Александр Николаевич КАРБАИНОВ — генерал-майор запаса, начальник Центра общественных связей в 1990–1992 годах.
Решение о создании Центра общественных связей КГБ СССР было предопределено всем ходом событий в политической, экономической и духовной сферах жизни государства и общества, а также международной ситуацией.
Причем, по моему мнению, это решение запоздало примерно на 2–3 года. Но лучше поздно, чем никогда, поэтому следует отдать должное тогдашнему руководству КГБ за этот креативный шаг.
Нельзя сказать, что ЦОС создавался на пустом месте. Его предтечей было Пресс-бюро КГБ СССР, которое сумело осуществить многие наработки в плане налаживания контактов с журналистами, писателями, кинематографистами. Но, во-первых, оно было малочисленным, и по этой причине широта охвата не соответствовала объективным потребностям дня. Во-вторых, все-таки основная его функция состояла в защите от проникновения в печать сведений, составляющих государственную тайну.
Развернутая структура ЦОС обеспечивала переход количества в качество процесса укрепления прямых открытых связей с трудовыми коллективами, творческими союзами, общественными и научными организациями, органами государственной власти и управления, средствами массовой информации. Иными словами на ЦОС возлагались задачи этакого мультимедиа центра.
В этой связи вспоминаю, сколько споров в руководстве КГБ вызвало предложенное мной название нового подразделения — «Центр общественных связей». Большинство настаивало на названии «Управление по связи с общественностью». Я настойчиво доказывал, что это название сужает истинное предназначение подразделения, поскольку под словом «общественность» в те годы было принято понимать представителей партийно-хозяйственно-профсоюзно-комсомольского актива. Меня поддержал Председатель КГБ В.А.Крючков, после чего название ЦОС обрело легитимность. Надо заметить, что вслед за нами такое же название подобных подразделений выбрали МВД СССР, Прокуратура СССР и ряд других государственных организаций.
Март-апрель 1990 года остались в памяти как время творческого порыва, связанного с комплектованием команды, определения функциональных направлений работы, а самое главное, разработкой планов конкретных действий и предложений по реализации намеченных целей. В короткие сроки был создан работоспособный, творческий коллектив сотрудников с высокой степенью ответственности, опытом оперативной работы и житейским опытом, а также хорошим уровнем оптимизма и честности. Имитаторов бурной деятельности практически не было.
Всех не перечислить, но я с большим теплом вспоминаю своих заместителей В.Ф. Масленникова, А.П.Кондаурова, сотрудников разных отделов Н.И.Никандрова, И.Н.Прелина, С.Ф.Васильева, А.Д.Витковского, М.А.Антипову. Прошу прощения у остальных сотрудников за умолчание, но я сегодня с радостью и благодарностью готов крепко пожать руку каждому из них. Высокий творческий потенциал сотрудников Центра подчеркивает такая деталь: четверо из них, в частности И.Прелин, В.Чиков, И.Царев, А.Волк, стали настоящими писателями.
Мне очень не хотелось бы превращать свои заметки в отчет о проделанной работе или некие мемуары, тем не менее, отдельными мыслями хотелось бы поделиться.
«Камо грядеши?» — Куда идешь? — этот древний общечеловеческий вопрос всегда волновал умы представителей всего спектра общественного мировоззренческого разномыслия, и мы понимали, что каждая его часть видит органы КГБ в соответствующем ей цвете. Именно поэтому мы пытались смелее и решительнее, с предельной откровенностью выходить в люди самым широким фронтом, выступая, как говорят в технике, в качестве задающего генератора, настроенного на частоту того факта, что органы КГБ строго следуют в русле демократизации общества, Закона, правды и гласности.
Публичные встречи с коллективами различных предприятий и организаций, широкие пресс-конференции в стенах здания КГБ, в том числе с участием иностранных корреспондентов многих крупнейших изданий и телерадиокомпаний мира, я считаю, сделали свое дело. Правда, многие наши усилия 1990–1991 гг. были перечеркнуты неумными и самоуверенными действиями руководителей КГБ в известный период.
По этим же причинам не осуществились уже начатые проекты создания сериалов художественных фильмов по архивным материалам КГБ с Италией, США, ФРГ.
Это вызывает чувство досады, но я всегда с большим удовольствием вспоминаю начальный период деятельности ЦОС. С личных позиций он мне принес чувство удовлетворенности, повышение духовности, уровня образования и понимания людей различных национальностей и профессий.
Я благодарен судьбе, что мне довелось встретиться со многими всемирно известными людьми. Наши беседы всегда носили деловой характер и были пронизаны взаимным уважением и искренностью.
Это навсегда останется в памяти.
В качестве примера я хочу привести письмо финской журналистки, которой я давал первое интервью как иностранному корреспонденту:
«Уважаемый Александр Николаевич! — Еще раз хочется поблагодарить Вас за приятное отношение к нашей работе во время интервью с Вами. Передача об интеллигенции сегодня пошла в эфир в Финляндии по второму каналу (TV2) 3 июня. Прилагаем кассету с этой передачей. На той же кассете мы копировали для Вас вдобавок отрывок передачи «Актуальной двойки» (актуальности TV2), где также показывали часть интервью с Вами. Это было показано финскому зрителю 29.05. Для отпуска или отдыха — добро пожаловать в Финляндию, а именно в город Тампере, где находится наш телевизионный центр. Приходите в гости — если хотите «инкогнито», для более близкого знакомства с «бесстрастными» финками. Будем топить для Вас баню очень теплую. С наилучшими пожеланиями».
Завершить свои заметки хочу строками интервью девятилетней давности, данным мною корреспонденту журнала «Народный депутат» Владиславу Монахову.
Оно довольно точно передает атмосферу тех лет и, как мне кажется, не потеряло своей актуальности во многих своих положениях и сегодня:
«Судьбе было угодно, чтобы старомосковское название Лубянка стало именем нарицательным. С той давней послереволюционной поры, как здесь поселилось могущественнейшее ведомство, это слово произносилось пугливым полушепотом. Если человека «увезли на Лубянку», считай, нет его, сгинул! Отсюда вздымался «карающий меч революции» и опускался на головы «врагов».
Сын за отца, понятно, не отвечает. Но разве не унаследовал и КГБ знакомые до боли «фамильные черты»? Разве совсем недавно не жили мы в обстановке шпиономании, сверхсекретности, преследования инакомыслящих? Разве не внушали нам по-старинке, что враг не дремлет и его надо разоблачить, обезвредить? Было, было… Но, как сказал еще Вергилий, «новый век настает, другое рождается время».
Наконец-то наступило оно и для нашего многострадального общества, для государства, которое сегодня пытается стать подлинно демократическим, истинно правовым. Не будем наивными — процессы обновления необратимы лишь в том случае, если они коснутся армии и КГБ. Вот почему столь горячо ведутся в печати и с разных трибун споры о военной реформе, о перестройке деятельности органов госбезопасности.
Как идет перестройка в Комитете госбезопасности и идет ли? А может, и вправду в эпоху гласности, открытости эта служба нам не нужна?
Эти свои вопросы и сомнения я нес туда, где в круговерти автомобилей задумчиво стоит в длиннополой шинели «самый первый чекист». За спиной «железного Феликса» высится огромное, давящее на площадь здание, облицованное по низу черно-серым гранитом, с геральдическими мечами и щитами на стенах.
Вот и он, загадочный подъезд номер 1-а. Толкаю тяжелую дубовую дверь, и она беззвучно отворяется. В вестибюле меня встречает офицер КГБ. Сверив фотографию на редакционном удостоверении с моей личностью, сказал по-военному четко: «Генерал ждет вас».
Поднимаясь по мраморным лестничным маршам на третий этаж, где расположился Центр общественных связей КГБ СССР, я вдруг увидел из окна узкий дворик-яму, за ним какие-то этажи. Вопросительно взглянул на сопровождавшего меня офицера, тот кивнул головой: «Да, это и есть бывшая внутренняя тюрьма КГБ».
Та самая, о которой сложено столько мрачных легенд?.. Отсюда начинался архипелаг ГУЛАГ. А не из этого ли окна, блестя стеклами пенсне, с усмешкой смотрел Берия на ошельмованного им маршала Блюхера?.. Признаюсь, легкий холодок пробежал по спине при мысли о том, что я нахожусь в здании, куда стекаются секреты государства и где определялись судьбы и отдельных людей, и целых народов.
Генерал-майор Карбаинов был в штатском. Ему 45 лет. Родился и вырос на Сахалине. Закончил МАИ. По распределению попал в Красноярск, в известное КБ, где конструировали спутники связи «Молния» и «Горизонт». Был на выборной комсомольской работе. Затем Высшая школа КГБ. Несколько лет работал в Отделе административных органов ЦК КПСС. Последняя должность — заместитель начальника Управления КГБ СССР по защите советского конституционного строя.
— Такая вот у меня биография, — сказал Александр Николаевич, — никаких секретов…
— Гласность и КГБ, казалось бы, вещи несовместимые?
— Это как посмотреть, — не согласился генерал. — Конечно, формы и методы нашей работы остаются закрытыми. Все-таки спецслужба! Но КГБ намерен информировать людей о ее целях, направлениях и результатах. Для этого в его структуре и создано новое подразделение на правах самостоятельного управления — Центр общественных связей КГБ СССР.
Недавно состоялась презентация нашего Центра. Более полутора сотен советских и иностранных корреспондентов, приглашенных на официальное его открытие, приняли участие в пресс-конференции, ознакомились с экспозицией чекистского музея, посмотрели кинохронику из истории ВЧК-КГБ. Этот фильм, кстати, ждал своей встречи со зрителями с 1986 года.
— и нравится вам новая работа?
— Очень! Но, честно сказать, не думал, что меня ожидают «космические» перегрузки. В этом году принял уже 80(!) иностранных корреспондентов. (Достает пачку визитных карточек, перебирает их.) Та-ак… Газета «Вашингтон пост», телеграфное агентство «Ассошиэйтед Пресс», японская «Асахи», английская «Дейли мейл», Би-би-си… Телевидение ФРГ, Франции… Непривычно давать интервью, но привыкать к гласности надо.
— Какие вопросы обычно задают иностранные корреспонденты?
— Их, прежде всего, интересует перестройка в органах КГБ, в каком направлении она идет. Всех, замечу, поражает сегодняшняя открытость советской секретной службы.
— А наши «Аргументы и факты», где появилась рубрика «КГБ СССР сообщает и комментирует», спорят с этим утверждением. В одном из материалов газета сетует: нам далеко еще до той разумной открытости, которая давно существует в спецслужбах Запада, и что пора откровенно писать обо всем в печати.
— По-моему, зря они так! Я, между прочим, интересовался у иностранных корреспондентов: «Скажите, а вас пускают в ваши спецслужбы? Разрешали ли вам беседовать с их сотрудниками?» Они в ответ только улыбались и разводили руками. Я просил их передать привет моим коллегам из западных разведок и рекомендацию — развивать гласность в своей деятельности.
— Передали?
— Боюсь, не сумели.
— Александр Николаевич, я понимаю, гласность нужна КГБ не ради гласности, тогда для чего?
— А для того, чтобы народ знал: КГБ — не какая-то группа людей, которые сидят за толстыми стенами и напускают на себя флер секретности. Нужно всем объяснить, для каких целей существуют органы безопасности, что они делают и зачем. Такая информированность укрепит доверие к нам, усилит общественный контроль над деятельностью КГБ. Гласность, которую мы взяли на вооружение, — это, если хотите, определенный гарант того, чтобы не повторилось трагическое прошлое.
— Раньше действовало Пресс-бюро КГБ, значит, оно уже вас не устраивало?
— Сегодня необходим новый уровень гласности. Нам важно изучать общественное мнение, почувствовать информационную потребность людей. С 1991 года намечено выпускать массовый общественно-политический и литературно-художественный журнал, который будет распространяться в СССР и за рубежом. Условное название — «КГБ о себе и мире».
— Я вижу, в Центре общественных связей КГБ СССР все готово к приему гостей, если считать таковыми журналистов, писателей, кинодокументалистов, которых манят архивы «тайного фронта». Но, увы, не все желающие могут сюда попасть. Согласитесь, одно дело — воспринимать информацию с газетного листа или телевизионного экрана, другое — встретиться, побеседовать напрямую с сотрудниками КГБ?
— Именно поэтому мы активно выходим сегодня на прямые контакты с трудовыми коллективами и отвечаем на любые вопросы людей.
— На любые?
Да, на любые и порой острые. Мы должны отвечать честно. Если же будем прятать глаза и отделываться недомолвками, то нет смысла в таких встречах. Я, к примеру, выступал на заводе имени Хруничева, в Институте востоковедения, в Московском общественно-политическом центре на Трубной площади. Я и мои слушатели, кажется, поняли друг друга…
НУЖНЫ ЛИ СЕГОДНЯ СПЕЦСЛУЖБЫ?
Когда я готовился к встрече с генералом Карбаиновым, то еще раз пролистал книгу Б.Ельцина «Исповедь на заданную тему». В одной из глав подчеркнул место, где автор, довольно нелестно отозвавшись об армии и КГБ, тем не менее, пишет, что уже сегодня туда приходит новое поколение военных, у которых солдафонство, тупое подчинение, непрофессионализм вызывают чувство протеста, мириться со старыми порядками они не будут. Спасение и армии, и КГБ, пишет Ельцин, это гласность и открытость.
— Хорошо помню эти строки, — сказал Александр Николаевич. — Не со всеми мыслями автора, правда, могу согласиться. Но когда он говорит, что все мы, кому дорога перестройка, за эту открытость и гласность должны бороться, я с ним полностью солидарен.
— В чем заключается перестройка в органах КГБ?
— Задач много, но главная, я бы сказал корневая, — переосмысление их роли и места в государстве и обществе. Раньше государство было у нас на первом месте — оно давало работу, жилье, образование, медобслуживание… Еще недавно, когда общество находилось «под государством», человек служил лишь средством выполнения целей и задач, которые оно ставило перед ним. Перестройка круто поменяла приоритеты. Теперь на первое место поставлен человек, его права и самоценность. Государственные же структуры призваны обеспечить, реализовать эти права.
— Органы КГБ — одна из таких структур?
— Безусловно. Интересы госбезопасности тоже должны быть подчинены интересам общества, вытекать из них.
— Видимо, без разведки, а значит, и контрразведки нам долго еще не обойтись?
— Пока в мире существуют государства, специальные службы как институты, обеспечивающие их деятельность, безусловно, будут действовать. Того же мнения бывший директор ЦРУ Уильям Колби, приезжавший весной в нашу страну для участия в советско-американском семинаре «Дело мира и встреча в верхах: сокращение военного бюджета и внутренняя политика Советского Союза и Соединенных Штатов».
— Не означает ли его визит, что КГБ и ЦРУ пошли на мировую?
— Вряд ли скоро нас ожидает тесное сотрудничество. Но думаю, что разведывательные службы могут, как это ни странно, многое сделать для укрепления доверия в мире, предотвращения проявлений насилия.
— А секреты остаются?
— Остаются. И политические, и военные, и экономические. Специальные службы должны, с одной стороны, защищать их, а с другой — добывать секретную информацию. Поэтому вести речь об упразднении разведки и контрразведки рановато.
— Но нужна ли нам игра в секреты? Детективные истории о похищении чертежей из несгораемых сейфов, выкраденных тайнах в наш космический век, когда со спутника можно разглядеть веснушки на лице часового, охраняющего подходы к «ракетной точке», — эти истории выглядят сегодня наивно. Подобные «секреты» — тема для журнала «Крокодил»… Нужен ли вообще режим сверхсекретности в многочисленных НИИ, адрес и назначение которых знает любой школьник?
— Это, к сожалению, довольно распространенное и, извините, опасное мнение. Какие, мол, у нас могут быть секреты, если мы отстаем во многих областях, если, скажем, наша радиоэлектроника находится на уровне развивающихся стран?..
Но вот пример, который, как говорится, «на слуху». Расскажу об агенте Толкачеве. Работая в НИИ радиопромышленности, он несколько лет передавал секретные сведения американской разведке. Какие? Конкретные параметры систем наведения на цель самолетов. Если этими параметрами «владеет» противник, он безо всякого оружия может заставить боевые самолеты «ослепнуть». О том, сколь важны были эти сведения, можно судить по оплате: на счет Толкачева американцы положили два миллиона долларов! Когда я называю этот факт иностранным корреспондентам, они переглядываются. Уж кому-кому, а им-то известно: такие деньги за красивые глаза не платят.
— Интересно, можно ли выразить в цифрах рентабельность разведки и контрразведки?
— Это достаточно сложно. Тут, видимо, нужно учесть, какие тайны мы сумели сберечь, какие нет, какую стратегическую информацию сумели добыть, проанализировать… Ну, если хотите, назову такую цифру. Только за 1989 год в ходе борьбы с организованной преступностью государству было возвращено свыше 170 миллионов рублей.
— Не так часто встретишь в газетах сообщение КГБ о том, что пойман шпион. Или их мало, или плохо ловите?
— Вопрос резонный (улыбается). Но, поверьте, поймать шпиона, когда его тщательно оберегают, дорожат им, очень даже непросто. Был такой Огородников, американский агент, разоблаченный нами. Так вот, долгое время ЦРУ его не использовало, а передавало ему одностороннюю информацию, которая шла по радиоканалу и «ловилась» обыкновенным приемником. Сигнал достигал аж Сибири… Иди-ка обнаружь, кто его принимает в десятках, сотнях городов!
— И что это была за информация?
— Политическая. Она предназначалась для… служебного роста Огородникова. Он выдавал ее за собственное умозаключение, результат анализа, блестящий вывод.
— И где же он работал? В Сибири?
— Нет, у нас под носом — в МИДе. Его принимали там за человека проницательного, эдакого провидца, умеющего из разрозненных фактов выстроить линию. И что самое удивительное, линия эта подтверждалась! Огородников «прогнозировал», как поведут себя официальные лица на тех или иных переговорах, как будет развиваться политическая ситуация в том или ином регионе земного шара. Но на самом деле это была уже выработанная политика, но еще, как говорится, не приложенная к делу. Задача у шефов Огородникова была такая: сделать ему карьеру, а уж потом использовать.
— Он «выстрелил» ответной информацией? Успел?
— К сожалению.
— Александр Николаевич, совсем недавно мы все жили за «железным занавесом». Строгая система въезда и выезда за границу, закрытые зоны, различные ограничения для передвижения иностранцев и т. д. Видимо, органам КГБ было легче работать, когда они опирались на меры запретительного характера?
— Держать и не пущать — всегда легче! Но эти «испытанные» методы сегодня не годятся. Мы не собираемся раздувать шпиономанию. Одна из задач перестройки в КГБ — не мешать, а способствовать широкому политическому, экономическому и духовному обмену между людьми,
Не надо думать, что КГБ — это лишь карающий меч. Наша деятельность направлена не против, а на защиту человека. Часто меры, принимаемые нами, носят профилактический характер. Так, в Башкирии было сделано официальное предостережение сотруднику одного оборонного завода. Практически он встал на путь преступления, которое квалифицируется статьей 64 УК РСФСР как измена Родине в форме шпионажа. Органы КГБ не дали совершиться непоправимому — наше предупреждение послужило для этого человека моральным «шлагбаумом».
И ВОЙНА ПОШЛА БЫ ПО-ДРУГОМУ…
Чем дальше шла наша беседа с генералом Карбаиновым, тем все более трудные вопросы приходилось мне ему задавать. Ведь как ни грустно, а у демократической общественности страны органы КГБ, мягко говоря, популярностью не пользуются. И это объяснимо: «Гулаговское прошлое бросает на них густую тень». Да, вина их безмерна! Помнится, режиссер Театра на Таганке Ю.Любимов, выступая на одном из московских митингов, призвал убрать памятник Дзержинскому во внутреннюю тюрьму КГБ, выкрасить это здание в черный цвет и сделать его «мемориалом убиенных».
— Во-первых, внутренняя тюрьма КГБ закрыта, — сказал генерал, — и, надеюсь, навсегда. А во-вторых, дело разве в том, в какой цвет выкрашено здание КГБ. Главное, чтобы здесь никогда больше не вызревали замыслы о преступлении против народа, чтобы отсюда исходили правда и гласность. В конце концов, все зависит не от здания, а от людей, которые в нем работают.
А вообще-то, любимовское выступление хороший урок нашему Центру общественных связей. Значит, еще выше надо поднимать «планку» гласности, чаще выходить к людям с открытым рассказом о делах и заботах КГБ.
Я понимаю тех, кто и сейчас относится к нам настороженно. Над общественным сознанием по-прежнему довлеют стереотипы прошлого, в душах людских жив страх, порожденный бесчинствами НКВД и МГБ. Нам, сегодняшним чекистам, нужно четко определить свои позиции: да, мы осуждаем репрессивное прошлое КГБ, но делаем это, не опустив долу глаза, а искренне, от чистого сердца.
— Авторы отдельных статей, публикуемых в периодической печати, пытаются доказать, что беззакония 30—50-х годов — инициатива самих органов безопасности, которые, чувствуя полную безнаказанность, развязали террор в стране.
— Категорически не согласен! Они выполняли волю Сталина, именно он, утверждая личную власть, поставил органы безопасности над партией и государством. Его фигура поистине зловеща. Именно в те годы были расстреляны 20 тысяч чекистов, осуждавших террор против народа.
О масштабах репрессий, в которых «вождь всех времен и народов» сыграл заглавную роль, знают все. Но всем ли известно, что в 37—38-м годах в застенках НКВД было уничтожено большинство наших разведчиков? Целые резидентуры вызывались из-за рубежа в Москву и ставились к стенке. Информация о надвигающейся войне, полученная с колоссальным трудом, так и не стала достоянием народа. Кто знает, используй ее вовремя наше руководство, возможно, и Великая Отечественная пошла бы по-другому…
— Значит, накануне войны мы остались без «глаз и ушей» за кордоном?
— Не совсем так. Потери были восполнены молодыми, талантливыми разведчиками. За короткое время — с 38-го по 41-й — они сумели (надо отдать им должное) добыть ценнейшие сведения. Мы имели самую достоверную информацию о том, когда начнется война. О датах наша разведка докладывала за полгода, за три месяца, за неделю…
Сталин и его окружение были об этом прекрасно осведомлены (есть красноречивые свидетельства документов), но никто не смел возразить диктатору. Сталин считал: раз человек за границей, он наверняка предатель и дезинформирует центр. Дорого обошлось нашему народу это неверие!
Нельзя забывать и сбрасывать со счетов органов госбезопасности эти героические страницы.
— Интересно, был ли у нас в годы войны разведчик такого класса, как штандартенфюрер Штирлиц? Или это собирательный образ, созданный писательским воображением?
— Штирлица, то бишь полковника Исаева, понятно, в природе не существовало. А разведчики его класса… были! Может, даже и повыше, чем Штирлиц. Наша разведка имела позиции и в немецком генштабе, и в близком окружении высших чинов фашистского рейха.
— Видимо, не пришло еще время назвать их подлинные имена?
— Иные уже названы. Скоро, к примеру, завершится работа над фильмом «Тайная война», где будет показано противостояние разведок перед войной. Эта документальная лента снимается по материалам КГБ объединением «Видеофильм» Госкино СССР.
Раскрываем сейчас имена даже тех, кто работал в разведке не столь давно: в 50—60-е годы. Так, супружеская пара Алимовых успешно выполняла задания КГБ в странах Европы. Это, скажу вам, настоящие герои, которые во имя Родины рисковали своей жизнью.
— А для тех стран, где они работали, не обидно, что мы признаем факт шпионажа, если уж называть вещи своими именами?
Может, и обидно… тамошней контрразведке. Но они, как и мы, профессионалы, а значит, должны уметь проигрывать. Одна разведка обыграла другую, последней не повезло — бывает!.. Главное, какие цели ставятся перед разведчиками. Если они античеловечны, то такие действия заслуживают осуждения.
О ЧЕМ РАССКАЗАЛИ АРХИВЫ
В блокноте, в котором я набросал вопросы генералу, значился и такой: «Будет ли в нашей стране установлен срок давности для раскрытия секретных документов, как, скажем, это делается в Англии?» Однако пришлось его видоизменить, поскольку газеты сообщили, что Совет Министров СССР принял постановление о мерах по расширению доступа исследователей к документам архивов Министерства иностранных дел СССР.
— Все верно, — подтвердил генерал Карбаинов, — по истечении 30-летнего срока гриф секретности снимается теперь с документов, относящихся к внешней политике. МИД СССР совместно с органами КГБ поручено определить перечень вопросов, дающих основание далее сохранить этот гриф для документов, где затрагиваются особо важные государственные интересы.
— Александр Николаевич, судя по всему, это начало постановки архивного дела в стране на законодательную основу?
— Сейчас готовится проект Закона об архивах СССР, где законодатели все разложат «по полочкам». Речь пойдет и об архивах КГБ. Тут нужны четкость и ясность: какие документы будут «закрыты» тридцать лет, а к каким, возможно, допустят исследователей лишь через семьдесят.
— Можно представить, что за архивный фонд у вас в КГБ: одни лишь дела репрессированных, насколько я знаю, составляют 3,5 миллиона единиц хранения?
— Если быть точным (заглядывает в справку), то это дела на 3.778.234 человека. Они были репрессированы в 30—40-е и начале 50-х годов. Высшей мере наказания — расстрелу подвергли тогда 786.098 человек. Работа по пересмотру этих следственных дел идет непрерывно. Колоссальный объем!
Судите сами: после смерти Сталина (до 1961 года) было реабилитировано 737 тысяч человек. А только за 1988–1989 годы — 844 тысячи. На сто тысяч больше, чем за восемь лет «оттепели»! В каждом территориальном органе КГБ созданы специальные группы, занятые тем, чтобы не только пересмотреть дела невинно осужденных, но и не «просмотреть» в них каких-либо исторических реликвий.
— Попадаются интересные находки?
— Еще какие! В одном таком деле, например, обнаружено письмо Михаила Шолохова. Получатель его, видимо, был близко знаком с писателем. Полвека пролежал в архивах КГБ шолоховский автограф, изъятый при аресте и приобщенный к делу.
Чем интересно письмо? Не только тем, что написано рукой Шолохова, главное, что в нем присутствуют косвенные доказательства: «Тихий Дон»— произведение Шолохова! В литературной шумихе, которая вновь поднята вокруг великого романа, это письмо — аргумент в пользу Михаила Александровича.
Письмо-реликвию мы передали в Союз писателей СССР.
— Александр Николаевич, архивные материалы КГБ — это, несомненно, кладезь для историков и политологов, писателей и журналистов. Будем надеяться, что Закон об архивах СССР упростит доступ к уникальным документам. Но меня, по правде говоря, волнует сейчас другое: какова доля тех, кто понес заслуженное наказание. Ведь не всех же сейчас реабилитируют?
— Да, не всех. В отношении 11 тысяч граждан вынесенные судебные и внесудебные решения оставлены в силе. Поскольку эти люди были либо карателями, либо ревностно служили гитлеровцам в ином качестве.
— Ну а те служаки-энкавэдэшники, кто вкушал сладость от кровавого пирога, испили ли они сами из той горькой чаши, которую готовили тысячам и тысячам своих сограждан? Неужто спокойно доживают на пенсии, не отягченные угрызениями совести?
— Эти люди, занимавшиеся фальсификацией дел, привыкли всю вину валить на Сталина, оправдываться «слепой верой» в него. А ведь многие из них сделали служебную карьеру на его маниакальной подозрительности.
В конце 30-х годов было принято «закрытое» решение, где речь шла о применении к «врагам народа» мер физического воздействия — пыток. Оно, понятно, не предписывало; мол, пытать надо так-то и так-то. Это уже зависело от нравственной позиции следователя. Среди чекистов немало было таких, кто, имея на вооружении «пыточное» решение, вел себя, так сказать, прилично, не измывался над жертвами. Но были и другие, с палаческими наклонностями. Только за два года — в 37—38-м, когда НКВД возглавлял Ежов, было расстреляно 600 тысяч человек…
Но и палачи получили по заслугам. По нашим данным, за различные нарушения социалистической законности к различным мерам наказания, в том числе и расстрелу, суды приговорили 1324 сотрудника НКВД — МТБ. Это было в 50-е годы, вскоре после смерти Сталина, Кроме того, 2370 бывших работников органов госбезопасности, если даже лично они не участвовали в истязаниях, но оказывались причастными к ним, были уволены со службы, лишены званий и пенсий, исключены из партии, наказаны в партийном и административном порядке.
В те годы генеральских погон лишились 68 человек из числа руководителей органов госбезопасности.
НЕ ДЕПОЛИТИЗАЦИЯ — ДЕПАРТИЗАЦИЯ
В телефильме «ТАСС уполномочен заявить…», снятом по одноименному роману Ю.Семенова, повторяется такая сценка: от Кремля к Лубянке мчится на большой скорости черная «Волга» с наглухо зашторенными окнами. Не знаю, какой смысл вкладывал в этот эпизод режиссер, но мне виделся в нем некий символ — сращение КГБ с государственно-партийным аппаратом.
— А вы как думаете, Александр Николаевич? — спросил я генерала Карбаинова.
— Думаю, что сегодня этот образ можно трактовать по-иному… Если продолжить сравнение, то «Волга» движется ныне по демократическому маршруту. Вернее, по маршруту, который благодаря перестройке нашей политической системы стал демократическим.
— Сейчас с разных трибун, со страниц газет и журналов, с экранов ТВ много говорят о необходимости деполитизации армии, внутренних войск, милиции, органов КГБ. Стало уже секретом полишинеля, что вопросы госбезопасности «курировал» один из отделов ЦК КПСС. А как будет теперь, в условиях публично провозглашенной многопартийности, плюрализма мнений?
— А никто ни от кого не скрывал, что КГБ работает под руководством партии, которая 70 с лишним лет была единственной руководящей и направляющей силой. Нас, чекистов, официально считали «вооруженным отрядом партии».
Вспомните, как возникла ЧК? В условиях острой политической борьбы: месяц спустя после Октябрьской революции, еще точнее — 20 декабря 1917 года. «Чрезвычайка» уже тогда занималась вполне конкретными задачами: боролась с контрреволюцией, саботажем.
— Ведь у ЧК, если не ошибаюсь, был первый опыт двухпартийного существования.
— Был и закончился весьма плачевно — 6-м июля 1918 г., когда внутри ЧК столкнулись две политические силы: большевики и левые эсеры. В те дни наше государство и стало однопартийным. Органы госбезопасности, естественно, тоже. С тех пор они работали под руководством партии. Хотя понятие «под руководством» нужно употреблять с известными оговорками, ибо, как я уже отмечал, ими лично руководил Сталин.
— Но вернемся в день сегодняшний. Как вы, Александр Николаевич, представляете себе деполитизацию КГБ?
— Да никак. Деполитизация наших органов попросту невозможна, потому что сам процесс обеспечения безопасности — и есть политика, хотим мы этого или не хотим. Здесь, на мой взгляд, уместнее другой термин: департизация. Улавливаете разницу?
…Я сторонник того, чтобы идти от реальной жизни. Сейчас в стране создано более 15 новых партий, но пока все они носят, так сказать, декларативный, назывной характер, поскольку насчитывают в своих рядах от 100 до 2000 человек. И количественный состав, и социальная база, на которые эти партии опираются, крайне малы и слабы. Но, признаться, я не удивлюсь, если вскоре на политической арене появится 1–2 сильные партии. Настолько сильные, авторитетные и влиятельные, что их представители займут серьезные позиции в парламенте, в правительстве страны.
— И в органах КГБ тоже?
— Разумеется.
— И тогда…
Вот тогда-то, возможно, и станет необходимой департизация. Дабы не повторились политические стычки далекого 1918 года. Ведь КГБ призван сегодня защищать не партийную, а действительно государственную и общественную безопасность.
ВОЗВРАЩЕНИЕ ДИССИДЕНТОВ
История диссидентов началась давно, чуть ли не с 1917 года. Скверную роль сыграл в ней Закон СССР «Об уголовной ответственности за государственные преступления», принятый в декабре 1958 года. Статья 7 этого закона (статья 70 УК РСФСР) имела название «Антисоветская агитация и пропаганда». Ее можно было толковать широко, а значит, использовать для преследования за мнение и слово.
— Александр Николаевич, сколько же их, современных еретиков, пошли по «антисоветской» статье в лагеря и ссылки?
— Парадоксально, но факт: при Хрущеве, когда пахнуло «оттепелью» и забрезжил рассвет демократии, по этой статье было посажено и сослано 7 тысяч человек, а в брежневское время — только 700. Говорю все это не для оправдания органов безопасности. А для того, чтобы внести ясность. КГБ преследовал диссидентов не по собственной инициативе и воле, не по чьему-то приказу, а четко выполняя закон.
Масштабы преследования инакомыслящих, конечно, были уже не те, что при Сталине. И судили не «тройки». Все шло в рамках уголовно-процессуального кодекса. Соблюдались процедуры, характерные для любого цивилизованного государства: был суд, были адвокаты и прокурор, было обвинение. И это не должно вызывать натянутые улыбки— исполнялся закон, действовавший тогда. Плохой ли, хороший, но закон,
Кстати, диссидентами занималось в те годы не более одного процента сотрудников органов КГБ.
…Слушая генерала, я вызывал в памяти знакомые лица — тех, кто вошел в число отверженных. Я думал о сломанных судьбах семерых смелых, сделавших нравственный выбор в августе 1968 года: они вышли на Красную площадь, протестуя против «братской помощи» Чехословакии. Вспомнил горькое признание моего однокурсника по журфаку Саши Соколова: «Больше не могу так жить… Уеду!» Не дожидаясь ареста, он в 1975-м эмигрировал за границу и там издал свой роман «Школа для дураков».
Диссидентом значился и сосланный в Горький академик Сахаров, у которого несколько лет, говоря фигурально, единственными собеседниками были сотрудники КГБ. Я будто заново ощутил и обиду, и гордость за него, когда великий правдолюбец, освистанный из зала брежневскими последышами, спокойно, не теряя достоинства, спускался с трибуны первого Съезда народных депутатов СССР… Все это припомнилось мне, когда я слушал генерал-майора Карбаинова. Поэтому спросил его:
— Товарищ генерал, а как вы сами оцениваете диссидентскую статью закона?
— Отрицательно. Эта статья — следствие классовой нетерпимости, долгие годы насаждавшейся в нашем обществе. Когда против Слова поднимают топор, это к добру не приводит. Неспроста старая русская пословица гласит: что написано пером… Со словом, я считаю, можно бороться только словом. Плюрализм мнений вот признак истинной демократии.
Я, да только ли я — многие мои коллеги искренне радовались, когда в апреле 1989 года Указом Президиума Верховного Совета СССР было изменено содержание этой статьи.
— Как изложена она в новой редакции?
— Об «антисоветской агитации и пропаганде» вообще больше речь не идет. Отныне к уголовной ответственности человека можно привлечь лишь за «призывы к насильственному свержению или изменению советского государственного и общественного строя».
— Если я вас правильно понял, сегодня тех семерых, кто в 68-м протестовал против вторжения союзных войск в Чехословакию, не посадили бы и не сослали?
— Нет.
— Так же обстоит дело и с «Памятью», и другими неформалами?
— Органы КГБ не могут предъявить претензий к неформальным организациям, которые не призывают к насильственному свержению государственного и общественного строя. «Вольную» прессу тоже никто трогать не собирается — пиши, что душа пожелает. Однако не надо забываться и забывать, что Закон на страже!..
— Александр Николаевич, в нашей стране мир человеческого духа перестал быть сферой административного управления. Если в годы застоя «был обычай на Руси ночью слушать Би-Би-Си», то теперь мы свободно и днем слушаем передачи западных радиостанций, читаем книги, знакомство с которыми не столь давно грозило любознательным лишением свободы.
Но значит ли все это, что КГБ полностью избавился от метастазов авторитарного мышления? Не является ли чисто механическим переименование 5-го управления КГБ, специализировавшегося на борьбе с идеологическими диверсиями, в Управление по защите советского конституционного строя? Может, просто произошла смена вывесок «в духе перестройки»?
— 5-е управление не переименовано, а упразднено, ибо лишилось своего «хлеба» — идеологических «врагов». Где ныне вчерашние диссиденты? Их встретишь среди народных депутатов, в Советах всех уровней. Недавним Указом Президента СССР восстановлены в советском гражданстве 23 наших соотечественника, находящихся за границей. В их числе и Александр Солженицын, написавший трагическую историю ГУЛАГа. Верю, что эту тему никому из писателей больше не придется разрабатывать.
— Пожалуйста, несколько слов о назначении нового Управления по защите советского конституционного строя.
— Оно занимается защитой государства и общества от действий и призывов, направленных на насильственное свержение советского конституционного строя, а также обеспечением безопасности при проведении крупных общественно-политических мероприятий. Таких же многолюдных, как съезды, конгрессы, фестивали, олимпиады…
Еще одна его обязанность, очень серьезная и политически актуальная, — борьба с терроризмом и организованной преступностью, предотвращение массовых беспорядков, чреватых трагическими последствиями.
ЗАКОН О КГБ
Наверное, мало кто из читателей задумывался о том, на основании какого закона существует КГБ? Я тоже об этом раньше как-то не задумывался, пока не занялся «темой госбезопасности».
Этот закон мы и сами ждем с нетерпением, — говорит генерал Карбаинов… Без него все труднее и труднее работать.
— Хорошо. Предположим, закон уже принят. В чем его значение?
— В том, что он придаст истинную законность нашим действиям, очертит конституционные рамки спецслужбы, определит направления работы, поставит перед нами четкие задачи. Очень важно и то, что он будет гласным! Ознакомившись с ним, люди смогут судить: вот закон, а вот деятельность органов КГБ — соответствует ли она закону?
— Не знаю, как будет обстоять дело с правами, а обязанностей у вас прибавилось. Вам совместно с органами внутренних дел поручены еще и борьба с организованной преступностью, и изъятие оружия у незаконно созданных вооруженных формирований…
— Раз поручили, значит, уверены — КГБ справится.
— Предупреждение конфликтов на национальной почве — еще одна нелегкая забота. Но вот вопрос, на который не дан ясный ответ: все-таки посылали или не посылали органы КГБ предупреждения о готовящихся страшных событиях из Сумгаита и Баку, из карабахских сел и таджикской столицы, из Оши и других «горячих» точек?
— «Диагноз» мы почти всегда ставили вовремя. Информировали о назревающих событиях и центр, и местные советские партийные органы. Может быть, не столь настойчиво, как следовало бы!.. Но если быть честными до конца, то мы, как и многие официальные органы, видимо, понадеялись на извечное русское «авось». Авось обойдется и конфликта не произойдет… Горький, кровью политый опыт, он учит нас тому, что нужно делать, чтобы завтра и послезавтра все обошлось без крови.
— И последний вопрос, Александр Николаевич. Весьма серьезный и, я бы сказал, принципиальный. 117 народных депутатов СССР подписали требование о парламентском расследовании деятельности КГБ. Как в вашем ведомстве отнесутся к такому расследованию, если оно будет назначено?
— Совершенно нормально! Как и подобает в государстве, которое стремится стать правовым. Более того, мы даже заинтересованы в парламентском расследовании. Ведь работа комиссии, надеемся, поможет снять многие вопросы, «исправить» появившиеся в последнее время негативные и не совсем объективные оценки деятельности органов КГБ.
…Щелкнул диктофон: записана последняя кассета. Генерал Карбаинов, откинувшись в кресле, с удовольствием закурил сигарету. Он не торопил меня с уходом. Хотя ему предстояла еще одна встреча — с моим иностранным коллегой.
— Странное дело, — усмехнувшись, сказал Александр Николаевич, — от западных корреспондентов отбою нет, а наших не дождешься. Стесняются, что ли? Или боятся прослыть «певцами КГБ»?
Вход в подъезд № 1-а, что на Лубянке, будет теперь всегда открыт…»