Меня нещадно трясет. Над верхней губой проступают капельки пота, а сердце бьется о грудную клетку раненой птицей, грозясь в любую минуту сбиться с ритма и, сделав последний удар, разорваться на части… Десятки, а то и сотни пар глаз устроившихся напротив зрителей изучают мой бежевый костюм, не оставляя без внимания и носки туфель, на поиск которых я убила не один час, желая завершить свой сдержанный образ парой молочных лодочек на небольшом каблучке. Волосы больше не спадают мне на лицо, уложенные дотошной гримершей в простой пучок на затылке, и мне нестерпимо хочется выпустить на волю локон, чтобы, наматывая его на палец, хоть чем-то занять подрагивающие пальцы.

С детства не люблю внимания. Наверно, поэтому всегда предпочитала шумным компаниям чтение книг в тишине своей спальни родительской квартиры. Пропустила школьный выпускной, сбежав с актового зала сразу, как только грозная директриса вручила мне долгожданный аттестат, в то время, как воодушевленные одноклассники до глубокой ночи отплясывали в арендованном по случаю торжества ресторане…

— Постарайтесь расслабиться, — девушка-редактор, присев на корточки перед креслом, в которое меня усадили пару минут назад, участливо пожимает мою ладонь, озаряя свое не тронутое макияжем лицо вполне приветливой улыбкой. — Прямой эфир, конечно, пугает, зато не придется сидеть здесь часами, десятки раз перезаписывая дубли. Хотите воды? Попрошу ребят накапать вам валерьянки.

— Нет, спасибо, — качнув головой, вытираю испарину на лбу, позабыв о наложенном гриме, и борюсь с желанием вскочить и убежать подальше от направленных на меня камер.

Мечтаю скрыться в пропитанных одиночеством стенах своей комнатушки, но, словно гвоздями прибитая к велюровой обивке, продолжаю ждать заветной команды.

— Ребята, две минуты! — слышу чей-то голос и лишь диву даюсь с какой прытью команда главного канала страны заканчивает свои приготовления: ведущий спокойно поправляет узел галстука, внимательно вчитываясь в свой планшет, девушка-редактор уже скрывается за массивными декорациями, операторы занимают места у камер, а зрительный зал прекращает свою болтовню, поселяя на лицах каменные маски.

Сейчас я умру: от страха, от стыда, от потревоженных душевных ран — неважно, но совершенно точно паду без чувств, подняв рейтинги и без того известного ток-шоу до немыслимых высот. И зачем я пришла?

— Десять секунд! — вздрагиваю и вытягиваюсь по струнке, призывая на помощь все свои силы, еще оставшиеся в моем теле, для финального рывка. Все или нечего. Последний шанс и последняя надежда на победу в затянувшемся противостоянии с мужем.

Закрываю глаза, вспоминая безжалостное лицо своего мучителя, и на долю секунды ликую, представив, как он сжимает свои кулаки, наблюдая за мной с экрана своего ноутбука. Ведь он наверняка в машине… Сколько сейчас? Семь? Едет по вечерней Москве на заднем сидении своего автомобиля и кипит праведным гневом, в сотый раз убеждаясь, что его жена — законченная идиотка.

— Здравствуйте, — хорошо поставленный голос Филиппа Смирнова, вырывает меня из фантазий и, позабыв о смущении, я с интересом слежу за журналистом, уже приступившим к работе. — Жена крупного бизнесмена оказалась на улице, спустя три года счастливого брака. Оставшись без средств к существованию она вынуждена ютиться в коммуналке, в то время, как ее законный супруг проводит отпуск с молодой любовницей на лучших курортах мира. Лиза, — обращается уже ко мне, устраиваясь на соседнем кресле. — Могу я вас так называть?

Я лишь киваю, ощущая, как жар обжигает щеки и спускается вниз, пропадая под вырезом моей шелковой блузки. Нелепая, совершенно неготовая к тому, что сама и заварила, беспросветная дура! С чего решила, что смогу это вынести?

— Почему ваш брак с Игорем Громовым потерпел фиаско? — без лишней мишуры, Филипп переходит к делу, а я все так же молчу, неспособная вымолвить и словечка. Язык словно распух и отказывается подчиняться, а в горле такая засуха, что я с удовольствием осушила бы пятилитровую баклажку…

— Ведь мы все еще помним, сколько шума наделала ваша свадьба. Лучший ресторан, звезды эстрады, вы, такие счастливые и влюбленные, — салютуя рукой с зажатым в пальцах планшетом в огромный монитор, где сейчас демонстрируют наши с Игорем свадебные снимки, ведущий всячески пытается меня разговорить.

Почему? Потому что мой муж самодур, законченный эгоист и мерзавец, не брезгующий ничем, в своей попытке меня наказать.

— Не сошлись характерами, — еле слышно выдаю вместо этого и прочищаю горло, выдерживая взгляд мужчины, видимо, нацелившегося вывернуть меня изнанку. — Не знаю, так бывает…

— Ну, хорошо, — он устраивается поудобнее, забрасывая ногу на ногу. — Для вас стало ударом известие о его связи с Татьяной Петровой, о котором три месяца назад протрубили все таблоиды?

Ударом? Боже, это мой личный апокалипсис! Гигантский торнадо, оставивший после себя руины…

— Да, — не желая смотреть на фото парочки за своей спиной, устремляю взгляд в пол и, отругав себя за несговорчивость, делаю глубокий вдох. Я должна заставить людей мне сопереживать, иначе все это не имеет смысла…

— На тот момент мы уже две недели не жили вместе. Таня поддерживала меня, уверяя, что все образуется, и мы с Игорем сумеем все исправить, спасти свой брак…

— Вы дружили?

— Да. Она моя университетская подруга, и в свое время именно я уговорила мужа вложить деньги в ее раскрутку. Таня прекрасно поет, и купаться в софитах ее детская мечта.

— А замечали ли вы симпатию между ними. Ведь не бывает же так, что, спустя стольких лет знакомства, мужчина внезапно влюбляется в симпатичную подругу жены, с которой только на днях расстался?‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌

— Нет, — признаюсь, наблюдая, как Смирнов кивает, после каждого моего слова. Его попытка показать, что он внимательно слушает мои откровения? Кто бы сомневался, ведь за интервью со мной любой бы продал душу дьяволу.

— Сейчас понимаю, что меня неплохо водили за нос, и от этого в десятки раз больнее.

— Вы любили его?

Глупый вопрос, ведь мы прожили вместе не один год. Это как дышать, или принимать душ — естественно и по-другому просто невозможно!

— Конечно, — стараюсь быть откровенной, хоть и чувствую себя неловко. — Иначе для чего мне выходить за него?

— Давайте посмотрим, что говорит сама Татьяна о вашем разрыве с успешным бизнесменом. Взгляните на экран, — теперь развернувшись вполоборота, ведущий подпирает подбородок пальцами.

Так странно. Сотни раз видела по телевизору, как брошенная олигархом жена промакивает салфеткой глаза, делясь своей личной трагедией с миллионом россиян, а теперь и сама сижу в этом кресле, наблюдая за пышногрудой блондинкой, удерживающей в руках с десяток цветочных букетов. После концерта? Или Игорь решил удивить мою подружку невиданной щедростью?

Сейчас смотрю на нее отрешенно, словно никогда раньше не плакалась ей в жилетку, не выслушивала ее жалобы, не хохотала с ней до утра, обсуждая очередную нелепость, произошедшую в институте. Словно не любила ее всей душой, считая едва ли не сестрой, лишь ей доверяя все свои тайны.

Красивая, статная, похудевшая за те два года, что купается в популярности, знающая себе цену и уверенно держащаяся перед камерами. Уж Танька точно не потеет, когда дает интервью, в то время как я боюсь, что скоро и пиджак покроется мокрыми пятнами…

— Это правда, что решение уйти от Игоря приняли вы, в то время, как ваш супруг был против таких кардинальных мер? — выслушав Петрову, явно уставшую отвечать на вопрос о ее причастности к нашему с Громовым разрыву, Филипп вновь поворачивается ко мне.

— Не совсем, — не вижу смысла юлить, — но я действительно хотела этого развода. Не могу сказать, что Игорь обивал мои пороги, так что Таня явно лукавит, стараясь себя обелить.

— А что послужило причиной? Любая бы вам позавидовала — огромный дом, недвижимость заграницей, безбедная жизнь, двое детей. С чего вдруг вы принимаете решение отказаться от всего этого?

Мужчина встает, теперь перебираясь поближе к зрителям, и терпеливо ждет моего ответа, в то время, как я с трудом сдерживаю ком, подошедший к горлу. Слава предупреждал, что не все вопросы придутся мне по душе, но от одного упоминания о детях, я едва держусь, балансируя на грани с истерикой. Один неловкий шаг и я упаду в пропасть.

— Деньги не самое главное в жизни, — говорю, а самой хочется рассмеяться, вспоминая, как позволяла себе безумные траты — седьмая по счету шуба, страсть к украшениям, черная икра и коллекционные вина… А что теперь? Пятьсот рублей в кошельке и полное презрение к прошлой жизни, где за безбедные будни я расплачивалась душой. По крайней мере, как оказалось, мой муж считал именно так…

— Тогда что? Он вас бил? Унижал? Ведь не просто так, жена собирает один чемодан и уходит в коммуналку.

Краснею, чувствуя раздражение, буквально волнами исходящее от Филиппа, в то время как на лице у него не дрогнул ни один мускул. Я его злю. Молчу, не помогая своими скупыми ответами.

— Вы ведь сами к нам обратились, — беззастенчиво врет, прекрасно зная, как донимали меня его редакторы. — Понимали куда идете. К чему теперь отмалчиваться?

Ему нужно шоу, а я отбираю его хлеб… Идти, так до последнего, да? Послать к чертям свою гордость и заявить на всю страну, что за красивой картинкой скрывалась неприглядная суровая правда — в мире денег и вседозволенности любимый мужчина не брезгует переступить через тебя разок другой…

— Я не знала о его связи с моей подругой, но не питала иллюзий по поводу его верности.

— Значит, были другие? — уцепившись за сенсацию, в пух и прах разносящую образ святого и порядочного семьянина Игоря Громова, Филипп заметно оживает.

— Были, — соглашаюсь, все еще чувствуя, как боль разъедает душу. Это никогда не пройдет, сколько бы я ни убеждала себя, слезы всегда будут литься из глаз, едва я вспомню его в объятиях молоденькой секретарши. Словно в эту самую минуту я стою в дверях его кабинета, судорожно сжимая в руках свою сумку, в то время, как мой горячо любимый муж с жадностью осыпает поцелуями грудь своей помощницы. Смотрю и думаю лишь об одном, не поэтому ли он заказал себе новый стол: дубовый, массивный, такой, где его пылкая любовница без всяких проблем может уместить свое подкаченное стройное тело, не задевая при этом папки с бумагами ифоторамки с нашими семейными снимками?

— И как давно? Ни для кого не секрет, что в прессе не раз ваш брак выставлялся образцово-показательным…

— Достаточно, чтобы у меня хватило ума положить конец этому фарсу. Наверное, я не из тех, кто готов сохранять видимость нормальных отношений для окружающих, при этом разбивая на кухне посуду, едва мы остаемся наедине.

— Сейчас мы уйдем на рекламу, а сразу после нее узнаем, почему известный бизнесмен оставил свою жену без средств к существованию, и с кем сейчас находятся дети некогда счастливой пары. Оставайтесь с нами, — смотря в камеру, начитывает заученный текст Смирнов и, выждав пару секунд, начинает поправлять ворот своей рубашки.

Студия оживает. Вокруг ведущего начинает суетиться гримерша, полный мужчина лет сорока отдает команды, налаживая свет, а ко мне уже торопится редактор — все та же девушка, дававшая мне наставления десять минут назад. От былой приветливости не осталось и следа: губы недовольно поджаты, подбородок вздернут, шаг размашист, а рука поднята вверх. Она манит кого-то пальцем, указывая на меня и, хлопнув в ладоши, командует пошевеливаться. Жутко, скажу я вам. Впредь постараюсь держаться подальше от скандальных ток-шоу…

— Поправь ей лицо, — замерев напротив меня, девица словно сканирует мою голову, наверняка уже просверлив дыру своими синими глазищами в моей черепной коробке.

— Елизавета, это не запись. Зритель увидит лишь то, что вы сами ему покажите. Так что вырезать вашу скучающую физиономию и недовольные гримасы уже никто не сможет. Вас должны жалеть, с вами должны рыдать, а глядя на вас хочется крикнуть: «И правильно сделал, что изменил, она ведь деревянная!». Не обижайтесь, конечно, но не мешало бы и всплакнуть.

— По заказу? Я что в фильме снимаюсь? — почти не шевеля губами, по которым уверенно водит кисточкой визажист, возмущенно вперяю свой взор в командиршу.

— Ну, если вас не трогает, что муж выбросил вас на обочину, отобрав дом и детей, то да, по заказу. Иначе никто не захочет вам помогать, а вы, кажется, пришли за этим!

Грубо и хлестко. Ей бы не мешало познакомиться с моей свекровью, вот бы вышел тандем! От ее суровой отповеди, в чем-то правдивой и от этого еще более безжалостной, ком в горле достигает небывалых размеров. Теперь и вправду с трудом выговорю хоть слово…

— Работаем! — вновь разливается по павильону чей-то бас, и я, отмирая, усиленно моргаю, чтобы избавиться от слезной пелены. — Десять, девять…

— Итак, прежде чем уйти на рекламу, наша гостья призналась, что на протяжении длительного времени терпела измены со стороны своего влиятельного мужа — наследника миллионов — Игоря Громова. Скажите, Лиза, — вновь направляется ко мне, но теперь не садится, а лишь присаживается на подлокотник своего кресла, складывая руки на груди. — Ведь наверняка пять лет назад, когда ваш роман только начал завязываться, вы и представить не могли, что придете к такому финалу. Каким был Игорь в начале ваших отношений?

Каким? Невероятным…

— Обходительным, — отвечаю, невольно улыбнувшись.

— Наверное, красиво ухаживал, — подсказывает мне ведущий, а я уже не могу ничего с собой поделать, дрейфуя на волнах памяти. — Заваливал цветами и дорогими украшениями?

— Нет, — теперь улыбка выходит горькой, ведь вспоминать то время для меня настоящая пытка. Вновь начинает кружиться голова, а в животе порхают бабочки — он моя первая любовь, и каждая минута прошлого для меня бесценна.

— Вы никогда не делились, да и ваш муж человек скрытный, где вы познакомились?

— В университете. Так что вы немного исказили факты. Для меня эта история началась намного раньше, чем об этом стало известно прессе. Я только поступила и не планировала начинать отношения, — с трепетом в груди, удовлетворяю интерес обывателей, хоть и хочется все свернуть, не мучая себя ностальгией. Только имею ли я право сейчас, когда больше всего на свете мечтаю добиться справедливости?

— Вы вместе учились?

— Нет, для Игоря это был выпускной курс, — отвечаю, а перед глазами уже стоит пятикурсник: темные волосы, стриженные на современный манер, так что при желании можно запустить в них руку, крепкие плечи, каждое из которых украшено татуировкой, о чем я узнаю намного позже, волевой подбородок, губы, с четким, словно высеченным придирчивым скульптором контуром, и глаза — покоряющие, приказывающие немедленно сдаться на волю их обладателю…