С наступлением сумерек снова появилась Линда. С ней был анакаона. Для меня все они выглядели почти одинаково, но, рассмотрев повнимательнее этого, я подумал, что без труда смог бы его узнать. У него были острые глаза, впалые щеки и голодный вид, что никак не подходило к представителю этой нежно устроенной расы.

Он был строен, как все анакаона, и почти два метра ростом, что немного превосходило средний рост взрослого мужчины. Одет он был в своего рода юбку из мягкого серого материала и поддевку из такой же ткани, выглядывающую у плеч. Вместо куртки на нем был нагрудник — твердый и похожий на хитиновый панцирь. Основным его цветом был серый, а на него был нанесен странный узор — желтое облако с неровными пурпурными краями. Оно, казалось, отображало не искусство, а лишь настроение натуры.

— Это Данель, — представила Линда. — Он знает лес так же хорошо, как и другие, но говорит, что без труда может войти в контакт с дикими анакаона.

— Хорошо, — ответила Эва. — Мы сумеем отблагодарить его за помощь.

Пока шел этот обмен фразами, Данель с отсутствующим видом осматривался.

— Он говорит по-английски? — спросила Эва, заметившая недостаток его внимания.

— Нет, — объяснила Линда. — Но я могу понять его диалект. Он сказал мне, что с нами должны пойти его брат и сестра. Его брат хорошо говорит по-английски, а сестра достаточно хорошо для простого общения. Я не знаю, что из того, о чем мы говорили, Данель понимает, но по-английски он никогда не говорит. — При этом последнем замечании Линда бросила взгляд на анакаона, как будто не доверяя его утверждению, что он говорит только на своем языке.

В Данеле не дрогнула ни единая черточка.

— Зачем ему лгать в этом? — спросил я.

— Он бы не солгал, — поучительно сказала Линда. — Анакаона никогда не лгут. Он просто ничего об этом не дал знать, и никогда нельзя быть уверенным, что думать по этому поводу. Анакаона очень трудно понять.

Линда и Данель обменялись несколькими словами на языке анакаона, который в самом деле состоял из щелкающих и шипящих звуков, а потом Линда снова повернулась к нам.

— Данель — охотник на пауков. Он хотел бы заверить вас, что в его обществе вам в лесу бояться нечего. Иначе он не взял бы с собой сестру.

Это успокаивающее душу утверждение произвело на меня совершенно противоположное предполагаемому действие. Мы впервые услышали о том, что лес вовсе не прекрасное место для прогулок. Конечно, я уже предполагал нечто подобное, но меня вовсе не радовало оказаться правым.

— Значит, он охотится на пауков. — Я знал, что за этим последует что-нибудь еще. — Как выглядят эти пауки?

— Они весят около двух тонн, — проинформировала меня Линда.

— Так я себе и представлял. И они довольно часто встречаются, не так ли?

— Нет.

— Это меня радует! — Это восклицание шло от Эвы.

— Но, могу спорить, они едят людей, — ухватился я.

— Если у них появляется такая возможность, — сказала Линда.

— И бонзы все же настаивают, чтобы мы были без оружия?

— Боюсь, да. Но вы будете в безопасности.

— Благодарю за обещание, — заметил я. — Я только надеюсь, что вашим начальникам ясно, как будет рассержен Титус Чарлот, если два его подчиненных найдут свой конец в паутине.

— Они не ткут паутины, — возразила Линда.

— Спасибо, — сказал я еще раз. — Я образно выразился.

— У Данеля есть ружье, — продолжала Линда. — Кроме того, у него с собой топор — самое подходящее оружие для охоты на пауков. Макс тоже будет вооружен. Не думаю, что есть причины для беспокойства.

— Что с остальными?

— Майкл занимается охотой вместе с Данелем. У него музыкальный инструмент…

— Только не рассказывайте, что эти дикие бестии могут быть успокоены музыкой! Он что, местный Орфей?

— Вы правильно предполагаете, — спокойно ответила Линда. — Пауки слушают музыку, и она их гипнотизирует. Пока Майкл держит их в своих путах, Данель убивает их топором. Это почти ритуал.

— А какая роль достанется его маленькой сестре? — осведомился я. — Живая приманка?

— Не будьте глупым, — укорила меня Линда. — Данель и Майкл идут не на охоту. Мерседа захотела их сопровождать, и они не имеют ничего против. Этот факт должен успокоить вас в отношении пауков.

— Хорошо, — решил я. — Давайте не будем больше волноваться. Данель, кажется, уже смертельно заскучал. Что нам делать теперь? Я не думаю, что в этой дыре есть четырехзвездный отель. Где мы могли бы немного поспать перед этим большим сафари?

— Мы переночуем у Данеля, — сказала Линда.

В это мгновение к нам подошел Макс Вольта-Тартаглия.

— Я — нет, — объявил он. — У меня другие планы.

Линда бросила на него злой взгляд. Она, вероятно, подумала, что его долг увидеть ее анакаона в естественных условиях. Он, не обратив на это никакого внимания, снова отошел, не пригласив нас с Эвой принять участие в своих «других» планах. Но я так и так больше желал бы пойти с Данелем, чем с ним.

Дом Данеля был такой же грубой постройкой из дерева, как и примерно сорок других домой по соседству. Всему, что анакаона знали об архитектуре, они, очевидно, научились во время строительных работ для людей. Не было никакой разницы между мужчинами в стиле «Зодиака» и мужчинами в стиле туземцев. Снаружи жилища анакаона выглядели немного смешно. Изнутри они выглядели очень смешно.

Представьте себе анакаона в вашей собственной комнате, и вы узнаете, какого эффекта пытаются достичь эти люди. Если не брать во внимание их собственные тела, едва ли можно понять, что в их отношении речь идет о самобытной расе. Они очень точно имитируют образ жизни людей.

В доме мы познакомились с Майклом и Мерседой — даже имена были человеческими или так похожими на человеческие, что не отличались от них — и двумя или тремя представителями старшего поколения, у которых тоже были человеческие имена и которые вели себя совсем по-человечески и говорили на превосходном английском.

Из того, что происходило тем вечером, я понял совсем мало. До, во время и после обильной еды, что нам предложили, очень много разговаривали. Мне кажется, что старые люди считают себя более людьми, чем они хотели бы быть, но пытаются как-то справиться с этим. Молодые, напротив, притворяются менее очеловеченными, чем они есть, не зная, как это сделать. Я должен признать, что это звучит довольно сложно, поскольку, как говорится, мой разум не хотел настраиваться на эту вовсе не необычную ситуацию. Возможно также, что я слишком много вычитал из своих наблюдений. Что касается анакаона, я никогда ни в чем не был уверен. Я точно знаю, как под давлением Нью Рима было ликвидировано рабство, и мне было ясно, что культура может вымереть, если бывшие рабы не знают, как им отбросить принятый ими чужой образ жизни. Но за проблемой анакаона пряталось больше. Их толсто наложенный, гротескно действующий человеческий образ лишь подчеркивал, насколько чуждой человеческой является эта раса.

Они говорили о себе, о семьях «Зодиака», о недавней истории и на другие темы. Они вели себя с нами свободно, как и люди «Зодиака», так как для них не играло никакой роли, что мы были с другой планеты. Мы с Эвой были для анакаона менее чуждыми, чем командор Хауке или Линда Петросян.

За троих молодых людей оратором был, конечно, Майкл. Данель мало что мог сказать и едва ронял замечания, которые можно было бы перевести. Мерседа была немного более разговорчива, но в общем и целом довольствовалась тем, что соглашалась с младшим из братьев.

Майкл мне понравился. Он был ниже ростом, чем Данель, но намного выше меня. Это был интеллигентный молодой человек, и все же ему не хватало своей собственной личности. Он мог говорить о далеких для него вещах и событиях, но только не о том, что он делает или хотел бы делать.

Он проявил большой интерес к звездным мирам и заставил меня рассказать о моем прошлом больше, чем я хотел. Я не люблю опускаться до уровня дорожных анекдотов, но его вопросы вынудили меня порыться в памяти и наговорить их целую кучу. По этой причине я меньше обращал внимания на то, что происходило вокруг, чем если бы пытался, будь у меня возможность, чему-нибудь научиться.

Весь вечер не происходило ничего существенного, и я не почерпнул больше ничего, кроме уже упомянутых впечатлений.

Было очень поздно, когда мы, наконец, отправились спать. Я уснул не сразу. Даже если смена суточного ритма создавала мне меньше трудностей, чем Эве, я просто еще не устал, а с этим ничего не поделаешь. И я начал праздно болтать с ветром.

Мне хотелось бы заснуть, сказал я. У меня предчувствие, что без оружия и радиосвязи в лесу я не смогу спать спокойно ни минуты.

— Трус, ответил он. Должно быть, пошутил.

Может, я смогу где-нибудь раздобыть оружие, рассуждал я.

— Исключено, предсказал он. Я был склонен с ним согласиться. Люди «Зодиака» чересчур внимательны. Никто ничего не оставляет лежать без присмотра.

— Данель производит впечатление надежного, успокоил меня ветер. И ты же знаешь, что джунгли вовсе не так нафаршированы опасностями, как в фильмах о Тарзане. В джунглях никогда ничего не случается.

В них можно заболеть, возразил я. Кроме того, есть насекомые. Маленькие твари всегда хуже больших. А у нас с собой не будет даже аптечки первой помощи.

— Ну… Он замялся.

Ну что? — потребовал я. Чего еще мне не хотелось бы услышать на этот раз?

— Я могу лечить укусы насекомых, отталкивать пиявок и охранять тебя от всех паразитических инфекций — хоть наружных, хоть внутренних.

Ты и лекарства доктора Чудо, сухо сказал я.

— Не говори потом, что я тебе не предлагал.

Не буду, пообещал я. И у тебя свободная дорога. Я уже перестал с тобой бороться. Если трюки, что ты производишь с моей вегетативной нервной системой, поддерживают мое здоровье, можешь продолжать. Пробуждай скрытые и дремлющие в моем организме таланты. Ты имеешь на это официальное разрешение. К черту, почему бы и нет? Ты бы все равно делал это в любом случае, так ведь? Мне становится ясно, что я со времени своего пребывания на могиле Лапторна не получал даже насморка, и моя сопротивляемость намного лучше, чем должна была бы быть в моем возрасте. Так что не говори потом, что я был неблагодарным.

— Я и не жду от тебя благодарности. Я знаю, что это не в твоем стиле — ведь ты так ценишь быть господином над собственным телом. Поверь, я не делаю ничего, чего не сделал бы ты сам, если бы мог.

Я тебе верю, великодушно согласился я.

Этот разговор выявил, что мое сопротивление ветру со времени нашей последней дискуссии об этом подтаяло еще больше. Я увидел, насколько полезным для меня был ветер. Мы постепенно сплавлялись в единое целое. Мое тело все еще принадлежало мне, но за его возможности я должен был в известной степени благодарить ветер. Раньше я боялся, что это угрожает моей индивидуальности, но мое мнение постепенно изменялось. Мы могли уживаться в одном теле. Мы могли быть одним индивидуумом.

Может быть, в этой теории мало смысла, но на практике она хорошо себя оправдывала.

Как ты относишься к паукам весом в две тонны? — спросил я еще, прежде чем броситься в объятия Морфея.

— Мне против них не устоять. Волосатые пауки милы, пока они маленькие, но надо бы запретить им вырастать до таких размеров.

А он еще утверждал, что не понимает юмора.