Встреча с Зоськой не особенно обрадовала Штахеля. Без труда понял: тяготился кадровик их появлением. Что касалось работы — ненавидел ее Штахель, как и людей. Над свободой, добытой такими чудовищными усилиями, зло посмеивался: «Какая к черту свобода?! Ходишь в шкуре Полещука и трясешься день и ночь. Морду умыть и то боишься. И эти подозрительные взгляды Горнового. Зоська что? Сидит в кресле. Карандаш, бумага, печать и никакого страха, а тебя того и гляди сцапают. А «Влас» приспособился к комсомольцу Кольке, лижет задницу. Ни на кого надежды нет. Самому свою шкуру спасать надо».

Однажды заметил, что Горновой при заводке трактора слишком близко наклоняется к радиатору. «Во! Этого щенка можно убрать бесшумно и просто», — лихорадочно уцепился Штахель за осенившую внезапно мысль.

Шепнул о задуманном Рябцову, на днях назначенному бригадиром. Тот кивнул одобрительно. «Значит, ему Зоська доверяет. Еще бы, дружки, из одного казачьего полка», — с завистью подумал Курт.

На другой день, прежде чем передать трактор Горновому, он толкнул рычажок магнето на такое раннее зажигание, что при первом прикосновении к рукоятке коленчатый вал должен был дать стремительный рывок в обратном направлении.

— Подлей масла да прошприцуй коробку, — бросил он Горновому, поскорее удаляясь.

Подойдя к бригадному вагончику, обращаться к поварихе за едой не торопился, ждал рокового удара, при этом скручивал трясущимися руками цигарку. И вдруг — вспышка, вскрик. Через несколько минут Мишу, мертвенно бледного, с сильно отекшей рукой, увезли в больницу.

«Сорвалось, — обозлился Штахель. — Две-три недели — и вернется. А дальше? И Зоська по головке не погладит».

А тут еще беда. К ночи живот разболелся. Выпив по совету поварихи кружку соленого кипятку со свежим зверобоем, лег и на какие-то минуты задремал. Проснулся от еле слышного голоса:

— Давай сюда.

Штахель узнал Рябцова.

— Иду, — откликнулся второй.

Это был Земсков. Они легли на траву за сеялкой. Штахель насторожился.

— Зачем звал? — услышал он вопрос бригадира.

— Давит душу, больше не могу.

— О чем ты? — спросил Рябцов, делая вид, что о прошлом Земскова, а тем более о том, как он стал Земсковым, ничего не знает.

Штахель хотел броситься за сеялку и удушить Земскова, но потом решил дослушать все до конца.

А Земсков исповедался, начав с того, как подстерегали и насиловали девушек. Он не скупился на вранье, многие преступления приписывал Штахелю, хотя совершали их оба.

Еще до рассвета, когда Земсков, «очистив совесть», спал мертвым сном, Штахель убедил Рябцова, что терпеть его дальше нельзя ни одного дня. И тот, посоветовавшись с Зоськой, сообщил:

— Земскова порешим.

Сделав очередное свое грязное дело, Штахель сбежал из совхоза, а Рябцов, возвратившись украдкой в вагончик, бесшумно прополз среди спящей смены в дальний угол и тут же притворно захрапел.