Через пять суток дивизия Костылева, снятая с плацдарма, ночными форсированными маршами снова вышла к Десне, но уже гораздо южнее — ниже Караваева, где главные силы армии завершили уничтожение захлестнутой вражеской группировки.
Горнового комдив вызвал на НП, выдвинутый непосредственно к реке. После краткого разъяснения общей обстановки велел развернуть карту.
— Получишь особую задачу. Ни по важности, ни по масштабам нам такой пока решать не приходилось.
Горновой насторожился:
— Слушаю вас, товарищ генерал.
Костылев подтянулся ближе к столу, окинул взглядом его карту из конца в конец.
— Не годится. Мала. Тут нам, брат, придется решать задачу чуть ли не оперативных масштабов.
Генерал бросил на стол свою карту.
— Смотри сюда.
Оба наклонились над соткой с нанесенной обстановкой.
— Пока мы будем доколачивать противника в районе Караваева, ты обязан будешь обеспечить бросок дивизии через Днепр вот в этом районе. — Генерал обвел карандашом уже нанесенный на карте овал в районе Комарина. — Тебе выпадает счастье освободить первый населенный пункт Белоруссии.
— Да-а-а, — протянул Горновой в раздумье. — Честь, конечно, великая. Но…
Михаил Романович хотел, спросить, что полк получит из переправочных средств, но генерал опередил:
— Подсобить переправочными средствами не могу. Нет их и у командарма. А машины твои на пароме переправим. Захватили тут, разбитый. Подлатают саперы, и тебе хватит. Если удастся его по частям взвалить на машины — бери с собой. Пригодится.
Возвращаясь в полк, Горновой старался мысленно охватить весь объем работ, который предстояло выполнить в течение одного дня, чтобы подготовить подразделения полка к преодолению Десны. Тут все было более-менее ясно, но с трудом укладывалось в голове, как можно к завтрашнему утру захватить плацдарм на Днепре.
Покачиваясь в седле, Горновой долго не отрывал взгляда от карты, оценивал местность, где было бы сподручнее не только подойти к реке, но и преодолеть ее. Ширина более четырехсот метров.
Несколько успокаивало то, что в полосе выхода полка к Днепру к обоим берегам подступал лес. Это спасение. Есть лес — будут плоты, возможно, удастся отыскать еще кое-что. А в общем, не так страшен черт, как его малюют.
О многом следует подумать, многое сделать, но главное — настроить людей. Они должны рваться к реке, понимая всю важность выполнения этой задачи и оказанное доверие быть первыми. Только так.
Прибыл Горновой в расположение полка с высоко поднятой головой, стараясь показать даже своим ближайшим помощникам, что полку доверено выполнить особую задачу.
— Вот так-то, братцы! — с задором воскликнул полковник, спрыгивая с коня и оглядывая встречавших его начальника штаба и замполита. — Пошли.
У командира на груди рядом с орденами Красного Знамени и Суворова ярко сверкал орден Ленина. Кротов и Зинкевич поздравили Горнового с высокой наградой.
— Поздравляю и вас. Наступает важное событие. В палатке, установленной под развесистой старой сосной было пасмурно и сыровато.
— Подними полы, — шумнул Горновой ординарцу. — Так вот, — сказал он, привлекая внимание к брошенной на походный столик карте, — получена задача: через сутки быть нам за Днепром.
Далее Горновой объяснил детали задачи, а в заключение с шутливой ноткой в голосе сказал:
— На нас смотрит вся Европа. Войдем в историю. Это я о нашем полку говорю.
Зинкевич, выхватив из планшета циркуль и переставляя его ножки от Десны до Днепра, произнес негромко:
— Пятьдесят с гаком.
— Хороша задачка, — выдохнул Кротов. — Помолчав, добавил: — А и правда, задача особой важности.
На землю начали опускаться сумерки, когда по сигналу Горнового, уже находившегося на НП у Десны, полк начал выдвижение. Через три часа он был на плацдарме, захваченном передовыми частями.
— Теперь, не ввязываясь в бои, жми к Днепру, — приказал Костылев.
— Ясно. Я — с первым батальоном, усиленным пушечным дивизионом.
— Высылай охранение и немедля — главные силы, — сказал командир полка начальнику штаба. — Выйду к реке — возвращу машины.
Еще и с места не тронулись, когда зачастил мелкий дождь. «Вот те на!» — огорчился Горновой. Но, присмотревшись к ползущим чуть ли не по земле облакам, успокоился: «Небесная канцелярия на нас работает, авиация противника не сможет вести разведку».
На подступах к реке Горнового встретил капитан Соловей, высланный вперед со взводом конной разведки. Коротко доложил:
— До Днепра около километра. На этом берегу противника нет. Его оборона южнее в районе Комарина.
— Как же так? Если рядом Днепр, то где же деревня Потехино? — Спрятав карту под плащ-накидку, Горновой посветил фонариком. Соловей отвечал уверенно:
— Никакой ошибки. Сам был на берегу, водички днепровской попил.
Горновой погасил фонарик, выпрямился:
— Вероятно, и так. Вон же торчат трубы и дымком попахивает. — Взглянул на часы. «Около двух. Надо спешить», — подумал он.
Пока Березин строил подразделения, Горновой, посмотрев на карту еще раз, приказал капитану Соловью:
— Бери взвод Лунева — и к берегу против Комарина. Выйдешь к реке — дай сигнал ракетой.
Неожиданно появилась укутанная в теплый платок женщина. С ней — мальчишка лет восьми.
— Здравствуйте! Прислушалась и поняла, что свои вы, родненькие!
— А вы кто? — спросил Горновой.
— Здешние, потехинские. Только нет деревни. Пепелище осталось. Сожгли фашисты еще в прошлом годе. Говорят, за партизан. Одних угнали, а других расстреляли вон там, против сельпо — был у нас магазин. Кто остался — ютится в погребах, подвальчиках. Може, вам помощь какая нужна?
— Спасибо, мать. Не скажете ли, как лучше к реке выйти?
— Да вот она, рядом. Только болотина здесь, не пройти.
— А немец где?
— Он, ирод, вон там, у моста. — Женщина хлопнула мальчишку по плечу: — Ну-ка, Мить, смотайся, Афоньку позови. А вот и он, легок на помине.
Подошел мужчина с пустым рукавом, заправленным в карман. На вопрос, где немцы, ответил:
— Давненько их тут не было. Насытились — все пограбили да пожгли. Изредка полицаи лютуют. А немцы у моста да по шоссейке шастают.
— К реке бы нам!
— Вон она, рядом, да кочкарники здесь, трясина.
— Так как же быть? — с волнением спросил Горновой.
— Обойти километра два вокруг старицы. Правда, и там болота. На том берегу — не лучше.
В районе Макровиц еле заметной звездочкой вспыхнула ракета. И вслед за ней тишину пропорола пулеметная очередь. Афанасий пояснил:
— Вон там он, немец, и есть.
— А это что? — спросил Горновой.
— Была когда-то ферма. Держали овец. Теперь остались две развалюхи да кошары.
«Годится», — подумал Горновой.
— Чем помочь? — заговорил опять Афанасий.
— Лодок бы.
— Оно конечно… — Афанасий что-то бормотал себе под нос, как бы спрашивая у самого себя совета. — Пошли.
— А ты куда? — спросил Горновой у появившегося рядом мальчишки.
— Я с вами, бабуля разрешила.
Горновой погладил мальчишку по жестким волосам.
— Если разрешила, пойдем. А где отец, мать?
Митя остановился, начал тереть лицо, и Горновой пожалел, что задал неуместный вопрос.
— Там они, в деревне. Расстреляли их…
Горновой привлек мальчика к себе.
— Ну что же поделаешь, Митя… Слушайся бабушку. Освободили вас, будешь учиться. Свет не без добрых людей.
Митя вздохнул и, посапывая, пошел за Горновым. Нагнал чуть поотставший Афанасий.
— Кое-что соберем. Затоплен здесь, в осоках, баркас. Наш он, остался с сорок первого. Мотор, видать, заржавел, а посудина на плаву, сохранилась и часть весел. Можно вытащить еще несколько лодок. Отдам и свою.
Путаясь в лозняке, вышли наконец к Днепру.
Было темным-темно и слышно, как волны накатывались на берег.
И пока люди Березина по пояс в трясине выносили к реке бревна разобранных развалюх и плетни кошар, а саперы, ныряя в вонючую, застойную воду, извлекали баркас и лодки, Афанасий рассказал командиру полка о боях за Киев в сорок первом.
— Не могли допустить, что он будет оставлен. Бились до последнего. Временами вода в Днепре становилась красной от людской кровушки, супостат напирал, силища у него была большая, а у нас не хватало то одного, то другого, да и воевать, видно, мы там не больно умели. Вот и тяпнуло меня тогда. — Афанасий покосился на левое плечо. — Пришлось тут остаться. Спасибо, добрые люди укрыли, спасли от гибели. Лечили чем могли. Родина моя — Одесщина — еще под немцем. Очень хотелось бы расквитаться. Возьмите с собой.
Горновой измерил Афанасия взглядом:
— А что? Иди в тыл полка, хотя бы ездовым. Скажу заму, возьмет.
— Вот спасибо. Пойду, а сейчас, чем смогу, помогу здесь.
На рассвете подошли главные силы полка. Третий батальон был сразу отправлен вниз по течению.
— Пусть растянется на широком фронте от Комарина к югу и готовит форсирование, — приказал Горновой, а батальону Березина велел грузиться на подготовленные плоты.
Спустя несколько минут первые плоты отчалили.
Горновой увидел, как противник начал освещать ракетами западный берег и севернее Комарина. «Неужели обнаружил?» — мелькнула у него тревожная мысль.
— Живее, ребята, — поторопил он солдат, отталкивавших последний плот.
Горновой не отрывал взгляда от начавшего поблескивать зеркала реки и от местности на противоположном берегу. Там ракеты вспарывали сочившиеся изморосью облака. Брызги трассирующих пуль рыжими снопами застилали восточный берег.
Комбат-три открыл огонь из станковых пулеметов. Завязалась огневая дуэль.
Первые плоты противник встретил автоматным огнем. С плотов ему ответили наши автоматчики и пулеметчики. Вражеская пехота ускорила выход к берегу. Горновой почувствовал, как закололо в груди: «Обнаружили. Не успел высадиться даже первый, немногочисленный десант».
От ротного Микитенко поступил сигнал: «Отражаю атаку пехоты».
«Вижу, но отразишь ли?» — подумал Горновой, подзывая командира полковой минометной батареи.
Капитан Дедков тут же открыл огонь по одному из подготовленных участков. Ударил и артиллерийский дивизион, развернувшийся на позициях в районе Потехина.
Пулеметный и автоматный огонь противника ослабел, но из лесов, подступавших к Комарину с северо-запада, ударили вражеские минометы. Они не накрыли ни первый десант, ни подразделения, находившиеся в исходном районе, но на реке вздыбились водяные столбы. Микитенко доложил: «Один плот потоплен, остальные причалили. Готовлюсь к атаке».
Через несколько минут рота атаковала и отбросила автоматчиков противника от берега. Но Горновой понял, что посылать в этом же направлении баркас, на борт которого втиснута чуть ли не вся рота Боброва, рискованно. «Направление пристреляно», — решил он и позвал ротного.
— Давай, капитан, протолкнем баркас вдоль берега на север.
Через несколько минут бойцы Боброва потянули баркас по мелководью против течения. «Как волжские бурлаки. Не хватает только «Дубинушки», — улыбнулся ротный.
Открыли огонь батареи противника. Вода в Днепре закипела. Осколки с жужжанием шлепались даже на сырой песок восточного берега, рядом с полковым НП, но уже не имели убойной силы. Один осколок, с пятак, застрял у Горнового в плащ-накидке.
— Горячий, — протянул командир полка кусок искореженного металла Кротову. — Видал?
— На память сохраните, — посоветовал замполит. — Летела смертушка, да у цели выдохлась.
Баркас и несколько плотов роты Боброва были уже недалеко от противоположного берега. Гитлеровцы, открыв минометный огонь по первой роте, пошли в атаку более крупными силами. Завязался жестокий бой. Казалось, горела земля на плацдарме.
Горновой приказал артиллеристам окаймить роту Микитенко огнем. И все же ей было трудно. «Требуется срочная помощь. Но чем?» — ломал голову командир полка. Вся надежда — на Боброва. Оценив обстановку, тот не пошел на соединение с ротой Микитенко вдоль берега, а через прибрежные заросли внезапно ударил по наседавшему противнику с фланга и тыла.
Вскоре интенсивность вражеского огня заметно снизилась. Березин воспользовался этим и перешел в атаку.
Второй батальон начал переправу с рассветом. Это позволило противнику вести по его подразделениям на воде более прицельный огонь. Несколько снарядов разорвались в непосредственной близости от баркаса. В его борту образовалась пробоина. Наполняясь водой, баркас кренился и вот-вот должен был затонуть.
У кого-то из солдат не выдержали нервы:
— Братцы, тонем!
— Перестань ты, дурень! — гаркнули на него. Хорошо, что не растерялись гребцы.
Подналегли на весла, и через несколько минут баркас зашуршал по песку.
— Вперед! — скомандовал ротный, прыгая в воду. За ним поспешили бойцы.
К тому времени, когда дождь стих и на западном берегу был захвачен плацдарм свыше двух километров по фронту и около трех километров в глубину, Горновой решил переместить туда и свой НП.
— Поплывем на моей лодке, товарищ командир. Устойчивая и быстрая, — предложил Горновому Афанасий. — А уж потом отправлюсь к обозникам.
— Не возражаю.
У лодки Горновой услышал приглушенные всхлипывания мальчишки.
— Дядя командир, возьмите меня с собой.
Горновой погладил его щуплые, худенькие плечи и сказал, еле сдерживая волнение:
— Митя! Нельзя такого мальца, как ты, брать. А бабушку на кого оставишь?
Подозвал ординарца и попросил:
— Что там у нас есть? Дайте мальчику.
Четыре бойца сели за весла, Горновой занял место на корме. Афанасий, встав на колени между сиденьями, скомандовал, как заправский моряк:
— Полный вперед!
Рассекая волны, лодка устремилась к плацдарму. Ни командир полка, ни гребцы не обращали внимания на разрывы снарядов. Афанасий покрикивал:
— Правая греби, левая табань!
Автоматчики хотя и не знали морской терминологии, но команды Афанасия исполняли умело. И все шло удачно, а когда были у самого берега, когда до плацдарма — рукой подать, Афанасий, вскрикнув, схватился за грудь и упал на дно лодки. Горновой почувствовал, как потемнело в глазах, сжалось сердце. Он понял, что Афанасий смертельно ранен, наклонился к нему.
— Вот где смерть его подкараулила, — простонал он, увидев хлеставшую из груди кровь. — В самое сердце…