— Неприятность в том, — сказал я, когда мы уже знали точно, что наша теория вызывает, — что вы не хотите верить нам. Кого мы могли бы убедить теми доказательствами, которые в нашем распоряжении?

— Везенкова? — предложила Ангелина.

Мы посмотрели на Зено, который знал Везенкова лучше нас. Он покачал головой. — Везенков паталогоанатом. Горизонты его воображения сдержаны человеческим телом и его болезнями. В любом случае, если бы мы могли привлечь его на нашу сторону, это не помогло бы нам. Он не многим более надежен, чем мы в глазах капитанов Джухача и д'Орсей.

— Симон Нортон опустился с десантной группой? — внезапно спросил я. Он поймет смысл этого… он — единственный, о ком я могу сказать, что он на правильной длине волны.

— Не знаю, — сказала Ангелина. — Я не знаю, что он из себя представляет.

Я только слышала его голос по радио, и не могу ничего сказать определенного.

— Спросите, — сказал я, — есть ли он здесь и передайте, если ему интересно поговорить об основной энигме генетики, Ли Каретта будет рад иметь его в компании.

— Что же является этой основной проблемой? — спросила Ангелина.

— Он знает, — ответил я ей.

Когда она вышла, я откинулся назад.

— Ты встаешь? — спросил Зено.

— Полагаю, — сказал я, — что не смогу подняться и отплясывать без боли, но умственная усиленная работа мне не повредит. Мне бы не хотелось иметь этого возвышения у себя на носу… Оно дает мне малоприятное чувство при дыхании. Во всяком случае, если вы оставите меня одного, чтобы я мог поспать, вероятнее всего у меня будут неприятные грезы.

— Прошу прощения, — сказал он. — О… это все…

Он обычно выражается много лучше. Долгое общение с людьми по-видимому плохо повлияло на его манеры.

— Подобные вещи случаются на Каликосе? — спросил я.

— Где есть разум, — сказал он, — там существует также зло. Где есть сознание, там бывают и кошмары. Где есть сила, там случается и насилие.

— И здесь тоже?

— Я уверен в этом.

— Черт, — выругался я, — думаю, что они могли иметь кошмары.

— Они будут бояться, как и мы боимся, — продолжал он, прочно закрепившись теперь в своей философской колее, — смерть, разложение, обезличивание… формоизменяющиеся люди-лягушки получат от нас уязвимое место и панику в наследство, — размышлял я, отказываясь принять это совершенно серьезно, как намеревался он. — Это стоит знать. Даже если они изобрели новую биологию, они придерживаются такого же старого экзистенциализма. Ради бога, говорю я. Оригинальный грех является большим нивелировщиком.

Он не сказал "тебе следовало бы знать", что показывало его чувствительность к чувствам других, и доказывало, что он был более сдержан, чем большинство человеческих существ. Не сверхчеловек, тем не менее… не как Адам и Ева Наксоса.

Впервые (или так это казалось) после долгого времени, удача склонилась на нашу сторону. Симон Нортон приземлился в челноке, и мое имя… или, может быть, упоминание об основной проблеме… было довольно искушающим, чтобы заставить его прийти.

— Как вы себя чувствуете, доктор Каретта? — спросил он как хорошо воспитанный мальчик, каковым он и был.

— Так хорошо, как только можно надеяться, — сказал я. — Меня зовут Ли, кстати. Присаживайтесь.

Когда он сел, то посмотрел на Зено и Ангелину, которые понимали, что он должно быть знает, что происходило на поверхности.

— Не говорите мне, что вы разрешили проблему, — сказал он. — Только думайте об этом.

— Нет, — сказал я. — Я не разрешил ее. Но я нашел идеальную лабораторию для ее изучения. Если вы хотите узнать об управлении этим управлением, вы могли бы сделать это за десять лет на Наксосе, чем за столетие на земле. Осталось только одна проблема.

— Какая? — спросил он.

— Та самая, которая делает Наксос такой идеальной лабораторией для вида исследований, делает его также предельно опасным местом, — я выждал для эффекта, и затем продолжил: Наксос слишком опасен, чтобы думать о его колонизации, Симон; Если Джухач попытается перебраться сюда, его люди будут уничтожены, а триста пятьдесят лет будут напрасно потеряны.

Я сжал пальцы.

Я пробовал говорить конфиденциально, что во мне нельзя сомневаться. Попытался говорить обычными словами, чтобы не возникло разночтения. Это сработало… почти.

— Вы должны убедить меня в этом, — сказал он.

— Знаю, — согласился я. — Потому что после того, как вы убедитесь, вы должны убедить Катрин д'Орсей, которая вернется, чтобы убедить Джухача. Если цепь прервется, люди погибнут.

— Продолжайте, — сказал он.

— Вы знаете про правило Хэккеля.

— Конечно. Ортогены определяют филогены. Только это неверно. По крайней мере в смысле, который вкладывал в это Хэккель. Он считал, что эмбрионы в прямую проходят через фазы эволюционных этапов развития этих особей. Это не так то просто, как кажется.

— Тем не менее, — сказал я, — человеческий эмбрион проходит структуры, которые проходили жабы. Есть ощущение, что человеческое существо не использует весь потенциал, впечатанный в его генетический аппарат. Ко времени, когда человеческое существо рождается, оно представляет уже собой довольно точную копию того, чем оно собирается стать, когда достигнет своей окончательной формы. То же, более или менее, верно и для рептилии, и даже для рыб. Но амфибии, которые занимают место между рыбами и рептилиями, культивирующие отдельный вид… называя это "онтологической философией".

— Мне известно все это, доктор Каретта.

— Знаю, — заверил я его. — Но в этом есть аргумент. Информация, которую вы носите… это — риторика, при помощи которой, я пытаюсь нацелить вас. Что вы знаете об аксолотлях?

— У них есть инстинкт.

— Кроме этого.

— Аксолотль был личиночной ступенью разновидности саламандр. Но он не мог претерпевать метаморфоз в зрелом возрасте перед размножением. Если его место распространения становилось достаточно влажным, он мог отрастить воспроизводящие органы на стадии личинки и размножаться не заботясь вообще о взрослой своей форме.

— Верно. Это сохраняет их онтологические выборы открытыми. Теперь, полагаю, вещи немного отличались на древней Земле. Предположим физические условия и климат были более стабильными. Предположим, вода была значительно щедрее распределена по поверхности. Предположим, селективное давление, которое развивает кладку яиц, благодаря чему, некоторая их часть становится рептилиями, не было бы очень сильным. Предположим, эволюционная история имела, то есть, взяла отличный курс, основное усердие вкладывая в основание, которое мы могли слабо выражено в аксолотле, с ударением не только на метаморфозе, но и на длинном ряду различных изменений и степени управления ими, который нервная система организма могла оказывать над процессами изменения. Вы видите аргументы?

Он вздохнул, и я мог уверенно сказать, что ему не терпится. Он хотел дойти до кульминации, но у меня были свои причины не спешить. Умозрительная часть аргументации должна быть так близка и безупречна, насколько это возможно, и при этом правдоподобна.

— Это приведет к миру, напоминающему Наксос, — сказал он, — где амфибии не оставили никакого шанса рептилиям и, где высшие животные имеют несколько вероятных форм и могут изменяться от одной к другой в зависимости от обстоятельств. Когда они плывут, то могут приспособить себя для плавания, когда они идут, они могут формировать себя для ходьбы, когда они нападают, то могут отрастить какой-то оборонительный аппарат, если они спят, то могут сделать себя неуязвимыми благодаря превращению в жесткую оболочку псевдокамня. Мы слышали от доктора Хесс о ваших приключениях в заболоченных низинах. Он сделал паузу и ухмыльнулся, а затем сказал:

— Кстати, правда, что вы повторяли речь Джона Гаунта из "Ричарда Ш", пока чужаки вас пытали?

— Только частично, — сухо ответил я. — И это было раньше, чем они начали избивать меня. Могу я вернуться к доказательству?

Он кивнул.

— Мы перейдем к части, которая также легка как АБВ, — сказал я. — Поэтому, попробуйте сконцентрироваться. ТО, что делают болотные чудовища — интересно, но это не самое восхитительное, даже для биологов-парателлурианцев, которых трудно удивить чем-то необычным. Если у туземцев ничего больше нет, то они останутся просто восхитительными уродцами. Я думаю, они умеют больше. Думаю, что они уникальны даже в пределах этой жизненной системы, по очень сильным эволюционным причинам.

— Тебе не кажется странным, что все другие животные виды, по сравнению с чужаками, захватившими меня, кажутся сказочно примитивными? НЕ кажется ли вам, что возникает разрыв в разнообразии форм?

— Ну, — сказал он. — Полагаю, что да. Но мне кажется, что возможности чужаков более примитивны, чем мы считаем. Не ошибусь, если скажу, что у них есть разум, на очень низком уровне, но артефакты, которые они используют, не намного изощренней инструментов, используемых на Земле некоторыми животными особями. Факт, что их нервная система достаточно сложна и довольно развита для того, чтобы развить крупный мозг, чтобы как вы сказали, управлять процессами метаморфоза. Мне кажется, что чужаки могли быть гораздо больше связаны с тем, что вы называете болотными чудовищами.

— Это здравая мысль, — сказал я, стараясь сохранить сладость в голосе. Но есть еще одна вещь, которая является вашей возлюбленной основной проблемой. Каким образом образовался этот случайный метаморфоз и его множительная наследственная структура.

— Не вижу особых затруднений, — это всего лишь усиление генетических возможностей, — сказал он. — Как аксолотли… только в большей мере. — В случае примитивных животных — болотные чудища — могут быть такими, — сказал я. — Но думаю, высшие позвоночные, давным-давно в эволюционном прошлом развили чистую способность… уловку, которая вполне заметно увеличила их способности к выживанию.

— Нельзя иметь большие способности, — сказал он, — и вымереть поголовно, за исключением чужаков. — ЭТО ТО МЕСТО, — доверительно произнес я, — где вы не правы. И ЭТО ТОТ ТРЮК, из-за которого один только вид высших позвоночных сегодня существует, и это та способность, что делает единственный вид высших позвоночных много более опасными, чем вы можете себе даже вообразить. Чужаки могут быть не особенно изощренными в технологии, но в смысле реальной собственной биологии туземцы не настолько примитивны, как вы себе их представляете.

Они продвинулись в этом смысле даже дальше нас. Продвинулись настолько, что здесь, на Наксосе, мы не можем состязаться с ними.

— Продолжайте, — сказал он.

— Ваша основная энигма, — напомнил я ему, — интересуется тем, как происходит что телам приходится иметь разнообразное строение, хотя они состоят из одинаковых ячеек с одинаковым набором генов. Они дифференцированы в сотнях различных типах, все специфически направляются для сотрудничества в организации функций. Ее интересует, каким образом яйцо, которое продолжает нести закодированные инструкции, может сработать так, что узел ячеек становится более сложным и более высокоорганизованным. Болотные чудовища кажутся более умными чем мы, так как их генетические системы не только должны организовать развитие одной организованной структуры, а нескольких. Это предполагает, что их генетический аппарат должен стать более экстенсивным и более высокоорганизованным сам. Предположительно существует ограничение для такого распространения и организации, которое подразумевает, что болотные чудовища не могут обладать всей той многосторонностью. Три или четыре стереотипных формы являются тем, чем они могут оперировать.

— Но есть другой род организации, которую жизненная система, подобная этой, может использовать. Полагаю, она содержит не одну генетическую систему достаточно сложную, чтобы развить четыре различных системы формообразования. Предположим, можно иметь две различных генетических системы, каждая из которых кодирует отличающуюся форму, так что организация проявления формы могла перейти от одной целостной системы к другой.

— О'кэй, — сказал он. — Принимаю это. И что?

— Это не только организация иного рода, — сказал я, — это новая разновидность игры в мяч. Потому что возникает новый путь для организованного улучшения метаморфического ряда. Она не должна развивать новые формы через испытания и ошибки. Она может работать кооптируя новые возможности. Она может поглощать целые новые генетические системы. Новое свойство организма должно только развивать единственный оригинальный трюк — способность поглощать другие виды и их генетические потенциалы в себя, чтобы постепенно овладеть всеми полномочиями. Развитие высших позвоночных здесь на Наксосе было, в частности, делом приспособительного проникновения и развития новых специализаций. Но пришло время, когда разнообразие стало делом не произведения различных видов, так как виды изучили принцип сплавления и перестройку себя в простой вид, объединивший развитие всех отдельных видов. — Туземцы не просто единственный вид крупных болотных чудовищ, Симон.

Они не просто разумные лягушки. Это сотни видов, соединенных в один, и они способны включить в свой генетический потенциал любой новый вид, который приходит извне — даже если он пришел из другой жизненной системы! И поэтому вы видите, Симон, хотя жизнь здесь развивается по иному принципу, здесь существует более высокая степень биохимической совместимости. На фундаментальном уровне, наш генетический материал очень прост для них.

Я умолк, давая ему возможность проиграть все это в уме. Он не поспевал за мной — я был много более сведущ в основах парателлурианской биологии чем он, и лучше приспосабливался к обстоятельствам, отыскивая новые возможности — но он был достаточно сообразителен.

— Вы имеете в виду, — сказал он, — что эти создания могли бы поглотить потенциал человеческой генетической системы. К своему репертуару они могли бы добавить человеческую форму.

— Хуже того, — сказал я ему. — Я пытаюсь доказать тот факт, что они уже делали это.