Утро было сырое, пасмурное. Всю ночь сыпал мелкий дождь, холодный, с ветром, и казалось, ему не будет конца.
Вилли вышел из дома пораньше. Очень хотелось выпить хорошего крепкого кофе. До работы еще оставалось время, он зашел в первое попавшееся по пути кафе.
Заняв столик в углу, попивая горячий кофе маленькими глотками, он рассеянно, больше по привычке стал рассматривать посетителей заведения, пока взгляд его не зацепился за одного из них, уткнувшегося в газету и ничего не замечающего вокруг. «Где я его видел? – размышлял Вилли, как вдруг его осенило: – Бог мой, да это же Моллис! Ну да, он. Как это я сразу его не узнал?».
Вилли вспомнил, как в 1925 году он арестовал Моллиса по анонимке соседей. Они заподозрили в нем польского шпиона. Как выяснилось в ходе расследования, Моллис на основе анализа берлинской прессы составлял отчеты для советника польского посольства, чем подрабатывал себе на жизнь. Он охотно согласился сотрудничать с полицией, регулярно представлял сведения о поляке, а однажды ухитрился принести для фотографирования портфель советника, набитый бумагами. К сожалению, ничего интересного в портфеле не обнаружили.
«Моллис талантливый журналист, долгое время жил в Петербурге, свободно владеет русским языком, – подумал Леман. – В компартии он, видимо, хорошо известен, у него много знакомых среди членов МОПРа, Лиги прав человека и даже в штабе партийной разведки на Беренштрассе. Но вот знают ли они, что Моллис работает на военную разведку Штюльпнагеля, приятеля генерала Шлейхера, и что у него главная задача – проникновение в компартию, я не уверен. Судя по тому, что он без прописки проживает у одного из руководителей коммунистов, наверняка не знают. Его легко можно прижать: он скрывается от жены с ребенком и не платит им алименты. Надо поговорить о Моллисе с русскими друзьями».
Между тем Моллис, увлеченный чтением газет, совершенно не обращал внимания на окружающих. Его верхняя губа с усиками а-ля Чаплин все время шевелилась. Еще раз бросив на него беглый взгляд и убедившись, что не обознался, Вилли кивнул кельнеру, оставил деньги на столике и вышел на улицу. Дождь постепенно сменился снегом; мягкие мокрые хлопья падали, белой пеленой покрывая тротуар и мостовую, и нехотя таяли.
Не успел Вилли раздеться и сесть за свой стол, как раздался телефонный звонок. Его пригласил к себе начальник отделения Абдт.
Вилли вошел, поздоровался и сел в предложенное кресло в углу, где Абдт предпочитал вести с ним доверительные беседы. Сегодня шеф с утра пребывал явно в возбужденном состоянии, о чем свидетельствовало его побагровевшее лицо. Стукнув кулаком по столу, отчего лежавшая на нем гора папок завалилась набок, Абдт выбежал на середину кабинета и воскликнул:
– Не нахожу слов, Вилли! Вчера вечером я был на совещании, которое проводил заместитель президента полицай-президиума советник Герке. На имя президента поступило анонимное письмо, в котором наше отделение обвиняется в саботаже! Мы, видите ли, совершенно не работаем против поляков, и польская разведка чувствует себя в Берлине как дома! – он замолчал и принялся шагать из угла в угол. Потом остановился и продолжил:
– Во время вашего пребывания в отпуске в отделение из других подразделений отдела были переданы все дела по полякам. Для их ведения откомандировали ряд чиновников из внешней службы. Мы их всех приняли за исключением криминальсекретаря Лика.
По словам Абдта, он объяснил Герке и присутствующему на освещении начальнику отдела политической полиции Рудольфу Дильсу, что пятое отделение отдает работе по полякам все, что может. Две трети чиновников отделения вместе с прикомандированными занимаются только польскими делами. Назвал поименно, кто анализирует прессу, кто занят изучением деятельности польских общественных союзов и клубов.
– Но им этого мало! – воскликнул Абдт. – Дильс, эта бездарь, пьяница, бабник, взялся меня поучать, меня, опытного разведчика!
Абдт продолжал бегать по кабинету, размахивая руками.
– Он появился здесь при социал-демократе Зеверинге, выступил со лжесвидетельством, обвинив Зеверинга в связях с коммунистами, и таким образом получил должность начальника отдела. Раньше он лизал зад Папену и Шлейхеру, а теперь охаживает Геринга, разъясняя ему, каким ценным источником сведений о противнике является политическая полиция! Геринг его ценит! Как же не ценить! Дильс носит ему компрматериалы на его конкурентов, что позволяет Герингу укреплять свое положение в нацистской партии! Вот все его заслуги и умения!
Абдт выговорился и, кажется, начал успокаиваться. Он сел в кресло напротив Вилли, открыл портсигар, и они не спеша закурили. Оба были почти одного возраста, уже много чего повидали в этой жизни и, хотя субординация обязывала к сдержанности, они чувствовали взаимную симпатию и доверяли друг другу.
– Я полагаю, – после некоторой паузы продолжил Абдт, – что Дильс нашел и другие способы, чтобы обеспечить себе благорасположение Геринга. – Он глубоко затянулся сигаретой и выпустил струю дыма в потолок:
– Геринг любит выглядеть импозантно в рейхстаге и у себя в председательском дворце, разыгрывая перед публикой роль крупного вельможи. На самом деле он стеснен в средствах. А Дильс располагает хорошими связями на бирже. Пользуясь информацией, любезно предложенной Дильсом, Геринг успешно спекулирует и зарабатывает деньги.
Абдт опять замолчал. Наконец он окончательно успокоился.
– Однако, вернемся к полякам. В чем дело, почему у нас мало результатов? – он в упор смотрел на Лемана.
– Мне представляется, что мы распыляем наши силы, – подумав, ответил Вилли. – У нас отсутствует систематизация материалов. Если бы все материалы и разработки мы могли бы сосредоточить в одних руках, результаты не заставили бы себя ждать. Мы бы смогли быстро раскрыть всю разведывательную сеть поляков в Берлине.
– Интересная мысль, – одобрительно кивнул Абдт, – но кому все это поручить? Шлаф у нас постоянно в командировках и комиссиях. Кстати, как прошла ваша командировка в Лейпциг?
– Я встретился с верховным прокурором по делу Буллерьена: шпионаж в пользу межсоюзной комиссии в Берлине на оружейных заводах в Виттенау, – доложил Леман. – Договорились, что мы соберем все доказательства к 3 ноября, ко дню пересмотра дела.
– Это хорошо, – удовлетворенно кивнул Абдт.
– Господин Абдт, а не смогли бы вы поручить польские дела криминал-секретарю Лику из внешней службы? – поинтересовался Вилли. Он задал этот вопрос специально, поскольку вспомнил, что его русский куратор интересовался этим чиновником.
– Ну что вы, о Лике не может быть и речи! – заявил Абдт. – Когда его хотели прикомандировать к нам, все чиновники нашего отделения в один голос заявили, что не хотят с ним работать. У него несносный характер. Вообще, не мешает к нему присмотреться. Говорят, что он тратит денег больше, чем зарабатывает!
Подымая вопрос о Лике, Вилли не знал, что, по существу, выполняет задание по проверке еще одного агента советской разведки в полицай-президиуме Берлина, действующего под псевдонимом «Папаша». Интересно, что в 1939 году гестапо арестовало сотрудника Второго (разведывательного) отдела польского генерального штаба Сосновского. «Папаша» от службы наружного наблюдения ведал разработкой связей Сосновского и все материалы, касающиеся польского разведчика, аккуратно передавал в резидентуру. Это позволило в последующем завербовать отпущенного немцами поляка.
– Я думаю, что мне придется самому серьезно взяться за польские дела, – решил Абдт. – Если не возражаете, мы будем иногда подключать и вас, – улыбнулся Абдт.
– Я всегда к вашим услугам!
– Да, Вилли, как вы думаете, кто мог написать это анонимное письмо? Я читал его и, судя по его содержанию, оно написано человеком, знающим обстановку в нашем отделении.
Абдт остановился перед Леманом и снизу вверх внимательно смотрел ему в глаза.
– Я полагаю, господин Абдт, – заговорил Леман глубокомысленным тоном, – что кто-то из наших дал информацию, а писали нацисты с целью скомпрометировать Дильса. На его место сейчас многие метят, и не исключено, что таким способом его хотят убрать.
– А военная контрразведка может быть заинтересована? У вас есть там хорошие знакомые, с которыми можно обсудить эту проблему?
– Знакомые есть… но такого уровня… Впрочем, можно поговорить с Протце.
– Протце? Кто это? – заинтересовался Абдт.
– Рихард Протце служил палубным офицером на корвете «Штайн», где я юнгой начинал службу. В 1921 году он возглавлял разведотдел морской базы в Киле, создал в ряде городов агентурную сеть, которая наблюдала за политическими настроениями моряков и оберегала тайные склады оружия от лазутчиков союзных войск. Протце участвовал в создании подпольной организации «Консул», но вовремя из нее вышел, когда увидел, что молодые фанатики стали убивать своих политических противников. В начале этого года абвер возглавил капитан 2 ранга Конрад Патциг, он пригласил Протце к себе. В настоящее время Протце возглавляет абвер штелле, «Домашняя капелла», которая занимается разведывательной работой по ряду стран. Побеседовать с Рихардом Протце я могу, если вы даете на это согласие, – закончил доклад Леман.
Советская резидентура в Берлине уже давно проявляла интерес к Протце, а также к его секретарше «тете Лене», и теперь Леману представлялась хорошая возможность для развития контакта с Протце.
День незаметно приближался к полудню. Вилли вернулся к себе и занялся текущими делами. Разбирая бумаги, он вспомнил, что на последнюю встречу его куратор Карл пришел с незнакомым Леману коллегой по работе. Незнакомец оказался знающим дело специалистом. В течение двух часов они подробно обсудили польские дела и договорились, что необходимо предпринять, чтобы побудить немецкую полицию более решительно заняться агентурой польской разведки в Берлине. Вилли понял, что совещание, в котором принимал участие Абдт и его дальнейшие планы – все это следствие операции, проведенной его советскими друзьями.
Леман, конечно, не знал, что на встречу с ним вместе с нелегалом Клесметом приходил сотрудник легальной резидентуры «Костя», которого в Москве все знали как Карла Силли. Жизнь внесла свои коррективы в планы разведки. В 1931 году Мессинг ушел с поста начальника ИНО, и на смену ему пришел Артузов, один из лучших учеников Феликса Дзержинского. По инициативе Артузова Силли выехал на работу в берлинскую резидентуру.
Резидент в Берлине Борис Берман неоднократно высказывал свое недовольство стилем руководства агентом А/201 со стороны нелегала Клесмета. По существу, в Москве перед Николаем Клесметом поставили только одну задачу – грамотно и эффективно наладить работу со связкой агентов А/70 и А/201. И если Клесмет в сравнении с Такке был более предпочтительным, поскольку сумел наладить с друзьями хорошие, человеческие отношения, то в профессиональном плане он явно не дорабатывал. Леман сразу почувствовал разницу, когда он стал обсуждать оперативные вопросы с Силли.
По существу, Берман привлек Силли, для того чтобы наглядно научить Клесмета, как надо работать с агентом такого уровня, как А/201. Перевод Зарубина из Парижа в Берлин задерживался, и, для того чтобы решить вопрос обучения неопытного нелегала, Берман принял нестандартное решение – привлечь опытного сотрудника легальной резидентуры Силли в качестве наставника нелегала Клесмета. Так на пару они встречались с агентом дважды, о чем в Центр был направлен подробный отчет. В ответ Артузов писал:
«Сов. секретно Берлин, тов. Артему.
Сообщения Кости, написанные в результате его свиданий с А/201, внесли ясность в ряд наших разработок и на деле доказали, что источник до сего времени использовался недостаточно.
О работе с А/201 Карлу говорилось в Москве. Вам нужно на него нажать как следует и заставить работать, это ведь его единственная задача, и, конечно, если он не сможет вести работу А/201 так, как это требуется, то мы вынуждены будем его заменить. Уже теперь надо подумать об этой замене и начать подыскивать соответствующего кандидата.
Мы хотим Вас предупредить, хотя это Вы сами хорошо знаете, о соблюдении максимальной осторожности при свиданиях Кости с А/201 и прибегать к этому только в исключительных случаях.
Отделение А/70 от А/201 мы приветствуем. Обдумайте, какое прикрытие Вы можете ему устроить, приняв во внимание, что организация детективного бюро как доходного предприятия сейчас неприемлема… Мы думаем, что более подходящей будет какая-либо мелкая торговля, а уже под этой маркой А/70 должен будет вести для нас установочную работу. И в настоящее время А/70 можно использовать путем получения от него сведений на многих проходящих по нашим делам лиц (Моллис, Новаковский, Рау, Протце и др.). Он ведь, как и А/201, может давать значительно больше, чем мы получали от них до сих пор.
Циркуляры учреждения А/201 для нас весьма ценные, но мы не получаем их уже месяцев 5–6. Организуйте бесперебойное получение этих материалов по мере их выхода…
С дружеским приветом. Артур».
– Новый оборот событий, когда правительство фон Папена этот закон отменило, поставило Дильса в затруднительное положение. Вовремя сообразив, что обстановка меняется и нацисты в ближайшее время могут стать хозяевами страны, Дильс быстро перестроился. Уже в августе, после избрания Геринга председателем рейхстага, Дильс стал усиленно его обхаживать, поставляя компрометирующую информацию на его политических противников. Практичный Геринг быстро забыл былые обиды и ухватился за оказанную помощь, по достоинству оценив возможности политической полиции в борьбе как с противниками, так и конкурентами.
И вот теперь приезд Геринга в полицай-президиум стал быстро обрастать различными слухами. Для начала Геринг провел совещание с начальниками отделов и, на удивление всем, держался корректно и заверял, что больших изменений в политической полиции не будет, просил не относиться враждебно к тем чиновникам, которые являются членами национал-социалистической партии.
Такое поведение министра внутренних дел не только не разрядило атмосферу беспокойства среди чиновников, но, напротив, породило новые слухи. Теперь все заговорили о том, что чиновники из числа социал-демократов будут уволены, что президентом полицай-президиума станет руководитель берлинских штурмовиков граф Геллендорф, инициатор еврейских погромов на Курфюрстендам в прошлом году. Чиновники из числа членов национал-социалистической партии стали демонстративно выходить на работу в коричневой форме.
– В тот же вечер на первом заседании кабинета министров битва против «внутреннего врага» стала единственным пунктом повестки дня. Геринг остановился на неотложной задаче: «Прежде всего мы должны начисто вымести нынешних руководителей департамента полиции!». Гитлер кивком головы выразил свое одобрение.
Наутро 22 из 32 руководителей германской полиции оказались без работы.
На том же заседании Геринг предложил превратить штурмовые отряды во вспомогательную полицейскую силу, Вопрос был согласован, и эта мера привела в министерство внутренних дел и местные органы полиции по стране лидеров штурмовиков.
Между тем Геринг не менее активно действовал в рейхстаге. По его инициативе были приняты законы о роспуске парламентов всех земель, за исключением парламента Пруссии. Вместо них назначались специальные представители рейхсканцлера – рейхсштатгальтеры. Им поручалось наблюдать за строгим исполнением законов на местах и распоряжениями Гитлера.
Закон от 7 апреля представлял также возможность увольнять с работы судей и чиновников, придерживающихся антинацистских взглядов, а также всех тех, кто когда-либо состоял в левых организациях. К ним относились и лица еврейской национальности…
В этой сложной, полной драматизма обстановке Вилли Леман, как всегда в точно назначенное время, прибыл на встречу с Клесметом.
В кафе, заполненном посетителями, было накурено, пахло сосисками и капустой. С трудом пробравшись к свободному столику, Вилли сел и сразу занял место для товарища. Не прошло и двух минут, как он услышал знакомое: «Добрый вечер, старина!». Подняв голову, он увидел присаживающегося на занятый стул «старого друга». Он излучал бодрость и энергию, хотя прекрасно видел, что Вилли явно не в себе.
– Ну, что нового? Как здоровье Маргарет? – задал он обычные в таких случаях вопросы.
– Не знаю даже, что сказать! Полный хаос! Все спасают отечество.
– Как на службе ведут себя чиновники? – спросил Клесмет.
– По-разному: одни радуются, другие затаились и ждут, что скоро выгонят. Члены Комитета чиновников подготовили на имя Геринга письмо с заверениями в своей преданности. Я предложил сначала ознакомить с этим письмом всех чиновников, а потом посылать его…
– Напрасно вы вмешались, – мягко перебил Лемана Клесмет. – Сейчас не нужно проявлять инициативу.
– Моя инициатива уже не имеет никакого значения, – возразил Вилли. – Уже вовсю идет компания по формированию нового Комитета из числа национал-социалистов. Никакие письма уже не помогут.
Далее он рассказал, что в прусском МВД идет «чистка», которой заправляет Дильс. В первую очередь избавились от Роберта Кемпфера – организатора полицейских мер против СА и нелегальной нацистской деятельности. Но всех, кто не состоял в партии, на улицу не выбросишь, так? – спросил Вилли и, не дожидаясь ответа, продолжил. – Тогда Геринг нашел, выход: создать новый секретный отдел «гехаймештаатсполицай», сокращенно гестапо – «тайная политическая полиция», разместить его отдельно от полицай-президиума и постепенно, по мере проверки, заполнять его чиновниками из старого политического отдела, а также подбирать новых из числа штурмовиков. Указ о создании гестапо уже подписан, начальником назначен Дильс. Аналогичные отделы будут создаваться во всех административных округах Пруссии.
Гестапо Берлина возглавит некий Фишер. Располагаться он будет на Александрплац, в доме Карла Либкнехта. Туда подбирают чиновников с опытом работы против коммунистов.
Леман замолчал и отхлебнул пива. Клесмет уже знал его привычку обдумать очередную мысль, поэтому терпеливо ждал.
– Арест Тельмана – это их рук дело, – продолжил Вилли. – Вообще, к арестам сейчас привлекли всех полицейских… В моторизованные части при гестапо влили целую группу белых эмигрантов из России. Надеются, что эти русские покажут свою преданность в борьбе с коммунистами. Их фамилии я сообщу позже. Вот список лиц, подлежащих аресту в ближайшее время, – он протянул под столом два листа бумаги, исписанных мелким почерком.
– Что слышно о Тельмане?
– Тельман жив, здоров, содержится в тюрьме Моабит. Я видел его издали, когда мы водворяли в камеры группу Шеера. Если вновь попаду в тюрьму, постараюсь собрать побольше сведений.
– Что происходит в городе? – спросил Клесмет.
– Штурмовики распоясались, бесчинствуют, убивают людей. Карательные отряды создаются стихийно, и каждый из них стремится урвать как можно больше. В первых рядах штурмовиков выступают «старые бойцы», которых мы раньше ловили и сажали в тюрьмы.
Перед глазами Вилли возникли события сегодняшнего дня. Пытаясь хоть как-то упорядочить действия штурмовиков, Дильс собрал группу из чиновников полиции, в которую попал и Леман, и направился с ним инспектировать их логовища. Первой оказалась пещера пыток на четвертом этаже дома НСДАП. Картина ужасная… Полы в комнатах устланы соломой. Обнаруженные жертвы умирали от истощения. Много дней подряд они провели в узких шкафах, где у них выбивали признания. Дюжина головорезов через каждые несколько часов их избивала резиновыми жгутами и железными палками. У всех были выбиты зубы и переломаны кости. Когда полицейские вошли, эти живые скелеты лежали рядами на гнилой соломе. Не нашлось ни одного человека, на теле которого не было бы синих, желтых и зеленых полос от жесточайших избиений. У многих совершенно заплыли глаза, под носом были кровавые струпья. Не слышно было ни стонов, ни жалоб – все безмолвно ждали смерти или новых мучений.
На Кантштрассе отряд СА мучил и христиан, и евреев. Жертвы, у которых были деньги, откупались и ускользали. Те искалеченные, кто выходил на волю, не осмеливались произнести ни слова.
Самым неприступным логовом оказался «Колумбия-хауз». Там хозяйничали эсэсовцы, а начальником был некий Тойфль – садист такой, что его побаивались даже свои подчиненные.
Дело не ограничивалось подобными «дикими концлагерями». Время от времени штурмовики устраивали уличные побоища, как, например, резня коммунистов в рабочем пригороде Берлина Кеппенинге. Там коммунистов и социал-демократов заставляли пить серную кислоту, одну из жертв поджарили на открытом огне, других зверски избивали плетьми.
Едва группа вернулась с обхода, как наткнулась на пьяного Карла Эрнста со штурмовиками в коридоре полицай-президиума. Эрнст во всю глотку орал на Артура Небе, начальника отдела. Небе робко пытался его успокоить.
– Я вас выпорю, как собаку, – закричал в ответ Эрнст, – Я знаю все ваши уловки. Подлец, от злости вы аж пожелтели!
Увидев Дильса, Эрнст кинулся к нему:
– Пусть этот хитрец жалуется на меня идиоту Далюге, шефу прусской полиции. Ведь Далюге покровительствует ему, не так ли?
– В чем дело, Брюгге? – обратился Дильс к чиновнику, спрятавшемуся за спины товарищей и имевшему весьма потрепанный вид.
Оказалось, что Эрнст со своими молодчиками проник в здание полиции и избил Брюгге, который осмелился задержать одного из штурмовиков Эрнста за шантаж.
– Как он посмел! – ревел Эрнст. – Свинья! Арестовать старого борца!
– Ну хорошо, Эрнст, успокойтесь. Будем считать, что это недоразумение, – сказал Дильс. – Успокойтесь, стоит ли расстраиваться из-за таких пустяков!
– Ладно, – заявил Эрнст. – У вас виски есть?
И со всей свитой он повалил в кабинет Дильса. Туда пошли любопытные чиновники, хотелось узнать, чем все это закончится.
– Вот так, мой дорогой Эрнст, – с улыбкой заявил Дильс, наливая ему в стакан виски. – Я застал вас на месте преступления. Вы избили и пытались запугать представителя государства. Это недопустимо!
– Ха-ха-ха! Государственная власть! – начал заводиться Эрнст. – Государственная власть – это мы! Да я тебя сейчас убью, скотина! – взбеленился он и потянулся рукой к кобуре за пистолетом. Друзья схватили его под мышки и потащили из кабинета.
– Знай! Пуля для тебя отлита! – кричал он, пытаясь вырваться из объятий друзей.
О случившемся Дильс доложил Герингу. Видя, что дело принимает дурной оборот и штурмовики выходят из-под контроля, Геринг для начала поручил Дильсу ликвидировать созданные ими концлагеря…
– В полиции, – рассказывал Леман, – полный беспорядок. Отделы превратились в разбойничьи притоны. Его шеф Абдт передвигается по зданию с большой осторожностью, пользуется только черным ходом, двигаясь по лестнице, всегда держит наготове револьвер со взведенным курком. Недавно он очень ругал Лемана за то, что он ходит по лестнице, держась за перила. Так, мол, меня хорошо видно сверху. «Я вам приказываю красться вдоль стены, – шумел он, – осторожно минуя простреливаемые участки, лестницы». Поскольку в полиции взяли моду арестовывать друг друга прямо в здании полицай-президиума, Абдт заготовил ордер на собственный арест. Если его остановят, чтобы арестовать, он сунет им ордер и заявит, что давно арестован. Заминка на две-три минуты гарантирована, а за это время, считает он, можно выхватить оружие и скрыться за углом коридора. Пусть тогда достанут… Учитывая все это, – закончил Леман, – у меня есть личная просьба.
– Пожалуйста, Вилли, – насторожился Клесмет.
– Я хочу, чтобы вы знали. Я не боюсь работать и не отказываюсь от связи с вами, несмотря на такую обстановку в Берлине. Вы знаете, когда была возможность, мы с Эрнстом выносили много документов и многих людей предупреждали об арестах. Но сейчас, как никогда, наша работа должна быть четкой и осторожной. Если на меня падет хоть малейшее подозрение – мне грозит смерть на месте!
Леман замолчал, собираясь с мыслями.
– Так-так, Вилли, я вас слушаю, – подбодрил его Клесмет.
– Так вот, я хочу вам сказать: я боюсь сейчас встречаться с Эрнстом и тем более что-то ему передавать. Сейчас нужно работать без посредника, напрямую. И мне кажется, что в данный момент самое время перевести Эрнста на другую работу!
Леман замолчал, ожидая, что скажет по этому поводу Клесмет.
– Я полагаю, что вы совершенно правы, – сказал тот. – Давайте решим так: пока мы не определимся с Эрнстом, вы не будете брать на работе никаких документов и встречаться с Эрнстом. Главное для вас сейчас – следить за обстановкой вокруг себя!
– Понятно, – кивнул головой Вилли, – но есть еще один небольшой вопрос.
– Говорите, я слушаю.
– Мои коллеги на работе пристают ко мне, чтобы я вступил в националистический союз полицейских чиновников. Я сказал, что подумаю. Как считаете, стоит вступить?
– Конечно, надо вступить. Только не стоит проявлять никакой демагогической активности, чтобы не вызвать к себе скрытого враждебного отношения сослуживцев.
– Понятно, – впервые за этот вечер улыбнулся Вилли. – А вообще, если меня уволят, я могу оказывать вам помощь в другом месте – на границе с Польшей. Моя теща владеет гостиницей в Швибуте. Это небольшой городок и крупная железнодорожная станция. По завещанию теща отписала гостиницу на жену. Там тоже будет хорошее место для разведывательной работы.
Пора было прощаться. В последний момент Клесмету пришла в голову мысль.
– Послушайте, Вилли, – сказал он. – Ведь вы были, если мне не изменяет память, когда-то членом «Союза африканцев»? Республиканские власти считали этот союз реакционным? Так? Расскажите при случае об этом нацистам. Такие мелочи сейчас имеют решающее значение.
И они пожали друг другу руки.
Позже в своем отчете в Центр, Клесмет писал:
«Провел совместную беседу с А/70 и А/201 по поводу отделения первого от второго. А/70 согласен начать новую работу по отдельным заданиям. Он догадывается, что его отделение связано не с желанием его лучше использовать, а со стремлением А/201 от него избавиться. Открыто об этом он не говорит и занимает пока выжидательную позицию. Руководить им необходимо с учетом его слабости – склонности к выпивке. Как сотрудник он, безусловно, опытный и знающий.
Учитывая опасения провала со стороны А/201 и его угнетенное состояние в связи с общей обстановкой в стране и по месту работы, я постарался успокоить обоих источников, прежде всего путем детального обсуждения вопросов безопасности их работы и повседневной жизни. Со встречи они ушли более уверенными.
Мне представляется возможным использовать для А/70 прикрытие – неофициальный компаньон в маленьком кафе. Подходящая кандидатура компаньона подобрана. Стоить это будет 300–400 марок. Деньги небольшие. Сообщите ваше мнение.
Карл».
Вилли остановил свой выбор на небольшой сумке из крокодиловой кожи с замком из топаза. Это было как раз то, что должно было понравиться Маргарет. Подарок предназначался ко дню рождения.
Пока приказчик заворачивал коробку с сумочкой, Вилли докурил сигарету. Курить на улице было невозможно, моросил мелкий холодный дождь.
Выйдя из магазина, Вилли в нерешительности остановился: может, воспользоваться близостью «Кемпинского» и зайти перекусить? Посмотрел на часы: до встречи с советским куратором еще оставался целый час.
Он шел, осторожно обходя прохожих. Мысли его были далеко. Все чаще и чаще помимо собственной воли он возвращался теперь к тому, что осталось позади. Меньше всего хотелось думать о настоящем и почти страшно было думать о том, что ждало его впереди…
Если бы швейцар у подъезда ресторана не узнал старого клиента и не распахнул дверь, Вилли в рассеянности прошел бы мимо.
– Давненько не изволили заглядывать к нам, господин Леман!
– Много народу? – осведомился по привычке Вилли.
– Нет, вечернее время еще не наступило.
Действительно, просторный зал был почти пуст. Вилли направился в угол, где обычно любил садиться в прежние времена. Когда он проходил мимо возвышения, образующего нечто вроде ложи, оттуда раздался возглас:
– Леман! Ты ли это?
Вилли оглянулся и увидел поднятую руку. Его приветствовал невысокий плотный человек с ничем не примечательными чертами лица и тщательно расчесанными на пробор черными волосами. Хотя он не носил военной формы, но по манере держаться можно было признать бывшего офицера. Несмотря на полумрак, царивший в ложе, Вилли сразу узнал Новаковского, своего давнего знакомого. Но ему понадобилось подойти вплотную к ложе, чтобы определить: один из собутыльников, тучный тип с заплывшим красным лицом со шрамом у правой скулы, не кто иной, как предводитель штурмовых отрядов Эрнст Рем. Третий был Вилли незнаком, хотя ему показалось, что он его уже где-то видел. Прежде чем Леман решил, стоит ли ему накануне встречи связываться с этой компанией, как Новаковский подхватил его под локоть и сильно потянул за барьер ложи.
– Ну вот, – весело воскликнул Новаковский, – я недавно только вспоминал, что давно тебя не видел и ничего не слышал о тебе!
– Да, да, – подтвердил Рем, – Новаковский утверждал, что вы из тех, кого не хватает нашему движению. Сейчас так мало осталось надежных людей, на которых можно положиться. – Он спохватился и указал на своего молчаливого соседа: – Вы знакомы?
Навстречу Вилли поднялся сутулый человек с худощавым лицом, маленькими, глубоко сидящими, хитрыми глазками и большими, плоскими, прижатыми к черепу ушами.
– Мой друг Эдмунд Хайнес! – представил его Рем. Вилли и Хайнес пожали друг другу руки: «Вот почему он мне показался знакомым, – подумал Вилли. – Руководитель штурмовиков Силезии, член секретной организации «Феме», тайный убийца, в прошлом проходил по ориентировкам полиции».
Хайнес, видимо, догадался, что Вилли его узнал. Его глазки сощурились еще больше.
– Как поживает ваш друг Эрнст? – вежливо спросил он.
– Не знаю, давно его не встречал.
– Зато я его видел недавно в «Захи». Передает тебе, Вилли, привет, – сказал Новаковский.
Вилли опустился на подставленный кельнером стул. «Интересная компания, ничего не скажешь! Новаковский, кажется, был на фронте вместе с Ремом. Фронтовые друзья. Он и Гитлера должен знать», – подумал Вилли.
– За приятную встречу, – Рем поднял бокал и сделал глоток.
Потом всем своим грузным телом он повернулся к соседнему столу, где, наклонившись над телефонным аппаратом и прикрыв рукою рот, чтобы разговор не был слышен, сидел четвертый из их компании. Вилли не было видно его лица; он заметил только широкую спину, туго обтянутую коричневым сукном и прорезанную наискось ремнем портупеи.
– Довольно болтать, Карл! – крикнул Рем. – Ни за что не поверю, что ты способен уделять столько внимания делам!
Он взял из вазы апельсин и бросил его в спину сидящего у телефона. Тот наконец положил трубку и подошел к столу. Вилли сразу его узнал: Карл Эрнст, группенфюрер СА, молодой, самоуверенный и на этот раз совершенно трезвый. Эрнст молча взял бокал и отпил несколько глотков. Потом поставил его на стол. Движения его были четкие и быстрые. Он не произносил ни слова, и, даже когда Новаковский представил ему Вилли, он только лишь молча кивнул.
– Мой друг, Карл Эрнст, – сказал Рем с улыбкой, глядя на своего любимца. – Наверное, слышали?
– Еще бы! – в тон ему ответил Вилли. – Кто в полиции не знает командира бранденбургских штурмовиков!
Вилли опасался, как бы его глаза не выдали того, что он думает о Карле Эрнсте и его собутыльниках, и потому опустил взгляд. Новаковский подумал, что Вилли смущен пребыванием в такой компании.
– Ты все тот же, – улыбнулся он. – По-прежнему подозреваемые, шпионы. Да? Знаете ли вы, господа, что из таких людей, как Леман, Геринг создает новую организацию – тайную политическую полицию?
– Не произноси при мне этого имени! – проворчал Рем.
– Между вами пробежала черная кошка?
– Между нами стоит нечто более страшное, – произнес Рем. – Нам двоим нет места в этом мире!
Вилли понял, что Рем был здорово пьян. Сверкая злыми глазами, он стукнул кулаком по столу.
– Скоро, очень скоро мы покажем фюреру, чего стоит этот его дружок!
– Перестань, – сказал Хайнес, но Рем не обратил на него никакого внимания. Его понесло.
– Есть только один путь к спасению – превращение моих молодцов в постоянную армию. Я не собираюсь становиться картонным плясуном в руках толстого Германа! – на пылающем лице Рема все ярче выступали шрамы. – Гитлер стал презирать своих старых товарищей. Еще бы! Он прекрасно знает, чего я хочу. Дайте нам только новую армию, с новыми генералами! Да, именно так, с новыми генералами! Верно я говорю, Эдмунд?
Хайнес молча кивнул.
А Рем, прихлебнув из бокала, продолжал:
– Все, что Адольф знает о войне, он получил от меня. Сам он штатский болтун. Настоящий австрияк, черт бы его побрал! Ему нравится торчать на троне и править со своей «священной горы». А мы что, должны сидеть сложа лапы?
Хайнес положил руку на плече Рема:
– Замолчишь ты наконец?!
Но тот не унимался:
– Честное слово, мертвый Адольф принес бы нашему делу больше пользы, чем живой… Как Хорст Вессель, точно!
– Если ты не замолчишь, я отправлю тебя спать, понял? – прошипел Хайнес.
Рем запустил пятерню в вазу со льдом, где лежали гроздья винограда, и сжал их так, что брызги разлетелись по всему столу.
Вилли понял, что нужно уходить, пока пьяный Рем не затеял какой-нибудь скандал. Он поднялся:
– Кажется, мне пора. Спасибо за компанию!
Рем вскинул на него воспаленные глаза:
– Тебе есть куда спешить! А я должен чего-то ждать, потому что старые куклы из рейхсвера считают ниже своего достоинства подавать мне руку!
– У тебя больное самолюбие, – отводя глаза, пробормотал Карл Эрнст.
– …При поступлении моих ребят в рейхсвер им даже не засчитывают заработанные у меня нашивки. Как будто не штурмовики сделали Адольфа тем, что он есть! А теперь, видите ли, нашлись моралисты, нашептавшие ему: «Рему пора укоротить руки».
– Какое тебе дело до их морали? – спросил Карл Эрнст.
Рем молча оглядел собеседников и, несмотря на опьянение, уверенно, не пролив ни капли, снова наполнил бокалы.
– Когда люди начинают лопотать о морали, – проговорил он, – это означает, что им ничего более остроумного не приходит в голову. Я горжусь, что в моих казармах пахнет не потом, а кровью. Ты знаешь, что они придумали? Распустить моих молодцов в годовой отпуск? Если враги тешат себя мыслью, что штурмовики вовсе не вернутся из отпуска, то мы заставим их разочароваться! Это вы все скоро увидите! – и он уставился мутными глазами на Новаковского.
– Новаковский, иди служить ко мне! Не пожалеешь! – хрип, похожий на рыдание, вырвался из его груди. – Если бы ты знал, как мне нужны надежные люди!
При этих словах у него потекли по липу пьяные слезы. И, словно это послужило сигналом, за его стулом мгновенно выросла фигура штурмовика. Он подхватил Рема под руки и, напрягая силы, чтобы удержать равновесие, повел его из ресторана.
За ними вышел и Вилли: времени оставалось в обрез. Сунув покупку под мышку, он поднял воротник плаща и двинулся к условленному месту, где его должен был взять в автомашину Клесмет. Поравнявшись с нею, Вилли быстро сел на заднее сиденье и поздоровался с Клесметом. Тот ответил и, с удивлением взглянув на Лемана, спросил: – У вас взволнованный вид. Что случилось?
Вилли постарался успокоить куратора, но Клесмет настаивал:
– Да, да, я же вижу. Вас что-то взволновало!
– Право же, Карл, – с некоторым смущением пробормотал Вилли, – это вам так показалось. Впрочем, думаю, что вы сейчас очень удивитесь.
– Чему же?
– Я только что был в компании Эрнста Рема и его дружков.
– Ого! – отреагировал удивленный Клесмет. – Как это вам удалось?
– Я потом расскажу. Давайте сначала обсудим наши дела.
Некоторое время они ехали молча. Клесмет посмотрел на часы и сказал:
– Вам будет интересно послушать одну радиопередачу.
– Что-нибудь особенное? – спросил Вилли без большого интереса.
– Новости из Москвы.
– Если вам интересно… Я ведь не знаю языка.
– Мы услышим на немецком.
Клесмет включил приемник. Сквозь гудение слышался шорох и плеск, словно волны прибоя ворошили крупную гальку на берегу моря. Никак не удавалось поймать волну.
– Ладно, в другой раз, – сказал Клесмет. – Вилли, из Центра просили передать вам благодарность за информацию об агентуре абвера среди белых эмигрантов. Москва также заинтересована в том, чтобы вы продолжали укреплять отношения с обер-лейтенантом Проце из абвера.
– Понятно, – кивнул Вилли.
– Накануне я встречался с Куром, – продолжил Клесмет.
– Ну что, он нашел работу, устроился?
– Дело как будто решается. Так вот, Кур рассказал мне, что он виделся с Новаковским и узнал от него, что Моллис видел вас в ресторане «Захи» с каким-то незнакомым человеком. Кур, конечно, догадался, что Моллис видел нас, но сделал вид, что ничего не понимает. Даже спросил, не встречаюсь ли я с вами, а то, мол, над Леманом нависла опасность. Ведь Новаковский и Моллис работают на абвер. Что за этим скрывается? Не перевербовали ли Кура? Как вы думаете?
– Я думаю, что вы напрасно беспокоитесь, – ответил Леман, внимательно выслушав куратора. – Вокруг меня все спокойно, я постоянно проверяюсь.
– Тогда чем вызван интерес Кура к нашим встречам?
– Я полагаю, что Эрнст преувеличивает эту историю. По-моему, он опять хочет стать посредником между нами. То, что он случайно встретил Новаковского, – это блеф чистой воды. Он прекрасно знает, что Новаковский регулярно посещает кабачок на Миттельштрассе, специально пошел туда, чтобы его встретить и при случае спросить обо мне. Новаковский ему, видимо, рассказал, что Моллис видел меня в «Захи» с незнакомым человеком. Вот и все.
– Возможно, вы правы, – согласился Клесмет. – Подобная мысль появилась и у меня, когда Кур сказал, что я сделал ошибку, исключив его как посредника из работы с вами. Я ему ответил, что хуже было бы, если бы Моллис увидел Лемана с ним.
– Вы понимаете, – взволнованно начал объяснять Леман, – для того чтобы по-настоящему вывести Кура из нашей связки, надо подобрать ему такую работу, чтобы он был действительно занят и не думал, что от него хотят избавиться. Если он не занят, то может ухватиться за историю с Моллисом, чтобы нас испугать. Тогда вы бы уехали, а он опять бы начал работать со мной.
– Я тоже придерживаюсь такого же мнения и говорил об этом руководству, – согласился Клесмет.
Куратор, конечно, не мог рассказать своему агенту, что это незначительное на первый взгляд событие вызвало большое беспокойство у руководства резидентурой. Резидент, указывая на неосторожность и неосмотрительность Клесмета, заявил, что из-за его нечеткой работы могла возникнуть угроза провала особо ценного агента.
– Кстати, – заметил Вилли, – час назад я виделся с Новаковским, но он мне о Моллисе ничего не говорил. Видимо, Эрнст специально раздувает это дело.
– Возможно, возможно, – задумчиво проговорил Клесмет.
Наконец он выбрал подходящее место и остановил машину.
– Где вы встретились с Новаковским? – спросил он.
Вилли подробно сообщил о своей встрече в ресторане с компанией Новаковского – Ремом, Хайнесом, Эрнстом, – а также о пьяных разглагольствованиях Рема.
– Что у вас нового на службе? – спросил Клесмет.
Леман рассказал, что гестапо обосновалось в комплексе зданий на Принц-Альбрехт-штрассе, восемь. Но там работать пока невозможно. Помещение не приспособлено, там сыро, холодно. Не хватает телефонных номеров. Дела свалили в кучу по кабинетам. Среди чиновников много простуженных, работа стоит. Чтобы позвонить по телефону, иногда приходится бегать в полицай-презизидиум. Столько было разговоров о создании гестапо. Толковали о пополнении новой службы квалифицированными чиновниками – где все это? Наоборот, каждый день, то один, то другой чиновник куда-то откомандировывается, а на замену им никто не приходит. Лемана тоже хотели послать в командировку за границу, но он отказался, сославшись на болезнь.
Леман замолчал, ожидая, что скажет по этому поводу Клесмет, но тот лишь внимательно слушал. Тогда Вилли продолжил, отметив, что со всех концов страны в гестапо приходят письма, доносы, обращаются организации, а управление работать не в состоянии. Общее мнение таково, что с созданием тайной политической полиции по примеру ЧК в России и с переездом в новое здание была совершена ошибка. Если в ближайшее время не произойдет коренных изменений, гестапо не сможет вести серьезной работы.
– Подождите, Вилли, не торопитесь с выводами, – опять улыбнулся Клесмет, – новое дело всегда трудно начинается. Давайте немного подождем. И прошу вас подобных мыслей на работе коллегам не высказывать. Сейчас лучше больше слушать, чем говорить!
– Да нет, это я с вами, как говорится, отвел душу. Да, кстати, в подтверждение моих предположений по поводу Эрнста, – вспомнил Вилли, – После переезда в новое здание я предложил коллегам пойти в пивную и «смыть пыль». Подобралась компания, в том числе Геллер и Хиппе, который сидит со мной в одном кабинете. Пили мы за счет расходов на переезд.
Когда все изрядно подпили, я разговорился с Хиппе, зная, что он в состоянии опьянения становится болтливым. Из разговора с ним у меня сложилась впечатление, что Хиппе ко мне относится хорошо и даже откровенничает. Он передал мне привет от Новаковского, отметил, что тот жаловался, что давно меня не видит. Я сказал, что с удовольствием бы с ним повидался, но сейчас очень занят. А потом заметил, что недавно видел мельком Новаковского и Моллиса в ресторане «Захи», но поговорить обстоятельно не мог. Хиппе никак на это не реагировал и я думаю, что он ничего не знает.
– Что же, может быть, вы и правы, – сказал Клесмет, – но на всякий случаи будьте все-таки осторожнее.
Договорились, что Леман продолжит внимательно наблюдать за развитием событий и при появлении признаков опасности срочно свяжется с Клесметом.
На том Клесмет и Вилли расстались.
«Иностранный отдел
3 отделение
Сов. секретно.
группа Х – Генрих от 19 июня 1933 года Москва, тов. Алексею.
В положении А/201-го за истекшие десять дней никаких перемен не замечено. Он считает, что его никто ни в чем не подозревает и что положение его в учреждении крепко. Он даже ожидает повышение по службе. Будет ли это связано с переводом в другое место или же он останется в прежнем учреждении, трудно пока сказать. Его знакомые национал-социалисты и доверенное лицо национал-социалистической партии в его учреждении ему несколько раз намекали, что он вскоре “кем-то будет”. Несмотря на то что в партию он еще официально не принят, в кругах национал-социалистов его знают и хорошего о нем мнения. Это хорошее о нем мнение объясняю тем, что с 1919 года А/201-й порвал с социал-демократами, за последние тринадцать лет не примыкал ни к одной партии левого толка, а в 1928 году вместе с А/70 и с осени 1932 года сам заигрывал с национал-социалистами.
Карл».