Игорь

Я встретился с Яной всего лишь раз. Через несколько дней после ухода жены и нашего с ней разговора в полумраке подъезда… Не справился с безудержным потоком мыслей, атаковавшим мою голову и, больше не находя спасения в спиртном, решил, что, увидев ее, смогу отвлечься от душевных терзаний и голоса совести, который становился все громче, почти оглушая меня поучительными речами.

Верил, что одного взгляда на женщину, ради которой я так жестоко растоптал чувства Лизы, мне хватит, чтобы найти хоть какое-то оправдание собственной жестокости…

— Полтора. Точно, — прислушиваюсь к словам супруги, кажется, уставшей сидеть в одной позе, и сейчас с таким вымученным выражением лица, меняющей положение. Касается рукой шеи, медленно ее растирая, и ждет, пока Филипп перейдет к другому вопросу.

— Как думаете, до вашего воссоединения он продолжал свои встречи с любовницей?

Можно даже не слушать дальше. Наперед знаю, что произнесут эти губы, притягивающие мой взгляд: темные, пухлые, и слегка приоткрытые… Когда-то они говорили мне о любви, сейчас на всю страну ставят под сомнение все мои клятвы и обещания.

— Ты мог бы остаться на одну ночь, — Яна ведет пальцем по моей спине, уже облаченной в серую рубашку. Поглаживает плечи, заглядывая мне в глаза, и тянется к губам, хмурясь, когда я, отпрянув, убираю с себя ее ладони.

Я хочу домой, но уже слишком поздно, ведь дома у меня больше нет… Странное, дикое желание, как можно скорее, выйти из этой квартиры, не позволяет мне расслабиться, зародившись в ту самую секунду, когда я переступил порог ее жилья. Хочу убраться подальше от этих красных простыней, от плотных штор, наверняка не пропускающих в окно первые солнечные лучи, от этого запаха ароматических свечей, от пестрой картины, повешенной кем-то над изголовьем кровати… и от нее, что удивляет меня куда больше, чем странная цветовая гамма художественного полотна.

Встаю, снимая со спинки стула свой свитер, и устало бросаю взгляд на свое отражение в зеркале. Двойная жизнь измотает кого угодно, и мне бы стоило благодарить случай за избавление от необходимости выбирать, вот только где этот пресловутый покой? То чего я так жаждал, не принесло долгожданного облегчения. Напротив, удавкой обвилось вокруг шеи и грозится в любую секунду отправить меня на тот свет. Прямиком к чертям, туда где самое место таким как я и эта женщина, что ничуть не стесняясь своей наготы, подходит сзади.

— Мы могли бы жить вместе. Правда, — обходит, становясь передо мной, и льнет оголенной грудью к мягкому кашемиру моей кофты. — Знаю, что когда-то обидела тебя, но сейчас не сомневаюсь ни на минуту — нам хорошо вместе, Игорь. И этих редких встреч мне теперь мало. Я хочу просыпаться с тобой, хочу видеть, как ты собираешься на работу… Хочу проводить с тобой каждую минуту.

Я замираю. Не отвечаю на поцелуй, почему-то в эту секунду вспоминая, с каким пылом мой друг осуждал черноволосую искусительницу, сейчас вознамерившуюся проникнуть своими пальцами под пояс моих брюк.

Как долго я ждал этих слов? Как долго терзался, глядя на ее мимолетные интрижки? Мечтал, что когда смогу обладать не только ее телом, но и душой, а теперь не нахожу в себе должного отклика… Просто стою. Стою, словно со стороны наблюдая за нашей парой, в то время как мой мобильный заходится в нескончаемой трели.

— Это она? — нервно дернувшись в сторону телефона, оставленного мной в прихожей, Яна сверкает своими темными бусинами.

Порывается схватить смартфон первой, и недовольно поджимает нижнюю губу, когда я прячу аппарат в кармане брюк. Ревнует или просто умело разыгрывает вспышку ревности, прекрасно зная, что за эти три дня, моя супруга ни разу мне не позвонила.

— Ты ведь не думал, что я стану довольствоваться ролью любовницы?

— Кажется, четыре месяца тебя все устраивало, — усмехаюсь, хватая куртку с вешалки, и сажусь на пуфик, не без труда влезая в ботинки.

Зачем пришел? Стало лишь в сотни раз хуже.

— А теперь я хочу большего! По-моему, все сложилось вполне удачно — сам бы ты вряд ли решился, наконец, ей во всем признаться.

— Так, ты на эту должность рассчитывала? Думала, я потащу тебя в загс? — замираю, в неверии взирая на женщину, чье лицо пошло красными пятнами, и только сейчас понимаю, с чего она так легко сдалась, отказываясь от перспективы разносить мне кофе. Посчитала, что куда лучше справится с приготовлением завтраков…

— Издеваешься? — недоверчиво косится на меня, приваливший спиной к шершавой стене, но тут же отстраняется от опоры, недовольно морщась. Ей не мешало бы все же одеться.

— Я не понимаю тебя. Ладно раньше, когда ты не знал, как все рассказать Лизе, но сейчас?! Что мешает тебе остаться? Перевезти вещи, или предложить мне переехать к тебе? В чем смысл прятаться теперь, когда жены у тебя больше нет?

— Разве? — бросаю тоскливый взгляд на обручальное кольцо и уже проворачиваю ключ в замке, желая как можно скорее оказаться на воле. Вовсе не свободу и счастье несли мне Янины объятья…

— Ты не в себе? Какого черта разыгрываешь страдальца? — хватает меня за рукав куртки, с силой удерживая ткань в своих побелевших пальцах. — Я что, насильно тащила тебя в постель? Умоляла взять меня?

Дергает, вынуждая обернуться, и заводится еще больше, подмечая, что я смотрю на нее пустым взглядом.

— Тебе нужно лечиться, понял? Думаешь, тебе сейчас плохо? — подходит ближе, бросая свои претензии мне прямо в лицо: чувствую запах вина, геля для душа и клубники, которую она поедала с таким удовольствием. — Нет, Громов. Плохо было мне, когда провожая тебя до дверей, я всю ночь лежала без сна, прекрасно понимая, что в это время ты вовсе не хранишь мне верность. Понимала, что все, что ты проделывал накануне со мной, ты с таким же усердием делаешь с ней. Думаешь, это не больно?

— На страдалицу ты совсем непохожа, — разжимаю женские пальцы, с легкостью поборов слабое сопротивление, и, наконец, выхожу в подъезд, краем глаза замечая, с какой резвостью Яна влезает в халат, почти на бегу обвязывая пояс вокруг талии.

Не знает она о боли. Совсем ничего не знает. У боли волосы посветлее, слегка завиваются на концах, глаза так не сияют, уступив живой блеск смертельной тоске, руки не такие горячие, а почти ледяные, сжатые в кулаки, и голос звенит не обидой, а злостью… Ненавистью, которая неизбежно охватывает человека, которого незаслуженно предают. Как выглядит боль я теперь знаю не понаслышке.

— Когда ты придешь? — перевесившись через периллы, кричит мне вдогонку и сокрушается нецензурной бранью, когда ответом ей служит скрипнувшая подъездная дверь.

Воздух сегодня морозный. Обжигает легкие, мгновенно превращаясь в клубок густого пара, когда я выдыхаю, и размашистым шагом следую к машине. Не будь вокруг людей, пожалуй, бросился бы наутек, описав не один круг вокруг высотки, чтобы окончательно измотать свое тело. Рухнуть плашмя в холодный снег и ждать, когда голова моя прояснится.

Эти несколько дней стали для меня откровением — принесли с собой такую гамму эмоций, такой ворох мыслей и миллион вопросов, что неподготовленному человеку совладать со всем этим не так уж просто. А я явно не готовился — прожигал свою жизнь, изменял, что-то рушил, что-то отстраивал, но вот о последствиях явно не думал… Даже не подозревал, что уходя, Лиза заберет с собой все краски, превратив мой мир в серое унылое полотно…