Выпроводив Оксану и кося на нее глазом, Демид услышал за спиной вкрадчивые шаги. Оглянулся: жена. Затараторила:

— Сказывают, в Покровке завелись какие-то комнезамы. Своих вместо старостов ставят. У Митьки Дыркача мельницу отняли, а сына отправили неведомо куда.

— Хватит тебе тарахтеть, — прервал Демид. — О себе думать надо. Скоро и нас потрошить начнут. А она: «Митька, Митька». Квашня старая.

Старуха ужалила мужа глубоко посаженными зелеными глазами, а он размышлял вслух:

— И сынов непутевых народила. Охриму на царской службе кто-то башку проломил, Парамошка из-за бабьей юбки в петлю полез. А куда Зоська подевался? Где его черти носят? Для кого накопили, из кожи лезли? А младший Федька с этой лупоглазой Клашкой Мунтяновой путается, до хозяйства ему и дела нет. Что касаемо комнезамов — поглядим. — И он сжал кулаки.

Не знали родители, что Зоська из Петрограда подался в Сибирь. Зверствовал люто. После разгрома колчаковщины с остатками банды ушел в Приморье, там занемог. Не будь рядом закадычного дружка вахмистра Ухова, подох бы в болотах. Долго бродили вдвоем по лесам, пока Зоська не задушил своего спасителя из-за шкатулки с награбленными драгоценностями. В глухой таежной деревушке и пригрелся у сердобольного старичка, окреп и стал подумывать о возвращении в свои края, не зная, что там, как и во всей стране, пробуждалась новая жизнь. И те, кто рассчитывал на возрождение старых порядков, теперь начал сомневаться. Даже Демид почувствовал, что уходит почва из-под ног, теряет он власть над хуторянами. А когда появились беглецы из разгромленных войск «охранителей» царской монархии, и совсем приуныл. Один из них, Рябцов, рассказал Демиду о старших сыновьях, а о Зоське знал только, что бежал он с вахмистром Уховым из казачьего полка за Волгу.

Черная злоба вскипела в душе Демида:

— Разбежались, как зайцы. Ну ладно, сами попробуем. Нас голыми руками не возьмешь.