, принялись креститься. Трудно было сказать, что напугало их больше — упоминание о колдунье или о фэйри, но уж точно, такого «коктейля» могло быть вполне достаточно для обращения к святым за помощью.

Из домов выбежали женщины, за ними — детишки. Мужчинам пришлось пересказать им новость, а потом матери долго успокаивали расшумевшихся ребятишек. Магнус воспользовался всеобщей сумятицей, склонился к Роду и прошептал:

— Ты молодец, пап. И врать не пришлось.

— Не пришлось, но зато я ухитрился произвести еще то ложное впечатление. Ну ладно, бывает, чего там… Спасибо, выручил, сынок.

Магнус собрался было ответить, но вспомнил о том, что и сам уклонился от прямого ответа, и покраснел.

Один из пожилых крестьян обернулся к Роду.

— Мы можем только поблагодарить вас от всего сердца, сэр рыцарь. Уж так давно и долго мучила нас эта треклятая ведьма, что и не сказать.

— Как же так? — вдруг встрепенулся Магнус. — Разве нет у вас господина, чтобы он защитил вас?

— От такой колдуньи? — Крестьянин мрачно насупился и покачал головой. — Даже он боялся этой злобной мерзавки, молодой сэр, да и его отец тоже опасался ее. Он в наших краях только раз в год появлялся, чтобы мы, дескать, не забывали, что имеется у нас господин. Да еще раз в месяц бейлиф сюда наезжает с охраной — подати собирает. Вот и все, что мы от господ видим, потому колдунья тоже нас данью обложила. Требовала себе полотно, пшеницу, мясо и еще много разного.

— Вот-вот, — кивнул другой крестьянин. — И денежки — когда они у нас водились.

Магнус нахмурился.

— А если вы не платили?

— Тогда она делала так, что у нас коровы доиться переставали, а то и засуху на поля насылала…

— Или же наоборот, насылала проливные дожди, — подхватил другой крестьянин. — Да что там — дожди… Наводнения наколдовывала.

«Или заставляла крестьян поверить, что все это — ее рук дело», — мрачно подумал Род.

— Понятно. Стало быть, вы боялись этого и платили дань исправно.

— Да не только этого боялись! — вскричала какая-то женщина. — Она такое подстраивала, что от мужчин наших в постели никакого толку не было, а женщины становились бесплодными.

Некоторые мужчины покраснели от смущения и одарили женщину мстительными взглядами, но она смотрела на Рода, обуреваемая праведным гневом, и взглядов мужчин не заметила. Род понимающе кивнул. Он был готов поверить, что на такие пакости колдунья уж точно была способна.

— Самые страшные из ее деяний вы небось видали, — мрачно пробурчал пожилой крестьянин. — А уж это самое она творила, платили мы ей дань или нет.

Женщина кивнула.

— Наши сыновья.

— То и дело, — добавил другой крестьянин, — она заманивала к себе парней и забавлялась с ними, как с игрушками. И когда кто-то из наших ребят не возвращался домой до темноты, мы уж точно знали — он совсем не вернется, хоть плачь, хоть рыдай.

Магнус сдвинул брови.

— Она никого не отпускала?

— Пара-тройка вернулись. Элбер, слышь-ка!

Крестьянка ткнула локтем в бок пожилого мужчину. Он стоял посреди толпы с отсутствующим видом. Мужчина вздрогнул, повернул голову к женщине.

— А? — рассеянно спросил он.

— Вот такие они домой возвращались, — с состраданием объяснила женщина, — те немногие, кого нам довелось увидеть снова. Как бы и не сам человек, а труп ходячий.

Магнус взглянул в пустые глаза крестьянина и поежился.

— Ну все, теперь она больше не станет вам докучать, — решительно проговорил Род. — Пожалуй, вы могли бы сорвать все то Холодное Железо, которым она обвешала свою башню, чтобы Маленький Народец мог войти туда и изгнать всякую нечисть. Требовать от вас уплаты дани колдунья уж точно не станет, и я сильно сомневаюсь, что вы еще услышите о ней.

Крестьяне возликовали, а женщина, стоявшая ближе других к Роду и Магнусу, крикнула:

— Благослови тебя Бог, отважный рыцарь!

— Не премину воспользоваться благословением, — ответил Род. — Но вы вот о чем не забудьте: теперь ваш господин наверняка станет чаще к вам наведываться. Ему подати платить вам придется.

Крестьяне испуганно переглянулись. Похоже, об этом они подумать не успели. Магнус насторожился, его взгляд стал сердитым.

Род понял, что пора сматывать удочки.

— Вы уж постарайтесь, — посоветовал он крестьянам. — Удачи вам.

С этими словами он развернул Векса к лесу.

Крестьяне дружно вскричали в знак протеста и побежали за ним.

— Да разве вы не останетесь, дабы мы отблагодарили вас честь по чести, сыр рыцарь? — воскликнул пожилой крестьянин — судя по всему, деревенский староста.

— Сердечно благодарен, но у меня есть другие дела, — с улыбкой ответил Род и помахал рукой.

Магнус посмотрел на отца, оглянулся на жителей деревни, опять взглянул на Рода, натянуто улыбнулся, тоже помахал рукой и поехал следом за отцом.

Как только у них за спиной сомкнулись ветви деревьев, Магнус сердито спросил:

— Почему ты не пожелал остаться? Я проголодался, жутко устал. А ты разве нет?

— И голоден, и устал, — не стал спорить Род. — Но мы можем устроить привал в лесу.

— Зачем, если можно было выспаться на сухой соломе, просушить плащи и поесть горячего?

— Потому что за это пришлось бы платить потом, — ответил Род.

— Мы и так заплатили немало!

— Верно. А ты не заметил, как поглядывали на нас некоторые крестьяне? Они поглядывали расчетливо, что-то прикидывали. Еще немного — и нас бы попросили помочь избавиться от местного барона.

— А что… Может, и стоило согласиться! — заносчиво отозвался Магнус. — Ведь вышло так, что эти люди просто сменили одного тирана на другого!

— Откуда тебе знать, что их господин-тиран?

Магнус раздраженно запрокинул голову.

— Какая разница? Он вполне может быть деспотом, а если так, то сама форма правления несправедливая! Ты сам мне говорил, а Векс твердил во время уроков: народ должен сам выбирать себе правителя и даже то, как он будет править!

— Это называется правом на самоопределение. Это ты ему втолковал, Векс?

— Да, Род, исключительно в соответствии с твоими инструкциями.

— О которых я узнал, если уж на то пошло, из твоей учебной программы, — с сардонической ухмылкой буркнул Род. — А вообще смешно, если задуматься… Горстка аристократов, и при том все — либералы до мозга костей, убежденные в том, что народ должен сам править страной. Может быть, так вышло потому, что никакого «народа» не было.

— Точно. Ты говорил, что у тебя на родине, на Максиме, жили одни аристократы.

— Ну, они просто так себя именовали. Да пожалуй, по прошествии пяти столетий они имели на это право — но когда некем править, сам термин «аристократия» теряет значение.

— Они-то по крайней мере были люди благородные.

— С этим я вынужден согласиться, — рассудительно проговорил Род. — По крайней мере — их потомки. Конечно, они избрали собственную форму правления, и она — как минимум с функциональной точки зрения — была демократичной.

— Палата Лордов, которая правила сплошными лордами? — Магнус весело улыбнулся. — Но если твои соотечественники сами выбрали для себя форму правления, почему же такого права лишены эти крестьяне?

— Такое право у них есть. Другое дело — как они могут этого добиться. И помни: их право на самоопределение ограничено из-за общения с соседями. Если другая деревня изберет для себя иную форму правления, если две разные системы схлестнутся между собой, то те и другие обязаны помнить о чужих правах.

— Им придется искать согласия. — Магнус нахмурился. — Задумаешься об одной деревне — а надо думать о десятках.

Род кивнул.

— О сотнях, тысячах. Обо всем острове Грамерай.

— А почему не сказать «обо всей Терранской Сфере»?

— Потому что пока у грамерайцев, можно считать, почти нет контактов с другими планетами, а о существующих контактах они и не догадываются.

— Но ведь настанет день, когда такие контакты начнут происходить, и что тогда?

— К этому времени, если все пойдет так, как я планирую, в Грамерае воцарится действующая демократия, сдобренная как минимум одним столетием опыта. Тогда местное население будет готово к тому, чтобы стать частью более обширного демократического сообщества, правящего Терранской Сферой.

— То есть Децентрализованного Демократического Трибунала. — Магнус сдвинул брови. — Дело всей твоей жизни — подготовить грамерайцев к тому, чтобы они заняли место в этой системе. А иначе мои соотечественники могут устроить настоящий переполох на других планетах, населенных людьми?

— Еще какой переполох, — тихо отозвался Род. — Единственная коллекция эсперов во всей обозримой галактике… Больше, чем переполох.

— Но кто ты такой, чтобы лишать нас возможности взять власть там, где мы могли бы ее взять?

Род резко повернул голову и посмотрел на сына. Как это Магнусу удалось вдруг все обернуть так, что они с отцом оказались по разные стороны баррикад?

— Я — тот, кто, на мой взгляд, старается не забывать о понятии прав отдельного человека. Или ты полагаешь, что право грамерайцев взять власть над другими может отменить право остального человечества на самоопределение?

— Нет. — Магнус насупился и стал, в свою очередь, гадать, каким образом отец сумел так повернуть спор. — Но тем, что ты желаешь обратить Грамерай в демократию, ты навязываешь свою волю. Народ Грамерая должен быть свободен в своем выборе формы правления.

— Правильно. Но ты всерьез уверен в том, что жители той деревни вправду выбрали бы что-нибудь иное, кроме настоящей демократии?

Магнус задумался, прикинул в уме возможные варианты.

— Может быть, и так, — в конце концов изрек он. — Но в тех книгах по истории, которые мне давал читать Векс, рассказывается о паре-тройке случаев, когда люди пожелали, чтобы ими правили другие.

— Угу, — кивнул Род. — В библейском Израиле, к примеру, сначала правили судьи, а потом воцарилась монархия. Однако в других случаях имел место всего-навсего замаскированный захват власти. Так, к примеру, римский, с позволения сказать, пролетариат предложил корону Цезарю.

— Как бы то ни было, ты не станешь отрицать, что такое возможно!

Род пожал плечами.

— Ничего невозможного нет. Но это вовсе не означает, что монархия — это хорошо. А я просто по природе своей противлюсь любой форме правления, которая не обеспечивает прав человека.

— Под этими словами я тоже готов подписаться, — медленно проговорил Магнус.

— Если так, то это означает, что ты — сторонник демократии в той или иной ее форме, сынок, хотя она может отличаться от известных тебе по книжкам. Обеспечение прав отдельной личности всегда приводит к тому или иному виду самоуправления.

— Можно придумать и другие формы.

— Да, но будут ли это демократии, прячущиеся под другими названиями? Если нет, то станут ли эти формы правления на самом деле заниматься обеспечением прав человека или это будут только голословные утверждения? Так или иначе, все равно придется поинтересоваться, как данное сообщество относится к своим соседям. Можно столкнуться с местной тиранией, которая, по сути, является частью крупного демократического государства, и окажется, что гарантом прав человека является демократическое правительство.

Магнус немного подумал и нахмурился.

— Послушать тебя, так получается, что ни одно правительство, ни одно общество не может существовать отдельно от других?

— Почему же — случается и так, что какая-то планета, какое-то государство существует в условиях изоляции, — признал Род. — Хотя развитие системы межзвездных перелетов и сверхсветовой связи привело к тому, что теперь даже отдельные планеты постоянно влияют друг на друга, хотя и не всегда так уж очевидно. И если такое происходит где-то, то это справедливо и здесь, в Гэллорнском лесу.

Магнус изумленно посмотрел на отца.

— Ты о чем? Ведь даже у этой маленькой деревушки есть правитель, господин!

— Верно, но это — ближе к краю леса. А если мы заберемся в чащу, то почти наверняка наткнемся там на поселения, устроенные беглыми крепостными крестьянами, каторжниками, просто недовольными людьми или хотя бы теми, кто случайно приблудился. Наверное, эти поселения как-то сообщаются между собой, но вряд ли так уж интенсивно, поскольку лес большой и густой, тут живет немало диких зверей…

— И некоторые из них могут оказаться весьма диковинными, — проворчал Магнус, — потому что тут растет ведьмин мох, из которого что угодно способен сотворить эспер-гипнотизер, не догадывающийся о своих способностях.

— И о том, каковы могут последствия. Но ведь такое можно сказать про любого из нас, верно? Как бы то ни было, — поспешно продолжал Род, — если и есть во всем Грамерас место, где карманное общество может существовать без правления со стороны, так это здесь. Может, немного прогуляемся да поглядим, какие такие формы правления мы здесь увидим?

— Я не против, — сказал Магнус. — И если нам встретится форма правления, которая людям по душе, но при этом не является демократией, этого будет достаточно, чтобы доказать мою правоту.

— Ага, стало быть, моя отлучка из дома, отлынивание от обязанностей мужа и отца превращаются в приключение? Почему бы и нет? Но именно сейчас, признаться, я жутко устал. От деревни мы отъехали довольно далеко, вряд ли нас догонят. Давай устроим привал, сынок. Я бы, честно говоря, даже соснул пару часов.

В итоге оба проспали почти сутки, проснулись на заре и позавтракали. Отлично отдохнувшие, полные бодрости, они собрали вещи, загасили костер и, оседлав коней, тронулись в путь.

А через несколько часов услышали набатный звон колокола.

Род нахмурился.

— Как-то странно… Ясное, мирное утро…

— А для заутрени поздновато, — согласился Магнус. — Но конечно, это не наше дело.

— Вот именно. Так что взглянуть не мешало бы, правильно я говорю?

— Ага, — улыбнулся Магнус. — А зачем же еще мы с тобой в путешествие отправились?

Они поехали по тропе между деревьев, которая вроде бы вела в нужном направлении. Вскоре звон колокола стал громче — а потом лес неожиданно кончился, и Род с Магнусом выехали на просторную вырубку площадью не меньше квадратной мили. Земля тут была такая ровная, что можно было разглядеть деревья на дальней стороне. Повсюду раскинулись клочки обработанных полей, разделенных плетнями и образующих причудливый узор. Здесь, посреди леса, люди обосновались и завели хозяйство.

Ближе к восточному краю вырубки возвышался холм, а вокруг него примостилась деревенька — десяток-другой мазанок под соломенными крышами. На вершине холма стояла церковь, сложенная из дикого камня, — квадратная, приземистая, но при всем том со шпилем. На земле вокруг церкви белели надгробные плиты.

Но процессия, двигавшаяся через поля, направлялась не к церковному двору, а шла навстречу Роду и Магнусу, к свежевырытой могиле ярдах в ста слева от них. Люди в трауре, похоже, не замечали незнакомцев. Шестеро крестьян несли на плечах гроб. Возглавлял процессию мужчина в черном балахоне, с епископской митрой на голове. В руках он держал распятие — покрытый искусной резьбой пастушеский посох. Но вот что странно: на священнике не было ни ризы, ни даже сутаны — только балахон, чем-то напоминавший господский халат. И уж конечно, недоставало большого креста на груди.

Магнус нахмурился.

— Как же так? Ведь у нас только два епископа — аббат в монастыре и еще один, новый, в раннимедской обители ордена Святого Видикона.

— И скорее всего ни тот, ни другой не слыхивали о том, что в этих краях у них завелся конкурент, — заметил Род. — К слову сказать, трудновато стать епископом, если в твоем подчинении нет хотя бы парочки священников, но, наверное, он и об этом позаботился.

За епископом шествовали трое псаломщиков в черных балахонах, поверх которых были надеты короткие белые рубахи. Эти наряды смутно напоминали облачения католических юношей-алтарников. Один из псаломщиков был подростком, его лицо было серьезным и скорбным. Двое других были младше — одному лет восемь, другому двенадцать, и оба они выглядели неуверенно и испуганно. За ними выхаживал священник — молодой человек в черном балахоне. Позади него шли две женщины в черных платьях и белых чепчиках. Если бы они не шагали посреди церковников, Род принял бы их за простых крестьянок, но их положение в процессии вызвало у него изумление.

За женщинами следовали люди, которые несли погребальное покрывало, а за ними — приземистый, крепкого телосложения крестьянин. Его грубо вытесанное лицо было сковано горем. И его подернутые проседью волосы, и куртка, и штаны имели вид потрепанный, вылинявший, как доски старого сарая. За ним шагали еще несколько человек — молодежь и старики, родители и дети. Все, кроме грудных младенцев, которых матери несли на руках, пели медленную и печальную песнь.

Процессия подошла к могиле. Епископ повернулся, дал знак, и гроб уложили на веревки и опустили в могилу.

— Он будет лежать здесь, этот грешник! — вскричал епископ. — Он совершил единственный грех, которому нет прощения! Когда молодой человек налагает на себя руки, ему суждено гореть в геенне огненной во веки веков! Когда душа покидает тело, слишком поздно каяться, мертвые не способны исповедаться! Мы можем только надеяться на то, что в последние мгновения своей жизни он осознал, какой тяжкий грех совершил, и успел раскаяться в содеянном. Даже в миг смерти Господь может даровать прощение!

— Славен Бог, — проговорил священник и женщины — может быть, монахини? — согласно забормотали.

— Но для того чтобы нам отворили дверь, мы должны постучать в нее! — возопил епископ. — Для обретения прощения грехов надо исповедоваться! Рануфф не сделал этого!

— Его родне от этого не легче, — проворчал Род.

— Он должен говорить то, что положено, — возразил Магнус.

— Только тогда, когда его спросят.

— Он обязан предупредить остальную свою паству о том, что такая дорога ведет в ад.

— Теперь для этого не время и не место. Для чего он это делает? Для блага прихожан или для того, чтобы утвердиться в своей власти над ними?

Магнус посмотрел на отца.

— Как же этим он может возвысить свою власть?

— Они должны поступать так, как он им велит, — объяснил Род, — а иначе они сгорят в аду.

— Рануфф умер в одиночестве, — продолжал разглагольствовать епископ, — и рядом с ним не было священника! Помолимся же о том, чтобы Господь сжалился над его душой, но пути Господни неисповедимы, и потому мы должны верить в то, что Рануфф ушел из жизни, совершив смертный грех, и потому не может быть похоронен на священной земле. Он будет покоиться здесь, рядом с диким лесом, ибо его душа одичала!

— Да будет так, — дружно проговорила толпа.

— Воистину, да будет так! — вскричал епископ. — Но отец, который взрастил Рануффа таким дерзким и нетерпеливым, непослушным и безбожным, никчемный родитель, поощрявший безмерное и богохульное недовольство своего чада, заслуживает тяжкого наказания до конца дней его!

Седой коренастый крестьянин поднял голову, посмотрел на епископа. Лицо его было каменным, взор — непроницаемым.

— На колени, несчастный! — громогласно возопил епископ, неожиданно побагровев. — Молись о том, чтобы Бог простил тебя, помиловал за то, что ты увел с пути истинного порученную твоим заботам душу!

— И это называется утешением? — возмущенно пробормотал Род.

Отец Рануффа медленно покачал головой.

— Не я увел его с пути истинного, а те, что проповедуют смирение, а сами ведут себя нагло.

— Грешник! Отступник! — взревел епископ. — Как смеешь ты так говорить о тех, кто отдает всю жизнь свою служению ближним?! Изгони дьявола, вселившегося в твою душу, и научись смирению, о котором говоришь! — Он развернулся и воззвал ко всей пастве: — Отныне никто в нашей деревне Веальдебинде не смеет разговаривать с этим человеком по имени Робле, а кто заговорит — будет объявлен грешником! Пусть все сторонятся его, пусть все от него отвернутся, дабы он не заразил своим безбожием других!

Люди зароптали, попятились, отступили подальше от отца Рануффа.

— Да живет он впредь, лишенный бесед с ближними, покуда не осознает своей греховности! — вскричал епископ. — А если он попытается заговорить с кем-то из вас, притворяйтесь глухими! Если же он попросит кого-то из вас о помощи, отвернитесь от него, как будто вы слепы! В гордыне своей от отошел от Бога…

— Да не от Бога! — зычно воскликнул крестьянин. — Ты лжешь, наглец, и сам знаешь, что лжешь!

— Заткните ему рот! — взвыл епископ, и к Робле тут же подскочил крестьянин и схватил его за руки, а другой ударил несчастного отца по губам.

— Впредь не смей раскрывать рта! — прокричал епископ и наставил на Робле указующий перст. — А посмеешь — никто не услышит твоих искусительных речей! Ступай прочь и живи так, словно ты мертв! — Он вновь обратился к пастве: — Возлюбленные мои чада, давайте вернемся к нашим повседневным трудам, и да не свернет с пути истинного в нашей деревне более ни одна душа, как то сделал Рануфф! И пусть наше милосердие проявится в том, что мы будем строги к слабым духом братьям нашим! Возвратимся же теперь в дома и на поля наши, дабы туда не ступила нога дьявола!

С этими словами епископ зашагал к деревне. Алтарники, священник и монахини поспешили следом за ним, развернулись и торопливо зашагали в ту же сторону прихожане. Никто даже не оглянулся, чтобы посмотреть на осиротевшего отца, застывшего около холмика свежей земли — всего, что осталось от его сына. Звуки песнопения затихли и смолкли вдали.

Магнус был готов что-то сказать, но Род удержал его, коснувшись его плеча. Старик остался совсем один, и некому было его утешить, кроме ветра. Робле не отрывал глаз от могилы. Вдруг он заговорил — сначала совсем тихо, потом громче:

— Вот ты и лежишь теперь тут, сынок, прямо рядом с лесом, куда ты так любил убегать. А почему ты так любил убегать? Да хотя бы для того, чтобы уйти подальше от них, чтобы не лезли они в твою жизнь со своими подглядками да приставаниями, не винили бы тебя ни в чем, не попрекали бы. Но теперь их больше нет, сынок, теперь они тебе больше не сделают больно. Их нет, вот только память твою они запятнали, как могли. Сделали из тебя пугало для детишек — вот только не подумали, что сами стали похожи на пугало. Но нету их теперь, а твоим страданиям конец. Кончены твои мучения.

Вдруг взгляд старика наполнился гневом.

— Да чтоб его повесили, его милость, епископа этого! Если это называется добротой, то уж пусть я лучше буду злой! Надо же было так запугать детишек видениями геенны огненной, да еще присобачить эти видения к законам, которые он сам и выдумал! Только и делает, что орет на детей да твердит им, что они родились порочными, что должны изгонять из себя зло, а потом принимается улыбаться и учит детей добродетелям и милосердию! Твердит им, что вера — это дар, а потом винит их в том, что никакой веры у них нету! И ничегошеньки делать нельзя, кроме того, что он велит! О, какой я был глупый, что позволил ему измываться над тобой! Надо было не слушаться твоей матери, забрать тебя да и убежать в лес! И к монахиням не надо было пускать тебя! Увел бы я тебя от них — так не успели бы они тебе вбить в голову, что ты грешник уже потому, что мужчиной родился! И не надо было мне слушать, как священник твердил тебе, что ты должен жениться и родить детей — понравится тебе девушка или нет. Надо было бежать нам с тобой в чащу леса, и пусть бы нас там сожрали волки. Уж лучше волки, чем эти шакалы в человеческом обличье, которые кормятся душами людскими! — Слезы потекли по щекам старика. — Но теперь они больше не обидят тебя, сынок, хотя только одному Богу известно, как мне худо без тебя! Отмучился ты, бедняжка! И зачем я только женился! И зачем только породил тебя!

Род не выдержал. Он вздрогнул, взял Магнуса под руку и увел к лошадям.

— Получается, что мы подслушиваем нечто слишком личное. Пусть бедняга побудет наедине со своим горем.

Магнус испытующе взглянул на отца, но тут же отвел взгляд и вспрыгнул в седло. Они поехали рядом, но взгляд у Магнуса стал таким рассеянным и отстраненным, что Род понял: его сын продолжает слушать мысли несчастного, горюющего крестьянина. Он хотел было упрекнуть Магнуса, но вспомнил о том, что теперь его сын совсем взрослый, а раз так, то и с совестью у него все должно было быть в порядке. Но то ли совести у Магнуса на самом деле не было — и в этом случае Род уже ничего не мог поделать, то ли, наоборот, именно в силу совестливости Магнус продолжал следить за мыслями старика: вероятно, что-то насторожило его. Что-то такое, что ускользнуло от Рода.

К примеру, он почему-то желал, чтобы все узнали, что церковники сотворили с его сыном.

Если так, то почему он не кричал об этом во всеуслышание на похоронах?

Потому что боялся.

Боялся? Церковников и монахинь? Людей, преданных доброте и милосердию?

Это представлялось маловероятным, но Роду пришла на память инквизиция в Испании, крестовые походы против альбигойцев, костры в Смитфилде, и он отказался от поспешных суждений. С другой стороны, эти церковники выглядели уж как-то откровенно доморощенно. Вполне можно было допустить, что насаждаемые ими догматы веры сильно отличались от тех, к которым привык Род. Он подумал и вдруг вспомнил, что епископ ни разу не упомянул имени Иисуса Христа.

Но правду сказать, и в тех обвинениях, которыми Робле осыпал верующих, не желавших отступаться от своих убеждений, большой справедливости не прослеживалось.

А как быть с отступниками?

Род мельком взглянул на сына и решил не беспокоить его.

 

5

Род вздохнул и натянул поводья.

— Вряд ли когда-нибудь согласимся с тобой в этом, сынок, — проговорил он, наконец нарушив молчание.

— Но у них есть право на то, чтобы ими управляли так, как они пожелают! — воскликнул Магнус. — И если они хотят, чтобы такой тиран, как этот священник, орал на них, как безумный, если они хотят, чтобы он подавлял их волю остракизмом, кто мы такие, чтобы говорить им: «Нет, вы не должны так жить!»?

— Мы здравомыслящие люди, вот кто мы такие.

Магнус собрался возразить, но сдержался и промолчал, но Род на долю мгновения успел уловить обрывок мысли, не оформившейся в слова, и покраснел.

— Чья бы корова мычала — ты это хотел сказать? Прости, сынок, проедусь-ка я, пожалуй, один пока. В конце концов мне не обязательно присматривать за тобой.

— Я не то хотел… — начал Магнус, но не договорил. Отец верхом на Вексе уже скрылся среди деревьев. Обида и возмущение охватили Магнуса. Однако в следующее мгновение он улыбнулся, поняв, что в одном он с отцом согласен — в том, что отец не должен кружить над ним, словно ястреб.

С этой мыслью он продолжил путь, но все же чувствовал себя виноватым в том, что обидел отца.

— Не стоит горевать, когда поступил правильно, юный чародей.

Магнус вздрогнул от неожиданности. У края тропы стоял старьевщик с торбой, переброшенной через плечо. Магнус сердито прищурился.

— Что ты тут делаешь? Изыди!

— А я думал предложить тебе кое-что такое, что тебе надобно. — Старьевщик снял с плеча торбу, порылся в ней и вытащил золотую цепочку, на которой болталась подвеска. — Вот она, неприкосновенность для твоего сердечка! Чтобы ни одна девица во веки веков не смогла завладеть им, терзать и мучить его!

Магнус прищурился еще сильнее, стараясь лучше разглядеть подвеску, но она качалась и вертелась в лучах солнца, и из-за этого рассмотреть ее было трудно.

— Чем я должен заплатить тебе за этот подарочек? — поинтересовался Магнус. — Моей душой?

— О нет! Я не возьму с тебя никакой платы. Я и существую-то на свете для того, чтобы помогать тем, кто в беду попал — или может попасть.

— Я тебе уже говорил: я не верю тем, кто много обещает и мало просит взамен, — сказал Магнус, как отрезал, и пришпорил коня.

— Но ты-то как раз такой и есть, — крикнул ему вслед старьевщик. — Ты сам так поступал, и не раз.

Это заявление заставило Магнуса задуматься. Он предпочитал считать себя человеком, движимым здоровым эгоизмом, хотя понимал, что у здорового эгоизма множество обличий. Однако он догадывался, что эти слова старьевщика — всего лишь уловка, с помощью которой тот хотел втянуть его в дальнейший спор, а потом одурачить. Поэтому Магнус ничего не ответил и поскакал дальше.

Тропа повернула, и старьевщик скрылся из глаз. У Магнуса было искушение обернуться и удостовериться в том, что тот исчез, но он сдержался и не обернулся.

Он ехал и ехал. Заря сменилась утром. Повсюду на подлесок и опавшую листву легли пятна солнечного света. Дорога пошла на подъем, деревья начали редеть. Магнус одолел подъем, проехал через заросли кустарника и увидел внизу другую деревню, окутанную утренним туманом. Свет солнца пробивался сквозь тучи и озарял горстку домишек. Магнус, очарованный прекрасным видом, придержал коня и вскоре разглядел, что в столпе солнечных лучей белеют крашеные доски церковного шпиля. С чувством, близким к угрызениям совести, он вспомнил, что сегодня — воскресенье.

Зазвонил церковный колокол.

Магнус вздохнул и тряхнул поводьями.

— Вперед, мой добрый конь, — сказал он. — Нужно заглянуть в церковь, послушать проповедь.

Спустившись с холма, он проехал по проселочной дороге, размякшей от осенних дождей, и подъехал к церкви как раз тогда, когда туда входили последние прихожане. Но не только он припозднился к началу службы. С противоположной стороны приближалась дама на белой верховой лошади в сопровождении четверых вооруженных воинов.

Магнус спешился, набросил поводья коня на ветку дерева, привязал. Он поспешил ко входу в церковь, но оглянулся, чтобы убедиться в том, что его конь сумеет попастись на травке.

И увидел, что дама смотрит на него, сверкая глазами.

Что-то в ней было такое, из-за чего Магнусу стало не по себе. Он собрался повернуть к церкви, когда вдруг услышал:

— Стой, презренный!

Магнус резко развернулся. Такое обращение сразу вызвало у него прилив негодования — тем более что окликнул его, как выяснилось, один из стражников. Неужто он не понял, что Магнус дворянин? Пусть его одежда была вся в дорожной пыли, но все равно так одет мог быть только дворянин. Ну в крайнем случае — сквайр.

Стражник стоял у входа в церковь и придерживал распахнутые створки дверей, а его напарники выстроились за спиной у дамы, которая шагала ко входу. Она надменно глянула на Магнуса. Ему показалось, что этот взгляд пронзил его насквозь. Магнус остолбенел от неожиданности, а дама улыбнулась влажными губами.

— Что, так сильно торопитесь войти, юноша?

— «Юноша»! — оскорбленно воскликнул Магнус. — Вы не намного старше меня, миледи, а ваши слуги заслуживают наказания! Вы должны научить их знать свое место!

— Что?! — возопил стражник и нацелил на Магнуса острие алебарды.

Рука Магнуса легла на рукоять шпаги.

— Приструните его, леди, иначе за вас это сделаю я.

Остальные стражники тут же приготовили к бою свои алебарды.

Магнус застыл на месте, сжав рукоять меча. Они с дамой неотрывно смотрели друг на друга.

Она вытаращила глаза, разжала губы.

Магнуса словно током ударило, зазнобило. Ему очень хотелось верить, что он был похож на неподвижную статую.

Губы дамы скривились в ленивой усмешке, она полуприкрыла глаза и обратилась к стражникам:

— Ну что же вы стоите тут без дела, мои славные воины? Ступайте послушайте проповедь. Ну быстро, идите же!

— Но миледи… — Стражники явно растерялись. — А как же вы? Ваш супруг…

— Мой супруг — это моя забота, — резко парировала дама. — А этот незнакомец — не разбойник. Разве вы слепые? Не видите, что он человек достойный?

Первый стражник одарил Магнуса взглядом, в котором хорошо читалось, чего, по его мнению, достоин этот нахал. Магнус крепче сжал рукоять меча, но дама сердито крикнула:

— Ступайте!

И четверо стражников послушно поплелись в церковь, опасливо оглядываясь назад.

Магнус проводил их взглядом, не изменившись с лице, но руку с рукояти меча убрал. И вдруг ему стало страшно оглянуться.

— Неужто ты не любишь ничего, кроме оружейной стали? — гортанно вопросила дама. — И тебе не хочется вложить свой клинок в подобающие ножны?

— Почему же? — буркнул Магнус, поправил меч на ремне, обернулся и холодно поклонился даме. — Негоже входить с обнаженным оружием в храм. С вашего позволения, миледи, я сделаю это.

— Так не терпится услышать проповедь? — с едва заметной насмешкой спросила дама. — О, да ты, как видно, очень набожный воин, живешь, как велит Церковь и Библия.

Укол попал в цель. Однако Магнус знал, как называется если не эта стратегия, то сама игра, и потому ответил:

— Да, я чту Библию и Закон Божий. Всего вам хорошего, миледи.

— Что ж, ступай с Богом — или, вернее, к Богу. — Ее губы улыбались, но тон был презрительным. — А я хотела пригласить тебя к себе отобедать — думала, подогрею аппетит к себе.

Магнус затрепетал — и ничего не смог с собой поделать. Он был вынужден мысленно напомнить себе о том, что ощущение желания — еще не прегрешение, прегрешение — это уступить желанию.

— Не годится леди услаждать кого-либо, кроме супруга.

— Мой супруг уехал воевать, — не раздумывая, возразила дама, — а вернее, отправился к своему сюзерену на совет лордов. Они решили переговорить о своем праве выступить против короля и королевы — а это почти то же самое, что война. Его не будет дома еще несколько недель.

— Что это за рыцарь? — требовательно вопросил Магнус. — Назовите мне имя вашего супруга.

Он чувствовал, что готов оступиться, и очень надеялся на то, что, узнав имя мужа дамы, потеряет к ней интерес.

Она нахмурилась, осознав свой просчет. Однако этикет и уважение к собственному положению не позволяли ей отказаться от ответа.

— Его зовут сэр Спенсер Доул, и в его отсутствие мне становится очень одиноко.

— Стало быть, вам чрезвычайно повезло — ведь вас сопровождает столько отважных слуг.

Теперь Магнус узнал имя супруга дамы, но это не охладило жар в его крови, зато внесло ясность в положение дел.

Сэр Спенсер Доул был рыцарем почтенного возраста — ему было пятьдесят, а в этом мире шестидесятилетние считались стариками. Наверняка молодую женщину выдали замуж против ее желания — в соответствии с традициями и волей отца, укрепили этим браком союз между двумя рыцарскими родами, а может быть — и между лордами, господами этих рыцарей.

Магнус еще раз поклонился даме и отвернулся, твердо решив не иметь ничего общего с ней и не отвечать на ее приглашение.

— Не волнуйся, рыцарь, — проговорила дама и легко, почти невесомо коснулась руки Магнуса, но от этого прикосновения кровь снова закипела в его жилах, и он остановился, невзирая на все благие намерения. — Я вовсе не желаю увести тебя с пути, диктуемого честью. Мне просто хочется предложить отдых отважному воину, который, без сомнения, проделал долгий путь, устал и проголодался. — Она подошла совсем близко — так близко, что Магнус при всем желании не мог ее не видеть. Широко раскрыв глаза, она умоляюще спросила: — Неужели ты откажешь мне и оставишь меня в одиночестве?

Он понимал, что как раз так и должен поступить — но дама была необыкновенно хороша собой, и сердце у Магнуса забилось часто-часто. Что дурного было в том, чтобы позавтракать с нею?

— Но как же… месса? — слабо запротестовал он, пытаясь ухватиться за последнюю соломинку. Он приоткрыл дверь и услышал, как священник поет Lavabo.

— Библию унесли, — проговорила дама, лениво улыбнувшись пухлыми влажными губами. — Половина мессы миновала. Тебе придется прийти в церковь в другой раз. Ты и так постарался, поступил хорошо — вспомнил о благочестии в день воскресный. Однако странникам трудно встретиться со священником, и никто не станет винить тебя за то, что ты пропустил мессу.

— Уж лучше половина мессы, чем совсем никакой…

— Только не для церкви. Лучше прийти в следующий раз, нежели опоздать.

Это было правдой. Появление в церкви после пения Credo означало, что ты нарушил свои воскресные обязанности.

— Так успокойся же, — нежно проговорила дама и улыбнулась почти с гордостью. — Поедем в мой замок, там ты сможешь отдохнуть и освежиться.

Онемевшие пальцы Магнуса отклеились от церковной двери. Он отошел от храма и последовал за дамой, не спуская глаз с ее покачивающихся бедер. «Ну что такого? — уговаривал он себя. — Что дурного в том, что я просто поболтаю с ней?»

Замок сэра Спенсера оказался высоким, но не слишком большим. Не слишком широкая крепостная стена окружала квадратную главную башню, длина стен которой не превышала пятидесяти футов. Магнус напомнил себе о том, что он попал в гости не к жене аристократа, а к супруге мелкопоместного рыцаря. А еще он твердил себе: «Доул — человек достойный, негоже бесчестить его».

Дама почему-то не предложила гостю проехать по перекидному мосту. Они въехали замок через задние ворота по узенькому мосточку. В эти самые мгновения Магнус понял, что надо повернуть коня и ускакать прочь, но впереди него покачивалась в седле женщина удивительной красоты… Он решил, что только поговорит с ней из вежливости и тут же уедет. Вряд ли бы она решилась затащить гостя к себе на ложе в присутствии слуг супруга.

Однако на глаза Магнусу не попались ни садовники, ни конюхи. «Наверное, все в церковь ушли», — подумал он и твердо решил, что если, переступив порог башни, и там не увидит ни одного слуги, то сразу же развернется и уйдет.

Но он и слуг не увидел, и не ушел — потому что как только он переступил порог, дама обернулась и прижалась к нему всем телом. Она разжала губы и поцеловала его с такой страстью, что Магнус даже подумать ни о чем не успел и просто откликнулся на призыв красавицы. Искушение было слишком велико, и их поцелуй стал более глубоким. Магнус обнял даму и прижал к себе.

Но вдруг он понял, что делает, вспомнил, что это — чужая жена, и в тревоге отстранился.

Она победно рассмеялась — негромким, гортанным смехом.

— Вот так… Не так уж ты благочестив, как видно, а?

Ее слова пробудили совесть Магнуса. Он отступил и выпустил даму из своих объятий.

— Да, вы правы. Надо было мне зайти в церковь. Я вернусь туда. Благодарю за ваше гостеприимство… — Он уже развернулся к двери, когда дама с упреком проговорила:

— Ах, как мы чтим воскресенье! Неужто ты так сильно страшишься ада, что откажешь себе в райском блаженстве?

«А ведь она и вправду обещает райское блаженство!» — в отчаянии подумал Магнус, обернулся, увидел ее… Глаза дамы сверкали, грудь вздымалась, щеки алели… «Нет, пожалуй, все-таки не райское», — засомневался Магнус, но постарался изо всех сил, чтобы не обидеть ее:

— У вас есть супруг, леди, а я чту законы рыцарской чести.

На этот раз ему удалось отвернуться более решительно, чем прежде.

Но ее голос наполнился смирением и даже, пожалуй, стыдом.

— О да, да, ты прав в том, что так отчитал меня. Не волнуйся, я сохраню верность мужу. Но ты должен позволить мне загладить мою вину. Позволь пригласить тебя в зал и угостить вином.

Магнус растерялся. Его рука лежала на дверном засове.

— Неужто ты заставишь меня чувствовать себя порождением зла и порока? — умоляюще произнесла дама. — Прошу тебя, вернись и позволь мне свершить покаяние.

Магнус сдался и обернулся.

— Прошу простить меня, леди. Я измучен жаждой и с радостью выпью вина.

Дама одарила его трепетной благодарной улыбкой, развернулась и пошла вперед. Магнус последовал за ней, радуясь тому, что положение дел стало не таким сомнительным. Однако опасения не до конца покинули его.

Его тревога немного усилилась, когда дама повела его вверх по винтовой лестнице, но он успокаивал себя мыслью о том, что большой зал, в конце концов, предназначался для общих торжеств, так что единственного гостя можно было принять и в верхней гостиной.

Они вышли на галерею. Дама, походка которой стала более сдержанной, но не утратила кокетливости, подошла к двери в самом конце, открыла ее, и они вошли в небольшую комнату, залитую солнцем, проникавшим сюда через три высоких окна в наружной стене. Магнус удивился. Он ожидал, что даже в таком небольшом замке солярий окажется более просторным. Между тем комната была очень уютной — ковер на полу, гобелены на стенах, стул в форме песочных часов, резная скамья, небольшой стол.

Дама взяла с серебряного подноса, стоявшего на столе, кубок и тонкогорлый кувшин, наполнила кубок вином и подала Магнусу.

— Присаживайся, рыцарь, и расскажи мне, откуда ты приехал и куда направляешься?

Магнусу не понравилось то, что она не спросила его имени, но, вероятно, в сложившихся обстоятельствах это было разумно. Он уселся на скамью напротив стола.

— Я странствую без особой цели, леди. Просто хочу повидать мир.

— Быть может, ты ищешь обиженных, попавших в беду женщин?

— Обиженные мне встречались, насчет попавших в беду — не скажу. Честно говоря, я сам не знаю, чего ищу.

— Отведай же моего вина, — попросила дама.

Магнус пригубил вино, поднял голову и кивнул.

— Оно сладкое и крепкое, леди. Благодарю вас.

— Жаль, что ты не можешь отблагодарить меня за нечто большее, — с сожалением проговорила она. — Так почему же ты отправился в странствие?

Магнус сделал порядочный глоток и подумал над ответом. Выбалтывать семейные секреты ему не хотелось.

— Мне захотелось повидать больше, чем я успел за время своего отрочества, и еще — побыть какое-то время вдали от тех, с кем рядом прошло мое детство.

Ответив так, он почти не слукавил, вот только на самом деле весь Грамерай он успел изъездить и исходить вдоль и поперек, и большая часть острова была ему хорошо знакома. То, что ему так хотелось повидать, находилось за пределами родной планеты.

— Меня порой тоже тянет в странствия, — со вздохом призналась дама. — Однако путешествия — это для мужчин, а женщины должны сидеть дома.

Магнус взглянул на нее с искренним сочувствием.

— О, если вы так же сильно желаете повидать мир, как я, значит, вам живется неспокойно.

— Я нахожу покой, — снова вздохнула дама. — Я прекрасно понимаю, что жизнь в странствиях может мне прискучить, что мне захочется домашнего очага и супружества. Но я могу помечтать.

Магнус улыбнулся.

— Верно, мечты дарованы всем нам. Этого у нас никто не отнимет, правда?

— Правда, не отнимет, — кивнула дама, встала, грациозно повернулась, взяла кувшин и подлила Магнусу вина. — Но мечты есть мечты, это не свобода.

— Именно так, — согласился Магнус. — Я жаждал такой свободы, да и теперь ищу ее, но подозреваю, что не найду.

Он отхлебнул вина.

— Как же так? — нахмурившись, спросила дама. — Ты странствуешь, почему же ты не свободен?

— Потому что я по-прежнему такой, каким меня воспитали, — объяснил Магнус. — Вот я смотрю на крестьян… Пусть они за свою жизнь не видят более сотни квадратных миль, они могут позволить себе свободу, открытость в поведении, а я — нет, и никогда не смогу. Аристократ, джентльмен от рождения должен ограничивать себя во многом, иначе способен породить смятение и навредить сотням людей. И еще — он никогда не может избавиться от мысли о том, что призван заботиться о тех, кто поручен его опеке.

Дама склонилась к Магнусу и негромко вопросила:

— Так ты заботишься о благе ближних?

— Да, — ответил Магнус. Странное тепло разлилось по его телу. Он улыбнулся. — Пусть я со многими не знаком, но знаю, что должен заботиться о каждом человеке в Грамерае — так же, как король и королева. И если кто-то печалится, я должен утешить его.

— А я печалюсь… — прошептала дама, склонилась еще ближе, ее глаза стали огромными. У Магнуса слегка закружилась голова. Он заметил, что вырез платья у красавицы гораздо ниже, чем ему казалось. А ее губы так скорбно и печально дрожали…

Он потянулся к ее губам, как к магниту.

На минуту все на свете исчезло для него, кроме этих губ и тех чувств, которые они будили в нем. Кровь жарко вскипела у него в жилах. Он так страстно желал эту женщину, что отрицать это было бесполезно…

Он испугался и резко отстранился.

— Нет, леди, — выдохнул он. — Боюсь злоупотребить вашим гостеприимством. — Он поставил кубок на стол и заставил себя подняться. — Прошу простить меня, мне надо идти, иначе я оскорблю вас…

— Нет, ты жестоко оскорбишь меня, если уйдешь! — горячо возразила она и чуть не расплакалась.

Магнус в тревоге обернулся, увидел, что глаза дамы полны слез. Она смотрела на него с тоской. Его сердце дрогнуло, он наклонился, движимый желанием утешить ее, но она порывисто встала и бросилась в его объятия, впилась в его губы пылким поцелуем, крепко прижалась к нему. Ее тело горело от страсти, она негромко стонала, и вот руки Магнуса словно бы сами начали гладить ее спину, бедра, грудь…

Вдруг он резко отстранился, увидел ее закрытые глаза, обнаженные плечи, с которых сползло платье. Он не мог отвести глаз от ее высокой нежной груди…

Она сжала его руку, прижала к груди и вновь потянулась к нему в поцелуе. На этот раз их губы встретились надолго, и из ее груди вырвался стон, подобный рыданию. Магнус, как зачарованный, любовался изгибами ее тела…

И тут послышался грохот и крик.

Магнус и дама отпрянули друг от друга, а в следующее мгновение он заслонил ее собой. Но по его виску ударила латная рукавица, и в глазах у него потемнело, а под ребра уперлось лезвие алебарды, и Магнус увидел перед собой того стражника, который сцепился с ним около церкви. Стражник мстительно скалился, а за его спиной стоял жуткого вида старик. Схватив даму за шею, будто собаку за загривок, он орал:

— Потаскуха! Изменница! Только ночь прошла, и всего-то три часа я пробыл в пути, а ты уже нашла нового дурачка, чтобы он согрел твое ложе! Хватит! Довольно ты уже бесчестила меня, больше ты не станешь этого делать!

С этими словами он выхватил из ножен меч. Дама с диким воплем вырвалась и попятилась.

Магнус собрался с силами и рванулся с места. Он отбил в сторону алебарду и набросился на стражника. Тот отлетел назад, и Магнус выхватил у него оружие и развернулся к сэру Спенсеру…

И увидел, что дама с криком бежит к стене. Она ударилась о стену, а взбешенный супруг шагал к ней, и его лицо побагровело от злости…

…В это мгновение Магнус получил удар по макушке. Он пошатнулся, увидел искры перед глазами, но в ярости развернувшись, налетел на стену и увидел перед собой другого стражника, вооруженного дубинкой. А за его спиной стояли еще двое.

Магнус автоматически отступил в сторону, ухватил стражника за запястье и швырнул на пол. Затем развернулся и закрылся от удара копьем отобранной у первого стражника алебардой, потом стукнул ее рукояткой другого воина по макушке, а когда тот упал, развернулся к тому, что целился в него копьем. Магнус снова парировал его удар и замахнулся, намереваясь и этого огреть по голове рукояткой. Но стражник успел вовремя закрыться от удара… а Магнус пнул его сапогом под колено. Стражник взвыл от боли и повалился на пол, а Магнус развернулся…

И оказался лицом к лицу с сэром Спенсером. Тот сжимал в руке меч, его глаза налились кровью. Он хрипло дышал и надвигался на Магнуса.

Магнус был готов развернуться и дать стрекача. Вид старика был способен напугать даже самого закаленного в боях воина. Меч сэра Спенсера блестел, глаза бешено сверкали. Однако на помощь Магнусу пришла его выучка. Он выхватил меч, парировал удар рыцаря, отступил, снова закрылся, контратаковал. Начался ожесточенный поединок в фехтовании.

Исход этого боя можно было предсказать заранее. Пятидесятилетний мужчина не мог долго выстоять, сражаясь с двадцатилетним. Опыту и навыкам старика противостояла отличная выучка Магнуса. Короче говоря, в умении он рыцарю не уступал, но при этом быстрее двигался и был крепче и выносливее. Сэр Спенсер тридцать лет воевал, а Магнус пятнадцать лет упражнялся — с раннего детства. Оскорбленная честь схлестнулась с разбушевавшимися гормонами, но когда ярость немного остыла, Магнус вновь обрел способность ясно мыслить. Он только защищался и лишь иногда не слишком напористо контратаковал, пытаясь измотать противника. Сэр Спенсер дышал все чаще и тяжелее, двигался все более вяло, и вскоре Магнус взял лезвие его меча в «замок», рывком выбил из руки старика и прижал его к стене.

— Послушайте, сэр Спенсер, — сурово проговорил Магнус. — Я осрамлен не меньше, чем вы, но за все, что случилось здесь нынче, вам придется ответить на совете лордов, и я буду свидетельствовать против вас.

— А я — против тебя! — послышался позади голос стражника. — И я скажу, что, когда сэр Спенсер вошел в эту комнату, ты возлежал с его женой. А ты, Нигель, что скажешь?

— То же самое скажу, — буркнул второй стражник. Третий что-то согласно пробормотал.

Дама вскрикнула. Магнус отступил, помог ей подняться на ноги, не отрывая при этом взгляда от рыцаря и стражников. Один из них потянулся к своей валявшейся на полу алебарде, но Магнус проворно выставил перед собой меч, и стражник не решился поднять свое оружие.

— Подумаешь, суд! — простонала дама, но Магнус не дрогнул. — Что такое слово крестьянина против слова господина? Нет, сэр Спенсер, вы уж как хотите, за это вам придется ответить перед советом лордов!

— Что ж, и отвечу, и никто из них не станет меня ни в чем винить, когда они узнают правду! — проревел старик. — Я‑то думал, что мне удастся уберечь тебя от позора! Когда я впервые уличил тебя в измене, я только твоему отцу пожаловался — но теперь вижу, что был слишком милосерден и терпелив. Но теперь уж я осрамлю и ее, и ее отца перед всеми пэрами! Лорды всего герцогства через два дня съедутся в Стерлинг Мэдоу. Я и ехал на встречу с ними, когда мой верный слуга догнал меня и предупредил о том, что вытворяет эта потаскуха!

Магнус сдержался. У него возникли собственные предположения относительно того, почему стражник донес на госпожу. Наверняка верность господину была далеко не единственной причиной. Дама только рыдала, стонала и качала головой.

— Ага, — сказал он. — Так вот в чем дело, оказывается? Не хотите, чтобы дело дошло до суда?

— Не унижайте меня перед всеми! — сквозь слезы прокричала дама.

— Не стану — хотя имею на то все причины, — с каменным лицом произнес в ответ сэр Спенсер. — А ты неужто будешь так жесток, юнец?

— Нет, — после небольшой паузы проговорил Магнус. Он выпрямился, вложил меч в ножны и встал так, чтобы краем глаза видеть стражников. — Наверное, вы желаете вызвать меня на дуэль?

Глаза старика сверкнули, но он со вздохом ответил:

— Считай, что она уже состоялась. Ступай прочь.

— Я уйду, — выдавил Магнус, — однако мне страшно оставлять даму на растерзание вам.

Она застонала и вцепилась пальцами в его рукав.

Сэр Спенсер с отвращением посмотрел на них обоих и выговорил:

— Я не стану ее наказывать.

Дама, рыдая, опустилась на пол.

— Но я не позволю ей более срамить меня, — добавил сэр Спенсер скрежещущим голосом. — Возвращайтесь к вашему отцу, леди! И не вздумайте лгать ему, ибо через два дня я с моими людьми встречусь с ним в Стерлинг Мэдоу и все расскажу ему о вашей неверности.

— Не-е — е-ет! — простонала она. — Только не отцу! И как я посмотрю в глаза матери? Такой позор…

«И позор, и наказание, — подумал Магнус, — но в семейном кругу». Его это не касалось.

— Для вас более нет места рядом со мной, — процедил сквозь зубы сэр Спенсер. — Разводиться с вами я не стану, ибо это для меня будет таким же позором, как и для вас. Вы получите свои наследные земли и будете жить там, как вам будет угодно, но мужем и женой мы более не будем, ибо вы нарушили обет верности. — Он стрельнул глазами в Магнуса, и его голос прозвучал, словно удар хлыста: — Уведи ее прочь отсюда! Желаю счастья!

Магнус хорошо понимал, что счастлив с такой женщиной не будет — он не смог бы ни секунды верить ей. С другой стороны, он не мог бросить ее одну в лесу. Выйдя из замка, они увидели двоих конюхов, державших под уздцы их лошадей. Грумы помогли даме сесть верхом. Они с Магнусом поехали к лесу. Он молчал, она горько рыдала.

Но как только ветви деревьев сомкнулись у них за спиной, она обрушилась на него с упреками:

— Хорош странствующий рыцарь! Неужели ты не мог защитить меня от его гнева? Ты, который пытался соблазнить меня, который овладел бы мною, если бы мой супруг не явился столь внезапно и не напал на нас?

От такой наглой лжи Магнус на миг лишился дара речи. Он вытаращил глаза и молча уставился на свою спутницу.

— Из-за твоих приставаний я лишилась дома и положения! — злобно вскричала она. — Теперь ты обязан заботиться обо мне, взять к себе в дом и кормить меня! Ты должен повести меня к алтарю!

Ужас такой перспективы вывел Магнуса из ступора.

— Какая же ты наглая лгунья! — воскликнул он. — Это ты все сделала для того, чтобы соблазнить меня, и тем самым навлекла на себя гнев супруга!

— Лжец! — вскричала она и, замахнувшись, влепила Магнусу пощечину. — Я урожденная леди! Никогда бы не унизилась до такого!

От холодной ярости Магнус отрезвел. Он прищурился и направил на даму поток сознания.

Видимо, она тоже до какой-то степени владела телепатией, потому что вскрикнула, сжала ладонями виски, и Магнус ощутил ее страх.

— Ты колдун!

— Чародей, — уточнил Магнус и успел прочесть ее воспоминания обо всем, что произошло. При этом он знал: дама понимает, что ее мысли читают.

— Колдун ты или чародей, ты уж точно не благородный человек, если вот так выведываешь женские тайны! Нет, ты совсем недостоин рыцарского звания, в тебе нет ни капли чести и совести!

Она склонила голову и расплакалась — воплощенное страдание.

Но Магнус уже не верил внешним впечатлениям.

— Я не рыцарь, я всего лишь сквайр, и я не искал более высокого титула. В этом вы правы, но не во всем прочем. И уж конечно, вы не правы в том, что теперь я обязан о вас заботиться — потому что до меня в эту игру вы играли со многими мужчинами.

— Мой муж солгал, когда говорил, что… — Дама оборвала свои возражения, посмотрев Магнусу в глаза. — Ты снова заглянешь в мой разум, чтобы убедиться в своей правоте? — прошептала она.

— Нет, — брезгливо скривив губы, ответил Магнус. — Однако не сомневаюсь, тому есть свидетели — слуги, а еще… хотя вы об этом скорее всего не догадывались, Маленький Народец. Вы чистили свои печи? Оставляли для фэйри миски с молоком? — Он помедлил и по лицу дамы понял, что ничего такого она не делала. — Им не за что вас благодарить, и они не станут вас выгораживать. Позвать их и спросить у них?

Она растерялась. Судя по всему, она поняла, что чародей способен и фэйри позвать, и попросить у них ответа, поэтому избрала лучшим способом защиты нападение:

— Тебе не понять, какой стыд, какое принуждение — замужество без любви! Не понять, как это бывает, когда девичьи мечты о любви жестоко втаптывают в грязь, выдавая девушку замуж за ненавистного старика, который, кроме отвращения, не может пробудить иных чувств!

Магнусу стало немного жаль ее. Теперь у него имелся кое-какой собственный опыт.

— Мне было всего шестнадцать! — воскликнула она. — Неужто для тебя удивительно, что я не испытывала радости в постели с этим старикашкой? Неужто странно, что я искала утешения на стороне?

Магнусу стало еще сильнее жаль женщину, но он понимал, что признаваться в этом сейчас было бы глупо.

— Вы предавались радостям, не думая о том позоре, который навлекаете на своего супруга и даже на своих любовников.

— Да какое мне до них дело? — фыркнула она. — А тебе какое, если на то пошло? Разве кого-то из них интересовало что-то, кроме моего тела? О нет, если бы у них — и тебя тоже — была хоть капля стыда, вы все бы не получили ничего, кроме того, чего заслуживаете! — Она посмотрела на него в упор. — Или ты хочешь сказать, что я вызываю у тебя искреннюю заботу?

— Нет, — признался Магнус. — Но мне жаль вас. Поэтому я провожу вас до дома вашего отца — но не далее, и прослежу, чтобы по дороге с вами ничего не случилось.

— О жестокий! — с горечью воскликнула дама. — О сквайр, не достойный рыцарского звания! Неужели ты не подумал о том, какой позор ожидает меня? Да, пожалуй, мой отец пожалует мне мои наследные владения, но позаботится о том, чтобы я там жила одна-одинешенька, чтобы меня никто-никто не навещал, чтобы я стала посмешищем для других женщин. Лучше умереть, нежели быть отвергнутой женой!

Магнус отлично знал, что это истинная правда. Средневековое общество было беспощадно к разведенным — особенно к женщинам.

— А все из-за тебя, — рявкнула дама. — Ты стал последней каплей в чаше моего унижения. Ты и должен дать мне кров и положение среди равных мне! Это ты должен потребовать моего развода и жениться на мне! Ну же, увези меня! Укради! Мужчина обязан заботиться о женщине!

— Но почему же именно я, а не кто-то другой из тех, с кем вы делили ложе? — возмутился Магнус.

— Потому что все они разбежались!

— Что ж, если так, то и мне пора. Леди, прощайте!

Магнус повернул коня и погнал галопом по подлеску.

Громко трещали сучья, но их треск не мог заглушить злобного вопля покинутой дамы. В конце концов она все-таки хлестнула свою лошадь кнутом и поскакала по тропе, рыдая так, словно ее сердце было разбито. В сердце Магнуса шевельнулась жалость, но он сурово напомнил себе, что это не его забота. Как бы то ни было, он ехал в стороне, стараясь не терять даму из виду, дабы в случае чего позаботиться о ее безопасности. До него доносились ее жалобные и жестокие речи. Она проклинала всех мужчин на свете, перечисляла их пороки, яростно вскрикивала. Магнус радовался тому, что покинул ее, но, учтя все обстоятельства, вскоре поймал себя на мысли о том, что в случившемся можно винить не только ее, но и его самого.

И вдруг совершенно неожиданно из-за деревьев выскочили пятеро мужчин и окружили женщину. Один из них схватил лошадь под уздцы. Лошадь встала на дыбы и испуганно заржала, но разбойники заставили ее утихомириться. Женщина в страхе закричала, но самый здоровенный из разбойников зажал ей рот грязной ручищей и расхохотался. Чумазые оборванцы радостно раскричались:

— Вот так подарочек!

— Так ты, выходит, мужиков ненавидишь, сладенькая? А нас полюбишь!

— Муженька тебе надо, да? А у тебя сразу пятеро будет!

Предводитель шайки отнял руку от губ дамы. Она взвизгнула. Он впился в ее губы поцелуем, а к горлу приставил кинжал. Она окаменела, вытаращила глаза от страха, но не смела сжать зубы.

Магнус с гневным ревом погнал коня к месту происшествия. Он подскакал к разбойникам, бешено размахивая мечом. Атаман взвыл и упал на землю с рассеченной переносицей. Другой негодяй взревел и бросился было в драку, но меч Магнуса ранил его в плечо, и он с воплем попятился. Остальные трое пошли на Магнуса с дубинками и ржавым мечом, но воины все они оказались никудышные. Десяток метких ударов — и вот уже оружие разбойников попадало на землю.

Но вдруг он получил удар дубинкой по плечу — а целились-то, конечно, по голове. Магнус застонал от боли. Правая рука у него онемела. Остальные разбойники победно взревели и бросились к нему, но Магнус силой сознания заставил оружие выпасть из их рук, а сам левой рукой схватил дубинку и принялся орудовать ею так же ловко, как если бы дрался правой.

— Ведьмак! — завопил один из разбойников.

— Чародей! — громогласно поправил его Магнус и треснул дубинкой по макушке. Отчаянно размахивая ею, он тремя быстрыми ударами уложил наземь еще троих и понаблюдал за тем, как они стонут и катаются по земле, держась за ушибленные головы. Сам он стоял, тяжело дыша. Только теперь он по-настоящему ощутил боль в плече.

А потом он обернулся к даме.

— Они не ударили вас?

— Нет, они только вызвали у меня отвращение. Если бы не ты… Но ты ранен!

— Это просто ушиб. Сейчас все пройдет.

Магнус ни словом не обмолвился о том, как ему больно.

— А я думала, ты обратился в бегство.

— Так и было, но я не мог позволить, чтобы с вами случилось несчастье. Услышал крик и поспешил вам на помощь. Продолжайте путь, сударыня, не мешкайте. — Он повернулся к разбойникам. Те пришли в чувство и пытались уползти в лес. Магнус ухватил здоровяка за ворот грязной рубахи и рванул к себе. — Убирайся прочь отсюда, да скажи своим дружкам, что эта дама едет под защитой воина, который к тому же еще и чародей. Если с ее головы упадет хоть один волосок, я вернусь и самолично сниму с него скальп. Тебе все ясно, презренный?

Разбойник затравленно кивнул. Его взгляд в ужасе заметался.

— А-а — а, да… милорд!

— Тогда пошел вон! — Магнус отшвырнул его. Разбойник попятился и ударился спиной о ствол дерева. — Дружков своих прихвати да втолкуй им то самое, о чем я тебе сказал. Прочь! И чтоб мои глаза тебя больше не видели!

Разбойник рывком поднял на ноги своих приятелей и развернул к лесу. Подхватив под мышки того, у кого была ранена нога, негодяи спешно потопали прочь, изредка оглядываясь и бросая на Магнуса опасливые взгляды. Вскоре все они исчезли за деревьями.

Дама была готова заговорить с Магнусом, но он не обратил на нее никакого внимания и снова ускакал в лес. Он слышал, как она беспомощно вопит:

— Мерзавец! Собака! Свинья!

Но вскоре она умолкла и, расплакавшись, погнала лошадь вперед.

Магнус сдержал свои чувства. Он ехал на некотором расстоянии от женщины, распахнув сознание и прислушиваясь — нет ли поблизости кого-нибудь, кто мог бы причинить вред его подопечной. За вечер он дважды обнаруживал разбойников, мысли которых были наполнены коварством и похотью, но при этом — еще и страхом перед чародеем, о котором они успели услышать. Магнус старательно увеличивал этот страх, пестовал его, заставлял разбойников отказаться от их замыслов и вернуться в чащу леса.

Наконец впереди завиднелись ворота отцовского замка. Часовые у подъемного моста изумленно вытянулись по струнке и вскричали:

— Леди Мэйзи!

Магнус повернул коня. Теперь женщина была в безопасности, а слушать, как она будет объясняться с отцом, ему совсем не хотелось. Его охватило чувство вины — ведь отчасти в страданиях дамы был повинен он, но он мысленно напомнил себе о том, что все случившееся изначально было ее затеей, а не его, и что он просто стал последним в череде любовников, которых она зазывала к себе в замок. Да, он был виновен, но за поведение этой женщины не отвечал. Отчасти во многом был виноват ее отец — тем, что выдал ее замуж за нелюбимого, и все-таки, если разобраться, основная доля вина все-таки была ее собственная. Она не должна была вымещать свое недовольство за счет разврата — этот путь она избрала сама. Никто не заставлял ее так вести себя, и ответить за это она должна была.

Но ей самой такой оборот событий, конечно, справедливым не представлялся. Магнус впервые в жизни осознал, что женщины ждут от мужчин способности взять на себя ответственность за все — но сами при этом не желают отвечать ни за что.

 

6

Магнус ехал куда глаза глядят — расстроенный, но твердо решивший не показывать этого и ни у кого не искать утешения. Единственными, кто мог бы его утешить, были родственники. И конечно, он не на шутку изумился, когда за поворотом дороги чуть не налетел на отца, ехавшего верхом на Вексе всего в нескольких футах впереди. Магнус вытаращил глаза и тут же нахмурился, обуреваемый возмущением. Он пришпорил коня и поравнялся с Родом.

— Что ты тут делаешь, отец?

Род вздрогнул, повернул голову и разыграл удивление.

— Господи! Магнус! А ты что тут делаешь?

— Хотел бы я тебя спросить о том же самом. Собственно, я уже спросил.

Род раздраженно пожал плечами.

— Понимаю, это странно, но я решил вернуться в Веальдебинде — ту самую набожную премерзкую деревеньку, где мы побывали вчера.

— Неужели ты собрался свергнуть тамошних церковников?

— Мысль неплохая, — согласился Род, — но я насчет этого пока не решил. А почему ты так испугался? Думаешь, для крестьян это будет не лучший вариант?

Магнус немного помолчал, озадаченный вопросом.

— Разве не им самим решать, хорошо это будет или плохо?

— Верно. Им и только им — если у них будет такая возможность. Но у меня сложилось такое впечатление, что нынешний епископ держит крестьян в таких ежовых рукавицах, что они не избавились бы от него, даже если бы пожелали.

— Нет, — нахмурившись, возразил Магнус. — Он принадлежит Церкви и наверняка не станет действовать с позиции силы.

— Гм-м — м, — протянул Род, опустил голову, потер подбородок. — Ты слышал о Крестовых Походах? О войнах времен Реформации? О рыцарях-тамплиерах? — Не дав Магнусу ответить, он продолжал: — Что же до того, что этот человек принадлежит Церкви… Честно говоря, не очень мне в это верится. Ты обратил внимание на его облачение? Митра такая огромная, почти карикатурная — и при этом ни ризы, ни сутаны.

— Верно. Он был в балахоне, какой мог бы носить любой аристократ. Но какое это имеет значение?

— Настоящий епископ по идее должен был бы придерживаться строгих традиций. А мы с тобой прекрасно знаем, что в Грамерае никогда не было епископа. Здесь есть только монастырская братия — она и заполняет нишу здешней духовной жизни.

Магнус сдвинул брови, задумался.

— Что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что здесь мы имеем дело с типичным образчиком религии по типу «сделай сам», с культом, насаждаемым неким циником, который жаждет личной власти. Да, верно, он основал этот культ на фундаменте католической веры — потому что никакой другой не знает, но при этом внес в культ изменения, которые гарантировали бы его власть. Ну а в том, чего он не помнит из догматов, он попросту импровизирует.

— Тебе кажется, что этот епископ на самом деле правит деревней?

— Да. Что само по себе довольно смешно. Он называет себя епископом при том, что ему подчиняется один-единственный жалкий приход. Так что, сынок, тут мы видим яркий пример теократии. — Род посмотрел на Магнуса. — Не хочешь наведаться туда со мной и точно выяснить, так это или нет? Или ты боишься разрушить свои предубеждения?

Магнус ответил отцу холодным взглядом.

— Я поеду с тобой, если ты дашь мне слово не пытаться свергнуть ту власть, которую люди сами для себя выбрали.

— Договорились — при условии, что они по-прежнему желают этой власти. В конце концов ты можешь быть прав: это несимпатичное маленькое правительство вполне может представлять несимпатичный маленький народец.

Выехав из леса, Род и Магнус услышали пение хора — судя по всему, любительского. Род посмотрел на стоящую на пригорке церковь.

— Не нравится мне твой взгляд, — заметил Магнус. — Ты явно задумал что-то неладное.

— Почему «неладное»? Вовсе нет. В том смысле, что я‑то — добропорядочный католик, верно?

Магнус собрался было ответить, но Род его опередил:

— Ладно, забудем об употребленном мной прилагательном. Но все же я видел и слышал достаточно месс, чтобы знать, какими они должны быть — в особенности с тех пор, как ты подрос и стал ходить в церковь. Вот я и задумался — та ли это литургия или нет.

— Разве месса не везде одинакова?

— В основе — одинакова. Случаются местные вариации — но основу всегда можно узнать.

— И теперь ты гадаешь, удастся тебе это или нет? Или хочешь позаботиться о том, чтобы тебя не заметил епископ? А он тебя непременно заметит — ведь сегодня будний день, и народа на службе наверняка мало.

— Что я слышу? Ты подозреваешь меня в тайных умыслах? Ты удивляешь меня, сынок. И как тебе такое в голову могло прийти? Ну, вперед?

Они въехали на холм, привязали коней к столбикам церковной ограды, вошли в церковь и обнаружили, что служба в полном разгаре. Род в изумлении остановился на пороге. Церковь была полна народа и оказалась не такой уж маленькой.

— Они — истинно верующие, — прошептал Магнус на ухо отцу.

— Или не смеют отсутствовать на службе, — шепнул в ответ Род.

Они встали в тени недалеко от входа. Епископ продолжал службу. Казалось, он не заметил вошедших — что было вполне вероятно. По традиции раннего средневековья в церкви не было скамей, все прихожане стояли.

Род и Магнус сразу поняли, что месса не настоящая — или по крайней мере не такая, к какой привыкли они. Во-первых, распятие стояло сбоку от алтаря, а не посередине, и даже в нем самом было что-то не так. На том месте, где должно было стоять распятие, возвышалась довольно грубо сработанная статуя, изображавшая человека, одетого точно так же, как епископ — нечто вроде плохой памяти об истинных епископских регалиях. После «Kyrie» все прихожане запели: «Прости нам, Боже, непослушание наше». Текст «Gloria» большей частью касался людской никчемности, а вовсе не доброты Божьей. «Confiteor» тянулась бесконечно.

— Кто будет исповедоваться в прегрешениях своих? — вскричал епископ, а когда никто ему не ответил, он дал знак двоим дюжим молодцам. Те ринулись в толпу прихожан, схватили какого-то парня и швырнули его на колени перед алтарем.

— Исповедуйся! — громогласно возопил епископ и грозно указал пальцем на несчастного парня — так, словно был готов метнуть в него молнию. — Исповедуйся в том, что испытывал похотливое желание к Джулии!

Девушка, стоявшая довольно близко к первым рядам, залилась пунцовым румянцем.

— Но я не… Я…

— Ты таишь свои порочные желания в сердце! Трое взрослых видели, как ты глазел на нее, когда она проходила мимо, видели, что ты провожал ее взглядом, покуда она не скрылась из виду! От них не укрылась похоть в твоем взоре! Исповедуйся!

— Но я ничего… Я…

Епископ кивнул двоим здоровякам. Один из них шагнул к парню, схватил его за руку и завернул за спину. Парень вскрикнул от боли, а епископ велел:

— Исповедуйся!

Магнус рванулся вперед, но Род успел удержать его.

— Мы просто наблюдаем, не забыл?

Парень забормотал. Он сбивчиво признавался в своих порочных помыслах, которые становились все более и более преступными по мере того, как епископ выспрашивал его о подробностях, а здоровяк еще сильнее выкручивал руку. Бедная девушка, ставшая камнем преткновения в этой невинной истории, была готова сквозь землю провалиться от стыда. Прихожане глазели то на нее, то на парня, сбивались ближе к алтарю, чтобы услышать все, до последнего слога. Когда юноша закончил свои признания, епископ объявил об отпущении его грехов — своей волей, а не волей Господа — и позволил юноше вернуться к остальным прихожанам. Затем он исповедовал еще двоих грешников. Оба проявили удивительную готовность признаться в своих прегрешениях: первый — в краже яйца, второй — в том, что днем раньше не пришел на мессу. И тот, и другой кляли себя на чем свет стоит, объявляли себя никчемными безбожниками. Наконец епископ с явным удовлетворением перешел к проповеди, в которой разглагольствовал о грехопадении Рануффа, его самоубийстве и грехах его отца, Робле.

Наконец настала очередь Литургии Верных. Род удивился тому, что не происходит сбора денег, но потом решил, что в этом нет никакого смысла — ведь люди наверняка и так отдавали епископу все до последнего гроша. Однако его изумило то, что епископ не совершил обряда принесения даров, омовения рук. Он только вынул облатки, налил в чашу вина, наспех благословил, после чего произошло причастие — вернее говоря, нечто вроде причастия, а именно: епископ со священником причастили друг друга, троих алтарников и двух монахинь. И все.

— А пастве причастия не дадут? — возмущенно вопросил Магнус, когда они вышли из церкви — поспешно, опередив толпу прихожан.

— По всей видимости, нет, — ответил Род. — Наверное, они того недостойны. — Он отвязал от столбика поводья Векса. — Сколько времени мы там пробыли, Векс?

— Полтора часа, Род.

— Значит, само причастие продолжалось не более десяти минут.

— Но разве причастие — не самое главное в мессе? — спросил Магнус.

— Предполагается, что это так, — сказал Род и многозначительно поднял указательный палец. — Запомни это слово: «предполагается». Но можно задать вопрос: «А чье это предположение?» Нет, сынок, на мой взгляд, это — не месса.

— Но ты же сам говорил про местные вариации… — пробормотал Магнус.

— «Преломив хлеб, они познали Его», — процитировал Род. — Здешние же прихожане не отведали ни крошки от облатки — а епископ благословил их так, будто бы дал им причастие. Он и не думал делиться евхаристией с паствой — но при этом не постеснялся смущать и мучить грешников. Католическая исповедь должна быть тайной, католическое причастие — общим, для всех, кто пожелает его получить. «По плодам их узнаете их».

— Получается, что этот епископ — не истинный католик, — проговорил Магнус, кивнул и оседлал своего коня. — А служба представляла собой подлинную пародию на знакомую мне мессу. Да, отец, я вынужден согласиться с тобой. Кем бы они ни были, эти люди, они не принадлежат к истинной Римской католической церкви.

— Вот именно, — согласился Род. — Кто-то перекроил мессу для собственного удобства.

— И тем не менее, — решительно заявил Магнус, — если людей устраивает такая форма богослужения, кто мы такие, чтобы говорить им: «Вы не правы»?

Магнус пожал плечами.

— «Если устраивает», — подчеркнул Род. — Могу назвать тебе двоих, кто явно не остался доволен: того парня, которого вынудили исповедоваться, и ту девушку, насчет которой он изливал душу. Она ни в чем не провинилась, но епископ постарался доказать обратное!

Магнус пожал плечами.

— Сегодня им это не понравилось. А завтра, может быть, понравится. Во время учебы, отец, я кое-что узнал о религиозной психологии, и самое главное тут вот что: людям обязательно нужны какая-то церковь, какое-то духовенство, какая-то служба.

— С этим я спорить не стану, — вздохнул Род. — Всякий раз, когда бы кто-то ни попробовал предложить религию, для которой не нужны ни службы, ни священнослужители, потом все равно появляется и то, и другое. Ну хорошо, сынок. Давай поглядим, нельзя ли где-нибудь позавтракать в этой деревушке — если, конечно, у тебя аппетит не пропал.

К тому времени как отец и сын поравнялись с первыми домами, инициативу в разговоре перехватил Магнус. Он успел с осуждением отозваться о том, как проходили похороны несчастного самоубийцы, и добрался до того момента, когда епископ распекал Робле.

— Что же он за епископ, этот церковник, что позволяет себе так жестоко укорять осиротевшего отца в тот час, когда хоронят его сына?

— Я так думаю, — осторожно заметил Род, — что наш достойный прелат очень хорошо понимает, что он за епископ.

Магнус непонимающе сдвинул брови.

— Что? А, понятно. Ты хочешь сказать, что он сам себя назначил епископом.

— Уж точно не аббат его назначил, — отозвался Род. — Кроме того, на мой взгляд, аббат наверняка не одобрил бы той версии христианства, которую проповедует этот человек.

Если уж совсем откровенно, то я думаю, что его милость велел бы этому церковнику-самозванцу заткнуться — если бы вообще не лишил бы его сана.

— И ты предполагаешь, что этот епископ признал бы главенство аббата над собой, — с едва заметной усмешкой проговорил Магнус.

Род резко взглянул на сына.

— Ты знаешь что-то такое, чего не знаю я.

— Не знаю, — уклончиво произнес Магнус. — Пока — не знаю.

Род нахмурился. Он был готов потребовать у Магнуса объяснений, но в этот момент он увидел прямо перед собой пучок соломы и был вынужден пригнуться. В итоге он отвлекся и вспомнил, что решил предоставить Магнусу как можно больше свободы — в том числе в суждениях. Род придержал Векса и увидел, что злополучный снопик был привязан к шесту, а шест торчал над дверью довольно-таки солидного дома. Род спешился и привязал Векса к дереву.

— Ну что ж, — сказал он. — Этот дом побольше других, да еще и снопик над дверью подвешен. Похоже, это намек, что тут что-то вроде трактира. Видимо, удастся перекусить, сынок.

— Всегда приятно побаловать себя чем-нибудь вместо походной еды.

Магнус спешился и привязал своего коня рядом с Вексом. Жеребец покосился на коня-робота и немного отступил в сторону. Векс одарил его спокойным, почти безразличным взглядом.

— Мы тут кого-нибудь обманываем, а? — еле слышно поинтересовался Род.

— Только людей, Род. Надеюсь, что лошадь хотя бы не увидит во мне врага.

Векс опустил голову и сделал вид, что старательно поедает траву. Через несколько мгновений его примеру последовал конь Магнуса.

Род довольно кивнул.

— Надеюсь, что у нас так же хорошо получится с местным населением. Ну что, войдем, сынок?

— Почему бы и нет?

Магнус отступил в сторону и знаком предложил отцу войти первым. Род переступил порог. Мысль о том, что сын не ответил прямо на его вопрос, не давала ему покоя, но, с другой стороны, за последние годы такое бывало не раз, и Роду не хотелось на этом зацикливаться. Итак, он переступил порог.

Внутри царил полумрак. Свет проникал в комнату через несколько маленьких окошек, в рамы которых были вставлены роговые пластины. Вокруг десятка столов стояли табуреты, длинный стол для большой компании обрамляли скамьи. Род обвел взглядом безлюдную комнату, пожал плечами и постучал костяшками пальцев по столу. Почти сразу из дальней комнатки вышел мужчина. Он вытирал руки о фартук и явно удивился приходу гостей.

— Господа! Чего желаете?

— Желаем покушать, — ответил Род. — Мы уже несколько дней в дороге, давно не ели домашней еды.

Трактирщик немного опасливо поглядел на Рода, перевел взгляд на Магнуса и обратно, затем натянуто улыбнулся и сообщил:

— Есть только овсянка — мы сами завтракали, осталось немного — да ржаной хлеб. Ну и эль, само собой, имеется. Вот только сварен он месяц назад.

— Подойдет, — с улыбкой ответил Род. — А у вас тут с утра не людно, как я погляжу, а?

— Заходят только вдовцы да холостяки, господа хорошие. Бывает, епископ наведается, чтобы они тут особо не рассиживались, — доложил трактирщик чуть ли не с гордостью. — Так что мы тут все больше по вечерам собираемся — вот тогда и можно словом перекинуться друг с дружкой.

Род нахмурился.

— Странно. Стало быть, к вам заходят только те, кто живет в деревне?

— Угу. Но случается, и странник какой заедет — вот как вы, к примеру. Но это раз в месяц, не чаще. А так у нас тут место для встреч. Летом, правда, народ предпочитает на вольном воздухе собираться.

— Но не далеко от вашей двери, — вставил Магнус. — Ведь здесь — единственное место в деревне, где можно выпить эля?

Трактирщик склонил голову и улыбнулся.

— Так и есть. Эль я сам варю и варю неплохо, хотя хвалиться негоже. Ну а больше-то никто не варит. Приносят мне сюда хмель и ячмень, а еще мясо приносят и зерно, а уж я потом подаю эль да пиво, а женушка моя ужин готовит и подает. Также приносят нам лен и шерсть, так что на земле нам трудиться приходится вдвое меньше, чем остальным — вот мы и выкраиваем время, чтобы эль варить да еду готовить для всех.

У Рода возникло такое чувство, что он слушает опытного пиаровца. На всякий случай он приготовился к тому, что за этим последует попытка вербовки.

Но, вероятно, время для этого еще не настало. Трактирщик поинтересовался:

— Вы только позавтракаете или вам и эля принести?

Магнус ухитрился сохранить бесстрастное выражение лица, а Род улыбнулся.

— Да, принеси, пожалуйста.

Что же еще было пить в средневековой деревне, где никто не доверял качеству воды?

— Я мигом, — кивнул трактирщик, снова неискренне улыбнулся и ретировался.

— Давай ближе к окошку сядем, — предложил Род и уселся на табурет рядом с окном. — Хоть какой-то свет. А вообще-то странно тут у них трактир существует.

— Верно, — сказал Магнус и уселся напротив отца. — Судя по всему, местные жители ничего не покупают, а все выращивают и изготавливают сами — ткань, мебель, пергамент и даже мыло.

— Ага, — кивнул Род. — Все свое. Кроме церковников.

Магнус раздраженно зыркнул на отца.

— Неужели ты всегда должен в чем-то подозревать священнослужителей, папа?

— Не то чтобы должен, наверное… Просто это всегда получается естественным путем.

— Но они все свое время наверняка посвящают духовным нуждам паствы.

— Двое священников на пару сотен прихожан? Вряд ли здесь понадобилось бы больше. А ведь еще есть монахини.

— Монахини? — нахмурился Магнус.

— Ну, в строгом смысле они не монахини, поскольку живут в миру. Но при этом замуж не выходят и церковные службы вести не могут.

— А, — понимающе кивнул Магнус и улыбнулся, — как те женщины из ордена Кассет, которые спасли тебя, когда ты был при смерти.

— Они очень похожи — в том смысле, что решили жить в уединенной обители, без чьей-либо поддержки и одобрения. Но в отличие от тех женщин здешние жители не католики.

— Но уж определенно христиане.

— О да, конечно, христиане, но они не верят в Троицу, судя по тому, что говорил священник в своей проповеди на погребении — если это можно назвать проповедью. Одному Богу известно, сколько еще можно отыскать отличий.

— Да, Богу это точно должно быть известно, — пробормотал Магнус.

Из кухни стремительно вышла девушка и поставила на стол накрытый поднос.

— Вот, господа! Вы уж меня извините, спешу я очень. Если не потороплюсь, в школу опоздаю.

Она поставила одну миску перед Родом, вторую — перед Магнусом, причем Магнусу еду подала как-то скованно. Молодой человек задержал взгляд на ее отдернутой руке, поднял глаза и увидел приятное круглое лицо с большими синими глазами, обрамленное светлыми кудряшками, выбившимися из-под белого чепчика. Девушка была одета в мешковатое коричневое платье с белым фартуком. Казалось, платье специально скроено так, чтобы скрывать фигуру. Видимо, так оно и было — Род заметил, что и другие женщины в деревне носят такие платья. По всей вероятности, в общине процветала пуританская мораль. И все же за складками ткани угадывались соблазнительные формы, а завязки фартука обвивали тоненькую талию. Магнус медленно улыбнулся, не отрывая взгляда от лица девушки. В ее глазах сверкнули искорки интереса, но она тут же смущенно потупилась и покраснела.

Расчет или невинность? — гадал Род. Пока сказать было трудно.

— У вас тут есть школа, в которую ходят все, кто пожелает?

— Нет, — поморщилась девушка. — Туда надо ходить — хочешь или нет.

Род заинтересованно улыбнулся. Неужели молодежь всегда и везде так относится к учебе?

— Но за обучение вы не платите?

— Платить? — Девушка усмехнулась. — Да у нас денег нет, господа хорошие. Все наши денежки у епископа, он для всей деревни их хранит. Мы ему отдаем десятину от урожая, а еще дерево и полотно — а нам наши соседи приносят все, что нужно, в обмен на эль. Мы тут готовим и соседям подаем, а другие женщины шьют и чинят одежду для епископа, викария и монахинь, готовят для них по очереди. Так что платить нам особо не за что — ну, монетами то есть.

— Надеюсь, наши окажутся для вас не лишними. — Род выложил на стол и подвинул к девушке несколько медяков.

Она вытаращила глаза, потом решилась взять одну монетку. Повертев ее, она радостно улыбнулась:

— Настоящие деньги! Как же редко мне их доводилось видеть!

— Если так, то ты можешь ошибиться, — заметил Магнус. — Монетки могут быть фальшивыми — оловянными, подкрашенными. Попробуй на зуб. Если отметины не останется — значит, монета твердая, настоящая.

Девушка лучисто улыбнулась ему и смущенно опустила ресницы.

— Вы, господин, видно, могли бы научить меня, что настоящее на этом свете, а что нет?

Их взгляды встретились. Магнуса охватили трепет и волнение — и от слов девушки, и от ее привлекательности. Предоставлялась возможность… но что за возможность? Его губы тронула улыбка. Конечно же, его взгляд улавливал контуры ее тела под грубым бесформенным платьем, он видел ее пухлые губы, пылкие глаза — но какое-то шестое чувство подсказывало ему, что надо быть настороже. Мало ли чего от него потребует эта девица, мало ли как пожелает использовать? Отвечая ей улыбкой, Магнус думал именно об этом и неожиданно для себя обнаружил, что способен на это: думать не только о самой девушке. Он склонил голову набок и проговорил:

— Пожалуй, тут у вас предостаточно учителей. Разве ты не говорила о школе?

— Говорила, — кивнула девушка. — Да только неохота мне учиться тому, чему монахини учат. А вот у вас, пожалуй что, интересно кое-что вызнать было бы.

Род смотрел то на сына, то на девушку. Ее игра стала ему ясна с самого начала, и теперь он гадал, какова цель этого нарочитого кокетства. Почему-то он сомневался в том, что Нежный Великан заинтересовал девицу сам по себе.

— Меня звать Эстер, — сообщила девушка. — А вас?

— Меня зовут Магнус, — с улыбкой ответил молодой человек. Казалось, он рад знакомству.

Он и в самом деле был не против. Опасаясь целей, преследуемых девушкой, он все же радовался чувствам, которые у него вызывало ее кокетство. Первая стадия этой игры была очень приятна, и Магнус вознамерился насладиться ею в полной мере и решил только потом, если бы дело зашло слишком далеко, выложить карты на стол.

— А не слишком ли ты взрослая для того, чтобы ходить в школу? — поинтересовался Магнус.

Девушка хихикнула.

— А мне осталось ходить только шесть месяцев и несколько дней. Уж конечно, двенадцать лет в школе маяться — этого каждой женщине за глаза хватит! И вообще-то вы правы, господин. Я и сама так думаю, что очень даже взрослая — вот только епископ и монахини не согласны.

— А их слово так важно?

— Еще бы! — воскликнула девушка и с неподдельным изумлением спросила: — А как же иначе?

Магнус глянул на отца и сказал:

— Мне прежде никогда не доводилось знакомиться с епископами — да и теперь вряд ли получится.

— О, наш епископ готов поговорить со всеми, кто бы только не поселился в деревню!

— Вряд ли мы задержимся тут так долго, что про нас можно будет сказать, будто мы здесь «поселились», — ответил Магнус и с усмешкой добавил: — Но немножко побыть тут все же можно.

— Эстер! — гаркнул трактирщик, выбежав из кухни. — Что это ты торчишь тут да языком болтаешь? В школу опоздаешь!

С этими словами он протянул девушке грифельную доску и холщовую торбу.

— Бегу, отец, — откликнулась девушка со вздохом, взяла торбу и доску и, обернувшись, сказала Магнусу: — Мне пора идти, господин хороший. — Она снова попыталась пококетничать, улыбнулась и спросила: — А я еще свижусь с вами, когда вернусь?

— Эстер! — свирепо рявкнул трактирщик, но дочь с невинной улыбочкой спросила:

— Разве я не должна уговорить его вступить в нашу общину, отец?

Трактирщик гневно сверкнул глазами.

— Угу, в общину, вот именно…

— Я как раз собирался осмотреть вашу деревню, поглядеть, как вы тут живете. — Магнус встал и посмотрел на Эстер. — Позволите проводить вас до школы, барышня?

— Ой, да я только рада буду, господин, — проворковала Эстер, и они вместе вышли из трактира.

Хозяин проводил их затравленным и возмущенным взглядом. Он явно был растерян. Согласно правилам, царившим в средневековом обществе, он не мог возразить и противопоставить свою волю воле дворянина — по крайней мере не имея веской причины для нехороших подозрений.

Род, образно говоря, снял его с крючка.

— Да вы не бойтесь, — сказал он. — Я пойду за ними следом. — Он отодвинул табурет и встал. — Спасибо тебе за завтрак, хозяин. Очень сытно. — Он указал на монеты. — Надеюсь, этого хватит.

Трактирщик уставился на деньги.

— О да, да, господин! Даже многовато будет!

— Если так, то я попозже зайду пообедать, — сказал Род и направился к двери. — Ты уж прости, но мне надо поспешить, чтобы догнать их.

И он зашагал вслед за сыном — как делал почти постоянно в последние десять лет.

— Так и знала, что ваш папаша за нами потащится, — обиженно проговорила Эстер. — Неужто родители не могут позволить нам жить так, как мы хотим?

— Почему? Он может и много раз мне позволял. Просто он, я так думаю, тоже хочет поглядеть на эту вашу школу. Редкое это дело, понимаешь?

— Редкое? — Эстер непонимающе наморщила лоб. — Почему?

— Школы для простого народа мало где встретишь, — объяснил Магнус.

— Везет же кому-то! — вздохнула Эстер. — Хотела бы я родиться в такой деревне.

Неожиданно она одарила Магнуса такой улыбкой, от которой лед бы растаял.

— Почему? — с нескрываемым интересом спросил Магнус — и этот интерес был не совсем познавательного характера. — Разве от полученных знаний жизнь не становится богаче?

— Ой… Наверное, становится, — вздохнула Эстер. — Монахини говорят нам, что Слово Божье обогащает наши души и повышает наши возможности в Царстве Небесном.

— Странная формулировка… — пробормотал Магнус. — Но хотя бы становится понятно, зачем у вас есть школа. А ты хочешь попасть в Царство Небесное?

— Ну… хочу, — снова вздохнула Эстер. — Но только потому, что там нет этих противных костров и жутких мук ада, про который нам тоже рассказывают добрые сестры.

Магнус склонил голову к плечу.

— И тебе не хочется вечного блаженства?

— То блаженство, которого мне хочется, — оно здесь и сейчас. Вернее, могло бы быть… — Эстер посмотрела на Магнуса в упор широко раскрытыми глазами. — А Рай на небесах — это так скучно, если судить по тому, как о нем говорят… Отдыхать на облаках, играть на арфах да распевать псалмы. Тот Рай, которого я хочу, очень похож на этот мир.

Магнус с трудом выдерживал ее взгляд. Интерес и отвращение смешались в его душе.

— Тот Рай, о котором ты говоришь как о земном, очень похож на тот, который, по моим представлениям, настанет потом — но только он будет длиться вечно, а не какие-то жалкие минуты.

Девушка вздрогнула и отвернулась.

— Ты богохульствуешь!

— Вовсе нет. Святые испытывают большее блаженство, нежели грешник, предающийся пороку.

Эстер опасливо посмотрела на него.

— Монахини нам говорят, что блаженство — это только для душ.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, — отозвался Магнус. — Но могу тебе сказать из своего опыта: радость плоти — это только ожидание чуда, только наслаждение минутным трепетом, и этот трепет оказывается совсем не таким прекрасным, как ожидаешь. Вот почему развратники вечно в поиске новых завоеваний — они постоянно ищут того, что могут иметь одни лишь влюбленные. Я не могу говорить о полном экстазе, испытываемом истинно любящими друг друга людьми, но судя по тому, что я слышал, этот восторг превосходит простую похоть так, как океан превосходит озеро.

Эстер устремила на него изумленный и зачарованный взгляд.

— Да ты грешник!

— Увы, к моей большой печали. Я печалюсь о моей земной юдоли, а не только о том, что будет в загробном мире. В самой добродетели скрыта величайшая добродетель, да и в целомудрии тоже — хотя, быть может, все обстоит не совсем так, как вам говорят ваши учителя.

— То, о чем ты говоришь, уж точно не из их учения.

— Благодарю. И все же вам повезло, что у вас есть хоть какая-то школа.

— А я бы с превеликой радостью отказалась от такого везения, лишь бы стать свободной! — страстно воскликнула девушка.

Магнус сразу насторожился. Вот он, скрытый мотив.

— Свободной? Ну и что бы тебе это дало?

— Как — «что»? Свободу! — Эстер уставилась на него, раскрыв рот. — Чтобы делать все так, как я хочу, чтобы от меня отвязались родители и учителя, чтобы они не твердили мне то и дело: «Делай так, а вот так не делай!» Хочу танцевать, хочу песни петь, а не псалмы, хочу отведать всех радостей мира!

Все это она говорила, неотрывно глядя Магнусу в глаза.

У Магнуса неприятно засосало под ложечкой, но он постарался взять себя в руки.

— Мы все жаждем такой свободы, — согласился он. — Она приходит с возрастом.

— Нет. Она приходит, когда замуж выйдешь. А потом надо будет мужа слушаться.

— Или жену, — поддакнул Магнус, вспомнив о мужьях, томящихся под каблуком у жен. — Пожалуй, в этом я наивен, Эстер. И все же я мечтаю о таком союзе, в котором муж и жена так радуются друг другу, что живут дружно, им бесконечно приятно быть рядом, и поэтому необходимость сдерживать себя и подстраивать свои желания под желания другого не кажется такой уж тяжелой?

— Я тоже о таком мечтаю, — проговорила девушка, широко раскрыв глаза. — И доводилось тебе встречать таких супругов?

— Да, но их счастье не было вечным. Когда они состарились, у них начались ссоры.

— Старики часто бывают несносны, — согласилась Эстер. — Знаю таких.

— А люди, склонные к злобе, с годами становятся все более и более вспыльчивыми, — со вздохом добавил Магнус. — И все же они как-то живут вместе — в надежде, что сумеют притереться.

— Пока не иссякла любовь, — печально проговорила Эстер и отвернулась, явно расстроенная. — Стало быть, свободы не бывает совсем?

— Нет такой свободы, которую можно получить раз и навсегда — по крайней мере так я слышал. Свободу надо завоевывать снова и снова.

— Как и любовь? — прошептала Эстер.

Магнус кивнул.

— Если судить по тому, что мне довелось услыхать и повидать в жизни, брачный союз — это вовсе не волшебные чары, как многим кажется. Ни благословение священника, ни обмен обручальными кольцами не превратят в одно мгновение неприрученного дикаря в добропорядочного супруга, а вертлявую девицу — в смиренную и верную жену. И уж конечно, если люди не подходят друг другу, супружество не подарит им любви.

Эстер прищурилась. «Что у нее на уме?» — подумал Магнус и продолжал:

— И все же, я так думаю, свобода существует, только муж и жена должны заслужить ее верностью, готовностью всегда прийти на выручку друг другу. — Он нахмурился. — Я понятно говорю?

— Нет.

— Слава Богу. А то я уж испугался, что у меня проповедь получается. В общем, я бы предпочел другие свободы — поскромнее, но повернее.

Эстер озадаченно глянула на него.

— Это какие же?

— Одна из первейших — это свобода мысли. Тогда для тебя хотя бы открыт мир книг — если, конечно, повезет и книг окажется много.

— Мир книг? Да как же в него попасть-то, в такой мир?

— Очень просто. Надо научиться читать и писать.

— Нас такому сроду не учили! При чем же в школе чтение?

Настала очередь Магнусу вытаращить глаза от изумления. Что же это была за школа, в которой не учили ни читать, ни писать?

Он был готов это выяснить. Они с Эстер подошли к церкви. Девушка пробормотала:

— Спасибо, что проводили.

Она поспешила догнать стайку детей и подростков. Магнус усмехнулся. Видимо, он мог вызвать в общине подозрения. Неужели только из-за того, что был приезжим?

Школа представляла собой небольшой деревянный домик рядом с церковью. Но погода стояла теплая, и потому уроки было решено провести на свежем воздухе. Две женщины в черных балахонах вышли из дома, встали перед учащимися и хлопнули в ладоши. Дети тут же притихли и построились ровными шеренгами. Монахини кивнули и с нарочитой благочестивостью опустились на колени. Дети последовали их примеру. Монахини стали произносить «Отче наш». Магнус нахмурился. Слова молитвы несколько отличались от тех, что были знакомы ему. Вероятно, это было связано с тем, что много лет молитва передавалась из уст в уста. Однако некоторые акценты были чудовищно смещены. Вместо «Да приидет Царствие Твое» было спето «Пришло Царствие Твое», а уж последняя фраза была явно не из канонической версии молитвы. Она звучала так: «И соделай нас послушными воле тех священников, которых поставил над нами». Кстати говоря, и у протестантов ничего подобного в этой молитве не было. К тому же монахини произносили слова с каким-то скрипом, что ли… Казалось, у них самих молитва не вызывает восторга. Но они дочитали «Отче наш» до конца и приступили к «Богородице Дево, радуйся». И эта молитва тоже оказалась не такой, к какой привык Магнус. Ему и в голову никогда не приходило, что Христос может получать приказы от Богоматери — по крайней мере с тех пор, как Он вырос. В итоге Магнус решил, как только вернется домой, внимательно перечитать Евангелие — эпизод о свадьбе в Кане Галилейской.

— Томас и Эстер, — сказала та из монахинь, что была старше, — принесите доску.

Томас довольно ухмыльнулся, Эстер постаралась сохранить равнодушное выражение лица. Они вместе отправились к домику школы. Томас сразу же попытался завести тихий разговор с Эстер. Та отвечала ему односложно. Монахини не могли этого не заметить, но все же сделали вид, будто ничего не видят.

— Сегодня мы поговорим о Святой Троице, — сказала монахиня помоложе, встав прямо напротив детей. — О Боге, Отце нашем, Об Иисусе, Его Сыне, и о Духе Божьем, который воспламеняет наши сердца любовью. Итак, если мы живем в Боге, мы должны любить друг друга, никогда не должны произносить гневные речи, не должны бить друг друга, пытаться смеяться над другими, делать им больно.

Она говорила — и ее лицо светилось, а взгляд устремился к небесам.

Но вдруг она резко развернулась, выхватила из складок своего широченного балахона березовую розгу и хлестнула ею какого-то юношу под колени. С губ юноши сорвался короткий вскрик, но он тут же прикусил губу.

— Ты, Нейл Агинсон! — прокричала монахиня. — Думаешь, я не видела, с какой ненавистью ты глядишь в спину Томасу? И не пялься на меня так, а улыбайся, а не то я тебя знаешь как отколочу?

Юноша продолжал смотреть на нее, мстительно прищурившись.

Монахиня постарше встала рядом с напарницей.

— Подумай о своем отце, Нейл Агинсон. Подумай о том, что он должен платить церкви десятину, а также о том, что ему, быть может, придется платить вдвое больше. Итак, пусть любовь наполнит твое сердце. Улыбнись.

Юноша густо покраснел и не без труда растянул губы в деланной улыбке.

— Думай о любви и старайся улыбаться лучше, — сказала монахиня помоложе, глядя на парня с холодной враждебностью. — Ну да ладно.

Она отвернулась, и как раз в это мгновение изнутри школы донесся странный звук — не то треск, не то шлепок. Обе монахини обернулись и, прищурившись, воззрились на дверь. Из школы вышел Томас. Он придерживал край раскладной школьной доски. На щеке у него полыхала алая отметина — след пощечины. За ним следом вышла Эстер. Она держала доску за другой край и шла, высоко подняв голову и отведя плечи назад, — но и не думала улыбаться.

Монахини придирчиво осмотрели парочку, и та, что была старше, гаркнула:

— Эстер! Не будь такой гордячкой! Помни о том, что смирение — это добродетель, которая украшает каждого из нас.

Эстер опустила глаза.

— Хорошо, сестра, — проговорила она, отвернулась и села на свое место на траве.

Вторая монахиня снова обрушилась на Нейла.

— Изгони ненависть из своего сердца, Нейл Агинсон! Знаю, знаю, что у тебя на уме, но говорю тебе: если ты не сумеешь смириться и наполнить сердце любовью, если не изгонишь из него ненависть, то будешь вечно жариться у сатаны на сковородке!

Нейл потупился, понуро опустил плечи. Казалось, правда, что он просто притворяется послушным.

— Бойся похоти, — строго проговорила старшая монахиня. — Бойся искушений плоти. Я знаю, что у тебя на душе. Я видела, как ты таращишься на Эстер.

Эстер покраснела. Она сидела, наклонив голову над грифельной доской, напряженная, испуганная.

— Очистись от нечестивых помыслов! — продолжала разглагольствовать монахиня, обвиняюще подняв руку — а может, и угрожающе. — Изгони из своего сердца даже следы похотливости, чтобы пламя желаний не ввергло тебя в геенну огненную, где Бог выжигает всю нечистоту из душ смертных — выжигает вечно!

Магнус обратил внимание на то, что чем чаще монахини говорят о вечности, тем больше это слово теряет для него значение. Еще он удивлялся тому, почему ни одна из монахинь ничего не сказала насчет похоти Томасу — или они обе думали, что Эстер влепила парню пощечину за разговорчики?

— Прочти «Богородице Дево, радуйся!» десять раз!

Рука монахини опустилась, будто хлыст. Она грозно наставила на Нейла указательный палец.

Нейл, едва сдерживающий возмущение, склонил голову и зашевелил губами. Монахиня одарила его ледяным взглядом и отвернулась.

Она нарисовала на доске два больших круга и обернулась к ученикам.

— Что это такое? — вопросила она.

Ученики ответили сдавленным хихиканьем.

— Молчать! — Монахиня свирепо уставилась на детей. Она побагровела, возмущенно выпучила глаза. — Что вы себе вообразили? Такие маленькие, а уже такие развращенные! Гарольд! Что я нарисовала?

— Ну… Ну… Два кружка, сестра, — промямлил мальчишка лет восьми.

— Лжешь, мерзавец! — взвизгнула монахиня и с чувством стукнула указкой по грифельной доске, которую держал на коленях малыш. Он успел отдернуть пальцы в последнее мгновение. Монахиня взвыла: — Ах вот как? Вот как? Хочешь избежать наказания, назначенного тебе Богом? Нет, ты не сможешь отвернуться от Божьего наказания, а если будешь пытаться, оно вернется к тебе вдесятеро более суровым! Томас, держи его за руки!

Парень с готовность подскочил к малышу. В уголках его губ пряталась довольная ухмылка, но он сдерживался, хотя глаза выдавали его радость. Монахиня десять раз ударила по пальцам малыша указкой, не обращая внимания на его слезы, и отвернулась.

— Пусть ответит тот, кто вчера внимательно слушал урок. Авила!

— Вче… Вчера, — забормотала девочка, — вы говорили вчера про круги, сестра.

Указка взметнулась и ударила девочку по щеке.

— А о Боге я не говорила, Авила? Я не говорила, что Бог — это нечто целое, самодостаточное? А круг разве не целое — сам по себе? — Она развернулась к доске и ткнула указкой в большой круг. — Это Бог!

Кто-то из учеников приглушенно хохотнул, но перед пристально наблюдавшей за детьми старшей монахиней были серьезные, без тени улыбки лица. Только у некоторых ребят подрагивали плечи.

Вторая монахиня предприняла еще одну попытку.

— Зачем Бог создал нас?

— Для… того, — залепетал какой-то мальчик, — ч-чтобы у него были игрушки и чтобы Он играл в них.

— Что?! Ты думаешь, что Бог-ребенок? Нет, нет! У Него нет времени на игры — и ни за что бы Он не осквернил Небеса смехом и криком. В тебе сидит бес, Рори! Ты будешь исповедоваться и получишь наказание, пока другие будут обедать! Нет, Бог создал нас, чтобы мы любили его и служили ему, чтобы Ему было кого любить — ибо если ты не будешь любить Его, он швырнет тебя в самую глубь геенны огненной! Теобальд!

Десятилетний мальчик испуганно уставился на монахиню.

— Ч‑что, сестра?

— Ты шептался с Харлем!

— Нет, сестра! Я только поглядел на него!

— А он — на тебя, и еще вы долго гримасничали и кривлялись. Это так же гадко, как шептаться, и даже хуже, потому что вы хотите рассмешить других и отвлечь от Слова Божьего! Вы останетесь, когда все пойдут домой, и будете скрести пол в школе! — Она развернулась к доске. Похоже, пыталась успокоиться. — А теперь… Теперь давайте поговорим о милости Божьей. — Она взяла указку и ткнула ею в большой круг. — Это будет Бог Отец. — Затем она нарисовала лучи, исходящие от большого круга. В итоге получилось нечто похожее на солнце. — А это — Святой Дух, проявление любви Бога к нам.

Вдруг она резко обернулась.

— Теобальд! Что это ты насупился?

Озадаченный взгляд тут же сменился затравленным.

— Но… Но, сестра… Разве Святой Дух — не отдельно от Бога?

— Нет, тупица! Как же Святой Дух может быть отдельно от Бога? Святой Дух для Бога — это как моя любовь к тебе, а твоя — ко мне!

Мальчик не смог до конца совладать со своим лицом. Было видно, что монахиня его не убедила, но все же он постарался изо всех сил, чтобы не выказать этого. Монахиня оценила его старания и отвернулась к доске.

Магнус глубокомысленно кивнул. Верования этих людей согласовывались с их церковной службой. К каким бы христианам они себя ни причисляли, католиками они не были. Адепты римского католичества верили, что Святая Троица — это Бог, единый в трех лицах, и эти три лица существуют отдельно друг от друга, как листочки трилистника клевера, но при этом более едины, чем все растение целиком. А эта монахиня фактически утверждала, что Святого Духа не существует. Дальнейшие объяснения только утвердили Магнуса в этой мысли.

— Этот Святой Дух, в знак желания Бога иметь сына, окутал Деву Марию и затеплил в ней чадо. Это чадо появилось на свет в Рождество и было наречено Иисусом Христом. Поэтому он стал сыном Бога — но только не ошибайтесь и не считайте Христа Богом! Он был человеком, только человеком — святым, и даже более чем святым. Он был совершенным человеком — и все же лишь человеком.

Дети сидели смирно и слушали, казалось бы, внимательно. Но некоторые все же со скукой глазели по сторонам. Они явно слышали об этом раньше.

И Магнус тоже. Это называлось Ариановой ересью.

— И Бог наполнил Марию Своей Любовью, которую мы называем Святым Духом, — принялась подводить итог монахиня. — И Христос родился… Герман! Не распускай руки! — Она наклонилась над беднягой-мальчишкой, чья рука потянулась к «конским хвостикам» девочки, сидевшей впереди. Указка пребольно ударила мальчика по пальцам. Он взвизгнул, а монахиня со вздохом обратилась к своей старшей напарнице: — Да что такое сегодня творится с этими детьми? Неужто мы ослабили нашу бдительность? Уж не прокрался ли дьявол между ними, покуда мы учили их? Зачем он явился? И как?

— Не дьявол, — возразила старшая монахиня и устремила взгляд на Магнуса поверх голов учеников. — Но там стоит какой-то незнакомец и давно следит за нами. Это из-за вас, молодой человек, эти дети так распустились!

Магнус подумал и решил, что монахиня, пожалуй, права — вот только причину плохого поведения детей она определила неверно.

— Я должна попросить вас удалиться, — заявила старшая монахиня и направилась к Магнусу. — Если вы желаете поговорить с нами о вере в Бога, мы с радостью ответим на ваши вопросы — но после того, как закончится урок.

Чем ближе подходила к Магнусу монахиня, тем более неуверенной становилась ее походка. Он встретил ее невеселой усмешкой, а глаза у него сверкали так, что она не выдержала и остановилась футах в десяти от него. Как только она остановилась, Магнус учтиво поклонился.

— Не стану мешать вам, сестра. Конечно, я уйду.

Он развернулся и направился к лесу — честно говоря, с облегчением и даже, пожалуй, с радостью.

Сделав десяток шагов по подлеску, Магнус свернул в сторону и вышел к тропинке. Он оглянулся, посмотрел на школу — думал, что отец стоит где-нибудь там. Но нет, отца не было видно — только ученики и монахини. Магнус озадаченно сдвинул брови, оглянулся на лес — нет, и там отца тоже не оказалось.

Что ж… Может быть, отец выказал ему доверие, решил, что с ним ничего дурного не случится. Магнус улыбнулся и вернулся в деревню.

Отца он обнаружил на лужайке посередине деревни. Род держал в руке ковшик и о чем-то болтал с крестьянкой. Магнус вспомнил о том, что прежде отец частенько переодевался жестянщиком, и улыбнулся, оценив хитрость своего старика — ну нет, не старика, конечно, просто более старшего и многоопытного человека. Он подождал, пока отец и женщина закончат разговор. Род собрал инструменты и собрался уходить. Только тогда Магнус подошел к нему.

— Опять втираешься в доверие к домохозяйкам, отец?

— А? — Род обернулся, застигнутый врасплох, и улыбнулся. — О. Это ты. Да, сынок, втираюсь помаленьку. А как еще хоть что-то разузнаешь? Ну а ты как?

— Я выбрал более прямую дорогу к знаниям. Я ходил в школу.

— Да-да. Я сначала пошел за тобой, понаблюдал минут пять. Больше не выдержал.

Магнус кивнул.

— Ты всегда не выносил жестокого обращения с детьми.

— Верно. За исключением тех случаев, когда я выхожу из себя. — Тень пробежала по лицу Рода. Он пытливо взглянул на сына. — И еще я плоховато переношу психологическую накачку.

— Понимаю, отец. Но меня гораздо больше смутило лицемерие.

— Да. Что есть, то есть. — Род зашагал рядом с сыном. — Но я — старая кляча, сынок. Теперь я не так удивляюсь лицемерию.

Магнус нахмурился.

— Но его нет ни у тебя, ни у мамы, ни у эльфийского короля Брома О’Берина, ни у их величеств.

Род пожал плечами.

— Это всего-навсего означает, что тебе повезло и ты имеешь дело с приличными людьми, которые сводят свое лицемерие к минимуму. Но до некоторой степени его не избежать, сынок. Всякий, кто верит в две противоречащие друг другу ценности, неизбежно является лицемером и ничего с этим не может поделать. Однажды ты поймал меня на этом — помнишь?

Магнус запрокинул голову, уставился в небо, попытался вспомнить. Через несколько минут он кивнул.

— Я заметил, что ты обвиняешь тех, кто пытается навязать другим собственную форму власти, в то время как сам всю жизнь посвятил тому, что подталкивал народ Грамерая на путь демократии.

Род кивнул.

— Могу ответить на это только одно: я‑то все-таки подталкиваю, а они навязывают. Правда, не уверен, что разница так уж велика.

Магнус усмехнулся.

— Совсем не велика, если учесть, с каким религиозным пылом ты рассуждаешь о самоопределении.

— Верно. Но ведь я просто помогаю людям определить ту форму общественной жизни, которую, как я уверен, они и сами бы выбрали, — разве нет?

— Но похоже, что твои враги, анархисты из будущего, свято верят, что люди, будучи предоставлены сами себе, предпочли бы раздробить Грамерай на отдельные, воюющие между собой деревни. Другие твои враги, футурианцы-тоталитаристы, уверены в том, что народ выбрал бы диктатуру.

— Не совсем так. Они уверены в том, что можно одурачить людей и насильно навязать им такие общественные уклады.

— А ты непоколебимо уверен в том, что народ Грамерая непременно выберет демократию?

Род вздернул бровь.

— Я разве когда-либо выказывал хоть йоту скептицизма по этому поводу?

Магнус ухмыльнулся.

— Ну разве я не справедливо обвинил тебя в лицемерии?

— Вполне справедливо. Но если я честно и откровенно верю в самоопределение и столь же честно и откровенно верю в то, что демократия — это самый лучший путь для народа, какой у меня выбор?

— Никакого, кроме того, чтобы, умело управляя людьми, добиться того, чтобы они сами доросли до демократии. — Магнус понимающе кивнул. — Да, теперь я вижу: лицемерие неизбежно. Ведь если бы тебе пришлось воздерживаться от деятельности во имя демократии из почитания самоопределения, ты все равно был бы лицемером, правда? Да, понимаю. — Он вдруг резко взглянул на отца. — А я в чем лицемерю?

Род покачал головой.

— Пока трудно судить. Все зависит от того, что станет делом твоей жизни. Пока ты к этому даже не приступал. Да и о своих личных убеждениях ты не очень-то откровенничаешь.

— Неохота ссориться, — пробормотал Магнус.

Род невесело кивнул.

— Наверное, ты прав. Ладно, поймай меня как-нибудь в хорошем настроении и расскажи, о чем ты думаешь. Ладно, сынок? Мне действительно интересно.

Магнус тепло и немного удивленно улыбнулся.

— И ты вправду к этому отнесешься, как к признанию друга, и не станешь пытаться меня перевоспитывать?

Род некоторое время шагал молча.

Потом он кивнул.

— Да. Если это нужно для того, чтобы узнать, о чем на самом деле думает мой сын, — да. Если ты будешь помнить о том, что мое молчание — не знак согласия или одобрения, я обещаю, что просто выслушаю тебя и не буду пытаться втолковывать тебе истину.

— Даже обиды не выкажешь? — Магнус покачал головой. — Нет, отец. Не знаю, смогу ли я решиться причинить тебе боль.

Род вздохнул.

— Ладно, попытка — не пытка. Скажи мне честно и откровенно, каково твое мнение о государственном устройстве в этой деревне.

— Не могу, потому что пока у меня нет такого мнения — вернее, есть, но я ему еще не доверяю. Я видел разъяренного церковника, жестоких монахинь и девушку, которая изнывает под игом чужих авторитетов, — но разве не все в ее возрасте этого не любят?

— Не… — Род не договорил — вовремя прикусил язык.

Магнус улыбнулся.

— Хотел сказать: «Не все»? Что ж, может быть, и не все. Помимо всего прочего, я еще не знаю, что местные жители думают о своем благочестивом епископе.

— Нуа я знаю. Конечно, исследование общественного мнения пока носит самый предварительный характер. Что люди могут выболтать жестянщику, то я и услышал. Но насколько я могу судить, большинство крестьян существующее положение дел вполне устраивает. Наверняка здесь найдется несколько недовольных — вроде того самоубийцы, которого схоронили вчера утром, и его отца, пожалуй… — Род помрачнел, справился с возмущением и продолжал: — И все же большей частью люди здесь довольны тем, что живут по указке церковников и в соответствии с собственной версией Библии. Они даже не имеют ничего против того, что епископ публично срамит их с амвона — хотят осознавать, насколько они никчемны, потому как это повышает их шансы попасть в Рай.

Магнус неприязненно поежился.

— Какой же у них перевернутый катехизис. Ересь проповедуется под видом Священного Писания, и те, кто это проповедует, сами не осознают собственного лицемерия!

— Большинство людей его не осознают — вот почему истинная Церковь учит нас тому, что мы должны постоянно изучать собственным разумом.

— «Не изучая жизнь и жить не стоит»? — Магнус улыбнулся. — Отцы ранней Церкви почитывали Платона, верно?

— Тебя эти сантименты не устраивают?

Магнус покачал головой.

— По крайней мере Церковь преклоняется перед четкой логикой. А этот «епископ» заботится только о том, чтобы у него внутри все было хорошо.

— «Внутри» — это ты мягко сказал. А вот тот бедолага-подросток, которому нынче так досталось за то, что он приревновал к другому парню свою подружку, — он небось снаружи не очень благосклонно наказание воспринял. — Магнус резко глянул на отца, но Род продолжал: — Вот такого лицемерия я не выношу: проповедуют милосердие и любовь, а потом разворачиваются и кого-то прилюдно унижают.

Магнус такое тоже ненавидел, но услышав такие речи от отца, был готов взбунтоваться и встать на защиту монахинь, хотя и у него они, естественно, никакого восторга не вызвали.

— В любой социальной группе должна существовать какая-то дисциплина, отец.

— Дисциплина — да, согласен. Но ее можно добиваться без ненависти, без радости при виде страданий жертвы. Я мало уважаю тех, кто проповедует любовь и понимание и при этом вынашивает в сердце месть. Думаю, и говорить не стоит о том, что этот юноша — один из недовольных.

— Почти наверняка, — согласился Магнус. — И все же, по-моему, большинство учеников не видят особого конфликта между проповедью и жизнью.

— Никаких. И у взрослых тоже. Такое впечатление, что у них в мозгу два отделения. Одно для «религии», а другое для «практических нужд», и они не видят противоречия в том, что живут в согласии то с тем, то с этим. Церковь — церковью, а дело — делом.

— Но разве Христос не об этом говорил? Что-то насчет того, чтобы левая рука не ведала о том, что делает правая?

— У большинства людей это получается вполне естественно, но ты попробуй по этому принципу сыграть на пианино. Но ты пойми: с твоей стороны это нечестный прием. Ты читал Библию.

— А эти люди — нет, — задумчиво проговорил Магнус. — Они слышали только то, чем с ними готовы поделиться церковники.

— Есть такое дело. Кроме того, я вовсе не уверен в том, что местная копия Библии — та самая, которой пользуется истинная Церковь.

Магнус посмотрел на отца, сдвинув брови.

— Эти люди не считают себя католиками?

— Хороший вопрос. Я его себе задавал. Ответ отрицательный. Они считают себя просто христианами. Конечно, это ничего не значит — до Реформации любой в Европе так бы про себя сказал. Но когда я спрашивал людей, непогрешим ли Папа, все как один отвечали: «Да, и епископ глаголет устами Папы».

— Интересно, знает ли об этом Его Святейшество, — пробормотал Магнус.

— Сильно сомневаюсь. Честно говоря, есть у меня такое намерение… Словом, хочу, как только мы выберемся из этих лесов, наведаться к аббату ордена Святого Видикона и натравить его на них.

— Рассказать обо всем аббату, чтобы он прислал сюда дюжину монахов и чтобы они принялись убеждать дерзкого прелата в ошибках его учения? — Магнус возмущенно уставился на отца. — Нет, ты не станешь этого делать, отец!

Род, в свою очередь, возмутился:

— Почему же?

— Потому что ты сам только что сказал, что люди здесь в основном довольны своей жизнью и тем, как ими правят, а монахи наверняка свергнут этого епископа. Хуже того! — Магнус от предчувствия беды широко открыл глаза. — Как только они попытаются это сделать, епископ объявит, что равен аббату, и поднимет народ на войну против монахов!

— Тогда они уйдут, а потом вернутся с войском. — Род мрачно кивнул. — Да, от этого никуда не деться. Но не могу же я позволить ему и дальше тиранить этих людей!

— Разве ты не искренне веришь в самоопределение, которое проповедуешь на словах?

— Наверное, все же не до конца, как ты, — но все же верю. С другой стороны, есть такая неприятная малость, как то, что епископ угнетает тех, кто с ним не согласен.

— Таких, как тот несчастный отец, которого мы видели вчера?

— Да. Я о нем подумал. А еще — о том парнишке из школы, о девушке Эстер из трактира, в которую он явно влюблен.

Магнус помрачнел.

— А если есть они, то найдутся и еще обиженные. Но разве мнение большинства — не главное?

Род приготовился возразить, но представил последствия возражений и умолк с раскрытым ртом и погрузился в отчаянные раздумья.

Магнус наблюдал за ним, сохраняя почтительную серьезность.

— Главное, — в конце концов проговорил Род. — Но это вовсе не значит, что большинство должно относиться к меньшинству деспотически.

— Это называется «тиранией большинства». — Магнус кивнул. — Ты и раньше об этом говорил, и Векс на уроках тоже. Алексис де Токвиль — у него об этом было?

— К сожалению, такое встречается до сих пор. Подозреваю, что Векс ознакомил тебя и с обратной стороной такого положения дел.

Роду Векс эти возражения вдалбливал неоднократно.

— Да. Он говорил, что подобная тирания уравновешивается правами личности, которыми человек наделяется при рождении. Но ведь те, кто не согласен с властью епископа, всегда могут уйти, правда?

— У меня такого впечатления не сложилось, когда я слушал его проповедь на похоронах — если эту демагогию можно назвать проповедью.

— Я ее так не называл, — пробормотал Магнус.

— Знаю. Так ее назвал я. Но может быть, нам стоит обсудить тему этой проповеди, прежде чем сделать окончательные выводы относительно справедливости здешней жутковатой маленькой теократии.

— Это определенно теократия — в том смысле, в каком принято употреблять это слово, то есть «власть священников», — отозвался Магнус. — Но уж точно его нельзя в данном случае трактовать буквально — как «власть Бога».

— Нет. Верное слово — «иерархия», то есть «правление священнослужителей», но этим словом принято обозначать всего лишь расстановку сил в обществе. — Род удивленно покачал головой. — А некоторые еще думают, что семантика не имеет никакого значения! Пойдем, сынок, давай-ка разыщем осиротевшего и всеми покинутого отца!

Магнус остановился.

— Прости, отец, но я к этому не готов.

— Почему? — насторожился Род. — Не хочешь проверить на практике свои идеи?

— Может, и так, — не слишком радостно признался Магнус. — Мне вообще в этой деревне не нравится.

— Надоело до тошноты? — Род пытливо посмотрел на сына. — Ну так сделай что-нибудь. Встань на защиту того, во что веришь.

— И попытаться навязать людям свое мнение? — Магнус покачал головой. — У меня нет права на это.

Род улыбнулся, хотел было пошутить, но сдержал себя, задумался и сдвинул брови.

— А было бы, если бы ты родился здесь?

Магнус удивленно глянул на отца, немного подумал и кивнул:

— Может быть. Если бы я был одним из них, у меня было бы право возражать, да?

— Да, если бы другие признали за тобой это право.

Магнус обреченно махнул рукой.

— Признали бы, не признали бы — главное, есть право или его нет. Просто, вероятно, пришлось бы затеять драку.

— Угу. Или подвергнуться пыткам, — угрюмо уточнил Род. — Если тех, кто с тобой не согласен, больше.

— Это не должно мешать…

— А как же ты сразишься с системой, если ты — покойник?

— Верно подмечено, — признал Магнус, снова остановился и погрузился в раздумья.

Род вздохнул и покачал головой.

— Как бы то ни было, ты не можешь быть готов действовать, если сам не знаешь, во что веришь. Но я не собираюсь бросать этих людей на произвол судьбы.

Магнус испуганно посмотрел на отца.

— Ты дал мне слово!

— Помню. В этом все и дело. — Род устремил на сына чуть ли не умоляющий взгляд. — Понимаешь, если бы я точно знал, что большинству действительно нравится эта форма правления, я бы просто-напросто помог недовольным бежать, и — будь что будет. Но я этого пока не знаю.

— И потому должен задержаться здесь, пока не узнаешь?

— Да. Или до тех пор, пока не пойму, что большинство жителей на самом деле не желает власти церковников, и тогда я буду свободен в выборе средств для того, чтобы помочь людям.

Магнуса охватили изумление и гнев. Он вытаращил глаза, покраснел.

— О, хорошо, хорошо! — Род недовольно отвернулся. — Я дал тебе слово. Я вот что тебе скажу… — Он пристально посмотрел на Магнуса. — Давай так: я обещаю ничего не предпринимать и буду обсуждать с тобой все собранные свидетельства. Годится? А потом, когда ты составишь собственное мнение, мы решим, что нам делать вместе.

— Ты хочешь сказать — «если я составлю собственное мнение»? — придирчиво поинтересовался Магнус, все еще не совладавший с возмущением.

— Нет, этого я не говорил, — возразил Род и протестующе поднял руку.

— Не говорил, но подумал об этом. Мне кажется, что ты хочешь, чтобы я не мешал тебе делать то, что ты хочешь.

Род хмуро глянул на сына.

— Это так похоже на меня, да?

Магнус стрельнул глазами. Гнев возобладал над обидой. И вдруг, не сказав ни слова, он резко развернул коня и поскакал к лесу.

Род проводил его взглядом и с упавшим сердцем отвернулся.

— Я переборщил, Векс, да?

— Думаю, ты четко высказал свое мнение, Род, — ответил конь-робот.

— Угу. Победил в споре и потерял уважение сына.

— Не думаю, что все обстоит именно так, — медленно протянул Векс. — Если откровенно, то я думаю, что ты заставил его потерять уважение к самому себе.

— О нет… — Род зажмурился. — Уж этого я точно не хотел. — Он запрокинул голову и тяжело вздохнул. — Но что я мог поделать? Я ведь тоже должен отстаивать свои убеждения!

— Принципы порой могут принести горе, Род, правда? — пробормотал Векс.

— Еще как могут. Особенно когда это мои собственные принципы, обращенные против меня. Ну ладно, Векс, поехали.

 

7

Магнус ехал по лесу и пытался избавиться от чувства вины. Самым неприятным было то, что он не знал, перед кем чувствует себя виноватым — то ли перед жителями Веальдебинде, которых бросил на произвол судьбы, то ли перед отцом, которого фактически предал, а может быть — и перед крестьянами, и перед отцом.

И еще, конечно, была девушка по имени Эстер. Не ослепительная красавица, но довольно хорошенькая, и что-то в ней еще было такое, что Магнус никак не мог о ней забыть. Что же, ее он тоже, получается, бросил?

Но тут он вспомнил о Нейле Агинсоне и решил, что, пожалуй, нет, не бросил.

— От женщин всегда одни мучения, — со вздохом проговорил кто-то.

Магнус вздрогнул от неожиданности, отрешился от раздумий и увидел старьевщика, который шел по тропе в ту же сторону, куда шагал его конь.

— Опять ты? — рассердился Магнус. — Ступай прочь!

— В свое время, в свое время. Уже дважды я предлагал тебе неуязвимость для твоего сердца, и дважды ты отвергал мое щедрое предложение. А ведь и в первый раз, и во второй ты вскоре жестоко пожалел об этом.

— Мне ничего не нужно от тебя, — наотрез отказался Магнус.

— Подумай. — Старьевщик ухмыльнулся щербатым ртом. — Я‑то тебе такое счастье задаром предлагаю. А откажешься — дорогонько обойдется.

— Значит, заплачу своим упрямством! — процедил сквозь зубы Магнус. — Исчезни! Ты мне не нужен!

— Похоже, все-таки нужен, иначе бы так не психовал.

— Неужели я никогда не избавлюсь от тебя? — Магнус выхватил кинжал, но старьевщик расхохотался.

— Сталью ты мне не повредишь, юноша.

— Да? А как насчет вот этого? — Магнус отвинтил крышечку на рукоятке и вытряхнул на ладонь маленькую желтую отвертку с вырезанным на ней изображением Святого Видикона. Повернув образ святого к старьевщику, он прокричал: — Изыди, агент Хаоса!

— Ты жестоко пожалеешь о своем отказе! — Старьевщик замерцал, словно экран телевизора при плохом сигнале. — И насчет агентства ты тоже ошибаешься…

— Изыди!

И старьевщик исчез.

Магнус убрал отвертку в полую рукоятку кинжала, дрожащей рукой зачехлил клинок и, шумно выдохнув, мысленно выругал себя за то, что так разнервничался из-за какого-то призрака.

Выругал — и поверил в собственную слабость. Да, да, таким он и был — дураком и трусом до мозга костей. Он поехал дальше по лесу, и его сомнения в себе становились все более глубокими и мрачными.

* * *

Магнус выехал из леса на заливной луг у берега реки. Его заметила олениха, встревоженно глянула на него и умчалась под прикрытие деревьев, уведя за собой оленят. Магнус проводил их взглядом и сердито скривился. Он понимал, что олени убежали только потому, что испугались возможной опасности, но у него все же возникло такое чувство, что даже дикие звери не желают находиться рядом с ним.

Он спешился, привязал коня, вынул из его рта удила, чтобы тот мог попастись, и развернувшись к реке, обвел ее взглядом. Река текла к западу. Розовело закатное небо. Магнус подумал, не разбить ли лагерь, но отказался от этой мысли. Сейчас ему не хотелось ничего делать. Он уселся на берегу под ветвями старой раскидистой ивы и стал смотреть на реку и сравнивать ее течение с течением своей жизни. Магнус гадал, как это вышло, что столько лет пролетело так быстро, как получилось, что его личная река в какой-то миг вдруг повернула не туда. Вместо того чтобы стать надежной правой рукой отца, он стал для него помехой. Вместо того чтобы обзавестись собственным титулом и репутацией, при дворе он вызывал только смятение и озадаченность. Любовь обходила его стороной, словно и не ведала о его существовании. К нему тянуло только тех женщин, которые мечтали так или иначе использовать его. Он знал, что на свете есть милые, добрые женщины, но они, судя по всему, находили его непривлекательным.

По крайней мере Магнус думал, что такие женщины есть. Ни с одной из них он пока не познакомился близко, чтобы увериться в своей мысли.

Он улегся на спину и вздохнул. Мог ли он что-то изменить? Или Судьба сдала ему такие генетические карты? Вся титаническая сила родителей, все науки, преподанные Вексом, все это не привело бы ни к чему, осталось бы бесполезным — и даже более чем бесполезным, — если бы Магнус не сумел употребить все это ради какой-то достойной цели.

Должен же был существовать какой-то способ распорядиться всеми этими дарами более выгодно — и для себя самого, и для окружающих. Жгучая тоска охватила Магнуса — тоска пополам с желанием познать себя, понять, мог ли бы он лучше употребить все то, чем был наделен…

И он вспомнил Альбертуса — своего двойника из царства под названием Тир Хлис, лежавшего в далекой параллельной вселенной. Они с Альбертусом были настолько похожи, что Магнус был способен брать у Альбертуса взаймы силу, когда попадал в безвыходные ситуации. Впечатление было такое, словно они — два разных полюса на одном глобусе.

Повернуть глобус. Посмотреть, что там — на противоположной стороне.

Магнус так и сделал. Он постарался расслабиться: закрыл глаза и погрузился в воспоминания о Тир Хлисе, стране серебряных лесов и волшебства, мифических чудовищ и фэйри — персонажей фольклора. Эльфы в Тир Хлисе были не крошечными человечками с прозрачными крылышками, а высокими, невероятно стройными людьми, наделенными удивительным могуществом. Понятие морали было им чуждо в очень малой степени, они могли быть и добрыми, и злыми.

В этом мире, где ночи были населены призраками, жил лорд Керн — волшебник и аристократ, очень похожий на Рода Гэллоугласса, со своей женой, которая очень напоминала мать Магнуса, Гвендилон, и двумя сыновьями — Альбертусом и Видором, двойниками Магнуса и его младшего брата Грегори. Магнус представил себе лицо Альбертуса таким, каким видел в последний раз, потом вспомнил о том, как его двойник мог измениться, повзрослев. Наконец перед его мысленным взором возникло удлиненное лицо с тяжелым подбородком, большим носом и глубоко посаженными глазами, в обрамлении густых и жестких черных волос…

То есть его собственное лицо.

Мало-помалу образ Альбертуса начал материализовываться, обрастать подробностями. Магнус попытался обратиться к своему двойнику, послал ему мысленный вопрос:

— Как поживаешь, мой спутник?

Двойник ответил удивлением, к которому примешался испуг, но вскоре и то, и другое чувства сменились радостью. Перед Магнусом быстро промелькнула панорама сражений, в которых довелось поучаствовать Альбертусу, — злые колдуны, на битву с которыми он выходил вместе со своим семейством, девушки — привлекательные, но слишком навязчивые, другие девушки — изумительной красоты, но при этом холодные и равнодушные. А потом — разочарование, чувство поражения.

Магнус был готов ответить своему двойнику сочувствием. И вправду, этот парень был так похож на него, словно они составляли одно целое! На краткий миг их печали и неудачи соединились…

Но вдруг послышался громкий, режущий слух лязг. Магнус очнулся, Альбертус исчез. Магнус рывком сел, огляделся по сторонам. Неожиданно стало тихо, лязг превратился в серебристый звон. Кровь стучала у Магнуса в висках. Он отчаянно озирался и вдруг увидел, как одна из двух грамерайских лун поплыла в вышине над лугом, как ее лучи потянулись к нему…

А в лучах этого серебряного света парил призрачный силуэт. К тому времени как он опустился на землю, силуэт обрел телесность, и перед Магнусом предстала высокая, невыразимо стройная дама, сидевшая верхом на молочно-белом коне, который, как и его хозяйка, был невероятно хрупок. Лицо дамы было бледным, как лунный свет. Огромные глаза, высокие скулы и ярко-алые губы. Дама была одета в шелковое платье цвета свежей травы, а поверх него — в развевающуюся бархатную мантию. Она скакала к Магнусу под мелодичный звон. Наконец он догадался, что звон издают маленькие золотые бубенчики, привязанные к гриве коня.

Поймав себя на том, что совершенно неприлично таращится на незнакомку, Магнус помотал головой, вскочил на ноги, снял шляпу и поклонился.

— Приветствую вас, прекрасная леди! Чем обязан радости видеть вас?

— Своим собственным стараниям, Дитя Чародея, — с улыбкой отвечала дама.

Такое обращение Магнуса не обрадовало. Он не без труда улыбнулся.

— Я достоин и своего собственного титула, леди.

— Верно. — Она склонила голову к плечу, внимательно посмотрела на Магнуса. — Тебя тоже можно именовать чародеем, если ты сумел проторить дорогу между этим миром и Тир Хлисом.

— Проторить дорогу? — Магнус вытаращил глаза. — Леди, но я только пытался поговорить с моим… другом…

— Со своей копией, — подсказала она. — С двойником. С тем, кто похож на тебя во всем, даже в несчастьях.

Магнус по-новому взглянул на даму — пытливо, задумчиво. При мысли о том, на что она способна, у него по спине побежали мурашки.

— Кто вы такая, леди, если вам такое известно обо мне?

— Я — царица фэйри Тир Хлиса, молодой чародей, — ответила дама, — и я явилась к тебе в гости.

Более красивой женщины Магнусу ни разу в жизни встречать не доводилось. Такое лицо мечтали бы вырезать из камня величайшие скульпторы всех времен и народов, но никакой мрамор не был бы холоднее и безупречнее ее лунно-белого лика, ни одна звезда не сияла бы ярче ее глаз. У ее платья был низкий вырез, и потому без труда можно было догадаться, что у красавицы — потрясающая фигура и осиная талия. Она казалась тоненькой и хрупкой, но при всем том от нее исходило ощущение великой силы.

— Леди, — пробормотал Магнус, — я недостоин такой чести.

— Думаю, ты сможешь доказать, что это не так.

Она наклонилась и коснулась кончиками пальцев его щеки. Магнусу показалось, что пальцы красавицы обжигают его кожу. Вдруг все на свете потеряло для него значение, кроме нее. Дом, родители, братья и сестра, король и королева и даже Бог — все это стало далеким, не важным. Он отдаленно, слабо догадывался, что попал под действие чар, но это его нисколько не заботило.

— Я хочу единственного, — выдохнул он. — Доказать вам, что не лишен добродетелей.

— Надеюсь, их не слишком много, — сказала дама и улыбнулась Магнусу, искоса глянув на него из-под полуопущенных ресниц.

Магнус покраснел.

— Лишь те добродетели, которые подобают мужчине, — их я готов доказать.

— Если так, то тебе придется пойти со мной, — приказным тоном заявила дама. — Ты должен будешь бежать рядом с моим конем, ибо вам, бедным смертным, не дано следовать нашим путем. Итак, ты пойдешь со мной и будешь служить мне семь лет.

— И только? — расстроился Магнус. — А потом я буду должен вас покинуть?

— Об этом мы поговорим в свое время, — ответила дама. — А теперь следуй за мной.

Она развернула и пришпорила коня.

— Да будет так, — пробормотал Магнус и легко побежал рядом с конем красавицы царицы. Он не мог оторвать глаз от ее лица и вскоре с удивлением обнаружил, что ему, как это ни странно, удается бежать вровень с конем. Как сквозь густой туман до него доходило осознание того, что он взбегает вверх по лунному лучу, что все происходящее совершенно невероятно. Но вскоре лунный свет померк, вокруг сгустилась тьма. Даже звезды не горели, и только от царицы страны эльфов исходило сияние, от которого ночь казалась светлее. И это не пугало Магнуса — совсем не пугало, лишь бы быть рядом с нею.

Царица лишь раз взглянула на него — довольно и заинтересованно, а потом устремила взгляд вперед и запела тихую, нежную песню о полотняной рубахе.

Они взбегали в небо по лунному лучу, и в конце концов Грамерай превратился в маленькое пятнышко неправильной формы на огромном шаре. Вскоре впереди показалась малая луна, а большая осталась позади и заслонила собой планету. Луна теперь была повернута к Магнусу и царице эльфов темной стороной. Ее диск чернел, и только край виднелся в рассеянном свете, но Магнус и его спутница уже стремились вперед по рубиновому лучу малой луны. А потом рубиновый свет стал глубже и плотнее, и Магнусу показалось, будто он бежит по чему-то вязкому. У него разболелись ноги, бег замедлился. Стало тяжело дышать, грудь сковала боль. Сквозь пелену, застлавшую глаза, Магнус увидел, как стал темным диск малой луны, а большая окончательно скрылась из виду, а вместе с ней планета, на которой остался его дом. Как ни странно, эта картина оставила Магнуса равнодушным. Он продолжал свой путь по вязкому желе, а оно становилось все гуще и гуще, но при этом, что удивительно, скорость движения (так казалось Магнусу) не становилась меньше.

— Так ты никогда не попадешь в Эльфландию, — проговорила дама и протянула Магнусу руку.

Магнус сжал ее тонкие пальцы и ощутил невероятную радость только от того, что ему позволено коснуться этой руки. Царица эльфов подняла его и усадила на коня позади себя — так, словно он весил не больше, чем дамский веер. Магнус сжал коленями круп коня, а красавица обвила его рукой свою талию и сказала:

— Держись крепче.

Магнус обнял ее обеими руками и поразился: она казалась такой хрупкой, а теперь он чувствовал, что под бархатом скрывается словно бы стальная пружина. Обнимать эльфийскую царицу было невыразимо приятно, а еще приятнее и чудеснее было ощущать плавный изгиб ее бедер. Теперь они скакали в полной темноте, только сама царица светилась да чуть мерцали волны багряной слизи внизу. Мрак сначала издавал шипение, потом послышался рев, потом — снова шипение, но не непрерывное, а пульсирующее, ритмичное, похожее на шум прибоя, но еще больше — на треск разрядов статического электричества.

— Где мы, о госпожа? — спросил Магнус и зябко поежился, хотя ему не было холодно.

— Мы скачем между мирами, молодой чародей, — ответила царица. — Мы пересекаем пространства.

У Магнуса волосы встали дыбом, по спине побежали мурашки.

Но вот впереди забрезжил свет, и очень скоро Магнус увидел пышные кроны деревьев, зеленую траву, ярко-синее небо.

— Мы уже в Тир Хлисе, миледи?

— Нет, чародей-рыцарь, — ответила царица. — Я буду звать тебя так, ибо, хотя ты еще не посвящен в рыцари, я чувствую, что ты этого достоин.

Магнус от изумления широко раскрыл глаза.

— Но откуда вам это известно?

— Ты окружен ореолом Холодного Железа, ты пронизан им до мозга костей. Здесь, в пространстве между миров, видна суть человека, а не только его внешность.

— Мышцы и кости могут и пригодиться в Тир Хлисе, — возразил Магнус, припомнив свои приключения в этом царстве.

— О да, но пока мы еще не прибыли туда.

Пейзаж мало-помалу заполнил все поле зрения, и наконец копыта коня коснулись земли. Конь замедлил бег, наклонил голову, всхрапнул и остановился. Магнус залюбовался прозрачными листьями, словно вырезанными из изумруда. На ветках, которые, казалось, были обтянуты золотой фольгой, висели пухлые спелые плоды, похожие на сдвоенные груши. Магнус радостно вскрикнул и потянулся, намереваясь сорвать плод.

— О нет, сэр чародей! — вскричала дама. — Не прикасайся к плодам в этом саду!

Магнус отдернул руку, спрыгнул на землю, обернулся.

— О леди, умоляю вас, позвольте мне хотя бы для вас сорвать один плод! Мы долго странствовали, и вы наверняка проголодались. Только такой чудесный плод я могу поднести даме столь необыкновенной красоты!

— Какие галантные речи, — улыбнулась царица эльфов, и ее глаза сверкнули. — Но знай, сэр чародей, что тот, кто только лишь коснется этого плода, ощутит, как в сердце его поселится ужасный страх, а тот, кто решится отведать хоть кусочек, умрет в страшных муках.

Магнус резко глянул на плод, присмотрелся внимательнее.

— Леди, но как же так? Никогда мне не доводилось видеть более прекрасных и сочных плодов!

— Они вправду хороши, — отвечала царица. — Но этот маленький мир — всего лишь островок в огромном пространстве, его окружает много миров, и на некоторых из них терпят страшные муки тс души, что ищут Зла, которые верят, что жить можно, только принося боль друг другу. Хуже того — они станут клясться, что лишь в драках и убийстве определяется достойнейший.

— В этом — что-то адское, — выдохнул Магнус.

— Воистину, адское и порочное. А на почве порока произрастают болезни. И все ужасы этих адских миров процветают здесь и впитываются этими плодами. Они зреют, потребляя силу несчастий и агонии миллионов замученных душ.

Магнус с дрожью попятился.

— Поэтому не пытайся утолить свой голод подобными плодами, — посоветовала Магнусу царица эльфов. — А обо мне не беспокойся, ибо мы, эльфы, лишь изредка ощущаем голод. Если мы едим, то лишь только ради удовольствия. А вот ты, как я вижу, сильно проголодался, если у тебя появились мысли о еде. Вам, смертным, нужно то и дело питать свое тело, ибо оно очень странно утрачивает питание. — Она сложила руку ковшиком. Над ее ладонью что-то замерцало, мало-помалу обрело форму. — Вот каравай хлеба, — сказала царица, подняла руки и между ними засверкали искорки и вскоре превратились в бутылку. — А вот — красное вино. Возьми у меня вино и хлеб, чтобы я могла спешиться. Тогда ты сможешь поесть и немного отдохнуть.

Магнус поспешил исполнить просьбу царицы, взял бутылку и каравай в левую руку, а правую подал ей. Опершись на его руку, красавица грациозно сошла с коня, а тот сразу опустил голову и принялся жевать траву. Дама плавной походкой подошла к дереву, села под ним и расправила складки платья и мантии — причем так, что стало видно, как ткань облегает ее бедра.

— Иди сюда, — потянувшись к Магнусу, сказала она. — Сядь рядом со мной и поешь.

Магнус с готовностью сел, поставил на землю бутылку и взял каравай. Он уже был готов преломить хлеб, как вдруг вспомнил о том, что ему доводилось слышать об эльфийской пище, и растерялся.

Царица рассмеялась, и смех ее был подобен звону колокольчиков в гриве ее коня.

— Боишься отведать еды из Эльфландии? Думаешь, что это навсегда свяжет тебя с эльфами, да? Но ты уже привязан ко мне своим желанием и волей, и я обещаю тебе: эти хлеб и вино не привяжут тебя сильнее.

Магнус и не подумал усомниться в честности ее обещания и принялся за еду. Он утолил голод и жажду всего лишь несколькими кусочками хлеба и глотком вина. Царица убрала остатки трапезы в сторону и похлопала себя по коленям.

— Положи голову мне на колени и отдохни, а я покажу тебе чудесные видения, которые тебя позабавят.

Не усмотрев в этом предложении ничего предосудительного, Магнус улегся и стал с наслаждением вдыхать тончайший аромат духов царицы. Он сам дивился тому, насколько ему хорошо с нею.

— О, я с радостью посмотрю на все, что ты мне покажешь, прекрасная царица, но видения должны быть воистину чудесными, дабы они могли соперничать с твоей дивной красотой.

— Рыцарь с серебряным языком! — Царица эльфов игриво коснулась губ Магнуса кончиками пальцев, и он мгновенно разжал губы, но опоздал: красавица положила руку ему на лоб. — Смотри же, — сказала она и указала в пространство.

Там, куда она указывала, ярко-синее небо словно бы стало плотнее, затем появилось черное пятно и дым, потом утрамбованная прямая узкая проселочная дорога — даже скорее тропа, пролегавшая посреди зарослей терновника и шиповника. Кусты так близко подступали к тропе, что порой она терялась из виду.

— Видишь эту прямую дорогу? — спросила царица.

— Вижу, — ответил Магнус, на которого еще более сильное впечатление производил панорама свинцового неба, раскинувшегося над колючими кустами до самого горизонта. Местность была плоской, как блин. — Куда ведет эта унылая дорога?

Царица пытливо глянула на него. Трудно было сказать, чего в этом взгляде было больше — удивления или опаски.

— Это дорога праведности, молодой чародей. Немногие решаются пойти по ней. Скажи, ты желал бы жить праведной жизнью?

Магнус был готов ответить не раздумывая, но предпочел обдумать вопрос и сверился со своими чувствами. Через некоторое время он кивнул.

— Да, леди. Что-то внутри меня подсказывает, что я стану жить именно так. Я очень желаю этого.

— Ты — редкий человек, — довольно холодно проговорила царица — или Магнусу показалось, что ее тон сразу стал холоднее. — Редкий тем более, что ты — чародей и мог бы иметь все, что захотел, от мира смертных.

— Не мира смертных я жажду, — поспешно ответил Магнус, — а твоего.

— Но моих сородичей праведность не занимает, молодой человек. Их интересует только то, что нужно и забавно им.

Она махнула рукой, и картинка съежилась, а на ее месте возникло облачко дыма. Царица взметнула руку — и будто раскрылся зрачок гигантского глаза, и перед Магнусом предстала другая картина — широкая и светлая дорога, легко взбегающая на невысокий холм. Потом дорога исчезала, а потом снова бежала по пригоркам, поросшим цветами, пламенеющими под лазоревым небом, украшенным легкими облачками, похожими на дымок благовоний. Магнусу показалось, что он ощущает аромат цветов — сильный, сладкий и необыкновенно чувственный. Несмотря на чарующую красоту пейзажа, Магнус поймал себя на том, что это зрелище странным образом отталкивает его.

— А это что за дорога?

— Эта широкая-широкая дорога — путь зла и порока, молодой чародей, хотя многие считают ее дорогой в Рай. Однако восторгов, какие она обещает, намного меньше, чем те, которые она дает, и того, кто пойдет по ней, ожидает гибель всех радостей. — Она взглянула на Магнуса с улыбкой и странным интересом. — Тебя она привлекает?

— Меня и тянет к ней, — признался Магнус, — и отталкивает от нее. Мне было бы отвратительно ступить на нее.

— Я должна бы порадоваться, услышав это от тебя.

Вот так она сказала — но не сказала, что радуется. Она только махнула рукой, и картинка вновь сморщилась, обратилась облачком дыма. Еще один взмах рукой — и возникла новая картина, на этот раз подернутая пеленой тумана. Магнус старательно вгляделся и не без труда рассмотрел очертания озера.

— Что это за водоем?

— Лучше спроси: «Каков он?» — Неожиданно царица эльфов опустила руку. Теперь обе ее ладони легли на лоб Магнуса, и он почувствовал странные изменения в своем сознании. Он не мог вспомнить, как попал сюда, у кого на коленях лежит его голова, но все это его безмерно радовало. — Смотри лучше, — распорядилась дама. — Внимательно смотри на озеро, и пусть твой разум подскажет тебе, каково оно.

— Зачем?

Но тут же, прямо на глазах у Магнуса, туман рассеялся и перед взглядом молодого чародея предстала чистейшая голубоватая вода, такая прозрачная, что видны были даже камешки на дне. Свет солнца заливал мир вокруг озера, пронизывал воды до самых глубин. Берега поросли мягкой зеленой травой, посреди которой пестрели цветы.

— Ах, — тихонько выдохнула дама. — Вот таким все казалось твоему сердцу еще совсем недавно. — Она легко погладила лоб Магнуса, и он вспомнил, как поехал вместе с отцом по лесу, как они поссорились, как он ушел, как потом встретил ведьму из башни, а потом — даму у дверей церкви, а потом — девушку в религиозной деревне, а потом — ту, которая назвалась царицей Эльфландии. Магнус вспоминал — а небо затянуло облаками, цветы сложили лепестки и отвернулись, вода в озере стала темно-зеленой и непрозрачной. Озеро что-то таило в своих глубинах. Возникло ощущение опасности — как будто под поверхностью воды пряталось что-то пугающее.

— Что это за перемены? — ахнул Магнус.

— Эти перемены — в тебе, — ответила дама. — Когда ты увидел озеро в первый раз, я очистила твой разум от воспоминаний о последней неделе, а теперь вернула их тебе. И твое впечатление от незнакомого озера стало иным.

Магнус нахмурился.

— Как же это может быть? И что это может значить?

Но дама только взмахнула рукой… Картина сжалась, сменилась облачком дыма, а потом расправилась вновь. На этот раз перед Магнусом предстала светлая, яркая, чудесная дорога, посыпанная золотистым песком. Вдоль дороги стояли шесты с яркими флажками. Вокруг шестов вились цветущие лианы. Дорога весело петляла между холмами, за которыми… Что же там лежало, за ними?

В этой красоте было что-то чужое, но необыкновенно притягательное.

— Что это за дорога? — еле слышно спросил Магнус.

— Эта дорога, — отвечала дама, — ведет в прекрасную Эльфландию, и мы с тобой направимся туда.

Магнуса от волнения зазнобило. Он проворно поднялся.

— О, тогда поскачем туда скорее, миледи! Далеко ли до Эльфландии?

Она чуть удивленно улыбнулась.

— О, так тебе не терпится туда попасть? Если так, то ты и вправду твердо решился и укрепился в своем решении.

— С великой охотой, — заверил ее Магнус. — Я с радостью проведу в этой стране все мои дни.

— Пойдем же, — сказала дама. — Садись позади меня. Моя кобыла отдохнула и вновь готова в полет. Ей нужно было лишь совсем недолго подышать воздухом этого мира. Теперь она отнесет нас в Эльфландию.

Магнус подошел и уселся на лошадь позади царицы эльфов.

— Так этот мир — что-то вроде порога в пространстве?

Лошадь впрыгнула в картину, и Магнус испуганно вскрикнул, но тут же вытаращил глаза от изумления. Как только они миновали кольцо дыма, по обе стороны раскинулся волшебный пейзаж. Флажки на шестах указывали дорогу. Магнус оглянулся, увидел кольцо дыма и Пространство в его рамке. Мало-помалу дымное колечко исчезло позади, скрылось за верхушками зеленых деревьев. Над головами Магнуса и царицы раскинулось синее небо Тир Хлиса.

— Это не был порог, — выдохнул Магнус.

— Нет, — отвечала она. — Лучше сказать, что это был остров посреди реки. Постоялый двор для усталого путника. Но из того мира в другие ведут три пути, и ключи от всех трех врат держит та, что может открыть их.

Магнус поежился.

— Я бы предпочел не встречаться с той, которая держит ключи от врат ада.

— Но ты уже повстречался с нею, — тихо ответила царица фэйри. — Ты увидел ее в разных обличьях, но не решился войти в ворота.

— Только не говори, что это ты! — в ужасе вскричал Магнус.

— Все правда, — спокойно отозвалась дама. — Это не я. Но я и не та, которая может проводить тебя по дороге в Рай.

Магнус ненадолго задумался и сказал:

— С этой я тоже не хотел бы встретиться.

— Ясно, — проворковала царица фэйри. — И не встретился.

* * *

Они мчались на восток, а день угасал с пугающей быстротой — то есть эта быстрота пугала Магнуса до тех пор, пока он не понял, что волшебная лошадь скачет так быстро, что ее скорость добавляется к скорости вращения планеты и из-за этого так стремительно приближается ночь. Неожиданно Магнуса охватило ощущение дежавю — впечатление, будто это ему уже довелось однажды пережить. Источник ощущения был ему понятен — ведь он и вправду некогда побывал в Тир Хлисе. Правда, тогда ему было всего восемь лет, и он странствовал по этой стране с матерью и отцом, помогал им оберегать младших брата и сестру. Все здесь осталось таким, как он запомнил, как видел тогда и как ему много раз снилось много лет — бархатное небо, трава, усеянная бриллиантами росинок. Не хватало только леса с серебряной листвой. Лошадь мчала Магнуса и царицу над холмистой равниной, где на много миль вокруг не было видно ни единого деревца. На смену закату пришли сумерки, выступили первые звезды на небесном своде цвета индиго.

Их тени легли на долину внизу, а вскоре там тьму расцветило множество светящихся точек.

— Что это за светильники? — взволнованно спросил Магнус.

— Это факелы, зажженные эльфами, — ответила его спутница. — Их зажигают во время ночных празднеств. Ты хочешь присоединиться к нашему шествию?

— О да, с радостью! — воскликнул Магнус и спрыгнул с лошади.

— И мы весело попляшем. Но, мой чародей, ты должен держать язык за зубами, каким бы странным, чудесным или… жутким тебе ни показалось все, что ты увидишь. Ты должен притвориться немым, не отвечать ни на какие вопросы, не откликаться на оскорбления и шутки, какими бы невинными они ни были, иначе я не смогу защитить тебя. Если же ты вымолвишь хоть слово, ты никогда не сумеешь вернуться в свою страну.

— Невелика потеря, — выдохнул Магнус, не спуская глаз с царицы, — если со мной рядом будет столь дивное создание.

Вероятно, царица покраснела — по крайней мере она отвернулась и проговорила:

— Теперь, когда ты у нас при дворе, будь любезен вести себя, как подобает изящному, благовоспитанному и ученому молодому человеку.

— Я ничего не говорил о своей учености, — возразил Магнус.

— И все же для простого смертного ты весьма сведущ в науках. Что бы тебе ни сказали, кланяйся в ответ, любезно улыбайся, ибо на тебя сразу же накинутся с расспросами. Но не произноси ни слова. Ты никому не должен отвечать, кроме меня.

— Но разве тогда меня не сочтут невежей и грубияном? Разве не станут упрекать вас за то, что вы приблизили меня к себе?

— Нет, ибо им известна эта игра, и очень многие из моих придворных мечтают обзавестись приближенными. Но если ты будешь молчать, то с вопросами они станут обращаться ко мне. Тогда я отвечу им и скажу о твоей верности мне, и еще о том, что встретила тебя около дерева Эйлдон.

Магнус вспомнил высокое раскидистое дерево на берегу реки, под которым сидел в раздумьях, а потом вызвал на разговор через пространство Альбертуса.

— А я думал, это простая ива — только очень большая. Что это за дерево?

— В каждом мире есть такие деревья. Их очень немного, и они умеют разговаривать со своими сородичами в иных мирах. Поэтому они служат вратами и якорями на дорогах через Пространство.

«Аналоги, двойники, — понял Магнус. — Немногочисленные деревья, родившиеся от одних и тех же предков и на каждой планете растущие в одних и тех же местах». Но тогда их должно быть больше на каждой из планет.

Но может быть и нет, если учесть великое множество вселенных, факторы случайности в окружающей среде и хромосомах, которые с каждым последующим поколением накладываются друг на друга в геометрической прогрессии. На миг Магнус представил себе весь объем переменных, и у него закружилась голова. Представлялось почти невероятным, чтобы хотя бы один индивидуум был продублирован хотя бы в считанных линиях миров — тем более в таком далеком, где законы природы напоминали волшебство.

Но он сам и был таким индивидуумом — он и Альбертус.

На мгновение Магнусу стало страшно при мысли о том, что их может быть больше, что его двойники живут и в других невообразимых вселенных. Эта мысль и испугала, и заинтриговала его — ведь этим могло объясняться очень многое из того, что не поддавалось иным толкованиям…

Однако эльфы уже спешили навстречу Магнусу и царице. Они танцевали, аккомпанируя себе на арфах, — высокие стройные мужчины, жилистые и ловкие, с длинными мечами, притороченными к поясам, ярко-синими глазами и развевающимися длинными волосами, и танцующие женщины в блестящих платьях самого разного покроя. Женщины, как и царица эльфов, все были невообразимо стройными и привлекательными. Их головы венчали светлые, почти серебряные волосы, а огромные глаза светились, как у кошек.

— Что же это? — воскликнул один из мужчин. — Кого наша гордая госпожа поймала нынче?

— Да, да! — подхватил другой, держа руку на рукояти меча. — Кто ты такой, смертный?

— Да он никакой, — сказал третий и небрежно махнул рукой.

Магнус возмутился и был готов ответить на насмешку. Стоило ему разжать губы, как вся толпа эльфов сразу насторожилась в ожидании.

Магнус вспомнил о предостережении царицы и прикусил язык.

Эльфы отступили и разочарованно поджали губы.

Магнус взглянул на царицу и увидел, что та смотрит на него с едва заметной одобрительной улыбкой.

— О красавчик! — К Магнусу плавной походкой подошла юная эльфийка — то есть она казалась совсем юной рядом с другими, на лицах которых лежала печать вечной молодости. Полуприкрыв глаза, она взглянула на него. — Мне все равно, как ты говоришь, ибо ты в самом деле очень хорош собой. Неужто ты станешь оказывать знаки внимания только одной из нас? Или все же порадуешь и других, кто будет ласков с тобой?

Она подошла ближе, еще ближе, потянулась к Магнусу. Ее глаза были так близко, он опустил голову, разжал губы…

— О, но ответь же мне, — выдохнула эльфийка. — Ты должен сказать, желаешь ты меня или нет.

И она немного отстранилась.

И снова слова запросились Магнусу на язык — он собрался учтиво ответить, что он был обязан сохранить верность своей госпоже, невзирая на всю привлекательность этой красотки. Но при мысли о царице он растерялся, вспомнил о ее наставлениях. В общем, он постарался и извинения, и сожаление вложить в свой взгляд, печально улыбнулся и покачал головой. Юная эльфийская красавица со вздохом отступила, но в этом вздохе было больше изумления, нежели искреннего гнева. Она посмотрела на царицу.

— О ваше величество, когда вы от него устанете, вы должны отдать его мне, чтобы я с ним тоже вдоволь наигралась.

Слово «наигралась» прозвучало для Магнуса неприятно.

— Он сам себе хозяин, — ответила царица, и вся толпа эльфов дружно расхохоталась.

Магнус обвел всех хмурым взглядом, пытаясь понять смысл шутки.

Эльфы, продолжая посмеиваться, разошлись и вернулись к прерванным занятиям. Большей частью они опустошали кубки, а музыканты настраивали инструменты. Но вот арфисты снова ударили по струнам, и начались танцы.

— Возьми это, мой чародей.

Магнус отвернулся от танцующих и увидел, что царица протягивает ему одежды.

— Сними свое тяжелое и неудобное платье, — сказала она, — и переоденься в наряд фэйри.

Магнус взял у нее наряд, быстро огляделся по сторонам, но не увидел, где можно было бы уединиться для переодевания.

— Тебе не нужно прятаться, — упрекнула его царица. — Отбрось свою людскую стыдливость. Никто из фэйри не стесняется вида прекрасного обнаженного тела.

Магнус вовсе не считал свое тело таким уж прекрасным, однако смущение преодолел легко и разделся догола. Глаза царицы фэйри, следящей за ним, засверкали, но она все время молчала.

Штаны Магнус натянул быстро, но его немного огорчило, что они всего лишь до колен. Затем он надел рубаху, которая на самом деле больше напоминала плащ, скроенный из добротной темной ткани. Ткань была тоньше, чем та, из которой был сшит камзол Магнуса, и прохладнее. Затем Магнус обулся в сапожки с мягкой подошвой и верхом из зеленого бархата.

— А ты вправду красив, когда одет как подобает. — Царица протянула Магнусу руку. — Помоги мне, я должна повести танец.

Магнус протянул ей руку. Она, легкая, как перышко, опустилась на землю. Не выпуская его руку, царица увлекла его к хороводу эльфов. Там, поворачивая то туда, то сюда, она провела Магнуса между танцующими. Только он собрался сказать, что не знаком с эльфийскими танцами, как обнаружил, что сапожки сами помогают ему выполнять па. Вскоре он повел царицу в танце, да так плавно и изящно, будто всю жизнь знал этот танец.

Однако плавность и изящество очень скоро пошли на убыль, потому что музыка играла все быстрее и быстрее. Магнус диву давался, как это он успевал за нарастающим темпом. Поворот, еще поворот, еще быстрее, еще… и наконец он перестал видеть кого-либо, кроме царицы, танцующей в центре хоровода. Сам Магнус бешено скакал вокруг нее, а остальные эльфы стали похожими на размытые цветные пятна, несущиеся по кругу. Магнус и царица быстро проносились мимо музыкантов, у Магнуса кружилась голова от скорости и от восторга. Жар поднимался от его ступней к коленям, потом — к бедрам, и вдруг он перестал чувствовать под собой ноги, они словно растаяли, и у Магнуса приятно засосало под ложечкой. А потом сладкое, блаженное ощущение поплыло вниз, и царица оказалась не только в центре его поля зрения, нет — она заполнила его целиком, и Магнус перестал видеть что-либо, кроме ее лица. Ее приоткрытые от волнения губы вдруг стали ярче, глаза — больше и глубже. Казалось, они вот-вот поглотят Магнуса…

Но тут послышался крик и звон, прозвучали нестройные аккорды, и музыка распалась на части. Эльфы гневно кричали. Мужчины развернулись к тому, кто нарушил танец. Магнус тоже раскричался, потому что и сам ужасно разозлился на того, кто встал на его пути к экстазу, и увидел…

Самого себя.

То есть того, кто вполне мог бы за него сойти — молодого человека высокого роста, с тяжелым подбородком, мускулистого. В руке у молодого мужчины сверкал длинный меч из холодной стали. Злобно кляня его на чем свет стоит, мужчины эльфы отступали назад.

Но Магнус совсем не испугался при виде стального меча. Он шагнул к чужаку, его рука метнулась к рукояти собственного меча…

Меча не было.

Конечно, не было. Он снял его и положил вместе со снятой одеждой. На миг он почувствовал себя беспомощным, уязвимым, но гнев объял его с новой силой, и он вспомнил, как долго и часто отец тренировал его в рукопашных схватках. Он шагнул к наставленному на него мечу почти без страха, не спуская глаз с противника, но дух его трепетал, его не покидало чувство, что он должен знать этого человека, это свое зеркальное отражение, чьи глаза гневно сверкали, чьи губы разжались и произнесли:

— Ты украл мое место.

Магнус остановился как вкопанный.

— Уходи прочь отсюда! — процедил сквозь зубы его двойник. — Мало тебе того, что ты владеешь моим лицом и моим телом? Тебе понадобилось украсть и мой злосчастный рок?

К Магнусу вернулся дар речи.

— Я ничего не крал.

— Ты забрал мою судьбу! Та, которая должна была взять меня, взяла себе тебя!

— Да как же ты не видишь! — прозвучал вдруг голос чуть поодаль. Магнус опустил голову и был потрясен: рядом с двойником стоял его братишка Грегори и в отчаянии взывал: — Разве ты не видел, как она насмеялась над ним? Как он унижался перед ней, как она одела его в эти потешные лохмотья, как хитростью отобрала у него меч?

— Какая разница? — прорычал двойник. — Она подарила ему радость, подарила восторг! Более того, намного более — она подарила ему забытье, и он перестал думать о том, каким бы он мог стать, да не стал, и он сумел легко уйти от руин своей жизни!

— Твоя жизнь — не руины, и ты ни в чем не виноват!

— Не виноват в том, что сам не добился славы? Не виноват в том, что не занял подобающего мне положения? Не виноват в том, что не нашел любви? Во всем этом я не виноват?

— Ты — Альбертус, — прошептал Магнус. — А этот мальчик — не мой брат Грегори, а твой брат Видор!

— Именно так, — процедил сквозь зубы двойник. — Возвращайся в свой мир, найди там свое место, а мое оставь мне!

Видор умоляюще посмотрел на Альбертуса.

— Мне бы не хотелось, чтобы он пострадал, но и твои страдания и унижения для меня нестерпимы. Разве ты не видишь того, чего и он не видит? Разве не понимаешь, как это позорно, чтобы наследник лорда опускался до роли лакея? Неужто у тебя нет гордости?

Магнус, к собственному изумлению, обнаружил, что гордости у него нет. Нечего было дивиться тому, что ее не было и у Альбертуса.

— Ты не заберешь его у меня. — Это сказала царица эльфов, встав между Магнусом и Альбертусом так, что загородила собой Видора. И опять все на свете исчезло для Магнуса, кроме ее глаз и лица. — Я уже говорила тебе, что тебя удерживает рядом со мною только твое желание. Ты по-прежнему хочешь этого? — Она шагнула ближе, полуприкрыла глаза. — О, если ты испытываешь сомнения, поцелуй меня в губы. Но если ты коснешься моих губ, тебе не миновать моего тела — бедер, груди, ног. Я вся буду твоя, и тогда ты можешь сказать, что возлежал с госпожой фэйри.

Она стояла совсем близко, и ее губы были приоткрыты. Вот они коснулись губ Магнуса…

Раздался крик боли и отчаяния — и что-то налетело на Магнуса, сбило с ног, и он покатился по траве. Магнус взревел от злости, вскочил на ноги и увидел себя самого, слившегося в страстном поцелуе с царицей эльфов, обвившего ее руками. Его бедра прижимались к ее бедрам, тела двигались под музыку, слышную только им двоим…

…А потом музыка стала слышна всем, потому что эльфийские музыканты снова заиграли — заиграли в ритм движениям обнимающейся парочки. Эльфы разбились на пары и стали повторять их движения.

— Ей все равно, — прошептал Магнус, и его гнев сменился горьким отчаянием. — Ей все равно, чьи губы целовать, чье тело ласкать — его или мое!

— Может быть, и так, — прозвучал голос. Магнус опустил голову и увидел Грегори… нет, конечно, это был Видор. — Но не забывай, она проделала долгий и непростой путь, чтобы разыскать тебя.

— А теперь ей безразлично — ведь с нею рядом он, — проворчал Магнус. — Но ведь иначе и быть не могло! — воскликнул он вдруг. — Его она не могла покорить, он был вне ее власти! Его защищало Холодное Железо и заклинания вашего отца!

— Скорее нашей матери, — уточнил Видор. — И он был неуязвим для народа фэйри и знал, что они всегда примут его любезно. — Он с грустью посмотрел на брата. — Но когда он понял, что ты занял его место здесь, что царица фэйри больше не сгорает от желания покорить его, его охватило отчаяние. Для него закрылся путь к последнему утешению, какое он мог бы отыскать в этом мире.

— И поэтому он взломал дверь, а прежде его приглашали, но он мог устоять перед искушением, — сделал вывод Магнус.

В следующее мгновение он бросился к паре, обуреваемой страстью, и прокричал:

— Но я тоже жажду этого! Где теперь я обрету забвение?

Альбертус оторвался от губ эльфийской царицы, одарил Магнуса холодным, бесчувственным взглядом. Не сразу его голос оформился в речь — сначала послышался звериный стон. Магнус задрожал от страха, услышав строки древнего заклинания:

— Откуда ты взялся, откуда? Ты погибели хочешь моей? Я места тебе своего не отдам, мое оно, слышишь? Прочь ступай, уходи к своему месту и времени! Прочь, изыди!

Магнуса подхватил смерч, завертел и понес прочь. Крик отчаяния сорвался с его губ. Он кричал о том, что в его мире нет царицы фэйри. Но Космос поглотил его слова, потому что сила сознания его двойника, Альбертуса, вращала смерч пространства — времени все быстрее. Звезды превратились в светящиеся полосы, уши у Магнуса закладывало от рева разрядов статики…

А потом рев начал стихать, сменился шипением и утих, вращение замедлилось… У Магнуса кружилась голова, его мутило, и он судорожно ухватился за возникшую под ним поверхность, а в следующий миг осознал, что его пальцы сжимают травинки, и увидел, как светящиеся полоски превращаются в точки…

То был свет звезд Грамерая.

Дрожа, он опасливо поднял руки — и не улетел, остался на земле. Чувство радости, облегчения охватило его при мысли о том, что он вернулся на родную планету. С этим чувством боролось другое — печаль от разлуки с волшебным царством. Магнус опустил глаза…

И увидел свою одежду.

Она лежала на земле, сваленная в кучу. Посреди платья поблескивали в лунном свете меч и кинжал. Все понятно. Если Альбертус изгнал его, чужака, из Тир Хлиса, он должен был вышвырнуть из этого мира и его одежду, и его оружие.

А это означало…

Магнус в ужасе обнаружил, что совершенно гол. Ясно. Плащ из тонкой ткани, бархатные сапожки — эти вещи остались там, где положено. Теперь все это носил Альбертус, занявший место Магнуса рядом с царицей эльфов…

Магнус даже не знал, радоваться этому или нет.

Он поежился от ночной прохлады и решил поскорее облачиться в одежды, приличествующие обычному миру.

Натянув штаны, Магнус обнаружил, что он не один.

Медленно обернувшись, он увидел, что под деревом Эйлдон, закрыв глаза, скрестив ноги и расправив плечи, сидит его младший брат.

Неожиданно Магнусу открылось многое. Он напялил дублет и тихо проговорил:

— Очнись, Грегори. Открой глаза, братишка. Со мной все хорошо. Я вернулся домой.

Веки у мальчика затрепетали, он открыл глаза и немного изумленно уставился на Магнуса. Но вот он приподнялся и прикоснулся к руке старшего брата.

— Тебя отпустили!

— Да. — Магнус ласково похлопал по руке Грегори. — Ты спас меня, братишка. Я свободен. — Наверное, по прошествии лет он и вправду мог бы этому порадоваться. — Ты вытащил меня, провел по дороге обратно. Но откуда ты знал, куда я ушел?

— Я искал тебя своим сознанием — я это делаю каждую ночь, — ответил Грегори.

Магнус кивнул. Он давно знал о том, что Грегори ни за что не уснет, пока не удостоверится, где находится каждый из членов семейства. Без сомнения, причина этого крылась в младенчестве Грегори, когда мать, отца, братьев и сестру похитили и забросили в Тир Хлис.

— Я искал тебя, — объяснил Грегори, — и не мог найти.

— Не мог же ты не спать столько времени!

— Времени прошло не так уж много, — заверил его младший брат. — И знаешь, забытье дало мне почти такой же отдых, какой дал бы сон.

— И как же ты выследил меня?

— Я знал, что ты побывал в этих краях. Вот и переместился сюда, а потом ходил по берегу реки, трогал землю, камни, и в конце концов отыскал твои следы.

Магнус вытаращил глаза. Он не догадывался о том, что Грегори, как и он сам, владеет психометрией — способностью «читать» следы чувств, запечатлевшихся в неодушевленных предметах.

— Так ты услышал эхо моих чувств? О, братишка! Ведь тебе пришлось пережить все мои страдания!

— Я вытерпел их. — Но мальчик был так бледен, что можно было не сомневаться: пережитое потрясло его не на шутку. — Но мне стало очень грустно и жалко тебя из-за того, как больно ранено твое сердце, и еще я в ужасе узнал… — Он запнулся и отвел глаза.

— В ужасе узнал, что даже я, твой старший брат, могу ощущать отчаяние поражения? — негромко спросил Магнус. — Что даже мне может казаться, что моя жизнь бесцельна? — Он в отчаянии искал слова утешения, но смог сказать только: — Такое порой случается с каждым, братишка. Да, я старший, я привык командовать и достигать своей цели, но это не значит, что я застрахован от тоски и разочарований.

Сказал — и сам ужаснулся тому, что это правда.

— Я не знал, — пробормотал Грегори.

Магнус кивнул.

— Старшие братья — тоже люди, дружок.

«А некоторые — больше люди, чем другие», — подумал он.

— Но как же ты можешь считать себя неудачником, когда тебе удается почти все, за что бы ты ни взялся?!

— Мне не удалось найти любовь, — напомнил ему Магнус.

— Ты еще молод, — возразил Грегори, и это прозвучало забавно из уст тринадцатилетнего мальчишки.

— Вот спасибо. А я боялся, что из меня уже песок сыплется. И в мире фэйри мне не повезло — не сомневаюсь, ты это почувствовал. Каким же глупцом я был…

— Но ведь тебе все удалось! — изумленно воскликнул Грегори. — Разве ты не понял? Тебе и твоему двойнику удалось добиться того, чего вы не смогли бы сделать по отдельности!

— Удалось? — Магнус нахмурился. — Как же так? В чем же моя удача? В том, что я бросил его в цепкие объятия царицы фэйри в то время, как сам он был способен противиться ее чарам?

— Не вечно, — решительно возразил Грегори. — Если его отчаяние было так же велико, как твое, то его решимость могла в любое мгновение поколебаться, и он бы явился к царице — и притом очень скоро.

«Пожалуй, он прав», — подумал Магнус. Да что там говорить — Грегори редко ошибался.

— Но сам по себе, — продолжал Грегори, — он бы навсегда остался только слугой. Она бы заставила его вечно слоняться за нею. Он бы бесконечно надеялся хоть на какие-то знаки ее благосклонности, страстно желал бы обещаемых ею восторгов — но никогда бы не обрел их, потому что она играла бы им. Вся ее игра в том, чтобы видеть, насколько сильно его собственные желания привязывают его к ней.

— Неужто фэйри всегда только играют?

— Да. А чем им еще заниматься, когда они бессмертны? Им нет нужды трудиться, они никому ничем не обязаны. Что еще может спасти их от скуки, как не игры — те или иные?

Магнус снова был потрясен — и даже не тем, сколь многое было известно его младшему брату, а скорее тем, как глубоко Грегори осмысливал знания.

— А вот ты, своим появлением и немедленной готовностью следовать за нею, покорил царицу, — продолжил свои объяснения Грегори. — Он увидела силу недовольства Альбертуса, увидела, как страстно он желает изгнать тебя. Эти чувства оказались могущественнее твоего желания остаться, и она пустила в ход единственное оружие, ей известное, дабы подогреть твои чувства.

— И чувства Альбертуса заодно. — Магнуса озарило. Он осторожно проговорил: — Ведь она ничего не потеряла, верно? Она распалила мою страсть, а вместе с нею — и страсть Альбертуса, и в конце концов он порвал путы своих сомнений, забыл обо всем, кроме нее.

— Так и вышло, — согласился Грегори, хотел было добавить что-то еще, но промолчал.

— А я был игрушкой в ее руках, ты это хотел сказать? — Губы Магнуса скривились в горькой усмешке. — Ты думаешь, что она просто воспользовалась мною как орудием для завоевания того, кто ей был на самом деле нужен.

— Нет, я так не думаю, — поспешно заверил его Грегори. — Она столь же радостно оставила бы и тебя при себе.

— О, как это благородно! — невесело рассмеялся Магнус. — Как милосердно — принять и того, и другого! Как это честно с ее стороны! И все же сдается мне, братишка, что она предпочла бы Альбертуса — как-никак он все-таки из ее мира.

— Может быть, — проговорил Грегори и задумчиво сдвинул брови.

— Итак, — изрек Магнус, натянул сапоги, встал, застегнул ремень с притороченным к нему мечом. — Итак, теперь Альбертус ушел к эльфам. Он потерян. Он потерян вдвойне, вдесятеро — из-за того, что царица подарит ему свое тело. Те восторги, которые его ожидают, заставят его вечно унижаться перед нею и просить ее о новых милостях.

— Да. И она должна будет отвечать ему согласием, — сказал Грегори. — Иначе его желание обратится в ненависть, и он разгневается и покинет ее.

— Никаких сомнений. Значит, ей придется то и дело возлежать с ним, чтобы он не ушел, держать его при себе, покуда он ей не прискучит. — Он озадаченно посмотрел на младшего брата. — И что потом? Что будет с ним потом, когда его изгонят из Эльфландии? Не отчается ли он, не станет ли искать смерти?

— Она не осмелится слишком сильно злить его, — возразил Грегори. — Ведь он — смертный, который может ковать Холодное Железо и пользоваться им, и к тому же — чародей, знающий, как можно хитро употребить Холодное Железо против эльфов. Нет, если ее желание удержать Альбертуса при себе так же велико, как его — остаться с нею, царица почти наверняка постарается удержать его, даже если он захочет уйти.

Магнус ошеломленно уставился на брата.

— Ты это сам выяснил?

— Нет. Узнал от Видора. В подобных союзах нет ничего нового — для Тир Хлиса. Они длятся по семь лет — то есть тот, кого зачаровали фэйри, не возвращается к смертным раньше, чем через семь лет.

— А внутри мира эльфийских чар время может тянуться иначе. — Магнус кивнул. — Стало быть, на семь лет Альбертус ушел от своих недругов. Но как без него проживет страна?

— Остались его отец, мать и Видор, — напомнил ему Грегори. — Они будут горевать из-за разлуки с ним, но сохранят его право наследования.

— Если он пожелает им воспользоваться.

— Пожелает, — с определенной долей уверенности сказал Грегори. — Те, кого похитили фэйри, возвращаются либо опустошенными, либо, наоборот, с новой жаждой жизни. Думаю, Альбертус не из тех, кто будет хныкать.

Магнус примерил эту ситуацию на себя и был вынужден согласиться. Он бы выжил из чистого упрямства, если не почему-либо еще. И даже на злости смог бы продержаться. Он кивнул.

— Он будет жить и выживет. Так ты говоришь, жизнь приобретет для него новый вкус?

— Да. Фэйри или высосут из него почти все силы, или безумно распалят его. И он вернется в мир, познав эльфийскую магию, и она прибавится к его собственному волшебству.

От этой мысли Магнусу стало зябко.

— Он станет могущественнейшим из чародеев.

— Да. Но это — в будущем. А пока он просто счастлив. Ну если не счастлив, то по крайней мере доволен.

Магнуса поразило то, как брат разграничил понятия, но он не попросил Грегори уточнить, как именно мальчик понимает, что такое счастье, а что — удовольствие.

 

8

Род присмотрелся. Присмотрелся лучше и вытаращил глаза. Ну точно, это был Магнус. Это он подъезжал верхом на коне к деревенской площади. Но откуда во взгляде у его сына взялась такая холодная решимость? Что с ним произошло в лесу?

Род понял, что расспрашивать не стоит. Захочет — сам расскажет.

Но кое-что сказать Магнусу он все-таки мог, поэтому зашагал навстречу и помахал рукой.

— Рад видеть тебя снова, сынок! Передумал?

— Скорее принял решение. — Магнус спешился и встал перед отцом. — Нужно иметь какую-то цель в жизни, верно? А если ее нет, ее следует придумать. — Он огляделся по сторонам, чтобы удостовериться, что поблизости никого нет, и сказал потише: — Люди имеют право уйти отсюда, если хотят. Давай выясним, нет ли таких, кому мы могли бы помочь.

Род усмехнулся и хлопнул Магнусу по плечу. Подумав о словах сына, он решил, что об этом тоже нужно будет поговорить попозже. Пока же важнее было, как говорится, залатать прорехи.

— Не знаю, как ты, а я жутко проголодался. Пойдем выпьем по кружечке эля и перекусим.

Магнус посмотрел на солнце.

— Ну да, уже полдень. Целая фляга не помешала бы.

— Фляга — согласен. Надо только из нее эль предварительно вылить, — хмыкнул Род.

Они разыскали трактир и заказали по кружке эля и порции колбасы — больше им трактирщик ничего предложить не мог. Он сам подавал еду и эль, потому что Эстер еще не вернулась из школы. Род внимательно следил за Магнусом — не будет ли тот огорчен, но не заметил ничего, кроме сардонической усмешки.

Только они принялись за еду, как в дверном проеме возникла чья-то тень и вошел седой крестьянин Робле. Он тяжело ступал, был бледен и мрачен. Облокотившись о стойку, он проговорил:

— Корин! Кружечку эля, пожалуйста, будь так добр!

Корин обернулся и попятился — так, словно перед ним появился нечистый дух.

— Не буду так добр! Я не могу забыть о тех грехах, которые довели твоего сына до самоубийства!

— Так ведь не я же толкнул его на это, а его милость епископ!

— Богохульство! — ахнул Корин. — Я не могу ничего подать тебе, Робле, ежели ты не желаешь исповедоваться в своих грехах! И не приходи больше, и не смотри на меня так!

— С каких это пор осуждение священника приравнивается к богохульству? — шепотом спросил Магнус у Рода.

— С тех самых, как священник так решил, — прошептал в ответ его отец. — Тише, сынок, сиди и слушай.

Робле прищурился.

— Я на тебя буду плохо смотреть, пока ты не дашь мне кружку эля.

На лбу Корина залегли глубокие морщины. Он отвернулся и принялся вытирать пыль с полок.

Робле стоял и мрачно таращился в спину трактирщика.

Корин строптиво расправил плечи. Закончив работу, он решительным шагом ушел в кухню.

Робле горько вздохнул и опустил глаза.

Магнус посмотрел на Рода, встал и подошел к стойке. Наклонившись, он снял с крючка пустую кружку и поманил Робле пальцем. Тот изумленно глянул на незнакомца и пошел следом за ним к столу. Род и Магнус налили ему эля из своих кружек.

— Пейте, — сказал Магнус, поставив кружку перед Робле. — Мы не из вашей деревни.

Робле медленно смерил незнакомцев с головы до ног взглядом, в котором читались и подозрительность, и радость.

— Выпью, — проворчал он. — И благослови вас Бог, люди добрые. — Его губы скривились в невесслой усмешке. — Ежели, конечно, для вас что-то значит благословение грешника и отверженного.

— Что до меня, то лично я никого грешником объявлять не стану, — заметил Род. — А благословение отца семейства, без сомнения…

Робле уныло опустил плечи.

— Я уж больше не отец. Так что не называйте меня так, добрый человек.

Трактирщик вернулся и замер на пороге, ошеломленно вытаращив глаза. Но, видимо, он сразу вспомнил о том, что ему на Робле и емотреть-то запрещено, и потому поспешно отвернулся.

Магнус решил не останавливаться на достигнутом. Он подошел к стойке и позвал трактирщика:

— Эй, почтенный! Подлей-ка мне эля, пожалуйста!

Корин обернулся, зыркнул на гостя и натянуто улыбнулся.

— Сейчас, сейчас, сударь. — Он наполнил кружку Магнуса, снял с крючка чистую, налил и в нее эля до краев. — А это — папаше вашему.

И пулей умчался в кухню.

— Ага, — пробормотал Магнус, вернувшись к столу и сев. — Стало быть, какое-то дружеское чувство у него все-таки имеется.

— Корин всегда был добросердечен, — объяснил Робле. — Так вы, стало быть, сынок этого доброго господина?

— Имею честь быть им.

Род посмотрел на сына удивленно и довольно.

— Это священная связь, — с хрипотцой выговорил Робле и посмотрел на Рода. — Вы радоваться должны.

— Добрый совет, — медленно проговорил Род. — Я и радуюсь.

— Я вам вот еще что скажу: уходите из этой деревни, да поскорее. Епископ непременно разгневается из-за того, что вы обошлись со мной по-доброму, и кюре разозлится, и алтарники, и монахини. А кого они возненавидят, того и все остальные невзлюбят. Так что, ежели вас невзлюбят наши церковники, все в деревне станут на вас косо глядеть — только за то, что вы со мною заговорили. Это ведь нынче грех большой.

— Потому что так церковники с амвона возвещают, да? Что ж, а мы все же, пожалуй, рискнем. Это хорошо, что мы не здешние.

— Но странно, что они так ведут себя, — заметил Магнус. — Сами-то проповедуют любовь.

Робле пожал плечами.

— Есть одни добродетели, а есть другие. А что до проповедей до ихних, так они вам скажут, что послушание куда важнее любви.

— Послушание? — Род сдвинул брови и посмотрел на Магнуса. — Что-то не припомню, чтобы оно значилось в перечне важнейших добродетелей.

— Так тут все дело в вере, сударь. Ежели кто верует, он послушен Слову Божьему.

— А Слово Божье — это как священник скажет?

— Ну да. А он говорит, что выше веры добродетели нет.

Магнус покачал головой и процитировал: «А пока пребывают сии три: вера, надежда, любовь — но любовь из них больше».

Робле изумленно взглянул на него.

— Кто это сказал?

— Святой апостол Павел. Это строки из Первого Послания к Коринфянам.

— Священник не читал нам такого с кафедры.

— А сами вы читать не обучены?

— Нет. Только ученые люди могут верно толковать Слово Божье. А другим читать не положено.

Род кивком указал на дверь.

— А я так понял, что парни, которых мы видели нынче утром, грамоту изучают?

— Алтарники? Да. Они избраны за ум и веру.

«Читай: «За фанатизм и готовность все делать так, как скажет епископ», — мысленно интерпретировал Род.

— Они от многого отказываются. Ваши сосе… люди в вашей деревне говорили мне, что церковный причт и монахини вправду ведут очень строгую жизнь.

— Что да, то да, — кивнул Робле. — У священника вечно глаза блестят, так он предан своей вере. У каждого из церковников наших есть домик при церкви. Ну у епископа, само собой, дом побольше, чем у прочих. К ним никто не ходит, только они сами друг к дружке наведываются. Нет, они вправду чисты и истовы в своей вере.

— Если истовости в вере достаточно для того, чтобы сделать человека хорошим. Да. Ну и, конечно, умение щадить чужие чувства — также немаловажное духовное качество.

— Это вы, сударь, про милость толкуете. Но она отступает на второе место или даже на третье, когда нужно защитить чужие души от ереси или же себя самого — от ошибок.

Магнус нахмурился.

— А вы сами-то верите в это?

Робле поджал губы.

— Нет. Из-за этого самого Рануфф, мой мальчик, обезумел от тоски — он был пытлив, хотел до всего сам додуматься, понимаете? Он с монахинями спорил, когда еще совсем малышом был. Говорил, что, дескать, ежели Духа Святого нету, так Его и не следует отдельно именовать, и что ежели Христос — не Бог, так Он такой же сын Божий, как все мы.

Род присвистнул.

— Ничего себе! Представляю. Такие речи для них — все равно что кипятком ошпарить!

— Прозорливый парень, — пробормотал Магнус.

— Угу. И вот до чего его довела прозорливость эта самая. Они, ясное дело, разбушевались, — продолжал Робле печально, — и стали вопить на него, что он, дескать, еретик, проклятый безбожник, и били его. А по дороге из школы домой его еще сильнее поколотили ребятишки, и он, когда к матери пришел, горько плакал. Она его утешала, говорила ласково, что лучше бы ему никогда не спорить с монахинями. А потом ко мне епископ заявился и стал попрекать меня в том, что я, дескать, отравил разум моего мальчика, потому как то и дело порочно толкую Священное Писание. И еще он мне зачитал то место, где Христос говорит, что горе тому, кто смущает умы детей, что лучше бы ему повесить жернов на шею и броситься в глубины морские. Но я‑то сроду при мальчике ни о каких своих сомнениях языком не болтал, да и при матери его — тоже, потому как видел, как напугалась она, когда я впервые с ней про это заговорил.

Робле погрузился в тягостное молчание.

— Так и вы тоже, стало быть, заметили противоречия в учении епископа?

— Было такое дело — это когда я сам молодой был. Прежний епископ, который до этого у нас служил, сказал мне, что я смутьян и что ум у меня порочный, что я, дескать, дьявола слушаю и соблазняюсь его речами. А сказать вам честно, и вправду мне власть церковников не по душе. Не возьму я в толк, чем же они так уж лучше, чем все прочие люди — ну, разве что они умеют, как говорится, свои страсти телесные укрощать. Хотел я тогда деру дать из деревни и даже попытался как-то улизнуть в ночи, да только тот епископ послал за мной погоню. Собаки вынюхали мой след, меня изловили, поколотили и привели обратно.

Магнус широко раскрыл глаза и быстро переглянулся с отцом.

— Вот оно как, значит. Вам не позволено уходить.

— Ну да. Епископ так рассудил, что я, дескать, по зову дьявола бежал, соблазненный его увещеваниями. Все эти леса, что вокруг деревни нашей, они, видите ли, — обитель Лукавого, а уж большой мир, что за лесами лежит, просто-таки создан для того, чтобы людей искушать и портить невинные души. — Губы Робле скривились в горькой усмешке. — Наверное, они и вправду так думают. Словом, потом заперли меня в темном доме, чтобы я сидел там и думал про свои грехи. Только кюре ко мне приходил и трижды в день читал мне проповеди. В конце концов так мне на волю захотелось, что я уж и сам поверил, что меня соблазнил Искуситель, и тогда я покаялся в своих прегрешениях. Выпустили меня, но глаз с меня не спускали. Да и зря, между прочим. Потому что я струсил тогда и вправду сам поверил, что я грешник великий. Я тогда холостой был. Прошло какое-то время, и епископ решил, что пора мне жениться. Я воспротивился, но он меня сурово отчитал и заявил, что уж либо я должен Богу служить и священником стать — а для этого у меня веры маловато, — либо жениться обязан, родить и воспитывать детей во славу Божью. Вроде как третьего пути нет.

— Нет, — резко возразил Магнус. — Есть третий путь. Человек может не жениться и жить праведной жизнью, не становясь при этом священником.

Род кивнул.

— Конечно, такая жизнь тоже трудна и ответственна. И очень одинока.

Робле невесело улыбнулся.

— Епископы нам все время твердили, что ни один человек такого одиночества пережить не в силах и тех искушений, которые от одиночества бывают. А потому ежели ты не монахиня и не священник, то лучше жениться или замуж выходить. И вот они свели меня с девушкой, на которой больше никто жениться не хотел, и обвенчали нас. А она всю жизнь меня за то простить не могла, что ее за меня насильно выдали, а не по любви. Она меня все время попрекала, ругалась на меня, придиралась то и дело, ну и я снова стал думать, не убежать ли мне в лес. Да только она мне сына родила и стала такой же нежной и любящей матерью, какой была и осталась сварливой женой. Она, правда, терпеть не могла, когда Рануфф принимался с монахинями спорить. Когда он стал постарше, она его жестоко била, если он только рот раскрывал и начинал что-то не то говорить. Рануфф подрастал и все чаще и чаще спорил с нею, а она становилась все злее и злее — ну совсем как монахини. А церковники тоже мальчика то и дело отчитывали и позорили, все твердили ему, что он таким уродился порочным, что ему только в преисподнюю дорога — и все из-за того, что он мой сынок. Женушка моя тогда была готова меня из дома выгнать. Развелась бы она со мной — ежели бы, конечно, развод не был делом греховным. В скором времени она померла. Епископ ее назвал святой за то, что она так рьяно старалась вырастить Рануффа в страхе Божьем, за то, что так долго терпела смутьянство своего муженька.

Все это Робле выговорил равнодушно и спокойно.

У Рода сердце заныло от сострадания к этому человеку. Как благосклонна, как милостива была к нему судьба, что он встретил Гвен. Всколыхнулось и застарелое чувство вины. «Я — плохой муж», — с печалью подумал Род.

— И ваш сын, — негромко проговорил Магнус, — усомнился в мудрости Божьей из-за того, что Бог позволил матери умереть, когда та еще не была старой?

— Верно, — печально кивнул Робле. — Он так тосковал по матери, что о своих сомнениях говорил вслух. Мало того, он взбунтовался и стал требовать, чтобы церковники втолковали ему, как это добрый Бог мог забрать женщину в расцвете лет. Епископ принялся кричать на него, обзывал Рануффа богохульником, заблудшей душой и говорил, что это я вроде бы уморил свою жену. Благослови Бог моего сына, он в то не поверил, а епископ велел своим прислужникам изгнать из Рануффа дьявола. Его связали по рукам и ногам, подвесили на веревке и бичевали, и меня вместе с ним. Потом нас отпустили и мы побрели домой, а вернувшись, как могли перевязали друг дружке раны. Вот тогда Рануфф и заговорил про побег. Ну а я‑то уж это дело на своей шкуре изведал и стал отговаривать его, пугать собаками и новыми побоями. Уж так я его умолял, что он внял моим мольбам и остался, и старался хорошо себя вести, жить по правилам епископа — но на ту пору он уж вовсе разуверился в церковниках и почитал их злодеями.

— А себя — закоренелым грешником, — пробормотал Род.

Магнус изумленно взглянул на него, а Робле кивнул.

— Так и было. Он ни в кого не верил, только в одного Бога — так он мне сам говорил. И однажды ночью он все-таки, ничего мне не сказав, попытался бежать. Я ничегошеньки про это не ведал, а рано поутру охотники привели Рануффа обратно. Шум такой в деревне поднялся, всех перебудили, чтобы все деревенские увидели позор отступника. Его выпороли так же сурово, как когда-то меня, и в темной избе заперли и все читали ему проповеди, да только он оказался покрепче меня. Не пожелал сдаваться. Ну а потом… На третью ночь он повесился на собственном ремне.

Лицо у Робле сморщилось, плечи сотряслись от беззвучных рыданий.

Магнус потянулся к нему, желая утешить, но Род дал ему знак, и Магнус медленно убрал руку.

Наконец Робле открыл глаза и вздохнул.

— Вы уж простите меня, люди добрые. Не надо было мне вам рассказывать про то, какой я плохой отец.

— Я бы не стал вас в чем-то обвинять, — негромко возразил Род. — Дело в том, почтенный Робле, что тут у вас проповедуется не та религия, как в Церкви по всей стране.

Робле вытаращил глаза и уставился на Рода.

— Вправду? Стало быть, в церквях за этими лесами обитают бесы, как говорится в наших сказаниях?

— Ничего подобного. Хотя в большом мире хватает слабых и грешных смертных. Но в тамошних храмах проповедуются любовь и милосердие, как самая главная из добродетелей, и если там и есть наказания для заблудших, то они намного мягче. Даже тогда, когда кто-то совершает тяжкое преступление, его дело разбирают судьи, назначенные королем.

— Мы принадлежим к этой Церкви, — тихо проговорил Магнус. — Мы верим в то, что Отец, Сын и Святой Дух существуют по отдельности и в одно и то же время едины, и каждый из Них — единый и совершенный Бог.

Робле вытаращил глаза.

— Но как же такое может быть?

— А как у любого треугольника — три стороны? Но это, конечно, слишком упрощенный пример. Нам, смертным, до этого своим умом не додуматься, — признался Магнус и тут же задумался, не из-за того ли это, что человеческий разум способен постигать только три измерения. «Нет, — решил он, — дело не только в этом. Видимо, это лишь одно из многого, что не дано человеку».

— Есть и другие различия, — добавил Род. — Но самое главное вот что: что бы вам ни говорили ваши церковники во главе с епископом, вы должны знать — та Церковь, которая вами тут правит, не истинная Римская католическая церковь. Честно говоря, мы с сыном гадали, откуда вообще взялась эта община.

Робле запрокинул голову, уставился в одну точку.

— Ну, про это каждому из нас втолковали и втолковывают.

Род посмотрел на Магнуса.

— Хотелось бы послушать.

Магнус кивнул. Пусть старик говорит — может быть, это могло помочь ему хоть ненадолго отвлечься от тоски по сыну.

— Ну ежели вам интересно… — медленно протянул Робле.

Магнус подлил ему эля.

— Спасибочки. — Робле улыбнулся и начал рассказ, являвший собой историю деревни.

— Эта деревня, люди добрые, была выстроена горсткой людей, которые отыскали в Библии какие-то строки, из-за которых уверовали, что церковь в большом мире греховна.

Род кивнул.

— Наверное, среди них был кто-то главный, кто указал на это остальным?

— Угу. Его звали Елеазар, и его по сей день почитают святым. Он позвал всех поборников чистой веры уйти вместе с ним в лес. И ушел.

«А за ним по пятам небось отправился шериф», — мысленно сказал Магнусу Род. Губы молодого человека дрогнули в усмешке, но он тут же приобрел серьезный вид и стал самым внимательным образом слушать рассказ Робле.

— Народ потянулся в лес, — продолжал свое повествование крестьянин. — В наших сказаниях говорится о том, что люди убегали по двое-трое — боялись, как бы за ними не послали воинов. Беглецы нашли Елеазара там, где он устроил свой приют отшельника, — у большой скалы в чаще леса, а потом все вместе отправились искать такое место, где бы они могли жить и исповедовать ту веру, какую хотели.

— Или какую хотел исповедовать Елеазар, — пробурчал себе под нос Род.

Робле глянул на него и невесело усмехнулся.

— Ну да. Они скитались по лесу несколько недель и в конце концов нашли эту поляну — то место, где теперь стоят церковь и школа. Вырубили лес вокруг, засеяли поля и стали жить-поживать в ладу друг с другом.

Род кивнул.

— В это я склонен поверить. В конце концов Елеазар выбрал только тех, кто был с ним согласен. Все верили в одно и то же, потому и не было недовольных.

— Поначалу, наверное, не было, — согласился Робле. — Да только ведь люди хотели вообще без церковников жить, понимаете?

— Понимаю, — улыбнулся Магнус. — Мало кто из священнослужителей пожелал бы командовать войском, которое полагает, что Церковь ошибается.

— Вот-вот. Прошло лет десять. Женщины стали думать, что им трудно растить детей, которых священник не учит тому, что такое добро, а что такое зло. Так они отчаялись, что стали упрашивать Елеазара, чтобы он пошел и разыскал им священника. Некоторые и вообще стали роптать и говорить, что жить посреди леса слишком тяжко, что без церкви никак нельзя, а потом принялись приставать к мужьям, чтобы те увели их обратно в родные деревни.

— Но их мужья были беглыми крепостными и знали, что их сурово накажут, — вставил Род.

— Угу. Или хуже того — казнят. Чтобы усмирить народ, Елеазар пошел и где-то разыскал священника, который был с ним согласен.

— Ловкий маневр… — медленно протянул Род. — И кого же он нашел?

— А себя самого и нашел. Его не было несколько месяцев, а вернулся он в облачении и всем сообщил радостную весть — будто бы аббат, настоятель монастыря, решил, что он достоин духовного сана, и послал его обратно, дабы он служил здесь.

— Неужели так и было? — тихо проговорил Магнус.

— Сильно сомневаюсь, — мысленно ответил на его вопрос Род. Его неожиданно осенило: — То есть он сказал, что так было, а иначе он бы утратил власть над людьми.

— Точно. А больше всего Елеазару хотелось власти, верно? Власти над собственной грязной лужицей.

— И стали люди жить спокойно и счастливо, — продолжал Робле, не скрывая насмешки. — Ведь у них появился священник, который повел их к Царству Небесному.

— И говорил им, как вести себя в Земном.

— Угу. А потом Елеазар состарился и стал бояться за свою паству. Ему не хотелось, чтобы после его смерти люди остались без пастыря.

— И он опять наведался в большой мир?

— Точно. И вернулся один — но на голове у него была митра, а в руках — распятие.

Род вытаращил глаза.

— С регалиями епископа вернулся?

— Ну да. Ведь только аббат и епископ могут рукоположить священника. Стало быть, выходило, что аббат из монастыря назначил Елеазара Епископом Леса, дабы он мог рукополагать новых священников сам, без нужды отправляться в долгие странствия.

— Как это было предусмотрительно со стороны аббата, — пробормотал Магнус.

— И Елеазар рукоположил нового священника, кюре. Выбрал самого истового из парней-алтарников, обучил его грамоте и всему прочему, что полагается знать священнику…

«Здесь следует отметить, — подумал Род, — что остальные люди понятия не имели о том, что полагается знать священнику».

— …и еще Елеазар тут семинарию устроил, — продолжал Робле. — Школу, стало быть, для священников. Отбирал юношей, которых тянуло к священнослужительству…

— А эти юноши, случаем, были не сыновьями тех людей, которые более других благоволили к епископу, а?

— Насчет первого епископа не скажу, но на моей памяти все так и выходило, как вы, сударь, говорите. А как иначе может быть? Самые преданные — это всегда сыновья самых набожных. Опора Церкви, знаете ли, готовы все свое времечко служению отдавать…

По мнению Рода, это были те люди, которые более других выслуживались перед церковниками. Неприятно было вновь осознавать, что и в такой маленькой, уединенной деревушке воцарилась обычная приходская политика и мало-помалу сформировалась элита.

— Насколько я понимаю, кюре затем унаследовал престол епископа?

— Да. Лежа на смертном одре, Елеазар передал кюре распятие и митру. Новый епископ заметил, что некоторые молодые женщины столь же искренни в вере, как он сам, и тогда он основал обитель. Туда пришли самые чистые, самые верующие, избравшие для себя путь безбрачия. Разве они не святые?

— Верно, — сказал Род. — Молитвы и безбрачие — это, конечно, важно, почтенный Робле, но намного важнее дух закона, а не буква. Разве эти люди живут так, будто благо других для них превыше всего? Разве они участливы? Разве терпеливы?

Робле вздохнул.

— Христос говорил, что самая главная из заповедей — любить Господа Бога нашего всем сердцем, всей душой, всем разумом, а вторая заповедь гласит, что мы должны возлюбить ближних, как самих себя. Стало быть, получается, что Вера выше Любви, и тогда выходит, что священники правы, когда ругают тех, чья вера слаба. Они гневаются — и их гнев праведен, ибо они люди святые, а наказания для грешников — в них нет несправедливости, нет ненависти.

— Есть еще милосердие на свете, — заметил Магнус.

— Есть — то оно, может, и есть, да только оберегать паству — это важнее. Они как говорят, церковники? Они говорят, что должны истреблять всякую ересь вроде моей, чтобы овец, дескать, от волков уберечь. А потому надо повиноваться, исполнять всякое слово церковников.

— Они, стало быть, приказывают, а все остальные только исполняют их приказы.

Робле пожал плечами.

— Так оно ведь и правильно вроде бы. Должны же они наказывать тех, кто нарушает Закон, Десять Заповедей, и наказание должно быть суровым, при народе, чтобы и другие понимали, что нельзя искушению поддаваться и грешить. Ну и за непослушание тоже наказывать полагается, чтобы все жили по Закону Божьему, а тех, кто желает избежать суда Божьего, полагается за руку хватать — для их же блага, дабы они в прегрешениях не погрязли.

— И никто не замечает, что все это, как бы невзначай, наделяет церковников безраздельной властью над жителями деревни?

— Тс-с — с! — прошипел Робле и испуганно оглянулся через плечо. — Не говорите так, сударь, поберегите себя! Вести речи о том, будто власть земная для священнослужителей важнее Господа и Его паствы, это богохульство.

— И вы в это верите?

— Я‑то — нет! — Лицо Робле неожиданно исказила гримаса вспыхнувшего гнева. — Я пытался — Господь свидетель, пытался! Пятнадцать лет прошло, и я уж почти поверил, что вот так и верю — но страдания моего сына заставили меня перестать притворяться! Не верю я больше в их учение!

— Приятно слышать. — Род наклонился к столу и тихотихо заговорил с Робле. — Я кое-что знаю о монастыре, почтенный, и вы уж мне поверьте: аббат никогда не назначил бы епископа. Честно говоря, про это ходили разговоры раньше, а вышло в конце концов так, что настоящего епископа в Грамерае так и не появилось — во всем королевстве нет ни одного. И еще: для того чтобы стать священником, надо учиться четыре года, так что вряд ли бы аббат всего через несколько месяцев обучения решился бы рукоположить Елеазара.

Робле вытаращил глаза.

— Хотите сказать, что Елеазар был лжесвященником?

— И лжесвященником, и лжеепископом. Я больше скажу: он был шарлатаном, обманщиком, который сыграл на людской вере и доверии и стал единоличным правителем в маленьком царстве — вашей деревушке. На самом деле он только того и хотел, чтобы стать вожаком стаи, а уж то, что стая больно мала, его нисколечко не огорчало.

— Вот оно как… — Робле сел прямее, взгляд его стал более осмысленным, глаза полыхнули огнем. — Ну спасибо вам, сударь. Камень с души сняли.

— Только не делайте поспешных выводов, — предостерег его Род. — Не думайте, что вам позволят уйти только потому, что теперь вы знаете правду. И говорить правду вам вряд ли позволят.

— А я попытаю удачи, — с улыбкой отозвался Робле. — А вдруг не поймают? А помру — так сыночка хотя бы увижу.

— Нет, они не смогут вас казнить! — возмущенно воскликнул Магнус.

— Ну да, как же. Они просто-напросто заберут мою жизнь, чтобы спасти мою душу от искушений сатаны.

От этих слов у Рода по спине побежали мурашки, но он пожал плечами и сказал:

— Что ж. Думаю, вам, почтенный, удастся-таки повидать большой мир. Если, конечно, мой сын не думает, что, помогая вам получить свободу, он посягнет на право ваших земляков выбирать, под чьей властью им жить.

Робле недоуменно нахмурился, а Магнус сказал:

— Не бойся, отец. Его право уйти равно их праву остаться.

— Верно, — тихо проговорил Род. — Все сводится к свободе выбора, да? Это ведь поважнее, чем решить, что ты нынче будешь выпивать. — Он перевел взгляд на Робле. — Встретимся, как стемнеет, на опушке леса, почтенный, рядом с оленьей тропой…

Он умолк.

— Там, где могила моего сына? — Робле кивнул — мрачно и решительно. — Там и надо мне с деревней попрощаться. Вот только не хотелось бы, чтобы из-за меня и вас наказали, добрые люди.

— Не накажут, — заверил его Магнус.

Род внимательно посмотрел на сына. Радость и опасения смешались в его сердце. Он знал, что Магнус вполне способен убить человека, но надеялся, что его сын не мечтает об этом.

— Поверьте, — сказал Род, обратившись к Робле, — с нами вам убежать будет проще.

— Ну, тогда я не стану больше тут торчать, чтобы люди не видели, как мы с вами разговоры разговариваем. — Робле поднялся, допил эль, громко проговорил: — Прощайте! — И потише: — Благослови вас Господь, люди добрые.

С этими словами он развернулся и вышел из трактира.

Род обернулся. Трактирщик так и не вышел из кухни.

— Что ж, — проговорил Магнус, — ты хотя бы немного утешил человека.

Род посмотрел на сына, собираясь улыбнуться, но, увидев взгляд Магнуса, оторопел. Улыбки не получилось.

— Давай-ка выйдем на воздух и поговорим свободно, — еле слышно выговорил Магнус и поднялся так стремительно, что едва не перевернул скамью и стол — вместе с отцом. Род осторожно встал, а Магнус уже был у порога. Род проводил его изумленным взглядом и поспешил вдогонку. Он молчал, шагая рядом с сыном-великаном. Идти с Магнусом в ногу было не так-то просто.

— Мы воочию увидели, — наконец сказал Магнус, — как религия способна измучить и перевернуть душу человека.

Род даже голову не решился повернуть.

Сын одарил его мрачным и подозрительным взглядом.

— Я что, сказал что-то ужасное, отец?

— Нет, — не сразу отозвался Род. — Просто ты меня врасплох застал, в некотором роде.

— Почему?

— Потому, — осторожно ответил Род, — что я бы сказал так: здесь ты видишь, как души человеческие переворачивает не обычная религия, а ее извращенная версия.

Магнус немного замедлил шаг.

— Точно. Эта не та вера, в которой вы с мамой воспитали меня.

— Совсем не та — по ряду немаловажных частностей. Формально все как бы одинаково, но Елеазар внес несколько глобальных изменений в религиозную доктрину, дабы утвердиться во власти. В итоге дух здешней религии диаметрально противоположен вере славной братии ордена Святого Видикона. Меня учили тому, что главная добродетель — любовь, а никак не послушание.

— Да? — требовательно вопросил Магнус. — А разве Церковь не всегда настаивала на непререкаемости своих догматов? Разве ты забыл о преследованиях еретиков, о войнах между различными сектами, об инквизиции?

— Это было давным-давно, — задумчиво произнес Род. — Хотелось бы верить, что теперешняя Римская церковь отказалась от этих предрассудков.

— Очень хотелось бы! И как же, на твой взгляд, извратил веру нынешний епископ?

— Очень просто. Он использует веру как инструмент. О, я нисколько не сомневаюсь: сам он верует так, как его научили, но зато меня сильно смущает искренность самого первого епископа, Елеазара. Мы проверим записи в монастырской летописи, и готов побиться об заклад — не найдем там ни слова ни об этой деревушке, ни о нем. Он ушел только для того, чтобы разыграть спектакль, а не для того, чтобы повидать аббата. Может, и в лес-то отошел миль на десять, не больше.

— Угу. Его единственная цель состояла в том, чтобы обрести единоличную власть, верно?

— Верно. И для этой цели он приспособил католическую веру. В процессе приспособления он произвел несколько значительных изменений — ну, к примеру, объявил, что Христос — просто человек, а не Бог. С этого отныне мог начинать любой борец за власть, чтобы потом утверждать, что он почти так же авторитетен, как Христос. Кроме того, есть еще такой момент, как требование беспрекословного послушания от каждого прихожанина и объявление любого поведения, которое не по нраву пастырю, греховным — как и попыток мыслить самостоятельно.

— О да. — Магнус улыбнулся. — А Церковь всегда поощряла вольнодумство, да? До тех пор, пока думы не расходились с учением Церкви.

— Туше, — сказал Род с усмешкой. — Но по крайней мере какое-то мышление Церковь все-таки поощряла — и епископы были готовы объяснять ошибки и обсуждать идеи. Они не объявляли без раздумий каждую новую мысль греховной.

— Это, пожалуй, правда, — задумчиво проговорил Магнус. — И вообще эта община скорее напоминает секту, чем церковный приход.

— И не подумаю спорить — тем более что все началось с попытки прожить без священников. Именно с этого берет свое начало целый ряд культов и сект, но в конце концов какие-то священнослужители все равно появлялись. Люди пытаются прожить без духовных лидеров, но неизбежно изобретают их заново — слишком сильно они необходимы. А священнослужители порой впадают в соблазн, искушаются либо жаждой власти, либо еще какими-то пороками. Но нельзя считать религию плохой только из-за того, что некоторые люди пользуются ею для эксплуатации других. Плох тот, кто так поступает. Всегда найдутся пройдохи, способные извратить хорошее и использовать для своих целей.

— Может, и так, отец, но это не означает, что религия сама по себе права.

Род резко взглянул на сына.

— Ты видишь что-то такое, чего не вижу я, или то, о чем я не упоминал. Что же?

— Дело в том, что верой для своих целей пользуется не только один здешний епископ, — ответил Магнус. — Не только кюре и монахини. Нет, так поступают все и каждый из жителей деревни ради того, чтобы жить-поживать, не обременять себя муками совести и необходимостью принимать решения. Истину им открывают церковники, понимаешь? И потому самим им Истину искать не нужно, не нужно мучительно пытаться понять смысл жизни, постичь Бога. Что там — «постичь»! Да они и близко к Богу не подходят — нельзя!

Род нахмурился.

— Ты тоже не непогрешим, сынок. Разве можно так судить ближних?

— Я не людей сужу, а ту структуру, которую они построили и называют церковью. Не их я осуждаю, а те верования, которые имею право не разделять.

Род задержал на сыне вопросительный взгляд и со вздохом отвернулся.

— Что ж, хотя бы в одном мы согласны: теократия — весьма унизительная форма правления.

— Не так, — возразил Магнус. — Этим людям такая власть нравится. Она дает им все, что нужно, — возможность сотрудничать, разрешать споры, служит утешением в минуты горестей. — Он покачал головой. — Я не могу огульно объявлять такое правление порочным, отец, — для них это не так. Для других — может быть, для Грамерая в целом это было бы сущее наказание. Но не для здешних крестьян.

— Значит, ты по-прежнему считаешь, что правление с амвона имеет право на существование?

Магнус устремил на отца ошарашенный взгляд.

— Да! Считаю! Имеет право — для тех, кому такая власть дает то, в чем они нуждаются.

— То есть кому нравится, тем и хорошо, да?

— Более того, если они хотят так жить, то это их право!

— Ну а как насчет тех, кто не хочет так жить?

— Они имеют право уйти!

— Отлично. — Род едва заметно улыбнулся. — Так давай займемся восстановлением этого права. А вот и еще один случай для нашей маленькой юридической конторы.

Магнус обернулся и увидел спешащую к нему Эстер. Ее щеки раскраснелись от быстрой ходьбы, глаза сверкали, грудь вздымалась и опадала. Магнус застыл как вкопанный, и Род не мог винить его — девушка была очень хороша собой, особенно для неопытного молодого человека.

— Слава Богу! — выдохнула Эстер и схватила Магнуса за руку. — А я уж боялась, что вы ушли из деревни!

Магнус всеми силами старался сохранить равнодушное выражение лица, но не выдержал и улыбнулся.

— А ты бы огорчилась?

— Да, очень! — тяжело дыша, выговорила она. — Мне ведь так хочется узнать тебя поближе!

— Приятно слышать, что кого-то радует мое общество, — невесело произнес Магнус. — А может быть, ты просто хочешь, чтобы я увез тебя из этой деревни?

Девушка уставилась на него, побледнела, ее глаза погасли. Род чуть рот не раскрыл от изумления. Неужели Магнус выбрал такой откровенный подход?

— Как ты можешь так говорить? — прошептала Эстер.

— Просто я увидел, как ты несчастлива здесь, в родной деревне. А ты ответь, почему ты думаешь, что я сумею освободить тебя из плена — ведь деревню строго стерегут?

— Но… Никто не посмеет тронуть чужого человека!

— Боюсь, посмеют, да еще постараются, чтобы он никуда никогда не ушел и никому не рассказал об увиденном.

Эстер стала белой, как плат.

— Ты хочешь сказать, что тебя прикончат? Нет!

— Не прикончат. Казнят по закону. Не сомневаюсь, ваш епископ сумеет доказать, что мою душу можно спасти, только убив мое тело.

Эстер отступила. Прижав руку к груди, она оторопело смотрела на Магнуса. Наконец она опустила глаза.

— Я… я не могу просить тебя так рисковать.

— Да нет, можешь. И я рискну, потому что думаю, что нельзя никого нигде удерживать насильно. Но я готов помочь еще одному человеку — твоему однокашнику Нейлу.

Эстер одарила Магнуса изумленным взором, отвернулась и сильно покраснела.

— Вот-вот, — сардонически усмехнулся Магнус. — А ты не собиралась попросить меня и его взять с собой?

Девушка возмущенно зыркнула на него.

— Думаешь, что все про меня знаешь, да?

— Ничего подобного, — ответил Магнус. — Я знаю только, чего ты хочешь от меня. Хорошо, я и Нейла тоже возьму с собой, и притом с радостью — ведь ты влюблена в него, правда?

Эстер, похоже, немного смягчилась и задумалась.

— Да, — призналась она.

В конце концов, получалось, что Магнус готов забрать из деревни Нейла, чтобы сделать приятное ей.

Род мог ее понять — девушка чувствовала бы себя намного увереннее, если бы решила, что все это Магнус делает из любви к ней. В доброту и милосердие она не верила, потому что слишком часто слышала о них в проповедях и слишком мало видела в повседневной жизни. Но это, безусловно, не означало, что Роду безумно нравилось то, что его сына желают использовать.

Магнус кивнул.

— Я так и думал. Найдете меня, как только солнце сядет, у подножия холма, на котором стоит церковь — с той стороны, откуда ближе к лесу.

— Это же… Там же назначают свидания влюбленные.

— Значит, я верно догадался. Это место хуже всего просматривается из деревни. И нас никто не заподозрит ни в чем хуже свидания.

— Так ведь они как ястребы следят, эти старые калоши! Нам с Нейлом шагу не дают ступить — сразу прибегает монахиня и гонит нас домой!

— Тогда приходи одна, а Нейлу скажи, пусть ждет нас еще где-нибудь.

— Они увидят, как мы идем на встречу с ним, и задержат нас!

— Тогда назначим свидание в таком месте, за которым они не следят. Ты сначала разыщи Нейла и скажи ему, чтобы он встретился со мной на опушке леса за гумном.

Эстер нахмурилась.

— Зачем нужно встречаться в разных местах?

— Понимаешь, если нас увидят втроем, тебя и Нейла погонят домой, как ты сказала. Нет, все вместе мы встретимся в лесу.

Эстер поежилась, но совладала с собой.

— Я скажу Нейлу. — Она посмотрела на Магнуса. — Я… спасибо тебе. Даже не знаю, как тебя благодарить.

— Поблагодаришь, когда мы будем в безопасности. Мы и так задержались. Любой, кто увидит, что ты с нами разговариваешь, может заподозрить неладное. Встретимся в сумерках.

— Хорошо. Спасибо. До встречи.

Эстер отвернулась и зашагала прочь, но вскоре обернулась, увидела, что Магнус провожает ее взглядом, покраснела и ускорила шаг.

— Боюсь, она не так себе это представляла, — пробормотал Род.

— О? — Магнус вопросительно усмехнулся. — А как по-твоему?

— Она скорее всего думала, что ты в нее безумно влюбишься и поймешь, что жить без нее не можешь. Тогда она была бы твердо уверена в том, что ты ее увезешь отсюда, и как бы между прочим поинтересовалась, не захватишь ли ты с собой и друга ее детства Нейла. Ты бы, конечно, безумно приревновал ее к этому парню, но все-таки исполнил бы любое ее желание.

Магнус удивленно улыбнулся.

— Это просто как будто сцена из спектакля, да?

— А ты думаешь, у нее не было такого на уме?

— Наверняка было.

Род усмехнулся.

— Рад тому, что мы хоть порой в чем-то соглашаемся. Но хочу предложить тебе — может быть, из чистой предосторожности с девушкой встречусь я?

— Нет. — Магнус сдвинул брови. — Думаешь, я не умею владеть собственным сердцем?

— Скажем так: будет куда менее подозрительно, если мы встретимся с Эстер и Нейлом по отдельности, чем если тебя увидят с ними по очереди как раз перед тем, как вы скроетесь в лесу.

— Мысль хорошая, но мне кажется, что тебя в чем-то нехорошем заподозрят скорее, чем меня. Насчет меня и Эстер подозрения могут быть единственные — любовная интрижка, а насчет тебя и сомнений не будет — подумают о побеге. Но это — не ответ на мой вопрос. Ты по-прежнему считаешь, что я беззащитен перед хорошеньким личиком, да?

— Ну… не только перед личиком.

Магнус рассмеялся — весело и беззаботно, к великому облегчению Рода.

— Не бойся, отец. Не настолько она меня очаровала. То есть почти совсем не очаровала. Поверь, мне делали стойки намного более опытные дамы, по сравнению с которыми она — жалкая любительница.

— Что ж… Отрадно слышать, — неторопливо выговорил Род, но что-то в том тоне, которым были произнесены эти слова, напугало его. — Значит, ты сумеешь распознать настоящую любовь, когда она придет к тебе.

— Если придет, — сдержанно уточнил Магнус. — Сомневаюсь, что такая женщина есть на свете. Но если она все-таки существует, надеюсь, что сердце мое на зачерствеет настолько, чтобы я не смог ответить на ее чувство. А против всех остальных я надежно защищен.

Роду хотелось верить, что все так и есть — но последняя фраза была произнесена слишком уж заносчиво.

Они вернулись в трактир и поужинали. Род поинтересовался насчет ночлега — исключительно в конспиративных целях. Трактирщик забеспокоился и сказал, что кроватей для приезжих у него нет, потому что в деревню они наведывались редко. Но он добавил, что господа могли бы спросить у епископа, не позволит ли он им заночевать на деревенском сеновале.

— Спасибо, но не хотелось бы его тревожить, — отказался Род. — Заночуем в поле — нам не впервой. Да и в путь тронуться с утра проще будет.

— А я вам на завтрак овсянки приготовлю, — пообещал Корин — пожалуй, слишком торопливо.

— Это было бы неплохо, — лучезарно улыбнулся ему Род. — Ловим на слове. Ну, доброй ночи.

Дойдя до двери, он обернулся и помахал трактирщику рукой на прощание. Магнус последовал его примеру, и они зашагали по улице.

— Ты молодец, папа. Можешь не сомневаться: через полчасика епископу все будет известно о наших планах.

— Думаешь, только через полчасика? — с притворным удивлением спросил Род. — Ладно, давай выберем местечко посимпатичнее и разыграем спектакль.

Не слишком далеко от церкви они нашли пастбище, ушли подальше от пасущегося скота и расстелили на траве одеяла.

Уселись и завели разговор, поглядывая на солнце, клонившееся к закату, и передавая друг другу бурдючок с вином. Никому не обязательно было знать, что вино они пили крошечными глоточками, а не залпом. Когда солнце село и начали сгущаться сумерки, Магнус улегся на одеяло, а Род не слишком твердой походкой направился к ближайшим деревьям. Как только листва скрыла его из виду, походка его стала намного более уверенной.

Войдя в лес, Род нашел подходящее деревце и позвал Векса. Он вытащил из седельной сумки свой специальный кинжал, нажал на правый завиток гарды, из рубина, которым была украшена рукоятка, заструился алый луч света. Род медленно провел лучом лазера по стволу деревца. От места надреза распространился легкий дымок. Деревце упало на землю. Род убрал палец с гарды, уложил кинжал в сумку и обломал сучки со спиленного деревца. Вот так он обзавелся новеньким куотерстафом.

Затем он обошел вокруг деревни и вышел к гумну. Там он застал Нейла, который остервенело подметал помост для молотьбы. Род, насвистывая, прошел мимо него. Нейл задумчиво отложил метлу, схватил небольшой узелок и пошел следом за Родом.

Магнус тем временем немного поворочался на одеяле, потом поднялся и направился к ближайшему ручейку, чтобы попить воды. Но ручеек он перешагнул, быстро скользнул в заросли кустов на берегу и зашагал к холму, на котором стояла церковь.

Раздвинув ветки кустов, он увидел ожидавшую его Эстер, нервно размахивающую котомкой. Магнус недовольно поджал губы. Котомка — верный знак того, что девушка собралась бежать из дома. Но подойдя ближе, Магнус отбросил сомнения. Котомка выглядела так, словно девушка принесла еды странствующему дружку. Магнус мысленно поставил девушке пятерку за сообразительность.

— Добрый вечер, Эстер.

Девушка вздрогнула.

— Я… не видела, как ты подошел, Магнус. Вечер добрый. — Она оглянулась. На холме стояла женщина в черном платье — монахиня наблюдала за порядком.

— Давай прогуляемся, — предложил Магнус. — Покуда мы будем на виду, вряд ли они вмешаются.

Эстер робко улыбнулась.

— Да, верно. И куда мы пойдем?

— Куда угодно, лишь бы нас видели. Но направление возьмем на юго-восток. — Магнус протянул девушке руку. — Ну, пошли?

Изумленная его учтивостью, Эстер взяла его под руку, и они начали прогулку в сгущающихся сумерках.

— Меня мучит совесть, — признался Магнус. — Ведь твои родители будут очень горевать, когда узнают, что ты сбежала.

— Они благословили меня, — сказала девушка дрогнувшим голосом. Похоже, прощание с матерью и отцом далось ей нелегко. — Сказали, что и сами хотели бежать, когда были моих лет.

— Рад слышать, — проговорил Магнус сдержанно.

— Не бойся, они никому ни слова не скажут! Они же не хотят, чтобы меня поставили к позорному столбу, а с епископом они крепко дружат, так что он не станет их винить за мой побег.

Магнус с облегчением кивнул. Они завели невинную беседу. Магнус постарался вспомнить все старые шутки, какие только знал, а для Эстер все они оказались новыми. Она весело смеялась, но испуганно умолкла, когда они подошли к куче земли, возле которой стояли трое. Эстер вытаращила глаза и задрожала от страха.

— Бояться нечего, — тихо проговорил Магнус. — А вот — твой возлюбленный. Иди же к нему.

Эстер коротко взглянула на него, благодарно улыбнулась и поспешила к Нейлу, который тут же заключил ее в объятия. Робле спокойно поглядел на парочку и отвернулся. Род тайком следил за Магнусом и заметил, как его сын изменился в лице, как сурово поджал губы. Нет, Магнус был вовсе не так равнодушен к Эстер, как притворялся. Так или иначе, гордость его была уязвлена.

Влюбленные оторвались друг от друга. Эстер обернулась к Роду.

— Но как же мы…

— Тс-с — с! — Нейл поднял руку и вгляделся в темноту. — Там стража.

Все замерли и услышали голоса вдалеке. Род и Магнус, умевшие читать мысли, расслышали, как несколько мужчин говорят о том, что епископ распорядился нынче ночью нести дозор особо бдительно, потому что, дескать, кое-кто из заблудших овец может попытаться бежать в лес, обитель сатаны.

— У тебя хороший слух, — прошептал Магнус.

— Бери их и уходи скорее! — Род положил руку на плечо сына и подтолкнул его к тропе, уводившей к лесу. Затем он поторопил остальных. — Идите! Поторопитесь и постарайтесь замести следы! Перейдите речку вброд! Держитесь подальше от низко нависающих веток! — Он знал, что Магнус поймет намек. — Скорее!

Робле задержался.

— А вы-то, сударь?

— Я останусь здесь и запудрю мозги приспешникам епископа! За меня не бойтесь — если придется, я смогу смыться очень быстро. (Знал бы Робле, насколько быстро мог смыться Род.) — Ну, ступайте же! — Он снова подтолкнул крестьянина и провожал его взглядом, покуда тот не скрылся в темноте. Род отметил, что Робле умеет двигаться бесшумно и ловко. Затем он развернулся и зашагал навстречу приближавшейся страже.

Он встретился с дозорными, когда траву посеребрил свет взошедшей луны. Мужчины выпучили глаза — будто он с неба свалился.

— Стой!

Их было трое. Все были вооружены дубинками, один держал на поводке собаку. Собака увидела Рода и разлаялась. Мужчина успокоил ее, а другой требовательно вопросил:

— Кто идет?

— Я иду. И еще я дышу. — Род поднял руку в приветствии. — Я странник, вы меня, наверное, видели.

— Видели, видели и знаем, что ты кое-кому успел голову заморочить. Что ты тут делаешь?

— Да вот не смог уснуть, решил прогуляться. — Род указал назад. — Мы тут на ночлег встали, в миле примерно.

— Мы заметили. А миля — не далеко ли для прогулки?

— Для меня — недалеко. У вас тут тихо, мирно.

— И мы хотим, чтобы так и осталось, — буркнул самый высокий из троих. — А сын твой где?

— А там, где мы ночевку устроили, наверно. — Род нахмурился. — А что?

— Пока что ничего. Только мы проверим. А Робле где?

— Робле? — Род нахмурился. — А, это тот, чьего сына схоронили пару дней назад. А что с ним такое?

Стражник с трудом сдержал злость и процедил сквозь зубы:

— Ты его видел?

— Видел. За день несколько раз. Мы с ним даже поболтали о том, о сем за кружечкой эля.

— Слыхали мы и про это, — проворчал здоровяк, стоявший слева от высокого.

— Ясное дело. Ну так что? Он пропал?

— Никто не видел его после заката.

— А домой вы к нему заходили?

— Да.

Род пожал плечами.

— Небось бродит — вот как я. — Знали бы они, как далеко уже убрел Робле. — Наверное, ему тоже не спится.

— Нечистая совесть спать не дает, — фыркнул третий стражник.

— Да и тоска, пожалуй. — Род старательно зевнул. — Ну ладно, вернусь я, пожалуй, на стоянку. Глядишь, теперь уж усну. Больше вопросов не имеется?

Высокий крестьянин злобно зыркнул на него, но пробурчал:

— Нет.

— Ну тогда я пойду, если вы не возражаете. Доброй ночи.

Крестьяне не слишком любезно откликнулись на его пожелание. Род прошел мимо них, удалился шагов на двадцать и только успел поздравить себя с тем, что обманул их подозрения, как услышал крик со стороны деревни. Род обернулся и увидел, что к стражникам по полю бегут с полдюжины людей, а за ними — церковник в черном балахоне, похожий на ночного духа. У Рода в голове сработала сигнализация, и он решил незаметно вернуться к стражникам.

Он подошел к ним как раз в то мгновение, когда первый из подбежавших крестьян, задыхаясь, выговорил:

— Удрали! И он, и она, и спать не ложились!

— Господи, только бы на одну постель не улеглись!

— Рауль! — рявкнул священник — но нет, это был епископ собственной персоной. — Стыд тебе и позор, что ты помыслил такое!

— Прошу прощения, епископ, — пробормотал Рауль.

— А что стряслось? — поинтересовался Род.

Все вздрогнули и обернулись — не слышали, как он подошел.

— А ты почему не спишь? — осведомился епископ недобрым голосом.

— А я как раз брожу, чтобы сон нагулять. Услышал шум, подошел. Что-то случилось?

Епископ посмотрел на него, подозрительно прищурившись.

— Эстер и Нейл пропали. Как будто не знаешь.

— Если они пропали, то разницы нет, знаю ли я про это, разве нет так?

— Говори учтивее с епископом! — рявкнул один из стражников.

Род одарил его недобрым взглядом.

— Я с каждым разговариваю с той учтивостью, коей он заслуживает.

Стражник потянулся за дубинкой, но епископ удержал его.

— Не надо, Рауль. Не позволяй ему разжечь в тебе страсти. — У Рода он спросил: — Что тебе известно об их исчезновении, чужеземец?

Род пожал плечами.

— А что мне знать? Просто уж если вы толкуете о парне и девушке, так они небось влюблены друг в дружку.

— К несчастью, да, — проворчал епископ. — Но столь чудесная девушка слишком хороша для такого еретика.

— Еретика, говорите? — Род резко взглянул на епископа. — А я так понял, что у вас тут еретичество не дозволяется.

— Не сомневайся, мы дьявола из него изгоним, и очень скоро. Так что тебе известно?

— Да ничего мне не известно. Но если уж они — влюбленная парочка, так разве они не станут искать укромное местечко, где бы побыть наедине?

Глаза у крестьян засверкали недобрым огнем. Епископ поежился.

— Не дай Бог! Да и не может такого быть. Наши славные сестры всю деревню обшарили, в каждый уголок заглянули, в каждую щелочку.

Род нисколько не сомневался в том, что монахиням известны все укромные уголки до единого и что они везде развесили таблички: «ВХОДА НЕТ».

— И этого тоже искали, как его… Роб… Запамятовал, как звать еще одного, который тоже пропал?

— Робле, — выдавил высокий стражник.

— Ага, точно. А он не мог укрыться где-нибудь.

— Мы про это уже толковали, — напомнил Роду стражник.

— Ну да! — Род просиял. — А может, он детишек нашел?

— Не дай Бог! — прошипел епископ. — Заморочит им головы ересью, как сыну заморочил!

— Ну хорошо. Может, он один где-то прячется. Вы же велели, чтобы с ним никто не разговаривал.

— А почему бы ему не спать в своем доме?

— Воспоминания мучают, — нашелся Род. — От воспоминаний тяжко одному оставаться.

Епископ пристально уставился на Рода.

— Сдается мне, что ты больше обо всем этом знаешь.

— Откуда? Я вам все сказал.

— А я говорю, что ты лжешь!

Стражники мгновенно схватились за дубинки, собака остервенело залаяла.

— Солгать я никак не мог, — рассудительно проговорил Род. — Потому как я все больше вам вопросы задавал.

— Тогда я спрошу тебя прямо, — гаркнул епископ. — Это ты велел презренному Робле и двоим заблудшим овечкам спрятаться?

— Спрятаться? Нет.

— Ты помог им бежать! — взвыл епископ.

— В смысле — покинуть деревню?

— Называй как хочешь. — Епископ прищурился. — Ты сделал это?

— Ну, если вы так ставите вопрос… Да.

Стражники бросились к нему. Собака истерически залаяла.

Род крутанулся на месте, присел — и исчез. Стражники оторопело вертели головами и вдруг увидели Рода за спиной у епископа.

— А зря, — дружелюбно проговорил Род, — вы натравливаете на меня своих молодчиков. Я крепче, чем кажусь на вид.

— Взять его! — отрывисто бросил епископ.

Трое верзил снова кинулись к Роду.

Он увернулся, завертел куотерстафом и стукнул одного из стражников по лбу. Тот упал на колени, схватился за голову — и выпустил из рук собачий поводок. Пес свирепо оскалился и побежал к Роду. Род отпрыгнул в сторону, и в следующее же мгновение между ним и собакой оказался самый высокий из стражников. Через секунду Роду пришлось закрыться от дубинки третьего стражника. Тот точно оказался сильнее, чем казалось на вид. От удара у Рода руку свело, и боль напомнила ему о том, что он уже не так уж молод. Но он ухитрился перестроиться и вогнал рукоятку своего посоха под ложечку противнику. Тот рухнул на колени и чуть не задохнулся.

Собака перепрыгнула через него и, сверкая глазами, нацелилась зубищами на глотку Рода.

Род отпрыгнул. Псина зависла в воздухе, но приземлилась неудачно — на бок. Покуда она готовилась к новому прыжку, Род размахнулся и врезал ей куотерстафом по башке. Потом ему пришлось резко развернуться и выбить дубинку из рук первого стражника. Тот взвыл и сжал рукой ушибленные пальцы другой руки, но в это время Род получил удар сзади по плечу. Левую руку сковало болью, он повернулся, отбежал назад и завертел куотерстафом, как барабанной палочкой. При виде бешено вращающегося посоха стражник растерялся, а епископ заорал:

— Пьер! Хьюго! Монморэнси! Что вы стоите и глазеете! Взять его!

Но крестьяне медлили — они видели, как упал самый рослый и сильный из них!

— И не пробуйте! — процедил сквозь зубы Род. — Я — рыцарь!

— А одет как крестьянин!

— А я скромный. И переоделся просто так.

Третий стражник наконец поднялся на ноги, свирепо осклабился и шагнул к Роду.

Левая рука у Рода сильно болела, поэтому он, держа куотерстаф правой, помог себе телекинезом. Посох с треском стукнул по руке здоровяка, сжимавшей дубинку. Он с воем выронил дубинку, а Род, воспользовавшись удачным моментом, треснул его посохом по башке. Удар оказался метким. Стражник без чувств рухнул на землю.

Двое из крестьян похрабрее приготовились напасть на Рода, но он только повернулся к ним, взяв посох на изготовку, и они струсили и замерли.

— Вы боитесь?! — взревел епископ.

— Ваши молодчики бросили свое оружие, — негромко проговорил Род. — Почему бы вам не взять дубинку и не попытаться выступить против меня самолично?

Епископ явно ужаснулся, но тут же осознал, как будет выглядеть в глазах крестьян, если откажется. Однако он нашелся и брезгливо ответил:

— Служителю Господа негоже носить оружие!

— Значит, служителю Господа негоже и другим приказывать его носить. Лицемерие, епископ. Если полагаете, что справедливо применять силу, сделайте это сами!

— Ты говоришь голосом сатаны, — прокричал епископ, — и искушаешь тех, у кого слаба вера! — Он развернулся к крестьянам. — Не бойтесь его! Поднимите тревогу! Приведите еще людей и собак! Мы должны вернуть беглецов в деревню, потому что дорога через лес ведет в ад!

— Чушь и вранье! — презрительно выкрикнул Род.

Епископ развернулся к нему. Он побагровел и злобно проревел:

— Я прикажу выпороть их за непослушание и тебя тоже, если ты станешь и дальше их подговаривать!

— Что-то не припомню Заповеди, которая бы гласила: «Не ослушайся священника своего», — заметил Род.

— Это Первая Заповедь, богохульник!

— «Я — Господь Бог твой, и да не будет у тебя иных богов, кроме Меня»? — Род скептически вздернул брови. — Вы считаете себя Богом?

— Он богохульствует, вы все слышали! — крикнул епископ ошарашенным крестьянам и обернулся к Роду. — Если Бог — Господь, то ты должен повиноваться Ему — а значит, и служителям его, священникам!

Род покачал головой.

— Нет. Из первого не следует второе. Священник может советовать, может учить — но не имеет права приказывать. Вспомните библейских пророков, епископ! Они никому ничего не приказывали сами — они только передавали людям Слово Господа! И всегда предваряли его приказы словами: «Так глаголет Господь».

Епископ вытаращил глаза.

— Ты не можешь знать того, что написано в Библии!

— Могу. Я умею читать.

Крестьяне испуганно зароптали.

Епископ прищурился.

— Кто же обучил тебя грамоте?

— Учителя, само собой! В том мире, где все учатся читать и писать и сами читают Библию!

— Они не знают латыни!

— Библию перевели.

— Ты еретик! — Епископ поднял дрожащую руку и наставил на Рода указующий перст. — Умолкни, длань сатаны! — Он устремил взгляд на крестьян. — Вы слышали ересь! Схватите его, побейте его и крепко свяжите! Его надо сжечь на костре, чтобы его ересь умерла вместе с ним!

— Церковь учит тому, чтобы каждый человек читал Библию сам, — возразил Род, с трудом сдерживая гнев. — То есть истинная Католическая церковь, а не та выморочная, извращенная, которую вы, епископы-самозванцы, тут насадили!

Крестьяне ахнули и попятились. Наверняка они ожидали, что Рода немедленно поразит молния.

Епископ смотрел на вещи трезвее.

— Взять его! Побить! Связать! Заткнуть ему рот! — неистово орал он. — Он одержим бесом! Да, одержим, иначе не говорил бы так о служителе Господа!

Со стороны деревни послышался приглушенный, но мало-помалу приближающийся лай гончих псов.

Игра могла вот-вот кончиться. Род понимал, что против большой толпы ему долго не продержаться. Отвлекающий маневр пора было завершать и поскорее сматывать удочки.

— Я не бес, епископ, и докажу это! Дайте мне распятие — я смело прикоснусь к нему.

— Я только покажу тебе его! — Епископ вынул из складок балахона четки и поднес к самому лицу Рода. — Изыди, воплощение Сатаны! Изгоняю тебя из этой деревни и ее окрестностей!

Род проворно схватил четки вместе с распятием. Епископ взвизгнул, потому что при этом Род дернул его за руку — четки были обмотаны вокруг его запястья. Род поднес распятие к глазам и развернулся к крестьянам.

— Видите?! Распятие не обжигает меня, я не прячусь от него. Я — не демон!

— Он осквернил распятие! — вскричал епископ. — Вот почему оно не жжет его!

Род был вынужден отдать епископу должное — в спорах тот был не промах. Естественно, этому лжесвященнику ни к чему было стремиться к сохранению истины — истина и так уже была основательно искажена им.

Искажение… Что-то было не то с четками… Род расправил их и широко раскрыл глаза.

— Да у вас и четки-то неправильные! Двенадцать бусин!

— А как же иначе-то? — неуверенно проговорил один из крестьян. — Сколько же еще должно быть в декаде?

— Десять, конечно! «Декада» — это и значит «десять»! Да и само распятие — тоже! Ноги у Спасителя должны быть скрещены и прибиты к кресту одним гвоздем!

— А куда же второй гвоздь подевался? — пролепетал крестьянин.

— Его украла цыганка, — ответил Род и отпустил четки. — По крайней мере так гласит предание. В Евангелии об этом не сказано. Или сказано, епископ?

— Только священник может знать, что сказано в Евангелии!

— Но я не священник, а Библию читал.

— Или ты сам — демон, или демон овладел тобою!

— Но как же, интересно, демон смог бы прочесть Библию? Разве она не спалила бы его дотла? — Род вздохнул и возвел глаза к небу. — Если что-то повторять изо дня в день, в конце концов этому поверят, правда? Между тем номер не прошел. Я доказал, что я — не демон. Я — христианин, старающийся быть добродетельным и верящий в то, что дурно использовать Господа в оправдание издевательств над другими людьми.

— Изгоняю тебя! — неистово возопил епископ. — Прочь из этой деревни! И никогда не возвращайся сюда!

Род отвесил ему нарочито учтивый поклон.

— Рад исполнить ваше пожелание — но только его первую часть. Что же до возвращения — то я, пожалуй, вернусь, и со мной придет трибунал ордена Святого Видикона. Советую вам пересмотреть ваше богословие, епископ, и быть на все сто уверенным в своей правоте.

Епископ так выпучил глаза, что странно, как они из орбит не вылезли. Простояв так несколько секунд, он наконец повернулся к крестьянам.

— Убейте его! Мы сожжем его труп — и не мешкайте! Убейте его сейчас же!

Крестьяне двинулись на Рода. Снова послышался оголтелый собачий лай — на этот раз намного ближе.

Пора было улепетывать. Род пожал плечами.

— Я не из тех, кто задерживается там, где ему не рады. Доброй ночи всем. — Он шагнул назад и оказался за кругом света.

Крестьяне и епископ вытаращили глаза, изумленные тем, как этот странный человек удалился без боя.

Епископ оправился от изумления и проревел:

— За ним! Скорее! Нельзя отпускать его, ибо он везде станет сеять свое еретичество и богохульство!

Крестьяне сорвались с места и бросились к лесу — однако про некоторых сказать «бросились» было бы слишком громко. Вскоре их догнали те, что прибежали с собаками из деревни. Все вместе они приободрились и с пронзительными воплями вломились в кусты.

К этому времени Род уже успел выбраться на лесную тропу и быстро шагал по ней.

— Магнус, — мысленно спросил он, — где ты?

В его сознании возник образ: вершина холма с редко стоящими деревьями и густым лесом вокруг. Род сосредоточился на этой картине, представил себе, что он тоже находится там. Тропа перед его взором затуманилась, а вершина холма мало-помалу стала видна более ясно, приобрела объем…

А потом все стало настоящим, и у Рода уши заложило от звука двух прозвучавших друг за другом взрывов — первого, когда он исчез с лесной тропы, и второго, когда он возник на холме. Род огляделся по сторонам, едва удержался на ногах и ухватился за посох. Прямо перед ним стоял вытаращивший глаза Робле. Крестьянин испуганно перекрестился.

— Все в порядке, — тихо проговорил Род. — Я человек как человек. Просто таких, как я, называют чародеями.

— Я уже объяснил это, отец, — прозвучал голос стоявшего за спиной у Рода Магнуса. — И сказал им, что наш дар не имеет ничего общего с сатаной и с чудесами — что просто мы с этим талантом родились.

Род обернулся.

— И они тебе поверили?

Магнус пожал плечами.

— Умом — да.

Род улыбнулся и посмотрел на влюбленную пару.

— Он доставил вас сюда одного за другим — точно так же, как здесь появился я?

Эстер кивнула. Они с Нейлом стояли, обнявшись и широко раскрыв глаза.

— Магнус поступил очень правильно, — сказал Род. — Там всю деревню переполошили, собак привели.

Ветерок донес издали собачий лай. Нейл и Эстер поежились.

— Бояться нечего, — успокоил их Магнус. — Нас вряд ли выследят, потому что тропа не ведет сюда.

— В этом — одно из преимуществ перемещения с помощью мысли, — добавил Род. — Но оно не лишено недостатков.

— Я многое успел рассказать им, — сказал Магнус. — Я объяснил, что мы не ангелы и не демоны, но я сомневаюсь, что они мне поверили до конца.

— Я верю, — возразил Робле охрипшим голосом. — Даже в нашей заброшенной деревушке ходят рассказы о таких, как вы. Но мы думали, что люди, подобные вами, в союзе с дьяволом.

Род покачал головой.

— Нет. Мы в союзе только с королем и королевой. О них вы, надеюсь, тоже слышали?

— Да, — ответил Нейл, а Эстер добавила:

— Вот только не знаем их имен.

— Их зовут Катарина и Туан, а я их подданный. Род Гэллоугласс, лорд Верховный Чародей.

Услышав его титул, все трое крестьян вздрогнули и перекрестились.

Род поджал губы.

— Из всего сказанного вы обратили внимание только на слово «чародей»? Уверяю вас, не стоит пугаться этого названия. Нас именуют ведьмами и чародеями, но на самом деле мы просто-напросто эсперы — люди, рождающиеся на свет с необычными способностями. Я так же христианин, как вы, вот только, пожалуй, более грешен.

Эстер зыркнула на него — чуть ли не возмущенно.

— Нет, — сказала она. — Мы знаем не только о чародеях, но и королях, и о лордах. Только наши священники говорили нам, что все они плохие.

— Ну, на взгляд вашего епископа я‑то уж совсем плохой, потому что увел троих из его прихожан. Хуже того: я могу отвести этих прихожан к аббату монастыря Святого Видикона и попросить, чтобы они рассказали ему все — все о своей деревне и тамошних церковниках.

Магнус устремил на отца встревоженный взгляд. Нейл нахмурился.

— Что же в этом худого?

Робле усмехнулся.

— Да то, парень, что если настоящие священнослужители узнают про нашего епископа и его делишки, его сразу же лишат сана и объявят, что он больше не епископ никакой.

— И даже не священник, — добавил Род, — потому что он не изучал истинное учение Церкви. Но его могут принять в семинарию — а в вашу деревню пришлют настоящих священников.

— Так им и надо! — воскликнула Эстер и ее глаза сверкнули мстительным блеском.

Робле согласно кивнул.

— Это будет по справедливости.

— Для епископа — может быть, но не для народа, — возразил Магнус и хмуро глянул на отца. — Как же так, отец? Какое право ты имеешь вмешиваться в их жизнь?

Род пожал плечами.

— Это всего лишь мысль. Надо будет обсудить это подробнее, сынок. По крайней мере мы согласны с тем, что любому, кто пожелает покинуть эту деревню, должно быть предоставлено такое право. — Он посмотрел на крестьян. — Нет ли у вас и других недовольных, еще кого-то, кому не нравится, как всем заправляют церковники. Может быть, еще кто-то хотел бы уйти?

Робле покачал головой, а Эстер сказала:

— Нет. Были такие, да их жестоко били, и они поняли, что ошибаются, а кое-кто и вообше… — Она вовремя осознала свою ошибку и умолкла.

— С жизнью расстался, — закончил за нее осунувшийся и побледневший Робле. — Не скрывай правду, девочка. Таких было еще двое.

Магнус сдвинул брови.

— А другие, кто прежде хотел бежать?

— Теперь у них набожные жены и дети. Они не захотят уходить от них. Готовы мучиться, будут терпеть.

Магнус поморщился. Род понял почему и поскорее сменил тему.

— Вот поэтому, — сказал он сыну, — тем, кто остался в деревне, нравится здешняя форма правления.

Магнус явно изумился — он-то думал совсем о другом. Он глубоко задумался.

Род обратился к беглецам:

— Пожалуй, мы можем тут спокойно заночевать, поэтому ложитесь и спите. А мы с сыном постережем вас.

— Вот спасибо вам, милорд, — медленно выговорил Робле. — Уж и не знаю, как вас благодарить.

— А вы постарайтесь жить счастливее, чем прежде, только не думайте, что это будет легко. Все равно придется трудиться и зарабатывать на жизнь. Может и так случиться, что попадете в руки к хозяину, который окажется таким же жестоким, как ваш епископ.

— Так от господина такое можно стерпеть! — вырвалось у Нейла. — Господа не добродетельнее нас — они и не должны быть святыми!

— Да, пожалуй, от господина жестокость вынести лете, — признал Род. — Хотя, думаю, моя жена поспорила бы с вами о том, чего нужно ожидать от человека благородного происхождения. Ну, доброй всем ночи.

Пришлось, правда, еще немного поговорить с крестьянами, чтобы успокоить их. Эстер улеглась не рядом с Нейлом, а по другую сторону от Робле, но одарила юношу такими красноречивыми взглядами, что можно было не сомневаться: она так поступила исключительно из соображений долга, а вовсе не потому, что ей так хотелось. Робле даже устало улыбнулся, наблюдая за этой пантомимой, а потом как-то уж слишком быстро захрапел. Наконец все задышали медленно и ровно. Род думал о том, что любовные игры молодой пары принесут Робле боль, заставят его думать о том, что его сын Рануфф никогда не знал таких радостей. Но если из глаз старика и текли слезы, их никто не заметил.

Магнус отвел Рода к маленькому, старательно спрятанному за кустами костерку.

— Ну, теперь ты, несомненно, прочтешь мне нотацию о порочности теократии.

— Представь себе, нет. Я намеревался потолковать о вреде доморощенной религии.

Магнус непонимающе нахмурился.

— Классический пример образования культа, — объяснил Род. — Кто-то придумывает новую религию или переиначивает старую по своему вкусу и желанию — и даже тогда, когда такой человек действует из самых искренних побуждений, в процессе его деятельности Истина утрачивается.

Магнус кивнул.

— И что еще более существенно: при наличии времени такой тип ухитряется приспособить религию для борьбы за власть и богатство.

— Вот-вот. А если он при этом еще и не крепок психически, то он своих последователей может до безумия довести.

— Ну… до самообмана скорее, — уточнил Магнус. — Но предлагаемые им иллюзии могут оказаться очень привлекательными, и очень многие могут захотеть пойти за таким вождем — и покориться ему. — Магнус сдвинул брови. — Ты думаешь, что тот, самый первый епископ, Елеазар, был и вправду настолько циничен, что солгал, заявив своим односельчанам, будто аббат присвоил ему епископский сан?

— Знаешь… — задумчиво отозвался Род, — очень может быть, что он для себя изобрел какое-то оправдание. Другие люди легко поверили в его ложь, но он из-за этого стал мучиться совестью, вот и поверил в свою выдумку сам.

— Вот так и рождается самообман. — Магнус кивнул. — И все-таки для тех, кто всем доволен и даже счастлив, живя в такой общине, — кто мы такие, чтобы говорить им: нет, вы не правы?

— Мы — те, кто должен был бы стать их вождями, — ответил Род. — Мы должны защищать тех, кого такая система не устраивает.

— И обеспечить их право на уход? Да, это наш долг — но если такое право людям дается и если те, кому теократия не по нутру, без труда уходят от нее, тогда нам вмешиваться ни в коем случае не следует.

Род вздохнул.

— Боюсь, кое о чем мы с тобой никогда не договоримся, сынок. Наверное, я в чем-то фанатик. Терпеть не могу сидеть сложа руки, если знаю, что где-то у власти правительство лживое, морально извращенное, основанное на эксплуатации.

Магнус был готов поспорить с отцом, но сдержался и улыбнулся.

— Ты прав. Мы никогда не достигнем согласия.

— Я так и думал, — с сардонической усмешкой проговорил Род. — Ну что ж… Если завтра мы хотим постоять за обеспечение прав этих людей, сынок, то сегодня нам лучше как следует выспаться. Ты первым будешь в дозоре или я?

 

9

Они проводили крестьян до опушки леса. Когда за деревьями завиднелось небо, Род остановился.

— Теперь вы в безопасности. Минут через десять выйдете из леса. — Он порылся в кошеле и выудил оттуда пригоршню серебряных монет. Раздав их Робле, Нейлу и Эстер, Род добавил: — Тратьте деньги с умом, на первое время хватит. Желаю удачи.

— И я вам всем желаю успеха, — проговорил Магнус и, не дожидаясь ответа, развернулся и ушел назад, в глубь леса.

Род озадаченно посмотрел ему вслед, торопливо попрощался с крестьянами и поспешил за сыном. За ним шагал всегда верный Векс — и во все времена тактичный. Отцу и сыну, в конце концов, надо было поговорить наедине.

Род догнал Магнуса и, тяжело дыша, проговорил:

— Не слишком ли ты резко себя повел?

— Они получили от нас все, что хотели, отец, — мрачно ответил Магнус. — И даже больше, чем заслуживали.

Род догадался, что Эстер все же овладела мыслями Магнуса, хотя он старался это скрывать.

— Если ты так заботишься о них, — продолжал между тем Магнус, — почему не захотел проводить их до ближайшей деревни, чтобы поглядеть, как они устроятся в новой жизни?

Род оглянулся через плечо.

— Наверное, так и надо было поступить. Да и к аббату их отвести было бы недурно, если на то пошло. Но что-то я пока не готов уйти из леса.

— И я тоже, — коротко отозвался Магнус. — И если честно, я не готов встретиться с людьми и вести разговоры. Прости, отец, мне хотелось бы немного прогуляться в одиночестве.

Он ускорил шаг и ушел вперед.

Род остановился и проводил сына взглядом.

— Расстроился… — пробормотал он и подумал: «А ведь я и вправду, наверное, слишком надоедливый отец. А парень совсем взрослый, может сам о себе позаботиться».

Обо всем, кроме собственного сердца.

— Мы пойдем за ним, Род?

Род от неожиданности чуть не вскрикнул. Обернувшись, он увидел направляющегося к нему величественного черного коня.

— Пойдем за ним? Конечно же, нет! Просто… понимаешь, совершенно случайно, мне нужно идти в эту же сторону. Как думаешь, мы сумеем найти тропу, Векс?

Недовольный собой и всем человечеством заодно, Магнус размашисто шагал между деревьев. Он надеялся на то, что быстрая ходьба измотает его, позволит истратить нервную энергию. Он шел и не замечал, что с деревьев падают листья, что в просветы между кронами деревьев видны лоскутки серосвинцового неба. Он шагал и шагал куда глаза глядели. Шел и думал о своих последних неудачах. О ведьме из башни, которая пыталась увлечь его, поймав на откровенной похоти, о царице Эльфландии, хотевшей удержать его у себя на службе обещаниями, которые и не собиралась выполнять. «Да было ли это на самом деле?» — всерьез задумался Магнус. Он вспоминал об Эстер, о ее откровенном кокетстве, рассчитанном только на то, чтобы увлечь его, а потом воспользоваться им как средством для побега.

— Кости, тряпье!

Магнус вздрогнул и огляделся по сторонам. Ему стало не по себе.

Он вилял между деревьями и выкрикивал:

— Кости, тряпье! У меня есть все, что вам нужно! Тряпье, кости! — Он остановился рядом с Магнусом и ухмыльнулся щербатым ртом. — Привет тебе, молодой господин! Нет ли у тебя чего-нибудь, что тебе не надо?

Естественно, это был старьевщик.

— Ничего такого у меня нет, — процедил сквозь зубы Магнус.

— Да что ты говоришь? Будет тебе! Есть у тебя слабость по части женского пола, а? Она тебе совсем ни к чему — кроме несчастий, от нее никакого проку! Отдай ее мне, молодой господин, отдай! Избавься от своей ахиллесовой пяты — хотя речь-то, конечно, не о пятке, уж мы-то с тобой понимаем, а? Ты мне ее отдай — и получишь неуязвимость для своего сердечка!

Магнус с ужасом осознал, как сильно искушение согласиться. Мысль об эмоциональной неуязвимости вдруг стала очень и очень привлекательной.

— Уже трижды я предлагал тебе это, — напомнил старьевщик. — И трижды ты отказывался и за свое упрямство расплатился болью.

— Но ты теперь цену заломишь наверняка, — проворчал Магнус, хотя и сам уже в это не верил.

И точно: старьевщик покачал головой.

— Да нет никакой цены, кроме самой брони для твоего сердца, молодой кудесник! Ну же! Разве тебе так нестерпимо чужое волшебство? Или ты хочешь, чтобы тебя снова ранили, а потом — еще и еще?

Еще миг — и Магнус бы сдался. Тяга к неуязвимости для женских чар была так сильна, что он едва сдерживал дрожь. Но может быть, именно поэтому он подавил это желание и выдавил:

— Убирайся! Ступай прочь! И больше никогда не обращайся ко мне!

Старьевщик вздохнул.

— Ох и подозрительна же нынешняя молодежь… Ну да ладно, молодой человек, как хочешь, как хочешь… Только я все равно наведаюсь к тебе еще разок, когда тебе понадобится то, что я предлагаю. Прощай! — Он отвернулся и поплелся по лесу, выкрикивая: — Тряпье, кости!

Магнус провожал старьевщика взглядом до тех пор, пока его выкрики не утихли вдали. Он стоял и гадал, мудро ли поступил, отказавшись от предложения. Ведь это было совсем неплохо — впредь не откликаться на действие женских чар, никогда не попадаться в капканы любви, никогда не становиться игрушкой в женских руках…

«Нет, нет, — стал думать Магнус, возобновив путь. — Я хочу любви, хочу настоящей глубокой близости, какая может существовать только между мужчиной и женщиной, я хочу мира, покоя и сердечной привязанности — как у моих родителей, как у короля Туана и королевы Катарины, как у еще нескольких супружеских пар…»

Мир и покой?

Что ж, родители порой ссорились. Супружество не означало автоматического окончания любых конфликтов. Оно являлось началом долгого процесса совместного труда, борьбы с тщеславием, ложной гордыней и эгоизмом. И желанную сердечную близость надо было завоевывать, как драгоценный трофей, снова и снова, каждый день. Такое счастье не было чудом, сотворенным священником у алтаря. Магнус хорошо знал это, он был к этому готов, он, пожалуй, даже жаждал этого…

Нет. Теперь он был вынужден себе признаться в том, что особой жажды уже не испытывал. Он осознал, что возможность получения сердечной раны — и даже увечья — слишком велика. Рискнуть открыть свое сердце можно было только с очень редкой женщиной — нежной, мягкой, но при этом сильной, любящей, жертвенной, которая полюбила бы его больше, чем самое себя. Мало этого — и сам он должен был полюбить такую женщину так же сильно, как она его. Магнус уже начал сомневаться в том, что такая женщина вообще есть на свете. Он гадал, встретит ли когда-нибудь ту, которая полюбит его просто так, ради него самого, а не ради положения в свете и достатка, какой он мог бы ей дать, — ту женщину, что способна любить бескорыстно.

Он остановился как вкопанный, потрясенный неожиданным озарением. Он мог никогда не встретить такую женщину, если бы на всю жизнь остался в Грамерае, где все знали его как сына Верховного Чародея, которого ожидали власть и богатство. Нет. Ни одна женщина в этой стране не посмотрела бы на него без мысли о том, что он способен подарить ей звание супруги самого влиятельного человека в королевстве — после короля и королевы, разумеется. Нет, никто здесь не полюбит его просто так — никому такое и в голову не придет!

А это означало, что он должен покинуть Грамерай.

Эта мысль испугала Магнуса. Нет, это было невозможно! Но как только он об этом подумал, ему сразу ужасно захотелось оказаться где-нибудь, где его никто не знает, где он для всех будет просто Магнус — сам по себе, один, способный завоевать собственную репутацию…

И понять, на что годен?

Магнус пожал плечами и зашагал дальше по лесу в еще более мрачном настроении.

Но вот лес вдруг кончился. Тропа вывела Магнуса на луг, где весело пестрели осенние цветы, а листва на кустах желтела и краснела. Магнус с изумлением обнаружил, что в этом году он даже не заметил примет осени.

Неожиданно из-за роскошного занавеса осенней листвы вышла женщина, и красота природы сразу померкла. Магнус широко раскрыл глаза. Все на свете тут же потеряло значение — кроме нее. Платье облегало красивую фигуру. Женщина шла, покачивая бедрами, ее походка напоминала чувственную музыку. Длинные волосы цвета воронова крыла развевались на легком ветру. Красавица была стройной и хрупкой, с тонкими чертами лица. Она ступала так легко, что казалось, будто она не касается ступнями луговых трав. Магнусу она показалась похожей на эльфиек из Тир Хлиса, хотя ростом была гораздо ниже них и потому выглядела, будто дитя эльфов.

Но вот она подошла ближе, и Магнус смог разглядеть ее глаза — и она показалась ему еще более похожей на сказочное создание. Взгляд ее огромных глаз был одновременно и весел, и печален… и дик, так дик! Красавица неотрывно смотрела на Магнуса, и он забыл обо всем на свете, о себе самом, он знал только, что перед ним — самая прекрасная женщина, какую он когда-либо видел, что ему безумно хочется быть с нею.

— Приветствую тебя, сэр рыцарь, — проговорила женщина хрипловатым грудным голосом. — Не прогуляешься ли со мной немного?

— С радостью!

Магнус протянул руку — но замер, боясь даже притронуться к дивному созданию.

Заметив это, женщина улыбнулась, и в ее улыбке была странная радость. Она шагнула ближе — так близко, что их губы почти соприкоснулись.

— Разве ты не хочешь увести меня… далеко?

— Хочу! Так далеко, что весь мир будет принадлежать только нам!

Магнус обернулся и пронзительно свистнул. Незнакомка рассмеялась и тоже издала необыкновенно мелодичный свист.

Из леса вышел конь Магнуса. Нечего было дивиться тому, что он таращил глаза и раздувал ноздри — ведь Магнус телепортировал его оттуда, где конь мирно пасся, а пасся он неподалеку от лесной деревушки Веальдебинде. Бедное животное было напугано и встревожено, хотя мало что почувствовало, кроме немного странного ощущения.

Но Магнусу было не до того, чтобы сострадать коню. Он не думал ни о чем, кроме прекрасной незнакомки.

Он обхватил ее за талию, поднял, усадил в седло, вспрыгнул сам и уселся позади нее. Конь затанцевал вбок. Всадница его явно не порадовала. Но Магнус пришпорил коня, тот присмирел и побежал рысью.

— Быстрее! — воскликнула красавица. — Быстрее! Еще быстрее!

Магнус пустил коня галопом. Девушка захлопала в ладоши. Магнус в страхе крепко обхватил ее за талию, чтобы она не вылетела из седла. Она рассмеялась и прокричала, как безумная:

— Быстрее!

Магнус снова пришпорил коня. Галоп стал еще более стремительным. Трижды Магнус и его спутница проскакали вокруг луга. Только потом сын чародея осознал, что скакали они против часовой стрелки. После третьего круга он заметил, что лес вокруг странным образом изменился.

— Вперед! — прокричала девушка. Магнус не мог противиться ее желанию и направил коня по тропе через лес. Конь испуганно, протестующе заржал, но Магнус думал только о том, чтобы сделать приятное красавице. От звука ее диковатого пронзительного смеха его охватывал странный трепет. Они мчались по лесу, удивительным образом ухитряясь не задевать низко нависающие ветки, не налетая на стволы деревьев. Девушка раскачивалась в седле из стороны в сторону, и Магнус вместе с нею, боясь за нее. Но только он успевал поддержать ее справа, как она уклонялась влево и все время распевала высоким голосом песню на непонятном языке. Песня словно бы проникала в каждую клеточку тела Магнуса.

Наконец деревья расступились, и конь вынес Магнуса и девушку на крутой берег, у подножия которого сверкало гладью озеро.

— Хватит! — крикнула девушка, и Магнус натянул поводья. Затем он спрыгнул с коня и помог спешиться незнакомке. Он даже не обратил внимания на то, как взмылен конь, как он в страхе выпучил глаза. Он равнодушно отвернулся, бросив скакуна на произвол судьбы, и подал руку девушке.

— Вон там! — Она вдруг резко остановилась и указала себе под ноги.

— Что там, леди? — Магнус присмотрелся, но не увидел ничего, кроме пожелтевшей к осени травы.

— Под землей! Там сладкие коренья! Выкопай их для меня, я проголодалась!

Даже и не помыслив об отказе, Магнус опустился на колени и принялся рыть землю кинжалом. И точно, под землей оказались коренья. Магнус сбегал к озеру, вымыл коренья и бегом вернулся к ней.

— Благодарю тебя. — Она взяла у него корешок, откусила кусочек и протянула ему, весело сверкая глазами. — Поешь!

Магнус послушно откусил и разжевал корешок. Тот оказался сладким, но со странным, экзотическим привкусом. Когда Магнус посмотрел на красавицу, мир вокруг затуманился и потускнел, только девушка осталась яркой и живой.

— Пойдем! — Она скользнула мимо него легкой, танцующей походкой.

Он пошел за ней.

Она остановилась возле дуплистого дерева.

— Мед! Конечно, пчелы поделятся с нами! Набери для меня меда!

Магнус и не подумал возражать. Он мысленно нагнал на пчел сон, запустил руку в дупло и вынул соты. При виде спящих пчел, падавших с сот на землю, девушка широко раскрыла глаза, но соты взяла, высунула розовый язык и накапала на него меда. Потом она протянула соты Магнусу. Он налил в рот меда и обнаружил, что никогда не пробовал такого сладкого лакомства со странным, незнакомым привкусом. Посмотрел на девушку — и ему показалось, что она светится.

А она, приплясывая и смеясь, отбежала от него. Магнус пошел за нею, боясь, что она убежит.

Похоже, девушка знала, куда направляется. Довольно скоро они с Магнусом вышли к маленькому гроту, дно которого поросло зеленым мхом. Вокруг цвели крокусы и тюльпаны, в трещинах окрестных камней пламенели розы, алели маки, белели анемоны. Магнус обрадовался, увидев осенью весенние цветы, но самым красивым цветком, конечно, была его спутница.

— Я хочу пить, — сказала она. — Принеси мне воды.

— Но где источник? — Магнус огляделся по сторонам.

— Тут нет источника, но на камнях есть роса.

Магнус принялся собирать влагу с камней и изумился: роса стекала ему на ладонь на диво крупными каплями. Девушка взяла его за руку и выпила воду с его ладони. Прикосновение ее губ вызвало у Магнуса сладкую дрожь. Но она отвела его руку и сказала:

— Пей.

И он испил последние капли росы и посмотрел на девушку. Он готов был поклясться, что все в мире исчезло для него, кроме ее сияющих глаз. Девушка качнулась к нему, проворковала что-то на незнакомом языке. Магнус не разобрал слов, но затрепетал, потому что все равно уловил смысл сказанного прекрасной незнакомкой. Она сказала: «Я очень люблю тебя». Магнус потянулся к ней, желая обнять, но она вывернулась и отбежала, и в итоге он обнял воздух. Девушка заливисто рассмеялась.

Но вдруг она умолкла, опечалилась, опустилась на землю.

— Что с тобой, прекрасная госпожа! — вскричал Магнус и упал перед нею на колени. — В чем причина твоей печали? Скажи, чем развеселить тебя, и я сделаю это — пусть даже мне придется обойти весь свет!

Девушка взглянула на него с застенчивой улыбкой.

— Корона из цветов развеселила бы меня, о рыцарь. — Она указала. — Вот из этих цветов.

Магнус порывисто вскочил и принялся срывать розы и фиалки и сплетать из них благоухающее кольцо. Когда венок был закончен, он надел его на голову девушки и был вознагражден ее смехом. Однако она тут же снова погрустнела.

— У меня нет браслетов!

— Они у тебя будут!

Он нарвал еще цветов и вернулся, сплел из них колечки поменьше и надел их на тонкие, хрупкие запястья девушки. Девушка взглянула на него с лукавой усмешкой — и вдруг упала на спину, легла на перину из папоротника. Ее тело тревожно изгибалось, грудь сотрясали беззвучные рыдания. Магнус не отрывал глаз от девушки. Он ничего не видел, кроме ее дивного тела, забыл обо всем, кроме тех восторгов, которые оно обещало. Но из глаз девушки текли слезы.

— О, что же так огорчает тебя? — Магнус упал на колени рядом с нею. — Скажи, скажи, что мне сделать, чтобы утешить тебя?

Но она только мотала головой и металась на земле. Рыдания сотрясали ее тело, с губ сорвался еле слышный стон. Магнус не мог более этого выносить. Страсть охватила его. Он наклонился и нежно поцеловал девушку в губы.

Она перестала метаться. Снова послышался стон — отчаянный и требовательный.

Магнус поцеловал ее еще раз — глубже и более страстно. Оторвавшись от губ девушки, он увидел, что та больше не плачет. Ее глаза были так дивно хороши, что словно притягивали к себе. Магнус наклонился и снова поцеловал красавицу. Ее губы разжались, кончик языка легко и игриво тронул его губы. Магнуса сковало по рукам и ногам. Она привстала, немного запрокинула назад его голову. Поцелуй становился все более и более страстным. Вскоре Магнус опустился рядом с нею на землю посреди папоротника и мхов, закрыл глаза и, забыв обо всем, кроме ее губ, погрузился в темноту.

Целую вечность — как ему казалось — он плыл в пространстве. Он перестал ощущать ее поцелуи, но все же почему-то знал о ее присутствии. А потом посреди мрака возник свет — сияющее бесформенное облако. Мало-помалу оно стало плотнее, разъединилось на несколько тучек, которые приобрели очертания человеческих фигур. Перед изумленным взором Магнуса предстала дюжина людей, а за ними — еще и еще, шеренга за шеренгой. Это были рыцари, но за ними следовали одетые в звериные шкуры воины-варвары, копья которых были увенчаны каменными наконечниками. Но у передовых рыцарей поверх шлемов блестели короны и обручи, на щитах были выбиты сложные рисунки гербов. Все они были худые, со впалыми щеками и бледные, очень бледные. Надвигаясь на Магнуса, они сверкали глазами. Еще несколько мгновений — и он услышал, как они хором шепчут:

— Несчастный смертный, ты обречен, тебе конец! Теперь и твоя душа навеки погрузится во мрак, ибо эта девица-эльф на самом деле — древняя колдунья, которая соблазнила и одурачила мужей сильнее и мудрее тебя и соблазнит еще многих. Она пьет кровь из самого сердца и вот сейчас уже пьет твою кровь. Она отнимет у тебя желание жить, всю радость бытия и насладится этим. И нет у тебя надежды уйти — нет, никакой надежды не осталось, ибо эта красавица беспощадна, она не ведает жалости.

Я убегу! — воскликнул Магнус в глубине собственного сознания, но хор рыцарей заглушил его голос.

— Тебе уже конец, потому что она наложила на тебя заклятие, а ты порадовался этому. Ты по своей воле отдался ей в плен, она не отпустит тебя, как не отпустила нас. Очень скоро ты присоединишься к нам — очнешься и поймешь, что тебе не хочется жить, не будешь испытывать ни голода, ни жажды, ни страсти, ни любви. Ты будешь скитаться по свету и мечтать лишь о том, чтобы хотя бы одним глазком вновь взглянуть на эту дивную красавицу — но даже этого она не дарует тебе. Она уже покинула тебя, ибо тебе больше нечего дать ей. Ты — пустой кубок, как все мы.

Рыцари раскрыли рты — черные провалы, ямины, пустоты… пустота объяла Магнуса во мраке. Он вскрикнул, заметался, отчаянно попытался очнуться…

И очнулся. Рывком сел — продрогший, одинокий. Он сидел на полу в каменной пещере, где не было ни мха, ни цветов. Порывы ветра заносили в пещеру холодную морось. Магнус в отчаянии огляделся по сторонам, но его прекрасной дамы и след простыл.

Тоска охватила его. Он попробовал преодолеть ее, попытался подняться на ноги. Ему хотелось уйти подальше отсюда — от графитно-серого озера, берега которого поросли жухлой осокой. Но жуткая слабость охватила его, и он опустился на камни. Думал, сумеет опять подняться, но понял, что не сумеет — это было ему не по силам. Он опустил голову и думал, что заплачет — но даже это у него не получилось. Все вышло так, как сказали призрачные воины. Девушка-фэйри забрала у него все жизненные силы, опустошила его, и теперь ему стало безразлично — жить или умереть. Он даже о самоубийстве помыслить не мог — такая апатия сковала его тело и думы. Теперь он нисколько не сомневался в том, что рыцари ему не солгали. Еще неделя — и он станет одним из них.

Но даже мысль об этом не тронула его.

Он сидел, одинокий и безучастный ко всему, и хотел только одного — услышать хоть какой-нибудь звук, кроме завывания ветра и плеска волн. Но ни один зверь не взлаивал и не выл, ни одна птица не пела.

 

10

Род волновался. Дело было не в том, что он потерял след Магнуса. Нет, он точно знал, где находится его сын. Однако он был свидетелем встречи Магнуса с красавицей-дикаркой, видел, как он усадил ее на своего коня, а потом тактично спрятался и отвернулся. Одно дело — оказаться рядом в случае опасности, а шпионить — совсем другое. Словом, Род ушел, разбил лагерь и стал убивать время как мог: вырезал из дерева безделушки да делал записи в дневнике. Конечно же, у него не было никаких причин бояться за Магнуса, но какая-то странная тревога не позволяла Роду собрать вещички и отправиться домой. На самом деле в другое время он вряд ли бы отправился за Магнусом. Но сейчас его сын был не в самом лучшем расположении духа, и потому — крайне уязвим. Конечно, в обычных обстоятельствах он страдал одной-единственной слабостью, но у этой слабости была тысяча хорошеньких мордашек и миллион приемов соблазна в запасе. Нельзя было сбрасывать со счетов и то, что Магнус именно сейчас был крайне недоволен жизнью и самим собой.

В общем, Род встал лагерем неподалеку и стал ждать. Он ждал долго. На смену сумеркам пришла ночь. Он попытался уснуть, но то и дело просыпался, потому что сны приходили все больше тревожные, неприятные. Как только забрезжил рассвет, Род поднялся, раздул угли, вскипятил воды, заварил травяной чай и стал ждать. Он опять ждал долго.

В конце концов Род не выдержал и попробовал подслушать мысли сына — вернее, даже не мысли, а настроение…

Сила отчаяния и тоски Магнуса была настолько велика, что Род едва на ногах удержался — таков был удар.

Он даже размышлять не стал, а сразу взмолился о помощи. О помощи он просил не кого-нибудь, а мать Магнуса, свою жену. Есть на свете проблемы, решить которые под силу только матери.

Гвен отозвалась в то же мгновение.

— Что с тобой, супруг мой? — встревоженно спросила она.

— Наш сын, — мысленно ответил Род. — Не знаю, что с ним, но из-за чего-то он вдруг жутко затосковал. Нет, я не так сказал… Я знаю из-за чего, как и почему.

— Опять какая-то женщина пожелала поиграть моим сыном?

Теперь к мыслям Гвен примешались гнев и жажда мщения. Было похоже, что она готова прикончить обидчицу Магнуса.

— Что-то в этом роде. Прилетай скорее, дорогая, ладно?

— Прилечу быстрее орла, — заверила его Гвен.

Род немного успокоился. Если Гвен сказала «быстрее орла», значит, так и будет. Он погасил костер и решил немного пройтись. Настала пора приступать к поискам.

Гвен приземлилась на вершине холмистой гряды, рядом с сосной, которую спалила молния, а новые ростки еще не пробились. Она отложила метлу и побежала к Роду. Он бросился ей навстречу и крепко обнял. Пару минут Гвен не сопротивлялась и стояла, прижавшись к мужу. Их тревоги и желание ободрить друг друга слились воедино. Но вот Гвен отстранилась и проговорила:

— Что подлая колдунья сделала с моим сыном?

— Точно сказать не могу — я только недавно настроился на мысли Магнуса, поэтому знаю только об итоге этой встречи. А повстречался он с какой-то красоткой-дикаркой, и она ускакала верхом вместе с ним. Наверное, она из него выжала все соки.

Гвен сдвинула брови. Видимо, она не совсем поняла, что имеет в виду муж, но все же главное уловила.

— Может быть, ему нужно одиночество, господин мой. Ты сам не раз говорил, что и тебя, случалось, больно ранили недобрые женщины.

— Было дело. Но мне повезло: я встретил тебя, и ты залечила все мои раны.

Гвен знала, что раны зажили не окончательно. На самом деле кое-какие из них она потом разбередила. Теперь она понимала, какую боль мужу приносили некоторые ее беспечные высказывания.

— Благодарю, господин мой, — выдохнула она, и их губы слились в долгом поцелуе. Когда они наконец отстранились друг от друга, Гвен улыбнулась, опустила глаза, а потом снова посмотрела на мужа. — И ты боишься, что Магнусу не встретится женщина, которая сумеет стереть из его памяти воспоминания о других?

— Или хотя бы добьется того, что эти воспоминания потеряют для него значение? — Род пожал плечами. — Может быть. Но ему придется долго ждать встречи с ней — и именно сейчас эта встреча под большим вопросом.

Гвен широко раскрыла глаза.

— Все так плохо?

И тут ее взгляд стал отстраненным. Она сосредоточилась на образах, которые непосредственно улавливала сознанием. Видимо, ей довелось пережить нешуточное потрясение — она вытаращила глаза и поежилась.

Род мгновенно настроился на телепатическую связь с женой и уловил отпечаток эмоций сына.

— Силы Небесные! — воскликнула Гвен. — Он погрузился в такую глубокую тоску, что, похоже, жаждет смерти!

— Но как же так? — простонал Род. — Он только что покончил с парой дамочек-хищниц, по сравнению с которыми волчицы смотрелись бы просто душками!

Гвен кивнула. Взгляд ее был полон мрачной решимости.

— Именно потому что он недавно получил отставку, он и стал так уязвим, господин мой.

— И наоборот, — проговорил Род. — Поэтому он — не в самом лучшем расположении духа, чтобы различать хороших женщин и дурных.

— Последняя уже успела соблазнить и ранить его. — Лицо Гвен от гнева потемнело. — Она ранила его и… выбросила. Сколько прошло времени с мгновения их встречи, супруг мой?

— Ночь и день. Мне не хотелось смущать Магнуса, я не пошел за ним по пятам.

Гвен удивленно покачала головой.

— Как же такая, как она, способна так быстро увлекать добродетельных мужчин, высасывать их сердца, а потом — выбрасывать! Пойдем, господин мой. Найдем его и освободим от ее чар.

Род догнал Гвен и взял ее за руку.

— А я думал: вот они подрастут — и мы сможем немного расслабиться, перестанем волноваться о них…

— Никогда не перестанем, супруг мой. Начнем поиски.

 

11

Магнус сидел на берегу свинцово-серого озера, опустив плечи и погрузившись в тоску. Род и Гвен в изумлении остановились — такое бездействие было так не похоже на их сына!

Гвен подошла, опустилась рядом с Магнусом на колени, коснулась ладонью его лба.

— Что мучает тебя, сынок?

— Любовь, — отозвался Магнус равнодушно. — Я замурован в ней.

Целую минуту Гвен смотрела в одну точку и пыталась разглядеть, что творится в разуме Магнуса. Наконец она встала и покачала головой.

— Все не так просто, супруг мой. Перед нами — работа опытной колдуньи, умеющей внушать другим свои мысли.

— Проективная телепатка? — Род нахмурился. — Выходит, она его, можно сказать, загипнотизировала?

— Да, и очень старательно. Ты называешь такое состояние, если я не ошибаюсь, «постгипнотической суггестией». Так вот, эта суггестия держит его крепче любого заклятия.

У Рода заныло сердце. Для того чтобы суггестия сработала, гипнотизерша должна была задеть какую-то струну в душе Магнуса — такую, какая издала бы звук отчаяния, уныния. Что же произошло с его сыном? Мальчик всегда был так подвижен, так полон положительных эмоций…

— Вставай, сынок, пойдем! — воскликнул Род. — Не позволяй врагу завладеть тобой окончательно!

Магнус одарил его рассеянным взглядом.

— Как же она может быть моим врагом, если я люблю ее без памяти?

— Она — враг, Магнус. Она хотела сделать тебе больно — и это ей удалось. Еще как удалось! Понимаю, это грубо, но ты должен постараться забыть о той черной патоке, в которую погружено твое сердце!

— Не могу.

— Но ты же понимаешь, что это чувство — не настоящее! Ты понимаешь, что она связала тебя по рукам и ногам иллюзией!

— Нет, отец, дело не только в иллюзии. У меня изменено гормональное равновесие и функция мозга. Ведьмин мох был обработан так, что изменил мои гены — пусть и совсем незначительно.

Гвен ахнула. Род вытаращил глаза.

— Ведьмин мох? Что она сделала? Опоила тебя приворотным зельем?

— Да. Но очаровала она меня с первого взгляда. Зелье только помогает тому, чтобы я не мог сбросить чары.

— Постарайся, сбрось их! Ни одна средневековая роковая женщина не может столько знать о физиологии!

— Ей это не было нужно. Ей достаточно было пожелать определенного действия. Ты же знаешь, что ведьмин мох умеет принимать какую угодно форму и обличье. Это растение реагирует на мысль телепата и потому способно менять мысли реципиента. В итоге в той массе взаимодействий, которая формирует наше тело и разум, одно изменение влечет за собой другое. Нет, я отлично представляю себе, что она со мной сделала, но это ничего не меняет. Я отчаянно люблю ее и сделаю для нее все, чего бы она ни пожелала.

— Но ты же понимаешь, что это не естественное, спонтанное чувство — не истинная любовь, а синтезированная эмоция!

— Да, все это я понимаю — но что толку от моего понимания? От чувства никуда не деться, его не изменить. — Магнус в тоске глубоко вздохнул. — О, отец! Мне кажется, что кровь вытекает из моего сердца по каплям — и я ничего не могу сделать, чтобы остановить кровотечение!

Род умоляюще посмотрел на Гвен.

— Ты можешь что-нибудь сделать?

Гвен покачала головой.

— Попробовать можно, но, боюсь, толку не будет — даже если получится, исцеление станет таким же жестоким, как сама болезнь. Пойми: сердечные хвори таковы, что мать не должна лечить их. Лечить Магнуса нужно не так.

— Но должна же быть хоть какая-то надежда!

Гвен вздохнула.

— Есть одна колдунья, о которой я слыхала. Она наделена даром целительства и могущественной жизненной силой.

Род недоверчиво сдвинул брови.

— Она более искушена в волшебстве, чем ты? Вот не думал, что в Грамерае найдется такая волшебница.

Гвен посмотрела на Рода и улыбнулась.

— Спасибо тебе за комплимент, супруг мой. Я и вправду многое умею, и все же есть кое-какие виды волшебства, в которых другие искушены больше меня.

— Но таких пока немного?

— Кроме моих детей — немного. Эта колдунья живет на западе и в тонкостях жизни понимает лучше других.

— Странно, что я никогда о ней не слышал.

— Немногие знают о ней. Она не ищет славы и не слишком любит заниматься целительством. Она старательно хранит свои секреты, даже имени своего не называет — и никогда не станет лечить того, кого могут исцелить другие. За дело она принимается только тогда, когда человеку грозит смерть.

Род взглянул на бледное лицо сына, на его опущенные плечи.

— Он годится по всем показаниям. Но как он найдет ее?

— Он должен ее разыскать. Эльфы говорят, что ее оберегают дозорные — существа, выслеживающие тех, кто страдает так сильно, что только она может помочь им. Они и отводят к ней таких страдальцев.

— А сами эльфы, выходит, не знают, где она обитает? — Род нахмурился. — И все-таки, насколько она могущественна, эта колдунья?

— Я сказала тебе: она знает о жизни все-как о ее внешней стороне, так и — что более важно — о внутренней. Эльфы наделены жизнью. Нет-нет, она даже их способна обмануть. Они могут сказать только приблизительно, где она живет, а поведать могут только о тех, кто побывал у нее и кого она исцелила.

— Отлично. А с этих счастливцев она наверняка берет обет молчания. Вот только эльфы — мастера читать чужие мысли. Итак, где она обитает?

— На Западе, как я уже сказала. Она живет где-то около узкого озера, затерянного посреди гор.

— Наверняка это излучина реки, отрезанная от основного русла, — понимающе кивнул Род. — Но, как правило, подобные водоемы располагаются неподалеку от нового русла. Значит, можно пойти вдоль берега, верно?

— Именно так. Это известная местность — там много озер и прудов.

— Озерный Край? Я слышал о нем.

— Да. Там она и живет.

— Но площадь этого района не меньше сотни квадратных миль! Более точных сведений нет?

— Придется удовольствоваться этим, — со вздохом проговорила Гвен.

Род сердито отвернулся, скрипнул зубами.

— Ладно, — кивнув, проговорил он, наклонился и взял Магнуса за руку. — Вставай, сынок. Пора идти.

Магнуса словно цепями приковали к земле. Он рассеянно уставился на отца.

— Не могу, отец.

— Можешь! — громко проговорил Род, стараясь унять тревогу. — Нужно только подняться и сесть на коня! Давай, сынок!

Он снова потянул Магнуса за руку.

На этот раз Магнус воспротивился.

— Нет, отец. Любовь всей моей жизни велела мне оставаться здесь. Я не могу противиться ее воле.

— Да ты высохнешь здесь! Умрешь от застоя крови! — Рода не на шутку испугал землистый цвет лица сына. Он пожалел о своих словах. — Нет причин здесь оставаться — и ты это понимаешь. Она просто хотела избавиться от тебя.

Магнус отвернулся и уронил голову на колени.

Гвен легко коснулась руки мужа.

— Это тоска. Его невозможно просто так выхватить из нее.

У Рода противно засосало под ложечкой. Что бы ни вытворила эта мерзавка, она ухитрилась так изменить биохимические процессы в теле Магнуса, что вогнала его в жуткую депрессию. Он мог бы спасти себя, но утратил волю.

— А ты не можешь вытащить его? Ну, я не знаю… Сооруди какую-нибудь стенку у него в сознании…

Гвен недоуменно посмотрела на мужа, но в следующее мгновение взгляд ее стал рассеянно-отстраненным. Она задумалась и вскоре кивнула.

— Стена внутри его сознания… Да — и еще одна, вокруг его сердца. Но должен быть какой-то внешний знак, супруг мой, нечто такое, что показало бы Магнусу, что на пути чар колдуньи стоит заслон.

— Какой же это может быть знак?

— Щит, который убережет его от злого колдовства. Поэтому его следует вырезать из рябины. От копья такой щит не защитит, а от стрел Купидона — сумеет.

— Думаю, в случившемся следует винить Эроса, — проворчал Род, отвернулся и отправился на поиски.

Гвен вернулась к сыну, опустилась на колени перед ним, приподняла его голову и приложила ладонь ко лбу.

Итак, Гвен приступила к оказанию первой эмоциональной помощи Магнусу, а Род — к поискам подходящего дерева.

Сравнительно недалеко от берега озера он нашел несколько поваленных деревьев. Осмотрев их, он обнаружил ствол рябины, постучал по нему и убедился, что он не гнилой, и вытащил свой кинжал с рубином на рукоятке. Установив режим резки на три сантиметра, Род приступил к работе. Загорелся красный луч. Род поднес кинжал к бревну и медленно провел лучом вниз, влево, вверх и вправо. Затем он отступил, взглянул на вырезанный прямоугольник, кивнул и выставил режим лазера на два фута, после чего углубил сделанные надрезы. Потом Род выключил резак и вынул из бревна заготовку, представлявшую собой часть цилиндра. Заготовку он уложил корой на землю, снова включил лазерный резак и принялся за удаление лишней древесины с внутренней стороны.

Он вернулся к Гвен, держа в руках прямоугольный выгнутый щит, похожий на часть стенки трубы. Гвен все еще занималась цслитсльством сознания сына, поэтому Род уселся неподалеку со щитом и резаком и, не тратя время зря, нарезал из кожи, припасенной для экстренных случаев, несколько полосок, присоединил их к щиту, после чего вырезал на лицевой поверхности щита несколько символов. Щит был сработан быстро и легко, но получился похожим на те, которыми пользовались римские легионеры, поэтому Род добавил парочку римских орлов и придал им форму барельефов. Критически осмотрев продукт своего труда, он добавил буквы SPQR и убрал кинжал в ножны. Как раз в это мгновение Гвен закончила свою работу и поднялась — медленно и скованно, поскольку довольно долго простояла на коленях. Род бросился к ней, подал руку, она оперлась на нее с благодарной улыбкой и тут увидела щит.

— О! — выдохнула она. — Он славно сработан, супруг мой! А теперь подними Магнуса.

Легко сказать, но трудно сделать. Магнус весил больше двухсот фунтов. Он не помогал отцу, но, с другой стороны, и не сопротивлялся. В итоге мышечные усилия отца в сопровождении телекинеза матери дали — таки результат, и молодой человек был поставлен на ноги.

— Дай ему щит, — проговорила Гвен, от напряжения наморщив лоб и стиснув зубы.

Род приподнял руку сына и продел ее в кожаные лямки с внутренней стороны щита.

— Рябиновый щит защитит твое тело, — проговорила Гвен нараспев, пристально глядя в глаза Магнуса. — Заклинание, соединенное с ним, защитит твое сердце. Иди, сын мой. Колдовское заклятие более не властно над тобой.

Магнус стоял словно каменный. Но вот наконец он сдвинул брови и сделал шаг.

— Я могу ходить, — удивленно, озадаченно проговорил он, сделал еще один шаг, отвернулся от воды. — Если не смотреть на озеро, я могу ходить!

— Можешь, — заверила его Гвен.

Магнус обреченно опустил плечи.

— Толку мало, мама. Мое сердце истекает кровью, моя душа больна.

— Так и есть, — тихо произнесла Гвен. — Поэтому ты должен отправиться к той, которая сильнее и искуснее меня. На западе, возле узкого озера, живет колдунья. Она сделает для тебя то, чего я не умею. Она исцелит тебя.

Но Магнус покачал головой.

— Даже живая вода не сможет смыть с меня эту тягучую тоску.

Гвен кивнула.

— Ты ранен изнутри, и даже чистейшая вода не в силах омыть эту рану. Я не знаю, как оживлять то, что умирает. Никто, кроме Западной Колдуньи, не сумеет исцелить тебя.

— Пойдем, сынок. — Род взял сына под руку и повел к коням. — Давай сядем верхом и поедем.

Но Гвен коснулась его плеча и остановила.

— Нет. Ты не ранен, и колдунья не подпустит его к себе, если с Магнусом будешь ты, и никто из ее дозорных не проведет его к ней.

— Но его нельзя отпускать одного! В таком состоянии!

— Придется, — возразила Гвен, и в ее голосе прозвучала звонкая сталь. — Я тоже безмерно горюю о том, что должна видеть его боль и отпустить его в одинокое странствие, но он сам должен обрести исцеление, супруг мой. Мы не можем сопровождать его.

Род помрачнел. Все в нем противилось этой мысли, но он понимал, что жена права. Он снова взял сына за руку и отвел взгляд.

— Что ж, по крайней мере мы можем дать ему лучшего проводника. Векс, будь так добр, согни колени и ляг на землю. Боюсь, Магнус слишком слаб и не сможет даже вставить ногу в стремя.

— Мне тоже кажется, что это маловероятно, — отозвался могучий черный конь и опустился на колени.

Магнус равнодушно позволил отцу усадить себя в седло. Затем Векс медленно и осторожно поднялся.

Гвен подошла, взяла сына за руки и посмотрела на него. Впервые в ее взгляде отразилась глубина ее тревоги.

— Доброго пути, сынок. Да поможет тебе Бог разыскать Западную Деву.

— У меня такое чувство, что кровь продолжает вытекать из моего сердца, мама, — еле слышно проговорил молодой великан.

— Никто, кроме Западной Колдуньи, не сумеет исцелить твое раненое сердце. В путь, сынок, — и поскорее.

— Спасибо, мама. — На миг Магнус сжал руку матери, потом пожал руку отца. — И тебе спасибо, отец. Пожелай мне удачи.

— Желаю, — ответил Род. — И всегда буду желать.

 

12

Село солнце, и небо наполнилось жемчужным светом. Мало-помалу начали сгущаться сумерки. Магнус выехал из небольшой долины. На самом деле Векс шел вперед сам, Магнус не правил им, поскольку был слишком слаб и погружен в черную меланхолию и полную пассивность. Векс пятьсот лет служил людям и потому хорошо знал, когда человека стоит вызывать на разговор, а когда такие попытки бесполезны. Конь-робот тактично помалкивал и обращался к молодому человеку только тогда, когда они оказывались на скрещениях дорог или на развилке — спрашивал, в какую сторону Магнус предпочел бы повернуть. Всякий раз Магнус с трудом отрешался от мрачных раздумий, хмуро смотрел по сторонам и отвечал:

— Мне все равно. Выбирай сам.

Векс другого и не ожидал — просто он не пренебрегал возможностью хотя бы время от времени на несколько минут вывести Магнуса из ступора. Он опасался, что, будучи предоставленным самому себе, молодой человек окончательно погрязнет в пучине депрессии.

Через некоторое время Векс вышел к проселочной дороге — не слишком широкой, но все же такой, по которой конь мог бежать рысью. Магнуса раскачало в седле, и он был вынужден ухватиться за луку, сжать бока Векса коленями и немного выпрямить спину.

— Векс! Ты разве не можешь бежать ровнее? Я чуть не свалился!

— Пойду галопом, Магнус.

Векс набрал скорость, его бег стал более плавным. Магнус что-то проворчал себе под нос, но удержался в седле. Он снова впал в апатию, но теперь его ступор стал не таким глубоким.

На самом деле Векс мог бы при любой скорости бега создавать у всадника ощущение, будто он сидит в кресле-качалке. Однако отвлекающий маневр сработал.

Затем настало время для более серьезного маневра, который потребовал, чтобы молодой человек поработал головой. Векс вынес Магнуса на горный перевал, где росло сухое, корявое и голое дерево без единого листочка. На суку этого дерева, сунув голову под крыло, мирно спала большая черная птица. Но как только Векс поравнялся с деревом, птица подняла голову и воззрилась на Магнуса недобрыми желтыми глазами. Приближалась ночь, и в темноте глаза птицы неприятно светились.

— Падаль! — крикнула птица.

Этот звук вывел Магнуса из транса.

— Что ты за птица?!

— Я — птица, которая питается тухлятиной, а от тебя как раз гнильцой попахивает! Ну, что там у тебя протухло?

— Ничего, — ответил Магнус и хотел было сказать птице, что она сама — падаль, но не нашел в себе силы.

— А вот и врешь, потому как сердечко-то у тебя с гнильцой. Берегись, сынок чародейский!

Магнус мрачно воззрился на птицу. Мозг у него работал с трудом, мысли формировались медленно и туго, но он попытался подтолкнуть их.

— Ты не настоящая птица, а творение колдуна или колдуньи.

— А ты, что же, такой настоящий, а? — каркнул в ответ ворон. — Как глянешь на тебя — сразу ясно, что тебя сотворили чародей и волшебница.

— Так и есть. Но ты откуда знаешь?

— А мне госпожа моя про то поведала. Кар-р — р-р-р! — Несколько секунд ворон каркал — не то кашлял, не то смеялся, — потом опустил голову и почесал когтями макушку. Посмотрел на Магнуса и поинтересовался: — А чего это ты едешь на ночь глядя, а?

— Я спешу. Мне нужно разыскать Западную Деву.

— Ну, тогда ты зря торопишься, потому как никакой такой девы нету и в помине. Она шлюха, она никогда не хранила верность ни одному из мужчин!

— Но как же так? — Магнус озадаченно сдвинул брови. — Мне говорили, что она так бережет себя и не любит говорить со смертными.

— Ну и дура! А ты, рыцарь молодой, тем более дурак, если хочешь разыскать ее! Ка-а — а-а-ар-р-р! Ну уж если тебе невтерпеж, то гляди: нижнюю дорогу не выбирай, всегда езжай по верхней! Правда, если честно, так лучше бы тебе вернуться туда, откуда пришел! Все, ступай прочь!

На миг Магнуса охватило искушение последовать совету ворона — повернуть коня и возвратиться к свинцовому озеру, где ему велела оставаться его возлюбленная. Но Векс не дал ему принять такое решение, рванул с места в карьер, и Магнус едва успел удержаться за седельную луку. Потом уже было слишком поздно думать о смене направления. Магнус смог только обернуться и одарить наглую птицу свирепым взглядом. А ворон уже снова убрал голову под крыло — ему не было положительно никакого дела до чьего бы то ни было возмущения и недовольства.

К тому времени когда Векс взял курс на север, вдоль горного хребта, уже наступила ночь. Перемена направления бега коня ненадолго вывела Магнуса из ступора.

— Ты свернул с дороги, — отмстил он.

— Дорога спускалась вниз, Магнус, в долину. Этот ворон, слепленный из ведьмина мха, сказал нам, чтобы мы старались держаться верхних дорог. Впереди горы.

Магнус вгляделся в темноту.

— Я их не вижу.

— Я тоже не вижу, Магнус, — обычным зрением. Но радар регистрирует впереди крупную ландшафтную массу.

— Что ж… — Магнус задумался. — Но как же мы сможем встретить на своем пути других дозорных колдуньи, если тут нет дороги?

— Подозреваю, что путь к узкому озеру следует выбирать за счет последовательного исключения вариантов. Наверняка он известен всем прислужникам этой дамы.

— Думаешь, ее часовые как раз и расставлены в местах, где приходится выбирать путь? — Магнус кивнул. — Ну ладно.

И он опять погрузился в апатию. Разве Всксу нужны были его соображения?

Векс бежал неустанным стремительным галопом, преодолевая милю за милей по болотистым пустошам. Магнус покачивался в седле и молчал. Казалось, он спит — или умер. Векс мчался по пустоши, постоянно ощупывая сонаром местность — не встретится ли на пути трясина.

В конце концов конь-робот доскакал до болота, раскинувшегося ярдов на сто в обе стороны. На самом деле тропа, похоже, дальше шла как раз прямо через болото, но когда Векс доскакал до его края, оказалось, что тропа все-таки огибает его — причем расходится в обе стороны. Векс замедлил бег, остановился и задумался над выбором дороги.

Прекращение движения вывело Магнуса из ступора, и на этот раз он, а не Векс, первым заметил две светящиеся точки рядом с кустиками вереска.

— Я — Магнус Гэллоугласс, мне нужна помощь Зеленой Колдуньи с Запада! — громко проговорил он.

— С кем ты говоришь, Магнус? — спросил Векс, но молодой человек странным образом ожил — более или менее — и спешился. Векс забеспокоился и стал пристально следить за Магнусом.

Магнус встал на колени около зарослей вереска и раздвинул ветки. На земле, тяжело дыша, лежала лисица. Увидев человека, она с трудом поднялась на ноги, желая убежать, но не смогла: послышался звон металла, и лисица жалобно пискнула от боли.

— Она попала в капкан, — нахмурившись, проговорил Магнус, и задумался. По идее ему не следовало освобождать этого хищного зверя. Отпустит он лисицу — и какой-нибудь крестьянин недосчитается нескольких цыплят.

И все же Магнусу было нестерпимо смотреть на угодившего в беду меньшого брата. Жалость шевельнулась в его душе, он отложил в сторону щит и, бормоча утешительные слова, осторожно немного подтянул лисицу назад, к капкану, и разжал его «челюсти». Лисица рванулась с места, уковыляла на несколько шагов, но с каждым шагом ее хромота становилась все менее и менее заметной. Пробежав футов двадцать, он совсем перестала хромать, остановилась, развернулась, и стали видны только ее глаза — две светящиеся точки в темноте.

Магнус озадаченно сдвинул брови. Такое поведение было не слишком типичным для лис.

— Не бойся, маленький друг, я не обижу тебя. Ступай своей дорогой, а я пойду моей.

Магнус отвернулся, поднял с земли щит и снова взобрался на спину Векса.

Однако светящиеся точки приблизились, зверь стал виден более или менее отчетливо, покрытый пушистым мехом цвета угасающего огня. Лисица подошла ближе и уселась на землю у самых ног Векса.

— Зачем ты ищешь Зеленую Колдунью, смертный? Разве ты ранен?

Магнус ошеломленно вытаращил глаза, но вскоре понял, что видит перед собой еще одного часового Зеленой Колдуньи.

— Я не ранен, но заклят, о Хитрый Зверь.

— И думаешь, что колдунья сумеет снять с тебя заклятие?

— Молюсь о том, чтобы это ей удалось, — ответил Магнус. — Потому что если это не случится, я иссохну и умру.

— Не хотелось бы, чтобы такой красавец расстался с жизнью во цвете лет, — произнесла в ответ лисица. — Поезжай на север. Правая дорога идет на подъем.

— И что меня там ждет?

— Ну… Может, лес, где деревья никогда не сбрасывают листву. — Лисица усмехнулась и вылизала шерсть на той лапе, что побывала в капкане. — А может — жирненькие курочки. А если они тебе встретятся, ты уж прибереги парочку для меня.

Магнус намек понял. Едва заметно улыбнувшись, он запустил руку в седельную сумку, нашел немного солонины, которую отец всегда брал с собой в походы, и бросил кусок лисице. Она подпрыгнула и схватила мясо зубами.

— Осторожней, — предупредил Магнус. — Оно соленое.

— Мясо — оно и есть мясо, — пережевывая угощение, пробормотала лисица. — Съем, не поперхнусь. Скатертью дорожка, молодой смертный.

С этими словами она развернулась и побежала к лесу.

Векс тронулся с места. Магнус улыбнулся, но тут же снова впал в транс.

Обогнув болото, Векс снова перешел на быстрый галоп и, взбежав на пригорок, поскакал по предгорьям. Магнус вздрогнул, очнулся, встревожился.

— Что такое? Где?

— Ничего особенного, Магнус. Ты, наверное, уснул, и тебе приснился сон?

— Нет, Векс! Мимо нас проскакал всадник — весь черный, как полночь, а его конь — темнее самой мрачной тени! Его плащ развевался подобно крыльям, а глаза сверкали, как угли!

— Никто нам не встретился, Магнус. И близко никого не было. Только мелкие зверьки шуршат в траве — барсуки да ежи.

— Но я готов поклясться, он был! — Магнус посмотрел на луну и ахнул. — Да вот же он! Он на луне, это его силуэт!

Векс поднял голову и увидел, что пятна кратеров на поверхности большей из двух грамерайских лун выглядят точно так же, как обычно. Однако он допустил, что молодому человеку в полуобморочном состоянии рисунок этих пятен и вправду мог бы напомнить очертания лошади и всадника.

— Что ж, давай предположим, что это был еще один из дозорных колдуньи. С какой стороны он скакал?

— Слева. Он обогнал нас.

— В таком случае давай исследуем это направление.

Векс повернул влево, сошел с дороги.

— А он не мог предупреждать нас об опасности?

— Не исключено, — отозвался Векс. — Но я пока никакой опасности не чувствую.

— А тропы не видишь?

Несколько минут робот молчал, затем ответил:

— Через каждые несколько сотен ярдов лежат груды камней. Они очень похожи одна на другую. Да, пожалуй, это можно считать указанием направления.

И тут неожиданно начался подъем, и вскоре они оказались на широкой и пыльной дороге, белевшей под луной. Внизу, в ночной тени лежала долина, поросшая хвойным лесом. Ближе к краю стояли несколько молодых дубов. Листва с них облетела, но кое-где с ветвей свисали лианы с белыми ягодками.

Векс остановился. Он и Магнус смотрели на лес и возвышавшуюся за ним гору. В это время над их головами пролетела тень. На миг на поверхности белесой дорожной пыли ясно запечатлелся силуэт распростершей крылья птицы. Небольшой сокол взмыл ввысь и улетел прочь. За ним следом устремился орел. Размахивая могучими крыльями, он поймал восходящий поток воздуха и поднялся вверх быстрее сокола. Он безошибочно следовал за своей жертвой.

Магнус понял тактику орла: тот собирался зависнуть прямо над соколом, а потом резко спикировать вниз. Конечно, это его совершенно не касалось, но он ничего не мог с собой поделать — участь более слабой птицы напомнила ему о собственной судьбе. Магнус поднял голову и стал следить за полетом орла.

Хищная птица дрогнула в полете и начала описывать широкую дугу. Магнус нашел взглядом сокола. Ему он тоже передал мысленный призыв. Обе птицы против своей воли полетели обратно, к молодому человеку. Воля его была так сильна, что ни сокол, ни орел не могли ей противиться. Выпустив когти, обе птицы уселись на ветки деревьев, стоявших по разные стороны от Магнуса. Он строго посмотрел на птиц по очереди и вступил в безмолвный разговор с ними. Если бы эту беседу разума с разумом можно было озвучить, получилось бы примерно вот что:

— Орел, почему ты гонишься за соколом? Разве не знаешь, что он — не добыча для тебя?

— Он украл у меня добычу! А если он отнимает у меня пищу, то сам должен стать ею!

— Как же так? — Магнус обратился к соколу: — Что ты украл у орла?

Приглядевшись, он увидел, что сокол сжимает в когтях мышь.

— Всего лишь этого маленького теплого зверька.

— Такую жалкую добычу? — Магнус устремил взгляд на орла. — Да ты и заметить эту мелочь не должен был!

— Должен был, не должен был… Она моя! Я бросился на нее, а этот выскочка меня опередил!

— Добыча принадлежит тому, кто ее первый схватит!

— Если так, то я сейчас схвачу тебя!

Орел расправил крылья.

— Прекрати! — отдал ему мысленный приказ Магнус и снова вытащил из седельной сумки пригоршню солонины. — Оставь сокола в покое, и я дам тебе это!

Орел с интересом уставился на мясо.

— Это что за зверь? — осведомился он.

— Это мясо оленя, который слишком велик для того, чтобы стать твоей добычей.

— Дай мне!

Магнус бросил орлу кусочек пеммикана. Птица схватила мясо на лету крючковатым клювом и мгновенно проглотила.

— Неплохо, — похвалил орел угощение. — Дай еще, и я больше не стану гоняться за соколом.

Магнус выбрал кусок побольше и кивнул соколу:

— Улетай!

— С превеликим удовольствием! — воскликнула птица и умчалась прочь. — Я отплачу тебе услугой за услугу!

Магнус швырнул мясо орлу. Тот схватил кусок и, шумно забив крыльями, взмыл в ночное небо и вскоре скрылся из глаз.

Магнус покачал головой.

— В путь, Векс.

Но орел не улетел далеко. Он снизился и, описав несколько кругов, завис на небольшой высоте над всадником и конем.

— Назови свое имя, всадник! Ты славно поступил — немногие бы повели себя так. Зачем ты сюда пожаловал?

— Меня зовут Магнус Гэллоугласс, — отвечал молодой человек, стараясь следить за парением птицы. — И я ищу Зеленую Колдунью с Запада.

— Если так, то нарви побольше омелы, — крикнул орел, и его голос при свете луны прозвучал пугающе. — Возьми ягоды с собой — они помогут тебе найти дорогу! — Птица отлетела в сторону и прокричала: — А потом взбирайся вверх, до самых туч! И разыщи русло высохшего ручья!

— Но как же я его узнаю? — громко вопросил Магнус, но орел издал протяжный, душераздирающий клекот и отвернулся от Магнуса. Вспомнив о хороших манерах, Магнус опомнился, вытащил из седельной сумки еще один кусок солонины и подбросил его вверх. Орел спикировал вниз, схватил подношение на лету и прокричал:

— Доброй дороги, смертный! Будь стойким! А если я тебе понадоблюсь, только позови!

И его поглотил ночной мрак.

— По крайней мере похоже на то, что она полагает меня достойным ее забот, — пробормотал Магнус. — Или она, или ее стражи. В путь, Векс. Пройди под дубами, мне нужно нарвать омелы.

Векс зашагал вперед, тайно радуясь тому, что Магнус проявляет столь явные признаки жизни.

Он даже набрался сил для того, чтобы вскарабкаться на седло и встать в полный рост, придерживаясь за ветки — подумать только, а ведь прежде Магнус был ловок, как горный козел! — и срезал несколько шаров омелы, усеянных белыми ягодками. Держа их под мышкой, он медленно и осторожно опустился и сел.

— И что мне с ними делать? — рассеянно пробормотал он.

— Не сомневаюсь: вопрос об области их применения со временем прояснится, Магнус. Дорога уходит на подъем. Ты готов?

— Готов — если это можно так назвать, — проворчал Магнус, сжал коленями бока коня-робота и ухватил поводья свободной рукой. — Трогай, Векс.

Векс зашагал вперед. Все выше и выше забирались они в горы. Где-то определенно находился водоем: время от времени тропу пересекали узкие ручейки. На пути встретилось даже небольшое болотце, куда впадало несколько речушек, потом — заросли высохших камышей, окутанных клубами тумана. Магнус крепче сжал поводья.

— Ты можешь искать дорогу с помощью радара, Векс?

— Могу, Магнус, и делаю это, но я должен идти медленно. Радиус действия радара имеет ограничения, как и точность. Я не могу быть на сто процентов уверен в условиях на дороге.

А потом с обеих сторон подступили скальные стенки. Несмотря на туман, Магнус чувствовал, что со всех сторон окружен камнем — подсказывало гулкое эхо стука копыт Векса.

— Мы в ущелье, да, Векс?

— Верно, Магнус. Здесь имеют место признаки эрозии — когда-то здесь на самом деле протекала река.

Туман немного рассеялся, и Магнус увидел стены ущелья — налегающие друг на друга слои породы. Кое-где сверкали блестки слюды. Впереди виднелся выход из лощины.

— Где была река, там ведь и озеро может оказаться, правда?

— Правда, Магнус. Но еще важнее вот что: бывшее русло может указывать на то, что течение реки изменилось, и образовалась та самая изолированная излучина, о которой говорил твой отец.

— Понятно, — кивнул Магнус. — Ну, давай поглядим, что там, за ущельем.

Бывшую речную долину они покинули, когда начало светать. Странный рассеянный свет залил все вокруг. Перед Магнусом и Вексом простиралось каменистое нагорье. Тропа плавно спускалась к выгнутому подковой озеру. Ветер морщил его поверхность, по ней гуляла легкая рябь.

Магнус сам удивился тому, что вдруг напрягся и насторожился.

— Что мне теперь делать?

— Попробуй воспользоваться омелой, — предложил Векс.

— Как именно?

Робот помолчал. Обшарил базы данных, провел корреляции.

— В древности, когда омелу употребляли во время ритуалов, люди приносили дары божествам, которых видели в природных объектах. Представь себе эту Зеленую Колдунью духом реки. Твоим даром будет омела.

Магнус кивнул и осторожно спешился.

— Постой здесь, а я спущусь к воде.

— Постою. Но если позовешь, я сразу прибегу, Магнус.

— Да, пожалуйста. — Молодой чародей взял свой рябиновый щит и, придерживая шары омелы под мышкой, начал медленно спускаться к берегу озера. Подойдя к кромке воды, он бросил омелу в озеро и прокричал:

— Озерная Дева, будь милостива ко мне!

Ничего не произошло. Поверхность воды, как и прежде, была лишь подернута легкой рябью.

Магнус уже решил, что потерпел неудачу, что все его ночное странствие оказалось бессмысленной шуткой, когда…

Фонтаном всплеснулась вода в озере, и на поверхность вынырнула женщина. Магнус вытаращил глаза. Перед ним была не дряхлая старуха и даже не женщина в расцвете лет, но девушка — пожалуй, даже младше него, по крайней мере на первый взгляд. Единственным ее одеянием были длинные темные волосы, окутывавшие ее плечи, грудь и бедра. У Магнуса от боли сдавило грудь. От красоты девушки у него перехватило дыхание.

Но вот она вышла из воды, прошла по легким волнам к берегу и, не сказав ни слова, куда-то удалилась в предрассветных сумерках. Магнус очнулся от полузабытья и крикнул:

— Векс!

— Я здесь, Магнус.

Огромный черный конь в одно мгновение оказался рядом.

Магнус бросил на землю остатки омелы и вскочил в седло.

— Скорее за ней, Векс! Я проделал слишком долгий путь, я ждал слишком долго. Нельзя, чтобы меня вот так отвергли!

Векс направился за убегавшей девушкой, радуясь тому, что Магнус ведет себя намного более живо, чем прежде.

Как ни странно, девушка бежала быстрее коня. А может быть, в этом и не было ничего удивительного — ведь она явно была искушена в волшебстве. Магнус смотрел только вперед, зачарованный тем, как мелькают в свете бледнеющей луны ее длинные белые ноги, как развевается на ветру роскошная черная грива волос, более прекрасная, чем любой наряд. В конце концов Магнус вспомнил о своих недавних знакомцах и, сосредоточившись, выкрикнул мысленный призыв:

— Лисица и орел! Сокол! Помогите мне, как я помог вам! Сделайте так, чтобы эта девушка свернула с дороги!

И все трое тут же явились на его зов — так быстро, будто все время следовали за ним. Орел и сокол стремительно полетели навстречу девушке, лисица перебежала ей дорогу и подпрыгнула — напугала, сделав вид, что хочет цапнуть за лодыжку. Девушка остановилась, стала размахивать руками, чтобы отогнать зверя и птиц, и в это мгновение ее нагнал Векс. Она испуганно оглянулась, а конь скакнул вперед и загородил ей дорогу. Девушка завернулась в длинные волосы. У Магнуса снова кольнуло сердце и дух перехватило при виде ее красоты и совершенства. Он даже не заметил, что лисица, орел и сокол исчезли так же внезапно, как появились.

Девушка отступила на шаг.

— Господин, почему ты так неучтив со мною?

Магнус обрел дар речи и горячо возразил:

— О прекрасная дева, я ни за что на свете не причиню тебе зла — но кровь вытекает из моего сердца по каплям, и только ты можешь помочь мне.

Удивительно, но боль, сжимавшая его сердце, почему-то уже пошла на убыль.

Девушка посмотрела на него широко раскрытыми глазами, махнула рукой так, будто набросила на себя вуаль, — и предстала перед Магнусом в платье из богатой алой ткани. На ее бедрах лежала золотая цепочка в форме буквы Y.

— Но, добрый господин, зачем тебе меч, зачем этот рябиновый шит? Они не нужны тебе!

— Этот щит, госпожа, защищает мое сердце.

— Если надеешься получить от меня исцеление, ты должен открыть передо мной свое раненое сердце. — Она шагнула к Магнусу и протянула ему руку. — Ну же, опусти свой щит.

Магнус сам не понял, как оказался на земле. Рука красавицы коснулась щита — и Магнус покорно выпустил его лямки из онемевших пальцев.

— Пойдем же. — Она снова протянула ему руку, и он сжал ее. Медленно, шаг за шагом, они спустились к озеру. Красавица подняла принесенную Магнусом омелу. — Это твой дар, любезный господин, — и твое исцеление. — Она взяла его за руку и повела в воду. — Ты должен верить мне, — сказала она тихо, — иначе я тебе Ничем не помогу.

Не спуская глаз с красавицы, Магнус послушно переставлял ноги и думал, что не смог бы сопротивляться, даже если захотел бы. Воды озера сомкнулись над его головой.

Векс смотрел и ждал. Он был готов броситься в воду и спасти тонущего Магнуса. Но не успело пройти и трех минут, когда робот увидел, как в предрассветных сумерках девушка и Магнус выходят на берег островка, расположенного довольно далеко от берега. На островке возвышался небольшой холм. Девушка подошла к холму, и в нем открылась дверь. Она впустила раненого чародея, вошла сама и закрыла за собой дверь.

Векс переключился на режим ожидания, довольный тем, что сын его хозяина хотя бы временно в безопасности — по крайней мере физически. Теперь оставалось только ждать развития событий.

А для Магнуса события развивались чудесно и необыкновенно приятно. Дева Озера сняла с него камзол, приготовила из омелы мазь и втерла ее в кожу груди над левым соском. Затем она провела Магнуса в соседнюю комнату, где стояла низкая кровать с пуховой периной. Казалось, эта кровать площадью с целый акр. Рядом в очаге пылал огонь.

— Ложись, сэр рыцарь, — негромко проговорила она и помогла Магнусу улечься.

Он не чувствовал своего тела, а его разум был близок к полному забытью. Как в тумане, он ощущал, как нежные руки раздевают его. А потом он уснул.

Ему снились сны. Ничего конкретного — никаких ясных картин или знаков, только мелькающие образы проносились по его сознанию, на считанные мгновения привлекали внимание — и исчезали: женщина-молочница, пытавшаяся очаровать его и привязать к себе, женщины-развратницы из Плавучего Мира, ведьма из башни и та красавица, которая оставила его горевать на берегу озера. Каждый образ вызывал боль. Вначале боль была острой, а потом отступала, затем наставал черед новой боли, и всякий раз она была острее прежней. Образ жестокой красавицы вызвал такую мучительную боль, что, казалось, выдержать ее невозможно, но и она — о чудо! — стала слабеть и вскоре исчезла совсем. Лицо беспощадной возлюбленной Магнуса превратилось в разноцветные вихри. Чудесные ароматы, сменяя друг друга, окутали его. Он купался в прекрасных ощущениях. Казалось, кто-то гладит его кожу — так нежно, так ласково, что в этом было, пожалуй, что-то греховное, но нет, какой же грех может прийти во сне? Сны приходили помимо воли Магнуса, и не было ничего порочного в том, что он наслаждался дивными ощущениями, редкими мгновениями радости, волнами восторга, которые наплывали, отступали и наплывали вновь…

Он совершал долгое, плавное парение в нежном, бархатном забытьи.

Его сомкнутых век коснулся солнечный свет, и мир стал багряным. Магнус открыл глаза и увидел, что лежит на широкой пуховой перине. Комнату наполняли лучи солнца, проникавшие в высокое окно, расположенное почти у него над головой. Магнус лежал не шевелясь, думал, вспоминал…

Он резко повернул голову.

Она лежала рядом с ним. Более прекрасного лица он никогда не видел. Пухлые губы дрогнули, огромные глаза весело блеснули.

— Ты здоров, чародей? — с искренней заботой поинтересовалась красавица.

Услышав ее голос, Магнус забыл обо всех тревогах. Он облегченно вздохнул и понял, что совершенно здоров, цел и невредим.

— Да, госпожа. Никогда в жизни не чувствовал себя лучше.

— Рада слышать это, — проворковала она, приподнялась и запечатлела на его губах долгий, страстный, любовный поцелуй. Затем она отстранилась, улыбнулась, рассмеялась, откатилась к краю кровати, встала, одернула и расправила платье и, шагнув к арке, соединявшей между собой комнаты, воскликнула: — Пойдем, господин! День в разгаре, а ты здоров!

Магнус с изумлением осознал, что это — чистая правда. Жестокая красавица, дитя фэйри, теперь осталась только в воспоминаниях, а былая боль превратилась в тусклое отражение. То же, как его унизила ведьма из башни, вообще казалось не имеющим никакого значения. Радость переполняла его сердце — ощущение удивительной, всепоглощающей свободы.

— Я не умру! Никогда я не смогу отблагодарить тебя, прекрасная дева!

Но она уже вышла из комнаты и не слышала его. Магнус проворно оделся, попутно гадая, как же она могла исцелить его так успешно и дивно и при этом остаться Девой Озера.

Векс очень обрадовался, увидев Магнуса, но из тактичности ничего не сказал в присутствии девушки.

— Садись верхом, — распорядилась она, и Магнус взлетел в седло. Она заметила в его взгляде вопрос и коснулась его губ пальцем. — Ты не можешь остаться со мной. И никогда больше не приходи сюда, если только кто-то не ранит тебя так же жестоко. Но этого не случится, потому что я научила и твое сердце, и дальние уголки твоего разума тому, как можно исцеляться без чьей бы то ни было помощи.

— Могу ли я хоть как-то отблагодарить тебя?

— Ты чародей, и притом могущественный, я знаю это. Теперь тебе ведома тайна исцеления, коим я спасла тебя. Если хочешь отблагодарить меня, делай для других раненых душ то, что я сделала для тебя, — исцеляй не видимые глазом раны.

— Хорошо, — прошептал Магнус.

— Теперь ступай, — приказала волшебница, — без страха и сомнений. Я научила тебя исцелять собственное сердце, научила и тому, как исцелять собственное тело. Если тебя ранят, ты прикажешь мельчайшим частицам твоего тела сомкнуться друг с другом, ты сможешь велеть своей крови перестать течь, ранам — закрыться. Но помни: все же тебя можно убить одним ударом, и сильнейшая боль не минует тебя — но ты будешь жить, какие бы раны тебе ни наносили. Будешь жить столько, сколько пожелаешь.

— Я желаю этого. — Магнус наклонился, протянул руку. — Я буду хотеть жить — хотя бы для того, чтобы в один прекрасный день снова увидеть тебя.

Он поцеловал ее пальцы.

— Что ж, — проговорила она с улыбкой. — Не бойся опасности, защищай других — а когда истратишь себя настолько, что отдавать уже будет нечего, снова разыщи меня, и я помогу тебе обрести силы.

— Непременно разыщу, — с жаром ответил Магнус, у которого только что появилась причина погибнуть, спасая из беды ближних.

Она посмотрела ему в глаза весело и кокетливо и скомандовала:

— Ступай!

Векс развернулся и поскакал прочь. Магнус долго смотрел через плечо назад — пока девушка не скрылась из глаз. В конце концов у него заныли шея и спина. Но он еще раз обернулся и увидел ее — такую стройную и прекрасную, в алом платье из тонкого бархата, с прощально поднятой рукой. А потом на солнце набежала туча, на землю легла тень, и красавица исчезла.

 

13

Пока Гвен спала, Род связался с Вексом по радио и попросил робота предоставить отчет о проделанной работе. Векс сообщил, что Магнус нашел целительницу и вошел в ее жилище. Когда Гвен проснулась, Род все рассказал ей, и они вместе стали волноваться и ждать.

Но ждать им долго не пришлось. Вскоре Векс известил их о том, что Магнус тронулся в путь, что он жив, здоров и весел, как давно не был. А еще через полчаса до Гвен и Рода добралась короткая мысленная весточка:

— Папа, мама, со мной все хорошо. Пожалуйста, ждите меня у озера, где мы расстались.

— А мы не можем встретить тебя? — спросила Гвен.

Магнус подумал и ответил:

— Тогда давайте встретимся дома. Я туда телепортируюсь, а Векс сам доберется… Он не возражает.

— Пожалуй, я сумею о себе позаботиться, — добавил робот.

Род радостно кивнул.

— До встречи дома. — Он взял жену за руку. — Полетаешь со мной?

Гвен улыбнулась и мысленно позвала к себе свою метлу. Та стрелой подлетела к хозяйке. Гвен уселась на нее верхом и поднялась в воздух. Род старательно представил себе, что находится рядом с женой, оторвался от земли и поравнялся с нею.

Они приземлились во внутреннем дворе замка — и увидели Магнуса, выходящего из главной башни с заплечным мешком.

Гвен порывисто обняла сына.

— Слава Богу, сынок! Ты жив и здоров!

— И еще надо поблагодарить Деву Озера.

Магнус нежно отстранил мать и отступил на шаг.

Род крепко сжал его руку.

— Мы волновались за тебя.

— Понимаю, — серьезно ответил Магнус. — Но мама верно указала мне путь. Я исцелен.

— И снова куда-то собрался? — взглянув на дорожный мешок, проговорила Гвен. — Как же так, сынок? Куда ты идешь?

— Далеко, — ответил Магнус. — Очень, очень далеко. Я больше не могу оставаться в Грамерае, мама.

Гвен горько расплакалась, обхватила плечи сына, заглянула ему в глаза, попыталась прочесть его мысли — но увидела только самые поверхностные размышления и твердую решимость. Она отступила и перестала плакать.

— Что ж, чему быть, того не миновать, — скорбно проговорила она и приготовилась к тому, что Род сейчас взорвется.

Но Род и не подумал взрываться. Гвен не сводила глаз с сына и обнаружила, что он тоже приготовился к вспышке ярости со стороны отца, и точно так же, как она, изумлен. Они оба посмотрели на Рода, а тот печально и торжественно кивнул.

— Да. Тебе вправду нужно уйти, сынок, — как мне в свое время пришлось покинуть дом моего отца. Вот только его старшему сыну пришлось остаться, а я бы и собаку насильно удерживать не стал. — Он вздохнул, шагнул к сыну и положил руку ему на плечо. — Я знал, что это произойдет рано или поздно, потому для меня это — не сюрприз. Что ж, по крайней мере конец ожиданиям.

Г вен и Магнус удивленно смотрели на него.

Род улыбнулся.

— Доброй дороги — и пиши нам почаще.

Во двор замка, цокая копытами, рысью вбежал Векс.

Род обернулся.

— Быстро ты, однако, добрался!

— А я вообще передвигаюсь быстрее, когда не должен оберегать людей, — объяснил робот.

— Наверняка по дороге ты породил еще десяток местных преданий о лошадках-пуках. Ну и славно, что ты уже здесь. Для тебя есть поручение.

— Какое, Род?

— Пробил час, Векс. Магнус должен покинуть планету.

— О! — Голос робота позвучал печально. — Wanderjahi. Что ж, для меня большая честь сопровождать его.

Гвен протестующе вскрикнула, а Магнус воскликнул:

— Отец! Я не смогу лишить тебя твоего верного спутника!

— А как, интересно, ты собирался отправиться в межпланетное путешествие? — с ехидной улыбочкой осведомился Род. — В свободном полете? Летаешь ты, сынок, хорошо, спору нет, но все же вряд ли сумеешь достигнуть скорости света. А уж если бы тебе удалось самостоятельно войти в гиперпространство, то я бы сильно удивился, честное слово. — Он нахмурился. — Хотя… Нет, пожалуй, если бы удивился, то не очень сильно. И все же я бы предпочел, чтобы ты полетел в космическом корабле. А мой корабль без Векса не летает.

Магнус молчал. Он старался придумать другой способ, но так и не нашел его. Он медленно кивнул.

— Спасибо тебе, отец. И тебе, Векс. Но мне очень жаль, что из-за меня возникнут такие неудобства.

— Никаких неудобств не будет, Магнус.

— Купишь собственный корабль — сможешь отослать Векса обратно, — добавил Род. — Но и это не обязательно.

— Я сделаю это, отец.

— Пойдем. — Гвен решительно взяла сына за руку. — Кое с кем тебе обязательно нужно попрощаться.

Она мысленно позвала:

— Корделия! Джеффри! Грегори!

Под аккомпанемент негромких взрывов прибыли мальчики. Корделия вышла из башни и спросила:

— Что, мама?

— Ваш брат отправляется в далекое странствие на несколько лет, — старательно держа себя в руках, проговорила Гвен. — Попрощайтесь с ним.

Корделия с беззвучным криком бросилась к брату и крепко обняла его. Магнус ласково погладил ее по голове, по спине. Было видно, что ему нелегко, но он старался не выдать этого.

Род оставил Магнуса с младшими детьми, взял Векса под уздцы и завел за главную башню. Времени хватало. Нужно было позвать Брома О’Берина и Пака, Тоби, Алана и Диармида, а может — и короля с королевой. Хотел этого Магнус или нет, обязательно нужно было устроить прощальное застолье — пусть и на скорую руку.

Род открыл дверцу в боку в Векса, вытащил оттуда серебристую сферу размером с баскетбольный мяч и отсоединил кабель питания. Корпус — тело черного коня — застыл в неподвижности.

— Не кантовать, — прозвучал в голове у Рода голосок Векса.

— А кто кантует? Я тебя осторожно понесу. Не думаешь же ты, что я тебя шваркну оземь только ради того, чтобы Магнус дома остался?

— Разве ты способен на такую несправедливость?

— Ладно, чего уж там…

Род спустился с «мозгом» Векса в подземелье, вынул из скобы факел, зажег его силой мысли и дошагал до конца коридора. Там он вставил факел в скобу, нажал на третий камень в пятом ряду кладки снизу и отошел назад, ожидая, пока часть стены откроется, как дверь. Со скрипом и грохотом в стене открылся проем — чуть ниже и уже обычной двери, но все же в него можно было довольно легко проникнуть. Род взял факел и шагнул в проем, затем налег на потайную дверь и закрыл ее за собой, после чего тронулся в путь по туннелю.

Этот туннель для Рода прорыли эльфы — сразу же после того, как семейство Гэллоуглассов решило окончательно перебраться в подаренный королем Туаном замок. Под покровом ночи Род привел в эти края свой звездолет и велел Вексу закопать его на лугу неподалеку от крепостного рва. Векс так и сделал, а эльфы забросали корабль землей. Местные жители сочли круг земли посреди луга «кольцом фэйри» и были не так уж далеки от истины.

Такое размещение звездолета оказалось очень удобным — время от времени Роду было необходимо наведываться в бортовую лабораторию или библиотеку. Но еще важнее было то, что под рукой был аварийный ход, путь к спасению — если бы вдруг пришлось срочно спасаться бегством. Пока такой надобности не возникало — но за десять лет службы в должности секретного агента у Рода сформировалась склонность к предосторожности.

В конце туннеля завиднелась искореженная обшивка звездолета. Искорежена она была нарочно, для маскировки под небольшой астероид. Род прижал подушечку большого пальца к маленькой серебристой панели посреди вмятин и кратеров, и один из крупных кратеров открылся — это был входной люк. Род вошел в корабль, добрался до отсека управления, разместил серебряную сферу в соответствующей нише и подсоединил кабель питания. Затем он закрепил сферу скобами и закрыл панель.

— Ну, дружище, не подведи. Произведи впечатление, ладно?

— За время наших близких отношений с тобой, Род, мое интуитивное чутье не пострадало.

— Здорово. — Род улыбнулся. — Позаботься о мальчике, хорошо?

— Позабочусь, Род. Уж двадцать лет как забочусь.

— Что верно, то верно, Хирон. И проследи, чтобы он писал нам, ладно?

— Если он не напишет — напишу я, Род. А теперь тебе пора отправляться на прощальную пирушку.

Вернувшись в замок, Род обнаружил, что уже явилось не менее двух десятков гостей. Одни обнимали Магнуса, другие жали ему руку, и все желали счастливого пути. Некоторые плакали — но их было ровно столько же, сколько тех, которые смеялись. Король и королева каким-то образом ухитрились выкроить время и явиться к Гэллоуглассам. По двору сновали эльфы с накрытыми подносами. Стоило только кому-то на время оставить Магнуса одного, возле него сразу возникал Пак и принимался высказывать свои соображения по поводу всех тех чудес и диковинок, которые предстояло повидать молодому человеку.

Род присоединился к гостям. Не сказать, чтобы у него было так уж легко на сердце, но он старался изо всех сил и всем улыбался.

Неожиданно послышался оглушительный грохот и земля под ногами у всех сотряслась. Все умолкли, в испуге вытаращили глаза, но только собрались закричать от страха, как зазвучали сразу сто фанфар, а затем — главная тема из «Кащея Бессмертного». Под музыку над крепостной стеной поднялся в воздух огромный шар с искореженной поверхностью. Демонстрируя гостям свои «раны», полученные при встрече с сотнями метеоритов, фальшивый астероид завис над внутренним двором и опустился на камни мостовой. Прозвучала одинокая фанфара, открылся люк, выехал трап.

— Отлично, Векс, — пробормотал Род. — Спасибо тебе, услужил.

Толпа гостей молчала. Магнус посмотрел на отца. Род кивнул. Молодой чародей повернулся к гостям и негромко проговорил:

— Спасибо вам, друзья мои. Я никогда не забуду вас и того, как радостно мне было, что вы пришли попрощаться со мной. — Он обвел собравшихся взглядом, увидел слезы на щеках сестры, в последний раз быстро обнял ее, отступил и улыбнулся всем своим друзьям.

— Да поможет вам Бог.

— И тебе да поможет Бог, Магнус.

— Прощай, молодой чародей!

— Прощай!

— Постой. — Вперед вышел король Туан. Взгляд его стал торжественным, он обнажил меч. — Это надо было сделать несколько лет назад. Я все ждал от тебя прошения, но его не было, и потому теперь я не могу провести церемонию целиком — с подобающим постом и омовением. Однако я все же могу совершить посвящение. На колени, Магнус Гэллоугласс д’Арман.

Все умолкли — понимая, как это важно, что король упомянул истинное фамильное имя Магнуса.

Магнус шагнул к королю и опустился на колени перед ним.

Туан повернул меч плашмя и коснулся его лезвием одного плеча Магнуса и другого.

— Я, король острова Грамерай, нарекаю тебя рыцарем королевства и повелеваю тебе во все времена защищать слабых и наказывать злых, где бы ты ни был. — Он убрал меч в ножны, наклонился, легко ударил Магнуса по щеке и сказал: — Встань, сэр Магнус.

Толпа гостей радостно вскричала. Магнус встал и замер перед королем. Когда гости утихли, все услышали, как новоиспеченный рыцарь негромко сказал:

— Я ваш верный слуга, ваше величество. С этих пор и вовеки я буду хранить верность вам и королеве, и вашим наследникам, буду защищать вас в сражениях и служить вам во дни мира.

А потом вперед вышел принц Алан и пожал Магнусу руку. За ним последовал его младший брат, принц Диармид. Наконец к Магнусу подошла королева Катарина и протянула ему руку. Магнус склонился и поцеловал руку королевы.

Толпа гостей снова возликовала, а Туан сказал:

— Теперь ступай к своему отцу.

Магнус поклонился и отвернулся от монаршей семьи. Подбежал Грегори, подал старшему брату дорожный мешок. Магнус взял у него мешок и похлопал мальчика по плечу. Грегори одарил его лучистой улыбкой и зашагал рядом с ним, но его взял за руку Бром О’Берин и заботливо отвел в сторону.

— Не надо, — сказал он шепотом. — Пусть он хоть ненадолго останется наедине с родителями.

Грегори послушался. Гости разошлись так же быстро, как и собрались. Корделия и ее младшие братья провели королевское семейство в замок.

Возле трапа Магнус обернулся и сказал:

— Я обязательно вернусь, отец.

— Знаю, — ответил Род и положил руку ему на плечо. Его глаза блестели. — Только не тяни с этим, ладно? — Он громко проговорил: — Векс!

— Да, Род?

— Это твой новый хозяин. Повинуйся Магнусу, как повиновался мне, покуда он жив или до тех пор, пока он не дарует тебе волю.

Услышав эту древнюю формулу, Магнус вдруг осунулся и погрустнел.

— Хорошо, Род.

— И не забывай следить за тем, чтобы он почаще нам писал.

Магнус улыбнулся и одарил отца взглядом, полным сыновней любви.

— Обязательно, Род.

Только теперь Род наконец обнял сына.

— Будь осторожен, сынок, и всегда, прежде чем совершить посадку на любой планете, самым старательным образом изучай ее традиции и особенности. Поверь мне, во вселенной хватает весьма и весьма неприятных местечек.

— Хорошо, отец. Прощай.

— Но и славных местечек тоже хватает, — добавил Род и старательно улыбнулся. — Бывают времена, когда есть искушение об этом забыть — так ты не забывай, ладно?

— Ладно, — с улыбкой ответил Магнус.

К нему подошла Гвен, обняла его и тихо проговорила:

— Счастливого тебе пути, сыночек! Бог тебе в помощь! Возвращайся ко мне целым и невредимым, и да не будет твое сердце ранено.

— Вернусь таким же целехоньким, каким улетаю, — пообещал Магнус, поцеловал мать в щеку и отступил на несколько шагов.

Векс поторопил его:

— Горизонт для взлета свободен. Корабль приступает к взлету.

Все рассмеялись. Магнус вошел в люк, помахал рукой. Люк закрылся.

Род и Гвен еще долго махали руками — даже тогда, когда корабль-астероид набрал высоту и скорость и превратился в крошечную точку, а потом и вовсе исчез.

Только тогда Гвен отвернулась и, уткнувшись в плечо Рода, горько заплакала. Он крепко обнял ее. У него и у самого на глаза набежали слезы.

Когда супруги вернулись в замок, к ним подошли Туан и Катарина. Король молча обнял своего вассала, а Катарина заключила в объятия Гвен. Такое произошло впервые в их жизни.

Магнус прошел в отсек управления, уселся в кресло пилота, откинулся на спинку и порадовался тому, что ощущение взлетной перегрузки позволило ему забыть обо всем, кроме собственного тела. Но вдруг он ощутил странную боль и пустоту.

Но только он начал погружаться в меланхолию, как в его сознании прозвучал голос:

— Магнус!

Магнус замер и насторожился. Через пару мгновений он ответил:

— Да, Грегори. Так ты и теперь, когда я покинул планету, можешь мысленно беседовать со мной?

— Могу. И теперь мы узнаем, велико ли то расстояние, на котором мы будем слышать друг друга, верно?

— Верно. — Магнус улыбнулся. — Спасибо тебе, братишка.

— И тебе, Магнус. Вот только…

— Что, Грегори?

— Почему тебе понадобилось улетать?

Магнус тяжело вздохнул и попробовал придумать ответ:

— Потому что я не смогу стать самим собой, покуда живу в тени отца, Грегори. Понимаешь?

— Нет.

— Надеюсь, тебе никогда не придется этого понять. Но я скажу тебе только об одном. Я не верю, что это правильно — навязывать людям ту форму власти, которая больше нравится тебе самому.

— Ясно, — протянул Грегори. — А если бы ты остался в Грамерае, рано или поздно тебе пришлось бы сражаться из-за этого с папой.

— Ты все правильно понял. Поэтому я и должен был улететь.

— Да. Но, Магнус.

— Что?

— Это — не единственная причина?

Магнус немного помолчал и мысленно ответил:

— Ты прозорлив, как всегда, братишка. Нет, не единственная.

— Значит, есть и другие.

— По крайней мере еще одна. Но все сводится к главному.

— А мне придется когда-нибудь последовать за тобой?

— Не знаю. Но думаю, не придется. Ты — самый младший, и мир разума для тебя всегда был более реальным, чем мир чувств. Думаю, тебе хватит простора для странствий, даже если ты никогда не покинешь нашего маленького острова.

— Хорошо бы. — Грегори вздохнул. — Что ж, да пребудет с тобой удача, братец. Если понадоблюсь — зови.

— Позову, — ответил Магнус. — Я так тебе благодарен.

Мысленный голос Грегори умолк, и Магнус снова остался один, но ощущение пустоты почти отступило.

— Там, куда ты направляешься, тебе очень даже понадобится надежная защита для твоего бедного сердечка, — проговорил кто-то совсем рядом.

Магнус вздрогнул, повернул голову и увидел, что в кресле второго пилота восседает старьевщик.

— Ты? Ты и здесь можешь преследовать меня?

— Везде, — торжественно кивнул старьевщик. — Потому что я — внутри тебя, как внутри любого другого человека. Ты же видишь только мое внешнее проявление. Ну, возьмешь ты защиту для сердца, в конце концов?

Несколько минут Магнус молчал и смотрел на старьевщика, обдумывая, насколько этому типу можно верить. Конечно, это мог быть просто-напросто лживый демон — но скорее всего галлюцинация. Магнус гадал, что же произошло с его разумом, почему видения начали являться ему намного раньше, чем это случилось с его отцом.

— На четверть ты — истинный грамераец, — напомнил ему старьевщик, — и потому носишь в себе то, что у вас принято называть «ведьминым мхом».

Магнус нахмурился.

— Значит, когда мы окажемся довольно далеко от Грамерая, ты перестанешь мне являться?

— Быть может, и так. Но если это так, то ты должен или взять у меня защиту, или уж отказаться навсегда. Ну, берешь?

Магнус молчал и пристально разглядывал старьевщика. Наконец у него мелькнула мысль о том, что все те перемены в его разуме и теле, которые произвела Дева Озера, пожалуй, должны были уберечь его от любых вредных воздействий «подарочка» старьевщика.

— Берешь или нет? — не унимался старьевщик. — Хочешь, чтобы твое сердце стало неуязвимым?

— Да, — ответил Магнус наконец. — Хочу.

Старьевщик довольно ухмыльнулся, хлопнул в ладоши, развел их в стороны, и над его пальцами поднялась в воздух почти прозрачная золотая шкатулочка, в крышке которой виднелась большая замочная скважина.

Магнус не отрывал зачарованного взгляда от шкатулки, а она подплыла к нему и вдруг, набрав скорость, нацелилась на его грудь. Он вскрикнул, отшатнулся, но шкатулка упорно преследовала его. Теперь были видны только ее очертания. В конце концов она коснулась груди Магнуса, словно бы проникла в нее и исчезла. Магнус взвыл, обхватил себя руками, ожидая острой боли — но боли не было, было только едва различимое ощущение… Как будто что-то у него в груди немножко сместилось, а потом…

— Ничего, — прошептал он, устремив на старьевщика затравленный взгляд. — Я чувствую себя точно так же, как раньше.

— С этих пор осознаешь разницу.

Магнус вдруг понял, что, возможно, совершил нечто непоправимое.

— А если я пожелаю избавиться от этого? Ты заключил мое сердце в золотую шкатулку. Как мне открыть ее?

— Ключ — внутри тебя, — заверил его старьевщик.

— Где?

Старьевщик ухмыльнулся.

— Ну, знаешь… Это уж ты сам поищи. Этого и я не ведаю.

— Лжец! — прокричал Магнус.

Старьевщик мгновенно исчез. Какое-то время еще звучало эхо его противного хохота.

Домик был выстроен из саманных кирпичей и обмазан глиной, как все прочие вокруг него. Анархисты не желали привлекать к себе внимание. Но под слоем саманных кирпичей лежал слой бронированной стали, а в самой большой из этих «лачуг» за рабочим столом под самой современной лампой сидел пожилой мужчина.

— Агент Финистер с докладом, — прозвучал голос в воздухе.

Мужчина немного удивился, но тут же довольно улыбнулся.

— Впустите ее.

Открылась внутренняя дверь, и в комнату вошла стройная женщина. Глаза ее странно блестели, а двигалась она почти с эльфийским изяществом.

— Садись, садись! — Мужчина поднялся, принес пыльную бутылку, налил себе и гостье. — Выпей вина!

Он протянул ей кубок.

— Благодарю, босс. — Женщина уселась на грубо сколоченный деревянный стул возле письменного стола и с невинной улыбкой взяла у мужчины кубок.

— Ну? Какие новости? — Мужчина торопливо обошел стол и уселся напротив женщины. — Мне известно, что молодой чародеишка покинул планету — а это хорошо, просто-таки очень хорошо! Но ты ведь его просто так не отпустила? Наверняка нагрузила чем-нибудь?

— Думаю, да, — ответила Финистер. — Конечно, полной уверенности нет, но если психологи правы, то я одарила его полным отвращением к сексу в любой его форме, и притом — пожизненно.

— Запрещающая психотерапия. Ясно. — Мужчина энергично кивнул несколько раз подряд. — Да. И все-таки наверняка сказать нельзя, правда? Как бы то ни было, ты отлично поработала, агент Финистер! Если нам удастся подкосить второе поколение чародеев, то мы хотя бы предупредим нарождение третьего. Отлично, отлично! Особенно удачно, что удалось так обработать старшенького — у него самая могущественная комбинация псионных генов. Таких людей еще на свет не рождалось. И если он начнет плодиться…

— Не начнет, — с хитрой-прехитрой ухмылкой возразила Финистер.

— Поразительно! И как же это тебе удалось?

— А я позаимствовала идею у одной старой ведьмы, которая ему встретилась на пути. Эта карга живет в полуразрушенной башне и специализируется на том, что совращает юнцов, а потом кормится их жизненными силами. Между ними до настоящего секса так и не дошло, но все же опыт молодым человеком был приобретен крайне неприятный. Вот я и решила закрепить пройденный материал. Я, конечно, старательно маскировалась. Сначала я явилась ему в обличье жены дворянина…

— А я еще гадал, зачем тебе понадобилось столько агентов в помощь.

— Мне же нужно было в заброшенном замке полный марафет навести! Агент Мортрейн, кстати, прекрасно сыграл роль моего мужа, ревнивого старикашки. Конечно, мне бы пришлось невесело, если бы молодой Гэллоугласс и вправду потащился со мной в замок моего отца, но к тому времени, как мы туда добрались, он хотел поскорее со мной расстаться.

— И ты закрепила достигнутое ведьмой? Наделила его отрицательным сексуальным опытом?

— За счет того, что он оказался застигнутым врасплох, так сказать, на пороге адюльтера? Еще каким отрицательным!

— Почему же только на пороге?

Мужчина нахмурился.

— Я боялась, что в последний момент его замучает совесть. Но удар для него оказался силен. Потом я подслушивала его мысли и узнала о том, что он общался со своим «вторым я» с планеты Тир Хлис.

— Это в той параллельной вселенной, куда мы забросили всю их семейку, когда Магнус был еще мальчишкой? До сих пор не могу понять, как им удалось оттуда смыться.

Главный агент анархистов подумал о том, как же они полезны в работе — местные агенты, грамерайские эсперы-найденыши, воспитанные анархистами и взращенные в верности их организации под названием ИДИОТ, что расшифровывалось как «инициаторы движения за искоренение объединения телепатов».

— Да, речь о той самой вселенной и той самой планете. Грех было упускать такую возможность. Я нарядилась царицей эльфов, очаровала его и держала, совершенно беззащитного, под гипнозом. Потом я внушила ему сон с массой подробностей. Но до конца довести дело не удалось — вмешался его младший братец и все испортил. Подсунул парочку альтернативных образов. И все-таки я поработала неплохо. Потрясение для него получилось не слабым.

Главный агент нахмурился.

— А младший брат понял, что это сон?

— Ему в сознание я не заглядывала. Мальчишке пока только тринадцать, но он бы в секунду меня раскусил. Грегори, пожалуй, самый талантливый телепат из них. Так что, не знаю, но почти уверена, что сосунок тоже решил, что все происходит в Тир Хлисе. Ну а потом предстала перед ним в образе девицы-чаровницы и обработала его гипнотическим сексом по полной программе.

Главный агент пару секунд сидел не шевелясь. Потом его губы расплылись в медленной улыбке.

— Удивительно, как это он еще жив до сих пор.

— Да он бы помер, если бы не вмешалась одна мерзавка из Озерного Края. Я его погрузила в полнейшую депрессию, напустила на него гипнотический сон. Словом, он был полностью убежден в своей бесповоротной обреченности. Он был готов не есть ни крошки и в конце концов непременно помер бы с голоду. Но его растолкали родители, а этот треклятый конь-робот, чтоб ему было пусто, отвез его к Зеленой Колдунье, или Деве Озера, или как ее еще там… Кстати, босс, надо бы с ней разобраться покруче, с этой дамочкой.

Главный агент что-то записал в блокноте.

— Хорошо, подумаем. И что же, она уничтожила все твои труды?

— Не все. Все она бы не смогла уничтожить. Из депрессии она его вывела, что правда, то правда, и вернула ему желание жить — но он до сих пор не понял, зачем оно ему сдалось, это желание, и женщинам доверять не будет до конца своих дней. Думаю, ни одному психиатру не вырвать это из его подсознания с корнями. И секс его интересовать не будет — ну разве как интеллектуальные поиски.

— А от интеллектуальных поисков детишки не родятся! — хихикнул главный агент и довольно потер руки. — Славно, агент Финистер, очень славно! Пожалуй, пора поручить тебе что-нибудь посерьезнее, а?

— И я так думаю. — Агент Финистер встала, обошла вокруг стола и погладила босса по щеке. — Посерьезнее и поинтимнее.

Глаза у главного агента похотливо зажглись. Он вальяжно улыбнулся.

— И что же вы предлагаете, агент Финистер?

— Себя. — Она прикоснулась кончиками пальцев к правому виску мужчины, и вдруг его лицо стало равнодушным, невыразительным. С чувственным изяществом красотка взяла из его рук кубок и поставила на стол, после чего прикоснулась к левому виску своего начальника. Его взгляд мало-помалу наполнился страстью и желанием. — Мне так хотелось бы в один прекрасный день стать главным агентом… — проворковала Финистер.

Ее босс кивнул и принялся что-то проворно писать. Финистер не убирала руки от его висков до тех пор, пока он не поставил точку, а потом еще немного постояла за его спиной, еле заметно улыбаясь.

— Агент Ворли, — обратился мужчина к невидимому интеркому, с трудом сдерживая страсть.

— Да, босс?

— Войдите, пожалуйста.

Дверь открылась и вошел хмурый молодой человек.

— Слушаю, босс.

— Вы — мой свидетель, — сказал босс. — Если я умру, так сказать, на боевом посту, агент Финистер станет моей преемницей.

Молодой человек вытаращил глаза, посмотрел по очереди на босса, на Финистер. Красотка молча многозначительно улыбнулась ему. Молодой человек покраснел и отвел взгляд.

— Как скажете, босс.

Дверь закрылась за ним.

— Ну? — проворковала Финистер.

Босс поднялся и почти автоматически последовал за ней через соседнюю дверь в свои личные апартаменты.

А на следующее утро его похоронили. Похороны были самые роскошные — по грамерайским меркам: главный агент Финистер позаботилась об этом. Не стоило подрывать авторитет фирмы.