1

— В зале кинотеатра «Глобус» найдена кожаная сумочка. В ней одиннадцать марок и документы на имя Эльзы Поппель. Фрау Поппель вызвана на десять утра.

— Дальше.

— Столкновение мотоцикла с легковой автомашиной на Цейтунгштрассе. Мотоциклист с переломом руки доставлен в клинику. Шофер автомашины не ранен.

— Расследовать. Дальше!

— Задержан в двенадцать ночи Пауль Артц, семнадцати лет, слесарь завода пишущих машин. Был пьян, ломился в женское общежитие…

— Оформить дело!

Оперативный дежурный уголовной полиции Баннер нерешительно кашлянул:

— Я считаю, можно ограничиться письмом в заводскую организацию Союза свободной немецкой молодежи. Мальчишка горько раскаивается в своем поступке.

— Делайте, как приказано. — Комиссар полиции Гельмут Кюнт резко повернулся в кресле. — Дальше!

— И самое главное. Дело необыкновенное, как мне кажется…

Кюнт уколол Баннера взглядом серых холодных глаз, негромко сказал:

— Без вступлений и комментариев, Баннер. Если с неба свалилась луна, так и докладывайте: она свалилась; раскололась земля, говорите: раскололась. Меня интересует суть. Понимаете? Важные события или мелкие — это будем решать потом. Продолжайте!

— Слушаюсь. Так вот суть. Роттенплац, девять. Ограбление ювелирного магазина. Убит сторож. Стоимость похищенных ценностей определяется. Расследование ведет группа Гошке.

— Все?

— Яволь!

— Материалы о ювелирном магазине оставьте у меня. Вы свободны, Баннер.

Розовощекий дежурный приложил руку к фуражке и вышел из кабинета.

Кюнт медленно раскрыл пачку сигарет, аккуратно стряхнул табачные крошки со своего темного пиджака. Откинулся на спинку кресла и окутался ароматным дымом. Казалось, комиссара полиции вовсе не интересовало то, о чем доложил в утреннем рапорте оперативный дежурный. Даже сообщение о ночном убийстве и ограблении магазина не вызвало на лице Кюнта каких-либо эмоций.

Докурив сигарету, он спрятал оставленные Баннером бумаги в стол, легко поднял свое тяжеловатое тело с кресла и подошел к окну. Кюнт не любил изменять своим привычкам. Так было уже несколько лет: утренний рапорт о происшествиях минувшей ночи; сигарета; четверть часа у окна. Потом — дела.

С высоты пятого этажа открывалась широкая панорама города. Лучи солнца золотили крыши домов, искрились на политых тротуарах, переливались в стеклах витрин. Поблескивая лаком и никелем, бесшумно катились внизу «оппели» и «БМВ», сновали трамваи.

За зеленой стеной молодого парка пролегли новые кварталы. Аккуратные домики с палисадниками и асфальтированными двориками выстроились ровными рядами до самой железной дороги, где медленно ползли маленькие, как спичечные коробки, вагоны и черные паровозы.

Когда несколько лет назад Кюнт впервые глянул из этого окна, его взору предстала тогда совсем другая картина: закоптелые стены разрушенных зданий, мертвые провалы выбитых окон. Груды битого кирпича, куски бетона и искореженная арматура лежали там, где теперь стоят дома с мансардами, где зеленеет парк.

В те послевоенные дни на теле города еще зияли свежие раны. Вихрь войны пронесся над Германией, и от древнего Гранау с его готическими замками, башнями, с мрачным гранитом памятников на площадях осталась лишь южная часть, где темнели корпуса заводов, принадлежавших концерну «И. Г. Фарбениндустри». Бомбардируя город с воздуха на протяжении трех суток, смешав северные кварталы с землей, экипажи американских «летающих крепостей» почему-то не сбросили на заводы «И. Г. Фарбениндустри» ни одной фугаски, хотя в те дни еще неизвестно было, чьи войска — советские или американские — войдут в Гранау. А случилось так, что на его улицы после двухдневного боя ворвались люди с пятиконечными звездами на пилотках. Над уцелевшей ратушей взвился красный флаг советской военной комендатуры. Потом город вошел в состав Германской Демократической Республики. Заокеанские опекуны концерна «И. Г. Фарбениндустри» проглотили горькую пилюлю. Заводы в Гранау уплыли из их рук.

С тех пор как отгремели взрывы бомб и снарядов, прошло немало лет. За это время город успел отстроиться. Постепенно, день за днем, он упорно сбрасывал с себя страшный убор войны, зеленел, свежел и возвращался к жизни…

Стенные часы пробили четверть десятого. Четким военным шагом Кюнт вышел в коридор, начал обход отделов.

В небольшой комнате с причудливым узорчатым рисунком на потолке при появлении комиссара из-за стола поднялись двое: мужчина в роговых очках, одетый в скромный серый костюм, и худощавый юноша в мундире лейтенанта народной полиции. Темное, с мягкими чертами лицо его было озабочено.

— Доброе утро! Прошу садиться, — кивнул Кюнт. — Вы плохо спали ночь, Гошке. Ювелирный магазин?

— Да, Баннер не дал мне уснуть. — Лейтенант пригладил черные волосы, провел ладонью по выбритым до синевы щекам. Голос у него был басовитый, густой, что никак не гармонировало с хрупкой изящной фигурой и голубыми красивыми глазами. — Это случилось не позже двенадцати. Грабители зашли с главного входа, открыли замок отмычкой. Их было двое. Сторож, как всегда, находился внутри помещения, но, наверное, спал. Он не успел нажать на кнопку сигнализации. Действовали преступники весьма дерзко. Витрина магазина была все время освещена. На углу в тридцати метрах — ресторан, место бойкое даже ночью, и все же… Грабители, как видно, не из новичков. Однако кое-что после себя оставили.

Гошке вынул пинцетом из картонной коробки небольшую блестящую вещицу.

Кюнт вздрогнул. Рука его невольно потянулась к столу и замерла на полпути, в глазах промелькнула растерянность и скрытая тревога. Но только на один миг. В следующую секунду лицо комиссара полиции стало, как и до того, холодным и непроницаемым. Лишь пальцы заложенных за спину рук впились ногтями в ладони, побелели от напряжения.

Гошке и мужчина в очках не заметили замешательства Кюнта, они внимательно рассматривали металлический предмет, зажатый пинцетом. Это была обыкновенная зажигалка австрийского происхождения, немного меньше спичечной коробки, плоская, украшенная зеленоватым перламутром. На одной из перламутровых пластинок чем-то острым были выцарапаны две буквы «КГ» и рядом — цифра «42». Эти матовые царапины и приковали к себе взгляд Кюнта.

— Найдена в магазине на полу, около сторожа, — после короткой паузы продолжал Гошке. — Но жена убитого утверждает, что покойный Гуго Эннеке не курил и зажигалок при себе не носил. Отпечатки пальцев, их видно на никелированной поверхности даже без лупы, сторожу не принадлежат. Вот заключение экспертизы. Здесь еще одна справка из лаборатории, — лейтенант показал на синюю бумажку, подшитую в деле, развернутом на столе. — На одежде убитого, а также в карманах следов бензина не обнаружено, хотя зажигалка и заправлена. Находка не иначе как потеряна кем-то из ночных «гостей». И еще одно: буквы на зажигалке. Похоже, чьи-то инициалы: Цифра «42» может быть датой. Кстати, рядом с фирменным знаком выбито «1941» — год изготовления зажигалки. Царапины на перламутре старые, наверное, они нанесены, как указывает цифра, в сорок втором году. Все же отпечатки пальцев нас интересуют сейчас куда больше, чем эти знаки. Не так ли, Вольф?

Мужчина в очках утвердительно кивнул головой.

— Вы спешите с выводами, Гошке. Не годится так, — нахмурил белесые брови Кюнт. — Зажигалка превратится в улику только в том случае, если докажете, что ее владелец — один из убийц сторожа. Пока у вас нет прямых доказательств, эта игрушка не стоит восторгов. Ее мог уронить кто-нибудь из покупателей, ее мог подобрать на улице покойный Эннеке.

— Не возражаю, комиссар. Но дело в том, что в девять часов тридцать минут утра Вольф обнаружил похищенные ценности, — сказал Гошке, наблюдая, какое впечатление произведут его слова на Кюнта.

— О! Интересно. Где вы нашли их, Вольф? — пальцы Кюнта снова похолодели.

Мужчина в очках вежливо поднялся с кресла, коротко объяснил:

— На чердаке дома номер шесть по Цейтунгштрассе, под кипой старых газет и журналов, в двух брезентовых ранцах.

— Полагаю, Гошке, вы не трогали ранцы?

— Ни в коем случае. Вольф, как всегда, действовал осторожно. Ранцы остались на месте, как и были. За домом установлено наблюдение. Тот, кто спрятал ценности на чердаке, рано или поздно должен явиться за ними. Вот тогда мы и сопоставим отпечатки его пальцев с отпечатками на зажигалке.

— Хорошо, — поднялся Кюнт. — О том, как были обнаружены похищенные ценности, прошу доложить письменно. О результатах наблюдения за домом информируйте Меня через каждый час. На завершение операции я выеду вместе с вами, Гошке..

 

2

От напряжения у Вольфа начинали слезиться глаза. Он то и дело сдвигал на лоб очки, тер переносицу клетчатым платком и снова наклонялся к маленькому круглому отверстию в двери.

Расположившись в полутемном коридоре, Вольф и Баннер вот уже почти четыре часа не оставляли своего поста. Где-то в глубине квартиры, наверное в гостиной, часы мелодично пробили раз, потом два, три…

Томясь, Баннер сидел на табуретке и слушал размеренное пощелкивание газового счетчика над головой. Чувствуя, что вот-вот задремлет, усилием воли отогнал сон.

В квартире было тихо. Старый доктор и его жена понимали, что работники уголовной полиции не случайно попросились на ночь к ним в коридор. Хозяева квартиры сначала ходили по комнатам на цыпочках и разговаривали шепотом, ожидая загадочных событий. Но время летело, а чего-либо необыкновенного не произошло. Полицейские оставались на своих местах у входной двери, никого не тревожили, не беспокоили, вели себя тихо и скромно, будто вообще не присутствовали в квартире.

Доктору наконец надоело ожидание, он направился в спальню. Вскоре ушла спать и его жена. Только их дочь, двадцатилетняя девушка с белыми, как лен, волосами, все еще оставалась в гостиной, шуршала страницами книги. Дважды она проходила на кухню и появлялась в коридоре с подносом в руках, предлагала Вольфу и Баннеру по чашке черного кофе. Баннер был не против подбодрить себя любимым напитком, но Вольф тихо отказывался:

— Благодарим, фрейлейн. Извините нас, пожалуйста. Мы столько хлопот вам задали. Не обращайте внимания на нас. Поверьте мне, ничего увлекательного и романтического не предполагается…

Через круглый глазок в дверях Вольфу видна была тускло освещенная площадка третьего этажа, половина двери соседней квартиры с блестящей медной табличкой, а также крутые ступени, что вели вверх, упираясь в квадратный люк, темневший под самым потолком. Там был вход на чердак.

Баннеру надоело сидеть. Он поднялся, сделал несколько шагов по коридору. Из гостиной пробивалась узкая полоса света. Баннер осторожно отклонил портьеру, шепотом сказал:

— Простите, фрейлейн. С улицы не видно света?

— Нет, нет, шторы спущены, — тоже вполголоса ответила девушка, — я же знаю…

В это время Баннер услышал за спиной движение и быстро обернулся. Не отрываясь от двери, Вольф делал рукой предостерегающие жесты. Отстранив товарища, Баннер прильнул к круглому глазку и увидел двух людей. Они неслышно поднимались по крутым ступеням. Вот задний остановился, быстро оглянулся. Постоял. Затем, тихо ступая толстыми каучуковыми подошвами ботинок, поспешил следом за своим напарником.

Баннер бросился в гостиную. Девушка растерянно вскочила с кушетки.

— Фрейлейн, спокойно. Быстро поднимите штору!

Голос Баннера был не такой любезный, как несколько минут назад: в нем слышались сухие нотки приказа.

Дочь доктора подбежала к окну, потянула за шелковый шнур. Темный бархат взлетел вверх, Баннер тотчас повернул выключатель. Яркий свет залил комнату.

Прижавшись лбом к оконному стеклу, полицейский, казалось, забыл о молодой хозяйке квартиры. Он смотрел в темноту улицы. Внизу, у подъезда, свет фонаря тускло отражался на блестевшем от дождя тротуаре. Напротив темнел парк. За металлической оградой меж стволами высоких сосен в парке мигнула красноватая точка. Мигнула раз, второй, на секунду вспыхнула еще и исчезла.

— Фрейлейн, можете погасить верхнюю люстру, — повернулся Баннер к разочарованной девушке и тут же выскользнул в коридор.

 

3

Черный «мерседес» медленно проплыл вдоль ограды парка, въехал на тротуар и остановился.

Лейтенант Гошке вынырнул из сероватой пелены дождя, дернул ручку передней дверцы автомобиля и не без удивления увидел комиссара полиции на водительском месте. Комиссар всегда ездил с шофером, и Гошке еще не приходилось видеть самого Кюнта за рулем.

Кюнт привычным жестом выключил зажигание, снял кожаные перчатки. С высокой фуражки лейтенанта брызнула вода, несколько капель упало Кюнту на колени.

— Извините, комиссар. Проклятая погода.

— Что нового? — вполголоса спросил Кюнт.

— Вход в дом со двора и с улицы под наблюдением. Баннер и Вольф дежурят в здании. Пока что ничего подозрительного.

После теплой кабины Кюнта обдало мелким дождем и пронзительным ветром. Подняв воротник пальто, комиссар полиции шагнул в парк вслед за лейтенантом, и густой мрак поглотил их.

Навстречу из-за кустов выступил полицейский из группы Гошке.

— Ну как? — спросил лейтенант.

— Тихо, — ответил полицейский. — Ни одной живой души около дома.

Густой кустарник подступал вплотную к массивной ограде. Кюнт раздвинул скользкие ветки, молча смотрел на фасад дома, темневшего по ту сторону переулка. Слева возвышался старый за́мок; между его стенами и домом № 6 пролегала узкая улочка с нависшими полукруглыми арками и темными нишами заколоченных дверей в толстой двухметровой замковой стене.

Переулок был пуст. Уже исчезли последние прохожие, не появлялись машины. Лишь какой-то запоздалый проезжий промелькнул вдоль ограды парка на мотороллере, оставив в сыром воздухе едва ощутимый запах бензина.

И снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь однообразным шумом дождевых капель в ветвях.

— Любой ценой, лейтенант… — глухо проговорил Кюнт и умолк: сноп света вдруг прорезал ночь, вспыхнул в косых струях дождя и упал на мостовую, на кружево чугунной ограды. Серебром блеснули пуговицы на шинели Гошке. Ярким квадратом засветилось окно на третьем этаже дома № 6.

— Сигнал! — отрывисто приказал Гошке. Полицейский поднял руку. Зашумел механический фонарик, мигнул красным светлячком.

— «Гости» прибыли, Вольф зажег люстру в квартире, — быстро объяснил Кюнту лейтенант и рывком поглубже надвинул фуражку.

— Но у подъезда никого не было. Они прошли со двора?

— Да! Или вышли из какой-то квартиры, где прятались все время. Выясним потом. Разрешите действовать, комиссар?..

— Я с вами!

Пригнувшись, Кюнт и Гошке бросились из парка. Комиссар заметил, как несколько полицейских, появившись в безлюдном переулке будто из-под земли, забежали в подъезд дома № 6.

Кюнту вдруг показалось, что лейтенант Гошке исчез в переулке-туннеле, но тот тихо позвал его от затемненной стены замка:

— Сюда, быстрее!

В этот момент в доме приглушенно хлопнули выстрелы. Кто-то закричал. Кюнт поднял голову, торопливо выхватил пистолет из кармана пальто: вверху на втором этаже, вцепившись в перила балкона, повис на руках человек. Какую-то долю секунды он раскачивался, ища ногами опору, потом тело его промелькнуло на фоне стены. Человек тяжело прыгнул на мостовую и упал. Не подымаясь на ноги, он на карачках бросился к стене за́мка.

— Руки вверх!

Властный голос лейтенанта Гошке вывел Кюнта из оцепенения. Желтый луч осветил стену, ослепил в нише беглеца, замершего с поднятыми руками.

Из-за плеча лейтенанта Кюнт увидел лицо человека. Из груди комиссара полиции вырвался сдавленный возглас. Не целясь, почти в упор Кюнт выстрелил Гошке в спину. Лейтенант пошатнулся, выронил фонарик и повалился на мостовую.

Неизвестный шарахнулся от выстрела в сторону, ударился плечом о стену. Пистолет Кюнта уперся ему в грудь.

— Еще одно движение, и я уложу вас рядом с этим…

— Гольбах, вы?..

— Бегите за мной! Вы что, оглохли?!

Выдернув неизвестного из ниши, Кюнт потащил его за руку назад, к парку. «Мерседес» стоял на месте. Машина качнулась под тяжестью двух тел.

— Возьмите! — Кюнт сунул пистолет в руки соседа, включил зажигание и нажал на педали. Несколько темных фигур, выскочив из подъезда, бросились наперерез машине и расступились по сторонам. Взвыв шестицилиндровым мотором, «мерседес» рванул с места.

Машина помчалась вдоль Цейтунгштрассе. Вслед затрещали пистолетные выстрелы. Кюнт резко затормозил на перекрестке, крутанул баранку. Из-под колес веером брызнул водяной фонтан. «Мерседес» нырнул в боковую улицу, описал широкий полукруг около городской ратуши, вырвался на автостраду и черной тенью без огней помчался на запад.

 

4

По сторонам мелькали аккуратно подстриженные сосны. Свет фар встречных автомобилей, изредка попадавшихся на дороге, освещал кабину, Кюнта, сидевшего за рулем, и пассажира рядом, который так неожиданно оказался в машине. Стрелка спидометра замерла на цифре «90». Порой казалось, что «мерседес» слетит на поворотах в кювет. Сосед Кюнта нервно хватался за ручку дверцы, но комиссар полиции уверенно вел машину и, видно, неплохо знал трассу. Лишь проскочив железнодорожный переезд, Кюнт замедлил скорость и облегченно откинулся на спинку сиденья.

— Куда мы едем? — нарушил молчание пассажир. — Это что-то невероятное… Почему вы молчите, Гольбах?

— Шарфюрер, меня зовут Кюнт. Впрочем, вы правы, Кюнта уже нет… — Комиссар полиции смахнул рукавом капли пота, выступившие на высоком лбу, бросил быстрый взгляд на пассажира. — Спрячьте оружие, кажется, оно пока не потребуется нам.

Поколебавшись, тот сунул пистолет в карман Кюнта.

— Не бойтесь, — успокоил Кюнт. — От меня вам защищаться не придется. Вы имели возможность убедиться в том, что я, а не кто другой, стал этой ночью вашим ангелом-хранителем. Благодарите меня, шарфюрер.

— Я ничего не понимаю… Все произошло, как во сне. Откуда вы взялись, Гольбах, в ту минуту…

— …когда вас застукала полиция? Да, вам придется молить бога за меня. Скажите, с вами был еще один, его схватили?

— Кажется… Не знаю, наверное. Когда появилась полиция, я бросился с чердака по лестнице вниз. Успел забежать в квартиру на втором этаже, в которой мы сидели до ночи… В дверь начали ломиться. Пришлось с балкона прыгать в переулок. Но что все это значит, Гольбах?

— Минуту терпения. Сейчас все поймете. Значит, рюкзаки с ценностями остались на чердаке?

— Вы знаете и об этом? — пассажир оторопело смотрел на своего спасителя.

— Слушайте, милый мой! Неужели вы действительно думаете, что я спустился с неба в тот момент, когда вас прижал в угол лейтенант полиции? Мне было все известно. Я руководил операцией по задержанию бандитов, ограбивших ювелирный магазин. Собственно, к дому, где вы спрятали рюкзаки, я приехал только ради вас. Счастливый случай помог мне наконец напасть на ваш след через столько лет.

— Но как же вы узнали, что на Цейтунгштрассе должен был появиться именно я?

— Видите эту штучку? — Кюнт-Гольбах вынул из кармана зажигалку с зеленым перламутром. — Какая неосторожность! Оставлять после себя такие доказательства…

— Святой Иисус, вы узнали ее?

— Гм, не узнать собственную вещь! Я, как сегодня, помню тот июльский день сорок четвертого года на Украине, когда мы с вами, шарфюрер, мчались вот так, как теперь, в машине. Потом была короткая остановка, и один майор посулил вам офицерский чин за участие в довольно интересной операции. У майора было чудесное настроение, на радостях он расщедрился и угостил вас сигаретой, а я протянул вам эту перламутровую игрушку. Кажется, вы не успели прикурить. У меня неплохая память, не так ли? И все же в ту минуту произошли события, которые заставили меня забыть о своей зажигалке. Она так и осталась в вашей руке. Не думайте, шарфюрер, что я такой скряга. Я давно забыл о ней, но на зажигалке выцарапаны мои собственные инициалы — Карл Гольбах. Я заметил их сразу, как только увидел зажигалку в руках у лейтенанта Гошке — того самого, что остался лежать под стеной замка. Надо отдать ему должное, у него была цепкая хватка, и вам, шарфюрер, без меня пришлось бы туго. Вы теперь кое-что поняли?

— Значит, вы служили у них?

— Служил. Еще час назад я был комиссаром уголовной полиции города Гранау. Как видите, встреча с вами заставила меня добровольно отказаться от солидной должности. Теперь осталось выяснить, не напрасно ли я пошел на такую жертву и риск, спасая вас от тюрьмы за ограбление с убийством. Ведь кастетом стукнули сторожа вы, если не ошибаюсь? Или ваш напарник?

— Не имеет значения.

— Вы правы. Теперь это мелочь. Кстати, как у вас с документами? До Берлина осталось двадцать восемь километров. Скоро машину придется бросить. Но теперь не сорок шестой год. Межзональная граница усиленно контролируется, очень легко нарваться на патруль.

— Документы у меня есть.

— Это хорошо. Я кое-что приготовил для вас, но если ваши надежные, еще лучше. Как вас величать теперь, дорогой шарфюрер?

— Коленда. Тадеуш Коленда. Перемещенный из Кракова.

Кюнт-Гольбах переключил скорость. Начинался крутой подъем. Через несколько минут впереди на ночном небосклоне вспыхнули тысячи огней. Это был Берлин.

«Мерседес» на мгновение мигнул фарами, приближаясь к виадуку железнодорожного моста.

— Так вот, выясним главное, шарфюрер… простите, господин Коленда, — после короткой паузы продолжал Кюнт-Гольбах. — От вашего ответа зависит наше с вами будущее. Слышите? Говорите только правду! Я хочу знать, что случилось с бумагами инженера Крылача после того, как вы оставили мне записку в госпитале и исчезли с горизонта в сорок четвертом году.

Шарфюрер быстро ответил. Над машиной в это мгновение загрохотал пассажирский поезд. Кюнт-Гольбах, рискуя разбить «мерседес», повернул к спутнику побледневшее лицо, закричал:

— Что? Что вы сказали? Повторите, черт…