Это удар под дых. Пригласить в студию именно ее, отличный способ взвинтить рейтинг выпуска до немыслимых высот. Устраивается поудобней, даже не взглянув в мою сторону, и сдержанно улыбается Смирнову, уже спешащему занять свободное место рядом с ней. Ничего хорошего обо мне она не скажет. Где-нибудь там, в кулуарах, одарит скупыми словами поддержки, но на глазах у жаждущей скандала толпы, разобьется в лепешку, чтобы обелить имя дорого сыночка.

— Вы слышали все, что обсуждалось здесь ранее? — интересуется ведущий, устраивая руку на мягкой спинке дивана. Забрасывает ногу на ногу и, наконец, откладывает планшет. — Согласны ли вы, что брак вашего сына дал трещину из-за Лизиной подруги?

— Нет, — качает головой и невозмутимо глядит на меня, поджимая губы. Недовольна, хотя в свое время вела себя иначе — советовала держать ухо востро, жалела, и настоятельно рекомендовала не терять бдительность.

— Танюша здесь ни при чем. И нет, уважаемый депутат, неправ. Судить лишь по обложке, в то время как содержание куда глубже, чем вырез ее декольте, неразумно. Тем более такому уважаемому человеку. А проблемы в браке Игоря начались многим раньше. И отнюдь не по его вине.

— Разве? — не выдерживаю, ощущая знакомое раздражение от ее близости. — Значит, это я виновата в том, что мой муж закрутил интрижку?

— Ну, милая, не от хорошей жизни мужчины бегут на сторону…

— Конечно, вам ли этого не знать? — произношу ехидно, зная, что попаду в цель. В этой студии не только я страдала от неверности супруга…

— Уверена что это удобно? — поправив прическу перед огромным зеркалом в прихожей, Таня придирчиво разглаживает ткань на своей талии. Втягивает живот, в борьбе с которым за эти полгода почти одержала победу, и вертится, желая разглядеть себя со всех сторон. В гостиной нашего с Гошей дома собралось с десяток именитых родственников, и, стыдно признаться, я волнуюсь ничуть не меньше подруги, хоть и являюсь хозяйкой этого величественного особняка.

— С ума не сходи. Это простое немного запоздалое новоселье…

— В семье олигарха, чья мама пугает меня до чертиков, — перебивает, не забывая разглядывать окружающие ее предметы. — Нормально выгляжу? А то умру от стыда, если она начнет распинать меня на глазах у гостей.

Петрова Эвелину боится. И неважно, что за эти полгода они провели вместе достаточно времени на съемочной площадке, работая над дебютным клипом на песню, с которой Таня взорвала хит-парады, и не раз пересекались в продюсерском центре, продумывая до мелочей концертные номера. Робеет, краснеет, забывает слова, едва Громова кидает осуждающий взгляд в ее сторону, и так усердно старается соответствовать заданной свекровью планке, что с недавних пор выводит меня из себя своей услужливостью. Таня — новое увлечение заскучавшей актрисы, внезапно потерявшей интерес к кино: она перестала сниматься в ситкомах, отмахнулась от предложений знаменитых режиссеров и решила попробовать себя в другой стезе. Концертный директор — преувеличенно, но звучит гордо, если учесть, что Таня уверенно завоевывает свою публику.

— Ты на высоте, — успокаиваю девушку, и сама теперь оглядывая себя с головы до ног. Колких язвительных замечаний я бы тоже с удовольствием избежала…

Беру за руку свою заметно похорошевшую одногруппницу, и уверенно веду ее через длинный коридор, на стенах которого только вчера развесила наши с Игорем снимки. Черно-белые профессиональные фото, отснятые специально для интерьера этого помещения.

— Боже, Лиза, вот это да! Неужели все сама? — замерев в дверях гостиной, Петрова не скрывает своего восхищения. — Ни в жизнь бы не поверила, что ты на такое способна! Вот накоплю на свою жилплощадь и не слезу с тебя живой, пока не сделаешь мне нечто подобное!

— Уж лучше сразу найми профессионалов, иначе как мы, лишь через десять месяцев сможешь кого-то к себе пригласить.

— И пускай! Главное, чтоб результат был не хуже! — замирает, поглаживая декоративный кирпич, и мне ничего не остается, кроме как силком втащить ее в шумный зал.

— А вот и девочки! — всегда без труда определяю фальшь в голосе свекрови, поэтому лишь спустя секунду скрываю свое отвращение за улыбкой. Надеюсь, никто не заметил, иначе до конца ужина буду пылать как маков цвет из-за собственной невоспитанности. В этом обществе нужно уметь лицемерить. Иначе, далеко не уедешь…

— Петр, познакомься с Танюшей. Моя протеже, — оторвав от меня подругу, Эвелина уже вовсю хвастается ей перед своим братом.

— Тоже актриса? — мужчина не слишком-то интересуется внешностью незнакомки, тут же ныряя глазами в женское декольте.

Прежняя Танька непременно бы покраснела, а Таня-звезда научилась пользоваться природным богатством, то и дело щеголяя по сцене в кожаных топиках. Часами изнуряет себя тренировками, втискивая фитнес-зал в плотный график между записью треков, репетициями с командой танцоров, и светскими вечеринками, где по наставлению продюсера должна мелькать как можно чаще.

— Певица! Только не говори, что не слышал ее песен. Петрова — новая поп-дива, затмившая саму Засобину.

Боже, боже, боже… Только не подумайте, что я ревную! Я радуюсь ее успехам, но чем выше она забирается по этому Олимпу, тем больше теряет себя. В обществе непременно улыбается, строя из себя искушенную мужским внимание женщину, а едва гаснет свет, набирает меня, жалуясь, что мечтала совсем не об этом. И если честно, я очень боюсь, что когда-нибудь эти звонки прекратятся. Волнуюсь, что она так вживется в образ, что в конечном итоге навсегда позабудет о той девчонке, что куталась в безразмерные кардиганы, смущаясь пристального внимания Самсонова…

— Он сейчас нырнет носом в ее ложбинку, — шепчу Игорю, замерев у его плеча, и надуваю губы, когда муж смеется над моим видом. Недовольным видом, ведь прямо сейчас Таня зачем-то поправляет ворот пиджака Гошиного дяди, заставляя того густо покраснеть от такого проявления в его сторону.

— Образ у нее такой.

— И состояние души, — незаметно подошедший Слава, в отличие от всех заявившийся на праздник в простом пуловере и потертых джинсах, насмешливо приподнимает бровь, отчего я еще больше злюсь.

— Привыкай, Копчик, — явно дразнится Громов, заручившись поддержкой Лисицкого, — чтобы удерживать свою позицию сексуальной выскочки, ворвавшейся в шоу-бизнес, ей придется поправить не один воротник.

— Дураки, — шиплю, запрокидывая голову к потолку, и нацепив на лицо дежурную улыбку, бреду на кухню, где как раз запеклась индейка.

— Ты сегодня какая-то смурная, — Эвелина подкрадывается со спины, и я роняю прихватку от заставшего меня врасплох заявления.

Нагибаюсь, поднимая покоящуюся у женских ног салфетку, и выпрямляюсь, встречая холодный взгляд этой ледяной женщины. Всегда ледяной, даже в сорокоградусную жару.

— Вовсе нет. Просто немного нервничаю. Все-таки, это мой первый прием.

— Прием? — смеется, воруя с тарелки листик салата, и отправляет зелень в рот, потягивая носом ароматы домашней еды. Уверена, сама она и яичницы не пожарит. — Ты слишком утрируешь. Простые семейные посиделки.

Я стараюсь на нее не смотреть. Уверена, прямо сейчас она изучает кухонные шкафы, чему-то хмурится или…

— Брось, перестань переживать, — не на шутку пугает меня свекровь, внезапно схватившая мою руку. Заставляет взглянуть на себя и удивляет еще больше, впервые так открыто мне улыбаясь… А ведь кухня у меня темно-синяя, на деревенский манер… Где насмешки, колкие шуточки и заверения, что ее дизайнер вмиг все исправит, стоит мне только дать на это добро?

— Ты молодец. Знаю, что не всегда бываю милой, но что поделаешь, образ такой. Ледяная леди, — смеется, а я густо краснею, ведь именно такой я ее и считаю. — И нужно отдать тебе должное, здесь очень уютно. Немного простовато, но мой сын никогда не любил помпезности. Наверное, именно поэтому и сбежал из семейного гнезда. Помочь тебе с тарелками?

Меня хватает лишь на слабый кивок. Стою, продолжая удерживать нож, в то время как моя свекровь, на жутких шпильках носится от шкафа к шкафу. Наверное, ищет посуду…

— Над раковиной, — произношу как-то хрипло, и заставляю себя встряхнуться.

Быть может, мы не такие пропащие? Научимся секретничать, станем пить чай по пятницам после совместного шопинга?

— Прекрасно, — Эвелина поглаживает фарфор, второй раз похвалив меня не только за сегодняшний вечер, а за этот неполный год, что я ношу фамилию ее сына. — Красивая посуда моя страсть.

Как и дорогая обувь, дизайнерская одежда и украшения от лучших ювелирных домов… Впрочем, список можно продолжать до бесконечности.

— Раньше постоянно скупала всякие безделушки, но, думаю, ты заметила, когда жила в моем доме? А с недавних пор мне пришлось подужаться, — тяжко вздыхает, не слишком-то красиво разложив еду на первой тарелке. — Игорь не говорил, что урезал мое содержание?

— Нет, — качаю головой, удивляясь, что муж, вообще, занимается ее расходами. Она же заслуженная актриса! Разве на ее счетах не должны лежать миллионы?

— Не делится, значит. Этим он пошел в отца — слишком скрытный. В свое время я была так глупа, что согласилась на его условия о раздельном бюджете. Думала, что в независимости есть свои плюсы. А с его смертью обрекла себя на нечто худшее — довольствуюсь подачками ребенка, который обижен на меня за мою невнимательность, — мрачнеет на глазах, не отрывая взгляда от стены, и замолкает, о чем-то думая. — Не повторяй моей ошибки — откладывай на черный день, чтобы иметь хоть что-то если твоя жизнь полетит к чертям.

— Не понимаю, — я забываю об индейке, остывающей на плите, откладываю в сторону нож, больше не планируя ее резать, и теперь могу лишь гадать, какой смысл вкладывает в свои слова эта дама.

— Брось, не слушай меня, деточка, — касается моей похолодевшей руки, тепло улыбаясь. — Если мой брак не был счастливым, это вовсе не значит, что и тебя ожидает нечто подобное. И пусть Игорь как две капли воды похож на отца, материнское сердце хочет верить, что худшее ему не передалось.

— Худшее? Разве, вы не были счастливы?

— Были. Наверное, до штампа в паспорте. А потом… Потом Валентин занимался бизнесом и пускал в свою постель молоденьких секретарш, пока я колесила по миру с гастролями. Когда встречаются два карьериста, сохранить семью нелегко. Впрочем, — встряхнув головой, вновь становится прежней, закрываясь от меня на десяток замков, — все это давно в прошлом. Где приборы?

— Сейчас, — киваю, как и свекровь, делая вид, что этого странного разговора между нами не было, и достаю столовое серебро, подаренное кем-то на свадьбу.

Молча погружаюсь в заботы, заставляя себя не смотреть на свою помощницу, но тои дело кошусь в ее сторону, все еще ломая голову над ее внезапной трансформацией. Впрочем, недолго. Едва мы накрывает на стол, свекровь останавливает меня за руку, и еле слышно просит:

— Может быть, ты поговоришь с Игорем по поводу денег? Со съемками сейчас туго, а расставаться с привычками слишком поздно.

***

— И не подумаю, — все так же не смотрит на меня, прикрывая глаза рукой, и желваки на его щеках подтверждают мое опасение — я его разозлила.

— Но почему? Она ведь твоя мать, — стою на своем, даже не думая убирать свой подбородок с его груди. Лежу, устроив руки на крепком мужском торсе, своей болтовней мешая Гоше провалиться в сон.

— Лишь формально. Не лезь, куда тебя не просят! — впервые повышает на меня голос, и, не слишком-то нежно отпихнув меня от себя, выбирается из постели, без труда находя в полумраке спальни свою футболку. Сейчас наверняка хлопнет дверью. Не знаю, с чего так решила, но по законам жанра должно случиться именно это.

— Значит, твоя семья меня не касается? Разве это нормально, что я не могу высказать свое мнение по поводу этой ситуации?

— Моя семья — это ты! А твоими мнениями я сыт по горло. Только и слышу: «Не обижай мать! Мать — это святое!», — передразнивает, желая задеть, но добивается противоположного эффекта. Мои губы сами растягиваются в улыбке, а из груди уже рвутся характерные звуки.

— Ты смеешься? — застывает, так и не коснувшись дверной ручки, и щелкает выключателем, удивленно уставившись на мое спокойное лицо.

— Немного. Пародии не твой конек.

Теперь и сама ступаю босыми ногами на пол и быстро подхожу к нему, крепко обнимая за талию.

— Ну что тебе стоит? У тебя денег куры не клюют, а она сон потеряла, не в силах купить очередную побрякушку, — целую, ощущая, как он расслабляется, и уже чувствую вкус победы. Победа моя с привкусом мятной зубной пасты…

Когда-то я даже прониклась к этой даме. Уговорила Громова перестать наказывать ее за ошибки молодости, а в ответ получила это — приехав в студию на новеньком автомобиле, она выставляет меня никчемной женой, напрочь позабыв о работе, которую я проделала, желая хоть немного растопить лед между их странной парочкой.

Эвелина и бровью не ведет, в то время как я пылаю праведным гневом, с трудом удерживая язык за зубами. Мама не погладит меня по голове, если в эфире федерального канала я выскажу Громовой все, что думаю о ней и ее сыночке…

— Помниться, за измену ты его простила. Разве нет? — бьет наотмашь, обманывая всех кроме меня — это не улыбка, это оскал. — И прожила вполне счастливо почти полтора года.

— Спорное утверждение. Счастьем это можно назвать с натяжкой, — все-таки нахожу в себе силы ответить, подмечая, каким азартом загорается взгляд Филиппа. Встает, окончательно позабыв обо всем, что хотел разузнать у народной артистки, и уже идет ко мне, почуяв сенсацию.

— Как долго длилась интрижка вашего мужа?

Вопрос не по адресу, но деваться мне некуда:

— Четыре месяца, — сглатываю, и отвожу глаза в сторону. Увидеть Громову своих слез я не позволю.