Из сонного расслабления Ноэла вывел далекий звук, нарушивший тишину тропической ночи. Кордери быстро поднял голову с грубой подушки, сделанной из свернутой одежды, но распознал природу звука и успокоился. Потом перевернулся на спину, но не встал. Знал, что звук стихнет и он опять уснет.

Квинтус, лежавший рядом, тоже проснулся, сел, отодвинув противомоскитную сетку, и натянул ботинки.

Его лицо было освещено тусклым светом фонаря, стоявшего на земле между ними.

- Это Оро, - сказал Ноэл. - Нас это не касается.

- Но Лангуасс этого не знает, - ответил монах. - Надо предупредить его и его людей, чтобы оставались в палатках. Нам вовсе не нужен человек с мушкетом в ночных поисках зверя. Если утром объявятся мертвые, пусть это будут воры хауса или преступники уруба.

- Конечно, - ответил Ноэл. - Мне тоже идти?

- Не надо. Я сделаю все сам.

Монах поправил свое белое одеяние и выбрался из сетки, окружавшей постель. Выходя, он прикрыл вход, но не долго он оставался закрытым. Под сетку Ноэла проскользнула Лейла. Ее приход насторожил, но то, что она была одета, успокоило; ночи сейчас стали холодными, и одеваться приходилось теплее.

- Что это за шум? - нервно спросила цыганка, сев на его кровать и стараясь скрыть тревогу.

- Это Оро, - сказал он. - Слово означает «ярость» или «свирепость». Туземцы говорят, что это что-то вроде демона, приходящего наказать виновных, но шум производит священник, вращая на плети кусок дерева с отверстиями. Оро чем-то похож на Эгунгуна, появляющегося по другим случаям. Огбоне вызывает его, чтобы наказать ведьм и других нарушителей неписаных законов. Когда раздается его голос, женщины закрываются в хижинах, потому что это касается только мужчин. Выданных преступников больше не видят, но иногда изуродованные тела находят на ветвях высоких деревьев, куда их забрасывает демон. Их кровь пьют элеми и обычные люди, ею мажут, в качестве жертвоприношения, большие барабаны - гбеду.

Иногда, когда приходит Оро, туземцы убивают пленных рабов или детей, но это зависит от вида праздника. На праздник Олори-мерина, бога, хранящего города, в жертву приносят новорожденного. Это случается четыре раза в год, но и тут опасности для нас нет.

- Но не наш приход поднял их? - спросила Лейла.

- Нет. Наш приход для этих людей ничего не значит. Они могут только радоваться присутствию вампира Гендва на их церемониях, устроить для него целый спектакль. В Огбоне он важная персона - священник Осангина, доброго бога-лекаря.

- Это ужасная страна, - пожаловалась она, - где вампиры, живут долго или нет. Боги, которых боятся черные, требуют кровопролития, даже в молоке для детей - кровь животных. Это чудовищно.

- Эти леса не краснее, чем улицы любого галльского города, - возразил Ноэл цинично. - Сомневаюсь, что арабcкие страны чище. Ни христиане, ни мусульмане не церемонятся c врагами, все мы просим помощи у наших богов в своих делах. Да, Олори-мерин - мрачный бог, но честнее жестокостью служить жестоким богам, чем, как инквизиция-папы, пытать во имя доброго, ласкового Бога, который якобы любит и жалеет всех нас.

Снаружи голос Оро стал стихать и наконец все смолкло.

- Это все? - спросила цыганка.

- Нет, - сказал Ноэл. - Сейчас раздастся барабанный бoй - но мы не в самом городе, будет не очень громко. Мы в безопасности и должны уснуть.

- Если я останусь с тобой, - сказала она, - то буду спать лучше.

- Лангуасс будет искать тебя, - ответил он, стараясь смягчить тон.

Она хотела ответить, но вошел Квинтус и посмотрел на обоих, неудобно устроившихся в складках защитной сетки. Лейла питала уважение к Квинтусу, хотя он не был суров с ней, и замешательство, смешанное с раздражением, заставили ее отодвинуться.

- Не бойтесь, - сказал Квинтус. - Лагерю ничего не угрожает. Нгадзе будет наблюдать. Гендва и Мсури ушли, Нтикима тоже, возможно, потому что он уруба.

Ноэл задумчиво кивнул. Ни он, ни Квинтус не верили, что Нтикима ушел из-за того, что был уруба. Они давно решили, что он принадлежит к Огбоне и с самого начала должен был следить за торговцами из Буруту, докладывая своим хозяевам об их действиях, планах. Они не особенно сердились, потому что мальчик нравился обоим, но должны были остерегаться.

- Пойду к Лангуассу, - сказала Лейла, - хотя я ему больше не нужна. Он теперь не успокоится, пока не узнает, сможет ли использовать тайну черных вампиров, если, конечно, доберется до нее.

Цыганка вышла из палатки. Ноэл удивленно посмотрел ей вслед.

- Что она хотела сказать? - спросил он монаха.

Квинтус забрался под сетку своей постели и сбросил сапоги:

- Думаю, она пыталась намекнуть тебе, что Лангуасс импотент или что-то в этом роде. Он как-то осторожно расспрашивал меня о лечении.

Ноэл недоуменно смотрел на монаха, пытаясь понять слова марокканки:

- А при чем здесь тайна черных вампиров?

- Под мешочки элеми ты заглядывал? - спросил Квинтус.

Гендва постоянно носил мешочки и тряпку на бедрах, мылся нечасто. Ноэл не видел укрываемого, всегда отворачиваясь от обнаженных.

- Его член изуродован, - продолжал Квинтус. - Увидев это впервые, я подумал, что он жертва неудачного обрезания или несчастного случая до того, как стал вампиром, и его ткань не восстановилась, но потом понял - это сделано умышленно. Если ритуалом икеика мальчика превращают в мужчину, то так же может происходить превращение мужчины в элеми, видимо это называется Ого-Эйодун. Элеми довольны, потому что они выше обычных удовольствий и соблазнов; мы знаем, цветные шрамы, наносимые себе такими племенами, как мкумкве, не заживают полностью даже тогда, когда их носители становятся элеми. Возможно, что головку члена Гендва отрезали и смазали чем-то, чтобы она не восстановилась после того, как он станет вампиром.

Ноэл удивился ощущению пустоты, которое почувствовал в животе. На секунду ему показалось, что он заболел. Кордери видел эдау, раненных неосторожным обрезанием на церемониях посвящения в ряды племени, вид воспаленного, гноящегося пениса удручал. Мысль о том, что возведение в статус элеми влечет более основательную кастрацию, была еще мрачнее, чем представление о том, что может происходить примерно в миле отсюда, где кровь ребенка капает в бутылочную тыкву, которую поставят на могильный холмик с захороненной плотью дитяти.

- Этого не может быть, - хрипло прошептал Ноэл. - Вампиров создают содомией, так говорил мой отец.

- Другие тоже так считали, - согласился Квинтус, - хотя грегорианцы всегда говорили, что это делает черт. Я бы хотел посмотреть на другого элеми, чтобы увидеть, чего ему недостает.

С этими словами монах улегся спать и, хотя барабаны гбеду уже били неподалеку, с удовольствием отдался объятиям Морфея. Мысли же Ноэла были так смущены узнанным, что он ворочался несколько часов и все еще не спал, когда прекратился барабанный бой. К утру его глаза покраснели, и в пути он еле двигался, вызывая раздражение Лангуасса. Пират никогда не вспоминал эту ночь, хотя явно хотел знать, что произошло между Ноэлом и его любовницей, которая, видимо, уже не была таковой в полном смысле этого слова.

Низина, по которой теперь шла экспедиция, была покрыта пышной, богатой зеленью, то и дело путникам встречались тучные стада, посевы проса, кассавы, ямса. Но дорога стала каменистой, покрытой выбоинами. Постепенно земля, жители становились беднее, и в течение дня путешественники перешли из края молока и меда в суровый край жухлой травы, редких деревьев, мрачных туземцев. Этим вечером солнце садилось в странном мертвенно-бледном зареве, харматтан затенял пурпурную линию горизонта, где край плато выделялся ломаной линией на фоне долины, простираясь вдаль насколько мог видеть глаз.

Нгадзе сказал, что торговцы хауса, сопровождавшие их, называли это плато Баучи и предупредили, что его жители, кибуны, - дикари, людоеды. Как хауса поведали Нгадзе, мужчины-кибуны - краснокожие, а у женщин есть хвосты. Эти краснокожие скачут, как черти, по пыльным степям на своих тощих пони. Еще хуже то, что они не любят элеми. Своих элеми у них нет, и они не хотят, чтобы однажды к ним пришли мудрецы. Мало того, благодарят своих дикарских богов за то, что у Огбоне нет власти над ними. Нгадзе повторил сказки торговцев о вампирах, убитых и съеденных этим чудовищным народом. Когда Квинтус спросил Гендва, представляют ли жители плато опасность, элеми остался невозмутимым.

Гендва повел их по усыпанной валунами долине к высоким гранитным скалам, и Ноэл понял, что они направляются к расселине в скале, по которой бежал быстрый ручей. Крутая тропа вела на тысячетрехсотфутовую высоту и была трудной для ослов. Тюки с животных приходилось снимать, но подъем был завершен до наступления жары. Белые разбили палатки на вершине, пока остальные заканчивали переноску грузов от подножия.

На следующий день они увидели первую деревню кибунов, без деревянной стены или рва, как у нупаев и их соседей, но окруженную высокой оградой колючих кактусов. Хижины были маленькие, а участки разделены изгородью в рост человека. На участках росло просо; домашняя птица, пони содержались в загонах.

Кибуны наблюдали за караваном из своих укрытий, но не пытались напасть. Ноэл видел, что они действительно были красными из-за того, что их обнаженные тела покрывала краска. Их копья были легче и короче, чем у воинов мкумкве. Женщин не было видно, и поэтому слова хауса о хвостах не представлялось возможным проверить. Проезжая перед кибунами, Гендва повернулся к ним, поднял правую руку и крикнул: «Шо-шо! Шошо!» На приветствие ему ответили так же - подняв руку и выкрикивая: «Шо-шо! Абоки!»

За деревней тянулась равнина с редкими низкими, искривленными ветром деревьями, желтой, местами почерневшей от огня травой. Когда вечером путешественники разбили лагерь, единственным зеленым пятном вокруг была изгородь из кактуса, различимая на южном краю горизонта.

По ровной земле продвигались быстро. Солнце сверкало в безоблачном небе, харматтан дул весь день, но на этой высоте жара менее изнуряла. На плато было меньше жителей, чем в низине, когда они проезжали крепости из кактусов, окружающие деревни кибунов, туземцы скрывались, отвечая на приветствие вампира, но не рискуя выходить навстречу или предлагать пищу. Как и предсказывал Нгадзе, с питанием стало хуже, дичи было мало. Количество пищи пришлось ограничить, скоро путешественники стали ощущать голод. Иногда они видели группы охотников-кибунов, скачущих на спинах тощих пони, Нгадзе пытался подозвать их, чтобы выменять свежее мясо на ножи и иглы, но охотники не приближались.

Ночью дул холодный ветер, неприятный, как пыльный харматтан, заставляя дрожать даже в одеялах.

Топлива было мало, слабый жар костров почти не давал тепла. Нгадзе и Мбурраи спали сидя, касаясь коленями подбородков, закутавшись в одеяла. Они часто покачивали копьями, направленными в небо, и отказывались от палаток. Казалось, Гендва боролся с холодом магическими заклинаниями, покачиваясь из стороны в сторону; мелодия растворялась в длинных припевах, в которых бесконечно повторялась единственная фраза: «Ада-ма! А-да-ма!»

Несмотря на одежду, наброшенную по настоянию Ноэла, ибо дрожали в прохладе утра, скакали и танцевали после выхода каравана, чтобы согреться. Нтикима меньше страдал от холода, чем старшие, но обычно простужался, и когда лекарства элеми не помогали, ехал на ослах.

Подъем опять мягко пошел вверх, после того как они изменили направление, обходя конусы трех умолкнувших вулканов. В одном месте им пришлось пересечь глубокое ущелье по сделанному из веревок и планок мосту, что было тяжело для ослов, осторожно проведенных Квинтусом и Нгадзе. Идти стало труднее из-за частых каменных осыпей, скалистых выступов, вьющихся по холмам.

Туземцы здесь звались джавара, и их поселения, разбросанные по вершинам холмов или вокруг плодородных долин Джавара, были больше, чем у кибунов. Как и кибуны, они держались подальше от каравана, неохотно отвечали на приветствия вампира, пока однажды экспедиция не подошла к большому поселению в лесистой долине, где Гендва встретили восторженно. Причину Ноэл понял, когда их привели на лужайку к хижине со старейшинами племени. Это были три элеми весьма преклонного возраста.

Здесь экспедиция пополнила свои припасы и приняла участие в празднестве в честь посещения Гендва. Гендва и Мсури допоздна беседовали с местными элеми, а туземцы рассматривали белых, которых никогда не видели раньше. Они не слышали и рассказы о бледных людях, чьи суда постепенно расширяли связи с прибрежными африканскими народами.

Ноэлу джавара казались цивилизованнее лесных народов. Они не умели обрабатывать бронзу, как ремесленники Бенина, зато добывали оловянную руду, плавили ее в глиняных печах, изготовляли проволоку, украшения. Их мастерские, горны, печи, молоты будили в Ноэле странное чувство ностальгии, вызывали непонятное ощущение духовного родства.

Но он нечасто наблюдал ремесленников в работе. Тянуло к хижинам элеми - взглянуть на бедра вампиров джавара. Он уже видел изуродованный член Гендва, теперь, как и Квинтус, хотел выяснить, подверглись ли такой же операции другие элеми, и узнать, в чем заключается операция «тигу». Подобное любопытство рождало некоторое пренебрежение к себе, но противостоять соблазну Ноэл не мог. Увы, ему не представлялся случай увидеть то, что он хотел.

Экспедиция миновала центр большого плато, путь пошел под уклон. Они спустились на северный берег реки, очевидно, основной здесь в дождливый сезон, но текущей сейчас в глубине русла. Гендва называл ее Гонгола. Они двигались между речной долиной и степью. Эта полоса плодородной земли была усеяна стадами кочевников, называвших себя фулбаи и господствовавших здесь.

Фулбаи, с длинными, прямыми волосами, медно-коричневой кожей, отличались от лесных жителей и обитателей плато. Многие носили бороды, в отличие от лесных туземцев, выщипывавших скудную растительность на подбородках.

Фулбаи были в плохих отношениях со своими соседями-землепашцами. Караван наткнулся на две разрушенные покинутые деревни с костями убитых воинов, обглоданными шакалами и вороньем. Гендва не приближался к стадам, принадлежащим фулбаи. Нтикима сказал Ноэлу, что сейчас пришло время людям Лангуасса держать мушкеты наготове. Даже элеми опасался этих дикарей. Ноэл спросил Нтикиму, есть ли у фулбаи собственные элеми. Тот ответил отрицательно.

В этих местах царили специфические запахи, по-видимому, из-за гниения водорослей, принесенных рекой. Запах напомнил Ноэлу о полях вокруг Абертейфи и их удобрении морскими водорослями. Здесь впервые Ноэл увидел множество антилоп, хотя на большой площади пасся и домашний скот.

Двигаясь вдоль Гонголы, между откосами, они вышли из широкой долины. Река повернула на юг, и Гендва повел экспедицию на восток к другому плато, не такому высокому, как Баучи, но более лесистому, поросшему густым кустарником. Стены городов, где жило племя тера, были укреплены для защиты от налетов фулбаи. В городах были элеми, Гендва охотно принимали, путешественники больше не страдали от превратностей дороги. Белые поставили палатки на укрепленных участках тера, но через пару дней перешли на более открытое место.

Здесь на них сразу же напали мародеры фулбаи, которые не имели понятия о средствах защиты экспедиции. Первые нападавшие выскочили из кустов, ринулись на караван, пропустив вперед его большую часть, швыряя копья в людей, идущих за последними тремя животными. Кори и Лангуасс разрядили свои мушкеты, пока к ним бежали на помощь Эйре, Селим и Ноэл. Мушкетные выстрелы скосили двух бородатых налетчиков: одного на близком расстоянии убил Лангуасс, второго, замахнувшегося копьем, Эйре.

Остальные бросились в кустарник, но один осел все же был ранен в бок и обезумел от боли. Трое животных, отпущенных Кори и Лангуассом, разбежались в разные стороны, два осла исчезли в кустах вслед за фулбаи. Кори хотел последовать за ними, но Ноэл удержал, посоветовав собрать вместе оставшихся животных. В экспедиции осталось слишком мало людей, чтобы решиться на преследование.

В тот же вечер они подверглись еще одному нападению. На этот раз из кустов выскочили человек тридцать - сорок, Лангуассу пришлось построить людей в каре, в первом ряду которого стояли он сам. Кори, Эйре и Селим, а Ноэл, Квинтус, Лейла и Нгадзе ожидали сзади, чтобы выступить вперед.

Хотя нападавшим нужно было пробежать более семидесяти ярдов, только трое упали сразу же, казалось, что схватка перейдет в рукопашную. Но когда фулбаи приблизились к ружьям, их натиск ослаб, страх усилился. Они издавали свой боевой клич, но не приближались. Турок Селим издал еще более злобный вопль, и у его товарищей появилось время на еще одну перезарядку, и они его использовали с толком - выстрелили еще раз под дождем копий, убив или ранив пятерых. Эйре был ранен в бок, копья попали в двух ослов, но налетчики бежали.

Вначале Ноэл считал, что они отделались легко, но Эйре умер ночью от своей раны, кроме того, им пришлось бросить раненых животных и часть груза. Гендва, в состоянии крайнего беспокойства, торопил всех, желая быстрее покинуть опасное место. Истощившаяся экспедиция выступила на следующий день. Ноэл чувствовал, что удача отвернулась от них. Казалось, стоявшая до сих пор в стороне опасность во всей своей силе и ярости подошла вплотную.