В пути Манало попросил Огерна немного отстать от каравана и сказал ему:

— Огерн, пока я ходил по степи от края до края, пока предупреждал племена о грозящей опасности и рассказывал им о ее знаках, я видел повсюду признаки засухи. Теперь вожди племен знали, когда им выступить в поход, но чем дальше я шел к югу, тем суше становились земли, тем скуднее растительность, а потом и вовсе начались бесплодные пустыни, как та, где кочуют бихару.

— Они мне говорили, что пустыня надвигается, — отвечал Огерн, в душе поразившись тому, что за столь краткое время мудрец обошел столько земель. Ведь за эти несколько месяцев они с Лукойо только и успели, что добраться из земли бири в землю бихару.

— Пустыня действительно надвигается, — подтвердил Манало. — И если этому не положить конец, она поглотит все южные земли.

— Значит, это дело рук Улагана?

— Да, — ответил Манало.

В это мгновение Огерн уловил краешком глаза какое-то Движение. Он обернулся — никого.

— Может, у меня что-то с глазами, о мудрец, но мне все время что-то мерещится. Обернусь — все исчезает.

— С глазами у тебя все в порядке, — отозвался Манало.

Огерн снова встревожился за мудреца. Его обычно такое доброе и мягкое лицо теперь было бледным и суровым.

— Точно, все у тебя с глазами в порядке, — подключился к разговору Лукойо. — Я тут в дозоре стоял и видел, кто это. Это лев с человеческой головой — ну, если только у человека может быть двойная пасть с четырьмя рядами острющих зубов.

Манало кивнул:

— Этот зверь называется «мантикор», он обитает на открытых равнинах.

Огерн пугливо взглянул влево, и снова что-то промелькнуло и исчезло.

— Но что они делают тут, в пустыне?

— Да Улаган наверняка их за нами послал! — воскликнул, брызнув слюной, Лукойо и мрачно посмотрел по сторонам.

— Глаза у тебя зоркие, Лукойо, — сказал Манало. — Зоркие и быстрые. Но ты не бойся — мантикоры не нападут на нас до тех пор, пока мы не доберемся до цели.

— Откуда ты знаешь? — удивился полуэльф, но Манало коротко проговорил:

— Знаю.

— Но где наша цель? — спросил Огерн. — Куда мы едем.

— Это развалины посреди Песчаного моря, — отвечал Манало.

— Проклятые развалины? — уточнил Лукойо и в ужасе воззрился на мудреца. — Да они же нас прикончат!

— Нет, и никакие они не проклятые, — спокойно проговорил Манало. — Нам непременно нужно попасть туда. Если хочешь, можешь вернуться, Лукойо. Я не могу заставить тебя ехать со мной.

Лукойо уже был готов развернуть своего верблюда, но встретился взглядом с Огерном и, отвернувшись, пробормотал что-то себе под нос. Он с великаном кузнецом уже столько раз спасали друг другу жизнь, что теперь, если Огерн оставался, Лукойо уйти было нельзя.

Караван был в пути всего три дня, но жара уже стояла такая, что даже верблюды начали сдавать. Огерн предложил идти по ночам, но Манало отговорил его, предупредив, что созданиям Улагана легче напасть на путников под покровом мрака. Мудрец решил, что ехать они будут только ранним утром, а затем — от заката до сумерек. Когда разводили костер, Манало сыпал в огонь какие-то странные порошки и произносил непонятные слова, и Огерн, по обыкновению, запоминал эти слова на слух, хотя и не знал, что они означают. Что бы они ни значили, эти слова, какими бы порошками ни пользовался мудрец, но ни мантикоры, ни кто бы то ни было еще из обитателей пустыни к путникам не приближались. Время от времени Огерн слышал неподалеку от костра зловещие шаги, видел горящие глаза, но ни одна тварь не осмеливалась подойти поближе.

— Поспи, Огерн, — посоветовал кузнецу Манало. — И ты поспи, Лукойо. Теперь никто не приблизится к костру.

И — о чудо! — кузнец и полуэльф крепко уснули.

Но когда после четвертого заката сгустились сумерки, когда усталые верблюды отказались идти дальше и легли на песок, слева от путешественников вспыхнул огненный столп, шипя, словно сотня змей. Собственно говоря, столп и был змеей, увенчанной женской головой и с женской грудью. Лицо чудовища было красивым — длинные ресницы, большие глаза, полные, красные, как кровь, губы… но взгляд красивых глаз был безумен, за чудесными губами белели клыки. Изо рта высунулся раздвоенный язык, чудовище почуяло людей и, опустившись на песок, поползло к ним.

Верблюды закричали и бросились бежать. Огерн покачнулся, чуть не вылетел из седла, а Лукойо вылетел, но успел ухватиться рукой за шею верблюда и ухитрился вскарабкаться обратно в седло. Верблюд Манало брыкался, пытаясь стряхнуть с себя седока, но мудрец удержался и погнал верблюда вперед, вслед за Огерном.

Верблюд Огерна мчался во весь опор и, наверное, сбросил бы кузнеца, если бы прямо перед ним из песка не показалось женское лицо. Верблюд дико всхрапнул и бросился в обратную сторону, но, увидев вдалеке львов с человеческими головами, встал.

Манало догнал Огерна, натянул поводья и развернул своего верблюда. Они вместе с Огерном погнали верблюдов прочь. Лукойо мчался за ними по пятам, погоняя своего скакуна. Однако очень скоро над ним нависла еще одна змея с женской головой и грудью, и верблюд Манало отпрянул в сторону. Мудрец развернул верблюда к северу, но довольно скоро явилась четвертая огненная змея, а потом и пятая. Шипение, казалось, окружало людей со всех сторон, обволакивало, не иссякало. Верблюды мчались вдоль двух рядов змееподобных женщин, подползавших отовсюду, мчались, покуда впереди не завиднелось нечто похожее на большую скалу — призрачную скалу, освещенную луной. Верблюды проскакали между двумя высокими камнями, и Огерна вдруг охватило чувство безграничной силы, невообразимого могущества. Он знал, что нет для него ничего невозможного, ничего такого, на что не способен человек, он знал, что мог бы даже убить улина. И он почти сразу понял: сила исходит от камней, а не от него самого.

Манало резко натянул поводья своего верблюда. Верблюды остановились и принялись громко вопить, но мудрец запел так громко, что звук его голоса заглушил верблюжьи вопли. Высоченные каменные столбы озарились ярко-голубыми вспышками. Искры окружили камни, лежавшие поверх колонн наподобие перемычек, наполнили пространства между камнями.

Змее-женщины и мантикоры отступили, яростно рыча и шипя.

Лукойо спрыгнул с верблюда и бросился следом за чудовищами, на бегу обнажив меч и крича:

— Пошли прочь, мерзкие твари! Всех поубиваю, всех до единого!

— Лукойо, нет! — вскричал Манало. — Огерн, останови его!

Огерн погнал своего верблюда следом за полуэльфом, обогнал его и загородил собой дорогу. Лукойо, гневно вопя, попытался обежать верблюда, но Огерн не дал ему этого сделать — он обхватил шею полуэльфа, сжал медвежьей хваткой.

— Нет, лучник! — крикнул кузнец. — Та сила, которая не дает им войти, должна удержать здесь тебя!

— Но я могу убить их всех! — неистовствовал полуэльф. — Я могу уничтожить любое создание мерзкой магии Улагана! — Он кричал и вырывался. — Пусти меня, Огерн! Наконец я могу нанести удар тому, кто повинен в моем появлении на свет!

— Нет, Лукойо! Сила, которая бушует в тебе, не твоя собственная! Она исходит от окружающих нас камней! Успокойся, отступи, ведь как только ты окажешься за пределами этого каменного кольца, ты снова станешь самим собой!

Лукойо затих, опустил голову и с трудом выговорил:

— Так вот почему я вдруг почувствовал, будто могу срубить то Дерево, что подпирает Небеса! О, отпусти меня теперь, Огерн. Я не стану пытаться делать больше, чем могу!

Огерн отпустил друга, однако из предосторожности развел руки в стороны, готовясь снова поймать Лукойо. Но полуэльф только убрал в ножны свой меч, бросил полный отвращения взгляд на женщин-змей и поднял голову. Глаза его взволнованно блестели.

— Но чувство удивительное, прекрасное… — пробормотал он. — Таким чувством можно наслаждаться…

— Ты можешь наслаждаться, — сказал ему Манало. — Но мантикоры нет. Они — творения Улагана и не могут проникнуть сюда, не испытав величайшей боли. И ламии не могут.

— Так это так зовутся женщины-змеи? — полюбопытствовал полуэльф. — Ламии?

— Да, так их называют, — отвечал Манало.

Огерн взглянул на мудреца, и глаза его озарились внезапным пониманием.

— Значит, для них это кольцо проклято?

— Вот мы где! — Лукойо в страхе огляделся. — В тех самых проклятых развалинах!

— Да, — кивнул Манало. — Но как верно сказал Огерн, развалины не прокляты для нас. И тут не кольцо, а прямоугольник. Когда-то тут стояла крепость с деревянной крышей, но доски давным-давно истлели, рассыпались в пыль.

Лукойо испуганно уставился на пыль у себя под ногами, а Огерн не спускал глаз с колонн. Они представляли собой цилиндры правильной формы, уходящие вверх настолько высоко, что, казалось, суживались в вышине. На лежащих поверх колонн перемычках были видны странные орнаменты, озаренные вспышками голубого огня, продолжавшими свою световую игру.

— Но почему же люди думают, что это проклятое место?

— Потому что Улаган распустил такие слухи через своих лазутчиков, — объяснил Манало. — Он не хочет, чтобы сюда приходили люди, потому что боится, что тогда они найдут, как воспользоваться силой древней крепости для противостояния ему. Потому-то он и грозит проклятием любому человеку, смеющему приблизиться сюда, потому-то он и окружил развалины пустынями, чтобы никто сюда носа не совал.

— А почему крепость покинута? — спросил Лукойо. — Только из-за страха перед Багряным?

— Для большинства людей этого вполне достаточно, — ответил полуэльфу мудрец. — Здесь во время войны улинов стояла крепость защитников человечества. Крыша закрывала их от копий и огненных лучей, швыряемых войском Маркоблина. Но в конце концов Маркоблин проломил крышу и обрушился на Ломаллина и его соратников огнем и железом, хотя сгорели в конце концов человеконенавистники, их погибло не меньше, чем защитников людей, — здесь, внутри крепости, не было места, где могло бы развернуться такое войско, потому очень скоро начались рукопашные схватки между улинами.

— А улины по силам были равны между собой, — прошептал Огерн.

— Именно так. И когда Маркоблин был убит, когда Улаган понял, что победить не сможет, он созвал свое войско — тех немногих, которые уцелели, и отступил. Ломаллин и кучка его соратников остались здесь, воспели хвалу Творцу за свое спасение, очистились от крови, и из-за их доброты и благодарности это место превратилось в святыню. Их сила осталась здесь и после того, как они покинули крепость.

— А Улаган не пытался отомстить этому месту, где погиб Маркоблин после ухода защитников крепости?

— Он пробовал разрушить крепость, пробовал осквернить ее, но обнаружил, что это ему неподвластно, — усмехнулся Манало. — Здесь поровну пало человеконенавистников и защитников людей, поэтому ненависть уравновесилась милосердием, но доброта соратников Ломаллина склонила чашу весов в их пользу. Изменить что-то Улаган может, только если убьет здесь кого-нибудь из улинов — защитников людей.

— Но не надо ли ему ради этого убить самого Ломаллина? — спросил Огерн.

— Не исключено, — отвечал Манало.

— Так, значит, мы поэтому пришли сюда? — сдавленно прошептал Лукойо. — Для того чтобы стать свидетелем смерти улина?

Долго-долго Манало молчал и не шевелился, наконец он кивнул:

— Да, мы пришли, чтобы стать свидетелями смертельной схватки. И одним из свидетелей должен стать человек, а еще двое должны иметь возможность спастись и рассказать об исходе поединка остальным людям.

— Разве ты сам не сумеешь рассказать? — спросил Лукойо.

— Нет, — коротко отозвался Манало. — И не спрашивайте почему. Время назначено, и час приближается. Вам нужно побыстрее спрятаться. — Он указал в ту сторону, где лежала одна упавшая колонна, а на ней — под углом — перемычка. — Идите туда и ложитесь на землю. Оттуда вам будет все видно.

Лукойо принялся было спорить:

— Но ты тоже должен…

— Идите! — бросил Манало, не глядя на Лукойо и Огерна. — Спрячьтесь, а когда все будет закончено, тайно покиньте этот храм, а потом скрывайтесь, покуда не поймете, что можете без опаски тронуться в путь. Дариад и его люди будут ждать вас — они не отчаются и не уйдут, сколько бы им ни пришлось ждать, а вам надо выжить, ибо вся эта война зависит от Огерна, а жизнь Огерна зависит от Лукойо. Идите же! — Мудрец указал на упавшую колонну, и рука его в то мгновение была подобна железному посоху, а лицо стало непроницаемым.

Никогда прежде друзья не видели, чтобы мудрец был настолько серьезен. Лукойо снова захотелось спорить, возражать, но он еще раз взглянул на Манало и понял, что это бесполезно. Полуэльф пошел следом за Огерном, и они спрятались в тени под перемычкой.

А потом они ждали. Время от времени то один, то другой выглядывал из убежища и смотрел на Манало, но видел его на том же самом месте, где они оставили его, — мудрец неподвижно стоял посреди каменных колонн, прямой, стройный, крепко сжав руками посох.

А потом… потом Огерн и Лукойо втянули головы в плечи, потому что древнюю твердыню сотряс страшный удар грома, эхо раската отлетело от колонн, послышался жуткий хохот. Огерн рывком сел, высунул голову из-за перемычки, Лукойо протиснулся рядом с ним и окоченел от страха: он увидел великана ростом втрое выше человека, с лицом, искаженным гримасой ненависти, с глазницами, похожими на две пещеры, со ртом, полным острых зубов, отсвечивающих в отблесках искр. Великан, запрокинув голову, хохотал. На нем был килт, он был вооружен, и одежда, и оружие — все было багряное. Шлем на голове великана имел форму черепа.

Огерн и Лукойо стояли на коленях, оцепенев от ужаса. Это был Багряный — сам Улаган.

— Пробил час! — прогремел голос Багряного. — Теперь ты не сможешь больше спрятаться от меня! Настало время схватки один на один, и никто не спасет тебя — ни твои куклы, ни твои жалкие соратники!

— Пробил час, ты прав, — ответствовал Манало. — Но кто спасет тебя?

— Меня спасать не надо, глупец, страдающий зеленой хворью! — И Улаган, выхватив нож из-за ремня, швырнул его в Манало.

Огерн ахнул, подался вперед, но Лукойо схватил его за плечо и удержал.

Нож вспыхнул и превратился в красноватый луч, но Манало при этом даже не поднял посоха, дабы заслониться. Луч угодил мудрецу в грудь. Тут ахнул Лукойо, и на этот раз Огерн положил руку ему на плечо, а другой закрыл рот полуэльфа, чтобы тот не успел вскрикнуть. Однако мудрец продолжал стоять как ни в чем не бывало. Его тело поглотило красный луч и засветилось сначала оранжевым светом, потом желтым и начало расти. Балахон разорвался и упал на землю, посох в выросшей руке стал маленькой палочкой. Фигура Манало озарилась зеленым сиянием, стала расти и расти — все выше и выше, и, наконец, он предстал перед глазами изумленных друзей великаном в набедренной повязке. Лицо великана было непроницаемо спокойно. Лицо Манало — бородатое, мудрое, мягкое, но теперь Огерн узнал в нем тот лик, который видел прежде только у статуй.

— Да он же… — вырвалось у Лукойо, и только потом рука Огерна зажала ему рот.

В конце концов он мог и не договаривать. Оба друга прекрасно понимали: их Учитель, добрый мудрец, на самом деле оказался зеленым богом, Ломаллином.

Улаган яростно взревел и обнажил меч длиной с половину человеческого роста. Он пошел к Ломаллину, и земля сотрясалась от его топота. Багряный размахивал громадным мечом, полыхавшим зловещим пламенем. Не сходя с места, Ломаллин встретил удар светящимся зеленым огнем посохом и, как ни невероятно, отразил меч Улагана. Улаган снова взревел, принялся размахивать мечом, теперь и меч обратился в пламя — алое и дымящееся, как кровь. И снова Ломаллин отразил удар своим светящимся посохом, и снова оружие великанов встретилось и сомкнулось. Улаган взвыл и нанес Ломаллину удар в пах. Зеленый бог застонал и отступил, зашатался, но удержался на ногах. При этом он опустил посох, и Улаган, издав победный вопль, описал мечом круг над головой и рубанул со всего размаха. Меч ударил по шее Ломаллина и разрубил плечо до середины груди. Лукойо и Огерн, в страхе вскричав, вскочили на ноги, но их никто не услышал, потому что Улаган торжествующе вопил. Его крик сотряс каменную твердыню. А Ломаллин запрокинулся и тело его стало подобно дуге. Из раны хлынул зеленый свет, озарил небеса, заплясал между колоннами… Еще мгновение — и тело улина стало распадаться, превращаться в сверкающую пыль. Пыль взметнулась к небу, а голубые вспышки, плясавшие между колоннами, угасли и умерли вместе с тем, кто был их создателем.

С южной и западной стороны в заброшенную крепость бросились мантикоры, а с севера и с юга, страшно шипя, заструились ламии.

— Найдите их! — проревел Улаган. — Найдите этих наглых смертных, которые осмелились сопровождать улина и называть его своим другом!

Но Улаган перестарался, создавая своих чудовищ. Мантикоры бросились на ламий, ламии принялись обвивать кольцами мантикоров. Ночь наполнилась шипением и рыком.

— Бежим! — крикнул Лукойо.

Огерн вышел из столбняка и со всех ног бросился бежать от ужасного места, где он потерял друга, самого могущественного друга, где он видел, как погибает бог.

А позади, злобно рыча и ругаясь на чем свет стоит, Улаган врубился в груду дерущихся чудищ, пытаясь разнять их. В конце концов ему это удалось, и ламии с мантикорами разбежались во мрак. Огерн, которого обогнал Лукойо, на бегу слышал шипение и рык. Полуэльф мчался во весь дух — он не просто спасал свою жизнь, он понимал, какая судьба его ждет, если его теперь, когда Ломаллин погиб, схватит Улаган.