Во всяком случае, ткани, как и обещал сэр Юлиан, оказались великолепны. Для платья Корделия предпочла изумрудно-зеленый батист, тонкий, почти как шелк, а для отделки ярд за ярдом отбирала самые замысловатые кружева. Она хотела взять и несколько вышитых лент, но потом решила, что бесполезно состязаться с Далилой по части украшений, а еще вспомнила афоризм матери: женщина прибегает к избытку украшений, когда не доверяет собственной привлекательности.
Увы, Корделия как раз не доверяла.
Хотя никогда не призналась бы в этом. Хватит и кружев — кружев и прекрасного батиста, что наилучшим образом подойдет к ее волосам и глазам.
Служанка принесла нижние юбки, видимо, из запасов старшей сестры. Корделия даже не обратила внимание на удивительное совпадение: все ей пришлось почти впору.
Она присела у свечи с пером и листом бумаги, чтобы сделать "набросок будущего платья, но чем дольше она рисовала, тем больше увлекалась этим занятием, и только услышав, как где-то часы пробили полночь, строго велела себе заканчивать. Необходимо как следует выспаться, иначе завтра ничего у нее не получится, а ведь на балу она просто обязана быть очаровательной.
Итак, в постель.
Наконец Корделия легла, облачась в ночную рубашку, которую обнаружила на кровати. После ночи, проведенной на сосновых ветках, нежиться на мягкой перине было особенно приятно.
Она зарылась поглубже, внимание ее рассеялось, мысли блуждали, в голове вспыхивали и гасли разнообразные картины — но то были не грезы о прекрасных платьях и не кошмары о сумасбродных нарядах, в которых на завтрашнем балу может появиться Далила. Нет, пред ней предстал Ален… затем Бор… и снова Ален, снова Бор, и оба они бок о бок, потом Бор остался один, неясно вырисовывающийся над ней, его глаза горят, а губы такие влажные… Она лишь слегка испугалась нахлынувших на нее чувств, совсем почти не испугалась, ведь на самом-то деле его здесь нет. Было нечто в его пристальном взгляде и (признайся!) в теле его, — мускулистом торсе, пробуждающее такие волнующие, щекочущие чувства, и наконец она призналась себе, что испытывает страсть и начинает понимать необузданность Джеффри.
Но в Боре таилось и нечто отталкивающее ее — крайнее безрассудство, столь привлекательное, одновременно казалось столь же угрожающим. Корделия поймала себя на мысли, что хотела бы выйти замуж за Алена ради спокойствия и дружбы, а Бора оставить для романтических удовольствий…
Она рывком села на кровати, глядя в темноту, осознала греховность своих желаний и густо покраснела в ночном уединении.
Затем, окончательно пристыженная, она разрыдалась и уткнулась носом в подушку.
Во мгле ночной костер был островком спокойствия и уюта.
Стало по-настоящему холодно, большая редкость для августа.
Род и Гвен, закутавшись в плащ, глядели на пламя.
— Мне это не нравится, — сказал Род. — Все трое неизвестно у кого, владеющего этой усадьбой. Давно ли, кстати, здесь построили дом?
— Не меньше сотни лет, судя по виду, — отозвалась Гвен.
— Вот именно, по виду. Но можно и нарочно выстроить под старину.
— Разумеется. — Гвен вспомнила чудеса современной технологии, увиденные ею во время отлучки на другие планеты.
От темноты под деревьями отделилась приземистая тень и направилась к сидящим у костра.
Род поднял голову:
— Что нового, Бром?
Гном сел на валун и протянул руки к огню.
— Я приказал эльфам глаз с дома не спускать. Если там что-то произойдет, мы узнаем через несколько минут.
— А что говорят местные эльфы об этом доме? Давно ли он здесь стоит?
— Года два или даже меньше. Здесь появилась артель чужеземцев и построила его. Они расчистили место посреди леса, вдали от чужих глаз. Эльфы говорят, что они рубили лес волшебными топорами и справились с работой за день.
Род навострил уши: похоже, речь шла о высоких технологиях.
— Что-то вроде огненных лучей?
— Вот именно. Дом они возвели за месяц, опять-таки с помощью колдовских машин, и тут же состарили его, хотя он был совершенно новым.
Род кивнул:
— А знают ли эльфы, кто там поселился?
— Некая дама и ее слуги, — сообщил Бром. — Очень красивая леди, стройная и не слишком высокая. — Он пожал плечами. — Вот и все, что они могут сказать. Ее лицо будто бы меняется время от времени, так же, как и цвет ее волос. Держит себя, как благородная, но эльфы чувствуют в ней что-то недоброе.
— Какое-то конкретное зло?
— Снаружи не видно, а у них нет ни малейшего желания проникать в дом. Не то чтобы там творилось нечто ужасное, отталкивающее эльфов, просто это их не интересует. У них есть дела поважнее.
— Не интересует? — вытаращил глаза Род. — Разве бывают нелюбопытные эльфы?
Гвен нахмурилась:
— Что-то совсем не похоже на моих знакомых эльфов. Природное любопытство заставляет домовых каждый угол обнюхать.
Или среди здешних эльфов нет домовых?
— Какая разница? — воскликнул Род. — Эльфы еще любопытнее домовых. Не так охотно заглядывают в дома, согласен, но все же…
— Среди них есть домовые, но и они не проявляют к дому ни малейшего интереса, — подтвердил Бром.
— Это пахнет чарами могущественной ведьмы, — задумчиво проговорила Гвен.
— Вот именно, — согласился Бром. — Выходит, кто-то наложил чары безразличия на всех, кто приближается к дому — В опасности ли Корделия или Джеффри? — спросила Гвен.
— А также Ален, — добавил Род.
— Пока ни малейшего повода для беспокойства, — ответил Бром. — Опасность лишь в том, что они среди чужаков, цели и задачи которых нам неизвестны. Однако никаких реальных признаков опасности. Не беспокойся, чуть что, эльфы предупредят их и, если понадобится, защитят собственной магией.
— Но если в доме ведьмы, магии эльфов может не хватить, — возразила Гвен, и Род содрогнулся. — Они ведь пошлют нам весточку?
— Можешь не сомневаться, — успокоил ее Бром. — Пошлют обязательно.
Утро выдалось ясное, холодное и сырое — как я сама, подумала Далила.
Она с наслаждением потянулась, разгоняя остатки сна, вдвойне сладкого от мысли, что у Корделии, наверное, глаза сейчас красные от усталости, волосы всклокочены, рот полон булавок, и тщетны попытки ее смастерить хоть какое-то платье Вот отчего завтрак в постели показался особенно вкусным.
Ее портниха, разумеется, глаз не сомкнула и до сих пор занята швейным аппаратом, компьютером, дизайнерскими программами, а также коллекцией дисков о средневековой моде.
Далила поднялась с постели, дабы отправиться на первую примерку.
Корделия поднялась часом раньше, и сердце ее запело при виде такого количества ткани и кружев. Тут она заметила поднос с еще дымящимся завтраком. Так вот кто разбудил ее — прислуга. Она пришла в ужас, но тут же успокоилась, обнаружив, что эскизы ее платья по-прежнему надежно спрятаны в сапогах — в доме врага повсюду шпионы.
Сапоги! Ну да, ведь ей нужны еще туфельки.
Она надела свое походное платье, с удовольствием обнаружив, что его почистили, и принялась за работу.
Далила вышла из спальни в гостиную, где модистка пропускала через молекулярный швейный аппарат последний шов.
— Как раз вовремя, шеф, — протянула швея готовое платье.
Даже Далила не смогла сдержать восторженный возглас. Розово-золотое изящное платье дерзкого покроя идеально подойдет к ее кремово-персиковым щекам и белокурым локонам.
— Живей! Я должна посмотреть, как оно сидит! — Она быстро натянула нижние юбки и нетерпеливо переминалась в ожидании, пока модистка застегнет платье. О лифчике можно не беспокоится — средним векам он неизвестен, а на мало-мальски Цивилизованных планетах третьего тысячелетия их встраивают прямо в платья вместе с крошечной электронной схемой, поддерживающей объем и форму.
Далила самодовольно подумала, что ей-то, конечно, ничего поддерживать и улучшать не нужно, однако стрелять, так из всех орудий.
Модистка затянула последний шнурок — примитив, но приходится использовать что-то из возможного в средние века, неважно, было ли так на самом деле, — и Далила повернулась к двери в спальню. Нажав кнопку, модистка замкнула цепь, дверной проем помутнел и засеребрился. Далила с удовольствием разглядывала свое отражение в электронном зеркале, поворачиваясь то боком, то спиной, то в три четверти. Даже самая лучшая белошвейка Грамария не поможет наглой выскочке Корделии Гэллоуглас сотворить что-либо подобное! Ведь она, в конце концов, ограничена средневековой технологией, и с помощью нитки с иголкой не сможет соорудить даже самой заурядной вещицы.
О да, она, конечно же, расстарается! Всю ночь, небось, проси" дела и весь день просидит! Все руки исколет, с лица спадет от усталости, а глаза покраснеют. А как она будет раздражена и не уверена в себе!
Даже если ее наряд окажется приличным, ему никогда не сравниться с платьем Далилы. Да и вообще, разве есть в Корделии шарм и чувственность Далилы? Далила, между прочим, проективный телепат, причем талантливый и очень опытный, а более всего она искусна в любовном привороте.
Корделия с жаром принялась за работу. Никогда ей не приходилось иметь дело с такой восхитительной тканью! Это даже показалось ей сибаритством, когда она вспомнила, что у крестьянок в поместьях Гэллоутласов всего по одной юбке с блузкой, да и те с заплатами. Родители так и не смогли научить ее наслаждаться бессмысленной роскошью.
Но сейчас у нее была веская причина. Необходимо вырвать бедного Алена из когтей этой мерзкой гадюки Далилы — и спасти его должна именно Корделия.
Она расправила ткань, прикинула будущий крой, разложила на столе и, повинуясь внутреннему оку, без малейших колебаний расчертила мелом силуэт. Затем, думая о разделении молекул, пристально посмотрела на белые линии, и ткань сама разошлась по чертежу. Дважды Корделия ошиблась и дважды вновь соединяла края, неотрывно глядя на них и сосредоточив все свои мысли на движении молекул, пока структура полотна не восстанавливалась в первозданном виде.
Ее способности к телекинезу не уступали проективным талантам Далилы.
Теперь она сложила вместе части будущего платья и принялась взглядом соединять нити, так что и шва никакого не оставалось. Молекула цеплялась к молекуле, связывая края куда прочнее любой нитки. Необработанные кромки сгибались сами собой, превращаясь в аккуратную кайму.
К полудню все было готово, и Корделия устроила первую примерку. Она распахнула створки окна и заливисто посвистела.
Трель понадобилась ей, чтобы сосредоточиться — на самом деле она посылала мысленный зов.
На ветку за окном села малиновка, посмотрела на Корделию и вопрошающе вздернула клюв. Корделия попятилась, читая птичьи мысли. Она разглядывала свой образ в сознании малиновки, отступая, пока глазами птички не увидела себя целиком.
И с облегчением вздохнула.
Она увидела принцессу из сказки, само совершенство до последней детали, за исключением головного убора — до него еще очередь не дошла.
Впрочем, принцесса из сказки сочла бы такой наряд крайне вызывающим. Платье с глубоким до дерзости вырезом облегало тело, будто Корделия родилась в нем. Разглядывая себя, она мысленно переставила несколько электрических зарядов, и подол окружил ноги еще теснее.
Корделия сделала несколько шагов к окну, и статические заряды уложили ткань на бедрах — не вплотную, так как не позволяли нижние юбки, но достаточно, чтобы более чем откровенно намекнуть на скрытые под одеждой линии тела. Она еще раз окинула себя критическим взором и пришла к выводу, что формы ее не так уж безобразны — немало парней почтет за счастье будто ненароком коснуться тут и там. Тело, может, и не столь пышное, как у Далилы — если поверить, что у той все свое, натуральное, — зато получше сложено.
Она повернулась и отошла от окна, рассматривая теперь глазами птички собственную спину. Глубокий вырез до лопаток и ткань, идеально гладко облегающая бедра. Опустив веки, она бросила взгляд через плечо, улыбнулась самой манящей из улыбок Далилы и призывно покачала бедрами.
Кажется, получилось.
Она покраснела, представив себе, что и в самом деле устроит подобное представление перед Аденом. Она никогда не посмеет!
А даже если такое случится, он все равно не решится оценить ее по достоинству!
Но сама мысль возбудила ее.
И все же в некоторых местах платье сидело чуть-чуть свободней, чем следует. Корделия сосредоточилась на ткани, и та, разглаживаясь, собралась в вытачки. Вот теперь все как надо: не слишком перетянуто выше талии и достаточно пышно ниже.
Теперь пора подумать об отделке. Корделия послала малиновке прощальный поцелуй, выскользнула из платья и, подхватив кружева, прикрыла декольте. Мать говорила ей, что правильней оставить простор для воображения, а не выставлять все напоказ.
Нужен лишь толчок, заставляющий работать мужскую фантазию.
А Корделия и не собиралась давать им больше необходимого.
Когда все было готово, она позвала посмотреть на себя другую птицу — на этот раз синичку, — разглядела свой образ в птичьей головке, и от радости у нее перехватило дыхание. Никогда еще не видела она такого красивого платья. Ликующим взмахом руки она отпустила птицу, сняла платье и, оставшись в одной сорочке, принялась за головной убор из тончайшего полотна, батиста и вуали.
Где-то в середине работы она вдруг уловила постороннюю мысль — к двери приблизилась служанка. Корделия тут же скомкала платье и бросила к себе на колени, молниеносно вдела нитку в иголку и взъерошила волосы.
В дверь постучали.
— Открыто!
Дверь отворилась, и в комнату вошла горничная с подносом в руке.
— Миледи, вы не вышли к обеду.
— Ах, мне некогда! — измученным голосом проговорила Корделия. — ты же видишь, я вся в трудах!
Девушка, вытаращив глаза, подошла ближе:
— Миледи, вам вполне может помочь белошвейка…
— Наверное, но мне не хочется просить ее. О, я не сомневаюсь, что закончу вовремя! Оставь вино и хлеб вон на том столике, там, кажется, есть место. Я перекушу, когда выдастся свободная минутка.
— Как вам будет угодно, миледи. — Служанка присела в поклоне и удалилась, закрыв за собой дверь. Корделия успела прочитать в голове девушки спесивое удовлетворение и проводила ее мстительной усмешкой. Итак, они считают, что уже победили.
Ладно, тем хуже для них. Пусть Далила думает, что Корделия в отчаянии и ни за что не успеет сшить приличное платье. Ничто не укрепит ее больше, чем излишняя самонадеянность соперницы.
Она закончила, когда солнце только начало клониться к закату.
Хлеб, сыр, мясо, вино — все показалось ей превосходным. Однако она лишь слегка перекусила — не хотелось быть вялой и неповоротливой, когда проснется.
Ибо она, разумеется, должна отдохнуть перед началом вечерних торжеств. Корделия закрыла глаза и мысленно позвала зяблика, строго-настрого велев разбудить ее через час заливистой трелью под окном. Тот же приказ — проснуться, а не петь — она отдала себе, после чего спрятала в шкаф свое прекрасное платье, заперла дверь и, полностью удовлетворенная, легла в постель.
В конце концов ей просто необходимо выглядеть наилучшим образом!
Проснулась она в четыре и добавила последний штрих к своему наряду: плащ — просто круг серой ткани, завернувшись в которой, она скроет платье. И когда в дверь опять постучали, она быстро накинула плащ на плечи и сказала:
— Войдите!
Служанка принесла кувшин с горячей водой, поставила у очага и направилась к выходу, бросая повсюду любопытные взгляды.
— Ах, чуть не забыла! — уже в дверях воскликнула служанка и вернулась, протягивая Корделии полумаску. — У нас будет бал-маскарад, миледи.
Корделия возликовала, но постаралась выглядеть совершенно измученной, — Благодарю тебя, добрая душа.
— Все, что пожелаете, миледи, — слегка поклонилась служанка и вышла, притворив за собой дверь.
Ален, побледнев, проговорил:
— Я никогда не смогу так!
Он смотрел, как заигрывают друг с другом «соседи», как кланяются, болтают, танцуют. Гостей представляли не иначе, как в соответствии с маскарадными костюмами, в основном героями рыцарских романов или старинных преданий. Все были чрезвычайно непосредственны, а танцы казались довольно грубоватыми.
— Да сможешь, конечно, — заверил его Джеффри. — Ален, это ведь бал-маскарад. Никто тебя не узнает.
— Ну… это правда, — задумчиво проговорил Ален, но тут же насторожился. — Постой-ка! Я слышал об этих костюмированных балах. Разве в полночь все не снимают маски?
— Так-то оно так, но если уйдешь до двенадцати, никто не узнает тебя!
Взгляд Алена блуждал по гостям, блистающим золотом в огнях бесчисленных свечей.
— Да, конечно… только обидно пропустить окончание бала…
— Возможно, ты не пожалеешь об этом, — Джеффри глотнул вина из своего кубка. — Имей в виду, что решение ты можешь принять прямо перед полуночью. Если почувствуешь, что хочется выкинуть нечто… возбуждающее… такое, знаешь… не то чтобы злое, а просто слегка шаловливое… или нет, даже не шаловливое… дерзкое… в общем, если ты позволишь себе эдакую проделку, то удалишься до полуночи! — Он чокнулся с Аленом. — А если нет, останешься и снимешь маску! Пей до дна!
Ален машинально приложился к кубку, явно думая о чем-то другом. Но вдруг он встрепенулся, вспомнив, о чем думал раньше:
— Постой! Мне нельзя так рано пить вино! Я же опьянею!
— Что? От одного кубка? — Джеффри снисходительно рассмеялся. — Даже не думай.
Но сам он думал. Он хорошо обдумал, давать ли Алену вино.
Очень крепкое вино.
Конечно, Джеффри не вчера познакомился с Аленом и знал, что принц с детства привык к вину, как и большинство благородных отроков Грамария. Он не опьянеет, но станет чуточку… раскованней.
Музыканты настроили инструменты и ударили в смычки.
Корделия, закутавшись в плащ, стояла в тени на лестничной площадке и широко раскрытыми глазами смотрела на гостей. Ее охватила какая-то странная нервозность. Корделия не могла избавиться от дурных предчувствий. Сколько здесь настоящих соседей, а сколько приспешников Далилы?
Есть ли хоть какой-нибудь шанс превзойти Далилу на ее территории?
Но какая же здесь масса народу!
Хотя наряды публики казались весьма старомодными по стандартам Раннимеда, Корделия не заметила ничего, явно противоречащего стилю Грамария. Все охотно развлекались, смеялись и беседовали, а между ними сновали слуги с винными кубками.
Гости заполнили весь Большой зал, и по меньшей мере половину собравшихся составляли почтенные матроны с мужьями.
Зато остальные были молоды. Большинство, пожалуй, уже обзавелись семьей, но все же оставались молоды и полны жизни.
Они шумно слонялись по залу и, будто волны, набегающие на берег, готовы были поглотить Корделию.
— Уж не робеешь ли ты, леди Корделия?
Девушка вздрогнула и оглянулась.
По лестнице величаво спускалась Далила в таком красивом платье, что у Корделии дух захватило. В маске, без маски — ошибиться было невозможно: золотые волосы, спадающие искусно уложенным каскадом, и роскошная декольтированная грудь.
Личико в форме сердца, пышные формы — все подчеркивалось великолепием розового с золотом платья.
Корделия испытала острейший приступ зависти.
— Что за мышка тут притаилась? Так и будешь от каждой тени шарахаться? Ну же, как можно не радоваться такому вечеру?
— Я… Я попытаюсь. — Корделия собрала остатки самообладания и расправила плечи, — Рада слышать это. Иди предо мной, мне не следует затмевать твой блеск.
Глаза Корделии сузились под маской.
— Сегодня никакое платье не может сравниться с твоим, леди Далила. Нет, я уступаю тебе дорогу. В конце концов это твой дом, так сделай то, что положено тебе по праву.
— Я так благодарна тебе, моя дорогая. И уступаю, — кивнула Далила с чуть заметной усмешкой и вышла на середину площадки.
Она махнула рукой, и служанка шикнула на стоящего внизу дворецкого. Тот поднял голову, вытаращил глаза и, повернувшись к толпе, завопил:
— Леди Елена Троянская!.
«Ну, разумеется», — хмыкнула про себя Корделия.
Все присутствующие как один повернули головы, а музыканты заиграли неторопливый марш.
Далила торжественно нисходила к гостям.
На мгновение все замерли, глядя на нее.
Затем устроили дружную овацию.
Корделия напоминала себе, что большинство здесь присутствующих — на жаловании у Далилы, и все же ее охватила ревность. Бесстыжая девка!
Что ж, Корделия ответит ей по-своему.
Когда Далила спустилась в зал, аплодисменты сменились поздравлениями. Молодые люди проталкивались к лестнице, стремясь приложиться к прекрасной ручке; дамы охали и ахали, рассыпаясь в комплиментах, а потом яростно обсуждали друг с другом удивительное платье.
Корделия поняла, что настал ее час. Сердце ее билось так сильно, что, казалось, вот-вот вырвется наружу сквозь платье. Все же она протянула лакею записку, а тот передал ее дворецкому.
Дождавшись, когда Далила отойдет от лестницы, дворецкий звучно провозгласил:
— Леди Элейн из Шалота!.
Только что выдуманное имя казалось ей удачным выбором — скрытым упреком Алену. Однако теперь уверенности в этом поубавилось.
Гул затих, и толпа в предвкушении повернулась к вновь прибывшей.
Корделия затаила дыхание, выпрямилась и опустила ногу на первую ступеньку.
Воцарилась гробовая тишина, море глаз устремилось к девушке.
Корделия умирала от страха. Она спустилась еще на одну ступеньку, и еще на одну. Остановилась и скинула плащ.
Все ошеломленно уставились на нее.
Она сделала еще шаг, споткнулась и вцепилась в перила.
Неужели она совершила роковую ошибку? Неужели это место враждебно к ней во всех направлениях?
Что ж, они все равно увидят, чего стоит Корделия Гэллоуглас!
Она вздернула подбородок и сделала решительный шаг.
И вдруг толпа взорвалась восторженными рукоплесканиями — большей частью мужскими.
Шум оглушил ее. Глаза под маской изумленно расширились.
Неужели эти аплодисменты действительно для нее?
Сомнений быть не могло. Молодые люди рвались вперед. Не отставали и те, что постарше.
Корделия медленно спускалась, а в ушах звенели аплодисменты и восторженные крики.
Когда она дошла до последней ступени, несколько щеголей устремились припасть к ее пальцам. Она недоуменно посмотрела на них и подняла глаза…
И встретилась с ненавидящим взглядом Далилы.
Корделия поняла, что это истинный триумф.