Россия. Полное географическое описание нашего отечества под ред. В. П. Семенова-Тян-Шанского.

Новороссия и Крым. m. XIV. СПб., 1910.

Новороссия, состоящая из губерний Бессарабской, Херсонской, Таврической, Екатеринославской, области Войска Донского и Ставропольской губернии, занимает южную окраину Европейской России, примыкающую к Черному морю и к Манычу – этой впадине, по которой когда-то Каспийский бассейн по-видимому соединялся с Черноморским. Черное море своими ответвлениями прихотливо изрезывает берега Новороссии, вторгаясь в них двумя заливами – закрытым Азовским мелководным морем, иначе «Меотийским болотом» древних, и западным, еще более обширным, открытым и более глубоководным заливом, которому, по странной случайности, не дается общего имени на наших картах, хотя отдельные его части и называются заливами Каркинитским, Каламитским и др. Между этими двумя заливами помещается ромб Таврического полуострова. В оба залива впадают крупнейшие южные артерии Европейско-Русской равнины – Дон и Днепр, а в западный залив кроме того еще крупнейшая водная артерия Балканского полуострова и восточной половины Средней Европы – Дунай. Большая часть Новороссии представляет волнистую или гладкую черноземную, безлесную равнину, за исключением лесистого горного Крыма, который относится к горной складчатой системе, ограничивающей сложными полудугами все Средиземноморье и соединяющейся через Кавказ, Персию и Афганистан в Азии с Гималаями. Такое географическое положение Новороссии, при теплом климате, обусловливает ее совершенно особую роль в Европейской России.

Черное море является крайним северо-восточным отпрыском той сложной системы внутренних морей между Европой, Азией и Африкой, которая называется Средиземным бассейном и послужила колыбелью современной европейской цивилизации в лице древнего греческого и римского мира. Эта культура, разлившись тонкой струйкой по всем берегам Черного моря в виде греческих колоний, проникала от них постепенно и внутрь равнины Европейской России по новороссийским степям (занятым вначале по преимуществу кочевниками-скифами), в периоды, когда все народы, населявшие Новороссию, более или менее мирно кочевали или сидели на своих местах.

Поэтому всякая оседлая государственность, создававшаяся севернее, в более центральных частях Европейской России, доходя в своих исканиях географического предела до берегов Черного моря, неминуемо подпадала под влияние осевшей здесь издавна греческой культуры: яркими примерами этому могут служить в христианскую эру сначала готы, а затем восточные славяне киевского периода нашей истории. Но Новороссия, широко и беспрепятственно сливаясь в бассейне Каспийского моря со степями Средней Азии, была вмести с тем и самой широкой дорогой с востока на запад, куда в течение многих веков выталкивались волны диких кочевников, в поисках степного приволья, от сгущавшего свое земледельческое население и теснившего кочевников с востока Китая. Эти волны, вклиниваясь по Новороссии между античным средиземным миром и средними частями Европейской России и бурно сметая все на своем пути, не раз надолго парализовали культурное южное влияние на нее. Особенно сильны были волны гуннская (IV–V в.) и татарская (XIII в.). Гуннская волна смела готов в Новороссии и наделала большие опустошения в Западной Европе, но для большей части равнины Европейской России, славянское население западной половины которой тогда еще находилось в первобытном состоянии, эта волна не имела серьезного значения кроме того, что избавила их от владычества готов. Татарская волна совпала с ослаблением Византии под влиянием борьбы последней с мусульманами и вместе с тем с периодом наиболее тесных культурных отношений между Византией и Русью. Поэтому татарская волна, прошедшая по Новороссии, имела для остановки культурного южного влияния на Европейскую Россию гораздо более сильное значение; эту остановку не смогли поправить вслед за тем генуезцы и венецианцы, несмотря на свои смелые попытки основать более или менее прочные европейские колонии на Черном море на месте пришедших в упадок греческих. Но наибольший удар нанесла гибель Византии под ударами турок в XV в. После этого Новороссия, обратившись в девственную степь среднеазиатского характера, надолго отторглась от жизни остальной Европейской России, собиравшей свои государственные силы с одной стороны под главенством Москвы, а с другой – под главенством Литвы и Польши.

Инстинкт части русского населения, недовольной внутренними распорядками Московского и Польско-Литовского государства, гнал ее завоевывать на их окраинах вольные степи Черноморья. Это движение началось в XVI веке – из Московского государства так называемыми «рязанскими казаками», обратившимися в «донскую казачью вольницу», а из Польско-Литовского государства – «малорусскими казаками», образовавшими «Запорожскую Сечь». Но сначала политическое соперничество Москвы и Польши, а затем военная отсталость Московского государства – отодвинули завоевание Новороссии слишком на два века, тем более, что до прочного успеха в этом направлении пришлось, как показал опыт Петра Великого, сначала «прорубить окно в Европу» через Балтийское море, чтобы стать в ряд европейских государств. Только Потемкину – этому «великолепному князю роскошнейшей Тавриды» – удалось неразрывно соединить всю Новороссию с остальной равниной Европейской России и включить в корону Екатерины II ее лучшую жемчужину – горный Крым.

Населенная по приглашению Потемкина самыми разнообразными этнографическими элементами, во главе с великорусами и малорусами, Новороссия начала сгущать свое население и разрабатывать под земледелие свои девственные степи со сказочной быстротой. Этот процесс еще более ускорился, когда во второй половине XIX в. сеть железных дорог соединила ее с центральными частями Европейской России и под влиянием проведения железных путей стали разрабатываться богатейший Донецкий каменноугольный бассейн и железорудное Криворожье; соединенный с Центральной Россией железным путем, горный Крым сделался тогда же крупнейшим поставщиком фруктов и излюбленной климатической станцией для всех состоятельных классов населения Европейской России. Так навеки присоединилось северное Черноморье к остальной равнине Европейской России, от которой оно было так долго искусственно отторгнуто, и дальнейшая его культурная судьба теснейшим образом вошла, как часть, в судьбу ее. Все культурные начинания, шедшие издревле с юга, теперь пошли только с севера. Так вторая культура наслоилась на развалинах первой после долгого промежутка, в виде обратной волны.

В. Семенов-Тянь-Шанский, 1910

 

1. Исторические судьбы Новороссии

Я. Ф. Ставровский «Россия…», т. X. С. 126–171.

Отливу славянского населения из степей обязано было появление нового юго-западного центра древней Руси, после того как историческая роль Киева, с постепенным прекращением византийской торговли и перенесением главной части киевского центра на северо-восток, во Владимир на Клязьме, была сыграна. Так выросла земля белохорватов или Червонная Русь, занимавшая пространство по верхнему течению Днестра и Прута, т. е. нынешнюю Галицию, часть Подольской губ. и северную часть (Хотинский у.) Бессарабской губ. Сила этого княжества основывалась на соперничестве трех соседних государств – Руси, Венгрии и Польши, а частью обязана была ряду даровитых князей. Наиболее популярный из них Ярослав Осмомысл так воспет в знаменитом «Слове о полку Игореве»: «высоко сидишь ты на своем златокованном престоле; ты подпер Карпатские горы своими железными полками и загородил дорогу королю венгерскому, затворил ворота к Дунаю; ты один судишь и рядишь до самого Дуная. Как гроза разносится твое имя по всем землям и открывает вход в Киев; с отцовского золотого престола стреляешь ты султанов в далеких землях». Значительной силы достигло княжество при Романе Мстиславиче Волынском, который соединил Волынское княжество с Галицким. Этот князь успешно воевал с половцами и с новым растущим соседом – Литвой. Еще большего могущества достигло Галицкое княжество, снова отделившееся от Волынского, при Данииле Романовиче благодаря сильному наплыву русского населения, устрашенного появлением новых кочевников – татар.

Первое столкновение с татарами, окончившееся поражением русских, произошло в пределах области на р. Калке (ныне Кальмиус Екатеринославской губ.). Затем между 1239—41 гг. татары прошли грозной, всесокрушающей силой южной Русью, по пути разорив Киев, Волынь, Галич и др. города, и достигли Венгрии, откуда, потерпев неудачу, возвратились в южнорусские степи, где и утвердились надолго, подчинив себе всю европейскую Украину. Прежние властители степи – половцы частью ушли в русские пределы и в Венгрию, частью смешались с татарами, бродники же на время сумели сохранить свою независимость, действуя то в союзе с татарами, то отдельно. Главным центром своего местопребывания татары избрали низовья Волги, где и основали Золотую Орду. В пределах Новороссийской области наибольшее число оседлых стоянок и кочевьев приходилось на Донскую область и восточную часть Екатеринославской губ. В Донской обл., где их жилища особенно умножились после мора 1348 г., выгнавшего их из волжских стоянок, они распространились по всему Дону, Донцу) Медведице и частью Хопру. О пребывании их здесь свидетельствуют развалины кирпичных мечетей с внутренними стенами из цветных камней и остатки жилищ близ Глазуновской станицы в Усть-Медведицком округе, по р. Иловле, Чиру, Сускану, Куртлаку, Царице и Салу (1-го и 2-го Донских округов). По направлению к западу и, особенно за Днепром татарские кочевья уже заметно редели, почему здесь больше сохранилось остатков прежних кочевых народов, особенно половцев. Вследствие отдаленности от татарского центра бродившие здесь орды чувствовали себя самостоятельнее и даже делали попытки обособления. Так, в 1271 г. ненадолго образовалось Ногайское ханство из едисанских и джамбулакских татар. Благодаря той же обособленности некоторое время могло держаться и славянское население по городам, уцелевшим после татарского погрома. В известном списке городов, составленном не позже XIV в., обозначены русские города Романов Торг (ныне Роман) на р. Прут и Хотин на Днестре. Что касается прибрежных поселений, то они, утратив связи со славянскими центрами, быстро пустели и замирали. Как ясно из карт венецианских и генуэзских купцов посещавших свои черноморские фактории, до конца XIV в. в северо-западной части черноморского побережья не было никаких поселений, в конце же XIV в. татары основали на месте нынешней Одессы поселение Гаджибей, и, может быть, в это время был основан г. Очаков.

Распространение татар, усилив запустение степей, вызвало еще больший рост и процветание Галицкого княжества при кн. Данииле Романовиче, много заботившемся о привлечении льготами разбежавшихся после погрома жителей. На этого князя русская земля обращала взоры, как на оплот против татар. И действительно Даниил Романович подготовлял удар татарам, для чего вел переговоры с папой о крестовом походе, заключил союз с Литвой и укреплял города. Осуществить, однако, свою мечту ему не удалось и, по требованию татарского баскака, Даниил Романович принужден был разрушить собственные укрепления. Галицкое княжество оказалось не в силах бороться с татарами главным образом вследствие внутреннего разлада, который делал княжество непрочным. Во главе его стояла группа сильных бояр-землевладельцев, враждовавших между собою и подтачивавших княжескую власть. Независимость же бояр в Галицкой земле объяснялась тем, что здесь они были боярами княжества, а не князей, так как последние, в качестве «изгоев», не участвовали в княжеских передвижениях по ступеням удельного порядка.

Непосильную для Галицкой земли задачу освобождения юго-западной Руси от татарского владычества с большим успехом выполнило соседнее с ней Литовско-Русское государство. Объединив часть русских земель, тяготевших прежде к Киеву, и в союзе с Польшей поглотив Галицко-Волынское княжество, Литва во второй половине XIV в. перешла в наступление против татар и успешно вытесняла их из заднепровских южных степей.

В 1362 г. Ольгерд разбил трех подольских татарских князей, после чего, остатки татар, частью ушли в Крым и за Дунай (в Добруджу), частью подчинились Литве. Литовско-русские князья расширили свои владения до Черного моря, включая, правый берег Днестра, и до Днепра и, пользуясь ослаблением Золотой Орды, подчинили себе ногайских кочевников. По свидетельству грека Халкокондилы, ногайцы в XV в. платили литовцам дань за право пастьбы и кочевья и несли военную службу, за что им был уступлен г. Очаков. О подчинении татар литовцам свидетельствует также русская летопись, повествуя, что при осаде Пскова в 1426 г. с Витовтом были и «татарове его».

Не ограничиваясь указанными пределами, литовские князья пытались распространить свои владения и на Крым, куда предпринимали неоднократно походы, надеясь на поддержку дружественных им крымских беев. Так, в 1397 г. Ольгерд разграбил Херсонес; затем, по словам польского историка Михаила Литвина, в северных степях Таврической губ. видны были шанцы, курганы, колодцы, мосты, перекопы (рвы) и остатки укреплений, называемые Гедиминовыми и Витовтовыми которые позднее были разрушены во время смут.

Вместе с распространением литовской власти на значительную часть южно-русских земель вновь возрождалась здесь оседлая культурная жизнь; край быстро заселялся, возобновлялись прежние русские города и строились новые. Так, в списке замков после смерти Витовта в 1430 г. указаны Соколец (г. Вознесенск Елисаветградского у.), Черный Город (Очаков), Качукленов (Гаджибей-Одесса) и Маяк-Каравул (Маяки в лимане Днестра). Затем в «Книге Большого Чертежа», списанного с древнего оригинала в XVI в., значится на Днестре город Нарока (в 130 верстах от устья), град Орыга (Оргеев), град Тегиня (Бендеры), град Туборча (ныне с. Чобруча на Днестре Аккерманского у.). Эти же города с несколько измененными названиями встречаются позднее на карте Польши XVI в. Вячеслава Гродецкого, где кроме них еще названы Устья (близ с. Городешты на Днестре Оргеевского у. или около Вад-Рашкова Сороцкого у.) и Белгород. Из укреплений против татарских набегов, воздвигнутых после Витовта, известны также Чапчаклей или Балыклей при впадении р. Чичиклеи в Буг, близ нынешнего местечка Покровского, поселки на берегу р. Синюхи и в порожистой части р. Буга. На Днепре, согласно Михаилу Литвину, были следующие литовские замки: Гебердиев Рог (Колеберда Кременчугского у. Полтавской губ.), Миссурим (Мишурин Рог Верхнеднепровского у.), Кочкос (Кичкасы Екатеринославского у.), Тавань (некогда крепость Эски-Тавань напротив с. Тягинки). В этих укреплениях и замках содержались гарнизоны против татар и ногаев и для защиты караванной торговли, которая стала теперь успешно развиваться. Из Подолии сплавляли хлеб по Днестру до Белгорода. В 1415 г. несколько кораблей с хлебом из Гаджибея спасли от голода Константинополь, окрестности которого были опустошены турками. Успешно развивалась также и генуэзская торговля вдоль Черного моря; в Аккермане, Бендерах и Сороках жили генуэзцы. Степь пересекалась караванными дорогами, из которых главною был так называемый Королевский шлях, направлявшийся из Подолии по Тилигулу, пересекавший Буг, затем Днепр у Таванского перевоза, а отсюда через Перекоп шедший в Крым. У Таванского перевоза находилась Витовтова баня (каменная таможня), содержимая пополам литовцами и перекопскими татарами, где собиралась с купцов пошлина.

По мере очищения южнорусских степей от татар и по упрочению безопасности под прикрытием литовских князей заселялись и соседние придунайские земли. Сюда с половины XIII в. стали возвращаться бежавшие из Трансильвании от гнета мадьяр и распространения немецкого католичества племена романизованных гетодакийцев – румын, некогда выселившиеся под давлением готов за Карпаты, где они сумели сохранить свою народность и православие. Новые поселенцы образовали два господарства (княжества) – Валахию, находившуюся первоначально в ленной зависимости от Венгрии, и Молдавию, зависевшую от Польши. До конца XIV в. пределы Молдавии простирались только до Прута, на территории же нынешней Бессарабской губ., в северо-восточной ее части жили русины, т. е. малороссы, сохранившие и доныне численное преобладание в Хотинском у., а в юго-восточной части кочевали татары и куманы, которым еще в 1331 г. принадлежал Белгород (Аккерман). С конца же XIV в. Молдавия начала распространять свое влияние и на левую сторону Прута, т. е. в пределы нашей области и при господаре Александре Добром, в начале XV в., в нынешней Бессарабской губ. существовали округа Хотинский, Сороцкий, Белецкий, Оргевский и Лопушнянский – в северной части и Бендерский, Аккерманский и Килийский – в южной.

Но возрождение юго-западных степей, затоптанных кочевыми народами, оказалось непрочным. С юга надвигалась свежая еще турецкая сила, перед которой склонялись один за другим народы Балканского полуострова, а по соседству – в Крыму слагался новый татарский центр. Татары проникли в Крым в начале XIII в, и основались здесь главным образом в степной полосе, в местности, которая по турецким источникам называлась Дешти-Кыпчак, с центром Солхат, переименованным позднее в Крым (Крым или Кырым значит ров, окоп, крепость). Что касается южной гористой и прибрежной части Крыма, то здесь в период распространения татарского владычества заняли господствующее положение генуэзцы, распространившие свои многочисленные торговые фактории вдоль берегов Черного моря. В Крыму такими торговыми центрами были Судак (иначе Сурож, Солдайя) и Кафа (на месте Феодосии). Кроме генуэзцев на южном берегу Крыма встречалось немало поселений греков, потомков малоазайских выходцев, и готов, занимавших пространство между нынешними Судаком и Балаклавой. С первой половины XIII в. сюда же направилась сильная эмиграция из Малой Азии турок-сельджуков, особенно усилившаяся во второй половине столетия. Так, в это время, между прочим, перешла сюда группа турок из Добруджи, и на некоторое время Судак был отдан ханом Берке турецкому султану Изэддину.

В начале верховная власть над Крымом принадлежала Золотой Орде, и крымские татары управлялись или удельными ханами, или особыми заместителями ханов, известных у генуэзцев под именем тудунов или титанов. Что касается генуэзцев, то они долгое время сохраняли полную самостоятельность и управлялись своими властями. Во время смут в Золотой Орде, когда претенденты на ханский престол нередко искали убежища в Крыму, генуэзцы за поддержку их получали привилегии, благодаря которым в XIV в. подчинили себе почти весь южный берег и укрепили его. Такие же привилегии получили венецианцы, основавшие здесь несколько торговых городов во второй половине XIV в.; в числе их известны Провант к западу от Кафы, гавань Солдайская и Калиера или нынешний Отуз (Феодосийского у.). Эти привилегии все же не обеспечивали итальянских колонистов от опустошительных набегов, которые татары нередко производили на их города, особенно на Судак, преследуя исключительно цели обогащения насчет богатых торговцев. Мало помалу, однако, с приливом магометанского населения с двух сторон – с севера татар и с моря – турок, господствующее положение христианских народов делалось менее прочным. Тудуны, участвовавшие сначала в генуэзском управлении лишь по вопросам, касавшимся татарских подданных, с умножением последних делались главными управителями.

В то же время, по мере разложения Золотой Орды, крепло Крымское ханство, достигшее, наконец, независимости при династии Гиреев. Первый представитель этой династии Хаджи-Герай, или иначе Давлет-Бирды, возведенный в 1433 г. крымскими беями и мурзами на ханство при поддержке Литвы и Польши, удачно воевал с ханом Золотой Орды Махмудом. Готовясь нанести ему решительный удар, он занялся организацией военных сил, с каковой целью переселил в Крым воинственных черкесов. Внутри ханства Хаджи-Герай распоряжался вполне независимо и обложил данью генуэзцев. При нем столица ханства была перенесена в Бахчисарай. Преемник его Менгли-Гирей; добившийся ханского престола после упорной борьбы с братом Нур-Давлетом, явился главным создателем могущества Крымского ханства, Недостаток внутренних сил для этой задачи был восполнен союзом с турками, которые после завоевания Константинополя в 1453 г. не прекращали своих набегов на Крым, а в 1475 г. в союзе с Менгли-Гиреем взяли Кафу, где перерезали генуэзское население и вытеснили итальянских торговцев из Крыма, обратив южный берег в турецкую провинцию. С тех пор ханство становилось в вассальное отношение к Турции, и ханы назначались султаном. В союзе с Москвой Менгли-Гирей предпринял поход на Золотую Орду и после разорения Сарая упорно продолжал борьбу с ханом Ахматом, в 1502 г. окончательно сокрушив ханство Кипчакское. Не довольствуясь военными успехами, Менгли-Гирей проявил себя в качестве крупного реформатора внутреннего строя ханства. Строй этот претерпевал тогда сильные изменения по мере перехода татар от кочевого к оседлому быту и развития среди них государственности.

Во главе населения стояли семь знатнейших родов беев (князей), родоначальники которых положили основание «крымскому юрту», переселившись со своими ордами из Золотой Орды в Крым. В порядке своего могущества они распределялись так: ширины, мансуры, барыни, сиджиуты и аргины, а во второй линии еще кипчакские и яшлавские. Каждый род имел обширный бейлык (княжество), свою столицу и свой двор. В своем бейлыке беи считались неограниченными властелинами, в руках которых сосредоточивалась административная и судебная власть; последняя санкционировалась особой грамотой от кади-аскера (государственного судьи). По смерти бея его власть наследовалась в порядке родового начала старшим сыном – калгою, затем вторым сыном – нурэддином, и только по смерти всех братьев переходила к старшему внуку. Остальные члены фамилии, жившие в пределах бейлыка, как то прямые или побочные потомки родоначальника, представляли собою дворянство – эмир-заде, искаженное в мурза, мирза. Низшее дворянство капыкуль (рабы у дверей) формировалось из случайных, пожалованных лиц, в большинстве случаев происходивших из янычар. Духовное и оно же ученое сословие – улемы, в руках которого сосредоточивались религиозные дела, образование народа, составление и редактирование законов, состояло из четырех фамилий; каждая из них владела земельною собственностью и монастырем, настоятелем которого – шейхом был старший в роде. Во главе всего духовенства стоял муфтий, занимавший в ханстве второе место после хана; остальными духовными должностями были имамы, муллы и муэзины.

Простой народ, юридически свободный, находился в сильном экономическом порабощении у крупных землевладельцев, тем более тяжелом, что сами собственники не занимались земельным хозяйством, но сдавали земли на откуп. Каждый бей получал от хана, и в свою очередь выдавал своим мурзам особый ярлык, где были установлены размеры повинностей, как-то известное число рабочих дней данного аула, пошлины за водопой и т. п. За обработку земли, кроме тех случаев, когда она производилась пленными рабами, беи и мурзы получали целый ряд налогов, а именно ушур – десятина со всех продуктов, зекстат – 5 % от доходов со скота и птицы и питир, значение которого не выяснено. Кроме того, все подданные обязывались до восьми дней в год заниматься выволочкою соли из озер, рубкою леса, обработкою садов и т. д. Весьма распространена была также работа за угощение – талака (русское «толока»).

Особое среднее сословие между дворянством и простым народом составляли ремесленники и промышленники. Они делились на цехи; каждый цех имел столько артелей, сколько было отраслей производства.

Верховная власть сосредоточивалась в руках хана, утверждаемого турецким султаном, что в глазах магометанского населения особенно возвышало его, как ставленника халифа. Власть его, однако, была сильно ограничена беями, зависимость которых от него выражалась только в доставке определенного количества войска во время войны и в несении некоторой части военных расходов. Доходы хана, кроме земельных, состояли из пенсии, получаемой им от Турции, таможенного и соляного сборов, известной суммы, поступавшей от гатмана (коменданта) Дубосар, от правителей Буджака и Каушан (Бендерского у.) и от ногайских сераскиров (князей). Весьма существенным источником доходов, как ханов, так и всех служилых людей, кончая даже садовником и поваром, были подарки, поминки, род обязательных откупов, платимых соседними государствами Россией и Польшей во избежание татарских набегов.

Наряду с ханом верховная власть принадлежала дивану (род государственного совета), состоявшему из хана, калги, нурэддина, муфтия, представителей пяти родов беев, сераскиров, трех ногайских орд, кади-аскера (государственного судьи), казнадар-баши (государственного казначея), дефтердар-баши (государственного контролера) и других чиновников. В диване были сосредоточены вопросы управления, объявления войны, а равным образом здесь была и верхняя инстанция суда.

В каждом судебном округе – кадылык – правосудие отправлялось кадиями, утверждавшимися особыми грамотами от кади-аскера. Такие же грамоты получали и беи, что делало их судьями в их бейлыке. Хан назначал кадиев в своем кадылыке, равно как турецкий султан в четырех своих – Кафа, Судак, Мангуп и Ени-Кале. У дворянства были свои ассизные суды, равно как свои суды имело духовенство, как магометанское, так и иноверческое. Наконец в городах судили городские судьи – шегер-кади, назначаемые кади-аскером с его представителем наибом в качестве помощника. Наичаще применяемым наказанием были месть родственников или пеня.

Главным занятием населения было сначала скотоводство. С переходом к оседлому быту в степной полосе Крыма стало развиваться также земледелие, охота и добыча соли, а в южной части полуострова еще виноградарство, плодоводство, табаководство, шелководство и пчеловодство. Обрабатывающая промышленность была развита слабо; наибольшее экономическое значение имела обработка кожи и выделка оружия. Предметами ввоза служили всевозможные материи, золотые вещи и драгоценные металлы; главную же статью вывоза составляли рабы, центром торговли которыми была Кафа, где сосредоточивалось обыкновенно до 30 тысяч рабов. Из других торговых центров известны Бахчисарай, Гезлев, Карасу-Базар, Перекоп, Арабат, Керчь, Акмеч и Балаклава.

Утвердившись в Крыму и почерпнув новые силы в союзе с турками, татары своими набегами беспрерывно тревожили Литву с Польшей и Московское государство, уводили население в рабство, вымогали подарки, добивались особых льгот и освобождения от торговых пошлин (напр., при Василии III от платы тамги). Татарские наезды, от которых вновь пустела и разорялась степная полоса нашей области, расчищали путь для наступления турок. В конце XIV в.

Турция подчинила на вассальных отношениях Валахию, а в 1511 г. после долгого сопротивления подпала под турецкое верховенство и Молдавия. Обоим господарствам, однако, удалось сохранить свое политическое устройство, своих господарей и религию; зависимость их от Турции выражалась главным образом лишь в уплате дани. В начале XVI в. турки утвердились уже на территории Бессарабской губ.; в юго-западной части ее, в так называемом Буджаке (угле) у них были крепости Бендеры, Аккерман и Измаил, а в северо-восточной, составлявшей турецкую райю (провинцию), – крепость Хотин. Последняя часть Бессарабии Царадесус (Верхняя земля), заселенная румынами, была нередко ареною столкновений между поляками, считавшими себя наследниками галицких князей, молдаванами, татарами и турками. Менее чем в одно столетие турки расширили свои владения и дальше – до р. Буга.

С не меньшим успехом действовали против Польши татары. С половины XV в. они утвердились на берегу Днепра, где основали крепость Казыкермен на месте Берислава и Джанкермен (на левом берегу р. Конки, где ныне местечко Каховка) к 1491 г. относится основание крепости Тягини (нынешняя Тягинка Херсонского у.), а в половине XVI в. были известны еще замок Бургун (ныне дер. Бургунка Херсонского у.) и крепость Ислам-Кермен, по книге Большого Чертежа – Усламовы городки (на левом берегу Днепра, вероятно у Любимовки Днепровского у. Таврической губ.). В херсонской степи к татарам перешли Очаков и Гаджибей в середине XVI в. Оба эти города, по словам Мартина Броневского, польского дипломата, проезжавшего в 1578 г. в Крым, лежали в развалинах. К концу XVI в. поляки потеряли уже все свои приобретения на Черном море и в первой половине XVI в. южными оплотами от татарских набегов у поляков были укрепления в устье речки Саврони, впадающей в Буг (Ольгопольского у. Подольской губ.), и Крылов на р. Тясмины (Чигиринского у. Киевской губ.).

Степи Южной России, по мере очищения их от польско-русского населения, переходили в руки кочевавших здесь ногайских племен, ветви малого ногая, пополнявшихся постоянным приливом ногайцев из-за Волги под напором калмыков и казаков. Так в 1560 г. ногайцы в числе 30.000 человек опустошили северную Бессарабию и утвердились в южной, именно в Буджаке, получив название Белгородской орды. Между Днепром и Днестром расположилась Эдисанская орда, а в северных уездах Таврической губ. и отчасти в Екатеринославской губ. – Джамбулукская и Эдичкульская и, наконец, в бывшем Таганрогском градоначальстве – Азовская орда. Из этих орд, подчинявшихся крымскому хану, впервые выделилась группа своевольных партизанских конных отрядов, известных под именем казаков; так, в XV в. упоминаются казаки азовские, перекопские и белгородские.

Польское королевство, находившееся тогда в периоде упадка и разложения, было не в силах активно бороться с надвигавшимися с юга магометанскими народами. Безуспешно пыталось оно создать род живого барьера, колонизуя пограничные земли бродячим населением и раздавая эти пустые земли огромными участками в собственность магнатов. Несколько успешнее шло заселение края только в окрестностях городов, которые здесь появлялись раньше сел. Вследствие слабых успехов колонизации, оборона границ государства была поставлена в своеобразные условия, вполне отвечавшая характеру нападений. Легкоподвижные конные отряды татар вызвали к жизни такие – же отряды и на окраинах Польского королевства, получившие татарское имя казаков. В состав казаков входило множество недовольных элементов Польского государства, бежавших массой «козаковать» по мере усиления религиозных преследований православного населения и закрепощения крестьян.

Ядро быстро растущего малорусского казачества составляла своеобразная община – Запорожская Сечь (Сичь) или Кош, местопребывание которой, неоднократно (восемь раз) менявшееся, находилось в пределах нашей области. Наибольшею известностью пользовались сечи на остр. Хортице, в Днепровских порогах, затем при впадении р. Базавлука, в устье р. Чертомлыка, в Днепровских порогах против дер. Капиловки почти на границе Екатеринославской и Херсонской губ.

Пробираясь вооруженными отрядами далеко в степи с целью эксплоатации их естественных богатств и особенно привлекаемые реками, изобиловавшими рыбою, казаки к середине XVI в. присвоили себе обширную область в пределах от р. Орели и г. Чигирина до татарских кочевьев с севера на юг и с запада на восток – от притока Буга Синюхи до р. Волчьей и даже дальше, почти до Азовского моря. Вся эта область была поделена на паланки и застроена сторожевыми засадами от татарских наездов. Отсюда на своих ладьях запорожские казаки пробирались мимо Кинбурна и Очакова в Черное море и опустошали турецкие владения, а всего чаще Крым. Чтобы помешать их набегам, турки перегородили устье Днепра цепями и галерами, но казаки обходили это место волоком, а возвращались по р. Миусу. Вполне понимая значение казачьих успехов, Стефан Баторий в 1576 г. особою грамотою на имя гетмана Якова Богданка и кошевого запорожца Павлюка пожаловал им все означенные земли.

Подобно Литовско-Польскому и Московское государство сильно страдало от разорительных татарских набегов, особенно частых в течение XVI в., когда татары нередко доходили до самой Москвы, выжигая все по пути и уводя множество пленных для продажи их в Кафе евреям. Южная окраина Московского государства жила таким образом в постоянном страхе и ожидании татарского погрома. Неудивительно поэтому, что правительство, несмотря на все старания, не могло привлечь сюда населения. В XIV в. запустение доходило до верховьев Дона, выше впадения Сосны и Мечи.

В 1521 г., как ясно из наказа в. кн. Василия Ивановича послу Губину, отправленному к турецкому султану, пространство от Азова до Медведицы вовсе не было заселено русским легальным населением, если не считать начавшего проникать сюда из рязанских земель вольного казачества, не признававшего московской власти, относительно истребления которого существовал еще строгий наказ Ивана III в. кн. рязанской Агриппине. Москва предлагала устроить станы для переговоров с турками по Хопру и Медведице на местах, ближайших к русским украинным городам и сторожкам верховьев Дона, где были поселены городовые казаки (т. е. легальные, доставшиеся Москве еще от Рязанского княжества) после завоевания Казанского и Астраханского царств и принятия большими ногаями, жившими на восток от Волги, подданства Москве, русские владения формально захватывали все Поволжье; после же образования общины терского казачества и особенно с постройкой крепости Терки (1567 г.) владение Москвы простиралось на территорию нынешнего Северного Кавказа.

Однако весь очерченный край за исключением больших речных долин фактически был еще в руках кочевых народов, с одной стороны – остатков Золотой Орды, а с другой – новых передовых отрядов крымских татар. С усилением крымской орды ее кочевья распространились почти по всему Миусскому округу и дальше по Донцу. Следами этих кочевьев считают между прочим валы, рвы, крепостцу и развалины жилищ с правой стороны Донца выше Каменской станицы при балке Рыгиной (Донецкого округа).

С другой стороны подобно польско-литовским и московские окраины выделяли группу недовольных элементов, искавших в степях приключений и легкой наживы и одинаково опасных соседей как для татар, так и для мирных подданных Московского государства. В 1538 г. ногайский мирза Кельмагмед жаловался Ивану Грозному на их грабежи, в ответ на что царь отвечал: «казанцы, азовцы, крымцы и иные – баловни казаки, а и наших украин казаки, с ними смешавшись, ходят, и те люди – как вам тати, так и нам тати и разбойники». К середине XVI в. эти выходцы в нижнем течении Дона уже окончательно сформировали своеобразную общину, о деятельности которой князь ногайский Юсуф писал царю: «холопи твои, некто Сарыазман словет на Дону, в трех и четырех местах городы поделали». Иван Грозный однако еще мог отвечать с полным правом: «те разбойники живут на Дону без нашего ведома и от нас бегают». Это и понятно, так как московская правительственная колонизация находилась еще слишком далеко в то время, именно близ Тульской укрепленной черты, и открыто принимать сторону таких отдаленных вольных колонистов было еще преждевременно. Затем в 1551 г. турецкий султан просил ногайского князя унять донских казаков, которые «с Азова оброк емлют и воды на Дону пить не дают».

Первые поселения казаков, о которых упоминалось в приведенных жалобах, были сосредоточены по низовьям Дона между Черкасской и Цымлянской станицами, т. е. были отделены большими промежутками от непосредственных московских владений, так как вольное казачество пока еще опасалось преследований со стороны московского правительства, действуя исключительно на свой страх и риск; но уже в конце XVI в. казачьи городки и зимовища были рассеяны сплошной лентой на протяжении 800 верст, от устья р. Хопра до р. Аксая, и несколько городков встречалось по р. Донцу.

По мере усиления налогового гнета и ухудшения положения крестьян, а также после разорения русской земли во время смут междуцарствия прилив на Дон беглецов из пределов Московского государства чрезвычайно усилился, отчасти пополняясь и выходцами из Малороссии. Наконец в 1667 г. сюда бежали раскольники, основавшие свои скиты по верховьям Дона, Хопру, Медведице, Бузулуку и Донцу.

О необыкновенном росте казачьего населения в течение XVII в. можно судить по тому, что в середине этого столетия по Донцу, Хопру, Медведице и Жеребцу насчитывалось около 30 городков, а к концу столетия – до 125, причем они составляли 11 станиц. Все казачье население распадалось на две группы – верховых и низовых казаков, границею обитания которых служил Цымлянский городок.

С ростом казачьего населения принимала законченные формы донская казачья община, в силу этнографических особенностей великоруссов значительно отличавшаяся от Запорожской Сечи малоруссов. Управление и суд были сосредоточены в войсковом круге, в состав которого входило все казачье взрослое мужское население, находившееся в данный момент в главном казачьем городке – «Главном войске». Для разрешения же особенно важных дел ожидали обыкновенно прибытия казаков и из других мест. С умножением населения и отдельные городки получили свои станичные круги, где решались местные дела. Главными городками войска донского в течение XVI в. были Раздоры (станица Раздорская), а с 1622 г. – Монастырский городок (в 6 вер. ниже Черкасска на Дону); с 1637 по 1643 г. управление сосредоточивалось в Азове, который казаки отняли на время у турок; а с 1643 по 1645 г. – на Махином острове (на левом берегу Дона в 5 вер. от Ольгинской станицы) и наконец, с 1645 г. – в Черкасском городке или Черкасске (ныне станица Старо-Черкасская).

Исполнительными органами были атаман и войсковый есаул, избираемые ежегодно; делопроизводством заведывал войсковой дьяк. В походах избирали особого походного атамана. Войско делилось на сотни и полусотни и находились под начальством полковников, хорунжих, сотников и пятидесятников. Духовенство у казаков сначала было выборное, но с 1689 г., после раскольничьего восстания было заменено назначаемым, подчиненным воронежскому епископу.

Главным своим занятием казаки считали походы. Низовые казаки на своих легких ладьях обыкновенно спускались по Дону, нападали на турецкую крепость в его устье Азов, затем опустошали Крым и турецкие города по берегам Черного моря. Верховые казаки предпочитали совершать свои разъезды по Волге, нередко разбивали торговые караваны, не разбирая своих и чужих, затем по Каспийскому морю добирались до берегов Персии, которые и грабили. По возвращении из походов казаки «дуванили» весь «дуван» (т. е. делили добычу) поровну.

В мирное время главным занятием казаков были рыбная ловля и охота; хлебопашества сначала не было; когда же оно стало развиваться преимущественно среди верхового казачества, оно было строго запрещено. Так, грамота войскового круга, посланная к хоперским и усть-медведицким городкам, запрещала пахать землю и сеять хлеб, за что «бить до смерти и грабить». Это было вызвано вероятно теми соображениями, что верховые казаки, как более защищенные от нападений кочевников, занявшись земледелием, легко расказачатся, подпадут окончательно под московскую власть и уменьшат таким образом численность казачьего войска. В низовьях Дона не было надобности в таком запрещении, так как здесь казачье население само традиционно гнушалось земледелием и землю сдавало для обработки беглым крепостным, которых сманивали особые промышленники и которые поступали таким образом в батраки к казакам. Зато здесь довольно значительные успехи делала торговля рыбой, турецкими и татарскими товарами, как скупленными, так и наичаще награбленными. Насколько казаки дорожили торговыми рынками, видно из челобитной к царю Михаилу Федоровичу на право свободной и беспошлинной торговли во всех украинских городах.

При обилии земель во время образования казачьей общины ими пользовались на правах первого захвата, заимки огромных «юртов», но вследствие сильного прилива населения уже к концу XVII в. казакам показалось тесно, и начались земельные споры. Войско принуждено было выдавать разводные грамоты, разверстывая леса, луга и озера, остальные же земли оставляло в общем пользовании. Описанная организация казачества в начале обеспечивала равенство среди казаков. С усилением же прилива нового, свежего элемента все более резко вырисовывались два типа казаков – домовитых, старых насельников Дона, успевших обзавестись своим хозяйством и потому представлявших опору порядка, и голутвенных (голытьбы), прибывавших на Дон с верховьев позднее, когда условия для расселения были уже менее благоприятными. Из голытьбы вербовались так называемые воровские казаки, – беспокойный элемент, разбивавший караваны на Волге и легко примыкавший ко всяким восстаниям в поисках богатства и удачи. Так, в смутное время они приставали ко всем самозванцам, а позднее поддерживали Стеньку Разина. Впрочем при удачном направлении этих сил и они оказывались полезными; так, напр., воровские казаки покорили Ивану Грозному Сибирское царство. Среди голутвенных же казаков имел особенный успех с XVII в. план восстановления старой веры. С этою целью казаки со старшинами Самойлой Лаврентьевым и Киреем Матвеевым вели переговоры с яицкими казаками. Восстание однако, не успевшее принять слишком значительных размеров благодаря доносу другой части казаков, было подавлено царскими войсками, взявшими городок на Медведице, в котором заперлись раскольники. После усмирения мятежа часть недовольных казаков бежала на Куму, откуда перебралась на Кубань и Терек.

Московское правительство, вполне оценив пользу казачества, как живой стены, защищавшей его владения от татарских набегов, с начала XVII в., после смутного времени совершенно открыто и весьма охотно поддерживало их, посылало им жалованье и сплавляло по Дону для них ежегодно массу хлеба, различные припасы и порох. Правительственная колонизация была теперь уже у Белгородской укрепленной черты, и поддерживать казаков в качестве степных аванпостов было весьма своевременно и удобно. На ряд настоятельных требований со стороны турецкого султана и крымского хана – «унять казаков», «свести казаков с Дона», Москва отговаривалась обыкновенно самовольством и непокорностью казаков, невозможностью унять их за дальностью расстояния (хотя это расстояние и быстро уменьшалось). В некоторых однако случаях, когда грабежи казаков слишком мешали договорным соглашениям Москвы с турецким султаном, правительство посылало к казакам запрещение грабить Азов и Крым, а в 1630 г. даже произошел разрыв на два года между Москвой и Доном. Казаки убили московского посла Ивана Карамышева, вследствие чего царь прислал им опальную грамоту и патриаршее отлучение от церкви.

По мере подчинения казаков Москве сношения между обеими сторонами делались более постоянными и правильными. Казаки считались как бы на службе у Московского государства, обязывались оборонять границы и главное – наблюдать за передвижениями татар и своевременно извещать об этом. В посольский приказ, в ведение которого с 1623 г. были переданы казачьи дела, посылали легкие станицы из атамана, есаула и десяти рядовых казаков с «войсковыми отписями о разных пограничных вестях». С 1672 г. отправлялись только два казака, доезжавшие летом до Воронежа, а зимой до Валуек. Раз в году в Москву посылалась станица зимовая с войсковой челобитной, чтобы царь пожаловал «своих холопей царским великим жалованьем денежным и сукны и селитры и свинцом и запасом». Весною из московских владений спускали по Дону барки с просимыми припасами, которые делились поровну.

Пользуясь прикрытием как донских, так и малорусских казаков, правительство успешно проводило свои линии укреплений, посылало на границы со степью полки, благодаря чему край делался безопаснее и колонизовался сначала принудительно, а потом и добровольно, по мере его замирения. Вольная колонизация особенно двинулась при Алексее Михайловиче благодаря массовому переселению в пределы нынешних Полтавской и Харьковской губерний малороссов, бежавших из Польской Украины. Процесс этот завершился присоединением Малороссии в 1653 г.; вместе с тем к России переходили верховные права на земли, которые малороссийские казаки считали своими, опираясь как на давность захвата, так и на санкцию его жалованной грамотой Стефана Батория. Пределы же своих владений они считали доходящими на восток до устья Дона и на западе до р. Синюхи, притока Буга.

Сильные успехи колонизации и укрепление границ хотя и делали Московские владения более безопасными от татарских набегов, все же не позволяли еще начинать активную, наступательную войну с крымцами. Не рискуя вести свои недостаточно подготовленный для степной борьбы войска через безводные пространства, правительство лишь в исключительных случаях посылало свои отряды на помощь казакам. К таким случаям, напр., относится поход в 1556 г. дьяка Ржевского с запорожцами, когда русские взяли Очаков и отбились от татар; затем в 1558 г. они вновь опустошили окрестности Очакова и захватили два турецких корабля. Для успешной борьбы с татарами правительство имело в своем распоряжении настоящих детей степи – казаков, которые, живя бок о бок с кочевниками, прекрасно изучили все их слабые стороны и потому успешно несли сторожевую службу и нередко привлекались для отвлечения крымцев во время войн России с Турцией. Вообще же, получая от Москвы только материальную поддержку в виде жалованья, боевых и съестных припасов, казаки во всем пользовались почти полной свободой действий и действовали обыкновенно на свой риск и страх. В 1636 г. они взяли Азов и, утвердившись в нем, владели им до 1643 г. Недостаток в людях заставил их обратиться к Москве с просьбой взять Азов под свое покровительство. Не считая себя в силах удержать эту крепость, земский собор в Москве отклонил это предложение, и Азов был возвращен. Турки воспользовались сильным истощением и обезлюдением донских казаков, укрепили Азов, сожгли казачьи городки Маныч, Яр, Черкасск, оттеснив казаков в Раздоры, и построили под Азовом две башни, перегородив реку между ними цепями. Казаки вскоре восстановили разрушенные города и прокопали обходный «ерик», которым по прежнему спускались для разбоев в море. Однако недостаток в ратных людях заставил их просить помощи у Москвы. Им были посланы в помощь стрельцы и вольные люди, и это позволило московскому правительству утвердить здесь окончательно свою власть и вскоре начать активную борьбу с татарами, чему с другой стороны способствовали усобицы в крымском ханстве и сильное ослабление Оттоманской Порты, с трудом отстаивавшей тогда свое положение в Европе.

Первая, хотя и неудачная попытка наступления была сделана при правительнице Софии Алексеевне во время войны с Турцией в союзе с Австрией, Польшей и Венецией. А именно князь Голицын с гетманом Самойловичем, а в другой раз с гетманом Мазепой предпринял два похода в Крым, окончившихся полной неудачей вследствие трудности перехода через безводные степи, к тому же выжженные перед тем татарами.

Война с большим успехом продолжалась Петром Великим, который вел наступление с двух сторон. В 1695 г. боярин Б. П. Шереметьев с гетманом Мазепой взяли Кизикермен и Туган, после чего татары добровольно покинули еще две крепости, больше не возобновлявшаяся. С другой стороны в 1695—96 г. Петр Великий с донскими казаками осаждал Азов и взял его при помощи флота, спешно выстроенного в Воронеже. Гаванью для 52 построенных кораблей была избрана заложенная Петром крепость Троицкая, что на Таган-Роге (рог значит мыс) на Азовском море, за которой сохранилось название Таганрог. Кроме нее была построена еще крепость Павловск на р. Миусе.

В виду необходимости вести войну со Швецией Петру Великому не удалось довести дело до конца и пришлось согласиться на перемирие, заключенное в 1700 г., на основании которого прибрежья Азовского моря с Азовом и Таганрогом, так называемая «барьерная земля», остались за Россией. Обеим сторонам запрещалось строить крепости от р. Миуса до Перекопа и по Днепру от Очакова до Сечи Запорожской, бывшей тогда на устье р. Чертомлыка. Петр Великий ограничился постройкой выше Сечи крепости Каменного Затона и укреплением городов в «барьерной земле». Важным результатом войны было также окончательное прекращение ежегодных «поминок», т. е. откупов крымскому хану. В 1705 г. был размежеван «старый казачий рубеж с турецким государством, от короля польского учиненный». Согласно межевой записи «початок границы от польских концов» определен от впадения р. Подыми в Буг, где сходились владения Турции, Польши и России. Отсюда граница шла «вниз рекой Бугом до р. Ташлыка (Черный Ташлык), полем поперек реки Мертвой (Мертвые Воды), через Еланец, через Великий Ингул, полем до р. Исуни (Высунь), через нее до р. Малого Ингульца, через него по Бекенеевскому броду, который от Кизикерменных пустых мест в 10 часах, от брода до устья р. Каменки, где она впадает в Днепр. От Кизикерменских пустых мест до того места 4 мили и там кончается граница». За Россией таким образом утверждались нынешние уезды Елисаветградский, Александровский и значительная часть Херсонского.

Расширение пределов государства шло об руку с сильным заселением окраин. От невыносимых налогов и крепостной зависимости беглецы толпами уходили в сравнительно слабо заселенный земли, занятые донскими казаками, владения которых к началу XVIII в. захватывали пределы, соответствующие Воронежской губернии по Дону, Харьковской и Екатеринославской – по Донцу с притоками. Казаки оказались окруженными и с северо-запада, откуда широкой волной приливали беглецы из Московского государства, и с запада – соседними «слободскими» (т. е. малорусскими) полками – Острогожским, Бахмутским и Изюмским. Беглецы приносили с собою более интенсивную земледельческую культуру, с которой нелегко могли сжиться привыкшие к простору донские казаки; слободские же полки сталкивались с ними на р. Бахмутке из-за соляных варниц. Все это в достаточной степени вызывало брожение и недовольство казаков и подготовляло благодарную почву для восстания. Ближайшим же поводом для него было издание в 1682 г. указа, запрещавшего (подобно тому, как было и при Иване III) принимать беглецов на Дон, устройство на границе нынешних Воронежской губернии и области войска Донского заставы и присылка на Дон чиновников для переписи населения в казачьих городках и высылки бежавших туда после указа.

В 1708 г. вспыхнуло восстание под предводительством атамана Кондратия Булавина, принявшее небывалые размеры после первых успехов восставших. Подавить этот бунт удалось лишь с большим трудом, несмотря на весьма крутые меры, принятые правительством. Кн. Долгоруков, усмирявший восстание, получил приказание «взять Черкасск, казачьи городки, лежащие на Дону, но Донецкого не трогать, остальные по Медведице, Хопру, Бузулуку и Иловле сжечь и разорить до основания, людей рубить, а заводчиков (зачинщиков) сажать на кол и колесовать». После подавления восстания часть мятежников-казаков с Игнатом Некрасовым во главе ушла под покровительство крымского хана на р. Куму, откуда вместе с кубанцами производила набеги на Дон. После же взятия русскими Анапы, при имп. Анне Иоановне, некрасовцы переселились в Турцию, в устья Дуная. Часть земель по Донцу, принадлежавших донским казакам, вошла в состав вновь образованной Бахмутской провинции.

Затем земли по р. Айдару (восточная часть Старобельского у.) были отданы Острогожскому слободскому полку, а верховья Хопра отошли к Воронежской губ. Правительство не упустило случая наложить свою руку и на внутреннюю жизнь казачества. Начиная с Петра Великого принимались меры для создания среди казачьего населения, еще сохранившего однородность состава, особого привилегированного слоя, и с этою целью возвышалось значение старшины. Из советников атамана, облеченных только исполнительною властью и выбираемых изо всех слоев населения, члены старшины с половины XVIII в. превращались в особое сословие, сначала чиновников, а позднее уравнивались с дворянами.

Считая задачу доведения России до ее естественных границ лишь временно отложенной, Петр Великий с прекращением шведской войны стал подготовлять решительный план наступления на Турцию. С этой целью он заключил в Луцке договор с господарем молдаванским Дмитрием Кантемиром, на основании которого последний обязывался помогать войском и привести к присяге царю свой народ, за что царь обещал восстановить Молдавию в ее древних границах под верховенством России и властью Кантемира. К союзу был привлечен также и валашский господарь, не исполнивший однако своих обязательств. Неудача Прутского похода разрушила этот план. Кантемир должен был бежать в Россию, и положение Молдавии сильно ухудшилось. Россия потеряла все приобретения на Азовском море и должна была срыть три крепости и Каменный Затон. В то же время местности по Днепру потеряли значительную часть населения с уходом запорожцев. После разорения Сечи на Чертомлыке во время шведской войны в предупреждение измены со стороны запорожцев последние перенесли ее ниже на р. Каменку, но и отсюда, изгнанные в 1711 г., перешли в подданство Турции, устроив Сечь против нынешнего г. Алешек. Вместе с их уходом Россия теряла права и на их земли, так что «Прутовая граница» или старая турецкая граница, учиненная в 1711 г., как ее описывал позднее, при Елизавете Петровне французский инженер, объезжавший этот край, начинаясь близ посада Крюкова на Днепре (Александровского у. Херсонской губ.), шла параллельно с рекою до впадения р. Орели, где переходила Днепр и тянулась в нескольких верстах от слободского рубежа, затем пересекала почти посредине нынешнюю Екатеринославскую губ. и оканчивалась у самого впадения Дона в Азовское море.

С потерей крепостей и уходом запорожцев большая часть земель Новороссии оказалась незащищенной и пустой. Сравнительно лучше были заселены только заднепровские земли запорожцев, куда не прекращалось начавшееся еще и раньше бегство малорусов из Польской Украины и великорусов-раскольников, благодаря чему в 30-х и 40-х годах XVIII века более 20 значительных русских поселений было расположено по р. Выси, в верховьях Ингульца и по правому берегу р. Тясмина. Что же касается степей на восток от Днепра, то здесь население сильно поредело. По мысли Петра Великого, для защиты южных границ сюда поселялись военные полки ландмилиции; одним из первых был поселен гусарский полк из сербских выходцев в количестве 600 чел. близ г. Тора (Славянск Изюмского у. Харьковской губ.). При имп. Анне Ивановне в 1731—35 г. была проведена Украинская линия укреплений между Днепром и Сев. Донцом, почти на границе Екатеринославской губ. с Полтавской и Харьковской. На эту линию было поселено 20 полков ландмилиции. В низовьях Дона, на границе русских владений была заложена крепость св. Анны, впоследствии переименованная в крепость св. Дмитрия Ростовского (ныне гор. Ростов на Дону).

Успехи русского оружия вскоре вернули России все ею утраченное после прутской неудачи. После побед Миниха и Ласси, вторгшихся в Крым, по Белградскому миру России были возвращены запорожские земли, куда вновь поселены прощенные запорожцы. В 1740 г. в «Инструменте», заключенном при Великом Ингуле тайным советником Неплюевым с русской стороны и Мустафою-Беем-Селихтаром-Кятибы – с турецкой, граница показана: «от окончания польской границы (т. е. впадения р. Синюхи в Буг) вниз Бугом до Ташлыка или Великого Капора, полем и в 10 верстах от Ташлыка переходит через р. Гарбузинку, до р. Мертвые Воды, отсюда до старой мечети у р. Громоклеи, далее до р. Великого Ингула, оставляя весь лес по берегу реки державе Оттоманской, до Бекенеевского или Белого брода (39 верст), до р. Исуни и оттуда до Малого Ингульца, в 10 милях от р. Кизикермена (Берислава) и наконец до устья р. Каменки в Днепре. К востоку от Днепра граница 1740 г. шла от р. Конских Вод по р. Мокрой Московке, по степи до р. Берды и по ней до Азовского моря, т. е. приблизительно совпадала с границей Екатеринославской и Таврической губ.

Дойдя с постройкой «Украинской линии до пределов запорожских земель, правительство продолжало колонизацию границы военными поселениями и льготами привлекало иностранцев. Так, в 1752 г. австрийский серб Хорват на основании особой привилегии поселил на правом берегу Днепра между р. Тясмином и Синюхой с Высью 16.000 сербских выходцев, из которых было сформировано два полка – гусарский хорватский и пехотный пандурский. Поселения эти названы были Новой Сербией. С 1759 г. были сформированы еще полки из мадьяр, молдаван и других выходцев из Турции и Австрии. На другом конце Украинской линии, на Лугани и Бахмуте из сербских полков Шевича и Прерадовича был образован бахмутский гусарский полк, поселения которого составили так называемую Славяносербию. Земля поселенцам была наделена поротно: рядовым – от 20 до 30 четей (четь равнялась 1.200 кв. саж.), прапорщикам – по 50, поручикам – 80 и капитанам – 100. Для защиты новозаселяемых земель были устроены шанцы и крепости, как-то Новомиргород на р. Выси, крепость св. Елисаветы (позднее Елисаветград), Орловский, позднее переименованный в Екатерининский шанц на устье р. Синюхи и др.

Что касается владений запорожцев, то они, по возвращении к России, на запад доходили до р. Буга, на восток же, сильно расширяясь, вскоре достигли р. Кальмиуса, признанной в 1746 г. границей с землею войска Донского. В указанных пределах запорожские земли делились на шесть «паланок». Оседлое население жило на устье р. Каменки, куда с 1711 г. перешла Сечь, называемая на картах второй половины XVIII в. старою, затем у Запорожского Гарда (рыбный завод) на р. Буге близ Мигейских порогов, где с давних пор были запорожские «зимовники», наконец у Запорожского Поста при впадении р. Кальмиуса в Азовское море. В остальных местах постоянного населения не было, и были расположены только «зимовники» запорожцев, занимавшихся рыбною ловлею и особенно тяготевших ради этого промысла к Азовскому морю, а также пробиравшихся на Кубань, где им было запрещено селиться.

Пользуясь слабою заселенностью степи, орды крымских и ногайских татар возобновили свои набеги и при имп. Екатерине II опустошили Екатерининскую и Бахмутскую провинции, входившие в состав обширной Новороссийской губернии.

Для ограждения от татар была проведена новая Днепровская линия по границе Екатеринославской и Таврической губ. В числе крепостей этой линии значились Петровская (при посаде того же имени Мариупольского у.), затем по р. Берде – Запарыльская и Алексеевская, а по р. Конской – Кирилловская и Никитинская, остатки которых сохранились до сих пор. Вскоре однако русско-турецкие войны, окончившие вековую борьбу России с Крымом, сделали излишними и этот последний ряд крепостей в южнорусских степях. Во время первой турецкой войны 1768–1775 г. Россия подготовила присоединение Крыма, для чего гр. Панину, а потом Щербинину была поручена «негоциация, с подвластными Крыму татарскими ордами. «Препоручается вами, – писала Екатерина II Панину, – продолжая начатую с татарами обсылку и негоциацию, склонить их не к нашему подданству, но только независимости и отложению своему от турецкой власти»… и далее: «домогаясь от них принять в некоторые их крепости нашего гарнизона и уступления нам одной морской гавани на Крымском берегу, с оставлением в наших же руках прохода из Азовского в Черное море, можете их наисильнейше удостоверить, что мы тут никаких владений не желаем и не требуем, а хотим только для их собственно всегдашней безопасности и надежности иметь крепостные прикрытия… Вы дадите татарам уразуметь, что по новым их обстоятельствам натурально так же должно быть условие и о свободной и безпрепятственной между обеими сторонами коммерции водяной и сухопутной»… Непосредственным результатом этой «негоциации» был переход во время первой турецкой войны в подданство России буджакских ногайцев, переселенных на кочевья в степь от р. Каменки до Азова, а позднее перешедших на берега Кубани, Ей и Есени.

В первой русско-турецкой войне принимали участие и румыны в надежде на освобождение их от тяжкого турецкого гнета и разорительного управления назначаемых турками господарей из греков-фанариотов (так назывались старинные греческие фамилии Константинополя, занимавшие высшие должности). По Кучук-Кайнарджийскому миру 1774 г., постановлено «почитать оную татарскую нацию (крымских, буджакских, кубанских, эдисанских, джембулукских, эдишкульских татар) в политическом и гражданском состоянии, по примеру других держав, под собственным правлением своим состоящую, ни от кого кроме единого Бога независящую».

Вместе с тем к России отходили турецкие крепости Кинбурн, Керчь, Еникале, а также был открыт свободный путь по Днепру и Дону в Черное море. Румыны, принимавшие участие в войне, получали амнистию, а равным образом подтверждалась свобода их вероисповедания. Кроме того Порта допустила ходатайство России по делам молдаванским.

Между тем в Крыму дипломатия способствовала созданию сильной русской партии, которая избрала ханом Саиб-Шагин-Гирея. Порта со своей стороны возвела ханом Девлет-Гирея, почему Шагин-Гирей должен был бежать и был восстановлен уже при помощи русских войск Суворова и кн. Прозоровского. Во время усобиц, возникших среди татар, Потемкин склонил Шагин-Гирея отказаться от ханства в пользу России, за что ему была обещана ежегодная пенсия в 200.000 руб. Крым был занят русскими войсками, и в 1783 г. имп. Екатерина II объявила присоединенными к своей державе Крым, Тамань и Кубанскую сторону. Необыкновенные успехи русского оружия во время второй русско-турецкой войны не только принудили Турцию навсегда отказаться от своих потерянных владений, но кроме того, и уступить России земли между Бугом и Днестром с крепостью Очаковом. Влияние на судьбу румынских господарств сделалось еще более сильным, и господари стали назначаться уже под сильным давлением России, благодаря чему произошло быстрое улучшение экономического и финансового положения румынского народа.

Одновременно с расширением территории России при Екатерине II было обращено серьезное внимание на замирение края и прекращение бесконечных земельных неурядиц, что составило предмет деятельных забот наместника Новороссийского края и Тавриды кн. Потемкина. В 1775 г. отряд русских войск, возвращавшихся из Крыма, занял и разорил Запорожскую Сечь. Часть казаков ушла в Турцию, где устроила сечь на Дунае; оставшиеся же были обращены в регулярные войска, из которых кн. Потемкин сформировал «войско верных казаков», принимавшее участие во второй турецкой войне и поселенное сначала, под именем черноморского войска, между Днепром и Бугом, а в 1792 г. перешедшее на Кубань для сторожевой службы против горцев и теперь именуемое кубанским.

Земли запорожцев вошли в состав учрежденного в 1784 г. Екатеринославского наместничества и обширной Новороссийской губ. и, по обычаю того времени, усиленно жаловались помещикам. Так, с 1775 по 1782 г. в составлявшей часть Новороссийской губ. Екатерининской провинции было роздано 4.470 тысяч десятин и переселено из губерний Средней России 97.600 крестьян, да кроме того 24.000 ревизских душ: экономических крестьян из наиболее малоземельных центральных губерний. Поселялись здесь также отставные солдаты, массами шли беглые и наконец в широких размерах практиковалось привлечение иностранцев. В 1779—97 гг. поселились в Мариупольском у. греки из Крыма, основавшие Мариуполь, и грузины с Кавказа. Территория Екатеринославского, Верхнеднепровского и Александровского уездов заселялась немцами, болгарами, молдаванами, греками и казаками упраздненной Запорожской Сечи. В 1790 г. с низовьев р. Кумы были переселены ногаи, занявшие обширный треугольник, образуемый устьем р. Бердыш оз. Молочным и верховьем р. Токмака (Бердянского у.).

Продолжался также наплыв населения, преимущественно из Малороссии и Среднерусской черноземной области, в западные части нынешних Миусского и Донецкого округов области Войска Донского. Для устранения возникавших здесь земельных споров по плану князя Потемкина была проведена межа в 1795—96 г., хотя споры все же продолжались до 1802 г., когда Донская область окончательно была утверждена в нынешних границах. В интересах заселения правительство широко раздавало огромные участки войсковых земель. Поддерживаемые им чины старшины, получившие дворянство в 1768 г., постоянно поселяли беглецов, преимущественно малорусов, на земли, отводимые войсковой канцелярии, учрежденной в 1775 г. Потемкиным, и записывали их за собою, а земли выхлопатывали в свое владение. Так установилось здесь крепостное право, распространившееся, по его утверждении в 1796 г., и на вольных батраков из малорусов, которые здесь обрабатывали землю.

Деятельно колонизовался русским элементом также приобретенный у татар край, занятый до того времени кочевьями туркмен, ногайцев и калмыков (Ставропольская губерния). В пределах Северного Кавказа к казакам терским и гребенским были присоединены новые казачьи полки с Дона и Волги; на Кубань было переселено, как выше указано, черноморское войско из пределов Херсонской губернии. Для защиты края от горцев была проведена Моздокско-Азовская линия укреплений, включавшая Георгиевск, Александров, Ставрополь, и Вистослав, которая разрезала ногайские кочевья на русские и татарские Тогда же занялись устройством быта кочевников, особенно ногайцев, среди которых были установлены приставства. Каждый аул или род выбирал своего старшину, являвшегося перед правительством ответственным лицом. Меры эти однако не могли предотвратить массовой эмиграции инородческого населения в Турцию.

Колонизуя Новороссийский край, Потемкин заботился об оживлении в нем торгово-промышленной деятельности, поощрял разведение овец, земледелие, виноделие и шелководство. Его стараниями был построен ряд городов и крепостей, как-то Николаев с крепостью и верфью, Херсон с казармами и верфью, Екатеринославль и Севастополь в Крыму – главная гавань для черноморского флота, постройка которого производилась весьма успешно. В 1787 г. Екатерина II, желая лично познакомиться с новыми своими владениями, совершила поездку в Новороссийский край в сопровождении блестящей свиты; на пути ее приветствовал и сопровождал король польский Станислав Понятовский, а также император Иосиф II. Поездка эта дала возможность вполне оценить выдающиеся заслуги Потемкина по устройству края, хотя правильности оценки сильно мешал декоративный, бьющий на эффект характер обозрения. Царствование Екатерины II для нашей области можно по справедливости считать блестящей страницей истории. Россия достигла наконец своих естественных границ и, прочно обосновавшись в новых пределах, деятельно занялась своими внутренними задачами. Во все последующие царствования правительство уже без помехи со стороны беспокойных кочевых народов могло спокойно продолжать задачи внутреннего устройства, и дальнейшие территориальные расширения не имели такого острого, настоятельного характера, как приобретение Крыма.

При Александре I, по условиям Бухарестского мира, закончившего новую победоносную русско-турецкую войну 1806 1812 гг., к России отходила часть Молдавии, известная под именем Бессарабии [По новейшим исследованиям румынского ученого Петричейку-Геджеу, слово Бессарабия происходит от названия существовавшей в X в. на территории Молдавии касты жрецов (zarabi terei) с прибавлением в начале частицы «ба», означающей титул. Позднее это название обратилось в фамилию и имя и в XVII в. оно принадлежало одному из молдавских господарей] в пределах между Прутом и Днестром, и турецкий Буджак с крепостями Хотином, Бендерами, Аккерманом, Килией и Измаилом. В 1802 году восстановленная при Павле I обширная Новороссийская губ. была разделена на Николаевскую, позднее переименованную в Херсонскую, Екатеринославскую в нынешних границах с присоединением еще Ростовского округа и тогда же учрежденного Таганрогского градоначальства и Таврическую губернию. В 1818 году новоприобретенная Бессарабия получила свое устройство под именем Бессарабской губ., с главным городом Кишиневом. В первой половине XIX в. следует отметить заслуги по устройству и управлению Новороссийским краем наместника его кн. М. С. Воронцова (1823–1843).

Одновременно с административным устройством реформировались и земельно-правовые отношения населения. Намечавшаяся правительством крестьянская освободительная реформа проводилась здесь частично с тем большим успехом, что в новороссийских губерниях, благодаря земельному простору, крепостное право не успело утвердиться повсеместно и сравнительно с центральными губерниями России приняло менее тяжелые формы. Приступив к улучшению быта крепостных, правительство прежде всего прекращало новые случаи закрепощения. Так, по указу 1811 г. крестьяне Донской области, приписанные к станицам, были обращены в казаков, образовав население Егорлыцкой, Кагальницкой, Мечетинской и Ольгинской станиц; пришлым же «иногородним» был разрешен совместный выгон на общественных землях и были даны права собственности. В 1816 г. было воспрещено перевозить крестьян для поселения на Дон. Калмыкам, кочевавшим с половины XVII в. в пределах всей области Войска Донского, были отведены в 1806 г. земли, составившие Калмыцкий округ.

С целью приостановить процесс разложения казачества, в 1835 г. были введены сильные ограничения в распоряжения частновладельческой землей, которую можно было продать только донскому чиновнику из казачьего сословия; и войску принадлежало право исключительной разработки естественных минеральных богатств, частью с вознаграждением владельцу, частью без него. Тогда же частновладельческие земли были отведены отдельно от общественных, а оставшиеся земли были размежеваны на войсковые нужды, под калмыцкие улусы и отдельным станицам – «станичные юрты» с наделом по 30 десятин на каждую душу по ревизии 1837 г.

Менее успешно шли землеустроительные работы на территории Северного Кавказа. Сильная эксплоатация ногайского населения, кочевавшего здесь издревле, особенно в пределах нынешних Ставропольского и Александровского уездов Ставропольской губ., вызвала усиленную эмиграцию ногайцев в Турцию. Значительная часть их однако возвратилась в 1870 г., когда земли, ими покинутые, и особенно лучшие из них были розданы частным лицам, главным образом участникам в кавказских войнах. Это вызывало неоднократные волнения среди ногайцев. Часть ногайцев была причислена к кочевым народам, перешедшие же к оседлому состоянию (калаусо-саблинцы) были обращены в государственных крестьян с сохранением своих султанов, беев, мурз и духовенства.

В юго-западной части области – Бессарабской губ. рядом постепенных реформ подготовлялось уравнение в гражданском и церковном отношениях новоприсоединенного края с другими местностями России. Так, в 1828 г. верховный совет, составлявший после присоединения Бессарабии здешнее главное правительственное учреждение, был обращен в совещательный орган при бессарабском генерал-губернаторе. С 1836 г. были установлены обязательные условия, регулировавшие довольно произвольные до тех пор отношения юридически свободных царан (крестьян) к землевладельцам, а в 1846 г. был составлен нормальный контракт, обязательный для обеих сторон. В церковной сфере важное экономическое значение имела разработка вопроса о так называемых «преклоненных» монастырях, приписанных к заграничным греческим монастырям и плативших последним громадные суммы, неоправдываемые никакими юридическими основаниями.

Вследствие неудач крымской войны Россия, по Парижскому трактату 1856 г., уступила Молдавии юго-западную часть Бессарабской губ. с городами Измаилом, Рени и Килией и потеряла свое исключительное право ходатайства по делам румынских княжеств. Отрезанные части Бессарабской губ. были возвращены России после удачной для нее войны 1877—78 г., когда на Берлинском конгрессе граница была утверждена в пределах р. Прута и Килийского рукава Дуная. Вся обширная область новороссийских губерний с этого времени не изменяла своих границ, равно как в административном устройстве претерпевала лишь незначительные изменения. К числу последних относятся причисление в 1883 г. Ставропольской губ. к Северному Кавказу и присоединение Ростовского и Таганрогского округов к Донской области.

Вольная колонизация беглых элементов в Новороссию продолжалась и в первую половину XIX века. Миусский округ Донской области был окончательно заселен самовольно в это время помещичьими крестьянами центральных черноземных губерний, находившимися «в бегах». Во второй половине XIX в. с усиленной разработкой, после постройки железных дорог, рудных богатств Южной России, колонизация несколько изменила здесь свой первоначальный земледельческий характер: местами появились огромные поселения горнозаводских рабочих, частью выписанных иностранными компаниями – владельцами рудников и копей – из заграницы и зачастую незнакомыми даже с русским языком.

Разнородные по своему племенному составу и несходные в историческом развитых отдельные части нашей области, даже слившись в одно целое, сохраняют и до наших дней много следов былой самостоятельной и обособленной жизни. Эти следы весьма многочисленны в бытовых особенностях населения; между прочим они дают себя знать и в культурных успехах отдельных уголков новороссийских губерний. В действительности, при сравнительном обозрении результатов школьного дела в новороссийских губерниях мы получаем весьма пеструю картину. Для объяснения этой пестроты отметим значительную примесь к населению в юго-западной части нашей области немецких колонистов и, напротив, преобладание почти поголовно безграмотных кочевых народностей в восточной части. Затем не осталось без влияния на степень культурности населения в одних случаях соседство с такими промышленными центрами, как Одесса, Николаев, Ростов на Дону, или с другой стороны – со слабо населенными и удаленными от культурных центров степями. Наконец важную роль, пополняющую и нивелирующую отмеченные преимущества или недостатки отдельных частей области в успехах культурного развития населения, играют земские учреждения, общепризнанная заслуга которых в деле народного образования особенно заметна в новороссийских губерниях по отсталости Донской области и Ставропольской губ., лишенных земств.

 

2. Распределение населения по территории Новороссии. Его этнографический состав, быт и культура

В. В. Алексеев «Россия…», т. X. С. 172–227.

Новороссийские губернии со Ставропольской включительно, занимая общую площадь в 407.366,7 кв. верст (почти 0,9 Франции), в 1897 г., по данным первой народной переписи имели оседлого и кочевого населения 11.668.027 душ: обоего пола. По отдельным же губерниям население распределялось следующим образом:

Как ясно из таблицы, за исключением Донской обл. и Ставропольской губ., плотность населения везде превосходит среднюю для Европейской России, достигая наибольшей величины в Бессарабской губ. (на 27,4 чел. больше средней по Евр. России) и в Херсонской (на 21,7), а в общем по области превышая указанную среднюю на 6,4 чел. Сильная заселенность большей части области заслуживает особенного внимания, если припомнить, что еще в первой половине XVIII века роскошные новороссийские степи представляли собою большею частью необитаемые пространства, на которых только оазисами попадалось едва проникавшее сюда население, так что процесс заселения края есть дело менее чем двух столетий. Как было указано в главе, посвященной истории Новороссии, новороссийские степи были естественным продолжением громадной степной дороги, служившей для передвижения из Средней Азии в Европу кочевникам, посменные волны которых делали невозможным обоснование на территории Южной России оседлой культурной жизни. Только в двух уголках области – возвышенной, соседней с Карпатами северо-западной части Бессарабской губ. и за Крымской Яйлой – могли сравнительно более прочно (вполне оседло) обосноваться доходившие до этих местностей разношерстные племена, почему мы и видим здесь весьма интересную амальгаму всевозможных народностей. Но наряду со сходством в причинах, способствовавших обоснованию населения в указанных местностях, существовало весьма значительное различие в характере колонизации их.

В то время, как Бессарабия служила как бы конечным пунктом упомянутой степной дороги и преддверием к густо заселенным и более культурным европейским странам, на удаленный и стоявший в стороне от колонизационного потока кочевников южный берег Крыма могли попадать только случайно оторвавшиеся от этого потока народы; основная же и преобладающая масса населения южного берега во все время пополнялась главным образом со стороны Черного моря, которым перебирались сюда различные торговые народы, привлекаемые естественными богатствами края. Как было указано в историческом очерке, это были на заре истории финикияне и греки, затем, готы, генуэзцы, венецианцы и турки. Сравнительно незначительная плотность населения южного берега Крыма, как будто противоречащая древности колонизации края, на самом деле объясняется преобладанием здесь весьма крутых и недоступных для заселения гор, покрытых каменистыми осыпями, почему оседлое население, по необходимости скученное в долинах и по более отлогим, задерненным самою природою склонам гор, по отношению ко всей площади оказывается более редким.

Кроме того, с присоединением Крыма к России преобладавшее здесь мусульманское население, не уживаясь с чуждой его обычаям русской культурой, неоднократно выселялось в Турцию. Так, еще в начале XIX в. выселилось до 300 тысяч, преимущественно горных татар. Затем массовая эмиграция крымских татар – на этот раз главным образом степных – наблюдалась после севастопольской войны с 1856 по 1862 г. Несмотря на ряд энергичных мер, принятых правительством для удержания населения от эмиграции, в Турцию переселилось, по официальным данным, учитывающим только явную эмиграцию, 141.667 крымских татар и 50.000 ногайцев. Из 687 селений четырех крымских уездов (не считая Ялтинского, откуда выселение было незначительно) 315 селений совершенно опустело и обратилось в развалины. В другом из указанных уголков, сохранивших в значительном количестве свое древнее население – в северных уездах Бессарабской губ. – плотность населения, вполне подтверждая сравнительную давность оседлости, является наибольшей в области, а именно в Кишиневском и Хотинском уездах почти в три с половиной раза превосходит среднюю по области плотность сельского населения, а в Сороцком и Оргеевском более, чем в два раза. Что касается заселенности остальных, более молодых в историческом отношении и потому оправдывающих наименование Новороссии частей области, то распределение здесь населения отчасти является результатом постепенного оттеснения бывших хозяев степей – татар надвигавшейся с севера русской культурной оседлой жизнью, почему именно северные уезды степной полосы и оказываются наиболее густо заселенными. Исходным моментом, с которого земледельческое заселение края пошло неудержимым потоком, можно считать вторую половину XVIII в., когда русская борьба со степью окончилась присоединением Крыма Кроме привлекаемых разными льготами иностранных колонистов сюда массами приходили из внутренних губерний и беглые крепостные – «втикачи», и ищущие легкой и скорой наживы предприимчивые люди, наконец недовольные утеснением веры старообрядцы, сектанты и т. п.

Впрочем для Новороссийской области, которая по характеру своего заселения, не без основания сравнивается с Северо-Американскими Штатами, историческая давность измеряется даже не веками, а десятилетиями. А именно последние четыре десятилетия промышленного оживления страны после крестьянской реформы отразились в нашей области значительно сильнее, чем в других областях России. Причинами этого были мощные залежи нетронутого чернозема, ископаемые богатства в виде железа, каменного угля и соли и наконец берега судоходного моря, втягивавшего население в круговорот всемирной торговли. По сравнению с другими областями России население новороссийских губерний за приведенный период увеличилось более всех (наряду с губерниями западными).

Нельзя не отметить также, что кроме увеличения постоянного населения в области замечается ежегодный прилив пришлого рабочего люда из внутренних губерний России во время летних сельскохозяйственных работ. Общее увеличение населения в летние месяцы для Херсонской и Таврической губерний исчисляется в 150–200 тыс. человек обоего пола.

В этнографическом отношении область новороссийских губерний представляет чрезвычайно пеструю картину. Чтобы уяснить себе причины такого разнообразия в племенном составе населения, нужно принять во внимание как все те главные моменты колонизации края, о которых шла речь в историческом очерке его, так и подробности водворения здесь каждой отдельной народности, о чем будет сказано ниже, при описании особенностей племен, населяющих область. Здесь же, в таблицах мы ограничимся лишь общей группировкой населения по представителям отдельных народностей и различных вероисповеданий.

В этнографическом отношении, как выше отмечено, население Новороссийского края представляет из себя весьма пеструю смесь языков и народов, местами сливающихся или уже слившихся в своеобразное целое, но не имеющее еще, так сказать, определенного облика, местами же упорно отстаивавших свои исконные национальные особенности.

Преобладающую массу населения Новороссии составляют малорусы. Ядро малорусского населения – Екатеринославская губерния, где оно составляет 68,9 % всего населения губернии, или 1.456 тыс. душ обоего пола; процент малорусов понижается здесь только в тех уездах, где сосредоточено великорусское население, т. е. главным образом в Екатеринославском, Бахмутском, Мариупольском и Луганском. В Херсонской губ. малорусское население, составляет 53,5 % всех жителей, занимая почти целиком Александрийский, Херсонский и Елисаветградский у.у. (1.083.600 душ обоего пола) и уступая по численности в восточных уездах великорусам. Несколько понижается процент малорусов (до 42,27 %) в Таврической губ.; здесь они живут преимущественно в материковой, самой населенной части губернии, особенно в Днепровском, Бердянском и Мелитопольском у.у. В Бессарабской губ. малорусы, явившись сюда с XVII в., главным же образом с XVIII в., после введения крепостного права и уничтожения запорожской Сечи, более всего распространились в Бендерском и Оргеевском у.у., частью в Аккерманском и Измаильском; в 1835 г. наплыв беглых прекратился и, по регистрации, на юге Бессарабии оказалось водворившихся 6.000 малорусов. В Ставропольской губ. малорусы, поселенные со времени имп. Екатерины II, живут в селах вместе с великорусами или отдельно хуторами и деревнями. Риттих насчитывает здесь малорусов 7,4 % населения, великорусов – 68,5 %, а, по Чубинскому, великорусский говор в смеси с малорусским распространен у 80 % жителей; по переписи же 1897 г. в этой губернии обнаружилось 319.800 душ обоего пола (36,4 %), считающих своим родным языком малорусский.

Племенной состав населения в процентах:

Оставаясь во многом верным самому себе, как говорят, «везде хохлом», малорус, живя в Новороссии вблизи великоруса или между другими народностями, отличающимися не менее его индивидуализмом и самобытностью, кое-где сдался и утрачивает иногда свои характерные бытовые черты. В этом отношении наиболее подходящим для сравнения с Украйной являются переходный прибужский район Александрийского у. Херсонской губ. И далее все пространство от него на запад до самого Приднестровья. Водворенное здесь некогда мерами правительства разношерстное население, так называемые «роты», распалось или было впоследствии покрыто полностью малорусским элементом, встретившим в свою очередь движение с запада – из Бессарабии молдаванской (румынской) национальности, так что в настоящее время в этом районе малорусы живут в близком соприкосновении или даже вперемежку с молдаванами. Молдаванин здесь говорит по-малорусски, нередко сам называет себя малорусом, малорус же, не заражаясь румынским языком и сохранив некоторые свои традиционные порядки, позаимствовал у соседа то, что наиболее подходит к обиходу поселянина при местных условиях жизни: строит хату одного типа с молдаванской; варистая печь, занимавшая четверть избы, сокращает свой объем, а нередко присутствие ее становится и вовсе необязательным в виду устройства печей другого типа скромных размеров; в убранство комнат введены и играют видную роль характерные для румына ковры и т. п.

В другом конце обозреваемого края, именно в Ставропольской губ. малорусы, считающие своей родиной Полтавскую, Харьковскую и Воронежскую губ., также во многом поддались влиянию соседа великоруса, что выразилось хотя бы, напр., в падении некоторых более живучих брачных обрядов, местами в совершенном уничтожении «посрамительных» песен, столь характерных для неудачной малорусской свадьбы, также в стремлении вместо родной малорусской речи усвоить наиболее здесь распространенную великорусскую; далее ситцевые рубашки, зипуны, бекешки, стеганные бешметы, картузы, поршни, сарафаны, юбки, лавочные башмаки и мн. др. вещи, в которых не согласится щеголять малорус на родине отцов, получили полное право гражданства у него же на Северном Кавказе.

Торговая жилка, присущая всему остальному населению Новороссии, не могла не задеть индивидуалиста – малоруса даже и в коренных малорусских уездах Новороссийского края, что выразилось в более значительной, чем в коренной Малороссии, распространенности у новороссийских малорусов промысловых, неземледельческих занятий, притом построенных не редко на артельных началах (рыболовство, судоходство и др.).

За исключением всего вышеприведенного выдающиеся моменты человеческой жизни, каковы рождение, крещение, свадьбы, похороны и пр., обставлены в общем теми же обрядами и приметами, как и на Украине. Остается коснуться наречия новороссийского малоруса; но и здесь господствует самый распространенный, чрезвычайно богатый мягкими звуками, украинский говор, как известно, сделавшийся литературным языком. В зависимости от влияния инородных соседей говор этот в разных местах территории имеет свои особенности; напр., в Екатеринославской губ. попадается в нем много великоруссизмов в тех районах, где малорусы живут смешанно с великорусами; на западе – в Бессарабской губ. в приднестровских уездах, прилегающих к Подольской, а также в соответственных уездах Херсонской губ. украинский говор сменяется подольским, отличающимся еще более частым употреблением у вместо твердого л (гориука) и глухих согласных вместо звонких, творительного падежа на оу вместо ою; на нем сказалось кроме того более значительное влияние польского языка, напр. в окончании глаголов (будущее время – буду казать, прошедшее – назовем) и т. п.

В Северо-западном углу Бессарабской губ., в Хотинском у., затем отчасти в соседних с ним Сороцком, Белецком и Оргеевском живут малорусы – так называемые русняки, (червонорусы) в наших переводах с немецкого (Ruthenen) – русины, или райляне, т. е. жители «райи» – района, составлявшего некогда турецкую провинцию с христианским населением. Нередко бессарабские русняки называются также галицианами, так как часть их переселилась сюда из Галиции во время притеснения унии; часть же русняков считается даже чуть ли не коренным населением этого бессарабского района, заселявшегося особенно усиленно после ухода отсюда турок с 1806 г. В Хотинском уезде они составляют около 1/2 – 2/3 населения (113 сел, из них 90 населенных исключительно русинами и 23 – в смеси с молдаванами), в Белецком – менее 10 % и в Сороцком – до 1/6 населения, а всего в Бессарабии численность их составляет около 1/8 общего количества жителей. По Днестру они совершенно не отличаются от обыкновенных малорусов.

В XI в. в состав русского государства входили и хорваты, потомки которых, как некоторые полагают, и суть нынешние русняки, сохранившие в чистоте свой славянский тип, но носящие костюм молдаванский или очень похожий на него: в Хотинском у. его составляют длинная, перехваченная поясом, холщевая без складок рубаха «навыпуск» с постоянно расстегнутым воротом, суконный черный плащ (манта) домашнего изделия с отворачивающимся башлыком, носимый летом по рубахе как мужчинами, так и женщинами, зимою же надеваемый обыкновенно поверх короткого кожуха; на ногах – кожаные лапти («постолы»); зимою мужчины носят штаны мехом внутрь. Головной мужской убор – остроконечная баранья шапка – кучма или круглая с большими полями шляпа (капелюх). Женский костюм составляет белая с расшитыми в черный и желтый узоры рукавами и грудью рубаха и заменяющий юбку «катеринец», т. е. кусок шерстяной домашней ткани черного цвета, или полосатый, стягиваемый на бедрах шнурами; длина «катеринца» достигает двух третей голени; на голове носят обыкновенно черный шерстяной платок или оранжевый – у молодух, у старух же белое полотенце с желтыми каймами на концах В праздники мужчины опоясываются длиннейшими поясами («крайки») из шерсти с нитками; самые широкие пояса в Хотинском у. надевают также невеста и ее подруги во время свадьбы. В некоторых местностях среди мужчин сохранился обычай носить длинные до плеч волосы, подстриженные над глазами; эти так называемые «патлачи» попадаются и среди смешавшихся с русняками восточных малорусов. В Хотинском у., население которого смешанное, русняки с малорусами преобладают в Приднестровье, а молдаване – по Пруту, но и те и другие – в бытовых чертах также почти слились: у них одного типа плетневые постройки, обмазанные глиною и штукатуренные, в так называемой Бессарабской Буковине – безупречной белизны, с лицевой стороны зачастую крашеные светлокоричневой краской с черными каймами по краям; дома лицевой стороной не выходят прямо на улицу, а строятся в глубине двора и состоят обыкновенно из двух половин, жилой – меньшей и чистой – большей; окна делаются возможно меньшие и возможно большая печь, иногда раскрашенная, полы земляные, на чистой половине выкрашенные известью с золой разными выкрутасами; вследствие молдаванского влияния и у русняков часто в качестве украшения употребляются «верета» – коврики, постилаемые по лавкам, а иногда и на стол. Избы – все белые; о курных нет и представления; сени, разделяющие жилую половину от чистой, несколько выдвигаются в противоположную от входа сторону, и в получающейся таким образом пристройке зимою держатся домашние животные. Расположены селения безо всякой планировки, где есть свободное место, вследствие чего село представляет из себя путаницу узких и кривых переулков.

Что касается внутреннего, духовного быта бессарабского русняка, то он представляет те же особенности, какие встречаются и в жизни остального сельского населения Бессарабии – молдаван и восточных малорусов, сохраняя суеверия, обычаи и обряды, частью восходящие к глубокой древности края, частью заимствованные в позднейшее время. Среди старейших обычаев особую группу в Бессарабии составляют разные народные праздники, соблюдаемые сверх установленных церковью и гражданских; из них по настоящее время у сельчан Хотинского у. празднуется Рахманский великий день (на четвертой неделе после Пасхи, совпадая с Преполовением), предполагающей существование особого народа – рахманов, живших ниже по Днестру, исповедывавших православие, но не знавших, когда бывает Воскресение Христово. Поэтому жители кидали в реку скорлупу от съеденных на Пасхе крашеных яиц, чтобы, когда она приплывет к рахманам, они узнали о праздновании Пасхи. Другой большой праздник – «русалили сын», по молдавански – «прештии», а малорусы прибавляют сюда еще слово «нявки» – души младенцев, умерших без крещения; это есть искупление некрещенных младенцев, празднуемое в первый четверг после Троицы и на второй день Петрова поста или даже 8 мая (Аккерманский у.). Оба вышеприведенные праздника и еще масса других, почитаемые всем сельским населением Бессарабии за исключением великорусов, болгар и иностранцев (разница только в названиях), нынче не обставлены особыми обрядами, киданием скорлупы и т. д., но в эти дни происходят «клаки» (соотв. великорусской «толоке»), т. е. сельскохозяйственные работы гурьбою за водку с музыкой и танцами у священников, сельских властей, арендаторов и др. Такие работы не почитаются грехом. Встречается много и других обычаев, заимствованных у преобладающей массы населения – молдаван, о которых речь впереди.

Великорусы, как промышленный люд, рассыпаны в Новороссии повсюду, но господствующим элементом населения являются в Донской области (казаки), а в Ставропольской губ. составляют, по данным последней переписи, 55,4 % (по языку) населения, куда входят как казаки, так и все крестьяне-переселенцы, водворение которых здесь началось со времен Екатерины II. В Херсонской губ., если судить по разговорному языку, великорусы составляют 21,1 % населения губернии. Они населяют главным образом восточные уезды губернии. Здесь заключается 66,5 % всего великорусского населения. В Таврической губ. великорусы составляют более четверти всего населения губернии (27,9 %), проживая главным образом в материковых; уездах и в Симферопольском; в Екатеринославской губ. их еще меньше – только 17,3 %. Между прочим не лишним будет отметить, что в Херсонском у. плотно населенные бывшие адмиралтейские селения около Черного Леса и г. Николаева совсем обмалорусились. В Екатеринославской губ. крестьяне-великорусы местами также почти слились с малорусами и живут в одинаковых мазанках; в западной части одежда их более подходит к малорусской, в восточной же – преобладают великорусские серые, домашнего изделия кафтаны, ситцы и т. д. Чем кучнее великорус отселился от малоруса, тем нагляднее разница в бытовых чертах того и другого. Впрочем даже отдельные великорусские хутора в степи (Александровский у.) – так называемые «кацапские» не нравятся живому и любопытному соседу малорусу уже потому, что они, несмотря на дороговизну леса, почти всегда обнесены глухим тесовым забором, через который не видно, что творится на дворе и т. д. В Екатеринославском, Павлоградском и Луганском у.у. преобладающая масса великорусского населения состоит из старообрядцев-поповцев, главным образом белокриницких австрийцев. Они имеют в Луганском у. свои храмы и известный Преображенский монастырь, находятся в постоянных сношениях с Москвой, получают оттуда книги и пр. В 1898 г. здесь был собор епископов. Шелапутство, занесенное в начале 1860-х годов из Полтавской губ., Донской обл. и Кавказа, в Екатеринославском, Павлоградском и Луганском у.у. по-видимому идет на упадок; также и штунда-необаптисты, более сильно господствующая впрочем в Павлоградском и Александровском у.у. среди малорусов, стала разлагаться вследствие появления секты субботников. В Бессарабской губ. кроме наезжих торговцев, ютящихся около городов и крупных сел, великорусское сельское население, являясь в ограниченном меньшинстве сравнительно с прочими славянскими народностями, сосредоточено отдельными группами; напр., в посаде Вилкове живут старообрядцы и сектанты; из них некоторые считают себя потомками беглецов из России в Польшу со времени исправления книг, появившихся здесь в половине XVIII в. и известных раньше под именем липовая, т. е. филипповцев (Пилипоне – искаженное собственное имя Филипп, глава секты), расселявшихся отсюда между прочим и в Молдавию и Вилков. Сюда же потом попала часть донских некрасовцев, вернувшихся в подданство России в числе около 100 душ после турецкой войны 1828 г. В начале XIX в. старообрядцы стали прибывать в Буджак и рассыпались по всей Бессарабии. В настоящее время великорусы-старообрядцы вообще укоренились по окраинам Бессарабии, более на юге, между прочим в Измаильском у., но живут и на севере – в центре Хотинского у. Все же постоянное великорусское старообрядческое население составляет в Бессарабии не более 1½% всего населения.

Как уже было указано в историческом очерке, колонизация Донской области великорусами началась в XVI веке по следам «рязанских казаков», кое-где уже захватывавших в XIV–XV вв. верхнее и среднее течение Дона, а закончилась в середине XIX в., когда целый Миусский округ оказался заселенным беглыми помещичьими крестьянами из центральных черноземных губерний.

Вольное казачество первоначально сосредоточивалось в рассматриваемой области в низовьях Дона, и между ним и правительственной колонизацией (сторожевыми чертами) долгое время оставалась обширная нейтральная, почти совсем ненаселенная степная полоса. Правильное и более систематическое развитие казачества, пополняемого беглыми холопами и крестьянами-«втикачами» от тяжелого крепостного житья, относится ко второй половине XVII века, когда после 1654 г. уже все казаки перешли под власть Московского государства, оставившего за ними привилегию не выдавать беглых и построившего ряд казачьих укреплений от Южного Буга до самого Дона. Главную массу верховых донских казаков (по Донцу, Хопру, Бузулуку и Медведице) составили великорусские старообрядцы. В 1811 г. к донским казакам были приписаны крестьяне-малорусы, жившие при станицах вольными батраками и происходившие из Слободской Украины. С Дона часть казаков смешанного происхождения – великорусского и малорусского – переселилась в Ставропольскую губ. на Куму. И по настоящее время донские казаки-великорусы по физическому типу и характеру отличаются от казаков-малорусов, смешавшихся впоследствии отчасти даже с южными инородцами.

Верховые казаки, т. е. живущие в верховьях Дона, выше Цимлы, – выходцы из центральных великорусских местностей. Они, как и все казаки, среднего роста, крепкого телосложения, с русыми волосами и серыми глазами; развиваются медленно, выносливы и долговечны. Переход от верховых к понизовым казакам составляют донцы-серединцы, но по своему типу они более приближаются к понизовцам, а эти последние большей частью смуглы и бледны, черноглазы и черноволосы; они менее крепкого сложения, зато более подвижны и ловки; Все признаки понизовцев говорят за их смешанное происхождение: женами казаков в былое время нередко становились пленницы из южных горских племен, татарки и даже турчанки.

Характер верховых казаков более консервативен, чем у низовых, быстро до самоотвержения увлекающихся идеей, но и быстро остывающих; верховцы менее тщеславны и честолюбивы, нежели понизовцы, но зато последние в общем едва ли не более развиты, чем первые. В частности наблюдается различие даже между отдельными станицами одного и того же района: каждая из них носит особый отпечаток и в произношении, и в обрядах, до того разнообразных в мелочах, что в чужой станице казак сразу отличит своего земляка. Чуть не каждая станица кроме общеизвестного названия имеет еще и свою особенную, характерную для нее кличку. По своему общительному характеру казаки склонны и к совместному труду; они устраивают артели или ватаги рыболовные и охотничьи, а в прежние, грубые времена охотно участвовали в разных предосудительных шайках. Из среды донских же казаков вышли такие характерные и крупные фигуры, как Булавин и Пугачев.

Постройки низовых и серединных казаков отличаются своей чистотой и опрятностью. Дома строятся деревянные, крытые тесом или камышом (очеретом), у богатых – нередко железом. Встречаются постройки и из кирпича. Хозяйственные пристройки окружаются оградой. Внутренность жилого дома разделяется обыкновенно на три комнаты – стряпную, спальную и чистую «горницу», стены которой часто украшаются оружием. Печь иногда раскрашивается в разные цвета. Постройки верховых казаков делаются по тому же типу, но отличаются своей относительной неопрятностью и теснотой. Чистая комната выходит обыкновенно на двор, а стряпная, служащая для хозяев не только кухней, но и рабочей комнатой, выходит на улицу, также не отличающуюся, подобно двору, своей чистотой.

Одежду казаков составляют белая рубаха, синие шаровары с широкими красными лампасами, казакин, сапоги, высокая баранья шапка с цветным суконным верхом или картуз синего цвета с красным околышем. Женский костюм напоминает старинный южно-великорусский и малорусский, но в верховые станицы давно уже (сначала XIX в.) проникли ситцы и верхние одеяния вроде «дипломатов», «жакетов» и т. п. продуктов фабричной цивилизации. Девушки украшают иногда головы лентами, не вплетая их в косы по-малорусски, а устраивают из бумаги великорусский кокошник и прикрепляют к нему несколько разноцветных лент, спускающихся сзади до пояса. Некоторые старинные костюмы, найти которые можно разве только в сундуке у какой-нибудь старухи, носят названия татарского происхождения. Так, напр., старинное одеяние казачки называлось «кубелек», род кафтанчика с металлическими пуговицами, поверх него «коврак» – халат, у девиц – «челоуч» – красная бархатная с монетами скуфья, у женщин – повойник пол аршина вышины и «торкич» – шелковый платок и пр. Это объясняется долговременным соприкосновением донских казаков с татарами и др. восточными народами, а также можно объяснить и происхождением донцов от «рязанских казаков» XIV–XV вв., бывших наполовину великорусами, наполовину крещеными татарами.

Говор донцов-верховцев, будучи южно-великорусским по своему происхождению, имеет и некоторые особенности, вроде «яго», «чяго» или «чиго», с мягким г (замечаемые впрочем и в южных рязанских селениях – якающий говор), что дало повод к прозвищу казаков чигами, распространившемуся по всему Дону. Донцы-серединцы говорят более акающим южно-великорусским говором; у низовцев распространен тот же рязанский говор, но совсем подавленный малорусской речью с наплывом татарских слов.

В прежнее время ведение всех общественных дел принадлежало станичному сходу и атаману, но с 1870 г., по новому положению, в руках последнего остались только административная и исполнительная власти. В настоящее время станичный сход имеет право выбирать атамана на три года, решает дела вроде семейных разделов, переделов и пр., однако такого значения и влияния, как прежде, не имеет. Судебные функции переданы от атамана в станичные суды, имеющие много общего с нашими волостными. Не исчез до настоящего времени и самосуд, особенно по отношению к конокрадам и ворам. Существуют и другие неофициальные суды, как напр., суд общины, поселковый суд, единоличный суд атамана и третейский суд стариков; эти два последние производятся только с согласия обеих заинтересованных сторон. Местом для народного суда служит станичная изба, где в старину на стене висел портрет Ермака.

Народные суды пользуются большей популярностью, нежели суды, установленные законом 1870 г., где делом часто заправляют «судейские писаря», внося чуждый народному духу элемент. В народных судах и наказания своеобразны, напр., обмазывание дегтем хаты виновного, битье стекол, вытрясенье пуху из перины, срывание платка у женщины; освященные давностью времени, эти наказания пользуются еще большей популярностью и распространением.

Внутренний быт казачьей семьи в прежнее время носил деспотический характер со стороны главы семьи, настоящая же семейная жизнь не имеет почти ничего общего с давним прошлым.

Вольная военная жизнь не позволяла казаку обзаводиться семьей, и женатые не пользовались почетом. После удачных походов казаки привозили с собой пленниц, которые нередко становились их женами, иногда же за недостатком женского элемента допускалась и полиандрия. Что касается самого брачного обряда, то брак до XVIII в. у казаков не освящался церковью, а признавался общиною на майдане (площади); тут же решался вопрос и о разводе. В петровскую эпоху началось уже церковное венчание казаков, хотя дедовское решение на майдане долго еще имело место.

Браки у верховых казаков-раскольников бывают обыкновенно ранние: мужчины женятся вскоре по достижении половой зрелости, причем невеста часто бывает старше своего мужа; в старообрядческих станицах наблюдается явление снохачества. Казаки-понизовцы женятся обыкновенно позднее, в среднем между 25–30 годами. Обыкновенно согласие брачующегося имеет мало значения, так как дело обсуждает семейный совет, где мать имеет решающий голос. Впрочем выбор невесты предоставляется иногда на «волю Божью»: на ночь кладутся под образа записки с именами имеющихся ввиду невест, из которых намечается именно та, чье имя написано на одной из записок, вынутой наугад утром. Сватание невесты происходит аллегорически, обиняками и, в случае положительного ответа через сватов, родители жениха с хлебом и солью отправляются в дом невесты для совершения рукобитья и определений условий предполагаемого брака. После этого устраиваются «своды» жениха и невесты, т. е. они должны дать друг другу свое согласие, которое сопровождается обменом подарков и поцелуями. Если невеста откажется от брака уже после рукобитья, то она, по обычаю, должна возвратить жениху его подарки и кроме того уплатить штраф «за срам», а в старые годы отказавшаяся подвергалась публичному наказанию – обрезыванию косы. Рукобитье повторяется через несколько дней под названием «сговора» – в присутствии родственников и знакомых. Торжественно повторяются брачные условия, затем идут поздравления жениху и невесте, которые подносят гостям водку и принимают от них поцелуи. У старообрядцев в некоторых станицах совершается всю ночь «пропой невесты», а утром ее везут в дом жениха, где она живет до свадьбы дня два-три. За это время происходит смотр приданного или, по местному выражению, празднование «подушек». Накануне свадьбы вечером невеста, по общепринятому старинному обычаю, устраивает своим подругам прощальный вечер – девичник, а у жениха просто веселятся или, по старинному, во многих местах готовят каравайчики или шишки.

В день «выдания», т. е. венчанья (по большей части в воскресенье), жених с перекинутым через плечо платком – подарком невесты – отправляется к ней пешком или на коне, по старинному великорусскому обряду – в сопровождении поезжан (эти последние называются «боярами», тогда как жених и невеста – «князем» и «княгиней»); рукава у них при этом перевязаны разноцветными платками. Невеста, ожидая жениха, сидит на сундуке и «хныкает», а подруги поют; жениха впускают только после выкупа в пользу братьев невесты, после чего эта последняя передает ему «державу» – плетку или шашку, изукрашенные мишурой и лентами. Перед тем как ехать в церковь, невесту, а также и жениха обвязывают куском сетки, чтобы предохранить их от нечистой силы; с этой же целью невесте кладут за пазуху «тридевять» иголок острием вверх. У старообрядцев в сторожке невесте расплетают косу и надевают (перед венцом) бабий наряд, а после венца кроме того – повойник. Родители встречают дома молодых с караваем, осыпают их хмелем, зерном и даже монетами в знак пожелания богатства и благополучия. По совершении всех этих обрядностей дружко отводит молодых в спальню и, не отходя от дверей, сторожит покой от «лиходейства» и «порчи». Свадебный пир в казачьем быту не имеет такого значения, как в Малороссии, и часто откладывается на некоторое время, а у бедных даже на несколько месяцев. Во время пира соблюдается, хотя и не так строго, как в прежнее время, множество обрядов и обычаев, разнообразящихся по месту, но в большинстве случаев заимствованных как у великорусов, так и у малорусов. После пира у молодого родителями молодой устраивается последний пир, который носит название «отводов» и после которого жизнь молодых вступает в обычную колею. «Вы теперь не князь и княгиня: берись ты за вилу, а ты за рогач» – говорит казачья пословица.

Второй и третий браки у казаков – не в редкость. После сорочин, т. е. спустя 40 дней со смерти мужа, вдова уже начинает присматривать себе «хорошего человека», чтобы иметь помощника в хозяйстве. Взаимные отношения супругов регулируются началами св. Писания и Домостроя. Жена должна бояться мужа, и для внушения этой боязни, ее глава и повелитель зачастую принимает крутые меры. Со своей стороны муж должен любить свою жену, но «так, чтобы она об этом не знала». Женщина в прежнее время считалась существом, стоящим неизмеримо ниже мужчины, и деспотизм в семье со стороны главы-мужа проявлялся во всей его силе. Такое обращение со стороны мужа подтверждается старинными песнями. В наше время нравы смягчились, но убеждение, что «баба одного и боится – кулака» осталось и до сих пор.

Женщины, как вообще у южных великорусов, стоят в церкви позади мужчины. Следы прошлого воззрения на женщину не исчезли и теперь, но вообще положение женщины у донских казаков, по мнению некоторых наблюдателей, лучше, чем в среде великорусов центральных губернии. В домашнем хозяйстве жена вообще пользуется должным авторитетом, хотя ее имущественные права при жизни мужа и весьма невелики. Случается, что во время частых, порой долговременных отлучек мужа (напр. на войну) казачка изменяет ему. Возвратившийся муж или расходится с ней, или же усыновляет прижитых в его отсутствие детей, а жену даже не наказывает за неверность, справедливо полагая, что «здоровье выбьешь, а что было, того не вернешь».

Воспитанием дочерей занимается мать; отец заботится о сыновьях – подготовляет из них для «службы государевой» наездников и воинов. Крещение детей в казачьем быту имеет большое значение, так как по их понятиям до крещения у младенца души нет, а она вдувается священником при совершении обряда; некрещеный не может явиться на страшный суд; поэтому восприемников «нужно почитать больше»; вражда между кумом и кумою считается за великий грех и т. п.

В имущественном отношении права жены и детей невелики; они нормируются правилом: «жена – хозяйка своего добра», т. е. она может распоряжаться по своему усмотрению только тем, что принесла с собой от своих родителей; но по смерти мужа (если не было духовного завещания) жена (бездетная вдова получает из имущества только часть, назначенную ей родственниками, которые считаются наследниками) является полной наследницей имущества покойного супруга, а дети наследуют в этом имуществе только со смерти матери. Не отделенный сын имеет весьма незначительное собственное имущество – нажитую на службе «оправу» т. е. оружие, коня с седлом и пр. сбруей. Долги неотделенного сына отец выплачивает сам, но при этом взыскивает с сына по своему. Консервативность верхового казачества сказывается и в данном случае – власть отца простирается здесь даже на отделившегося женатого сына. Последний хотя и имеет право жаловаться в станичный суд, но влияние общины на семейные отношения невелики. Впрочем в последнее время и в казачьем быту сильно умалилась родительская власть. У казаков распространены как большие, так и малые семьи; первые более характерны для низовцев (эти семьи при жизни главы-отца достигают 30–40 человек), а вторые преобладают в северных станицах.

История показывает нам, что донское казачество составилось из двух основных элементов – великорусов (преимущественно старообрядцев) и присоединившихся к ним понемногу малорусов (батраков), как мы выше упоминали. Поэтому и обряды, поверья, приметы, сказки и песни казаков имеют и великорусское, и частью малорусское происхождение и варьируются в самых разнообразных сочетаниях не только в разных уездах, но и в станицах. Выше было уже упомянуто о некоторых обрядах, совершаемых в казачьем быту. Что же касается песен, которые так любят петь казаки, то их можно подразделить на исторические, составляющие богатый и интересный отдел донских песен, и песни семейного быта.

Исторические песни (см. Савельева) черпают свое содержание почти исключительно из жизни казачества и его героев – Ермака, Степана Разина, Булавина, Некрасова, Пугачева и др., и в общем хорошо отражают черты соответствующих эпох. Проводя почти всю свою жизнь в битвах и походах против неприятелей, казаки сохранили о них много воспоминаний:

Как гуляли мы, братцы, по синю морю, по Хвалынскому, Разбивали мы, братцы, бусы-корабли, Как и те-то кораблики, братцы, не орленые…

Много, много сил пришлось потратить казакам в борьбе с кубанскими и терскими татарами, и долго длилась эта борьба, развившая в них искусное наездничество, ловкость и сметливость. Конь в то время был неразлучным товарищем казака. Одна из песен, довольно распространенная среди донских казаков, изображает, как в поле под кустом лежит молодой израненный донской казак:

Песни о семейном быте казаков или общерусского народного содержания, напр. о горькой доле невестки в чужой семье, о выдачи замуж за немилого и пр., или сложились в условиях собственно казачьей жизни, каковы, напр., песни, изображающие трогательную сцену прощания матери с сыном, когда он отправляется на службу государеву. Много песен и об «игреливых» женах, обманывающих своих мужей, пока они воюют на чужедальней стороне. За последнее время народные старые казачьи песни вытесняются пошлыми городскими романсами, в чем немалую роль играет необыкновенное развитие южнорусских промышленных центров.

Болгары, как составной элемент сельского населения Новороссии, относятся к общей группе представителей славянского племени в крае, известной под именем группы так называемых «задунайских переселенцев». В 1752 году полковником Хорватом, по поручению имп. Елизаветы, были выведены с Балканского полуострова и поселены в Славяносербском, ныне Луганском уезде Екатеринославской губ. 620 семей сербов; вместе с ними перешли в Россию также черногорцы, болгары и выходцы из молдаван, мадьяр и албанцев. Вся эта неоднократно пополняемая смесь частью осталась в «Славяносербии», частью была поселена вдоль тогдашней польской границы, в заднестровских уездах Херсонской губ. – «в Новосербии» (Александрийском и Елисаветградском). Образовались известные в истории «роты». Впоследствии (1806—12, 1830—34, 1860– 62 гг.) переселились в Новосербию еще несколько больших смешанных партий, но преимущественно болгар из Македонии, Румелии, Добруджи, Софийского, Пиротского, Берковицкого и Кюстенджийского округов, расселившихся по всему югу. В настоящее время большинство балканских переселенцев на юге России составляют болгары, на которых мы и остановимся подробнее, так как сербы и черногорцы, при их незначительном количестве и смешанности с другими элементами, почти уже утратили свою национальность, внешний и внутренний быт своих предков и слились частью с молдаванами, частью с малорусами, отличаясь от последних разве большей смуглостью, живостью и меньшим количеством разных суеверий и примет.

Численность болгар в Новороссии простирается до 170 тысяч. Живут они в Бессарабии колониями и отдельными хуторами среди молдаван и малорусов, в Бендерском (с. Комрат) и Измаильском уездах, с заштатным городом Болградом в центре. В Херсонской и Таврической губерниях они живут в старых болгаро-греческих колониях – Большом и Малом Буялыках, Кубанке (Одесского у.), Каторжинке, Парканах (Тираспольского у.), Терновке (Херсонского у.), Балточокраке (Симферопольского у.), Старом Крыму и Кишлаве (Федосийского у.). Много чисто болгарских колоний находится в Бердянском и Мелитопольском уездах Таврической губ.; наконец несколько болгарских колоний существует в бывшем Славяносербском (ныне Луганском) уезде. Все болгары, живущие в пределах рассматриваемой области, разделяются на старых, переселившихся сюда из Македонии до 1830 г., и новых, или, как они называют себя, «черных». В Мало-Буялыцкой колонии есть еще кроме того болгарские выходцы из Добруджи – «гагаузы» и «шопы», эмигрировавшие в Россию из Софийского, Пиротского и Кюстенджийского округов.

По своему физическому типу русские болгары не отличаются от балканских. Они среднего роста, не очень крепкого сложения, цвет лица имеют смуглый, волосы черные и курчавые, глаза живые и выразительные, нос с горбиной, губы широкие. Женщины, красивые в молодости, быстро стареют и к тридцати годам зачастую кажутся уже старухами. Старые и «черные» болгары говорят по-болгарски (болгары 19 бессарабских колоний говорят обыкновенно по-молдавански) и почти все знают и русский язык. Старые болгары сохранили славянскую азбуку, а черные приняли буквы греческого письма. Гагаузы говорят по-турецки, но употребляют волошскую грамоту. Будучи православными, они справляют некоторые храмовые праздники на манер мусульманских курбанов (байрам).

Болгарские дома, выбеленные внутри и снаружи, строятся из кирпича или из глины с хворостом. Материалом для крыш служит черепица. Внутренность дома составляют три или четыре комнаты с глиняным, а иногда и деревянным полом; меблировка состоит из дивана (Иногда диваны делают из земли. Сверху такой диван устилают коврами), обитого ярким ситцем, и нескольких крашенных столов и стульев; стены увешиваются коврами, ручниками и тарелками, увитыми засохшими цветами; в красном углу висят образа. У богатых болгар обстановка лучше: кроме ковров на стены вешаются зеркала. Семья и сам болгарин в обыкновенное время не живут в этих комнатах, а ютятся весь день в особой клетушке, устроенной между домом и сараем или какой-нибудь другой хозяйственной пристройкой; печь этого помещения очень первобытна и не имеет трубы, так что дым выходит в отверстие в потолке.

Обыкновенная одежда болгарина – черная куртка, цветной кушак, «гашти» – шаровары, барашковая шапка, «церзули» (поршни).

Почти полное отсутствие образования является причиной косности болгар, придерживающихся до сих пор старых общеславянских суеверий и обычаев – остатков языческого периода; обычай – закон для болгарина. Впрочем в тех местах, где болгары по местным условиям соприкасаются с немцами, греками и русскими, старинные предания и обычаи начинают мало-помалу исчезать. Наоборот, феодосийские болгары, окруженные бедным татарским населением, более всего сохранили старинные религиозно-языческие обрядности и национально-бытовые черты.

Вампиры, русалки, страшные чудовища – змеи, которые влюбляются в красивых девушек и крадут их, «караконджулы», т. е. колдуньи, бродящие по ночам и пугающие добрых людей – продолжают существовать в воображении болгар. По болгарскому поверью, в мире существует «смок» – громадный удав с кулаком на хвосте, которым он убивает людей. На третий день после рождения ребенка являются к нему мифические женщины – «урисницы» и предопределяют судьбу его, причем их даже можно слышать; поэтому семья хранит глубокое молчание в этот день после обеда, ожидая их далеко за полночь. Некрещеного ребенка болгары считают за еврея, почему его нельзя целовать; а тот, кто не крестил ни одного ребенка, после смерти обращается в жабу. Гром происходит от того, что пророк Илья ездит в колеснице и преследует диавола, который спасается тем, что входит в собаку; поэтому последнюю не нужно держать на улице во время грозы. Хорошим подарком считается поросенок, так как он роет дорогу в рай. Души умерших все запираются в одну комнату в Иерусалиме, где они ожидают страшного суда. В карман покойнику кладутся деньги, чтобы он мог расплатиться на том свете, если кому должен. У болгар есть много примет по хозяйству, перешедших может быть частью от русских; напр., нельзя ругать и проклинать скотину, так как она может известись; перед началом сеяния нужно испечь лепешку, покатить ее по ниве, а потом съесть, и тогда будет урожай; окончив «косовицу», надо оставить на лугу клочок бороды, чтобы в следующем году получить хороший укос и т. д.

Девятого мая происходит встреча лета или «поперуга лята», что значит в переводе – ласточка летает (в Бердянском уезде название искажено в «пеперуда ляда» – мотылек купается). В этот день по домам ходит девочка – сирота с венком на голове и кропит водой все комнаты, за что ее награждают мукой, маслом и пр. Летом в праздник молодежь обыкновенно водит «хору» или хоровод, на котором поются песни под аккомпанемент болгарских национальных инструментов – «гайды» (козья шкура с приделанными к ней трубками) или «кеменче» (род трехструнной скрипки), а в последнее время и русской гармоники. Осенью после полевых работ молодежь собирается около костров, которые раньше раскладывались прямо на улице, но из-за безопасности воспрещены полицией, и потому молодежь в некоторых деревнях стала собираться по домам; в последнем случае эти сборища – «супредки» или «селянки» утрачивают уже прежнюю оригинальность и обращаются в простые вечеринки. Кое-где сохранилась еще «межа», во время которой женщины собираются в один дом и прядут в пользу хозяйки за угощение с ее стороны, и «дружини-зупрядки», но без парней. Народные песни, бедные по содержанию и с заунывным, однообразным мотивом, поются почти исключительно женщинами и в последнее время вытесняются русскими; остались кое-где «колядки» – плач матери по сыне.

Семейный быт колониста-болгарина не вышел еще из-под основ патриархальности; следы восточного деспотизма по отношению мужа к женщине наблюдается и посейчас. При посещении дома почетным гостем хозяйка и дочь ее выходят из своей половины, но после приветствия удаляются обратно. У старших мужчин женщины в знак уважения к ним целуют руки и стоят в их присутствии. Необыкновенная скромность болгар способствует сохранению такого рода обычаев.

Мужчины вступают в брак 18–20 лет, а девушка 16–18; поздние браки редки. Согласие родителей на брак детей нередко происходит торжественно – в семейном совете с участием всех родственников. Свадьбе обыкновенно предшествует, как и у славян, «главеш», т. е. сватовство; он происходит в присутствии родственников той и другой стороны с соблюдением многочисленных обычаев. В роли сватов выступают или сами родители жениха, или кто-либо из родственников; придя в дом невесты с подарками (вино, раки, орехи, хлеб), они заявляют о цели своего посещения. Жених и невеста отсутствуют; последняя входит после изъявления согласия родителей ее и должна также заявить о своем согласии, после чего, при дальнейших переговорах о приданом и устройстве свадьбы она все время молча стоит у печки, покрыв голову «мрежей», т. е. кисеей. Потом входит жених, подносит будущему тестю в подарок штоф водки и целует у него руки. Невеста в свою очередь целует руки своих будущих родственников – родителей жениха и его самого, с которым тут же обменивается, в качестве залога, подарками; невеста дает жениху перстень («главенит»), на указательный палец и вязаный шерстяной пояс сажени в 1½ длиной и в четверть аршина шириной, а он ей – кольцо, платок или даже платье, червонцы для мониста и пшеницу или хлеб. После этого они считаются уже женихом и невестой («главеник» и «главеница»); танцами и угощением завершается этот вечер. «Главеш» у богатых происходит несколько иначе и носит название «годяша». Особенность его состоит в следующем. Обменявшись подарками, невеста предлагает жениху в блюдечке вино, которое он выливает на пол и наступает на него, после чего они оба ломают и раздают гостям «питу», т. е. плоский хлеб около аршина в диаметре, испеченный матерью жениха.

Перед свадьбой, которая происходит всегда в воскресенье, бывает еще вечеринка – «засевки», во время которой пекут на меду калач «меденик» с изюмом из муки, просеваемой сквозь сито тут же, в присутствии приглашенных гостей. Почетную роль на этих засевках, как и в самой свадебной церемонии, играет кум, который вместе со своей женой покупает все необходимое для свадьбы. Особые свадебные кушанья составляют «кишкет» из чистой без шелухи пшеницы, жареный с маслом или бараньим салом, «печево» – мясо, «кибаб», «мизе», пирог – «млин», «кониска» и пр. В церковь к венчанию приглашенные на свадьбу отправляются двумя поездами: один – от жениха, другой – от невесты, у которой деверь перед отъездом переменяет обувь. При совершении обряда венцы над головами брачующихся держат крестные или кто-нибудь из родных; среди них стоят деверь и золовка, держа друг друга за руки; невеста на левой руке держит платье и покрывало, подаренные во время обряда крестной матерью.

По окончании обряда молодые отправляются каждый в свой дом. Немного погодя жених вместе с распорядителями свадебного пира – «измитчиями» во главе с крестным отцом, с музыкой и ружейными выстрелами направляются в дом невесты. При входе в дом молодухи, где уже происходят танцы – «раченицы», молодой через деверя должен дать в виде выкупа за нее полотенце и петуха с ожерельем из изюма на шее и платком под крыльями. Пляску с петухом исполняет «петелджий». После танцев подходит к молодухе кума и прикрывает ей лицо, при пении особой песни, алым платком – «було», а родственники на свои головы надевают венки из васильков. Потом молодая прощается с родными, и вместе с приданым, сложенным на подводы, все отправляются в дом молодого, сохраняя молчание, пока не выйдут за ворота. Процессию встречают родители молодого со свечами, вставленными в глубокие тарелки с мукой; отец подносит новобрачным хлеб-соль и, накинув на них пояс, вводит в дом. Здесь молодая приветствует новых родственников, помазав уста их медом. На утро молодая в знак уважения к свекру и свекрови умывает им лицо и ноги (восточный обычай), а потом идет к колодцу за водой, становясь таким образом членом в новой семье. Вечером у молодых устраивается пирушка, а на другой день утром молодая вместе с золовкой и деверем идут в сад, где деверь снимает «було» с лица невестки и забрасывает его на дерево, откуда мальчуганы охотно достают его за вознаграждение и отдают молодухе. Во главе всех свадебных процессий носится знамя – «пряпорица» с засаженным на шест яблоком с разноцветными нитками и полотенцем «пишкирем».

Чрезвычайно пестрое население нынешней Бессарабии состоит по преимуществу из молдаво-валахов или румын – свыше 920 тысяч, что составляет до 48 % всего населения, заселившего большую ее часть. Встречаются они и в Херсонской губ. (около 6 %), и в Екатеринославской (до 0,2 %). По одному предположению, молдаване происходят от даков или гетов, смешавшихся с римскими колонистами, откуда они и получили название «ромын»; ближайшие же соседи называли их «влахами» или «валахами» (– земледелец). В IV–VI веках валахи были вытеснены гуннами и аварами в Карпаты, откуда вероятно появилось название «молдаван» (мунтане – monte – гора); в X XIII веках, спустившись вновь к Дунаю, они слились с половцами и печенегами. По другому предположению румыны – прямые потомки римских колонистов Мизии (нынешней Болгарии). Наконец, по третьему предположению – они происходят даже от половцев или куманов (по Шинкаю). Несмотря на многочисленные исследования вопрос о происхождении молдаван остается до сих пор открытым. Вернее всего, что народы, проходившие через южную Россию на запад, частью оседавшие по Дунаю, влияли на образование молдаванской народности, подтверждением чего служит большое количество турецких, мадьярских и славянских слов в их языке, а с 1834 г. влияние оказывал введенный в присутственных местах русский язык.

Нравственность, честность, трезвость и, наконец, уважение к старшим и заветам прошлого составляют отличительные черты характера молдаванина. Последний чаще всего обладает коренастым сложением, среднего роста (163,3—164,6 сайт.), смуглым, с красивыми чертами лицом, иногда с длинными волосами, встречаемыми теперь только у пастухов, и карими глазами. Холщевая рубаха (измена), перехваченная саженным поясом, с наброшенной на нее свиткой из домашнего сукна (манту), с аршинным отложным воротником, шаровары, кожаные лапти и соломенная шляпа – составляют летний будничный костюм молдаванина. Зимою же его сменяет кожух, сапоги и смушковая шапка. В праздник молдаванин щеголяет сапогами с высокими каблуками и фигурной строчкой, синими демикатоновыми шароварами, полушелковым кафтаном (питейру), перетянутым цветным кушаком, увешанным у богатых различными металлическими украшениями и побрякушками, иногда с кисетом; куртка или подбитая мехом куцавейка довершает праздничный костюм. Одежда пастуха-чебана значительно проще: черная баранья шапка, белый кафтан, перехваченный широким ремнем, а поверх серый халат с капюшоном. Бумажное, полосатое, темного цвета платье, часто с вырезом на груди, и куцавейка со своеобразной юбкой – «катринцы» составляет обычный костюм молдаванки. Девушки заплетают свои волосы в множество кос, скрепляя их гребнями; женщины повязываются платком. В праздничные дни появляются полушелковое платье, стянутое поясом с металлическими застежками, куцавейка на меху, отороченная блестящим галуном, сапоги из красной или желтой кожи и наконец масса бус и мониста из турецких монет.

Хата окнами во двор, крытая соломой, вымазанная снаружи желтой глиной с черными краями, а внутри белой глиной, с сенями, в которых приготовляется пища, состоит из одной – двух комнат. Одна из них – с образом в переднем углу, со столом под ним, покрытым белой скатертью, с лавками по стенам, устланными войлоком, с сундуками, наполненными всякого рода домашним скарбом, с шестом через всю комнату, служащим для сушки платья, с полкой для духовных книг, сушеных трав – является и спальней, и приемной. У зажиточных крестьян убраны коврами не только стены, но и пол. Другая комната, в которой стоит обеденный стол и прочая незатейливая мебель, предназначается для трапезы.

Пища молдаван не разнообразна: кукуруза во всех ее видах: «малай» – хлеб, «мамалыга» – лепешки из кукурузного толокна, «плинчида» – пирожки с тарелку величиной, борщ с говядиной (вяленая – «пастрама»), колбасы («кирнаци» – сухие) и молочные продукты («брындза», ватрушки и проч.); при случае они запивают пищу бражкой, приготовленной из просяной муки. Провизию молдаване держат в сенцах, помещающихся обыкновенно позади хаты.

В IX в. христианское учение св. Кирилла распространилось среди молдаван, а с 1634 г. они совсем признали авторитет константинопольского патриарха и православие; но все же малорусы дразнят молдаван: «эй ты, тринадцатой веры!» (кличка эта объясняется религиозной обособленностью и необщительностью молдаванина). С 1876 г. богослужение у всех молдаван совершается на церковнославянском языке. Много языческих суеверий сохранилось до настоящих дней и живет в сознании молдаванина; все еще существуют у них домовые – «стахии», ведьмы – «тригои», тени умерших, встающих из могил в день св. Андрея, против которых всесилен один чеснок, спрятанный в дверях и на окнах. По представлениям молдаван, дети, умершие некрещеными, будут беспокоить по ночам своих матерей, прося у них груди, если в праздник Крещения их могилы не окропляются святой водой в течение семи лет. Всяческие бедствия, как бури, пропажа полотна, исчезновение детей, приписываются злым русалиям, и единственное, что отражает бедствие, это – полынь, спрятанная женщинами за поясом или под подушку. Дурной человек имеет будто бы пестрые кишки. Перешедшие с запада обряды до сих пор сохранились среди молдаван, хотя часто сильно видоизменены, напр., римская либация в честь богов выражается в том, что молдаванин, прежде чем прикоснуться к напитку, дует на него, чтобы отогнать мертвецов; или еще в руку умершего кладется монета (обол Харона). В Оргеевском у. празднуется девять четвергов после Пасхи в честь Жоя (четверг – день Юпитера). Исполняются и некоторые языческие обычаи, напр. закапывание в гнезда будущего фундамента бараньих голов и горшков с водой при постройке хаты, проводы покойника, по старинному – непременно даже летом на санях, запряженных четырьмя волами с рогами, перевязанными белыми холстинными полотенцами, кидание денег на «зубок» новорожденному, положенному на кожух, и всевозможные виды ворожбы. Особенным почетом пользуются знахарки, держащие в своих руках судьбы целого околотка.

Свадебный обряд заключает много обычаев поэтического характера. Жених выкрадывает невесту, пользуясь услугами сватов, или добивается согласия на брак, усевшись на печь в доме своей невесты, родители которой в этом видят просьбу о браке. В настоящее время впрочем этот обряд утратил в значительной степени свой поэтический облик и свелся к соблюдению необходимых формальностей, включая услуги сватов, действующих обыкновенно за известную мзду. Обручение происходит таким образом: жениху и невесте подносят тарелку с кольцами, обсыпанными пшеницей, которыми они обмениваются; тут же ведутся переговоры о приданом. Венчание происходит в ближайшее воскресенье после того, как отец невесты, наведя справки о женихе, уговорится со священниками накануне. Свадебный поезд (нупта) останавливается шафером невесты, который с шафером жениха, прибыв к невесте, произносит стихотворное приветствие – «конокарь», в котором жених величается царем, а невеста – цветком, которому предстоит перейти «через широкие воды и высокие горы в царские палаты, где он разрастется, пышно расцветет и принесет плоды». Женщины, окружающие невесту, повязывают ее голову платком (нафрама), что сохранилось по течению Прута. После этого шафера, захватив жениха, направляются в хату нареченной, которая осыпает жениха хмелем, бросает несколько монет и кропит водой.

После обеда у невесты жених, забрав приданое, сопровождаемый всем свадебным поездом, отвозит невесту в свой дом, где и заканчивается вечер танцами. В день свадьбы дорога к церкви кропится водой, за что жених выплачивает «бакшиш». Невеста с кусочком чесноку под косой, который излечивает будущего мужа от строптивости, идет к венцу. Вечером устраивается большой обед для посаженых отца и матери; холостые обедают в отдельной комнате. Все гости после поздравлений и приветствий одаривают молодых деньгами, курами и проч. Наконец вечер оканчивается после утомительных танцев; посаженая мать ведет молодых в спальню, где невеста снимает сапоги с мужа, что обозначает покорность. Утром посаженая мать с калачом, намазанным медом, идет будить молодых. Здесь молодухе повязывают голову платком «по-бабьи», а музыка играет печальную «дойну» (песнь) под аккомпанемент плача родственников.

В праздник девушки (фетимат) и парни (флэкэй), разряженные в лучшие свои костюмы, собираются к дому одного из почтенных односельчан, где составляется «хора» с характерной пляской «джок» (джзк), имеющий много общего с античным танцем римлян (chorus), увековеченным на древних барельефах. Холостая молодежь, взявшись за руки, располагается большим кругом и под звуки доморощенного оркестра, помещенного в середине, состоящего из скрипок, кобзы (род балалайки с массой струн), чимпоя (волынки) и т. д., исполняет замысловатый танец с фигурами, остановками и неожиданностями. Один из мужчин с палкой в руках и прикрепленным к ней платком распоряжается танцами; раздаются остроты, прибаутки, песни, окрики, вроде «шибче скрипки!», а старики со старухами, сидя на завалинках, любуются своей молодежью. Зимою парубки и девушки собираются на «клаки» и сходные с малорусскими вечерницами «шезетоары». Здесь характерный национальный танец «мунтеняска» или «войничаска» воодушевляет всех своей живостью.

Постоянное общение с природой выработало в молдаванах любовь к фантастическому и фатальному. В их сказках (басма) золотые мосты, рубиновые яблоки, хрустальные дворцы, страшные чудовища играют большую роль. В очень распространенной сказке о золотоволосом герое (Фэт-Логафэта), который побеждает страшного, с челюстями от неба до земли дракона, нетрудно провести аналогию со златокудрым Аполлоном древних. Румынские песни – двух типов: «дойна» (do па), выражающая грусть или любовные терзания (жале, дор, драгосте), и «дойнагоц» (гайдук-разбойник), прославляющая разбойничьи подвиги. Напев дойны – однообразный, по преданию досадивший даже черту. По содержанию в дойне преобладает лирический элемент. Разбойничьи песни гораздо интереснее, в особенности те, которые слагались самими «гоцами» – «павлинчиками лесов», любимцами красавиц, грозою чокоев (чиновников); в них особенно оттенен характер богатой природы Бессарабии. Вот, напр., один из образцов дойны:

«– Милочка моя, милая Мария, с белой кожицей, с черной косой… Спой мне песню, как пела ты вечером над обрывом, внизу под мельницами… О, лес, о, житель лесов! Дорогой мой густой лес!.. Я не выйду из тебя, потому что судьба предназначила мне выйти молодым без усов… А теперь я брею бороду бритвой… О, Ольт, о, житель Ольта, расти бы по твоему берегу траве да бурьяну, чтобы пасся мой гнедой конь и чтобы от Дуная до Прута он не пил воды и не ел травы… О, горе мне, что за зарево огня виднеется под навесом леса зеленого? Издали будто огонек, а вблизи огонь большой… Вокруг костра сидят гайдуки лесов, не знаю – десять их или пятнадцать, но число не перевалит через сотню… И жарят они барана. Не жарят, как обыкновенно делается, но выворачивают на крюках и крутят на кольцах… О, милая зазноба моя! О, лес! О, житель лесов! Опусти свой навес и прикрой мое оружие, потому что я не заработал ни одного гроша с тех пор, как купил его… И вошел я в тебя молодым мальчишкой, а теперь я глубокий старик… О, милая моя, овечка дорогая!..»

О героях «Кодряне» и «Тобольтоке», гуляющих в широком «манту», у молдаван есть целые поэмы. Турецкое иго, набеги буджакских татар и в особенности нашествие греков-фанариотов в XVIII в. положили неизгладимые следы на условия быта молдаван, заставив многих из них оставлять дома, скрываться в лесах, объединяться разбойничьими шайками, выступая за правое дело. Это не были худшие люди, как «талагары» (мошенники); они выступали мстителями за попранную свободу, защитниками угнетенных, отдавая награбленное беднякам, соблюдая посты, идя даже на убийство. Народ идеализировал их в своих песнях и, хотя давно уже нет «гоцев», память о них сохраняется в народе до сего времени: пещеры берегов Днестра и Реута красноречиво говорят о славных подвигах «гоцев»; по сию пору сохранилось предание о корчме «Ботна», находившейся между Кишиневом и Ганчештами – старинном притоне разбойников; а любимой игрой детей является игра в «гоцев и полицию».

Семейный быт молдаван носит патриархальный характер, выражающийся главным образом в повиновении младших членов старшим.

Цыгане пришли в Западную Россию вероятно через Польшу. О времени их прихода нет достоверных сведений, но уже в XIV в. они по всей вероятности кочевали в пределах Польши. В 1501 г. цыганский войт Василий получил от короля Александра грамоту, которой цыганам разрешалось кочевать в пределах Польши и иметь свой суд. С начала второй половины XV в. в Польше последовало несколько постановлении сейма, которыми объявлялось изгнание цыган из пределов государства; впервые такой закон вышел в 1557 г. Постановления сеймов, многократно подтверждаемые, не привели, однако, к окончательному выселению цыган из Польши. Хотя в пределах Литвы цыгане упоминаются еще в начале XVI в„но польские законы об их изгнании бесспорно содействовали переходу цыган из Польши на территорию Литовско-Русского государства. В Польше в XVI в. цыган считали эфиопами, выходцами из Африки. Впрочем в настоящее время известно, что язык, на котором говорят цыгане, – индусский, а родина их – северо-западная часть Индии; цыгане сравнительно недавно оставили свою родину, именно в конце X в. нашей эры и из Индии через Персию и Армению пришли в Европу, где они появились в начале XIV в. Они очень скоро разбрелись по разным странам Западной Европы.

Интересно, что цыгане, насколько известна история их в Западной Европе, остались и поныне на той же ступени культуры, с теми же привычками, родом занятий, с какими они впервые появились в Европе. Уже в XVI в., по имеющимся сведениям, цыган очень недолюбливали в Западной России за их склонность к воровству и к чародейству. Те же особенности цыганского быта давали повод европейским государствам изгонять цыган и даже избивать их. В пределах Литовско-Русского государства цыгане вели кочевой образ жизни, занимались конокрадством, знахарством и не сливались с другими народами страны. Они имели своих старших, которые назывались войтами, воеводами. В 1671 г. польское правительство сделано попытку приучить цыган к оседлой жизни и дало им административное устройство; избираемый ими самими начальник получил название «цыганского короля».

И в настоящее время цыгане четырех белорусских губернии ведут бродячий образ жизни, несмотря на существующие распоряжения об избрании ими постоянного местожительства. Зимой цыгане живут отдельными семействами, напросившись «в соседи» к кому-нибудь из крестьян. С ранней весны цыгане небольшими группами составляют табор и отправляются кочевать. Великорусского типа кибитка с кожаным верхом, нагруженная домашним скарбом, и несколько лошадей составляют все богатство цыганской семьи. Женщины и маленькие ребятишки, грязные и полунагие, наполняют кибитку; на облучке садится глава семьи, а парни, если есть свободная лошадь, едут верхом. Выбрав где-нибудь место для остановки, удобное для корму лошадей, цыгане разбивают свои шатры, и вся семья отправляется по соседним деревням на промыслы; остается только кто-нибудь для охраны имущества и наблюдения за лошадьми, Промыслы белорусских цыган те же, что и всех других: женщины занимаются выпрашиванием подаяний, гаданием и мелким воровством, мужчины – лечением лошадей и другого скота, знахарством и конокрадством. Цыгане – очень ловкие воры, почему крестьяне их весьма побаиваются; крестьянин готов на всякие уступки, лишь бы не поссориться с цыганом.

Среди белорусских крестьян ходит множество рассказов о проявляемой цыганами находчивости при воровстве и обманах. Смоленские крестьяне даже рассказывают о том, как цыган обманул св. Георгия Победоносца.

Один цыган будто бы встретился со св. Георгием. Георгий Победоносец ехал на дивном коне, подкованном золотыми и серебряными подковами. И стал цыган жаловаться ему, Георгию Победоносцу, на свою горькую участь. Георгий отнесся к жалобе цыгана с большим вниманием и передал ее Богу. Бог внимательно выслушал жалобу Георгия Победоносца, а потом сказал: «Народ этот – вор, таким он был, таким и останется, и не стоит за него заступаться. А где ж подкова на твоей лошади? Ведь ты, разжалобившись, и не заметил, как цыган ее снял во время разговора».

«Мужик кучу веить, а цыган кала кучи руки греить», говорит белорусская пословица. Неудивительно поэтому, что крестьяне побаиваются цыган. Последние иногда обладают таким значением в волости, что даже оказывают влияние на выборы волостного и сельского начальства.

Цыгане вообще туго сливаются с другими народностями. Исследователи их быта отмечают характерную черту в том, что крестьянка, вышедшая за цыгана замуж, очень скоро «прицыганивается»: «больше бойся прицыганку, чем цыгана», говорит пословица. Но зато цыганка, вышедшая замуж за мужика, вполне оказывается подходящею к крестьянскому быту; и цыган, попадающий в крестьянскую семью, оказывается вполне пригодным к работе.

По религии цыгане распадаются на православных и католиков. Но они вообще не отличаются религиозностью; в Белоруссии распространена поговорка, известная и в других местностях: на вопрос, какой ты веры, цыган отвечает: «а тебе какой надо?» Цыгане говорят на своем особом цыганском языке с большою примесью белорусских слов.

Особенность цыган выражается в том, что они в известной округе составляют одну общину. Члены такой общины крепко связаны, помогают друг другу в воровстве и распределяют похищенное; если неотразимые улики падают на всю общину, то по ее решению кто-нибудь один берет на себя всю вину и старается выгородить остальных. У цыган в известных округах есть свой глава, которому остальные беспрекословно повинуются; «старший» запрещает своим подчиненным трогать того или другого крестьянина или помещика, возвращает похищенное владельцу, если это находит выгодным и т. п.; иногда старшие за всех своих ручаются перед полицией или помещиками, и к этим обязательствам в Белоруссии относятся с большим доверием, В подобных случаях старший берет со своих подчиненных присягу, и цыгане уверяют, что такая присяга тяжела, неотразима и ненарушима: они клянутся самым дорогим для себя предметом – своими детьми, которые тут же присутствуют.

Цыгане носят одежду, отличную от белорусской. Мужчины усвоили великорусскую одежду – рубаху с косым воротом, широкие шаровары, поддевку. Женщины кроме рубахи и ситцевой юбки яркого цвета надевают сверху «капу» – кусок шерстяной или бумажной материи, сшитой сверху так, чтобы свободно входила голова; она лежит на плечах, прикрывая почти до земли левую половину туловища; голову женщины повязывают платком яркого цвета на манер турецкой чалмы.

Бездомная жизнь цыган не способствовала выработке сложного обрядового ритуала. Их обряды очень просты, а если и осложняются, то лишь обрядами, заимствованными у крестьян. Цыгане не выполняют обрядов, соединенных с праздниками: по белорусской поговорке, у цыгана тогда праздник, когда он сыт. Родины, похороны и свадьба служат для цыганской семьи прекрасным мотивом к сбору подаяний. Цыган приглашает крестьянина в кумовья и угощается на его же счет; на подаяния же цыгане хоронят своих покойников и женят молодых.

Целый ряд научных исследований, масса преданий и догадок все же не вполне выясняют вопрос о происхождении цыган, этого вечно кочующего из страны в страну народа. Еще у Геродота упоминается о виденном им народе с черными глазами и курчавыми волосами, кочующем в Колхиде, но нет никаких прямых данных, что здесь речь идет о цыганах. К таким же сомнительным источникам можно отнести литературное мнение о происхождении цыган из Танжитании, лежащей между Мавританией и Нумидией (нынешние Марокко и Тунис). Сами цыгане считают себя прямыми потомками египетских фараонов (фараониты), но полное отвращение их к земледелию не соответствует представлению об Египте, как искони земледельческой стране. Больше всего данных причислить цыган к племени, прежде населявшему Индостан, где они составляли класс париев. Язык цыган имеет много слов санскритского корня, сохранившаяся у индусов; некоторые грамматические особенности (производство слов женского рода от мужского), а также антропологическое измерение черепов (узконосы, среднеголовы с продолговатым лицом) говорят за то, чтобы остановиться на последнем предположении.

После нашествия Тамерлана цыгане (тишигане) ушли в Африку; оттуда часть их переправилась в Европу через Архипелаг, Ионийское море и Малую Азию (польские и западно-русские), остальные же через Персию и Кавказ дошли по Волге до Москвы. Бессарабские цыгане («лаеши») вскоре появились в Екатеринославской губернии и на Крымском полуострове, где позднейшие пришельцы из них получили название «плащеватых цыган». В отличие от своих соплеменников «плащеватых аюджи» (вожаки медведей, праздношатающиеся), говорящих по-цыгански, крымские, давно поселившиеся цыгане, смешавшись с туземным населением, приняв магометанство и усвоив многие местные обычаи и татарский язык, сами стали называть себя «туркменами» и живут оседло (напр. в Салачике – цыганском предместье Бахчисарая и др.).

Вековое кочевание из страны в страну выработало в цыганах безумную жажду свободы, и сколько ни старались закрепить их к земле, из этого ничего не вышло. Попытка русского правительства в 1832 г. сделать их оседлыми в Аккерманском у. потерпела неудачу. Не лучше была и отдача их в военное ведомство (дунайское войско), или приписка к мещанству в Екатеринославской губ. В первом Донском округе Донской обл. большинство почтарей – цыгане.

Существует два типа цыган: одни выше среднего роста, гибкие, среднеголовые, с удлиненным овалом лица, с изящными, тонкими чертами, тонким, часто хищническим носом и горящими, как уголь, черными глазами; таких можно причислить к чистому типу; другие, с более грубыми лицами и менее энергичным взглядом происходят вероятно от смешения с татарами. Цыганки большею частью грациозны и красивы в молодости, но красота их к тридцати годам переходит нередко в безобразие, наводящее ужас на детей. В речи цыган много индусского, перемешанного со словами различных народностей запада и востока (семитских, тюркских и др.). В Бессарабии они говорят по-молдавански; наиболее населенное цыганское местечко – Миклеушаны, в 35 вер. от Кишинева, затем Каира и Фараоновка.

Цыгане одеваются «во что Бог послал» – зипуны, рубахи, шаровары, а иногда их костюм до того фантастичен, что ни одно перо не в состоянии описать этого одеяния. Дети лет до двенадцати бегают нагишом и только в стужу залезают в мешки и перины. Женщины немного больше обращают внимания на свою внешность: холщовая рубаха с вырезом на груди, полосатый передник красного или зеленого цвета поверх юбки, цветной платок-шаль, накинутый на плечи, масса золотых и серебряных браслет, монет, побрякушек, большие кольцеобразные серьги – составляют оригинальное одеяние цыганки.

Летом небольшой шатер (с необходимой домашней утварью, кузнечными инструментами, казаном (котлом) для приготовления заимствованного у молдаван кушанья «мамалыги») служит обиталищем, и никакие блага жизни не могут заменить цыгану общения с природой и безграничной свободы. Зимой цыгане выкапывают ямы глубиною в аршин, длиною в две сажени, загоняют бревна, обшитые досками и оставляют пролет, заменяющий дверь, часто закрытый только шалью; внутри устанавливают колоду с пустой сердцевиной, служащую очагом, а в крыне оставляют отверстие для дымовой тяги, наконец забрасывают свою постройку землей и грязью. Это первобытное, недорого стоящее строение «бурдей», которое не жаль бросить в любом месте, служит цыгану зимовьем.

Характерная для цыган лень и полная беспечность заставляют их скорее выпрашивать или воровать, чем приниматься за какое-нибудь дело; даже приготовление пищи представляет для них большое затруднение. Кочевая жизнь с незапамятных времен развила в них огромную наблюдательность, хитрость, пронырливый ум, умение применяться к обстоятельствам, действовать на суеверие людей, вследствие чего народ видит в них чародеев, предсказателей и искусных гадальщиков. Недаром малорусы говорят: «где жид не прошел, там цыган проползет». Действительно цыган старается не пропустить случая, чтобы извлечь для себя выгоду; напр., из-за подарков, приносимых родственниками, цыган крестит своих детей по нескольку раз; чтобы избежать преследования за бесписьменность, он не прочь записать в чужом паспорте свою дочь.

Несмотря на свой ум и вообще отсутствие предрассудков, цыгане больше всего боятся смерти, почему клятва именем умерших предков считается священной, к каковой они и прибегают лишь в исключительных случаях. Если цыгане и занимаются чем-нибудь, то самым легким ремеслом: меной лошадей, торговлей, слесарным или кузнечным делом и обыкновенно конокрадством. Всем известна прирожденная талантливость цыган к музыке, пению, дрессировке животных, из которой они извлекают немалую пользу. Вследствие особенностей своего быта цыгане не чувствуют стремления не только к образованию, но и к простой грамотности.

Верования цыган представляют пеструю смесь религиозных воззрений азиатских и европейских народов, среди которых они кочевали. Ислам, христианство, реализм уживаются наряду с индусским пантеизмом и идеализмом. Вера в кабалистические знаки, любовь к амулетам, приносящим, по их мнению, счастье своим обладателям и изображающим луну, звезды, змей, всадников, указывают на отзвуки идолопоклонства. Соседи с пренебрежением относятся к верованиям цыган, и у молдаван, напр., сложилась поговорка: «цыган построил молельню из брынзы, которую собаки съели». Официально цыгане считаются исповедующими религию, господствующую в стране: так, в России они православные, кроме крымских цыган, принявших в XV в. магометанство.

У всех цыган браки совершаются удивительно просто: жених, испросив благословение одного из стариков табора, после попойки уводит невесту в свой шатер; этим оканчивается вся церемония. Семья цыгана вследствие ранних браков многочисленна. Своего ребенка с первых же дней жизни цыган начинает закалять: обливает его холодной водой, а зимою даже кладет в снег.

Цыганские сказки мало исследованы; в содержании их много заимствованного из индусской мифологии (борьба добрых духов «Давании» со злым – «Мори» или сказание Зороастра). Позднейшие сказки есть ни что иное, как отрывки греческих эпопей и сказаний других народов, вроде следующего: «В той стране, где восходит солнце из-за темени горы, стоял город, обильный конями. Туда стремились все люди. Сюда же пришли и поселились несколько таборов и с согласия царя раскинули шатры, жили, женились и благоденствовали, глядя с благодарностью на голубой шатер неба. Но судьбе и злым духам неприятно было видеть счастье людей. Они послали наездников хуцци, которые их истребили и пленили. Многие бежали, и с тех пор не могут остановиться на одном месте».

Всем известны также цыганские песни, отличающиеся оригинальностью, дикостью и страстностью. Впрочем то, что известно под именем цыганских песен, на самом деле ничего общего не имеет с народным цыганским творчеством, и только в характерном, диком их исполнении сказываются чисто цыганские черты. Настоящие же цыганские народные песни, в противоположность исполняемым «московскими цыганами», богаты содержанием и блещут фантазией, что вполне гармонирует с восточным происхождением их творцов, напр. песнь о Барнаме – творце мира. Ловкость и грациозность цыган вполне обнаруживаются в их диких плясках.

В старину каждым табором в количестве десяти шатров управлял выборный староста «жюди», который вершил все несложные общественные дела; теперь же власть таких «жюди» упала, и фактическое влияние на дела табора оказывают все вообще старики.

Немцы стали переселяться на юг России с половины XVIII в., когда Екатерина II пригласила их селиться во вновь приобретенных Россией владениях на особо льготных условиях, давших им возможность сразу сделаться состоятельнее всех прочих новоселов Новороссии. Это переселение продолжалось до половины XIX в. Первоначальные немецкие колонии были основаны по берегам Днепра, в нынешних уездах Верхнеднепровском, Екатеринославском, Новомосковском и Александровском. В начале XIX в. немцы образовали колонии в Херсонской губ., и в половине столетия часть колонистов переселилась из приднепровских уездов (левый берег между р. Конкой и нынешним м. Каховкой) в Таврическую губ. – на р. Молочную и в Феодосийский и Симферопольский уезды. С 1814 г. в продолжение пятидесяти лет немецкие выходцы из бывшего герцогства Варшавского и Германии основали несколько колоний в Бендерском у. Бессарабской губ. и особенно в Аккерманском, где земли их в настоящее время занимают половину уезда.

Так как живущие в нашей области немецкие колонисты вообще в бытовом и культурном отношениях мало чем отличаются от немцев приволжских губерний, о которых были даны сведения в VI томе «России», то здесь мы упомянем лишь об одной группе, именно о немцах-менонитах, которые держатся совершенно изолированно не только от других народностей, но и от своих компатриотов, если они принадлежат к другому исповеданию (напр. лютеранскому или католическому). По переписи в Екатеринославской губ. менонитов числится 24.022 душ обоего пола, в Таврической – 25.058 душ и в Херсонской – 5.157 душ.

Секта менонитов выделилась из секты анабаптистов еще при жизни Лютера. Первоначально она возникла в Нидерландах и вскоре же после своего возникновения разделилась на два толка – фламандский и фрисландский, имеющие незначительные различия в обрядах. Впоследствии из Нидерландов менониты переселились в окрестности Данцига, но так как здесь они были поставлены в чрезвычайно затруднительные условия по приобретению земель, то они охотно откликнулись на призыв Екатерины II и в 1787 г. в большом количестве (346 семей) переселились в Россию. Им было отведено по 65 десятин земли на семью при Днепре близ Берислава (Херсонской губ.), где они составили так называемый Хортицкий округ. Кроме общих льготных условий, на которых переселялись в то время иностранцы (освобождение на известное число лет от воинской и др… повинностей), им была предоставлена свобода веры и право не присягать, а ограничиваться, согласно их вероучению, простым утверждением или отрицанием. Из Хортицкого округа часть менонитов выселилась впоследствии на р. Молочную, где и в настоящее время им принадлежат богатые колонии. Общая черта всех многочисленных в настоящее время разветвлений секты менонитов – та, что в основу общественного (так же как и церковного – пресвитерианского) своего устройства они кладут руководящие начала Св. Писания. Так, напр., они занимаются исключительно земледелием и теми промыслами, которые тесно с ним связаны, основываясь на словах: «в поте лица твоего будешь есть хлеб твой» и т. д. Крещение младенцев менониты отвергают.

Общественное управление их сходно с управлением немецких колоний вообще. Дела общества решаются на сходе, в котором участвуют, по закону 1866 г., все дворовладельцы. Административная и исполнительные власти сосредоточены в сельском приказе, состоящем из шульца и двух бейзицеров, избираемых сходом на два года. Колонии соединены в округ, управление которым вверено окружному приказу из головы и двух бейзицеров.

Земельный надел по закону 1764 г. приурочивается не к «душе», как это делается у приволжских немцев-колонистов, а ко двору-хозяйству, находящемуся под управлением главы семьи с одобрения ее членов, и согласно закону 1800 г. по смерти хозяина не делится между наследниками, а передается младшему сыну (минорат) или, если он не правоспособен, – его отцу; в случае же смерти последнего начальство назначает другого наследника. Остальное собственное имущество делится поровну между наследниками, причем пол не играет роли. Двор с хозяйственным инвентарем идет наследнику земельного надела, но наследник этот выплачивает остальным наследникам по оценке двора причитающиеся им части.

В церковном отношении братство менонитов управляется старшинами (пресвитерами), совершающими таинства и говорящими проповеди. В деле проповеди они имеют особых помощников. Особое лицо в каждой колонии – диакон – заведует общественной благотворительностью, которая у менонитов развита настолько, что нищенства у них совершенно нет (а в 1848 г. при голоде они даже выручили из беды окружающих их крестьян посевами своего зерна).

Образование у менонитов стоит не на высокой ступени: дальше чтения библии они не идут, однако все поголовно грамотны. По характеру своему менониты – народ примерной нравственности и честности; отличаются добродушием, хотя и грубоваты; аккуратностью менониты далеко превосходят немцев других исповеданий. Со стороны внешнего быта менониты не отличаются от прочих немцев-колонистов. Те же дома из жженого кирпича под общей крышей с хозяйственными пристройками, то же прусское расположение комнат с дверьми, делающими все комнаты проходными. Наконец менониты также, как и прочие немцы, ходят в городской одежде.

На юге России, особенно в больших городах Одессе, Херсоне, Николаеве, портах Херсонской губернии и Кишиневе, зачастую можно встретить греков, занимающихся торговлей. Но греков-торгашей нужно отличать от их сородичей мариупольских греков-колонистов. Еще в 1778 г. греки, жившие в Крыму, обратились с челобитной к имп. Екатерине II, в которой выражали желание перейти в русское подданство. Екатерина, сочувствуя колонизации, приказала отвести грекам устья р. Калмиуса, куда они и переселились в 1779–1783 гг. и основали здесь г. Мариуполь. В настоящее время до 48.300 греков прочно основалось в Мариуполе и окружающих его 25 селениях, так что образовался особый, называвшийся прежде Греческим округ.

Часть мариупольских греков произошла от жителей юго-западной, горной области Крыма, до 1475 г. составлявшей владения готских князей, и сохранила татарский язык; другая ведет свое происхождение от смеси греческих и генуэзских выходцев, выселившихся сюда из Крыма в 1778 г., и говорит на своеобразном наречии (тат. или аила), близком к греческому. Теперь же почти все мужчины говорят по-русски благодаря воинской повинности и богослужению на русском языке. Мариупольских греков можно отнести к новогреческому типу: они среднего роста, хорошего телосложения, смуглы, с шапкой курчавых волос черного цвета, с большим, горбатым носом и крупными губами; изредка встречаются среди них и блондины с голубыми глазами и умеренным носом. В последних некоторые видят потомков готов.

Греки отличаются изворотливостью, недоверчивостью, излишеством в пище, не слишком большой трудоспособностью, но зато трезвы. Женщины, исключая городских, ведут затворнический образ жизни, малокультурны, не отличаются приветливостью и имеют обыкновение курить трубки. Женщины греческой группы, говорящие по-гречески, носят по праздникам белую головную повязку с блестящими побрякушками, а женщины татарской группы носят яркие головные платки. Мужчины одеваются как горожане.

Дома свои греки строят из дикого камня или сырцового кирпича, покрывают соломой, камышом и черепицей; у некоторых перед домом устраивается крылечко, поддерживаемое колонками.

Крепкие, закрывающиеся железной задвижкой двери ведут в сени, в которых около жилой стены устроен очаг (кабица) для варки пищи, а с противоположной стороны пристроена кладовая; тут же в сенях помещается лестница, которая ведет на чердак. Из сеней ведет ход в большую, чистую комнату в три окна с земляным, крепко убитым полом и деревянным потолком. В холодное время такая комната отапливается круглой с тремя уступами печью, которая посредством трубы соединяется с очагом в сенях. Возле двери стоит шкаф для посуды; в переднем углу помещаются иконы, а под иконами – стол, покрытый белой скатертью, по стенам лавки – «софы», с подушками для сиденья. К стенам приделаны полки, на которых стоит посуда – чайники, котлы и т. п. Почти в каждом доме на полке можно увидеть медный чайник с дужкой – «тримон», в котором приготовляют напиток, употребляемый от простуды, из красного вина с примесью перца и меда, а также в нем варят пунш из вина с медом и пряностями; иногда можно встретить серебряные чарки и чашки, сохраняющиеся в семье как редкость и употребляемые в торжественных случаях. Почти в каждом доме есть зеркало. Много вышитых полотенец развешано по стенам, что придает комнате более нарядный вид.

Обыкновенная пища грека состоит из пресного пшеничного хлеба, супа с бараниной, бараньего мяса, колбас, молока, овощей, но в праздники он очень любит покушать. Из праздничных кушаний известны: «питэ» – пирог с начинкой из баранины или курицы с рисом, приправленный перцем и солью, «падошпани» – торт с вареньем, «баклава» – очень сладкое слоеное тесто с орехами (искусные хозяйки делают до восьмидесяти слоев в одном вершке толщины), «скардалья» – кашица из орехов с мякотью французской булки; это кушанье заливают прованским маслом, прибавляют чеснок, лимон и едят с фасолью и сухой соленой рыбой.

Не менее разнообразны кушанья, приготовленные из баранины: ушки (род вареников) с мелко нарубленной бараниной, которые едят с кислым молоком и луком, поджаренная в бараньем сале «хаурма» – рубленая баранина, обжаренная в большом чугунном котле; «хаурму» вместе с салом наливают в крепко посоленные бараньи внутренности (требухи) и сохраняют всю зиму; «хахач» приготовляется из вяленой на солнце баранины; колбаса – из соленого бараньего сала, провяленная под крышей на солнце; «массака» – фаршированные помидоры с соленым мясом и рисом, поджаренные в масле. Из молочных продуктов употребляют сыр, молоко, татарский «каймак» – кушанье из молока, приготовляемое в особых котлах (лопач), «арьян» – кислое молоко. В постные дни употребляется лапша, в которую подбавляют «бекмеза», т. е. вареных фруктов, и «экши» – густого сиропа из яблок, а также «плаки» – камбала с прованским маслом и шпинатом. «Чибрик» – трава, которую в виде приправы греки подбавляют почти ко всем кушаньям; в большом употреблении сладкое кушанье из арбузов, варенье из тыквы, соленые огурцы, дыни и т. п. К обеду подается сантуринское вино и шарап (крымское вино).

Долгое влияние татар не прошло бесследно для греков и сказывается на их быте, хотя с распространением образования эти следы мало-помалу исчезают. Это шло бы скорее, если бы греки не держались вдали от русских, которых они чуждаются. Так, напр., браки с русскими чрезвычайно редки, и скорее грек отправится за невестой в Хиос, чем женится на русской.

Как остаток глубокой старины, между греками сохранилась память об олимпийских играх. В престольный праздник собираются к обедне жители из окрестных местностей, после которой в избранном месте обедают; затем начинаются игры «панаиры», состоящие в борьбе молодежи с целью показать свою ловкость и силу. Борцов благословляет священник, и после братского поцелуя они нападают друг на друга. Старики следят за порядком игры. Победивший награждается головою съеденного за обедом быка и деньгами. В некоторых селах «панаиры» назначаются несколько раз в год; так, в с. Мангуше бывало до девяти панаир в год, причем наиболее оживленно проходили они 8 мая и 8 июля.

Свадебный обряд греков носит на себе отпечаток древнего умыкания невест. Жених выносит невесту на руках из дома, сажает в приготовленную арбу и накрывает ее покрывалом. За тем они отправляются в церковь. Один из почетных гостей едет впереди с обнаженной саблей, а остальные следуют за арбой с музыкой и пением. По приезде из церкви новобрачных угощают вином из большой чарки турецкого серебра с ручкой, потом потчуют всех гостей, подаривших что-нибудь молодым на обзаведение; затем уже начинается обычный пир, заканчивающийся танцами под звуки местного оркестра, состоящего преимущественно из татарских инструментов – барабана в 1½ арш. высоты и 1 арш. в диаметре с двумя обручами, переплетенными ремнями, обтянутого телячьей кожей, издающего сильный шум под ударами двух палок, пискливой зурны – дудки из орехового дерева и тулун-зурны (род волынки с тремя дудками – одной для надувания, другой басовой и третьей с ладами), турецкой семиструнной балалайки с длинной ручкой, наконец бубна с колокольцами и погремушками. Танцы греков оживлены и ловки. Крестины у греков справляются тоже торжественно: на третий день после родов приходят поздравлять почти все односельчане, причем приносят в дар разные кушанья. Родители новорожденного угощают пришедших вином.

Татарское и турецкое иго, продолжавшееся с 1475 по 1778 г., оставило следы в песнях и сказаниях греков; в большом ходу у них предания о Девлет-Гирее и Аслан-Бее, которые сильно притесняли народ и «пилили его деревянными пилами», как говорится в сказаниях. В песнях почти исключительно татарского происхождения воспевается бывшая родина – Крым, где будто бы остались зарытые клады. Более древних сказаний у здешних греков не сохранилось.

Евреи живут повсеместно в рассматриваемой области и преимущественно в городах, где занимаются торговлей и комиссионерской деятельностью. В среднем они составляют 19 % всего городского населения, причем на западе эта цифра повышается до 80 % (губернии Бессарабская и Херсонская) и уменьшается в направлении к востоку. Всего же евреев в Бессарабской губ. 228.530 душ (11,7 %), в Херсонской губ. 339.900 душ и во всем Новороссийском крае 748.200 душ (6,4 %). Попытки обратить евреев к земледельческому труду не имели большого успеха. В настоящее время существует 18 еврейских земледельческих колоний в Бессарабии (из которых самые большие Александрены Белецкого у. и Думбравены Сороцкого у.), 26 в Херсонской губ. и 17 в Екатеринославской. Живут евреи-колонисты иногда в так называемых «казенных домах». Это невысокие строения (1 саж. или немного более) из сырца, назначенные для двух семейств каждое и потому разделенные на две изолированные друг от друга части; большинство же колонистов живет в землянках также из сырца, покрытых сверху землею. Земледелие у евреев находится далеко не в блестящем состоянии, что весьма понятно, так как этот народ в течение десятков столетий занимался исключительно торговыми операциями и ремеслами. Колониальное управление у евреев то же, что и у немцев. В Бессарабии евреи известны с XVI в.

Этнографическое описание обыкновенных евреев, повсюду сохраняющих свои отличительные черты, читатель найдет в IX томе «России» (см. ниже). Здесь же мы скажем несколько слов о двух интересных этнографических группах, условно относимых к евреям, живущих почти исключительно в Крыму и имеющих резкие особенности в быте и характере, сразу отличающие их от общей массы еврейства. Эти две группы – караимы и крымчаки.

Караимы (редко – караиты) главным образом живут в городах Крымского полуострова – Евпатории, Феодосии, Армянске, Севастополе и Симферополе. Близ Бахчисарая находятся развалины караимской крепости Чуфут-Кале, игравшей некогда важное значение во время самостоятельной политической жизни народа. В Таврической губ. их вместе с крымчаками (см. ниже) насчитывается свыше; 8.900 душ (0,6 %). Есть караимы и в Херсонской губ. – в гг. Херсоне, Николаеве, Одессе – всего свыше 2.000 душ (0,07 %) и в небольшом количестве в Бессарабии.

Вопрос о происхождении их недостаточно выяснен. В литературе было высказано предположение о происхождении их от хазар или вообще от тюрков, принявших иудейство во времена хазарского господства. В Тавриде, по свидетельству древних писателей, были между прочими и еврейские поселения уже за несколько веков до Рождества Христова (Корсунь, Керчь, Салхат Иудейский), проникшие сюда вероятно одновременно с финикийскими. В начале XIX в. были обнародованы Бларамбергом и Стемпковским надписи на греческом языке, относящиеся к 81 году по Р. X., в которых упоминается об еврейских молитвенных домах в Анапе, Ольвии и Пантикапеи. Учение же караизма принято ими в X в. по Р. X. от проповедников его, приезжавших на юг России с востока. Что касается преданий самих караймов, то в них не имеется даже намека на происхождение их от другого народа, кроме еврейского; напротив, некоторые роды караимов очень старательно ведут свои родословные чуть не от Авраама. Возможно допустить, что в караимах смешались древние евреи с единоверными им хазарами. Да и вообще трудно было сохранить национальность, живя в течении более тысячелетия среди разнообразного населения на таком сравнительно небольшом и почти изолированном от материка полуострове, как Крым.

По своему физическому типу караимы похожи на крымских южнобережных татар, которые также представляют из себя смесь нескольких народностей, и даже разговорный язык караимов – тюркский (адербейджанское наречие).

Отличительные черты характера караимов – нравственность, честность и трудолюбие. Они любят опрятность и чистоту, что совершенно не в духе евреев-талмудистов. К этому нужно присоединить стремление к благотворительности, носящей у караимов характер общественный, а не частный, и развитой настолько широко, что нищих среди караимов вовсе нет. Одежда мужчин – обыкновенная европейская, а старинная национальная состоит из полосатого жилета, кафтана с короткими рукавами и одеваемого сверху черного халата, синих шаровар, белых чулок и полусапожек. На голову надевается ермолка и высокая белая суконная шапка с черным бараньим околышем. Женская брачная одежда – серое шерстяное платье с лифом, имеющим небольшой вырез на груди, стянуто в талии поясом с серебряными застежками, кашемировый халат, белые чулки и башмаки. Голова украшается шапочкой с позументом, на которой вышита шелком надпись «машмалла», т. е. храни Господь.

Что касается духовного и общественного быта караимов, то он отличается замкнутостью. Семья держится на строго патриархальных началах: все беспрекословно повинуются главе дома. Образование не идет дальше чтения и письма на адербейджанском наречии.

Относительно религии нужно сказать, что основное различие между евреями-талмудистами и караимами заключается в том, что последние совершенно не признают талмуда и придают значение только буквальному тексту пятикнижия Моисея, на что указывает самое слово караим, происходящее от семитического «карай» – верный писанию. Зародыш секты караимов, или, как их еще иначе называют, караитов или кареев, можно видеть в учении древних саддукеев или самарян, также не признававших ничего кроме пятикнижия, но появление ее под названием караизма и определение этого учения в тех формах, в каких оно существует и теперь, относится к 750 году по Р. X. и связано с именем рабби Анан Ча Нясси, жившего во времена багдадского халифата (715–890 гг. по Р. X.). Вследствие того, что караимы не признают талмуда – этого кодекса обрядов нынешнего еврейства, у них есть значительные отличия от евреев-талмудистов в богослужебных церемониях, в способах обрезания, степенях родства, в исчислении месяцев и праздников и даже в пище.

Интересен у караимов свадебный обряд. Перед свадьбой жених и невеста должны откупить себе место на кладбище, чтобы не разлучаться не только в этой жизни, но и в будущей. Затем заключается родственниками «тноим» – предварительный брачный договор, после которого молодые люди официально считаются помолвленными. Накануне свадьбы совершается обряд очищения грехов (существующий впрочем и у талмудистов, хотя и вопреки талмуду), причем раввин кружит петуха или курицу над головами жениха и невесты и потом бросает животное; этот обряд сохранился по-видимому как пережиток древнего кровного жертвоприношения. После этого жениха и невесту осыпают в знак пожелания богатства деньгами, которые остаются в пользу бедных. Во время брачной церемонии невеста находится в углу своей комнаты, покрытая фатой и окруженная женщинами, которые сидят на полу. Свадьба заканчивается танцами азиатского характера, поеле чего молодой уводит свою жену в брачную комнату, где она сидит в течение семи дней лицом к стене. При вступлении в брак, согласно строго патриархальному строю, преобладающее значение имеет согласие родителей. Близкое родство не служит препятствием, если жених в родственном отношении старше невесты (напр. дядя может жениться на племяннице). Ранние браки между караимами, как и вообще у южных народов, очень распространены. На вдовах женятся редко.

Что касается так называемых крымчаков, то это также очень стародавние обитатели Крыма. По их собственным преданиям, они поселились там в VI веке по Р. X. Некоторыми учеными было высказано мнение, что крымчаки появились из Сирии еще со времени разрушения израильского царства, сначала на Кавказе, а оттуда перебрались в Крым или были приведены откуда-либо татарами в качестве пленных. Крымчаки и по внешнему виду (обыкновенно не бреют бород и носят иногда пейсы), и по характеру и быту не отличаются от караимов и говорят, так же как караимы, на адербейджанском наречии. Единственное отличие их от караимов – религиозное: они признают еврейский талмуд и предание, на основании которого и составлен их молитвенник, хранящийся в Карасубазаре – главном их местожительстве. Занимаются и караимы, и крымчаки торговлей и посредничеством на базарах, а также некоторыми ремеслами, как напр. ювелирным, шапочным, портняжным и др.

Евреи проникли в Северо-Западный край из Польши. Уже при Витовте брестские евреи получили привилегию, обеспечившую их правовое и имущественное положение; с течением времени эта привилегия была распространена на всех евреев, живших в пределах литовско-русского государства. Главное занятие евреев составляли торговля, отдача денег в рост, откуп податей, хотя были и евреи-землевладельцы. Почти поголовные практические способности всей еврейской массы к перечисленным выше отраслям, необыкновенное уменье пользоваться психическими слабостями каждого отдельного представителя нееврейского населения, притом крайняя «всемирная» сплоченность и плодовитость евреев, освященные их религией, – все это, как в древние времена в Египте, Вавилоне, а впоследствии и в Испании, – вызывало в Белоруссии ропот населения, а богатства отдельных евреев – зависть. Появилось то двойственное отношение к евреям, которое так метко охарактеризовано Пушкиным в словах «проклятый жид – почтенный Соломон», и естественно народился «еврейский вопрос», сопровождавшийся колебаниями политики по отношению к евреям то в одну, то в другую сторону. Вел. кн. Александр издал даже закон, которым все евреи были изгнаны из государства, а имущество их конфисковано. Впрочем закона этот вскоре был отменен, и евреи снова появились в пределах государства.

Евреи жили почти исключительно в городах. Согласно своим привилегиям еврейские «зборы» (впоследствии кагалы) жили особою жизнью, имели право суда над своими сочленами, были обложены особыми от других горожан еврейскими податями. Богатство евреев делало то, что правительство часто налагало на них очень большие экстраординарные подати. Среди евреев было много капиталистов, к которым охотно прибегала великокняжеская казна, когда требовались займы. Но кроме торговли евреи отдавались и занятиям, связанным с наукою: среди докторов и аптекарей в городах большею частью мы до сих пор встречаем евреев. Принятие евреем христианства открывало ему путь к шляхетству и высшим должностям. В истории литовско-русского государства известен пример такого крещеного еврея Авраама Езофовича Ребичковича, сначала заявившего себя дельным администратором и финансовым агентом и потом возвысившегося, при Сигизмунде I, до поста подскарбия земского, т. е. министра финансов, и члена господарской рады. Положение евреев в период польско-литовский не изменилось, так как они по-прежнему были выделены в особые кагалы. Но отношение к ним христианского общества в общем было крайне враждебно.

С переходом в русское подданство евреи были оставлены при своем катальном управлении. Положение евреев регулировалось особыми узаконениями. В 1820 г. было запрещено евреям держать христианскую прислугу. В 1827 г. евреи обязывались особыми законами нанимать рекрут. Законом 1833 г. право жительства евреев было ограничено только городами и местечками. Закон 1844 г. уничтожил кагальное устройство. Последующими узаконениями даны права евреям по образованию, ограничен их процент в учебных заведениях края и точно определены места их поселения.

Евреи, населяющие в настоящее время белорусские губернии, принадлежат к двум сектам – к мленашмами и хаседимской. Последователи первой секты строго придерживаются священных книг Ветхого Завета и устного закона, заключенного в книгах Талмуда. Начало этой секты относят еще к тому периоду, когда евреи жили в Палестине, именно фарисеев считают родоначальниками секты талмудистов. До XII в. все евреи в Европе держались Талмуда, но в это время у них появилось сектантство и было положено начало секте, называвшейся кабалой (кабала значит предвзятие). Из этого мистического учения возникла в начале XVII в. секта хаседимов; основателем ее был еврей Бешт, родом из Подольской земли, объявивший себя вдохновенным истолкователем Талмуда («цадиком» – чудотворцем). Он ввел в еврейские обряды восторженный мистицизм: молитва должна быть восторженная, страстная, соединенная с определенными движениями тела, хлопаньем в ладоши. Бешт учил, что всякий израильтянин имеет две души – добрую и злую; первая пребывает в мозгу, вторая – в левой стороне сердца. Так как обе души непрестанно борются между собою, то человек должен молиться, чтобы добрая душа брала перевес над злою.

Во главе хаседимов стоят цадики. Каждый цадик имеет известный округ, в котором пользуется большим почетом. Сан цадика обыкновенно считается наследственным. Цадики не связаны с кагальной иерархией, а также и друг с другом: каждый цадик действует независимо от других. Влияние его на евреев обусловливается его ученостью и удачным выполнением его пророчеств. Цадик – вдохновенный пророк, весь погруженный в кабалистическую мудрость. Ни один правоверный еврей не сделает сколько-нибудь важного шага в своей жизни без совета цадика; каждый совет оплачивается. Для хаседимов цадик заменяет раввина. Вот как описывает отношение правоверных к своим цадикам один путешественник, побывавший в 1890 г. в центре хаседимизма – в Пинском уезде. Этот уезд населен самыми правоверными евреями; еврейский элемент здесь настолько силен, что в самом Пинске не с каждым евреем можно объясниться по-русски: многие евреи довольствуются знанием только своего жаргона, так как им мало приходится сталкиваться с иноверцами.

«Пинский уезд является важнейшим религиозным центром еврейства, к которому тянет значительная часть Минской, Волынской и Гродненской губерний. Центры эти – местечки Любашев и Столин, в южной части уезда, где живут их раввины или «цадики».

Все евреи разделяются на несколько сект, но любашевский и столинский раввины имеют наибольшее число приверженцев, особенно столинский. Есть впрочем и сектанты, ездящие к своим раввинам в Царство Польское. К сожалению мне не пришлось побывать у столинского раввина, так как обстоятельства заставили меня выехать из уезда уже тогда, когда я был всего в 40 верстах от этой столицы еврейства, и потому то, что я узнал о нем, передаю со слов лиц, лично знающих раввина, и не доверять которым нет основания. Столинский раввин еще молодой человек, лет двадцати двух, года три или четыре тому назад занявший свой пост после смерти отца. Он редко, как и его отец, объезжает свою паству.

Рассказывают про замечательное религиозное воодушевление евреев во время таких объездов: евреи приготовляются ко встрече его постом и усиленными молениями; когда он подъезжает к местечку, выпрягают лошадей и сами везут его карету, другие с религиозным благоговением бросаются к колесам и целуют их на ходу; таким образом поездка раввина – целое триумфальное шествие. В самом Столине он окружен не меньшим вниманием. Штат состоящих при нем евреев доходит до ста человек; все это закаленные фанатики: но не все из них могут зреть лицо его, а только более приближенные. Раввин живет в огромном деревянном дворце, построенном недавно. Прежний дворец столинских раввинов сгорел; пожар случился в ночь, когда вся секта праздновала обрезание первенца, будущего наследника раввината. Собравшиеся из разных мест почитатели собрали тотчас же 50 тысяч руб. и в несколько месяцев воздвигли новый роскошный дворец. Раввин редко показывается из своих покоев. Приходящие к нему за советом ждут доступа по нескольку дней, проводя время в молитве. Съезжаются к нему его почитатели за самыми разнородными советами. Мало кто начинает, особенно в молодости, идти по той или иной профессии, не испросив предварительно его совета и благословения. Про личность самого раввина евреи говорят, что он «ужасно умный, день и ночь читает Библию». Но приходилось слышать отзывы более интеллегентных евреев, а также и русских, знающих его; все единогласно утверждали, что раввин – человек с образованием, владеет иностранными языками, читает и знает далеко не одну Библио и весьма тяготится своим положением. «Несчастный он человек!» – воскликнул один полуинтеллигентный еврей, рассказывавший мне про него. Мать нынешнего молодого раввина, как говорят, женщина с большим образованием; она владела большими имениями на Волыни, но по смерти своего мужа продала их и уехала заграницу, где и поселилась. Добавлю еще, что когда пришлось теперешнему раввину в 1889 г. отбывать воинскую повинность, евреи за тридцать тысяч купили квитанцию и таким образом не допустили своего религиозного главу маршировать среди солдат».

Надо заметить, что цадиков почитают не одни их приверженцы – хаседимы, но и раввинисты: необразованная масса из секты раввинистов обращается и к своим раввинам, и к цадикам, смотря по авторитету последних. Несмотря на деление на секты, между евреями не замечается религиозного антагонизма. Это объясняется не только сплоченностью евреев, но также и тем, что сектанство вовсе не способствует разделению евреев по основным религиозным верованиям и в обрядовом отношении: Ветхий Завет и Талмуд для всех служит общею основою. Можно заметить только одно, что раввинисты проявляют гораздо более склонности к новшествам и в последнее время к сионизму, охотно оставляют предрассудки и упорно стремятся к общеевропейскому образованию. Хаседимы же под влиянием цадиков весьма суеверны.

Все мировоззрение еврея проникнуто глубокою религиозностью. Евреи очень суеверны, преисполнены массой предрассудков, но и само суеверие находит подтверждение и объяснение в религии, собственно в толковании ее, находящемся в книгах Талмуда. Всякое действие еврея связано с религией; домашний и общественный строй находятся в непосредственном подчинении религиозным требованиям; даже одежда – и та имеет связь с религией. Мы конечно говорим о правоверной массе еврейства, а не о евреях, выдвинувшихся из массы вследствии полученного ими образования; об этой же массе и дальше будет речь.

В общественной жизни еврейская масса не представляется единой: одни пользуются в еврейской общине большим почетом, другие – меньшим. Положение в своей среде каждого еврея обусловливается тремя факторами: происхождением, ученостью и богатством; последний фактор – производный.

Евреи по происхождению делятся на три разряда: каганов, левитов и израилей; первые два разряда ведут свое происхождение от третьего сына патриарха Иакова – Леви, каганы – от старшего его сына Рувима, израили – от остальных его сыновей. У евреев в настоящее время нет священников, потому что жертва Богу может быть приносима только в иерусалимском храме. Раввин – духовный глава; но каганы и левиты пользуются некоторыми прерогативами древних священников; напр., каганы благословляют народ в синагоге, приглашаются первыми для чтения Пятикнижия, за ними левиты, а затем уже израили; каждый Израиль обязан выкупить своего первенца мужского пола (это относится к первенцу-сыну и к животным) у кагана и т. п. Затем евреи различают несколько степеней религиозной учености: «высокоученых», из которых избирают раввинов, «ученых» и «отличных», из которых назначаются учителя и резники, «книжников» и «сведующих» – весьма многочисленный класс лиц, могущих принимать участие в совещаниях по религиозным делам; остальные называются «неучами». Впрочем и они умеют читать и кое-как писать по-еврейски, так как грамотность обязательна для каждого еврея. Ученость же заключается в знании священного писания и умении толковать его согласно книгам Талмуда. Знание иногда поразительно: знают не только наизусть Пятикнижие, но и страницы, на которых расположены главы, знают поскольку раз в той или другой главе употреблено слово Иегова и т. п.; говорят, что бывают знатоки, которые, если проколоть булавкой на какой-нибудь странице слово, могут сказать, какие слова проколоты булавкой на последующих страницах. Однако деление на разряды по учености и по происхождению регулируется еще делением по материальному достатку. Евреи очень почтительно относятся к богачу, и умение нажить богатство считают также проявлением мудрости; поэтому неученый богач непременно будет считаться в разряде «книжников», а если он «книжник», то попадет в «высокоученые»; для богатого израиля сделают предпочтение в синагоге перед нищим каганом.

Евреи живут тесно сплоченным обществом, которое называется «кагалом». В настоящее время катальное управление юридически не существует (оно упразднено законом 19 декабря 1844 г.), но фактически оно существует и в настоящее время и имеет весьма важное значение в жизни евреев. Отдельные кагалы имеются во всех городах и местечках, но кроме того в некоторых городах и местечках находятся окружные катальные управления, именно в Вильне, Шклове, Бердичеве, Одессе и Варшаве. Кагал есть собственно мирская сходка, но он имеет своих выборных должностных лиц, напр. катального раввина, который разрешает религиозные сомнения, заведует синагогой и, по совещанию с почетнейшими членами, решает различные административные дела. Сверх того кагалом избирается бетдинь, т. е. судилище, к которому обращаются тяжущиеся по самым разнообразным делам. Хотя в городах существуют назначаемые правительством казенные раввины, но они только ведут книги – метрические, брачные и бракоразводные; все же религиозные обряды и суд творит катальный раввин с почетнейшими членами общины. В прежнее время кагал имел очень большое значение в еврейской среде, а размер налагаемых им наказаний доходил до смертной казни включительно, как об этом свидетельствуют судебные расследования в половине XIX в. В настоящее время влияние кагала далеко не так сильно и ограничивается преимущественно чисто религиозными вопросами.

Кроме кагала еврейская община делится еще на общества, имеющие религиозные и благотворительные назначения. Так, очень распространены общества или братства погребения умерших. На обязанности членов этих братств лежит содержание кладбищ, охранение их и погребение умерших; братчики погребают бедняков даром, но на свои расходы требуют от родственников богатого покойника больших сумм, почему богатые евреи часто вступают в пререкания с братчиками. Кроме того существуют братства посещения больных, братства для снабжения хлебом бедных, братства одевания нагих, общества для раздачи беднякам денег в долг без процентов, общества для обучения бедных детей (Талмуд-Тора) и многие другие. Всякое такое братство имеет избираемых братчиками старшин, казначеев и счетчиков (для ревизии).

В настоящее время еврейское общество признается законом, как имеющее компетенцию по сбору и расходование налогов, взимаемых с евреев на удовлетворение нужд еврейского общества (по закону 1844 г.). Таких сборов два: коробочный и свечной. Первый взимается с убоя скота на кошер, с резки птиц на кошер; он употребляется на пополнение государственных податей за бедных евреев, на содержание синагог, больниц, богаделен, на постройку и починку общественных зданий, на содержание раввинской комиссии ученых евреев при правительственных учреждениях. Свечной сбор употребляется исключительно на содержание особых еврейских училищ.

Частный быт евреев проникнут предписаниями, будто бы основанными на требованиях религии.

Еврея очень нетрудно отличить от других национальностей по его своеобразному типу, так хорошо всем известному. Но в Западном крае еврей выделяется среди других национальностей еще и по своему костюму. До 1845 г. евреи носили особый костюм, но с этого года им было приказано носить общеевропейское платье. До сих пор однако еврейская масса держится старого покроя одежды, хотя и несколько измененного. Евреи не бреют бороды; гладко остригая волосы на голове, они оставляют на висках длинные пряди волос – «пейсы». По требованию религии, они могут молиться и произносить имя Бога только с покрытой головой (восточный обычай). Чтобы как-нибудь случайно не произнести молитвенных слов с непокрытой головой, евреи всегда носят на голове легкую скуфейку («ермолку»). По требованию Талмуда, евреи не могут носить одежды, изготовленной из шерсти и льна. Вот почему евреи-простолюдины носят длинные сюртуки из шелковой или атласной материи («лапсердаки»), опоясываемые широким черным поясом. Черная бархатная шапочка, кожаные туфли и высокие чулки, в которые вкладываются панталоны, дополняют костюм правоверного еврея. Кроме того под верхней одеждой евреи носят кусок какой-нибудь материи с вырезкой для головы; к четырем углам этой материи прикреплены шелковые шнурки с узелками (цицес). Во время молитвы еврей наворачивает «цицес» на указательный палец левой руки и целует его. Эта материя одевается и на покойника, но один «цицес» отрезывается и вот для чего: если покойник, бродя на том свете, подумает, что он жив, то, заметив отсутствие одного «цицеса», может удостовериться в своей смерти. Во время утренней молитвы все совершеннолетние евреи навязывают на левую руку выше локтя и на лоб два кубические ковчега, величиною в полтора вершка каждый – «тефилины». Они состоят из листков пергамента, на котором начертаны слова из Священного Писания. Сверх того женатые евреи во время молитвы покрывают голову и плечи «талесом» – шерстяною материею. По Талмуду надевание «талеса» равняется шестистам тринадцати хороших поступков: сам Бог показался Моисею, покрытый «талесом». К обрядовой одежде надо еще отнести сорочку с длинными рукавами и широким воротом («китель»): ее дарит невеста жениху, и еврей дважды в жизни одевает эту сорочку – во время свадьбы и после смерти.

Еврейки носят европейские платья, но замужние бреют голову и заменяют природные волосы париком. Талмудитский закон требует, чтобы замужняя женщина брила голову, потому что коса – лучшее украшение женского пола, и женщина должна быть лишена ее, чтобы никого постороннего не ввести в искушение.

Масса религиозных формальностей относится к пище, употребляемой евреями: Талмуд строго определяет, что должно входить в утробу правоверного израиля. На продуктах, употребляемых евреями в пищу, отразились с одной стороны условия жизни на востоке, с другой стороны – вкусы дальнего средневековья. Евреи поглощают массу пряностей и острых кушаний, напр., редьки, чесноку, луку. Кухня евреев подчинена правилам Талмуда. Так, на основании его предписания (не вари козленка в молоке его матери) еврей вовсе не употребляет мяса в соединении с молоком и молочными продуктами; даже молочная посуда не употребляется для мясной пищи. Моисеев закон воспрещает евреям употребление свинины. Евреи не едят дичи потому, что все, что не зарезано священным ножом узаконенного резника, считается падалью. Самое зарезывание дозволенных к употреблению в пищу животных обставлено рядом религиозных обрядностей. Если случается какое-нибудь сомнение при осмотре внутренностей зарезанного животного, то обращаются к раввину. Талмуд не запрещает евреям употребление водки, так как составители Талмуда ее не знали; виноградное же вино разрешается употреблять только такое, которое приготовлено самими евреями. Это предписание объясняется тем, что вино было главным предметом языческого жертвоприношения; поэтому евреи остерегаются употреблять вино, которым иноверцы могли принести жертву своему Богу. Вообще предписания Талмуда очень мелочны по отношению к пище. Кроме того он ставит ряд требовании, по которым в известные праздники приготовляются определенные кушанья. Так, напр., в праздник «пейсаха» евреи питаются опресноками, приготовляемыми из пшеницы, сжатой и свезенной под крышу в течение одного дня и притом не подмоченной. Для ужина в пятницу вечером, когда начинается праздник субботы, и для обеда в субботний день приготовляются также особые кушанья. В субботний день евреи не готовят пищи, для чего обед, приготовленный накануне, ставится до начала «шабаса» в печь, устье которой замазывается глиной; таким образом, хотя огонь продолжает тлеть в печи и в шабас, но Бог его как бы не видит.

Обрядовая сторона еврейской жизни не менее тесно связана с религией. Впрочем еврейские обряды не отличаются сложным ритуалом. Так, при рождении ребенка бабка принимает меры к тому, чтобы нечистые духи не могли проникнуть в комнату, где находится родильница; для этого она развешивает талисманы – листы бумаги, исписанные различными кабалистическими изречениями. Если новорожденный – мальчик, то в течение недели каждый вечер в комнату родильницы собирают мальчиков, и они читают молитвы, а затем совершается обрезание новорожденного. При рождении девочки никаких обрядов не совершается.

Продолжение рода евреи считают очень важным. Поэтому еврейская молодежь очень рано вступает в брак, – мужчины на восемнадцатом году, а девушки – на шестнадцатом. Заключение брака зависит исключительно от воли родителей, и еще в очень недавнее время молодой впервые видел свою жену после венчания (невеста венчается с покрытым лицом). Теперь, говорят, молодежь протестует против таких браков. У евреев существует особый класс сватов, которые ведут списки юношам и девушкам, сами делают предложение родителям и вообще берут на себя все заботы о браке, получая за то известное вознаграждение. Когда переговоры закончены и написан брачный акт, в котором точно обозначается условие приданого, начинаются свадебные торжества. В субботу, предшествующую дню венчания, жениха приглашают в синагогу для чтения Пятикнижия; затем у него в доме бывает пирушка. В ту же субботу вечером женщины собираются к невесте. Заправилой свадебного торжества является «весельчак» (бадхан); это профессиональный распорядитель на свадьбах. Он импровизирует стихи. Всякая гостья обязана протанцовать с невестой (у евреев мужчины и женщины танцуют отдельно). Накануне свадьбы женщины провожают невесту в баню, где она должна обмыться в особо устроенной для женщин теплой купальне. В день венчания женщины снова собираются в доме невесты и танцуют с ней по очереди. «Весельчак» говорит свои стихи, состоящие из различных наставлений будущей жене. Затем невесту усаживают посреди комнаты в ожидании прибытия жениха. Между тем «весельчак» с музыкой отправляется к жениху с подарками от невесты, которые состоят из покрывала, одеваемого евреем во время молитвы («талес») и смертной рубашки («китель»). Жених с дружками является к невесте. Здесь молодых благословляют старшие родственники и тогда отправляются к венчанию. Акт венчания происходит под балдахином во дворе синагоги, или же вообще вблизи ее. Молитвы читает раввин, но его обязанность может исполнить и любой еврей в присутствии десяти других. После венчания молодым дают на одной тарелке бульон, называемый «золотой суп». Затем начинается пиршество.

Хотя евреи очень дорожат семейною жизнью, но разводы совершаются очень просто: муж пишет жене разводный лист по установленной формуле. Жена же, желая развестись, должна явиться к раввину и указать ему причины, по которым она требует развода; раввин может дать ей развод. Несмотря на такую легкость развода еврейское супружество расходится очень редко – только при существовании действительно важных поводов. У евреев сохранился еще один обычай очень древнего происхождения. По библейскому закону, деверь обязан жениться на жене умершего брата, если у ней нет сына: род израиля не должен иссякнуть. И в настоящее время невестка должна получить от деверя отпускную («халицу»), если он не желает на ней жениться, или не может жениться, напр., когда он женат (у древних евреев существовало многоженство). Обряд выдачи «халицы» отличается большой сложностью и приносит вдовам много хлопот и расходов. Самый акт совершается во дворе синагоги и состоит в разувании невесткою правой ноги деверя; затем она плюет около него, произнося установленные формулы. Положение вдовы бывает очень затруднительно, когда деверь не достиг тринадцати лет и одного дня: только с этого момента он считается совершеннолетним и может выдать «халицу». Вдова должна ждать совершеннолетия, так как она не может вступить в брак без «халицы».

Смерть и погребение евреев обставлены весьма несложными обрядами. Как бы ни был беден еврей, он все-таки в опасную минуту составляет завещание, в котором хоть самые незначительные крохи уделяет на благотворительные цели и непременно на похоронное братство. Долг повелевает окружающим напомнить об этом опасно больному. Когда опасность становится слишком очевидной, то окружающие переменяют имя умирающего, чтобы ввести в заблуждение злых духов; когда замечают признаки агонии, окружающие громко читают молитвы, переполненные священными выражениями, которых боятся нечистые духи. Для удостоверения в том, что покойник не дышит, ему кладут на уста перышко; если оно не шевелится, то это считают признаком, что жизнь прекратилась. Тогда покойника раздевают и кладут на пол; евреи убеждены, что если мертвец долго полежит на кровати, то смерть пристанет к мебели и увлечет кого-нибудь из оставшихся в живых. Омовение тела и одевание его производится членами погребального братства. Покойника одевают в сорочку с длинными рукавами, зашитыми на концах, и в такие же длинные брюки, зашитые внизу наглухо; затем одевают «китель» – смертную сорочку и «талес», покрываясь которым покойник как бы молится. Близкие в знак траура надрывают отвороты верхнего платья.

Праздники евреев приурочены или к воспоминанию событий, описанных в Библии, или к памяти исторических событий в жизни еврейства. Некоторые из этих праздников обставлены особыми обрядами. Так, напр., праздник «кущей» посвящен воспоминанию о получении Моисеем закона на Синайской горе. Праздник этот приходится на сентябрь месяц. В воспоминание о былой кочевой жизни всякий еврей устраивает на своем дворе досчатую палатку. Праздник «кущей» оканчивается десятым днем, который называется «иом-кипур», т. е. днем очищения от грехов. Перед этим днем евреи ходят на берег озера или реки, молятся и стряхивают в воду свои грехи; это делается для того, чтобы предстать чистыми к судному дню «иом-кипура». По народному представлению белорусов, в этот день черт должен унести одного из евреев, не успевшего очиститься от грехов. Весь день «иом-кипура» евреи проводят в синагоге, беспрестанно читая молитвы. К вечеру раздаются звуки рога, и молящиеся восторженно восклицают: «на будущий год в Иерусалиме!» Этим кончается праздник. В воспоминание о бегстве евреев из Египта евреи питаются опресноками – «мацою». Евреи убеждены, что во время трапезы в этот праздник (пейсаха, пасхи) дом каждого еврея посещается пророком Илиею, для чего при чтении особой молитвы открывают на несколько минут дверь.

Несмотря на то, что религиозные предписания регулируют каждый шаг еврея, народная масса весьма склонна к суеверию и разного рода предрассудкам. Предрассудки в значительной мере вызываются стремлением согласовать деспотические требования Талмуда с житейскими условиями. Отсюда происходит крайне казуистическое толкование его предписаний. Так, еврей не может дать денег под проценты своему единоверцу; чтобы обойти такое требование, евреи пишут условия, по которым дающий деньги и занимающий их собираются вести совместно какое-либо предприятие, от которого уже заимодавец должен получить известный процент. В доме еврея в субботу не может быть разводим огонь. Если у еврея есть христианская прислуга, она ставит самовар; но хозяин должен ее спросить: «для кого ты это делаешь», та отвечает: «для себя». Вся семья спокойно пьет чай: огонь разведен иноверцем для себя. Закон не запрещает еврею брать в руки в праздник бумажные деньги, а металлические еврей берет полою своего платья. Бывают и более комические случаи обхода талмудических предписаний. Талмуд не запретил ездить в праздник на пароходах, потому что не знал их; передвижение же по сухому пути запрещено. Рассказывают, что один еврей, которому нужно было перед шабасом проехать в соседний город, забрался в вагон с ведром воды. Когда наступил шабас, еврей присел над ведром, всунув в него обе ноги. Пассажиры, обеспокоенные и странным видом еврея, и расплескивающейся водою, потребовали от него объяснений. Еврей упорно отмалчивался. В дело вмешался кондуктор, и тогда еврей умоляющим голосом произнес: «я не еду, я плыву».

У евреев есть свои знахари и знахарки – «ваал-шемы». Они произносят заклинания, изгоняют нечистых духов, дают талисманы с халдейскими надписями. Евреи утверждают, что еврейские знахари отличаются от христианских тем, что пользуются помощью чистых духов, а христианские – нечистых.

Занятия евреев чрезвычайно разнообразны. Большая часть промышленности и торговли Белоруссии находится в их руках. Ни поляк, ни белорус не проявляют такой склонности к торговым и ремесленным занятиям. Поэтому занятия торговлею, промышленностью и ремеслами почти монополизированы в руках еврея, и такой порядок вещей поддерживается в течение нескольких столетий, почти с самого начала их поселения в Северо-Западном крае. Благодаря этому отдельные евреи обладают громадными капиталами; вековыми традициями, принесенными ими еще при переселении в Белоруссию из других стран, в их среде развился навык к накоплению и сбережению капиталов. Тем не менее еврейская масса очень бедна. Евреи слишком многочисленны, а район их деятельности и само приложение труда, несмотря на всю их коммерческую изворотливость, являются чрезвычайно стесненными. Еврея-бедняка нельзя упрекнуть в лености: еврей всегда трудолюбив, настойчив, изворотлив, всегда способен попробовать счастья в каком-нибудь новом предприятии, легко передвигается из одного места на другое в поисках за работой или прибылью; он очень осведомлен, благодаря еврейской сплоченности, в настроении рынков. Наконец еврея нельзя упрекнуть в расточительности, так как скупость и расчетливость составляют основную черту его характера; среди евреев наконец нет и пьяниц. Таким образом еврей обладает всеми такими данными, которые способствуют увеличению его богатства. Кроме того еврей умеет сводить свои потребности до минимума так что еврейский бедняк в этом отношении может протянуть руку своему собрату – китайскому кули. Один хороший знаток еврейства, так определяет потребности еврейской семьи: «Насущного пропитания еврейскому семейству нужно так мало, что если определить оное цифрою, то результат будет в глазах читателя неимоверный. Можно ли напр., представить, что для семейства, состоящего из 4–5 душ, кладут в суп ¼ фунта говядины, и этот кусочек хозяйка разрезает еще на маленькие кусочки, разделяя его всем членам семейства? Что в субботу бедный еврей варит на всю семью ½ фунта мелкой плотвы?.. Все это действительно так делается. Семейный еврей, имея доходу рубль или полтора в неделю, бывает счастлив в свою субботу… Даже и более зажиточный еврей чрезвычайно умерен в существенных потребностях питания».

Крайняя умеренность в пище, даже скорее излишнее воздержание от нее, производит неблагоприятное действие на организм: евреи вообще отличаются хилостью. Того, кто был хотя бы проездом в белорусских городах и местечках, не могут не поразить еврейские лачужки и нездоровые лица их обитателей.

С коренными жителями белорусами и с поляками евреи в будничной жизни умеют до поры до времени отлично ужиться. Белорус-крестьянии и поляк-помещик давно уже привыкли к их повседневным услугам; еврей прекрасно изучил характеры того и другого и умеет пользоваться их слабостями: поэтому очень хорошо известны и те нарекания, которым подвергаются евреи и которые приводят к периодическим гонениям на них. Провести еврея в коммерческом деле считается у нееврейского населения нередко верхом сообразительности и удается лишь в исключительных случаях.

Татары, встречающиеся в пределах Новороссии, представляют собою потомков Крымской орды, населяющих и поныне Крымский полуостров, и Ногайской орды; представители последней сохранились только в Ставропольской губ. (19.650 душ) и до сих нор не оставляют еще кочевого образа жизни.

Татары, населяющие Крымский полуостров, делятся на три группы: 1) степных татар, 2) татар, населяющих города Бахчисарай, Карасубазар, Евпаторию, Симферополь, Феодосию и 3) горских и южнобережных. Первые две группы представляют собою потомков монголо-татарских завоевателей с примесью пришедших с последними тюркских народностей, а позднее – с ногайцами. Горские и южнобережные татары образовались путем слияния отуреченных древнейших крымских народностей – греков, смешавшихся позднее с пришедшими готами, генуэзцами, венецианцами и др. – татарами степной части полуострова. Степные крымские и городские татары, а также ставропольские ногайцы как по своему физическому типу, так и по духовным особенностям не представляют существенных уклонений от описанных в VI т. «России» татар Поволжья. Напротив, южнобережные татары, которых обыкновенно и принято под именем крымских татар противополагать степным татарам, в действительности значительно отличаются, особенно по своей физической организации, от представителей тюркского типа. Всего в Таврической губернии татар числится 187.940 душ (13,0 %), в частности же в Ялтинском у. – до 44.000.

Татары южнобережные – выше среднего роста; по определению А. Н. Харузина, рост их равняется 166,61 сант., тогда как в степных – Симферопольском и Перекопском уездах – он определяется только в 164 сант. Наиболее высокие татары встречаются в деревнях Ай-Никите и Гурзуфе Ялтинского у. По строению черепа южнобережные татары короткоголовы; головной показатель (отношение наибольшей ширины головы к наибольшей длине, принятой за 100) определяется для татар Гурзуфа в 86,08, Алупки – 83,80 и Дерекоя – 84,47. Межглазное пространство сравнительно невелико – до 1,9 % роста, тогда как у монголов оно достигает в среднем 2,05 %. Лоб составляет 36,25 % лица, так что его можно назвать средним, нос – большой – 29,47 % и наконец нижняя часть лица – небольшая. Цвет волос обыкновенно черный. Особенно же характерно отсутствие выдающихся скул, этого отличительного признака монголо-тюркских народов. В общем южнобережный татарин имеет правильные черты лица, сложен весьма стройно, почему и может быть назван красивым. Женщины – татарки отличаются мягкими и правильными чертами лица, темными, с длинными ресницами, большими глазами и тонкими, красиво очерченными бровями. Описанный тип однако даже в пределах небольшого пространства южного берега Крыма подвергается значительным колебаниям в зависимости от преобладания тех или других из многочисленных оседавших здесь народностей. Так, напр., в Симеизе, Алупке и Дименах нередко можно встретить длинноголовых с продолговатым лицом, длинным, горбатым носом и русыми, иногда рыжими волосами. Южнобережные татары говорят на османском наречии турецкого языка. Честность, исполнение данного слова, справедливость, скромность и чувство собственного достоинства составляют основные черты характера татар. К сожалению в последнее время городская и особенно курортная жизнь оказывают сильное растлевающее влияние на их нравы.

Одежду южнобережного татарина составляет рубаха с косым воротом – кольмек, заправленная в широкие шаровары (шалвар) и подпоясанная цветным кушаком. Поверх кольмека прежде надевали камзол – бархатную, иногда шитую золотом короткую безрукавку, теперь почти вышедшую из употребления. Голову татары покрывают низкой черной барашковой шапкой – халпах, на дне которой иногда вышит полумесяц. На ногах мужчины носят чизму. Коревли – кожаные башмаки без голенищ на каблуках, иногда с железной подковой, или чувеки (род туфель из бараньей кожи без каблуков с языкообразными, подогнутыми внутрь задниками), а во время работы в большом употреблении чарыки, т. е. постолы из воловьей кожи. Хаджи, т. е. побывавшие в Мекке, носят чалму вокруг фески и желтые туфли на босу ногу и наглухо зашиваются в ватные куртки. У чабанов-пастухов распространены куртки из бараньей шкуры с кушаком, к которому прицеплен нож. Женская одежда состоит из колмека – длинной рубахи до пят, подол которой виден из-под верхней одежды, и шаровар, тоже доходящих до ступни. Верхнюю одежду татарки составляет бешмет – длинная шелковая кофта с узкими рукавами, обыкновенно яркого, чаще всего розового цвета с золотым или серебряным галуном на вороте и груди. Необходимой принадлежностью женского наряда является также углюк – передник, сверх которого вокруг талии повязывают цветной платок – антеры. Поверх бешмета женщины носят камзол – длинную накидку с глухими рукавами, прикрепленную к головному убору и спускающуюся сзади вдоль спины; делается камзол из яркой, обыкновенно легкой шерстяной материи, а более нарядный – из шитой золотом парчи.

Головным убором татарки служит фес – бархатная, обыкновенно цветная (наичаще малиновая) плоскодонная шапочка, шитая золотом или украшенная мелкими монетами. Из-под феса сзади спускается марама – длинный шарф из самотканой кисеи с вышивками по краям. Сверх шапки иногда надевают тонкий платок – чембер и большой платок – шаль. Женскую домашнюю обувь составляюсь папучи – туфли без задков, а в торжественных случаях татарки обуваются в шитые золотом сафьяновые туфли. На работах женщины одевают такие же, как и у мужчин, чувеки. Из украшений весьма распространены кольца – юзук, серьги – купэ, браслеты – блезик, а также монеты – алтын, которыми украшают также шапочки. Женщины обыкновенно красят свои волосы, а часто и брови в бурый или ярко-рыжий цвет, для чего служит добываемая из растения краска кина. Нередко встречается также обычай татуировки, состоящий в накалывании иглою и окраски междубровного промежутка и даже поперечной части лба. Такой же окраски подвергаются иногда ногти на руках и части ладони; окраска ногтей особенно часто практикуется на свадьбах. Прежде среди замужних женщин был распространен также обычай красить зубы в черный цвет. Волосы, как у женщин, так и и у девушек обыкновенно заплетены мелкими косичками, спускающимися из-под шапочки. На ремешке через плечо татарки носят дуа – сумочку с молитвой из корана, которая делается из серебра или сафьяна.

Обычную пищу татар составляет пшеничный хлеб – экмек, с чесноком, сладким луком или соленым зеленым перцем. Весьма распространены продукты из овечьего молока – брынза (овечий сыр), катык – свернувшееся овечье молоко, из которого разбавлением водой приготовляют любимый татарский напиток язьму, и каймак – пенки, снятые с кипяченого молока. Катык и каймак обыкновенно искусно приготовляются чабанами. Из мясных блюд, употребляемых сравнительно реже, в большом ходу шашлык – зажаренные на вертеле куски бараньего мяса. В особенно торжественных случаях варится шурба – суп из баранины, заправленный какой-нибудь крупой. Из неквашенного теста готовят чебуреки – пироги на бараньем сале с бараньей начинкой и катламу – лепешку без начинки. В большом употреблении также халач – крупные бублики. Весьма распространенным блюдом является бекмез – густой, похожий на мед навар из сбиваемых груш и яблок; бекмез едят обыкновенно с хлебом. Из напитков кроме упомянутой выше язьмы татары очень любят черный кофе по-турецки, составляющей обязательное угощение гостеприимного татарина. Из других напитков татары довольно часто пьют непредусмотренную кораном бузу – весьма хмельное просяное пиво; сравнительно реже употребляется сладкий напиток шербет. Из фруктов и ягод готовят варенье татлы.

Татарские жилища строятся фасадом на юг, а в горах – к стороне, защищенной от ветра. В степи постройки с крохотными окнами, расположенными часто не на одной высоте, издали кажутся ушедшими в землю. Материалом для построек служит обыкновенно мелкий камень или хворост на земляной или глиняной кладке. Домики бывают одноэтажные и реже двухэтажные. Кругом дома идет веранда, иногда обсаженная растениями; особенно старательно татары ухаживают за священным по их понятиям цветком, называемым ими васильком (растение из рода Sentellaria), который употребляется при различных обрядах и праздниках. Плоская крыша – дама, делается из хорошо убитой каменным катком земли; эта операция очень часто повторяется после сильных дождей, размывающих землю. При скученности татарских построек по склонам гор нередко крыша служит террасой или двором для другого, выше стоящего дома. На крыше обыкновенно производят сушку фруктов, овощей и орехов. Здесь же нередко танцуют во время байрамов и других праздников. В теплую погоду татары часто спят на крышах.

Внутри дом делится на две или на три комнаты, в которых пол из убитой и обмазанной глиной земли покрыт войлоком, редко ковром. В главной комнате, служащей гостиной, а у более бедных и спальней, вокруг стен разложены подушки для сиденья, а перед ними стоит небольшой столик, вышиной в пол аршина, покрытый скатертью – юзбезь. Потолок убран чадрами, которые располагаются на серюках (жердях) радиусами, сходясь в середине комнаты, так что получается подобие звезды. По стенам на полках расставлена посуда; в углу комнаты помещается очаг из глины, с хворостяной трубой, расписанный иногда разными узорами. В гостиной обыкновенно в углу стоят еще сундуки, заваленные постельными принадлежностями для гостей. В комнате, служащей спальней, помещается склад всего имущества; тут же стоит расписная колыбель. Наконец в сенях обыкновенно помещается ручной станок, на котором татарки ткут чадры, мараму и др. материи.

Что касается семейного быта и связанной с ним обрядовой стороны жизни татар, то они существенно не отличаются от быта и обрядов приволжских татар. Как и у татар Поволжья, женщины крымских татар не имеют никаких прав и находятся в полном подчинении у мужей. Двери мечети для них закрыты. Южнобережные татарки, в противоположность степным татаркам, обыкновенно не закрывают лица. Многоженство среди крымских татар почти вышло из обычая. Татары исповедывают магометанство, которое принял еще хан Золотой Орды Берке. Как все мусульмане, они – фаталисты и в значительной степени суеверны. Особенно сильна среди них вера в целительные свойства святой воды – аясмы. Вера в святую воду так сильна, что ежегодно стекается множество татар-магометан для омовения в источнике, находящемся в православном монастыре св. Козьмы и Дамиана близ Алушты, что, по их мнению, исцеляет ото всех болезней. Грамотных среди татар очень мало, хотя, по татарским законам, каждый ребенок в возрасте от 6 до 15 лет должен посещать школу мехтебе. Такие школы попадаются в каждой деревушке, а в больших селениях устроены и медресе – школы для приготовления мулл и учителей, но преподавание в них поставлено очень плохо.

Творчество крымских татар, как жителей богатой красотами страны, значительно полнее содержанием, чем у степных татар, что особенно сказывается в довольно многочисленных песнях лирического содержания, а еще больше – в бесчисленных легендах и сказаниях, которыми население горных местностей объясняет происхождение поражающих их суеверное воображение геологических явлений. Крымская Яйла – это татарский Олимп, населенный всевозможными духами, представителями двух начал – доброго и злого, ведущими между собою бесконечную войну. Подробнее об этих легендах будет сказано ниже, при описании отдельных местностей южного берега Крыма. Не прошло бесследно для народного творчества и богатое историческое прошлое страны. В одной, напр., весьма любимой песне татары с большим воодушевлением воспевают подвиги славного героя Киороглу, сына слепца. В музыкальном отношении эта песня, подобно большинству татарских песен, поражает своей бедностью и однообразием напева. Оркестры для татар Бахчисарая составляют преимущественно цыгане-даулджи с турецким барабаном (даул), зурной (рожок-пискун), скрипкой и даре (бубен).

Туркмены или трухменцы, числом до 15 тысяч душ, из которых в конце 1860-х годов насчитывалось до трех тысяч оседлых, кочуют в северо-восточной, степной части Ставропольской губ., между рр. Кумой и Калаусом, т. е. на пространстве, отведенном для кочевников по плану 1803 г. На зиму они обыкновенно располагаются в пределах так называемого Трухменского приставства, на летнюю же ставку переходят в урочище Копани, где и живут частью в построенных здесь крестьянских саманных домах, большею же частью в кибитках. В настоящее время все кочевое население Ставропольской губ. вместе с калмыками в общем занимает до 26 % ее площади. Трухменцы несомненно принадлежат к тюркскому племени. Сами себя они называют тюркменами и считают выходцами с Мангышлака, из ущелий высоких гор (вероятно Каратау), названия которых память их не сохранила. При этом они отрицают свое родство не только с ногайцами и другими татарами, но даже с тюркскими народами, живущими в Средней Азии, а также с туркменами, кочующими у восточных берегов Каспийского моря. Однако все перечисленные народности понимают язык ставропольских трухменцев, весьма близкий к адербейджанскому наречию тюркского языка. Из русских исторических данных видно, что трухменцы пришли в пределы нынешней Ставропольской губ. в 1653 г. из Центральной Азии, где они были данниками хивинского хана. В царствование Алексея Михайловича они в союзе с другими кочевниками (калмыками, ногайцами и др.) «имели с крымским ханом бои немалые», результатом чего было признание за кочевниками со стороны Крымской орды права на предкавказские и заволжские степи. До 1790 г. трухменцы имели три рода – эгдыровский, чавдуровский и сайнаджиевский, в этом же году к ним присоединились еще 64 семьи туркмен вместе с 80 семьями киргизов, которые впоследствии вполне слились с трухменцами и составили четвертый род казакачиев.

По своему физическому типу трухменцы похожи на калмыков, но разрез глаз имеют больший. В массе трухменцы среднего роста, широкоплечи, крепкого, но худощавого и нестройного телосложения, смуглы и имеют черные глаза и волосы, которые часто подбривают на затылке и висках по-малорусски. Лицо их некрасиво от свойственного тюркскому племени сильного развития скульной кости и худощавости, происходящей от изнуряющих лихорадок и горячек. Единственную красоту у женщин составляют их проницательные черные глаза. В характере трухменцев преобладают хорошие черты. Они почтительны к старшим, простодушны, добры, гостеприимны, хлебосольны и очень религиозны. Для определения нравственности они употребляют только два слова – хороший и дурной. Кодекс их нравственных правил называется Эдеб. Хороший человек никому не делает вреда, помогает бедным и ревностно исполняет требования религии; дурной тот, кто мошенничает, кляузничает, небрежно относится к религии и пьянствует. К отрицательным сторонам трухменского характера надо отнести их наклонность к грабежам и разбоям.

Одежда трухменца средней зажиточности состоит из желтого полосатого или синего бешмета или черкески, синих демикотоновых или нанковых шаровар, запущенных в сапоги, и высокой бараньей шапки с суконным желтым или коричневым верхом, которая почти никогда не снимается. Сверху надевается халат, стянутый ременным поясом с привешенным к нему небольшим ножом в ножнах. В холодное время халат заменяется черной суконной или плисовой шубой. Бедные одеваются во что придется – простые бешметы, нагольные полушубки, старые солдатские шинели и пр. Одежда наиболее зажиточных – духовенства, родовых старшин и др. – та же, но более ярких цветов. Кроме того духовенство и «хаджи», т. е. бывшие в Мекке на поклонении, носят чалмы. Часто можно видеть нашитые на спинах бешметов четырехугольники красного сафьяна или суконные, под которыми хранятся талисманы, привезенные из Мекки, или спасительные молитвы. Женская одежда состоит из рубашки красного или желтого цвета, шаровар и бешмета тех же цветов, стянутого поясом с серебряными застежками, халата или шубы, смотря по времени года. Головным убором служит меховая или стеганая шапочка с красным верхом, украшенным накрест позументом, и покрывало длиною до пят (тастар), которое скрывает лицо незамужних трухменок и замужних в первый год брачной жизни, а после годичного срока оно закидывается назад.

Живут трухменцы в войлочных кибитках, посреди которых устроен таганок для варки пищи; едят сидя на коврах; для спанья имеют постели с высокими пуховиками или шерстяными тюфяками, покрываются одеялами или овчинами. Необходимую принадлежность каждой кибитки составляет детская люлька, покачивающаяся на дугообразных планках. Среди посуды часто можно встретить самовары, так как трухменцы большие любители кирпичного чая, который церемонно пьют с пресным хлебом и бараньим салом. В пищу идут преимущественно баран, баранье сало, крутая пшенная каша, поджаренная на курдючьем сале, иногда суп – лапша (бешбармак). Из питей употребляют кумыс и арьян; водку, называемую аракой, пьют в небольшом количестве и только в торжественных случаях.

Предки ставропольских трухменцев были идолопоклонниками, но еще, живя в Азии, приняли магометанскую религию суннитского толка. Многие из трухменцев, отличающихся необыкновенным религиозным усердием, посещают Мекку и приносят оттуда множество амулетов, спасающих от порчи, сглаза и пр.

В религиозных обрядах трухменцев нет никаких отличий от обще-мусульманских обрядов. Кадии, наибы, ахуны, эфенди, муллы – пользуются большим почетом и имеют огромное влияние, так как в их руках находятся также судебная и исполнительная власти по вопросам семейного, брачного и наследственного прав; они же являются большею частью в качестве третейских судей по делам совести, руководствуясь обычаем или шариатными книгами.

Браки заключаются всегда по взаимному согласию молодых людей. При этом жених или его отец уплачивает за невесту калым, приданого же за невестой, согласно шариату, не полагается. В дом невесты приглашают муллу и по одному свидетелю с каждой стороны для удостоверения о действительном согласии на брак жениха и невесты. По-еле обыкновенной брачной церемонии молодой усаживает свою жену в закрытую арбу, складывая туда же ее имущество – платья и прочую рухлядь и в сопровождении приглашенных, которые несут на руках в дом молодого особую брачную кибитку с круглым верхом, отправляется к себе. Если арба не закрыта, то брачная кибитка ставится на нее так, чтобы она скрывала молодую. Вдова при выходе замуж едет в незакрытой арбе. В доме молодых устраивается пир, во время которого почетных гостей по секрету от других угощают водкой. Пир сопровождается стрельбой, борьбой и плясками под аккомпанемент кобура и тамура. При экономическом неравенстве, когда жених не может рассчитывать на согласие родителей невесты, происходит умыкание.

Из других обрядов скажем несколько слов о погребении. Могила вырывается, как вообще у мусульман, с боковой нишей для тела, которое кладется туда не в гробу, а завернутое в материи. Ниша забивается небольшими кольями, после чего могилу засыпают землею, образуя над нею бугор, с которого каждый присутствующий сбрасывает щепотку земли, чтобы снять с покойника тяжесть грехов. Во время погребения, после чтения Корана начинается обряд причитания. Небольшой первоначально плач скоро переходит в вопли, а затем в дикое завыванье. Воют и мужчины, и женщины. По истечении года со дня смерти родные и знакомые покойного собираются в кибитку ближайших его родственников, и после молитвы происходит тот же обряд причитания, причем каждый во время воя продолжает свое занятие – мужчины курят, женщины шьют и пр. Опоздавшие к началу этого обряда родные должны хоть ночью посетить кибитку и, присев на корточки у ее дверей, повыть с четверть часа.

Семейные отношения трухменцев носят азиатский патриархально-деспотический характер. Глава семьи и вообще старики пользуются таким почетом, что младшие не могут не только говорить в их присутствии без разрешения, но даже приветствовать их. При жизни отца сын считается «младшим». Женщина находится в положении рабы. Муж должен «одевать ее, кормить и напрасно не бить». Девицы держатся в стороне от мужчин. Воспитание детей очень сурово, сообразно с условиями кочевой жизни. При этом к особенностям трухменской семьи надо отнести то, что обыкновенно отец занимается воспитанием дочерей. Образование среди трухменцев не распространено, так как из них грамотны только духовные лица, да и те кроме священных книг ничего не читают. Народная литература вся заключается в произведениях народного поэта Махдумкули, написавшего книгу песен и нравоучений, да нескольких сказок Кара-Оглы и Аман-Мулла. Сами трухменцы редко поют песни, но очень любят слушать бродячих певцов-сказочников – «бахши», расхаживающих с двухструнной турецкой балалайкой («толы-домбра»).

Социальное устройство трухменцев просто. Сословий у них нет. Класс духовенства (не наследственный) составляют кадии – высшие лица духовной иерархии и вместе с тем судьи. Их ведению подлежат дела по разделам, разводам, опеке, тяжбы до 100 рублей. Наибы являются исполнителями приказаний кадиев. Муллы ведают исключительно религиозные дела. Для решения общенародных дел созывается сходка представителей от каждой кибитки, т. е. старших каждой семьи. Во главе родов стоят аксакалы и старшины.

Калмыки кочуют в южной России в пределах области войска Донского, между левым берегом р. Сала и правым р. Маныча, (свыше 32.300 чел. и 1,3 % в области) и в северной части Ставропольской губ., между р.р. Егорлыком и Калаусом (по переписи 10.800 чел. или 1,2 % в губернии). Часть калмыков приписана к казачьему сословию, другая – кочевники. Первые исторические сведения о появлении калмыков в Донской области относятся к первой половине XVII в., когда они, по договору с русским правительством, совершали совместно с казаками походы или вернее набеги против Азова и крымского хана. В конце того же столетия для привлечения калмыков в состав казачьего сословия им было назначено жалованье по 500 руб. на каждого зачисленного в казаки, а в 1806 г. придонские калмыки были распределены на три улуса, разделявшиеся на сотни, по две – четыре сотни в каждом улусе. Сотня в свою очередь распадалась на шесть хутунов (хотонов), заключавших в себе по 10–20 кибиток каждый.

Административные и судебные функции в улусах находятся в руках приставов (с 1803 г.), избираемых донским дворянством из среды офицеров войска Донского. Для ближайшего управления в каждой сотне имеется сотник, выбираемый калмыками из своей среды. Особых полков служилые калмыки не образуют, а отправляют внутреннюю и полевую службу между казаками-донцами, пользуясь при этом правом заменять строевую службу исполнением обязанностей табунщиков при полках и конских заводах. Класс духовенства – бакши, гелуны и гецулы освобождены от всяких повинностей и податей, как и у приволжских калмыков. В половине XVIII века в Ставропольской губ. было образовано из части кочевавших здесь калмыков (до 3.000 чел.) ставропольское калмыцкое войско. Управляются калмыки Ставропольской губ. так же, как и донские, приставами.

Физический тип калмыков, несмотря на метисацию с казаками русского происхождения, сохраняет свои монгольские черты, именно – косой разрез глаз, широкие выдающиеся скулы и приплюснутую носовую кость. Влияние казаков и соседних горских народов сказалось только частью во внешнем быте калмыков. Так, в одежде ставропольских и придонских калмыков больше ярких красок, чем в одежде приволжских. В верхних одеяниях, особенно духовенства, преобладают желтый и красный цвета, имеющие для калмыка историческое и священное значение. Одежда придонских и ставропольских калмыков состоит из полотняной распашной рубахи киилика, серых или синих штанов (талбур дотожди), у служилых калмыков с красными лампасами, кафтана из зеленой полушелковой материи с красным отложным воротником, бешмета, вроде казакина со сборками от боков, на манер кофты с длинными рукавами и широким воротником, из голубой китайки (в Большие-Дербетовском улусе – кавказского фасона, т. е. с патронташами на груди и сборками на талии); бешмет опоясан кушаком с красно-желтой отделкой и кистями. Головным убором служит шапка желтого сукна с барашковым околышем, а в Ставропольской губ. – мохнатая кавказская папаха. Ставропольские калмычки носят фиолетового цвета бешметы со стоячим воротником и вышитым позументом на груди и рукавах; сверху надевают кафтан-безрукавку из черного бархата с золотым узором по краям. Донские калмычки носят нижний бешмет красного цвета, верхний кафтан из голубой полосатой материи, причем и тот, и другой также украшают золотым позументом. Шапка – с желтым или красным суконным околышем, украшенным бисером, с четырехугольным верхом из желтого шелка, с пуговками и кисточкой. Незамужние носят желтый или красный суконный пояс и волосы заплетают в несколько кос; замужние ходят без пояса и волосы сплетают по бокам в две косы, на которые одеваются шелковые или плисовые черные чехлы с застежками.

Жилищем калмыков служит та же неряшливая кибитка, которая описана в VI томе «России». Спят калмыки обыкновенно на полу, а богатые – на высокой деревянной постели. У изголовья ложа стоит неизменная принадлежность почти каждой кибитки – религиозный аппарат «кюрде», представляющий из себя четырехугольную трехъярусную этажерку, в каждом ярусе которой помещено по барабану, вращаемуся на оси посредством приспособленного к этому шнура. Внутри барабанов находится бесчисленное количество мелких бумажек с написанной на каждой буддийской молитвой, приносящей спасение души тому, кто прочтет ее 100 миллионов раз, но так как при таком счете легко можно ошибиться, то калмык заменяет чтение ежедневным вращением по нескольку раз описанных барабанов, что для доброго бурхан-бакши не имеет различия, потому что шум вращаемых барабанов похож на звук человеческого голоса.

Внутренний быт семьи, основанный на крепко живущих народных традициях, ничем не отличается от быта приволжских калмыков, несмотря на более тесное соприкосновение с русской культурой. Замужняя женщина считается вещью (по степному уложению цааджич бичик), но она является вместе с тем полной хозяйкой дома. Битью подлежит жена только в случае, если она нанесет побои свекру или свекрови. У буддистов женщина участвует в религиозных обрядах. К оседлой жизни калмыки до сих пор не выказывают склонности. Главным занятием неслужилых калмыков, каковые составляют значительное большинство в описанной области, является скотоводство.