— Эй, — раскрываю объятия, присев на корточки, и улыбаюсь маленькой девочке с темными кудряшками на голове. — Иди к папе.

Настя старшая. Опередила сестру на пару минут, и не намерена сдавать своих позиций. Первой сделала неуверенный шаг, первой сказала «мама» и первой научилась открывать нижний ящик в моем письменном столе. Улыбается, демонстрируя шесть зубов и, неловко переставляя ножками, мчится ко мне, заливисто хохоча, когда я утыкаюсь носом в ее шею. От нее пахнет шампунем с ароматом бабл-гам и яблочным пюре, в котором она умудрилась перепачкаться, несмотря на старания няни накормить ее без лишних потерь. Слюнявчик полетит в ведро.

— Сладу с ней нет, — добродушная женщина, нанятая нами, когда девочкам исполнилось полгода, притворно насупив брови, грозит пальцем шалунье, принявшейся исследовать пуговицу на моей рубашке.

Настя надувает губы, изо всех сил дергая свой трофей и, кажется, вовсе не беспокоится о мнении окружающих — какое ей дело до недовольства Нины Алексеевны, если рядом отец, который никогда не ругает?

— То ли дело Катюша! Весь день как мышка, — глянув на заснувшую в стульчике для кормления воспитанницу, женщина смущенно опускает голову. — Жалко будить. Так сладко спит, что рука не поднимается беспокоить.

— Ничего страшного. Я сам отнесу ее в детскую, — успокаиваю, вставая и все так же удерживая в объятиях ребенка, и поворачиваю голову, проверяя, сколько времени осталось до эфира. Двадцать минут.

Я дико по ним соскучился. Тосковал по детскому смеху, визгам и даже по нелепым девичьим дракам за полюбившуюся игрушку. Хватают друг друга за кудряшки, возмущенно поглядывая из-под пушистых ресниц и что есть силы тянут, после непременно раздаваясь плачем.

Тот месяц, что они провели в Испании, лишь обострил мои инстинкты — каждый вечер, когда рабочий день подходит к концу, я тороплюсь домой, находя спасение от досаждающих мне мыслей в компании этих неповоротливых девчушек.

Стыдно ли мне за то, что я лишил Лизу возможности видеть, как они растут? Конечно. Но лишь до того момента, когда в памяти воскресает день, ставший последним в нашей с ней истории…

— Папа? — Катя сонно моргает, устроившись в моих руках, и отправляет в рот палец, неплохо обходясь без соски.

Кладу малышку в кроватку, заботливо прикрывая одеяльцем, и, побеседовав с няней, покидаю детскую, плотно прикрывая дверь, на которую жена налепила наклейки с различными животными. Немного странное зрелище, совсем не вписывающееся в интерьер дома, но всякий раз, когда я разглядываю изображение слона с нелепым желтым бантом на шеи, не могу справиться с наваливающимся на меня разочарованием — чтобы не говорила Лиза, когда-то мы были счастливы, а теперь мне остается лишь вспоминать о том времени, натыкаясь глазами на совместные снимки.

Я включаю телевизор спустя две минуты после начала шоу. Знаю, что могу перемотать, но желаю видеть ее здесь и сейчас, в режиме реального времени.

— Вообще, как возникла идея заняться раскруткой Татьяны Петровой? — не знаю, о чем они говорили ранее, но теперь жадно ловлю каждое слово, слетающее с женских губ, подведенных вишневой помадой. Не припомню, чтобы когда-то супруга пользовалась подобным оттенком.

— На тот момент я не работала. Занималась ремонтом дома, — собственноручно, но об этом она предпочитает смолчать. Согласилась лишь на двух помощниц, помогающих ей выкрашивать стены в оттенки, над которыми долго билась, наугад смешивая краски…

— Терракотовый, — мазнув по стене валиком, Лиза замирает, прикладывая указательный палец к щеке, и склоняет голову набок.

— Слишком… ярко, — выношу свой вердикт и старательно сдерживаю улыбку, заметив, каким возмущением загораются глаза жены.

Мы стоим посреди пустой комнаты, в будущем обещающей стать моим кабинетом, и разглядываем цвета, беспорядочно нанесенные на шпаклевку. Оливковый, голубой и тот самый бледно-красный, словно выгоревший на солнце, который явно пришелся по душе супруге.

— Подразумевается, что я должен сам выбрать, ведь так? Мне же потом здесь работать.

— Конечно, — соглашается, но я легко распознаю огонек на дне ее глаз — упертая, и нам предстоит не один день поспорить о дизайне помещения. — Но быть чутким мужем, который идет на уступки любимой женщине совсем не зазорно.

— А я именно такой. Что если выкрасить этим цветом спальню?

— Нет. Она у нас будет персиковой. Я уже и материалы заказала.

Вздыхает, откладывая инструменты на застеленный прозрачной пленкой стол, и садится на столешницу, забрасывая ногу на ногу.

Женись я на другой, давно бы жил в комфорте. Привлек бы к ремонту бригаду специалистов и не существовал бы в таких спартанских условиях, когда спишь в гостевой и бо́льшую часть времени проводишь на кухне, потому что гостиная еще не готова. Но в этом есть своя прелесть. Три комнаты, которые были закончены на прошлой неделе и уже заставлены мебелью, выглядят именно так, как представляла их Лиза. Частичка ее присутствует даже в мелочах.

Подхожу ближе, приподнимая перепачканный подбородок женщины и целую уголок поджатых губ, уже устраивая свободную руку на ее бедре.

— Может, займешься чем-то другим? Тебе вовсе не обязательно делать это самой. Наймем профессионалов, раздашь задания и будешь следить за процессом, потягивая лимонад, — теперь утыкаюсь носом в ее шею, вдыхая аромат сладких духов, и расслабляюсь, когда женские ладошки ложатся на мои плечи.

Скользят по спине, обтянутой футболкой, и спускаются ниже, пряча пальцы в задних карманах моих джинсов.

— Нет уж. Пока во мне есть запал, буду трудиться сама.

За эти три месяца я слышал это раз двадцать. И, если быть честным, наверняка бы удивился, сдайся она и согласись бросить свое начинание на половине пути.

— Ты невыносима.

— Разве? — льнет ко мне, раздвигая ноги, чтобы я мог подойти ближе, и отдается моим ласкам, в запале опрокидывая на пол ванночку с валиком.

— У меня к тебе дело, — чуть позже, когда мы вместе сматываем перепачканную пленку, укрывающую паркет, Лиза смущенно краснеет, удивляя меня не на шутку. — Это касается Тани…

— Тани? — задумываюсь и киваю, когда голос Лизы кидает мне соломинку.

— Она была свидетельницей на нашей свадьбе! Не слишком-то ты внимателен!

— Точно. Четвертый размер и неприличный разрез до середины бедра, — киваю с серьезным видом и чудом уворачиваюсь от летящей в меня тряпки.

— Ах, вот как? Единственное, что ты о ней заполнил, это размер груди? — Лиза старается не рассмеяться, плохо вживаясь в роль ревнивой подружки.

— Я мужчина. И не замечать таких вещей не могу. Тем более, когда их выставляют напоказ. Мой финансовый директор весь вечер следил за твоей подружкой, в надежде, что хоть что-нибудь вывалится из лифа.

Отбегаю к дверям, когда жена грозно надвигается на меня, вооружившись деревянной палкой, которой перемешивает водоэмульсионку, и поднимаю руки вверх, чтобы усыпив ее бдительность, выхватить из ее пальцев угрожающий мне предмет.

— Я шучу. Вовсе я не смотрел на ее декольте. Если б не Славка, вообще бы не заметил.

— А ему, значит, понравилось?

— Наверное. Когда они танцевали, он глаз с них не сводил. Так, о чем речь? — отпускаю успокоившуюся жену, делая вид, что не заметил, как она облегченно выдохнула, и достаю сигарету, до сих пор не одержав победы в своей борьбе с этой вредной привычкой. Пять-шесть штук в день я все-таки уничтожаю.

— Ты ведь помнишь, что она поет?

— Смутно. Но если ты хочешь, чтобы я подтянул ее в вокале, ты обратилась не по адресу.

— С вокалом у нее все хорошо, — заступается, на секунду напоминая мне обезумившую фанатку, на глазах у которой кто-то поставил под сомнение способности ее кумира: нижняя губа недовольно поджата, подбородок вздернут, руки уперты в бока. — А вот продюсер бы ей не помешал…

Бросает, хитро взглянув на мое удивленное лицо, и небрежно отводит назад растрепанные волосы, ожидая моего ответа.

Что-то я не припомню, чтобы из-под моего крыла вылетала парочка успешных музыкантов…

— Лиз…

— Я знаю, что ты сейчас скажешь: «Я ничем подобным не занимался и помог бы ей, решись она организовать производство колбасных изделий», — передразнивает беззлобно, делая шаг ко мне, и махает ладошкой в воздухе, пытаясь развеять дым, кружащий вокруг меня. — Но твоя мама… У нее полно связей. Думаю, она бы могла свести Таньку с нужными людьми. Тем более что у Петровой много рабочего материала. Показали бы демозаписи кому нужно, и, возможно, смогли бы заинтересовать…

— Ты всерьез думаешь, что Эвелина согласится? — удивляюсь, ведь для жены давно не секрет, какие напряженные отношение связывают меня с матерью.

С того дня, как мы съехали с ее дома, я не перекинулся с ней и парой фраз. Разве что только на свадьбе, и то лишь потому, что мы оба прекрасно знаем, как важно поддерживать в обществе иллюзию счастливого семейства.

— Если я обращусь к ней с подобной просьбой, она и слушать не станет. А вот ты, — не договаривает, прекрасно понимая, что мне наперед известно, какой смысл она вкладывает в свой поучительный взгляд.

Волкова с другой планеты. С той, где семья — это непросто звук, а нерушимые связи и безграничная любовь. Где поздравления с праздником — не обязательство, а крик души, желающей поделиться с близкими своими чувствами; в ней нет места секретам и обидам. Этому она и пытается меня научить, то и дело принимаясь читать лекции о том, как важно не потерять драгоценное время, лелея свои обиды.

Странная. Видит хорошее во всем, даже не подозревая, как далека от истины — в моей жизни стало таким привычным обманывать, недоговаривать и претворяться. Даже с ней.

— Ну, Гоша, — тянет, складывая руки в молитвенном жесте, и именно это находит отклик внутри меня — видеть, как искренне она переживает за подругу, как свято верит в ее успех, как уповает на мою помощь…

— Ее первым продюсером стал Юнусов. Моя свекровь, принимала непосредственное участие в ее раскрутке. Первые два клипа были сняты по ее задумке, — понимаю, что так погрузился в воспоминания, что немного отвлекся от просмотра передачи. Гляжу на экран, где сейчас крупным планом транслируется монолог жены, и устраиваюсь поудобней, выуживаю из кармана зажигалку.

— А вы… — ведущий не успевает договорить, поскольку Лиза торопится с ответом, заранее предугадав вопрос Смирнова.

— Я проработала с ней первый месяц. До того как контракт был подписан. Устроила несколько выступлений на небольших площадках, и отвечала за ее превращение в белого лебедя. Первые костюмы, посещение салонов красоты, диетолога, фитнес-центра — все это было оплачено Громовым.

— Безвозмездно?

— Да. Хотя, — криво усмехается, не в силах сдержаться, — думаю, свой долг она уже отработала.

В моей постели. Ухмыляюсь, делая первую затяжку, очень надеясь, что этой женщине в бардовом платье сейчас так же паршиво, как было мне. Известие о предательстве друга любого выбьет из колеи.

Медленно выдыхаю дым, оборачиваясь на дверь, чтобы убедиться, что она плотно закрыта, и возвращаюсь к экрану, болезненно морщась, когда камера крупным планом берет ладонь друга, застывшую на руке моей жены. Невинное касание, вызывающее во мне бурю эмоций: гнев, злость, обида — все-то, в чем кто-то непременно решит меня упрекнуть. Свое право на ревность я давно потерял…

— Тяжело ли было пережить такое предательство? — вкрадчивый голос Смирнова, тишина, повисшая в студии, и еле различимый вздох, сорвавшийся с уст супруги. Ярких, и сейчас особенно манящих, когда между нами непреодолимая пропасть предательств, лжи и измен. Нашим чувствам не суждено было встретиться: мои — слишком медленно разгорались, ее — так внезапно перегорели.

— Приятного мало. Но это жизнь, и нам не дано предугадать наперед, что ждет нас за поворотом, — берет себя в руки и аккуратно освобождается из слабого захвата мужских пальцев. Боится за свою репутацию?

— Вы не пытались позвонить Татьяне? Выяснить, что, вообще, происходит? — перехватывает инициативу девушка с огненно-рыжей копной, неряшливо уложенной в причудливый кокон на голове. Розовая помада, румяные щеки и неестественно длинные ресницы вкупе с провокационным комбинезоном, не оставляющим места для мужской фантазии, противоречат ее манере вести разговор: голос мягкий, спокойный, без придыхания и агрессивных ноток.

— Я ведь знакома с Петровой, — оборачивается к ведущему, с трудом моргая от тяжести нанесенного на глаза грима. — Два года мы проработали под началом Юнусова и довольно часто контактировали. Как на сцене, так и за ее пределами. У нас сложились доверительные отношения, и я знала, как Таня ценит все то, что сделала для нее Елизавета. Их дружба была примером для многих.

— Как видите, неудачным, — моя жена даже не думает поддаваться сантиментам, кажется, готовая окончательно вычеркнуть из жизни ту, кого когда-то так искренне любила…