Игорь

Я потерял сон. Ничто так не отрезвляет человека, как твердое «нет» из уст той, от кого прежде вы не знали отказа. Тем более, если отвергающая вас женщина носит под сердцем вашего ребенка…

Прикрываю глаза, откинувшись в неудобном кресле, и впервые жалею, что избавился от старого отцовского стула, в котором работать было куда комфортнее.

— Игорь Валентинович, — да и новая секретарша, постоянно взвизгивающая на всю приемную, стоит мне внезапно выйти из кабинета, радости не добавляет. Так заунывно тянет мое имя, что мне хочется разнести этот чертов селектор бейсбольной битой.

— К вам тут женщина, — нагоняет тумана, намеренно замолкая на самом интересном месте, и громко сопит, ожидая, когда же я задам закономерный вопрос.

— Кто?

— Кхм, — Виктория откашливается, и с небольшой заминкой все-таки выдает:

— Она не представилась, но уверяет, что в ы всегда ей рады.

Яна. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы с первого раза не угадать, кто с такой самоуверенностью уже стучит в дверь моего кабинета. Не ждет приглашения, толкая деревянное полотно, и тут же предстает передо мной во всей красе: серые полусапожки на высоком каблуке, тесная плотная юбка молочного цвета и блузка — просторная, в тон обуви, и слегка просвечивающая бюстгальтер.

Женщина плавно покачивает бедрами, двигаясь словно лиса, загнавшая в угол зайца и уже предвкушающая вкусный ужин, и поставив свою сумку на столешницу, садится с ней рядом, забрасывая ногу на ногу.

— Соскучился? — слегка подается вперед, хватая карандаш из подставки, и начинает покусывать тупой кончик, не забывая томно на меня поглядывать. — Я вот жутко скучала.

Я не видел ее с той самой ночи, когда, нацепив на себя безразмерный халат, она кричала мне вслед не самые приятные слова. Отстранился от наших с ней отношений и, если быть честным, настолько погрузился в себя и анализ своих поступков, что толком и не вспоминал о жгучей брюнетке, забрасывающей мой мобильный гневными СМС. А сейчас и подавно — думаю о жене, о предстоящем разводе и перспективе стать воскресным папой, о кипе бумаг, скопившейся на моем столе, о друге, с которым так ни разу и не созвонился… о чем угодно, но только не о ней.

Мой мир трещит по швам, а она все так же красива, уверенна и сексуальна, но отчего сейчас, сидя в этой соблазнительной позе с плавным прогибом в пояснице и приоткрытыми губами, терзающими корпус карандаша, я не нахожу ее привлекательной. Так долго томился в ожидании ее прихода в мою жизнь, а, получив желаемое, ужаснулся — тех потерь, что я понес с ее появлением, она никогда не стоила…

— Нравлюсь? — заметив, что я слишком долго молчу, изучая хорошо знакомое мне лицо, призывно улыбается, меняя позу, и теперь едва ли не лежа на жесткой столешнице, взбивает рукой свою прическу.

Нет. Но скажи я об этом вслух, мое четырехмесячное безумие станет достоянием общественности — уж эта женщина не побрезгует известить всех и каждого, что на протяжении долгого времени являлась моей любовницей.

— Ты плохо выглядишь, Игорь. Работа тебя доконает, — произносит, и уже ведет кончиком языка по верхней губе, исследуя помещение задумчивым взглядом. Знаю, что вовсе не переживает за мое состояние, но и не думаю смеяться, когда она не слишком-то умело разыгрывает неодобрение, останавливаясь глазами на толстой папке, принесенной мне Викой в начале трудового дня. Плевать ей на все, но если бы она захотела узнать мое мнение, юлить бы не стал — если я и умру, то явно нет от ежедневной рутины, а от размышлений, которых с каждым днем становится только больше. Напротив, пусть и не всегда удачно, но здесь, среди суеты офисных работников, я хотя бы немного отвлекаюсь.

— Бедный, мне даже кажется, ты постарел! Размять тебе плечи? Или… — замолкает, недвусмысленно сверкнув взором, и принимается медленно расстегивать верхнюю пуговку своей блузки.

Странный она человек — неужели считает, что секс лекарство от всех болезней? Или по-другому и не умеет вовсе?

— Не стоит. И сядь на стул, пока кто-нибудь не зашел, — я не хочу проверять, насколько хватит моей выдержки, и намеренно не слежу за игрой ноготков с перламутровыми пуговицами, еще памятуя о том, как быстро сдался в прошлый ее приход. Кошусь на дверь, проверяя, плотно ли та прикрыта, и благодарю небеса, что Яне хватило ума не сделать секретаршу невольной свидетельницей нашего разговора. Последнего разговора, ведь права на ошибку у меня больше нет.

— Брось, через твою помощницу не так-то просто прорваться. Так что внезапных гостей можешь не ждать, — никак не уймется, продолжая все так же занимать мой стол.

— Но ты ведь здесь. Слезь, — говорю тверже, отбирая и теперь возвращая в органайзер горемычный карандаш, которым женщина принялась игриво водить по моей груди, свято веруя, что и сегодня одержит победу.

— У меня дар — устоять перед моим обаянием невозможно. Кстати, как жизнь? — теряя боевой настрой, все-таки садится напротив, мгновенно становясь серьезной. Даже волосы поправляет, стараясь привести в порядок пряди, которые несколькими секундами ранее взбивала пятерней.

— Видишь, в отличие от тебя, мне не плевать, как ты проводишь дни. Надеюсь, все хорошо?

— Не жалуюсь.

— Счастливчик. А у меня все не так радужно, — картинно хлопает ресницами, теперь поглядывая в сторону, и после шумного вдоха, поясняет:

— Видишь ли, мне отчего-то кажется, что мной воспользовались. Жестоко. Развлеклись и выбросили.

Хочет пристыдить? Бросьте, не ей читать мне лекции о том как правильно расставаться с людьми — мне пришлось довольствоваться мятой запиской и рваным разговором в тесной подсобке.

— Мне знакомо это чувство, — отвечаю холодно и больше не смотрю в ее сторону.

Делаю вид, что увлекся бумагами, но тонкие женские пальцы уже вырывают из моих рук отчет, с которым я должен был ознакомиться еще утром. Вот уж не думал, что когда-то предпочту дела ласкам некогда любимой женщины… Да и была ли любовь? Страсть, волнение, похоть, тяга на каком-то животном уровне — да. Но разве за это любят?

— Ты мне даже не звонишь! Неужели неинтересно, как я живу? — Яна зло сверкает глазами, цепляясь взглядом за снимок жены, все так же стоящий на своем законном месте, и недовольно сводит брови на переносице.

— Я оплатил квартиру на полгода вперед, так что не сомневаюсь, что живешь ты в комфорте.

— По-твоему, все упирается в деньги? А как же мое душевное состояние? Оно тебя больше не заботит?

Пожалуй, верь я в наличие у нее души, хорошенько спрятанной в яркую обертку, непременно терзал бы себя и этим. Страдал, в привычной для себя манере, закрывшись в неуютной спальне своей городской квартиры с верным товарищем — коньяком, и ругал бы свою бестолковую голову, что навлек страдания еще и на Яну.

Но мне повезло — у меня было достаточно времени осознать, что ни о каких чувствах с ее стороны и речи идти не может. Она дарила мне эмоции и жгучую страсть, я ей — жилье в центре Москвы, личный автомобиль и кредитку, с которой она до сих пор щеголяет по столичным бутикам. Надеялся ли на что-то? Да. Определенно питал иллюзии, стоило мне увидеть ее за той же барной стойкой, где когда-то у нас все завязалось. И даже чуть позже, когда придумывал отговорки и задерживался допоздна, оттягивая момент расставания с Яной, прижавшейся ко мне своей оголенной кожей под невесомой шелковой простыней… Даже в тот день, когда Лизе суждено было узнать о нашей с ней связи, задумывался, а не это ли счастье? Единение тел, порывистого дыхания, хриплых стонов… А теперь понимаю, как заблуждался. Счастье — в семье, что с такой как Яна никогда не построишь, в разговорах, которых мы толком и не вели, в совместных мечтах, которые, к сожалению или к счастью, с этой женщиной у нас слишком полярны.

— Ты, вообще, здесь? — щелкает своими пальцами перед моим лицом и уже встает, пылая праведным гневом.

Надеюсь, она собралась уходить, хотя к сумке своей не прикасается. Просто нависает над столом, раз за разом нарушая тишину звонкими щелчками, и мне ничего не остается, кроме как отодвинуть внушительную стопку макулатуры и все-таки решить этот вопрос раз и навсегда. Однажды я разрешил ей взять под контроль мою жизнь, теперь не могу позволить себе такой роскоши, ведь на кону не только мое будущее.

— Я всегда считал тебя умной женщиной. Помниться, ты даже давала мне дельные советы, просила не рушить из-за тебя свою жизнь, — вспоминаю разговор трехлетней давности в парке, — и относится ко всему проще. Так, разве, мы не решили этот вопрос?

— Когда? — взгляд сковывается льдом, а губы, тронутые блеском, поджаты. Лишь на секунду, потому что после, когда женщину настигает осознание, ее уже не остановить…

— Когда ты сбежал от меня? Это ты называешь решением? Или, может быть, ты потрудился объясниться по телефону? — прикладывает указательный палец к щеке, имитируя глубокую задумчивость, но вот уже прожигает во мне дыру, ядовито выплевывая обвинения. — Нет! Ты даже трубку от меня не берешь! Так, когда, по-твоему, мы расставили точки над i?

Вновь тишина, но и она не продлится долго… Яна воинственно подбирается, словно готовится наброситься на меня с кулаками и впервые на моей памяти выглядит такой ошеломленной:

— Погоди, ты так бросил меня, что ли? — даже краснеет, удивленно приоткрывая рот. — Ради нее?

Злюсь, когда поддетая женским пальцем рамка с Лизиной фотографией ударяется о деревянную поверхность стола, разбиваясь на мелкие осколки, но сдерживаю себя и не спеша убираю в ящик оставшиеся снимки, прекрасно зная, на что Яна способна в гневе.

— Из-за этой вот серой моли? — даже бровью не веду, когда пепельница отлетает в стену позади моего кресла, со звоном осыпаясь на пол кусочками разбитой керамики, принесенной в жертву задетому самолюбию.

— Ты чертов кретин!

— Не перегибай, — вовремя перехватываю ее запястье, и наверняка пугаю жесткостью своего голоса. Пусть считает, кем хочет — объясняться с ней я не стану. И давать ей возможность отвесить мне парочку оплеух не намерен.

— Каждый получил то, что хотел — ты больше не разносишь пиво клиентам, я — сыт по горло твоими постельными играми.

— Играми? — дергается, словно я только что дал ей пощечину, и тяжело дышит, не предпринимая попыток избавиться от моих пальцев на своей руке. — Значит, это всего лишь игры?

— Ну не любовь ведь, — стоило бы усмехнуться, как это делала она, высмеивая мою наивность и болезненную зависимость от ее ласк, но отчего-то не хочется. Единственное, о чем я мечтаю — точка. Твердая, без надежды на то, что когда-то из нее можно будет сваять запятую.

— Чего ты ждала, Яна? Моего развода, красивого предложения, громкой свадьбы? Брось, ты и сама знаешь, что для семейной жизни совсем не годишься.

— Я изменилась, — произносит настойчиво, но веры в ее слова во мне нет. — Что если наше время наступило только сейчас? Что если я поняла, что бегала от тебя напрасно и только с тобой я могу быть счастлива? И ты? Разве не понял, что заменить меня этой, — тычет пальцем в лицо жены, усеянное мелкой стекольной крошкой, и, набрав в грудь побольше воздуха, продолжает, — никогда не удастся. Она никогда не даст тебе того, что могу дать тебе я.

— А с чего ты взяла, что хоть в чем-то ее превосходишь?

— Шутишь? Еще скажи, что не скучаешь в ее постели.

— Тебе бы не мешало повзрослеть, — встаю, и аккуратно переступая через обломки Лизиного подарка, подхожу к окну и подкуриваю сигарету. Наверное, в жизни каждого мужчины наступает момент, когда до него, наконец, доходит — увлекать, соблазнять и дарить наслаждение нам могут многие, а полюбить по-настоящему, понять и заставить нас захотеть стать хоть чуточку лучше способны лишь единицы. Я такого человека нашел.

— Ты пожалеешь, Игорь, — слышу тихий женский голос за своей спиной, но даже не думаю оборачиваться, на автомате поднося к губам тлеющую сигарету. — И когда твоя жизнь развалится, знай, где-то я поднимаю бокал шампанского за твой самый громкий провал…